Дурная кровь (редакция 2003 г)

Она положила свою руку мне между ног, а сама отвернулась к стеклу, усеянному каплями дождя. Огни вечернего города отражались на ее возбужденном лице.

Грозовые тучи наползли на небо, дождь усилился, и я потерялся в однообразии проносящихся мимо улиц. Вскоре мелькавшие за окном здания сменила унылая растительность, автомобиль начал карабкаться в гору. Мои самые худшие предположения подтвердились, когда мы остановились у ночного клуба с горящей вывеской «Pall Mall». Лешик, по-прежнему не оборачиваясь, сказал, чтобы мы пока шли внутрь, а он поставит машину на стоянку и присоединится к нам позже.

Он еще не успел договорить, а Вера уже вытягивала меня из автомобиля. Дождь к тому времени уже прекратился, и на улице было необычайно свежо. Однако я так и не смог насладиться прохладным вечерним воздухом, потому что мы тут же вошли в здание.

В гардеробной толпилось несколько человек вполне заурядного вида. Возникло ощущение, что на их фоне мы смотримся пижонами. Но, видимо, Вере лучше знать. На входе в зал она что-то сказала охраннику, нас быстро проверили на предмет оружия, а так как ничего подобного у нас не было (на Вере было слишком облегающее платье, чтобы его прятать, а я забыл свой верный маузер дома, ха-ха…), мы беспрепятственно прошли внутрь.

До сих пор я ни разу не бывал в ночных клубах и дискотеках по двум причинам. Во-первых, такие развлечения требуют денег, которых у меня не было и, скорее всего, никогда не будет. Во-вторых, эти злачные места привлекают самую разную публику, в том числе и братву, с которой мне совсем не хочется встречаться.

Не могу сказать, что ночной клуб меня поразил. Большой прокуренный зал был наполовину занят плотно составленными столиками и стульями, а сбоку и чуть впереди находилась площадка для танцев. Там отрывалась основная часть местной публики. В глубине зала стояло несколько диванов для утомившихся ночным действом. Если не считать неоновых ламп в форме шаров на столах и барной стойки у дальней стены, освещения больше не было. Пока мы с Верой пробирались между занятыми столиками, диджей или кто-то из его помощников решил включить светомузыку, которая на доли секунды стала вырывать из темноты танцующую толпу, словно запечатлевала снимок. И так снова, и снова.

– Не обращай внимания, – стараясь перекричать музыку, объясняла мне Вера, – народу пока мало, но он еще подтянется.

Куда уж больше? И так вон сколько их там беснуется.

Я кивнул, дав понять, что услышал ее, несмотря на «туц-туц» несущийся из колонок, которые явно не жалели барабанные перепонки посетителей.

Наконец, мы добрались до нашего столика, который находился на самом отшибе, и уселись. Неоновая лампа, подсвечивающая Верино лицо снизу, делало ее неестественной, холодной, и лишь глаза выделялись из общей картины. Все тем же возбужденным взглядом она наблюдала за танцующими.

– Зачем мы… – начал было я.

– Послушай, – перебила она, положив свою ладонь на мою, – посиди здесь, подожди Лешика, а я пока потанцую. Хорошо?

«Хорошо» она спросила, уже вставая – очевидно, от меня требовался не ответ, а привычное согласие. Я привычно кивнул ей вслед.

Через пару минут мне стало жарко, я расстегнул пиджак, продолжая пялиться на толпу. Ничего нового для себя я не видел, но смотреть здесь было и не на что. К счастью, от скуки меня спас Алексей, который появился минут через пять. Не знаю, как вообще можно было найти наш столик в царящем бедламе, но он как-то с этим справился и, возникнув из ниоткуда, уселся напротив. Неоновая лампа опять была не в помощь – при таком освещении его лицо по-прежнему оставалось загадкой. Ему могло быть лет двадцать, а могло и значительно больше. Единственным, что я смог рассмотреть, была его фигура. Скажу одно, она была внушительной, весьма внушительной.

Он поставил на стол два широких стакана, доверху наполненных каким-то прозрачным напитком со льдом и долькой лимона. Один он протянул мне, а второй поставил перед собой.

– А как же Вера? – спросил я, вспомнив про досадный инцидент в автомобиле, когда собравшись усесться, я не пропустил вперед даму.

– Ты думаешь, ей сейчас до выпивки?

Лешик обернулся и посмотрел на танцующих, но Веры среди них не отмечалось.

Я пожал плечами.

– Ну что, – почти крича, сказал он и поднял свой стакан. – Поехали?

– Что это? – я кивнул на стакан передо мной.

– Джин и тоник, не бойся, не бомбленый.

Я не совсем понял, что значит «не бомбленый», но решил не переспрашивать и довериться ему. Подняв стакан, я обнаружил, что напиток довольно приятно пахнет можжевельником.

Чокаться или нет? Я не знал, однако мой собутыльник решил проблему, просто объявив тост и выпив. Я поперхнулся. Нет, не от джина с тоником, который оказался приятным не только на запах, но и на вкус, а от тоста.

– С днем рождения, Пашка! – поздравил он меня.

Пока он осушал свой стакан, я на всякий случай пробежался по памяти и удостоверился, что мой день рождения был семь месяцев назад. Теперь хотя бы немного прояснилось, с чего это мы так вырядились.

– Можешь ничего не говорить, – сказал он. – Верка меня предупредила, что ты не любишь справлять свой день рождения. Но раз уж ты ее брат…

Хорошо, что в этот момент я уже не пил джин с тоником.

– … то праздник обязательно надо устроить. Тем более, она только о тебе и говорила.

У меня день рождения и я Верин брат, вот так новости. Конечно, это в ее стиле отмочить подобную шутку. Интересно, это последний сюрприз на сегодня?

– А что она еще говорила? – нерешительно поинтересовался я.

– Да все, считай, – мой собеседник на секунду отвлекся, чтобы мастерским движением руки выхватить из темноты и сигаретного дыма парня с подносом, заставленным пустыми бокалами и стаканами, и заказать ему еще два джина с тоником. – И про детский дом, куда вас мать сдала, говорила, и про изнасилование, и про…

Если бы не умелая сказочница Вера, появившаяся в этот момент у столика, Лешик бы еще, наверное, много чего интересного поведал, но мне было не суждено услышать всю эту историю, так как она схватила меня за руку и потащила танцевать.

– А как же он? – спросил я.

– Не беспокойся, чтобы напиться в хлам, ему сподвижники не требуются.

Только теперь я заметил, что на Вере больше не было темного вечернего платья, она успела переодеться в синюю майку, едва доходящую до пупка, и темные расклешенные брючки. Неудобные туфли на ногах сменились аккуратными босоножками. Перемены оказались вполне оправданы – в зале было так жарко, что, если гардеробная напоминала предбанник, то танцплощадка – настоящую парилку. И в нашей пижонской одежде нам пришлось бы здесь не сладко.

Вера буквально тащила меня за руку к танцующей массе людей. Вполне возможно, в начале вечера, когда они все сюда подтягивались, их танцы были еще ничего, но сейчас, несколько часов спустя, они не танцевали, а просто тряслись и двигались невпопад. Конечно, в такой кутерьме большего и не требовалось, но мне вдруг совершенно расхотелось проникать в эту толпу – словно мне грозила зараза, которую я обязательно подцеплю от них. К тому же, я ощущал себя не в своей тарелке из-за болтающегося на мне пиджака и «пикантного» галстука, выглядевшими абсолютно дико среди бушующей толпы. Зачем было так выряжаться? Наверное, Вера, как всегда меня подставила, а сама вышла сухой из воды.

Я встал как вкопанный, отчего Вера, цепко державшая меня за руку, дернулась словно песик на поводке.

– Ты чего? – она повернулась в мою сторону.

Светомузыка выхватывала из темноты призрачно-белые снимки, которые успевали запечатлеть лишь общие контуры омолодившегося лица Веры. Но и этого было достаточно, чтобы увидеть его выражение – оно было по-опасному веселым. Такое лицо бывает у человека, который знает, что развлекается последний раз в жизни, и потому может позволить себе все на свете. Верин взгляд был сосредоточенный, возбужденный и очень-очень живой, я почти чувствовал, как ее глаза сверлят меня даже в темноте. Волосы успели выбиться из прически и теперь мокрыми гроздьями облепили ее шею и спину.

– Ты хочешь, чтобы я танцевал с ними? – мне приходилось кричать, потому что музыка заиграла громче.

– А что такого?

Она сделала попытку дернуть меня в сторону толпы, но я удержался на ногах и упрямо мотнул головой.

– Хорошо, – по поднявшимся, а затем опустившимся, плечам я понял, что Вера вздохнула. – Давай объяснимся.

Она обошла меня и встала сзади. Ее руки легли на мои плечи, а губы приблизились вплотную к моему уху. Теперь ей не нужно было кричать, чтобы я мог расслышать ее слова.

– Посмотри внимательно. Что ты там видишь? – спросила она.

Я по-прежнему видел черно-белые полароиды людей, вспыхивавшие с частотой пару раз в секунду. Я изучал их потные лица, конвульсивные движения, не имевшие ничего общего с ритмом, бьющим по ушам, их пестрые майки навыпуск и задиравшиеся юбчонки. Что-то в этом племени было мне чуждым, далеким, неприятным. К сожалению, я не мог выразить свои ощущения в подходящих словах.

– Дураки они, – ответил я. – Они не понимают, как глупо, как… тупо сейчас выглядят. Наверняка, половина из них уже нанюхалась или обкололась.

– Дурак – это ты, – без всякой злобы в голосе произнесла Вера.

Она крепко обняла меня и медленно начала кружиться вместе со мной. Кажется, мы двигались в сторону танцпола. Музыка и свет, вращающиеся в пространстве люди, столики, лампы с каждым оборотом создавали ощущение нереальности происходящего.

– Оцениваешь, раскладываешь все по полочкам, пытаешься навесить ярлык. Чего ты добиваешься этим? – нашептывала мне Вера. – Посмотри, попробуй понять, зачем они сюда приходят? Зачем делают это?

Я лишь глубоко вздохнул, пытаясь замедлить вращение. У меня уже кружилась голова. Но Верочка не отпускала, и я подчинился, внимая каждому ее слову.

– Многие, не все, но многие из них работают, или учатся, а, возможно, и то, и другое одновременно. Они такие же, как ты.

Очередное слово из Вериных уст, еще один оборот на месте. Веки словно наливаются свинцом. Тело становится ватным, а движения заторможенными.

– В них копятся усталость, раздражение, желчь… они теряют цель в жизни – она сужается, превращается в их повседневную работу или учебу.

Я хотел возразить, ведь для меня ничего не сужается и не расширяется, но не мог сказать ни слова. И лишь сильнее растворялся в ее голосе. Или грохочущей музыке.

– Здесь они одна большая семья. Музыка, хорошее настроение, танцы до утра. Тут они по-настоящему расслабляются. Завтра они вернутся в свой дурацкий институт или офис, где будут вести себя примерно и снова постепенно зашиваться.

А ты, Паша?

Разве не чувствуешь себя потерянным?

Ведь ты не в состоянии даже элементарно расслабиться!..

Когда надо думать, ты ленишься,

когда пора отдыхать – анализируешь.

Ты убегаешь от этого мира, ничего не замечая,

оглядываясь по сторонам с широко раскрытыми глазами.

Видишь ли ты что-нибудь?

Слышишь? Чувствуешь?

Да очнись же ты, наконец!!

Словно в тумане я увидел, как Вера снова обошла вокруг меня, на этот раз так, что ее лицо вплотную приблизилось к моему. Гладя меня по щеке своим носом, она продолжала говорить:

– Загляни в себя, Паша, неужели ты успел закостенеть? Неужели тебе не хочется хоть иногда разорвать все цепи, оторваться на полную катушку? Расслабься, почувствуй себя животным – в этом нет ничего постыдного. И ты, и я – все мы по природе животные. Тебе не придется что-то менять, просто отдайся этому чувству.

Ее щека терлась об мою щеку, а мокрые волосы жалили мои губы. Я уже не видел никого и ничего, передо мной была только она.

– Сбрось с себя всю усталость, покажи себя настоящего, не робей. Сегодня я хочу тебя такого.

И она потащила меня в толпу. На этот раз я не посмел сопротивляться и нырнул в бушующий поток с головой.

Глава седьмая

Третий – не лишний

Прозвучало две или три композиции, возможно, больше – точно определить было трудно, так как одна тут же сменяла другую, и все они мало различались между собой. Пусть и нехотя, я все же последовал совету Веры. Действительно, я ни разу не был в подобном заведении и, наверное, сужу слишком предвзято. Почему бы мне и правда не расслабиться и не получить удовольствие?

Оказавшись в толпе и начав двигаться вместе с ними в этом телесном хаосе, я понял, о чем говорила Вера. Тут все очень просто – никому нет дела до того, как я танцую и танцую ли вообще. Смысл не в танце, а только в собственном желании танцевать. Главное – двигаться, как ты хочешь и можешь, и плевать на остальных точно так же, как и им плевать на тебя. Не это ли свобода, которой мне всегда недоставало?

Пока я так думал и танцевал, выключили светомузыку, и помещение оказалось во власти мягких «зайчиков», отражавшихся зеркальным шаром, что медленно крутился под потолком. Видно стало еще хуже, зато в сгустившемся полумраке глаза отдыхали от ярких вспарывающих темноту вспышек.

Толпа, похоже, увеличилась в размерах, и я на себе ощутил, как она постепенно уплотняется. Танцующие не стояли на месте, поэтому, лишь разок повернувшись, можно было оказаться совершенно в другой компании. То Веру, то меня относило в разные стороны, но она постоянно возвращалась ко мне, за что я был ей благодарен.

Так и в этот раз – я на секунду-другую потерял ее из виду, но она тут же возникла рядом. Ее пальцы залезли под мой пиджак и нащупывали пуговицы на рубашке. Хорошо, что все это происходило в темноте. Я почти не видел Вериного лица, а значит, никто другой не увидит, что она делает со мной.

Хотя во мне уже росло возбуждение, навеянное танцем, теплом разгоряченных тел вокруг и начавшим действовать алкоголем, я еще не был готов ответить ей. Почти. И потому я просто прижал Веру к себе, а мои пальцы робко гладили ее по бедру сквозь разрез платья.

Стоп. Вера же переоделась. На ней должны быть брюки!

– Не останавливайся! – Верин голос прозвучал у самого моего уха.

Я почувствовал, как она сзади прижимается ко мне, плавно повторяя каждое движение вслед за мной, своим телом подталкивая меня еще ближе к таинственной незнакомке в моих руках.

