Духовник царской семьи. Архиепископ Феофан Полтавский, Новый Затворник (1873–1940)

Введение. Детство

Немощное человеческое слово не в силах достойно рассказать о высокой жизни Владыки. Господь в наше лютое время явил в нем великого светильника Церкви, Иерарха высокой духовной жизни, подвижника, вся жизнь которого была непрестанной молитвой о страждущей под игом богоборчества Российской стране.

Как ученый-богослов и иерарх, постоянно свидетельствовавший, что «верным выражением учения Православной Церкви является учение, выраженное в творениях Святых Отцов Церкви», Святитель Христов неколебимо стоял на страже чистоты Православия и вынужден был выступить против новоявленных отступлений от догматического учения Церкви Христовой.

И естественно, он, тихий и незаметный, нажил этим себе много недругов и клеветников.

Архиепископ Феофан, духовник Царской Семьи, хранил к Государю, Государыне и их августейшим Детям в течение всей своей жизни высокое и трогательное благоговение и христианскую любовь как к Помазанникам Божиим, подлинным носителям христианского духа, принявшим великие страдания во Христе и мученический венец от Господа.

Будущий архиепископ Феофан родился в селе Подмошье Новгородской губернии, в многодетной семье сельского священника Димитрия Быстрова и матушки Марии (в девичестве Разумовской), все богатство которой составляло благочестие родителей. Младенец появился на свет в самый последний день 1873 года (ст. ст.) и был наречен именем ближайшего святого, Василия Великого, одного из трех великих вселенских учителей и святителей.

В раннем детстве, когда Василию было три или четыре года, видел он удивительный, пророческий сон, ниспосланный свыше. Своим детским языком он пересказал его родителям, не понимая, что бы мог он означать. Он видел себя во сне уже «большим», в архиерейском облачении и в «золотой шапке». И стоял он в алтаре на Горнем месте во время Божественной литургии, и священник, его родной отец, кадил ему как архиерею.

Интересно, что сон сбылся до той подробности, что родной отец, вызванный Святейшим Синодом на хиротонию сына, принял участие в богослужении и действительно кадил ему, стоявшему на Горнем месте.

Малютка Вася, по воспоминаниям родителей, любил молиться с самого раннего детства. Он не умел еще читать, не знал на память молитв… Но опускался ребенок на коленки перед святыми иконами, благоговея пред величием Божиим, и лепетал воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26):

– Господи, Господи, Ты – такой большой, а я – такой маленький!..

И слышалась в той дивной, удивительной молитве малютки – немудрой словами, но мудрой смыслом – будущая непрестанная молитва Иисусова нового подвижника. И совершились на нем слова Евангельские: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу (Мф. 21, 16).

Об этой молитве, бывшей в те годы дыханием души ребенка, сам Владыка в последние годы земной жизни говорил одному из келейников: «Ведь все это так умилительно… Да, Господь подает каждому молящемуся соответствующую степень молитвы (см.: 1 Цар. 2, 9 – слав, текст)… А вдуматься-то во внутренний смысл тех детских, беспомощных слов, как хороши они: “Господи, сжалься надо мною и помоги мне, бесконечно слабому, беспомощному и бедствующему Твоему созданию… Сжалься надо мною, Господи!”»

Отрок Василий жил тихой, незаметной внутренней жизнью. Он был сосредоточен, собран, но при этом светел и радостен. Молитвенное настроение удерживало его

от детских шалостей и излишнего пристрастия к играм. Еще в детстве Василий вкусил, яко благ Господь (Пс. 33, 9), вкусил от дара молитвы, и молитва сделалась наставником его на всю жизнь. Она научила его бережному отношению к миру душевному, потому что в душе своей он ощутил голос нелицемерного, непререкаемого Судии, Который ясно извещал его, что хорошо, что плохо. Как только пресекалось молитвенное настроение и нарушался мир душевный, Василий понимал, что что-то неладно. Тогда он принимался проверять себя и искать причину случившегося: то ли слово какое неуместное было сказано, то ли совершен поступок, не угодный Богу.

И найдя в душе недолжное, повергался в покаянии пред Богом, умоляя Его о прощении, пока совесть не успокаивалась и пока внутренний судия не переставал обличать его, извещая, что грех Богом прощен и мир душевный восстановлен.