Духодар

Глава 6. Местные деликатесы, или Главное блюдо для праздника

Ходить в гости тоже надо уметь, между прочим. Приличия соблюдать и все такое. Ну а если поел и заснул сразу с посудой в руках — это же вообще никуда не годится! Стыдно даже в глаза смотреть потом. Одна надежда, что хоть без храпа…

Такие мысли стали беспокоить Револьда, как только он проснулся. Ну а чего удивляться, городской он, привык к этикету всякому, вот и переживает постоянно. Не то что Биф. Тот только довольно потянулся на стуле, почмокал губами и зевнул. Хорошенько так, до хруста челюстей. Всем видом показал, что ему комфортно.

Маргерия услышала их и поспешила забрать у гостей пиалы, а то еще разобьют ненароком. А она их, кстати, сама делала, вот свой труд и жалеет. Хорошая глиняная пиала — работа не минутная, тут душу вкладывать надо. Ну и кое-что еще, для долговечности. Только это секрет.

— Вечереет уже, стемнеет скоро, — заявила она, предупреждая вопрос, — Варин обычно уже дома в это время. Немного осталось ждать. Я угощу вас чаем.

Биф идею поддержал. Он вообще все, что касалось желудка, очень даже приветствовал. А уж ежели хозяйка сама предлагает — отказываться нельзя ни в коем случае. На очаге уже вовсю кипел котел с водой, а рядом, на маленьком столике расположился отвар темного цвета с приятным ароматом. Ну хоть он не пахнет рыбой, усмехнулся Револьд. Честно говоря, ученый этого опасался, но сейчас испытал облегчение. Кто знает, что от жителей приречья ожидать? Они же такие необычные, таинственные…

— Приносим свои извинения, Маргерия, что мы позволили себе так некультурно заснуть, — не выдержал Рев, наблюдая как ему разводят напиток. Хозяйка хоть и не молода, но двигается грациозно, плавно. Ну это и не удивительно, иную женщину себе староста и не избрал бы. Только самую лучшую в поселении.

Хозяйка покачала головой.

— Не ваша вина, уж поверьте, — отозвалась она, — это вас уха разморила. Все дары реки, что наши мужья вылавливают в Горячей, в сон клонят. Мы знаем об этом и потому рыбную пищу принимаем лишь по вечерам.

— Что же вы едите в течение дня? Не голодаете же, — удивился Рев. Да, сонная рыба, конечно, усложняет дело. Вот уж не повезло местным, однако.

— У нас есть овощи, правда земля здесь сырая… — пожаловалась Маргерия, — но кое-что растет. Порой Тихмур из Грилмуф нам продукты на обмен привозит. Редковато бывает, в такие дни у нас праздник.

Биф усмехнулся.

— Ну еще бы, каждый день только рыба вокруг, и ее есть нельзя, а то до вечера проспишь. Кстати, — вспомнил он, — Марга, у нас в деревне от вашей рыбы сна ни в одном глазу. Прям чудеса какие-то.

— Ты сейчас на земле чудес и находишься, — буркнула хозяйка недовольно, — здесь все не так, как вы привыкли.

Биф лишь пожал плечами в ответ. Ну находится и ладно, что с того? Можете мозги пудрить сколько душе угодно, а он воробей стрелянный, его такими сказками не возьмешь.

Герб под предлогом срочного дела скрылся в дверном проеме, и за окном сразу же забарабанил дождь. Револьд с чашкой вышел на свежий воздух, защищенный от ливня козырьком крыши. Да это не дождь, а настоящий потоп! Капли и правда какие-то не такие, большие слишком. Размером, наверное, с огородную луковицу, или около того. Но разве такое возможно? Как небо вообще держит эти водяные камни?

Герб вернулся мокрый до нитки и поспешил к очагу, а Рев порадовался, что ему пока никуда не надо. Это ж надо с щитом выходить, а то до сотрясения не далеко. И что потом врачевателю говорить? Мол, дождем по голове настучало? Сразу же к травнику отправит гадости всякие пить, пока разум в порядок не придет. Нет уж, спасибо, как-то не хочется.

Биф продолжал мучать хозяйку разговорами, но до Револьда доносились лишь обрывки разговора, остальное заглушал дождь. Чай в чашке совсем остыл, но пить его все равно было приятно. После почти суток пути, да еще с приключениями, все шло за милую душу.