В скупых отблесках зеркального шара я разглядел лицо девушки. На вид не больше семнадцати лет, стройная, я бы даже сказал, худая, иссиня-черные волосы, уложенные а-ля Клеопатра, раскрасневшиеся щеки, мутный взгляд, говорящий о возбуждении и нежелании останавливаться. Кажется, она еле держалась на ногах от выпитого за этот вечер.

Ее пальцы уже расстегнули половину пуговиц на моей рубашке, и сейчас ее чуть влажная ладошка гладит мою грудь. Вера сзади все настойчивее подталкивает меня своими бедрами к ней так, что я невольно повторяю ее движения. Девушка истолковывает это по-своему, и ее ноги расходятся, чтобы пропустить мою.

Вера обнимает меня за шею и обходит нас, чтобы теперь прижаться сзади к девушке точно так же, как она только что прижималась ко мне. Кажется, незнакомка совсем не против такой компании. Теперь мы танцуем втроем, образуя некий бутерброд из тел.

Я вижу, что Вера покусывает мочку уха девушки и смотрит мне прямо в глаза. Незнакомка, забыв на время о моем присутствии, откинула голову назад и прикрыла веки. Она отдалась новым ощущениям.

– Ну что же? – на секунду оторвавшись от нее, спрашивает Вера. – Ты можешь сделать с ней все, что захочешь. Она будет этому только рада.

Странное ощущение дежа вю. Что-то подобное я уже видел во сне.

Я все еще нерешительно топчусь на месте, хотя возбуждение гостьи передалось и мне, и с каждой секундой оно все усиливается. Оставив одну руку на моей шее, Вера кладет другую на левую грудь девушки, совсем небольшую, и принимается ее гладить.

– Посмотри на нее, – вплотную наклонившись ко мне, шепчет она. – Она же хочет тебя. Хочет здесь и сейчас.

Я не сомневаюсь в ее словах – чувствую все движения девушки собственным телом. Как она прижимается, извиваясь между нами, как ее руки скользят от Веры ко мне и обратно. Уже неважно, что подумают люди вокруг – для меня остались только мы трое.

Моя ладонь сама ложится на горячую влажную от пота шею девушки, и я привлекаю ее к себе. Наши губы встречаются, в мой рот врывается ее язык, отдающий водкой. Я слышу ее возбужденное сопение. Вторую мою руку она опускает себе под юбку. Там я нащупываю насквозь взмокшие трусики. Мне достаточно оттянуть эту тонкую материю, чтобы проникнуть в святая святых.

Какофония музыки, стук крови в голове, пьянящее возбуждение, ее язык у меня во рту, рука, нащупывающая мою ширинку, ощущение ее липкой влаги на моих пальцах – все это бурлит, заполняя меня и пытаясь управлять мною.

Но я чувствую буравящий взгляд Веры на себе, она смотрит, изучает, выжидает чего-то. От одного ее взгляда пропадает все мое возбуждение. Нет, так…

– … не должно быть, – выкрикиваю я вслух и пытаюсь вырваться из цепкого хитросплетения женских тел.

– Что не должно быть? – интересуется Вера.

Я, наконец, вырываюсь на свободу, и меня тут же окружает толпа танцующих.

– Все, – задыхаясь, говорю я и окидываю взглядом зал. – Ты, я, она, этот танец, такие отношения. Должно быть все проще, правильнее.

– Как? – Вера удерживает сзади незнакомку, которая, пытается вернуть меня обратно. Словно маленький похотливый зверек она с полузакрытыми глазами протягивает в мою сторону руки, сладострастно улыбаясь.

– Не знаю, но только не так, – я с неприязнью отцепляю руки девушки от своего пиджака.

– А с этой мне что делать? – она сжимает ее груди вместе, отчего та невольно вскрикивает, возбуждаясь еще сильнее.

– Сама решай, но ты, кажется и так, неплохо справляешься.

С этими словами я разворачиваюсь и начинаю пробираться сквозь толпу разгоряченных, дергающихся тел, таких же животных, как я сам. А в том, что я животное, сомнений нет. Вера была права и в этом. Я до сих пор чувствую возбуждение, и где-то там на закоулках сознания, я знаю, что хочу эту пьяную Клеопатру. Меня тянет к ее ловким пальцам и раскрытым губам, к ее мутным глазам и горячему языку. Мне плевать, сколько ей лет и что она за человек, я хочу только ее послушное тело. Не животное ли я после этого? Если бы не злость на Веру…

Очень скоро я окончательно теряюсь среди толпы. Кружится голова, создается ощущение невесомости, когда невозможно упасть или убежать – повсюду тебя подпирают чужие спины и плечи. Не видно выхода, куда не посмотришь – все те же лица, те же позы, те же движения, выхватываемые из темноты безумной светомузыкой, которую, оказывается, включили снова. Однообразный ритм, долбящий по ушам, чьи-то выкрики, смех, самодовольное бормотание ди-джея в микрофон. Запах пота, дезодорантов, духов, гормонов, возбуждения. Всеобщий бедлам.

Еще немного и я, кажется, сойду с ума. Мне срочно надо наружу!

ЕЩЕ НЕМНОГО И Я СОЙДУ С УМА.

Вращаю головой, как полоумный. Наступаю на ноги окружающим.

Расталкиваю их руками.

ГДЕ ВЫХОД?!

Кто-нибудь знает?

Только мелькание светомузыки. И люди. Дергаются, вращаются.

Веселятся.

– Да выпустите меня, наконец! – кричу я, но мой возглас тонет в темноте и окружающей меня людской массе. Кажется, я сейчас расплачусь.

«Разве ты не чувствуешь себя потерянным?»

Они одна большая семья. А ты? В семье, как говорится, не без урода.

Потеряв всякую надежду выбраться, я останавливаюсь и тут же получаю удар плечом в грудь от веселящегося рядом верзилы. Сделав глубокий вдох, я пихаю его в сторону и, заметив впереди небольшой просвет, выбираюсь на свободу.

Переведя дыхание, я оборачиваюсь. Мои предположения подтвердились – танцующих явно прибыло. Неудивительно, что я почти затерялся среди толпы – теперь их было так много, что пришлось убрать передний ряд столиков, дабы вместить всех желающих потанцевать.

Во мне все еще играло возбуждение, не желавшее просто так пропадать. Что же делать? Кто мне поможет отсюда выбраться?

Лешик! Он увезет меня отсюда – я же именинник, он исполнит любое мое желание. Наплету ему что-нибудь, только пусть увезет, а за Верой потом вернется.

Подойдя к столику, за которым по-прежнему сидел мой потенциальный спаситель, я понял, что на него рассчитывать не придется. Немного ссутулившийся верзила сурово смотрел на ряд пустых стаканов, расставленных перед ним на столе. Кажется, он что-то объяснял одному из них.

У меня буквально подкосились ноги, и я бухнулся на стул напротив него. Черт, у меня даже нет с собой денег, чтобы оплатить такси. На автобусы надежды тоже никакой – из такой глуши до дома всего один маршрут ходит. К тому же, в столь поздний час все маршрутки давно уже по гаражам спят.

Только сейчас я понял всю безысходность своего положения – уехать я не мог, а просить денег у Веры мне не позволяло засевшее неприятным комом в груди чувство обиды. Я бы, скорее, пешком пошел. Хотя сама мысль об этом вызывала у меня недобрые предчувствия.

– О! Пашка вернулся! – только сейчас заметил Лешик. – С днем рождения, бра… тан!

Он поднял стакан со стола, но тот оказался пустым. Тогда он поднял второй – тот же результат. Алексей принялся вертеться на своем стуле в поисках неуловимого официанта, но я остановил его благие начинания.

– Не стоит. Мне сейчас не до выпивки.

Лешик вперился в меня пьяным взглядом.

– Ну, ты совсем сдал, – качая головой, постановил он. – Если уж бухлом нельзя… Что, сестренка достала? Это она может.

Мне очень хотелось рассказать ему правду. Что, мол, никакая она мне не сестра, а вообще непонятно кто – просто спим вместе. На людях не бываем, я про нее почти ничего не знаю, да и она моей жизнью практически не интересуется. Так, видимся иногда. Только есть одна маленькая, малюсенькая, деталь – я без ума от Веры. Нет, это не любовь, то есть, я надеюсь, что любовь совсем не то, что происходит между нами. Смесь похоти, страха и непреодолимого влечения – вот какие чувства я к ней испытываю. Если любовь такова, то лучше уж мне больше никогда не влюбляться.

Вера удивительна, умна, красива, женственна, непредсказуема, но есть в ней что-то темное и отталкивающее, которое временами заставляет выкидывать такие вот номера. Мне с ней бывает очень хорошо, но иногда невыносимо плохо и даже одиноко. Как, например, сейчас.

Однако рассказывать Лешику правду о нас с ней нельзя. Почему? Да потому что и так ясно, кто он такой. Во мне давно зрело подозрение, что я далеко не единственный мужчина в жизни Веры. Сегодня вечером я получил негласное тому подтверждение.

Верочка ничего не говорила, дав мне возможность самому все понять. С ее стороны это, может, было очень тактично, а с моей – смотрелось совсем иначе. Впрочем, какая разница? Вот он, другой мужчина, сидит напротив меня и не подозревает, что общается с тем, кто трахает его подругу. Если узнает, то, думаю, мне не поздоровится. Поэтому, наверное, не стоит с ним откровенничать, себе дороже выйдет.

Что же касается ревности… Да какая там ревность! Разве я могу ревновать девушку, которая не принадлежит мне изначально? Ведь я, если и не знал, то интуитивно ощущал это давно. И потом, если говорить откровенно, я совершенно не испытываю враждебных чувств по отношению к Лешику. Он-то ее, похоже, еще совсем не знает.

– Ты даже не подозреваешь, как она меня замучила. Тебе бы такую сестру.

Возможно, я поспешил отказаться от выпивки. Один из многочисленных стаканов примерно на треть был наполнен джином с тоником. Ничего, сойдет. Я закрываю глаза, чтобы спрятать этот безумный мир подальше, и смакую напиток. Засохнуть себе сегодня я точно не дам.

– Хотел бы я рассказать тебе, Леша, все о ней, но… – начал было я, ставя теперь уже пустой стакан на место, и осекся.

Сильная рука Лешика легла мне на запястье, а его замутненный взгляд приобрел твердость, которой не было еще секунду назад.

– Ты не можешь рассказать мне ничего такого, о чем я не знаю.

– Что? То есть, как?

Я чуть было не дернулся из-за стола, но вовремя опомнился.

– К твоему сведению, любовничек, я и есть Веркин брат. Это раз.

Кажется, чудеса этим вечером решили не скупиться на свое появление.

– Теперь. Если ты еще не догадался, день рождения сегодня у нее. Это два.

Нет, точно, они сегодня в ударе.

– И Вера почти не ошибалась на твой счет. Это три.

– В каком… в каком смысле не ошибалась?

Он отпустил меня и посмотрел в сторону беснующейся толпы. Каким-то чудом ухитрившись разглядеть там Веру, пьяно помахал ей рукой.

– Только потому, что на тебе еще не стоит окончательно ставить крест, я скажу. А дальше сам решай, что делать.

И он мне объяснил. Объяснил, что я не первый, с кем Вера вытворяет такое.

– Тебе еще повезло, некоторым досталось больней.

Объяснил, что это не просто издевательство.

– Она преследует определенную цель. Догадаешься какую – флаг тебе в руки и барабан на шею. На самом деле совсем не трудно понять, чего она хочет.

Объяснил, что это еще не конец.

– Мне кажется, для тебя это всего лишь начало. На сегодняшнем экзамене ты провалил вспомогательный вопрос, но правильно ответил на главный. Так что жди новых проверок.

Объяснил, кто я такой.

– Ты жалок, но пока что лучше других, кого я видел. И потом, ты уже продержался с Верой немало времени. Ты сам не представляешь, насколько ты интересен для нее в своей аморфности.

Сказал, что даст мне денег на такси, чтобы я добрался домой, раз уж я не удосужился захватить их с собой.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Я и не знаю. Это Вера еще до приезда к тебе домой объяснила, что обычно ты не носишь при себе денег.

Мне было противно осознавать себя жалким (замечание о деньгах достигло цели), противно признавать его правым, противно слышать вопли оскорбленной гордости, но я должен был задать этот вопрос:

– Это она тебе сказала дать мне денег?

– Нет, – повременив, ответил Лешик, – это я тебе их даю. Потому что ты пока лучший экземпляр, и наименее косный.

– О чем ты?

– Все о том же, – улыбнулся он и протянул мне банкноту.

В темноте трудно было разглядеть, сколько он мне дал, да и я не хотел заострять на этом внимание, поэтому просто положил деньги во внутренний карман пиджака.

– Спасибо.

Алексей молча кивнул и откинулся на своем стуле.

– И какой был главный вопрос? – спросил я.

– А ты делаешь успехи, – снова улыбнувшись, заметил он. – К сожалению, я не могу дать ответ, подумай над этим сам. Но в качестве подсказки могу раскрыть, какой был вспомогательный.

Что ж, это лучше, чем ничего.

– И какой же был вспомогательный?

– Ты не поставил все сразу на свои места.

– Не понял.

– Ты безоговорочно, на ходу принял роль брата Веры, хотя таковым не являешься. И ты прекрасно знаешь, почему это сделал. Все дело в твоей трусости.

– Трусости?

– Только не говори мне, что из врожденной деликатности ты решил пощадить мои чувства.

Хорошо, что в зале слабое освещение – моих красных щек он не разглядит.

– Еще есть вопросы?

– Да, – с плохо скрываемым раздражением рявкнул я. – Вера меня проверяет? Зачем? Чего она этим добивается?

Снова откинувшись на стуле, он промолчал.

– И что теперь? – спросил я, поняв, что ответа от него не добьешься.

– А теперь Павлик поедет домой на такси, потому что время уже позднее и ему пора баиньки.

«Павлик» и «баиньки» меня доконали, я хотел было сказать что-нибудь грубое в ответ, но сдержался. И бог свидетель, на этот раз не из трусости.

В такси я обнаружил, что Лешик мне вручил ни много, ни мало – пятисотенную банкноту. В нашем городе этого вполне хватит, чтобы дважды съездить туда и обратно. По крайней мере, так я думал, пока не назвал своего адреса водителю, а он не назвал в ответ сумму.

– Я вообще-то назвал местный адрес, а не московский, – попытался съязвить я.

– Не нравится, можешь пешком топать, – заметил он с известной дипломатичностью таксиста.

Что мне оставалось делать?

Когда я добрался до дома, было десять минут третьего. А ведь завтра в институт к первой паре. Черт, опять ни фига не высплюсь! Изрядно повозившись с ключом, я ввалился в квартиру. Быстро раздевшись, юркнул под одеяло, и, несмотря на волнующие события этого вечера, довольно быстро уснул.

Через неопределенное время меня разбудил телефонный звонок. Я что-то нечленораздельно пробурчал в трубку, а на том конце провода Верин брат мне бодро ответил:

– Ты еще не спишь? Отлично, даже и не ложись. Вера скоро будет.

Вера? При ее имени сон как рукой сняло. Я хотел, было, сказать, что видеть ее не хочу, но Алексей уже отключился.

Усевшись на кровать и накрывшись покрывалом, я задумался.

Вера. Едет ко мне. После всего случившегося. Что теперь?

Я понял, что все равно не смогу ответить на этот вопрос, посему задал себе другой – действительно ли я не хочу, чтобы она приехала? Несмотря на устроенный ею неприятный вечер, во время которого меня огорошили – превратили в ее брата, возбудили и унизили, – я был взволнован мыслью, что она едет ко мне. Получается, я все же хочу провести эту ночь с ней, просто не знаю, как посмотрю ей в глаза после всего произошедшего. Достаточно одного ее понимающего взгляда, и я сгорю со стыда. Впрочем, не зря говорят, что темнота друг молодежи – авось, и здесь выручит.

И потом, раз она едет ко мне, значит, я ей все же не безразличен. Ведь так?

Когда через полчаса ночную тишину вспорол звук дверного звонка, я уже ни в чем не был уверен. Ни в чем, кроме одного – я не смогу заснуть без нее. Без ощущения ее теплого тела рядом, без ее ласковых рук, без ее улыбки, которой она иногда одаривает меня по утрам.

Открыв дверь, я увидел Веру, прислонившуюся к косяку. Одинокая лампочка, тускло горевшая в коридоре, представила ее в неприглядном свете. С виноватой пьяной улыбкой она стояла, склонив голову, изображая покорность. Майка на ней немного задралась, мокрые волосы были зачесаны назад и завязаны в хвостик, глаза больше не светились умом, а отражали лишь эхо пьяного веселья. В таком виде она совершенно не походила на ту строгую даму, что явилась ко мне в начале вечера.

Вера улыбнулась, на секунду потупив взгляд.

– Простишь? – спросила она.

Я неуверенно кивнул головой.

– Впустишь?

Я снова кивнул головой.

– Отлично, – вкрадчиво произнесла она, входя в квартиру, – потому, что с той девушкой у меня ничего не вышло, и я хочу, чтобы меня обслужили по полному разряду.

Это были ее последние слова той ночью, дальше она издавала только стоны.

Глава восьмая

Марик

– Алло, алло! Паша?

– Кто это? – сонно ответил я.

– Пашу пригласите, пожалуйста, – проговорил знакомый голос в трубке.

В окно офиса пробивались первые лучи утреннего солнца, и я зажмурил глаза. Ужасно хотелось спать.

– Я это, я… обожди.

Давно пора уже привыкнуть к тому, что Вера вытаскивает меня из постели в самый неподходящий момент. В четыре часа ночи или утром, когда я отсыпаюсь после дежурства. Она будто специально выматывает меня, а я, дуралей, все равно радуюсь ее звонкам. Странное дело – за несколько месяцев нашего знакомства я даже полюбил сюрпризы. Конечно, не настолько, чтобы с легкостью бросаться в любую Верочкину авантюру, но, во всяком случае, мне всегда интересно, что же она выкинет на этот раз.

– Спишь на работе?

– Пытаюсь, слушай, ты не могла бы… – начал я, решив все-таки вымолить снисхождение у своей безжалостной госпожи.

– Подожди, тут срочное дело.

– Как всегда! У тебя всегда срочные дела, – вяло взбунтовался я. Мне стало обидно, что мои дела никогда не бывают срочными.

– Извини, дорогой, но с истерикой придется повременить. На этот раз все действительно серьезно. Ты должен мне помочь.

Ее голос звучал строго, но в то же время умоляюще. Кажется, она была чем-то напугана. Такой я ее еще не слышал.

– Ну что там у тебя?

– Через пятнадцать минут встречаемся на набережной. Ни раньше, ни позже. Если ты не придешь… Черт, они уже рядом… – не договорила она и бросила трубку.

Я вздохнул и сел на тумбочку. Жизнь и Верочка имеют одну общую черту – они обе любят ставить меня в дурацкое положение. Через пятнадцать минут меня ждет Вера, а через – я посмотрел на часы – тридцать придет начальство. Будем надеяться, что успею.

Быстренько наведя порядок, убрав тетрадки и выкинув остатки ужина, в офисе, я закрыл его на ключ и бегом помчался на набережную. По дороге меня осенило, что сегодня я не открывал дверь техничке. Не приходила? Или я проспал? Черт!

Когда я прибежал, Веры еще не было на месте. Со времени ее звонка прошло всего-то десять минут – значит, в запасе еще пять. Я уселся на каменное ограждение, вниз от которого серыми квадратными плитами набережная уходила в воду. Возле баржи для швартовки судов стоял лишь один видавший виды катер, мерно покачиваясь на барашках волн. Этим утром прошел дождь, и потому воздух был свежий и бодрящий, особенно здесь, возле воды. Я пожалел, что пришел в одном свитере на голое тело, который не спасал от прохладного ветерка, дующего с реки.

Тишину, царящую вокруг, нарушили два странных парня, появившихся из-за угла речного порта. Оба светлые, невысокого роста. Разговор их был не просто дружеской беседой, а больше напоминал обсуждение чего-то важного, я бы сказал даже, решающего. Один увлечено размахивал руками. Можно было подумать, что от него зависит судьба мира, всех людей и меня в частности.

– … я же говорю, что-то надо менять, – донеслось до меня.

Они шли в моем направлении, так что, вскоре я мог рассмотреть их получше.

– … Сабир, неужели ты не понимаешь!

– Давай по существу, что конкретно нужно менять?

– Пока не уверен. Нужно упорядочить ее действия.

Один был старше другого. Причем спорил в основном младший, второй пытался умерить его пыл.

– … кому-то нравится размеренное повествование, кто-то любит чередующийся поток событий. Чем ты недоволен?

Я бы, наверное, еще долго наблюдал за этими чудиками, но ощутил сильный шлепок по заду и от неожиданности чуть не свалился с ограждения. Обернувшись, я увидел за моей спиной Верочку, стоявшую на бетонном склоне. Со стороны земли ограждения были высотой не больше метра, зато с другой, ближе к реке, где находились плиты – метра два с половиной. Раньше этой разницы почти не было, а потом, когда стали черпать гравий, река обмельчала.

Я аккуратно слез вниз.

– С ума сошла! Я чуть не убился, – пожурил я Веру, втайне радуясь ее появлению.

– Т-с-с!

Вере было сейчас явно не до шуток. Я никогда не видел ее такой… забитой, что ли. Слипшиеся от дождя волосы свисают на плечи, кофточка застегнута со сдвигом на одну пуговицу, светлые джинсы заляпаны грязью – весьма жалкий вид. Взяв меня за руки и глядя прямо в глаза, она сказала:

– Паша, мне неловко тебя просить об этом, но…

– С тобой что-то случилось? – ее тревога передавалась мне по кончикам пальцев.

– Не имеет значения. Важно другое, – Вера замолчала, подыскивая подходящие слова. – Вышла нехорошая история. Один человек попал в переплет и ему нужно отсидеться пару дней. Пусти его к себе.

– В переплет?.. Что он натворил?

Во мне заиграли противоречивые чувства.

– Неважно.

– Неважно?! Да ты понимаешь, что говоришь! Если он что-то натворил, то мне же самому попадет в первую…

– Его подозревают в убийстве, – выпалила она одним духом, сильно сжав мои ладони, отчего я невольно скривился. Мне расхотелось возмущаться.

– Полегчало? – вяло усмехнувшись, спросила Вера.

Конечно, от нее можно было ждать многого, но бегства от закона…

– Могу тебя успокоить – он не виноват.

Да, Верочка, мне стало гораздо легче, родная.

– Точнее, он никого не убивал, просто оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Ведь такое может случиться с кем угодно, даже с тобой. И тогда ты тоже будешь надеяться на помощь, как он. Помоги ему, я прошу.

– Отсидкой он ничего не выиграет. Тут нужны какие-то решительные действия…

– С этим ему уже помогают. Но, чтобы все уладить, нужно хотя бы на пару дней спрятать его. Паша, ты должен помочь или пострадает человек. Невинный человек!

– Это твой брат?

– Брат? – переспросила Вера, словно не понимая, о чем я. – Ах, Лешик! Нет, не он, ты его не знаешь.

– Кто он тогда мне, чтобы ему помогать? – вырвалось у меня, хотя, важнее, наверное, было узнать, кто он для Веры, раз она так старается ради него.

Я совсем не хотел ввязываться в сомнительную историю ради одного из ее дружков. Мало ли что она говорит – дыма без огня все равно не бывает.

– А я? Я тебе не безразлична!? – Вера шагнула на меня. – Не он тебя просит об этом, мне нужна помощь! Я тебя прошу сделать это.

Она в упор смотрела на меня, пытаясь убедить не словом, так взглядом в своей правоте. Но я молчал, не зная как поступить. Вера ждала. Скорее всего, она уже подумывала о том, как обойтись без моей помощи. Вид у нее был сердитый, но вместе с тем растерянный. Мне стало жаль ее.

– Черт с тобой, – тихо сказал я. Вера вопросительно подняла бровь. – Я согласен.

Пришлось пропустить занятия. Вера сказала, что Марик, тот самый несчастный молодой человек, придет в одиннадцать утра. А так как я его совсем не знал, то ключами поделиться отказался и запретил Вере давать ему свой дубликат. Я решил встретить его лично. Встретить и прогнать, если он мне не понравится. Хотя, прогнать навряд ли будет легко, учитывая опыт моих знакомств с Вериным окружением. Наверняка, еще тот наглец окажется.

Марик заявился в половину первого, когда я не выдержал и уже лег спать. Он трижды позвонил в дверь, каждый раз подолгу давя на кнопку. Посмотрев в глазок, я пожалел, что поддался на уговоры Веры, но все-таки открыл ему.

На пороге стоял высокий худощавый мужик, лет тридцати. Темный, с длинными кучерявыми волосами, перехваченными узкой ленточкой на лбу, и густыми баками до скул. Он был одет в кожаные, изрядно потертые штаны и красную рубашку с черными котами, из которой клешнями торчали жилистые волосатые руки. В одной из них он держал угловатую электрогитару бордового цвета с болтающимися порванными струнами, в другой – огромную спортивную сумку.

– Ну, – прохрипел он. Я вздрогнул. – Давай знакомиться. Марк.

С этими словами он отпустил сумку, отчего та грузно бухнулась на пол, и протянул мне руку.

– Павел, – представился я. А сам подумал, как бы избавиться от него поскорее, чтобы не оказаться следующей жертвой «пострадавшего».

В этот день я не отходил от Марка ни на шаг. Справедливости ради, должен заметить, что вел он себя прилично: ничего без спросу не трогал, еды не требовал, спать согласился на кухне. Словом, пока что жилец был безупречный, но все-таки непонятный и, возможно даже, опасный для меня.

Я листал тетрадки с конспектами, хотя это было, скорее, видимостью, чем необходимостью. А что мне оставалось делать? Если он прочно застолбил место возле телевизора и пялился в экран, по которому несколько часов подряд рассказывали о каких-то жуках (гитарист, значит?). Потом он ушел к себе, на кухню, я переключил канал на MTV, сделал погромче звук и, расслабившись, лег на кровать. Через полчаса он позвал меня кушать. Ну, дела! Кажется, Марк решил завоевать мое расположение.

Весь этот день мы провели вместе. Ни о чем не разговаривали и почти нигде не пересекались. Он – там, я – здесь. Вечером, скрепя сердце, я решил, что он все-таки заработал мое доверие и может оставаться без присмотра в моей квартире. Поэтому утром я отправился на занятия, но тревога за судьбу своей собственности все еще не давала мне покоя.

К концу занятий, как обычно, жутко захотелось курить. Я где-то посеял свою зажигалку (всегда в заднем кармане джинсов лежала), а, у кого ни спрошу огонька, все не курят. Даже на крыльце, обычном месте сбора наших курильщиков, никто не стоял. А еще будущие медики, блин!

Утром, на занятиях, было не до сигарет, сейчас же ломало как наркомана. Но я уже почти добрался до дома, поэтому решил потерпеть еще немного. Войдя в подъезд, я услышал странные гитарные пассажи, доносившиеся откуда-то сверху. С каждым этажом музыка становилась все громче. Кажется, мой «друг» починил гитару.

– Марк! Что ты тут вытворяешь? – крикнул я поверх ревущей музыки, открыв дверь квартиры и шагнув внутрь. Какофония прекратилась.

Из комнаты вышел довольный Марик. Он был одет в темно-синие шорты по колено, сделанные из старых джинсов. Из очень старых, судя по их потертости. В зубах – дымящаяся сигарета, в руках – гитара, с перекинутым через впалую волосатую грудь ремнем. Дитя сексуальной революции, одним словом.

– О, Пашка, пришел. Как там гранит науки поживает? – просипел он и, не дожидаясь ответа, выдал умопомрачительный запил в мою честь. – Зубы целы?

– Ага, типа того.

Глядя на него, я невольно улыбнулся и бросил сумку на холодильник.

– Привет с Вудстока, – крикнул он на фоне еще одного музыкального проигрыша.

– От кого? – переспросил я, но он ушел в очередной гитарный запил, который, думаю, звучал бы совсем неплохо, если сменить гитариста, гитару и убавить звук.

Вслед за Марком, от которого несло перегаром, тянулся длиннющий провод. Я прошел вдоль провода в комнату и наткнулся на небольшой черный чемоданчик.

– Что это?

Вместо ответа Марик нежно погладил агрегат.

– Звучит? – спросил он, изобразив еще один музыкальный пассаж, и с любовью добавил. – Вещь!

– Откуда ты его взял?

– Да нашел тут у вас на мусорке. Вполне рабочий усилок, всего-то полчаса с ним повозился! – сказал он и затянулся.

Проследив за моим жалобным взглядом, Марк протянул сигарету:

– Курить хочешь, да?

Марк сбегал за пивом, убедив меня, что нужно отметить знакомство, пусть даже и с опозданием на день. Похоже, что он его сегодня с утра отмечает.