Вдали удалось различить силуэт, который уверенно двигался к хижине. Из-за ливня лицо получилось разглядеть, только находясь вплотную. Мужчина с большими плечами и средним ростом, усами и бородой снял капюшон и стряхнул с себя потоки воды. Ему крепко досталось — вся одежда промокла и напиталась под завязку. Впрочем, это нисколько не смущало вошедшего. Напротив, мельком бросив взгляд на ученого, он наконец заметил Бифа у очага и растянулся в улыбке.

— Биф! — закричал он, — ты не как обычно. Нарушаешь обычаи, однако. Мы тебя ждали только на днях, с Тихмуром. Я такую корюшку на засушку повесил… Эх, ты.

Биф развел руки для объятий. Видимо, он тоже был рад встрече. Оказывается, они со старостой давние знакомые, а может и друзья даже. Что ж, очень удачно, на этом можно будет сыграть, подумал Рев.

— Чтобы я сам… да никогда, — заметил Биф, — это все мой товарищ новый. Дай говорит на народ приречья посмотрю. Чем живут да как дело свое делают. А я, ты же знаешь, отказать не могу. Да и сам, если за неделю ни разу у вас не побываю, то не жизнь прям, а скука.

Эвон, как ты кроешь, усмехнулся про себя Револьд, а мне ты совсем другое говорил. Странный, мол, народ, необщительный, с рекой разговаривают. А теперь-то как запел! Ладно, Рев и сам с местными разберется, изучит и выводы сделает. Верить Бифу больше не хотелось. Больно быстро у него мнения меняются.

— Скажешь тоже, — хохотнул Варин, — у нас с весельем не особо. Но медовуху пропустить с давним товарищем это завсегда в радость. Что за товарищ у тебя, не познакомишь?

— Чего же не познакомить-то, — удивился Биф, — вон стоит, у входа, ты его видел. Револьдом зовут, он ученый из Амиума. Ему по профессии изучать всякое разное положено. Дело у них такое.

Хозяин тем временем скинул свою верхнюю одежду, оставшись в одних брэ чуть ниже колена (брэ — нижнее, исключительно мужское белье из тонкой ткани с завязками, прим. автора) и камизе (камиза — нижняя рубаха, прим. автора). Затем он опорожнил поднесенный ему женой ковш с водой и лишь тогда расположился на свободном стуле.

— А чего он у нас-то забыл, друже? — поинтересовался наконец он, — неужто в своих краях совсем нечем заняться стало? Я сразу скажу вот чего: нам развлекаться особо некогда. Сейчас, покуда вечер, разделим пару фляг, а наутро мне снова на реку надо. И так каждый в нашей деревушке трудится.

Затем хозяин повернулся к Бифу и продолжил:

— Так вот я и говорю, не будет ли товарищ твой моих людей от дела отвлекать? Сам знаешь, болтать рыбакам недосуг.

— Да не должен, вроде, — задумался Биф, — правда на лодки проситься будет, этот как пить дать. Для изучения. Я ему, ясное дело, говорил, что не очень-то интересное занятие… Но ученые — они такие, себе на уме.

Револьду этот диалог надоел. Не очень приятно, когда о тебе разговаривают, будто тебя и рядом нету. Неуважительно как-то, не по-человечески.

— Скучно, не скучно, а изучать надо, — вмешался Рев, подойдя ближе к очагу, — если не я, то кто ваши обычаи сохранит для потомков? Кто передаст местные знания о ловле рыбы? Не думаю, что найдутся еще где в Заброшенных землях люди, кто лучше вас рыбацкое дело знает. Разве что только в Нэттери.

Лесть удалась на славу. И главное, очень даже вовремя. Варин до этого недовольно смотрел на гостя. А как услыхал похвалу, сразу как-то приосанился да бороду огладил. Глаза даже вроде иначе блестеть начали.

— Ну мы не один век энтим делом занимаемся, тут уж хочешь не хочешь, а дело свое выучишь, — согласился хозяин, немного прокашлявшись, — тем, кто только начать попытается, наша мудрость не помешает, конечно. Только учителя из нас не очень, так что некоторое с годами забывается уже. Да и молодежь, сами знаете, какая сейчас стала. Ничему учиться не хочет, только город на уме. Вот и разъехались.