– А ты мне вначале и не понравился, – произнес он своим вечно хриплым голосом, разливая холодное пиво в стаканы. – Впустил нехотя. Негостеприимный, это сразу видно. Верка предупреждала, что с тобой поосторожней надо. Обидчивый, так и сказала.

– Да, злобный я… перец, – задумчиво сказал я. Ну, Вера, ну погоди! Кстати, совсем забыл: – Слушай, а чего у тебя там приключилось, зачем отсиживаться то надо?

– А потом смотрю, блин, нормальный пацан! Музон слушает, эмтиви смотрит, правда, на кухню выгнал… – словно не услышав моих слов, продолжал Марк.

Я смутился от такой прямоты и неприкрытого укора, произнесенного как что-то незначительное. Почему он ушел от моего вопроса? Неужели что-то серьезное?

– … но это ничего! Не обижаюсь, я же понимаю, – сказал он, хлопнув меня по плечу. В общем, дело ясное, что дело темное.

Размышляя над сложившейся ситуацией, я стал жевать колбасу, любезно нарезанную Мариком. Проголодавшись на учебе, я больше ел, чем пил, и не заметил, как смёл все кусочки, что были на столе. Дожевывая последний, я потянулся за ножом в ящик стола, но не обнаружил его на своем привычном месте.

– Фотки твои посмотрел, – сказал Марик, резко задвинув ящик стола и чуть не защемив мне пальцы. – Молоток! Чувство юмора у тебя есть. Смешно получаешься.

Вот ведь освоился гад, а вначале скромным прикидывался.

– Правда, Верку ни на одной не нашел. Недавно вместе, да?

– С середины лета, – сказал я и подумал, раз уж он начал разговор о Вере, может подойти к его истории с этой стороны? – А ты давно ее знаешь?

– У-у-у… года два, наверное. Мы на сейшене познакомились.

Это уже интересно. Неужели я заодно узнаю правду о Верочке?

– Ну а потом пошло-поехало. Цветочки, прогулочки, винишко, шуры-муры, ну ты сам понимаешь. Тело молодое, зеленое.

– Нн… не совсем, – промычал я. Ну ее подальше, такую правду!

– Короче, через несколько дней она, значит, заявляется и говорит, что сбежала из дома. С родаками, типа, проблемы, ну и решила от них свалить.

Да, это на Веру похоже.

– Что делать? Сбежала – значит, живи. Нам разве жалко? На тусняки да репетиции ее таскал за собой. Я уже тогда неплохо на гитаре лабал. У нас даже группа была своя…

– А потом?

– А потом, распалась.

– Да нет, Вера.

– Что, Верка-то? Эта фиг распадется. Значится, пожила, пожила и уплыла. У нас тогда еще басист сменился. Только в упор не помню, на фиг он от нас тогда ушел? – Марк задумчиво почесал затылок.

– И все? – я вернул его на землю.

– Чего? А да, все. Тебе, я слышал, больше повезло, – он отломил кусок от батона и отправил его в рот. – Верка – девка что надо. Другую такую не найдешь, дяде Марку можешь верить.

Сидели мы так до половины четвертого – я, Марк и пиво. Музыканты вообще любят поквасить, медики тоже не прочь. Я старался вытянуть из Марка как можно больше, и поэтому пил умеренно. Марк наоборот глушил пиво стакан за стаканом, но мне это не сильно помогало. Беседа протекала довольно осторожно, каждый сидел в своем окопе и не желал сдаваться. Не решаясь спрашивать напрямую, я бродил вокруг да около, а он с легкостью уходил от ответов, пичкая меня своим музыкальным прошлым. В каком-то смысле это информационное плацебо меня даже успокаивало. Я не был уверен в том, что хочу получить откровенные ответы на все мои вопросы.

Иногда, в моменты вдохновения, вызванной легкой алкогольной интоксикацией, Марк брал в руки гитару, но по моей просьбе держал ее неподключенной к усилку.

Следующий учебный день остался в моей памяти сплошным размытым пятном. Я совсем не выспался, а в раскалывающейся от пива и недосыпа голове словно прорезался третий глаз – настолько мне было плохо. Зажигалку я так и не нашел. Утром оказалось, что я к тому же потерял и цепочку. Хоть убей, не помню где. Вроде, пили не много.

Я клевал носом, и сквозь дымку слышал, что на «глистологии» (как мы ее про себя ласково окрестили) объявили о скором коллоквиуме на тему – «гистофизиология половой системы человека». Половая система, говорите? Это к Вере.

На самом деле это означало, что сегодня придется поднапрячься и вызубрить большую часть пройденного материала. Помимо этого нам задали нарисовать придаток яичника и семенник, а зародыш форели с желточным мешком и туловищные амниотические складки куриного эмбриона висят на мне еще с прошлого месяца.

Домой я добирался на полупустом троллейбусе. Вообще, хорошо, когда народу мало. Сел, отключился и едешь куда-нибудь. После тяжелого учебного дня в самый раз. Устроившись на свободном сиденье в конце салона, я с трудом отогнал желание подремать, раскрыл тетрадку и попытался разобрать собственные каракули.

Да, выучить предстоит немало. «… мужская гонада начинает дифференцироваться раньше женской». Бред какой. Где начало? А! Я на эту лекцию, кажется, опоздал. Ладно, идем дальше. «Пространства между петлями извитых канальцев заняты стромальной…. интерстициальной… тканью». Язык сломаешь. «… содержащей большое количество …». Зевнув, я откинулся на спинку сиденья. «…лимфатических сосудов, нервных окончаний…». Минут десять я топтался на одной странице, пытаясь уловить смысл текста. «В онтогенезе человека принято…».

– Давно ты ее знаешь?

«… различать три популяции…».

– А?.. – растерялся я и поднял взгляд.

– Говорю, всего не прочитаешь.

Рядом со мной сидел рыжеволосый парень лет двадцати, среднего телосложения, с длинными волосами, по которым уже давно плачут ножницы парикмахера. В руках он держал несколько книг, по названиям которых я сделал вывод, что он учится где-то на философии или психологии. Так или нет, одет он был довольно прилично для студента: стильный темно-синий джемпер и совершенно новые на вид голубые джинсы. Было как-то глупо это чувствовать, но, кажется, я неровно дышал рядом с ним. Не в том смысле, конечно.

– … спите вместе?

– Что?

– Спишь на месте, говорю.

– А, да. Не выспался, – я чувствовал себя неуютно. Сам бы я никогда не заговорил с незнакомым человеком в троллейбусе. Тем более, того же пола.

– В меде учишься? – спросил он и кивнул на тетрадку у меня в руках.

– Ага. Коллоквиум скоро по «гисте», то есть по гистологии. Готовлюсь.

– «Мозговое вещество находится в центре», – прочел он из тетрадки. Я улыбнулся – он не знал, что речь шла о строении яичника. – Да, уж! «Знание Абсолютное в форме полного самосознания доступно только в конечной точке мыслительного процесса», – процитировал он.

Я посмотрел в тетрадку, но там такого и в помине не было.

– Конечно, на самом деле, не существует явного различия между движением мыслительной энергии и этим ощущением гармонии и завершения в целом. Поэтому, мы учимся, набираем опыт, влюбляемся, движемся вперед.

О чем это он?

– Не забудь мои слова. Как и я, ты будешь учиться. Как и я, возненавидишь ее.

– Кого ее?

– Гистологию. Или ты ее любишь?

– Смеешься? – чуть ли не возмутился я и разглядел в окне свой дом. Черт, еще немного и проехал бы остановку! – Извини, мне пора, – крикнул я, уже выскакивая из троллейбуса.

– До встречи! – донеслось мне вслед.

Со странностями парень, по-моему, у него крыша едет. Ничего удивительного, будущий философ все-таки.

Я открыл входную дверь. Дома никого, тишина. Даже необычно как-то. Марка не было видно – видимо, ушел куда-то. Неужели удастся поспать перед дежурством?

Привычно бросив сумку на холодильник, я открыл его и заглянул внутрь. Кусочек сыра, три помидорки, вареное яйцо, творог и вчерашний суп. Взяв сыр, я засунул его в рот целиком и стал на ходу снимать кофту. Дожевав кусок, я присел на постель, почти готовый ко сну.

Стянул штаны и прилег на подушку. Ой! Рядом со мной кто-то зашевелился. Неужели Вера почтила меня своим присутствием? Какой сюрприз.

Я потянул одеяло, возбуждаясь от одних мыслей о ней. А вот и ножка… Хм, какая-то волосатая ножка попалась.

– Твою мать! – выругался я через секунду. – Что ты тут делаешь?!

– А? – приоткрыв один глаз, обернулся Марк и пьяно пробормотал. – Не ПППонял. ППашшша? А йа ддумал… тты не ппридешшшь…

Марк испортил мне настроение, и учеба никак не шла. Зато я сам ходил по офису до часу ночи, как заведенный, то, судорожно хватаясь за конспект, то – за голову. Во мне поселилось нехорошее предчувствие после того, как я оставил Марка одного пьяным в своей квартире. Но что мне оставалось делать? Время поджимало (нужно было идти на работу), а он дрых, как ни в чем не бывало. И не разбудить, не вытолкать.

Утром я передал офис начальству и быстрей-быстрей помчался домой. Влетая на лестничную площадку, я вытащил из кармана ключи, но, добравшись до квартиры, понял, что они мне сейчас не понадобятся. Дверь была не заперта. Как знал!

Похолодев, я осторожно вошел в квартиру. В моей голове быстро нарисовалась картина того, что случилось на самом деле. Марк где-то пролетел, и его посадили на счетчик. Возможно, эти люди заявились к нему домой, и он даже прибил одного из них. Нашел Веру, свою старую знакомую, и наплел ей всякую чепуху. А она уговорила меня, идиота безмозглого, спрятать Марка от преследователей и закона. Но разве от них убежишь? Деньги, как говорится, детям не игрушка.

На цыпочках я обследовал каждый закуток, но ожидаемого трупа своего жильца не нашел. Тщательный осмотр выявил пропажу всех моих денежных запасов и кучу мелких предметов. Понятно, Марк жив. Он просто решил избавиться от своих забот за мой счет. Самое интересное, что усилитель был на месте. Наверное, слишком тяжелый, чтобы утащить с собой.

Я сел на кровать и застонал. Черт меня дернул связаться с этой Верой и ее Марком! Жил бы себе, не тужил. А теперь что?

Видимо, меня услышали свыше – в незакрытую дверь робко постучались. Вернувшись в прихожую, я увидел на пороге запыхавшуюся Верочку. Явилась – не запылилась!

– Тво… твой друг, – я даже начал заикаться от волнения. – Или может… Короче, этот Марк меня обокрал. Ты понимаешь? Ты понимаешь, что это уже не шутки?!

– Пашенька, успокойся, все в порядке, – торопливо произнесла Вера, пытаясь отдышаться. – Успокойся. За тем я и здесь. Чуть-чуть не успела.

– Успокойся? Успокойся?! Я говорю, он меня обокрал! Не понимаешь?

– Все нормально, ты, самое главное, не волнуйся, – Вера попыталась меня обнять, но я отбросил ее руку. – У него клептомания – тащит все, что под руку попадется.

– Надо же. Какие мы больные! С виду и не скажешь.

– Не говори так. Он старался себя сдерживать. Он исправляется. Честно!

– Ну, мне от этого, конечно, легче. Да, да. Денег – тысячу триста, а еще вещей сколько упер!

Она протянула мне небольшой пакет, виновато улыбнувшись.

– Вот, опомнился, все вернул. Марк не плохой, зря ты. Он ведь и мухи не обидит, ему просто нужна помощь.

Я осекся, принимая пакет. Оказывается, все совсем не так, как я думал. Нет ни долгов, ни преследователей. Есть только я и мои домыслы.

– Сразу не могла предупредить?! – зло буркнул я, все еще находясь под давлением накопившейся обиды и недавнего страха. Ну ладно, вещи он вернул, но Верочка-то заранее знала, к чему это может привести. И все равно, ничего мне не сказала.

Потупив взгляд, Вера пожала плечами. Но я не собирался так легко сдаваться.

– Зачем ты это сделала? Ты ведь специально все подстроила, как тогда, в ночном клубе.

– Паша, успокойся, – тихо повторила она. – Я ничего не подстраивала, Марк и правда, был в беде.

– Марк, Марк, да плевать я хотел на твоего Марка! Почему ты так себя ведешь? Такое чувство, что твои дружки тебе дороже, чем я. Что же, не стесняйся, веди всех! Паша добрый, Паша хоть черта пустит. У Паши квартира большая!

В ответ Верочка лишь грустно усмехнулась. Что это было? Усмешка разочарования, вины или может презрения? В тот момент мне было не до рассуждений. Лишний раз убедившись в своей правоте, я был полон решимости высказать все, что меня давно терзало. Наверное, я много бы всего наговорил, да только Вера не стала меня слушать, и как только я снова открыл рот, она махнула рукой и покинула квартиру. Звук ее каблучков, ступающих по лестнице, еще долго раздавался в бетонной шахте подъезда.

– Ну, и черт с тобой! – крикнул я вдогонку.

Хоть вздохну свободно.

Понимание пришло с запозданием минут на пять. Вера слишком гордая, чтобы принимать поражение в лоб. Поэтому она не сможет напрямую извиниться, хотя по ее поведению было явно видно, что в душе она сожалеет о происшедшем. Зря я так на нее накинулся. Теперь мне нужно найти Веру, иначе я могу потерять ее навсегда.

Эта неожиданная мысль больно резанула меня по сердцу. Найти ее невозможно – ни адреса, ни одного значимого телефона, ни следа. Я сел на кровать, схватившись за голову. Вот, дурак. Упустил ее, когда мы только-только начали привыкать друг к другу. Ведь Лешик говорил, что я не такой, как остальные. Я ведь правильно ответил на «главный вопрос» и даже сумел ей помочь с Мариком. То есть, вроде бы, смог помочь, но потом сам же все испортил.

Марик, Марик… Я высыпал вещи из пакета. Деньги, зажигалка, цепочка, будильник, ножик из кухонного стола и еще много всякой мелочи – предметы, которые загадочно пропадали из дома на протяжении последних трех дней. Мои предметы. И ни одной ниточки, ведущей к Вере.

Глава девятая

Искусство требует жертв

Переехав еще в конце августа на новую квартиру, я завел специальную тетрадку, можно сказать карточку пациента, посвященную своей таинственной подруге. Постоянное ведение записей в ней требовало качеств, которых у меня никогда не было – упорства и усидчивости. Думаю, это красноречиво говорит о том, насколько важное место Вера занимала в моей жизни.

В свободное время я записывал все мысли, связанные с ней, и получалось что-то вроде истории болезни. По сути, Вера и была моей болезнью. Самой настоящей злокачественной опухолью. Такую лучше не трогать, иначе все может обернуться трагически. Но и закрывать глаза на нее не получится.

Итак, передо мной стоит задача вернуть Веру. Все что у меня есть – это четыре совершенно бесполезных номера телефона, по которым ее вряд ли найдешь; три магазина, куда она частенько захаживает; имена нескольких людей, которые так или иначе с ней связаны; почти все даты ее появлений в моей квартире и краткие описания самых важных наших бесед; куча, просто бесконечное множество моих мыслей о ней, которые, как правило, рождались во время скучных лекций или бессонных ночей на работе.

Поможет ли это добраться до Веры? Вот и я говорю – нет. Хронический случай.

Поэтому Веру я искать не стал. Я стал искать Марика.

Поговорив со знающими одногруппниками, я выяснил места нескольких неформальных тусовок. Одна из них собиралась возле Драмтеатра, где обитала в основном «пионерия» – самая косная среди неформалов группа. Они попивали спиртные напитки сомнительного происхождения, глотали таблетки и прочую гадость. Вторая – в Академгородке, пригороде. Эти дрались на самодельных мечах и организовывали ролевые игры. Идиоты, одним словом, в куклы в детстве не наигрались. Что бы там ни говорили, я все равно останусь при своем мнении. Третья группа собиралась в дни проведения различных рок-концертов на сейшенах или в обычные дни у кого-нибудь дома.

Помимо этих трех, существовало множество других больших и малых компаний, начиная от «хиппи по выходным», заканчивая компьютерными маньяками (фидошниками, мудерами и чатерами), которые, если и не вписываются в рамки неформальности, то, по моим меркам, находятся где-то на границе.

Марка не отнесешь к малолетним панкам, он ни разу не говорил о ролевых играх, и к тому же был музыкантом. Поэтому моим следующим шагом стало изучение афиш. Довольно скоро я нашел одну подходящую:

7 октября

поклонникам Heavy Metal посвящается…

Группы

БАСТИОН

ИНТЕРЛЮДИЯ

а также, наш гость, группа

3 ЧАСА УТРА

Сегодня пятница, шестое октября. В понедельник я пересдаю коллоквиум, завтра у меня четыре пары с десяти утра до половины седьмого вечера.

Эх, Вера, только ради тебя…

– Ты Марка не знаешь случайно?! – мне приходилось кричать, так как в зале было слишком шумно.

– Чего?

– Марка!! – я безуспешно пытался перекричать дико ревущие колонки.

– Кто?

– Конь в пальто!! Марка, спрашиваю, не знаешь? Черный, патлатый такой. На гитаре играет!

– Какого Марка?

Это был уже пятый человек, который ни черта не знал. Тусовка, называется.

В зале я не нашел никого знакомого (хотя втайне надеялся, что столкнусь здесь с Верой), поэтому, купив пива, потихоньку опрашивал публику. Да только все без толку.

Тяжелая музыка, и без того мне противная, била по ушам, не давая нормально поговорить с народом. Казалось, голову сковало обручем из утрамбованной ваты, который медленно сдавливал ее. Когда у меня больше не осталось сил терпеть царящий в зале бедлам, я вышел на улицу освежиться.

Небо застилали тучи. Было темно, неуютно и пахло предстоящим дождем. Машины разъезжали по проспекту, с ревом проносясь в нескольких метрах от меня. Люди куда-то спешили, к кому-то ехали, торопились. Мне же не к кому было ехать. Единственное свое счастье или, вернее, страсть, я упустил. И, похоже, навсегда.

Вера, ну почему нельзя было просто встречаться? Зачем выдумывать всю эту ерунду? Ведь нам было хорошо вместе. Или только мне было хорошо, а ты…

– Я знаю.

– Что?

На крыльце стоял лупоглазый, прыщавый парень и курил папиросу, от которой доносился подозрительно приторный запах.

– Ты ведь Марика искал?

– Да, а ты его знаешь? – оживился я.

– Они сегодня у Фенди собираются. Марик, кажись, подстрял, вот и решают, как его выручить. Если надо, могу объяснить, где это. Тут пять минут ходьбы.

Ходьбы, может, и пять минут, но добежал я за две-три. Влетел на четвертый, последний, этаж старого кирпичного здания и в нерешительности остановился на площадке. Дверь в заветную квартиру была приоткрыта – заходи, кто хочешь.

Если парень не обманул меня, то музыканты как-то странно решали проблему Марика – вместо того, чтобы обсудить все как надо, они горланили песни. Из квартиры доносился звук живой, акустической (слава тебе, боже!) гитары, а вскоре я услышал и пение:

Девочка-скерцо[2],

О чем ты плачешь,

Девочка-скерцо?[3]..

Я подошел на цыпочках к двери и вошел внутрь.

… Скерцо зеленого хвойного леса, о чем ты плачешь?…

Обшарпанная прихожая была буквально завалена обувью. Тут тебе и кеды, и кроссовки, и ботинки всяких мастей, а также сапожки, дешевые туфли на высоком каблуке. Сами хозяева обуви обосновались в зале, рассевшись кто на полу, кто на стареньком диване, кто на подоконнике. Сидящие ближе к двери обратили на меня внимание, но лишь на короткое время, словно появление незнакомых людей здесь обычное дело. Свет горел только в комнате, где все собрались, оставшаяся квартира была во мраке.

Гитариста во всей этой людской массе я так и не разглядел.

… Скерцо бьется как птички сердце,

Скерцо с медом, скерцо с перцем,

Девочка-скерцо, о чем ты плаа-а-аче-ешь?…

Из маленькой комнаты раздавались еле слышные поскрипывания, от которых мурашки пробегали по коже. Я осторожно подкрался к комнате и замер. В свете улиц я отчетливо различал комнату и человека, чьи очертания мне были до боли знакомы.

Вера стояла одна у полураскрытого окна и медленно скребла чем-то по стеклу – звук получался высоким и очень неприятным. Судя по отсутствующему выражению лица, мыслями она была где-то далеко отсюда. Светлая куртка на ее плечах тускло белела в полумраке, делая Веру похожей на покинутого ангела. Господи, неужели я нашел ее?

…Девочка-скерцо,

Чего ты хочешь,

Девочка-скерцо?

Чего теряешь,

О чем хлопочешь…

Но что я ей скажу? Ведь я сам отчасти виноват в том, что она ушла от меня. Как теперь убедить ее вернуться?

…Знаешь, здесь некуда деться от ветра,

Некуда спрятать сердце, ты знаешь,

Девочка-скерцо, знаешь, что ты теряешь?

Я решил взять тайм-аут и прогуляться до туалета, тем более что это было вызвано необходимостью – выпитое на концерте пиво просилось наружу – и заодно продумать план дальнейших действий.

…Девочка-скерцо,

Здесь всё так зябко,

Здесь всё так зыбко…

Как быть? Может, объяснить, что я вовсе не хотел ее обидеть? Я просто был сильно расстроен пропажей вещей и денег, и потому мои слова в ту минуту могли задеть ее. Если говорить честно, Марк мне симпатичен, и я верю, что он безобиден. А что касается его болезни… Вера говорит, что надо ему помочь. Не знаю, почему именно я должен это делать? Я ведь не психиатр, у меня нет влиятельных друзей и так далее. Наверняка, среди ее знакомых найдется тот, кто смог бы помочь Марку реально. Я дернул за ручку смыва.

Впрочем, ради Веры я готов ему помочь. Если только она попросит.

…Это всё скрипка, безумная скрипка

Свела с ума, но где здесь ошибка…

Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Вера сидит на подоконнике теперь уже раскрытого настежь окна. Она что… неужели? Черт!

– Вера! – сдавленно крикнул я.

…Ты виновата сама, покажи мне,

Где эта дверца из смерти в сердце?

В вечную жизнь спеши, спеши,

Спеши, покажи мне, где эта дверца,

Девочка-скерцо, где твое сердце-e-e?..

– ВЕРА!!!

Но она будто не слышала меня и соскользнула вниз.

Я подбежал к подоконнику и высунулся наружу по пояс. На улице окончательно стемнело, но я различил ее бледный силуэт в свете стоящих рядом фонарных столбов.

Опустившись на карниз, который был примерно на уровне пола квартиры, только по ту сторону стены, она пошла вбок. Двигалась она довольно уверенно, будто ходила этой дорогой не в первый раз. Страх высоты, похоже, ей был неведом – она спокойно смотрела вниз и не очень-то жалась к стене.

Я же, судорожно вцепившись в обшарпанный подоконник, оторопело следил за ней взглядом, пока она не скрылась из виду. В голове вертелся один единственный вопрос:

ты уверен, что хочешь пойти за ней?

От этой мысли по телу прошла дрожь, но колебаться было некогда. Тяжело дыша, я полез в окно. Мои ноги, в старых неудобных кроссовках, опустились на узкий карниз, шириной не больше пятнадцати сантиметров, и я замер. Животный страх за собственную жизнь охватил меня полностью, и мои побелевшие от напряжения пальцы не желали отпускать подоконник. В голове издевательски завертелись слова старой песенки: «держи меня соломинка, держи», которая в дни моего детства часто звучала у нас дома.

Как сложно все-таки сделать первый шаг.

Ну же, давай! Медлить нельзя, иначе она уйдет, и больше ты ее не найдешь.

– Черт тебя возьми, Вера! – в сердцах воскликнул я и, прижимаясь к стене, сделал первый шаг в сторону.

У Веры это вышло легко и изящно, она буквально пролетела по карнизу, смело глядя себе под ноги. Я же полз со скоростью черепахи, страдающей синдромом Дауна, и к тому же старался не смотреть вниз.

До угла оставалось несколько шагов, когда меня подтолкнул первый порыв ветра. Я чуть не оступился, но ноги быстро нашли опору. Сердце бешено заколотилось, и меня пробил холодный пот. Шатко-валко я стоял на скользком от дождя карнизе, пальцы намертво вцепились в щели между кирпичами. Только теперь до меня дошло, что это все не шутки. Я не подстрахован, и могу запросто упасть и разбиться насмерть. Здесь, сейчас, этим поганым вечером. И никто не найдет меня, скорее всего, до завтрашнего утра. Я играю со своей жизнью, и я могу умереть.

Бескомпромиссность этой мысли заставила меня оцепенеть.

Ветер подул сильнее и снова затих. Я рискнул осмотреться. Вокруг темно, и лишь в ореоле фонарных столбов появились первые строчки дождя. Асфальта внизу не видно, прохожих – тоже. Одиноко и страшно.

И неожиданно для меня все стало предельно ясно. Куда-то исчезли страх, сумбурность мыслей и чувств, осталась одна лишь решимость. Если мне суждено сдохнуть сегодня здесь, то так тому и быть, но я не собираюсь терять Веру, мою девочку, мою госпожу из-за страха за собственную шкуру. Тем более что без Веры моя шкура не очень-то мне и нужна.

Сделав глубокий вдох, я продолжил свой путь. На этот раз я продвигался быстрее. Мне казалось, что кто-то невидимый смотрит за мной, поддерживает меня, и что ничего страшного со мной не должно случиться. Опять задул ветер, невидимые в темноте деревья шумели листвой, словно зрители в цирке, капли дождя бессильно били меня по голове и плечам, а я все продвигался вперед. Так я достиг единственного окна на пути к углу дома. К несчастью оно было закрыто, и мне пришлось хвататься за скользкий от дождя цинковый козырек, о который я в первую же секунду порезал ладонь.

За окном располагалась самая обычная кухня. Два мужика бомжеватой наружности сидели за грубым деревянным столом и пили водку из небольших стаканов. На столе, помимо двух бутылок водки, одна из которых уже была почти пуста, стояла большая тарелка с вареной картошкой. Будь я на их месте, Вера сделала бы мне хороший втык – не за водку, нет, а за внешний вид. Небритые, в трико и грязных майках они сидели на табуретах, убивая время и мозговые клетки. Один из них что-то упорно доказывал другому, качая головой. Я прошел мимо, так и незамеченный.

Вот и угол. Завернув за него, я сделал два открытия: одно – хорошее, второе – не очень. Плохая новость заключалась в том, что освещения с этой стороны дома не было, дорога с фонарными столбами осталась сбоку. Но это неудобство восполнялось более широким, почти в три раза, карнизом – что упрощало продвижение. Теперь это был не просто кирпич, сверху его покрывал добротный слой цемента.

Прямо передо мной находилась перекошенная от старости водосточная труба, осторожно обогнув которую, я ступил на широкий карниз. Где Вера? Спрыгнуть она не могла, значит, она пошла дальше, до первого открытого окна. Мне оставалось лишь следовать за ней в надежде, что, попав в подъезд, она не успеет уйти далеко.

Все окна, попадавшиеся мне на пути, были закрыты. Когда по моим расчетам я достиг середины дома, то нашел единственное открытое окно. Оно вело в подъезд. Я уж было полез в него, но тут до меня донесся острый, как осколки стекла, крик.

Вера! Это кричала Вера!

Крик прозвучал не из подъезда, а откуда-то неподалеку, спереди. Затем последовал грохот – что-то тяжелое упало вниз.

В ногах неприятно заныло, и они быстро превратились в вату. Я представил себе, как Вера идет по карнизу. Неожиданно под ногами обрывается старенький карниз, она срывается и падает вниз. И вот она лежит неподвижно на асфальте, неестественно подогнув под себя ногу, а у ее головы разрастается кровавая лужа.

– Помогите! – еще один истошный вопль.

Адреналин в крови помогает мне собраться. Все остальное потом, сейчас самое главное – это Вера.

Очень быстро, почти бегом я двигаюсь вперед, вдоль стены дома. Размытыми пятнами сбоку проносятся вспышки окон, за которыми живут разные люди с их вечными проблемами. Темно, дождь и ветер, словно сговорившись, усиливают свои попытки помешать мне, но Верины крики буквально несут меня вперед.

Очень скоро я вижу что-то призрачное в темноте.

– Вера? – хриплю я.

– Кто это? Костя?

– Я же просил, не называть меня Костей, – по привычке говорю я.

– О, боже! Паша, это ты! Ты пришел!