Револьд сразу понял, что мысль надо подхватить.

— Так я о том и толкую, что некому вам знания свои передать. А так хоть в записях да книгах сохраниться. Я и вам переписать могу, чтобы на промысле осталось. Взаимопомощь, так сказать. Что скажете?

Очень осторожно подсекаем, подумал ученый. Сейчас главное, чтобы не сорвалось. Ох, Биф, помощник из него непутевый. Сидит и молчит в сторонке. Знакомый-то его, не ему ли разруливать?

Варин вздохнул и задумчиво взглянул в огонь, на котором все еще кипела вода в котле. Ученый дело говорит, даже и не поспоришь. Спасать надо опыт поколений, чтоб не растеряли нынешние непутевые промысловики. Порой смотрит Варин на них и думает: и откуда взялся такой? Прадед великим рыболовом был, дед сетями тянул, отец таких крупных приносил, что все диву давались, а чадо в кого? Уклейку если поймает, то и рад, а чего в ней, мелкой, есть-то? В ней граммов сто не наберется даже. А туда же, рыбаком себя называет. Да, мельчает промысловый люд, не те, совсем не те, что были.

— Ладно, река поймет. Завтра с тобой на реку выйду. Только ты смотри, я ранехонько отчаливаю, еще и солнце встать не успеет. Опоздаешь, сам виноват, — решился хозяин, — глядишь и поймешь чего в нашем деле.

Маргерия подала Варину две рыбины знатного размера. А чего удивляться, местные по-хорошему раз в день только и ели, а организм ведь не обманешь. Все, чего потратил за день, возвращать надо сторицей. А окромя рыбы на промысле ничего более питательного не было. Иное мясо не на каждом празднике встречалось — скотину в сырых и грязных лачугах не подержишь и грязью не накормишь. Если только привезут, а такое добро в Грилмуф и самим надобно.

— Парнишку тоже возьмите, — подал голос Биф, напоминая про Герба, — он сроду не видел, как рыбу ловят. Вдруг заинтересуется. Все лучше, чем от безделья по промыслу шататься, людей от дела отвлекать.

Да он от товарищей избавиться хочет, что ли? Револьд уставился на Бифа пронизывающим взглядом. Чего интересно он такого задумал, что они ему помешаться могут? Ладно, не до него сейчас, после разобраться можно будет.

— Возьмем, чего ж не взять, — одобрительно кивнул Варин, — у него сразу видно руки рабочие, не то что у ученого твоего. Поможет сеть тянуть. А там, вдруг, и в ученики сгодится, — подмигнул он сыну кузнеца, чем привел того в восторг. Трава, растения — это одно, а тут настоящая рыбалка! Да еще и сеть доверят тянуть. Какой парнишка откажется. Это не молотом по железу стучать, вот уж где скука редкостная.

Расправившись с рыбой, хозяин встал и отправился в комнату. Вернулся он оттуда уже с двумя большими фляжками из твердой кожи, видимо привезенной. Биф встретил его довольной улыбкой, а Герб сразу был отправлен ко входу за вязанкой корюшки. Настроение у старых знакомых поднималось буквально на глазах, особенно когда жидкость из фляг заплескалась в кружки.

— Прошу меня извинить, добрые хозяева, — снова привлек к себе внимание Рев, — мне не хочется вам мешать и не терпится взяться за дело. Было бы здорово встретиться со старейшим жителем промысла. Такой хранитель обычаев был бы полезен для науки, если вы понимаете.

Варин нехотя оторвался от кружки и повернулся к ученому. Чувствовалось, что чужака для него уже не существовало. Какое дело до странного парня, когда такая веселуха на носу!

— Ну… это можно. Гислин живет в трех домах отсюда, вдоль реки идти надобно. Ежели дождя не боишься, конечно. Гислину уже… поди лет девяносто. У нас никто столько не жил еще. Сами диву даемся. Так что, если за обычаями, это к нему, — хозяин помахал рукой в неопределённом направлении и поспешил вернуться к своему делу. Сколько можно отвлекать в конце концов? Он же рыбак, человек нервный, и сорваться может. К сети зацепит да на улице просушиваться вывесит. Чтобы, значит, неповадно было.