Я приближаюсь и к своему ужасу чуть не проваливаюсь вниз. Удерживаясь за стену побелевшими от напряжения пальцами, сажусь на корточки. Карниз в этом месте отсутствует, осталась лишь небольшая полоска искрошенного кирпича, который лучше не трогать. Похоже, что он не выдержал, когда Вера ступила в этом месте. И грохот, который я слышал, наделали провалившиеся кирпичи и куски цемента. Я вижу, что Вера держится за водосточную трубу впереди чуть ниже злополучного карниза. Мне до нее не дотянуться.

– Паша, помоги мне. Я же…

Труба скрипит. Скобы, держащие ее, не очень крепкие и уж точно не рассчитаны на вес человека.

Я пытаюсь сообразить, что же делать, но ничего не приходит на ум.

– Сейчас, подожди, я позову на помощь.

– Нет, не успеешь… у меня сил не хватит… Помоги!

В темноте я вижу Верин призрак – белое пятно ее курточки колышется на ветру. Я представляю, как она вот-вот полетит вниз, вниз, вниз…

Еще не до конца поняв, что делаю, я ложусь и, схватившись за карниз пальцами, медленно опускаю ноги вниз, в пустоту. Теперь я вишу на одном уровне с Верой. Порывы ветра становятся все ощутимее. Я чувствую себя игрушкой, которую цепляют к зеркалу заднего вида в автомобиле, и та болтается, болтается, болтается.

– Держись! – хриплю я. – Я к тебе.

Покачнувшись, я перемещаю правую руку вперед, к тонкой кромке кирпича, толщины которой как раз хватает для пальцев. Схватился! Теперь вторую. Ноги пытаются нащупать опору между кирпичами в стене, но ее нет, и мягкая подошва кроссовок соскальзывает, лишь на мгновение удерживая вес.

Всего пара метров отделяет меня от Веры, но как же тяжело преодолеть это расстояние. Правую, левую, вдох, правую, левую. Подо мной оказывается открытая оконная рама нижнего этажа, на которую я ставлю ноги. Качаясь на шаткой опоре, я временно переношу вес, давая отдохнуть ноющим пальцам. Глаза уже привыкли к темноте, и я вижу ее лицо. Вера затихла и смотрит на меня. Не шевелясь, не крича, просто смотрит.

Удерживаясь одной рукой, я наклоняюсь в сторону Веры. Одну ногу осторожно ставлю на скобу водосточной трубы в стене. Ноги шире плеч, и створка окна, на которой я стою, едет в сторону. Повиснув на руке, я приподнимаю ногу и тяну створку назад. Она останавливается, и я опять в более или менее устойчивом положении.

– Слушай внимательно, – говорю я Вере. – Сейчас ты залезешь на меня и…

– Вечно ты о сексе, – Вера вдруг расхохоталась мне в лицо.

Это истерический смех, она хохочет все сильнее, а я не могу ничего сделать, потому что сам едва удерживаю равновесие. К счастью, или к несчастью, труба, которую она обхватывает, дает небольшой крен. Хохот сменяется резким криком, и это отрезвляет ее.

– Сейчас ты залезешь на меня… – повторяю я, лихорадочно соображая, как же быть дальше. Впереди за трубой в манящей близости широкий, целый карниз, но обогнуть трубу еще сложнее, чем возвращаться обратно, поэтому… – мы медленно полезем назад тем же путем. Ясно?

– Я не смогу, – судорожно глотая воздух, говорит она.

– Только попробуй не сделать этого, дура! Только попробуй! Быстро, одну руку на плечо, потом вторую, и никаких резких движений.

– Мне страшно!

– Мне тоже страшно. Но ты должна это сделать!

– Хорошо, – шмыгает Вера.

Я ощущаю ее мокрую холодную руку на своем плече. Промокший насквозь свитер обвис и облепил мое тело. Я держусь на тонкой кромке карниза, одной ногой опираюсь на чье-то окно, другой на скобу в стене и пытаюсь унять дрожь в коленках. Порывы ветра усиливаются, Вера что-то неразборчиво шепчет.

– Эй, кто там шумит? – доносится откуда-то сверху.

– Не бойтесь, не гости, – я с удивлением обнаруживаю, что это мой собственный голос.

Вот и вторая рука. Кирпич крошится под пальцами из-за увеличившегося веса, но опора под ногами не дает мне упасть. Плотно прижавшись к моей спине, Вера опутывает меня ногами за пояс, а ее руки сцеплены у меня на груди. Я чувствую запах ее духов, перемешанный с запахами пота и страха. Хорошо, что она у меня такая маленькая и легкая.

– Если не перестанете шуметь, я вызову милицию! – я не обращаю внимания на угрозу сверху.

Черт, как устала рука! А ноги так и норовят разъехаться в разные стороны. Мышцы ноют от непривычной нагрузки. Всего несколько метров, но огонь в теле делает их непреодолимыми. Легче разжать пальцы и отправиться вниз, кружась и переворачиваясь в последнем смертельном танце. Они любили друг друга долго и умерли в один день. Хотя нет, совсем не долго, еще и полгода не прошло.

– Не стой на месте, – шепчет Вера мне на ухо, и ее голос возвращает меня к действительности.

Одним рывком я переношу вес на раму окна и хватаюсь руками по-новому. Вера крепче вжимается в меня. Собравшись с силами, я повисаю на одних руках. Медленно переставляя их и стараясь не замечать агонию в мышцах и пальцах, я передвигаюсь обратно. Сквозь одежду ощущаю дрожь Вериного тела. Ничего, еще чуть-чуть.

Наконец, Вера ухватывается за широкий карниз, а я нахожу опору для ног – небольшую выбоину в стене – и теперь могу ослабить руки, которые еще чуть-чуть и не выдержали бы нагрузки. Сцепленные намертво ноги Веры крепко держат меня. Поочередно сжимаю и разжимаю руки, разминаю их, пальцы окоченели и почти не слушаются меня.

Вера пытается подтянуться на руках, где-то внизу разбивается кирпич. Ухватившись за кромку, я нечеловеческими усилиями дотягиваю себя до карниза. Вера взбирается первой, после чего помогает подняться и мне.

Плевать на высоту, на непогоду, на страх, лишь бы дать отдохнуть вопящим от боли мышцам. Улегшись на мокрый холодный цемент карниза, я закрываю глаза и подставляю лицо разбушевавшемуся дождю. Только сейчас я ощущаю насколько мне плохо от переизбытка адреналина в крови – конечности слабеют и мне хочется спать.

– Пошли, слышишь, пошли, – произносит Вера дрожащим голосом и тянет меня за руку.

Пошли, так пошли.

Когда мы влезли в подъезд через окно, Веру затрясло. Сначала это были простые вздрагивания, но очень скоро они превратились в неконтролируемые спазмы и истерический плач. Она буквально заходилась им.

Вера выглядела весьма жалко – белая куртка и бежевые джинсы измазались в грязи и кирпиче, волосы мокрыми лохмотьями свисали вниз, тушь размазалась по ее испуганному лицу. Вероятно, я сейчас тоже был еще тот красавец.

Прислонившись к стене, сидя на корточках, она вместе со слезами выдавливала из себя:

– Я же… мо-о-о-гла… уп-па-пасть… Я…

Глядя на нее, я испытал такой прилив жалости, тепла и любви, что, не раздумывая, обнял и прижал ее к себе. Мой подбородок уперся ей в макушку.

– Ничего, ничего. Все уже позади, – приговаривал я, гладя ее по спутавшимся волосам, по вздрагивающим плечам.

Она еще некоторое время что-то бормотала, уткнувшись мне в грудь, но вскоре успокоилась и затихла, лишь изредка всхлипывая. Убедившись в том, что буря позади, я отодвинулся и посмотрел на нее.

Вера смотрела на меня в ответ, не мигая. Выражение ее лица говорило об умиротворенности и спокойствии. Словно это не она десять минут назад болталась на высоте четвертого этажа, будто это не она закатила истерику.

Ее покрасневшие глаза были усталыми и беззащитными. Она походила на щенка, пришедшего с непогоды и жалобно смотрящего на своего хозяина. Может, это и есть настоящая Вера, а все остальное лишь мишура?

– Если бы не ты… – начала она.

– Если бы не ты, – прервал ее я, – то меня бы здесь не было.

Она покачала головой; я видел, что она хочет мне возразить. В этот момент открылась одна из дверей на лестничной площадке, и из нее вывалилась шумная компания молодых ребят и девчонок.

– Нас не догонят! Нас не догонят! – распевали они нестройными голосами.

Один из парней, увидев меня с Верой, остановился и спросил:

– Это… че случилось-то?

– Ничего страшного, – махнул я рукой. – Сами разберемся.

ОнО равнодушно пожал плечами и, пошатываясь, отправился вслед за своими товарищами, которые всему подъезду громогласно доказывали, что их не догонят.

Когда шум внизу стих, Вера произнесла:

– Пошли домой, а?

Мы так и сделали.

Глава десятая

Новые друзья

События следующих нескольких дней убедили меня в том, что я все-таки не понимаю девушек. По крайней мере, с Верой я точно испытывал трудности.

В тот злополучный вечер, когда я нашел ее, и мы оба чуть не свалились с высоты четвертого этажа, мне показалось, что Вера наконец-то открылась мне. Вернувшись домой, мы занялись любовью в душе под струями воды, бьющими по нашим телам, и она была особенно нежна со мной, ласкова как никогда. В ту ночь она мирно спала на моем плече, и я был самым счастливым человеком на свете. Мне казалось, что теперь наши отношения вошли в новое русло.

Однако следующее утро быстро разубедило меня в этом. Проснувшись, я обнаружил, что постель пуста, а в комнате витает аппетитный запах яичницы с жареной колбасой. Поспешив на кухню, я наткнулся на тарелку с завтраком, под которой лежала свернутая записка. Не ожидая ничего хорошего, я развернул и прочитал Верино послание:

«Привет, мой верный Педро. Если ты читаешь эту записку, то меня здесь уже нет».

Я похолодел. Неужели вчерашние события ничего не изменили, и она все равно решила сбежать от меня?

«Ха! Поймала? Я так и думала.

На самом деле я спешу по делам, но мы еще увидимся. Причем, скорее, чем ты думаешь. И вот еще что. Если ты что-то там себе возомнил по поводу вчерашнего, то забудь. Что было, то прошло. Это ничего не меняет и между нами все по-старому.

А напоследок я скажу, что думаю по поводу тебя».

Внизу большими буквами было написано «ЧМО» и небольшая стрелка, указывающая вперед. Она назвала меня чмом, и после этого еще просит перевернуть страницу, чтобы прочитать продолжение ее гадостей? Но я, конечно же, перевернул листок и обнаружил там одну единственную букву «К».

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что же значило ее послание. Отложив записку, я улыбнулся, потому что на Веру с ее выходками, обидными на первый взгляд, нельзя было долго дуться. Но все же в душу закралось недоброе предчувствие.

И как выяснилось, оно меня не обманывало. Если наши отношения с Верой и поменялись, то лишь в худшую сторону. Она словно отдалилась и потеряла те чувства, которые испытывала ко мне раньше. Я все чаще стал слышать от нее придирки по любой мелочи, она стала нетерпимее, и, вообще, складывалось такое ощущение, что, спася ее, я каким-то немыслимым образом нанес ей смертельное оскорбление. Впрочем, были перемены и в лучшую сторону. То есть, думаю, что в лучшую.

Я говорю о сексе. Верочка стала ненасытней, чем раньше. Ей всегда было мало, и теперь она требовала от меня физического внимания не только дома, но и в общественных местах.

Через пару дней в кинотеатре она буквально заставила меня запустить ей руку под плащ, под которым, как оказалось, почти не было одежды, и довести ее до оргазма. Я выполнил ее просьбу в надежде, что после этого она от меня отстанет, но куда там. В несколько умелых движений она расстегнула на мне куртку и брюки, а затем взобралась на меня. Хорошо, что в зале было темно и на сеанс пришло мало зрителей. Сидели мы на последних рядах, но все же наши ближайшие соседи наблюдали в основном за нами, а не за происходящим на экране. Выходя из зала по окончании фильма, я старался ни на кого не смотреть, Вера же, наоборот, весело болтала.

Что-то похожее произошло в подъезде дома моих родителей, когда она остановила лифт и сказала, что не даст мне его пустить снова, пока я не… Ну в общем, понятно, чего она от меня требовала. Не драться же с ней, в самом деле. Пришлось сделать, как она просила, после чего я пошел к родителям, а она – по своим делам. Не могу сказать, что мне это не понравилось, но сам факт, что в наши отношения вкрались какие-то темные, чуть ли не садистские тона, меня настораживал.

Я уже не говорю о таких вещах, как заигрывания в автобусной толчее, на улице и прочих, совершенно не подходящих для этого местах.

Вообще, как и любой нормальный парень, я не представляю отношений без секса, но то, что происходило у нас с Верочкой, просто сексом назвать было нельзя. Скорее, это походило на какую-то игру. Вот только правила ее мне были неизвестны.

Были и другие перемены. Так, мы стали чаще появляться на людях. Нет, с ее друзьями, если таковые имелись (Марик не в счет), меня не удосужились познакомить. Однако вечерами мы вместе гуляли по улицам пасмурного города, хотя раньше общение с Верой ограничивалось в основном тем, что она заваливалась ко мне домой на ночь.

Теперь мы чаще разговаривали, и так получалось, что в основном я рассказывал о себе. Ее же прошлое, как и прежде, оставалось загадкой. Но мне все равно было хорошо – уже давно я никому не открывался вот так. Разве что я до сих пор не сказал ей, что люблю ее. Интуиция мне подсказывала, что это лишь все испортит. Вероятно, таким образом, общаясь вне постели, Вера благодарила меня. Мне хотелось бы думать, что это так.

С одной стороны возросшие холодность и нетерпимость, с другой – больше проводимого вместе времени. Прибавьте к этому еще и более жесткий секс. Я окончательно запутался. Что произошло с Верочкой? Какие мысли поселились в ее голове с того вечера? Чего она добивается?

Я записывал все хоть сколько-нибудь значимые на мой взгляд события в дневник, посвященный Вере. Иногда я перечитывал его, но разгадка не становилась ближе. Вера по-прежнему являлась для меня одним большим знаком вопроса.

Открывая дверь, я не посмотрел в глазок, и это стало моей ошибкой. Обычно я всегда пользуюсь этим рыбьим глазом, охватывающим лестничную площадку перед моей дверью, но в тот день я ждал слесарей. Потому, увидев на пороге совсем не тех, кого ожидал, я удивился.