Револьд уловил его эмоцию и поспешил откланяться. Герб, как ни странно, решил остаться в доме. Впрочем, возможно, ему просто не хотелось гулять под дождем. Ученому тоже не хотелось, а куда деваться? Пора уже и делом заняться, да автора книги найти. Совсем близко же подобрался.

Ливень успокаиваться не собирался. Ему нравилось лить. Нравилось стучать по без того уже худым крышам, мочить старые сети и охотиться на тех, кто рискнет высунуть свой нос из дому.

За потоками воды с неба не видно было ни реку, ни дома. Шагать Револьду приходилось вслепую. Он вытянул перед собой руки и пытался нащупать склизкие стены лачуг, но они почему-то не попадались. Не хватало еще и заблудиться, подумал ученый. Вот уж славная тогда смерть будет. Так и запишут где-нибудь, что погиб от дождя… Хотя с такими каплями, можно написать, что захлебнулся.

Дождь, как оказалось, еще и не такие сюрпризы приготовил. Небольшие склоны на промысле быстро превратились в веселые грязевые горки. Револьд и оглянуться не успел, как отправился кататься. Впрочем, он чаще падал. И не удивительно: понять где низ, где верх было невозможно, какое уж тут равновесие? Так что не трудно представить, что Рев представлял из себя скорее землекопа, чем городского ученого. «Револьд меняет профессию», если можно так выразиться.

Впрочем, и прок в грязевых горках тоже был. Благодаря им Револьд, наконец, нашел ближайшую хижину. Правда, лбом. Он снова потерял равновесие и рухнул прямо на стену. Бедные хозяева, поди, перепугались. Но все обошлось: стена осталась цела.

Выбравшись на прибрежную тропинку, Револьд вздохнул с облегчением. Разглядеть что-нибудь здесь оказалось куда проще. Вон хижины в ряд стоят, а последняя, по-видимому, Гислина дом. Шагать к нему приходилось прямо через водный поток. То ли река разлилась, то ли дождевые ручьи огромные такие, кто их разберет. Вода порой доставала до колена, сбивала с ног и заставляла принимать ванну. Одно хорошо, что хотя бы теплую.

Вблизи дом старейшего жителя оказался еще хуже хижины старосты. Он покосился и вообще держался на честном слове. Заметно, что доски прогнили и просели. В таком доме даже находиться опасно, не то что жить. Видимо, у старика совсем не было сил поддерживать хозяйство, а помогать никто особо желанием не горел. Вот так к старикам на промысле относятся, что уж тут поделаешь.

В дверь постучать не удалось. От легкого прикосновения она со скрипом распахнулась вовнутрь и оттуда пахнуло затхлостью и плесенью. Комфорт буквально кричал из каждого угла. Единственную небольшую комнату освещала маленькая свеча возле проржавевшего котла. Скорчившись на грязной тахте, спал очень пожилой мужчина. Хотя сложно было себе представить, как здесь вообще можно находится дольше часа. До какой бедности порой доводит человека жизнь. И какими жестокими могут быть люди вокруг. Револьд задумался, как же мало ему удалось повидать жизнь до сих пор. И как много он понял, глядя на этого истощенного старика, забившегося в углу.

— Извините, — прошептал ученый и немного прокашлялся. Будить хозяина не хотелось, но не возвращаться же назад? По дороге Рев промок насквозь, а здесь хотя бы немного теплее, чем на улице, — не вы ли Гислин?

Старик медленно пошевелился на своем ложе, поднял голову и удивленно рассмотрел гостя.

— Давненько ко мне никто не захаживал, — покряхтывая произнес хозяин, — уж думал ждут не дождутся, когда врасту в тахту свою. Ей-ей, скоро так и случится, клянусь Долиной Дольменов. Но перво-наперво я стухну с голоду. Вот вы обрадуетесь, небось праздник даже устроите. А Гислина опять не пригласите. А чего его приглашать, он же мертвый…

— Уважаемый Гислин, — попытался перебить ворчание старика Рев, — я не из этих мест… Право слово, не знал, что вы так плохо живете. Варин ничего не сказал…

— Скажет он, как же! — еще пуще прежнего возмутился старик, — он и его братия только об одном и думают, как свое брюхо набить. Не о чем более их головы не болят. А ведь я их еще с малых лет учил сеть держать да веслом грести. Вот она — благодарность! — хозяин обвел руками свою лачугу, — живу и ни в чем себе не отказываю. Хорошо хоть не съели…

Револьда прошиб пот от неожиданности. Последняя фраза шокировала ученого. Он с трудом взял себя в руки и уточнил:

— Не съели? Я не уверен, что понял вас, Гислин.

Старик рассмеялся, но ненадолго, поскольку сразу захлебнулся в кашле. Да, с его здоровьем нельзя оставаться долго на сырости, а приходиться спать едва ли не на земле в прогнившей лачуге. Что ж, жизнь любит иронизировать.

— То есть ты не знаешь, да? — усмехнулся дед, — поздравляю, ты в логове людоедов, сынок, и, если тебя до сих пор не съели, значит чего-то от тебя надобно. Не верь никому, ежели не хочешь оказаться на вилке.

Револьд сглотнул. Ну надо же так вляпаться! Хотя, нет, бред… В Грилмуф были бы в курсе.

— Я вам не верю, — осторожно заметил ученый, — мой друг Биф часто приходит в гости к Варину. Стал бы он посещать людоедов, а? В здравом уме такого никто не сделает.

Старик снова рассмеялся.

— Плохо ты этого Бифа знаешь, вот что я тебе скажу, дружок. Тут все знают, какой он продажный товарищ. Часто мяско свежее нашему старосте подкидывает, тем и промышляет. И тебя одурачил, да, сынок? — усмехнулся дед, — он энто умеет, у него в крови людей обманывать. А ты значит блюдо для завтрашнего праздника… Тощеват, конечно, видимо вообще в Грилмуф люди перевелись.

Револьд вжался в сырую стену и быстро нащупал кинжал Бифа на поясе.

— И вы людоед? — прошептал он, заикаясь.

Хозяин лачуги покачал головой.

— Нет, и никогда им не был, успокойся, парень, — со вздохом заметил старик, — хотел бы съесть тебя, давно бы вцепился… Но ты же жив еще, верно? Да отпусти ты свою железку. Не меня тебе бояться надо, чего никак не поймешь. Тугодум, что ли.

Не то чтобы слова хозяина его успокоили, но Револьд решил все же немного расслабиться. Хотя, на всякий случай лучше оставаться наготове. Кто его знает, что у старика на уме? С виду явно не в себе дедушка.

— Была не была, — охнул дед, кряхтя поднялся с тахты и подошел к стене, — есть у меня на черный день вязанка. Да и чайком побалуемся. Сам листочки выращивал, никто так из местных уже не умеет. Да… все же были времена…

Он достал несколько небольших веток и покидал их в очаг. Кремень старик протянул Револьду: мол, куда ему, старому, огонь разжигать трясущимися руками. Зря только провозится. Он, наивный, думал, что у ученого это получится быстрее. Да Рев отродясь с кремнем не работал. Оказалось, это очень больно — защемлять пальцы между камнями. Особенно, если по ногтю попадать. Впрочем, ученому сейчас не до боли было. Он судорожно размышлял как дошел до жизни такой и как теперь выбираться из селения людоедов.

— Покуда дождь льет, не выбраться тебе, — словно прочитал его мысли старик, — в гору и пару сотен метров не пройдешь, в грязи завязнешь. Уж я-то наши дожди знаю. А как стихнет, ежели еще темно будет, вдоль берега да в Черную Рощу. Там сложнее будет найти. Слушай старого человека, я дурного не посоветую.

Рев сидел на корточках и смотрел как разгорается костер. Кто бы мог подумать, что может быть так страшно! Ужас, казалось, проникает в каждую его косточку, мышцу, заставляя убежать, спрятаться, скукожиться до размеров мышки. Вот уж не думал ученый, что окажется в такой ситуации. Себя глупым Револьд не считал, но где-то он точно просчитался. Хотя, чего тут думать и гадать? Нельзя было доверять Бифу. Не даром внутренний голос нашептывал не брать его в проводники. И ведь пришлось же! Если бы не разбойники с заставы… Что такое не везет и как с ним бороться…

— Я не могу просто сбежать, — осенило ученого, — со мной еще мальчишка из Грилмуф, Герберт, сын кузнеца. Если я его оставлю, ваши рыбаки его съедят. А я за него отвечаю, как никак. Что потом кузнецу скажу? Да и совесть заест…

Старик вздохнул.