Передо мной стоял Толик. Черная куртка из грубой кожи покрыта многочисленными каплями дождя, голова побрита наголо и уже успела приобрести смуглый цвет, в одной руке черные солнцезащитные очки, в другой – барсетка. Он стоит, опершись о дверной косяк, и напряженно смотрит на меня.

Мое удивление длилось совсем не долго, уступив место паническому страху. Сильный испуг либо отнимает у человека способность мыслить, либо, наоборот, помогает понять все в одно мгновение. Вот и я понял – Толик как-то разыскал меня, нашел мою квартиру и теперь завершит то, что начал тогда летом в доме моих родителей. Он потянул ко мне свою мощную лапу, его лицо казалось свирепее оскалов голов, развешанных на стенах прихожей.

Я машинально попятился назад, совершенно забыв про обувь, раскиданную по всему коридору, и запнулся. Через секунду я хорошенько ударился задницей о пол, но боли не почувствовал, потому что все мое внимание было приковано к Толику, который уже прошел в коридор, все еще пытаясь достать меня.

Отступать дальше было некуда, я сжался, закрыв глаза, в ожидании первого удара. Вместо этого он лишь легонько хлопнул меня по плечу:

– Ты это, не бойся. Не трону я тебя, Пашок.

Рискнув открыть один глаз, я увидел, что он спокойно стоит надо мной, протянув руку. Вид у него был вполне добродушный. Испуг медленно отступал, и, кажется, Толик не обратил на него особого внимания. Вероятно, он привык к тому, что его боятся. Но мне все равно стало стыдно.

– Вставай, разговор есть.

Я принял протянутую руку и поднялся.

Через десять минут мы сидели на кухне и дули пиво. Причем, не какое-нибудь, а «Карлсберг». Вопроса, кто купил этот самый Карлсберг, не возникало – тот у кого много денег. Я себе такое удовольствие позволить не мог.

– Как ты меня нашел? – поинтересовался я.

– Ничего сложного, – Толик поставил кружку на стол. – Кроме паспортного стола есть еще уйма способов.

В каком мире я живу? Вера у меня за спиной делает дубликаты ключей от моей квартиры, Толик спокойно узнает, куда я переехал. Обведя глазами кухню, я уперся взглядом в один из висящих на стене шкафчиков. По нему полз таракан – мой новый жилец после Марика.

– Слушай, – бритая голова склонилась немного вниз, – ты уж меня прости за то, что я тебя тогда отделал. Погорячился я чуток.

Ну и ну, Толик извиняется! И перед кем!

– Да ладно, чего уж там, – махнул я рукой, ощущая, как приятное щекочущее чувство разливается внутри меня, – с кем не бывает.

– Ничего тебе не поломал?

– Нет, жив и здоров, как видишь.

– Ну и ладно, – Толик в несколько глотков осушил почти полную кружку и достал из массивной спортивной сумки очередную бутылку пива. Судя по донесшемуся звону, этих бутылок там не мало.

Налив пиво себе в кружку, он продолжил:

– Тут такое дело. Я на днях встретил…

Толик не договорил, так как зазвонил его мобильный телефон, и он отвлекся на разговор. Я же воспользовался удобным случаем, чтобы сбегать в туалет. Пройдя мимо сумки и оценив ее размеры, я понял, что денек мне предстоит нелегкий.

Когда я вернулся, Толик продолжил:

– Так вот, встретил я тут одного кадра. Это тот, что был с Веркой, пока она ко мне не прибилась.

Ну-ка, ну-ка.

– Точнее, не встретил, а он сам первый ко мне подвалил. Верка мне про него мало что рассказывала, потому сам бы я его ни в жисть не узнал. Ну, встретились, побазарили. Он все насчет Верки меня донимал. Мне и самому хотелось узнать про нее, откуда она взялась и как стала такой ненормальной, но он ничего не мог объяснить. Говорил, что такой она уже досталась ему еще там от кого-то.

– И что ты ему сказал? – я открыл вторую бутылку пива.

Толик огляделся и, только сейчас увидев холодильник в коридоре, подошел к нему и открыл дверцу. Затем, подтащив к нему сумку, он начал перекладывать пиво. Зажав в каждой руке между пальцами по паре бутылок, в четыре захода он переложил Карлсберг в мой холодильник. Нехитрая математика – умножаем две бутылки на две руки на четыре захода и делим на двух человек. Получается, по восемь бутылок на каждого. Или по четыре литра. Я дотянулся до пачки «Петра», лежавшей на столе, и, достав сигаретку, предложил Толику. Тот нахмурился и покачал головой. Неужто бросил?

– Сказал, что она с тобой. Он сказал, что неудивительно. В общем, разговорились мы с ним, хотя с такими лохами я дел обычно не имею.

– Почему с лохами? – интересно, кто по его понятием лох.

– Да ну, шизик какой-то, несет всякий бред, как из учебников, и одевается, будто баба с подиума Нормальный пацан сначала прикинется по-человечески, а уж потом будет рот открывать.

Я бросил взгляд на спортивное трико от Адидас, мешковато болтавшееся на его упитанной фигуре, но промолчал. Дотянувшись до форточки и открыв ее, я поднес зажигалку к сигарете. Вера не любит прокуренной квартиры, поэтому я курю на кухне с открытой форточкой или на балконе.

– Ну и почему ты с ним разговорился? – спросил я, отхлебнув пива, и затянулся.

– А хрен его знает. Наверное, из-за Верки, – увидев мой вопросительный взгляд, он пояснил. – Ты не подумай чего, отбивать ее у тебя я не собираюсь. Если она не хочет кого-то видеть, то хоть убейся, все без толку. Так что, поздно, дядя, пить «Боржоми», когда почки отвалились.

Не знаю, то ли выражение было действительно смешным, то ли начало действовать пиво, но я засмеялся, тут же закашлявшись, на что Толик ухмыльнулся в ответ. Бодро поднявшись, он сходил до холодильника и принес себе третью бутылку.

– Потом, я все равно рад, что все так обернулось. Нет, не рад, а… В общем, теперь мне спокойней без нее, – лицо Толика было непривычно грустным. – Сам уж, наверное, допёр, что с Веркой не знаешь чего ожидать. Ее ведь никто не присмирит. Я точно не смог, а с бабами опыта мне не занимать. Знаешь, у меня ведь все, кроме нее, по струнке ходили.

Он замолчал.

– И? – не выдержал я.

– Чё «и»? Поговорили, ну он мне и предложил с тобой встретиться.

– Зачем?

– Чтобы тебе помочь.

– В чем помочь?

– Как в чем? Избавиться от нее.

– Ну, знаешь! Мне такая помощь не нужна.

– Ты чё, дурак? Сам не понимаешь, что она с тобой может сделать? Она все может с тобой сделать. Мужики в ее руках вьются как веревки. Это у тебя сейчас с ней все хорошо, а дальше такая шняга начнется. Ты еще не знаешь, как она зихерить может.

– Уже знаю.

– Ни фига подобного. Я тоже думал, что знал, но с каждым разом ее выгибоны становились все круче и… – он замялся в поисках нужного слова.

– И больнее, – продолжил я.

– Можно и так сказать. Здоровая на башку девка так поступать точно не будет, –Толик тяжело вздохнул и задумчиво добавил. – Хотя иногда мне кажется, что она поумнее многих хороших мужиков, которых я знаю.

А дальше все пошло по накатанной дорожке. Пресловутая дорожка была накатана бутылками пива. Я рассказывал Толику о себе и Вере, он рассказывал мне о себе и Вере. Но из нашей беседы я все равно ничего не запомнил. Время и пространство смазались в моем восприятии. Помню лишь, что, когда наконец пришел слесарь, Толик не дал ему заняться своим делом. А вместо того усадил за стол и принялся поить пивом, при этом доказывая, что Вера сущий дьявол, но без нее никак нельзя. Потом он, кажется, заставил бедолагу сгонять еще за пивом, но, вполне возможно, это всего лишь мое воображение.

Проснулся я, когда за окном уже стемнело. В квартире стояла мертвая тишина, и у меня жутко болела голова. Я сходил на кухню и проглотил таблетку анальгина, после чего вернулся обратно в кровать и провалился в сон.

Когда я, после четырех пар отсиженных лекций, вошел в квартиру на следующий день, то обнаружил там Верочку. Она разлеглась на кровати с книжкой в руке. Я поздоровался, бросил сумку на комод, за которым я обычно делал уроки, и прошел на кухню. Мне сильно хотелось есть и курить. Я не мог решить, что же сделать первым – закурить или все же поесть. Верочка последовала за мной.

– Тебе звонили, – многозначительно произнесла она и, выдержав паузу, добавила. – Толик.

Я еще не успел забыть о вчерашней попойке, поэтому ее новость не удивила меня. К счастью, в этот момент я стоял к ней спиной, и она не увидела выражения моего лица.

– Ты уверена? – спросил я на всякий случай.

– Уверена. Что у тебя с ним?

– В каком смысле?

– В том самом! Спите ли вы вместе? – рявкнула Верочка. – Конечно же, в прямом. Зачем он звонил тебе? Насколько я помню, расстались вы не лучшими друзьями.

– Это еще слабо сказано.

– Я жду ответа.

– Если уж взялась отвечать на звонки, – я решил, что теперь могу смело поворачиваться к ней, – так спросила бы сама у него, а потом передала бы мне.

– Ну вот еще! Если тебе нужна секретарша, найми ее.

– Зачем? Ты умеешь делать все то же самое и к тому же бесплатно.

С волками жить – по-волчьи выть.

Я видел, что ей хотелось сказать в ответ что-то едкое, но вместо этого Вера заявила:

– Туше[4].

– Что? – не понял я.

– Туша ты, говорю, – улыбнулась она и сменила тему. – Проголодался?

Когда Вера ушла, я остался один с немытой посудой и вопросом по поводу звонка Толика. С первым я разобрался довольно быстро, ответ на второй тоже не заставил себя ждать.

Я как раз вытирал руки после мытья тарелок, когда в дверь позвонили. Наученный горьким опытом, я сперва посмотрел в глазок – Толик. Открыв дверь, я обнаружил, что он пришел не один. Прежде чем я смог что-либо сказать, он протянул мне спортивную сумку, которая, судя по бренчанию, снова была заполнена бутылками. Интересно, он так любит пиво или просто с пустыми руками заявляться не привык?

– В холодильник! – скомандовал он. – И быстро!

Пока я перекладывал бутылки в свою старенькую Свиягу, Толик и второй гость успели зайти в квартиру и снять обувь. Последний сразу же отправился в ванную-туалет, видимо, чтобы вымыть руки, а мой бывший одноклассник прошел на кухню.

– Мы по глупости купили пиво, прежде чем тебе позвонить, – заявил он, усаживаясь на табуретку. – А потом, когда выяснилось, что Верка дома, пришлось ждать в машине.

– Чего ждать?

– Да пока она уйдет. Не могли же мы завалиться к тебе, когда она тут. Торчали у дома, караулили.

– А чего мне сразу не сказали? Когда я возвращался с института, вы же меня, наверняка видели. Почему тогда не предупредили?

– Я по делам ненадолго отъезжал, а Дёнька тебя не узнал, хоть я ему и говорил, как ты выглядишь.

– Кто не узнал?

– Денис, – произнес мой второй гость, появившись в дверях кухни. – Но друзья зовут меня Дёня.

Теперь-то я смог хорошенько разглядеть его.

По сравнению с ним Толик выглядел выходцем из бедной многодетной семьи. Одежда на Денисе была весьма качественная и подобрана со вкусом. Темно-синий костюм, рубашка в мелкую клетку и серый галстук, хорошо сидящие на нем, выгодно смотрелись на фоне Толиковых спортивных штанов цвета мутной морской волны, футболки с надписью La Costhe и курточки с замком – верхней части костюма пускай даже от Адидас.

Денис оказался невысок, и лицо его носило несколько странные утонченные черты. Как у артиста Меньшикова, только более юные, даже в чем-то женственные. А еще у него были аккуратные рыжие усики, немногим темнее цвета его волос. У меня возникло ощущение, что я его уже где-то видел. Но где? В институте, в толпе прохожих, в автобусе? Или это мне всего лишь кажется?

Он подошел ко мне и протянул руку. Такую вялую и влажную, что будь вместо нее дохлая рыба, я, наверное, не заметил бы разницы. Оказавшись в ее призрачном захвате, моя ладонь ощутила себя весьма неуютно.

– Ну вот, и познакомились, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.

Пауза.

Я чувствую некоторую растерянность. Его взгляд проваливается куда-то внутрь меня. Он глядит так, будто я не существую вовсе. Лицо Дёни какое-то неподвижное, он все еще плавно покачивает мою руку. Мне становится не по себе, в голове легкий туман. Трудно определить, когда его рука выскальзывает из моей. Еще несколько секунд сохраняется ощущение невесомости, легкости в кисти и пальцах, как будто под наркозом. И тут я отчетливо понимаю, что Денис мне не нравится. Вроде бы, не к чему придраться – хорошо одет, приятная внешность, кажется, аккуратен. Но чутье подсказывает, что передо мной нечто не совсем приятное. В любом случае, руку я ему в следующий раз пожимать не собираюсь.

Интересно, какое впечатление произвожу я на него? Хотя, почему это должно меня волновать?

– Эх, ну кто же так делает? – издалека донесся до меня голос Толика. – В морозилку надо было поставить несколько чебурашек.

Чем он самолично и занялся.

Я и Денис тем временем уселись за стол. Толик, разобравшись с пивом, уселся между нами. Мой взгляд случайно упал на его футболку. Странная все-таки на ней надпись, какая-то неправильная. Меня уже отпустило после рукопожатия, но я решил, что все-таки нужно высыпаться, иначе совсем крыша поедет.

– В общем, так, – сказал Толик. – Мы тут не просто так, а по делу.

– Ты мне это уже говорил вчера, – перебил я его. – Избавиться от Веры и все такое. Только я не понимаю, зачем все это. Тем более что я не собираюсь от нее избавляться.

– Нет, ну ты прикинь сам, – возмутился Толик, – ты представляешь жизнь с ней вместе?

– Но я ведь сейчас живу с ней и ничего.

– Ты не живешь, а встречаешься, – уточнил Денис.

– Ага, в натуре, – подтвердил Толик. – А ты попробуй представить, как ты будешь жить с ней. Реально жить.

– Ну и что тут такого? Подумаешь, будем вместе больше времени проводить. Я только за.

– Значит, ты будешь терпеть весь ее зихер? Все истерики? Всю эту фигню? А ведь этого может стать еще больше.

Я, кажется, понял, к чему он клонит.