— Чего никак не поймешь, дурень? — не выбирая слова, произнес он, — съели твоего Герберта и не подавились. И за тобою придут, как время наступит. А пока гулять выпустили, как животное какое, знают, что все равно никуда не денешься. Обжоры… Как их только земля носит…

— Ты их не жалуешь, — заметил Рев, — прям чужой здесь, как так вышло-то? Вроде как из одного рода-племени. Не бывает так, уж мне, ученому, это известно.

— Ничего вы ученые не знаете толком. Только лица умные делаете, а сами, брось вас в лесу, даже выжить не сможете, — проворчал дед, — а мы умели. Ну… я и рыбаки тех времен. У нас своя культура была, обычаи всякие. Стариков, кстати говоря, не бросали, а уважали и даже побаивались. Людей не ели. И многое мы тогда умели, чего уж не видать молодым да глупым. Эх, да чего вспоминать, давно прошло все, в Горячую кануло. Не осталось наших большаков (большак — старший в семье, хозяин и распределитель, прим. автора) больше, некому нас учить.

— Большаков? — насторожился Рев, чувствуя что-то важное в этом слове, — о ком это вы? В Забытых землях кто-то правил? Вот так новость, впервые слышу.

— Опять ты со своим ученым бредом? — возмутился старик, — они учителя наши, всему нас научили, что умеем. И рыбу ловить, и дома строить и много чего еще. Великие они были, не чета нынешним. Дождь могли вызвать, по воде ходили, а рыба сама к ним в сети прыгала. Словом умели такое творить, чего руками никогда не сделать. И сейчас бы умели, не приди ваш глупый, озлобленный народ с севера, из-за Леса Древних Тайн.

— Они, наверно, как-то иначе выглядели, да, Гислин? — начал догадываться ученый. Неужели эти самые большаки и нарисованы в книге? Вот это поворот! Он, Револьд, ученый из Амиума, наткнулся на предание, корни которого ведут куда-то далеко… Хотя, какая уже разница, если его скоро съедят? Как там говорил Биф? «Был ученый и нет ученого…». Досадно. Как в воду глядел, жулик. Надо же так вокруг пальца обвести…

Из раздумий его вывел голос старика.

— Ну как сказать… они ни на кого не похожи, даже друг на друга. Помню, у некоторых были лишние конечности… Прошло слишком много времени, а старость, как известно, не радость. Память отказывает, спасу нет. Я в те времена их в книге зарисовал даже, чтобы, значит, не запамятовать. А куда делась, ума не приложу. Сейчас сгнила, небось, где-нибудь в грязи. У нас ее, как видишь, с избытком. Никуда от нее не денешься.

У Револьда аж сердце подпрыгнуло. Его переполняло такое сильное волнение: еще бы, ученому столько пришлось пройти, чтобы найти автора книги. Не зря Рев был уверен, что с рисунками связана какая-то тайна. Он уже и думать забыл где находится. Торопливыми движениями он выхватил из-за пазухи сверток и резко извлек книгу наружу.

— Так значит, это ваши рисунки? — с волнением в голосе спросил ученый, протягивая книгу старику. Тот провел рукой по обложке и прищурился.

— Переплет знакомый… неужто и правда моя? — удивился дед. Он перелистнул несколько страниц, — не вижу ничего, совсем старый стал. Где же это мое пенсне? Куда я его задевал…

Хозяин лачуги обошел Револьда, отправился к едва живым полкам у стенки и зашумел всякой рухлядью. Ученый с трудом сдерживал нетерпения.

— Как только я взглянул на рисунки, сразу понял, какие они не обычные, — поделился Рев, — на них изображены люди с лишними руками, ногами, головами и даже хвостами. Смотреть на них жутковато, если честно…

Больше он ничего сказать не успел. В ушах раздался резкий свист, затем острая боль растеклась по затылку, пока не заполнила все. Затем ученый почувствовал, что куда-то проваливается. Где-то он опять просчитался. Видимо математика, как не крути, не его наука.