– Потом, что ты о ней знаешь? Спорим, почти ни фига. Ни адреса, ни номера телефона, никого из родаков или друзей.

А ведь он прав. Я даже фамилии ее до сих пор не знаю – по началу все забывал спросить, а потом Вера и вовсе отбила желание чем-либо таким интересоваться. И я уже начал привыкать к такому положению вещей.

– Ну, не подойдем мы друг другу, тогда перестану с ней встречаться, – неуверенно заявил я.

– Хрен с маслом, – довольно ответил Толик. – Ты сейчас-то не хочешь расставаться, а потом вообще душой к ней прикипишь. И тогда будет ой как хреново, я-то знаю, чё говорю. Я после нее месяц пил, друзья еле откачали, а то ведь так и спился бы. Денис, он вообще в психушке лежал.

– Не лежал я в психушке, – недовольно заметил тот. – А всего-навсего ходил к психоаналитику на консультации. Это было совершенно добровольно с моей стороны.

– Какая разница? Всего равно крыша у тебя немного поехала, как и у меня, – сказал он. Денис лишь пожал плечами. – Теперь понимаешь, что тебя ждет? Уходить тебе от нее надо, пока не поздно.

Я на секунду представил свою жизнь без Веры. Скучно, однообразно и никакого секса. Ее секса. Да и потом, кто у меня есть кроме Веры? Школьных друзей, не считая Толика, который сам-то едва попадал под это определение, я растерял, а новых не завел. В университете ни с кем не сошелся характером. И вот теперь эти двое собираются отнять у меня последнее. Может, они хотят предложить мне свою дружбу взамен ее, хоть и сомнительной, но любви? Смешно.

А вдруг, все это ерунда? Вдруг у меня есть шанс остаться с Верочкой? Ведь не зря ее брат говорил мне, что я пока лучший из всех. Значит, я лучше Толика и Дениса, что бы они мне тут ни говорили. Ах да, я забыл еще про Марика. Впрочем, на его фоне даже Денис с Толиком выглядят достойно.

– Да что ты все заладил, уходить да уходить? – возмутился я. – А вдруг у меня все с ней получится? Мало ли. Сначала родители, теперь ты. Достали.

Толик уже открыл рот, чтобы выдать ответ, но тут вмешался Денис:

– Возможно, Анатолий несколько погорячился. Но мы здесь с единственной целью, помочь тебе. А уж расставаться с ней или нет, решать будешь сам. Тебя же никто не принуждает к этому, в конце концов.

Как бы помягче сказать Денису, что мне нет дела до их помощи? «Денис, а не пошел бы ты?». Нет, малознакомый человек все-таки, обидеться может.

– Я как-то не очень верю в доброжелателей, – сказал я. – И не совсем представляю, чем вы можете мне помочь.

Денис посмотрел на Толика. Тот молча кивнул.

– Если хочешь, мы сможем вместе разгадать ее.

Глава одиннадцатая

Мальчик хочет, мальчик плачет

На этот раз они пришли ко мне посмеивающиеся.

– Расскажи, расскажи ему, – подначивал Денис Толика.

Я посторонился, пропуская их в прихожую, и спросил:

– Вы о чем?

Я пожал руку Толику и поприветствовал Дениса кивком. Почему они так рано? Вдруг Вера придет?

– Да у нас тут одного пацана в армию забирали, – начал говорить Толик и нагнулся, чтобы развязать шнурки на кроссовках. – Пришла повестка – так, мол, и так, просим явиться в военкомат на медкомиссию. Диман-то парень здоровый, никаких болезней, вообще ничего, а в армию, сам понимаешь, никому не охота. И бабло ведь сунуть не получилось, там комиссия какая-то из центра приехала проверяющая. Вот они злые все и ходят, не подступишься.

Гости разулись, скинули верхнюю одежду на холодильник в прихожей и прошли в комнату. Толик продолжил свой рассказ:

– Короче, собрал он пацанов вечером во дворе, и говорит им, что надо чё-то срочно делать. Ему кто-то посоветовал косить на сотрясение мозга, верняк не возьмут. Какое, говорит, сотрясение, не было у меня сотрясения. А тот ему в ответ, сейчас, мол, устроим. Ну, и съездили ему сковородкой по башке раза три-четыре, от души съездили. Короче, на следующий день он отправился на комиссию, а им там чё-то не понравилось, и отправили его в региональный центр. Уехал он туда, возвращается через пару дней. Пацаны его и спрашивают, не взяли? Не взяли, говорит, и грустно так вздыхает. Что, сотрясение признали? Нет, отвечает, плоскостопие.

Толик расхохотался первым, Денис, стоя у окна, растянул губы в улыбке. На меня же история не произвела никакого впечатления.

– Чё это ты? – спросил Толик, отдышавшись.

– В смысле?

– Как в воду опущенный, – пояснил он. – Верка достала чем-то?

Да не Вера, а вы. Прошло всего пару дней, а вы тут как тут. Повадились, блин!

– Нет, с Верой у меня все в порядке.

Денис задумчиво смотрел в окно, поглаживая свои рыжие усики, Толик бухнулся на кровать и, схватив газету, принялся изучать программу телевидения. Убедившись, что ничего интересного там нет, он, наконец, посмотрел в мою сторону.

– Ну, че молчишь? – осведомился он. – Разгадывать будем? А то мы на пять сек заскочили и долго засиживаться не собираемся.

Со времени нашей последней встречи с Денисом и Толиком свою подругу я видел дважды. После случая на карнизе Вера стала появляться у меня дома почти каждый вечер. Мы обычно сразу шли гулять, а потом возвращались домой и с порога прыгали в постель. Поэтому вечерами у меня совсем не оставалось времени и уроки приходилось делать днем или на ночном дежурстве в конторе, где я все еще работал сторожем.

Накопилась куча долгов по английскому, по «глистологии» одна за другой шли контрольные, достала зубрежка по анатомии. Напрягаясь, я пытался учиться, но постоянно что-нибудь да не успевал. На некоторые предметы я вообще забил большой ржавый гвоздь. Например, к семинарам по философии, которые проходили раз в неделю, я в принципе не готовился, регулярно пропускал физкультуру и изредка посещал психологию. В конце концов, я же не собираюсь охватить все на свете, мне всего лишь надо стать врачом.

Эти два дня я обдумывал предложение Дениса и Толика. Должен признаться, что в последнее время я стал немного уставать от Верочкиных причуд, однако при этом понимал, что она вносила в мою жизнь столь нужное мне разнообразие. Чего я добьюсь, расставшись с ней? Допустим, у меня окажется больше свободного времени. И что? Смогу чаще сидеть за книжками, учиться. Но, разве я хочу только этого? Разве с Верой я не получаю тот отдых, без которого попросту бы свихнулся?

Вера управляет мной? Но ведь мне нравится, как она это делает. Мне нравится быть с ней, и, получается, я готов терпеть даже самые гадкие ее выходки.

Вера мне изменяет? Теперь я все меньше думал об этом. Ну и пусть, даже если так оно и есть. Нет, конечно, обидно, и, узнай я об этом наверняка, наши отношения прекратились бы. Но, пока ничего такого мне неизвестно, я спокоен, даже счастлив, и потому не хочу будить эту «спящую собаку».

Лишь одно мне не давало покоя. Я не понимал Верочку, и меня это раздражало. Знай я ее получше, можно было бы приготовиться к особо опасным ее выходкам, обойти ловушки, которые она расставляет на каждом шагу. Поэтому разгадать ее все-таки надо. И если эти двое хотят мне помочь, то флаг им в руки – я готов попробовать.

– А что, есть идеи? – поинтересовался я.

– Всяко, – сказал Денис. Он достал пачку «Парламента» из кармана рубашки и вопросительно посмотрел на меня.

– Нет, лучше на балконе.

Судя по марке сигарет, подумалось мне, Дёня был при деньгах.

Мы стояли с Денисом, облокотившись на перила балкона, и курили. Толик притащил себе табуретку с кухни, уселся рядом и, насупившись, скрестил руки на груди.

Меня заинтересовало, почему он отказывался от курева.

– С августа в качалку стал ходить. Ну и в зале заметил, как штангу раз десять поподымаю – в горле першит, дыхалка ни к черту, задыхаюсь. Ну ее на фиг, эту отраву, – пояснил Толик.

А не пересел ли ты, друг мой ситный, на анаболики, подумалось мне. Однако Толик невозмутимо выдержал мой взгляд, и я, пожав плечами, посмотрел вниз. Балкон, как и все окна моей квартиры, выходил на заднюю часть дома, мимо которой пролегала главная дорога. Она вела к центральной улице нашего района, именно по ней и приехали Толик с Денисом. По ней же ходит Вера темными вечерами, идя ко мне домой. В сторону от нее, уходил заезд в наш двор, который почти не было видно из-за угла дома.

– Ну, что насчет Веры? – обратился я к Денису.

– Ты знаешь, Паша, – с готовностью ответил он, – я встречался с Верой целых три месяца и могу точно сказать, что пока от нее не уйдешь, ничего для тебя не прояснится.

– То есть?

– Думаешь, я не пробовал понять ее? Днями и ночами сидел и пытался разобраться, что же она за существо и зачем я нужен ей. Но все мои догадки всякий раз рушились о ее типично женскую логику и поведение. Достаточно сказать, что она феминистка.

– В смысле?

– Мужененавистница, если так тебе будет понятней. Ее действия направлены на унижение и оскорбление всего мужского рода. Она, как амазонка, готова отрубить себе правую грудь, лишь бы ее стрелы достигали цели.

– Ерунда какая-то.

– Нет-нет. Я пришел к этому уже после нашей размолвки. Она, как хищный зверь, вынюхивает жертву, берет след, настигает и рвет в клочья. Даже еще хуже – ползает по тебе, как клещ, изучает, потом впивается и сосет, сосет…

Толик зажмурился и, опершись спиной о стену, расплылся в довольной улыбке.

– Я говорю про кровь! – пояснил ему Денис.

– А-а-а!

– Конечно, с ее стороны это выглядит иначе, – после некоторой паузы заметил Дёня, отводя взгляд от Толика. – Для нее это игра, наподобие «дочки-матери». Ты – пустоголовая, лупоглазая кукла, которую нужно пеленать, воспитывать и учить жизни.

– Я не лупоглазая кукла. Это во-первых. А во-вторых, ты все равно не прав. Вера, конечно, любит фокусы выкидывать, но я тоже могу поступать, как захочу. И порвать с ней в любое время.

– Неужели? Как захочешь? В любое время? – улыбнувшись, спросил Денис. – А насколько ты уверен в своей свободе? Люди вообще приписывают себе обладание гораздо большей свободой, чем та, которой они довольствуются в действительности. Ведь это так льстит их самолюбию.

Он докурил сигарету и достал еще одну.

– Кроме того, ты, как и многие другие, наивно полагаешь, что действуешь независимо в каждый момент времени, или вообще не задумываешься над этим, поскольку всем нам внушили некую идею о свободе воле. Но на самом деле мы только реагируем на происходящее.

Денис погладил свои рыжие усики и выдохнул белый сгусток дыма.

– Ни о какой свободе и речи нет! Будущее предопределено с момента зачатия нашими генами – вдумайся в это. Мы узники ДНК, и на физическом уровне не то что не вольны быть самими собой, а вынуждены быть таковыми, какие мы есть. Пол, черты лица, размеры тела, здоровье – все заложено изначально, и изменить это сложно, рискованно и дорого.

Его вялая улыбка словно подчеркивала безысходность сказанного.

– Наша индивидуальность полностью обусловлена воспитанием, которое мы получили в детстве. С самого рождения ты, как и я с Толей, копировал, подсознательно запечатлевал своих родителей, их суждения, привычки и ценности. Все впитанное в детстве будет держать нас до конца наших дней, и ничего с этим не поделаешь. То, что ты называешь свободой на самом деле самообман!

Денис выпустил клубы дыма и на секунду-другую задумался, потом продолжил:

– Кроме того, на индивидуальность существенное влияние оказывает общество, культурная среда, время. Возьми во внимание теорию о воздействии природного окружения, экологии, планет, космоса. А может, ты веришь в прошлые жизни? Они сковывают нас еще сильней.

– Так, я за пивом, – со вздохом произнес Толик и удалился в квартиру.

– А я за аспирином, – буркнул я. Заумная речь Дениса начала меня утомлять.

Но тот нисколько не обиделся, а лишь, как бы невзначай, преградил мне выход с балкона. Такая настойчивость мне совсем не понравилась, но Денис не отходил.

– С какой стати ты поверил в свою независимость, свободу распоряжаться собственной судьбой? Никто не знает, в какой мере человек является продуктом внешнего влияния, а в какой – результатом собственных, личностных достижений.

Речь из его уст лилась не то чтобы легко, все-таки чувствовалось, что это не его мысли, но уж точно гладко. Левую руку он держал на уровне пояса, подпирая локоть правой, в которой у него была сигарета, плавно покачивающаяся вместе с кистью руки, словно дирижерская палочка. Его серые глаза были ясны и широко раскрыты. Взгляд постоянно держал меня в прицеле, внимая любому движению, мимике, вздоху.

– Вот ты смог бы прямо сейчас прыгнуть с балкона?

Его слова прозвучали для меня словно в тумане, и я не сразу понял его вопрос. Наверное, опять не выспался.

– Можешь?

– Нет, наверное, – наконец, ответил я.

– Правильно! Ты знаешь, что это за собой повлечет – смерть. Ударишь ли первого встречного на улице? Тоже нет! Ответственность по закону, исковерканная жизнь. Это влияние общества. Тебе, может, вообще такое в голову не придет. Это воспитание. Или придет, но тебе будет не по себе – синтетическое воздействие заложенных факторов через подсознание. Иначе говоря, совесть.

На балкон вернулся Толик.

– Ну вот, у тебя даже пива нет в холодильнике. Что за дела?

– Cтипы нет, зарплата кончилась. Вот и все дела.

Денис, возмущенный вмешательством Толика в разговор, выбросил сигарету и развернулся ко мне лицом, а к нему спиной. Было видно, что он собирается сказать что-то важное, ради чего был затеян весь этот сыр-бор.

– По той же самой причине ты не можешь внезапно расстаться с Верой. Тебя нужно подготовить. Ведь она опутала тебя с ног до головы паутиной, о которой ты и не подозреваешь – это секс, непрекращающиеся сюрпризы, подпитывающие твой интерес, и, может быть даже, влюбленность. У тебя, наверняка, накопилась куча приятных воспоминаний, которые не так-то просто забыть. Но запомни, у свободы всегда есть свои границы. И Вера прекрасно о них осведомлена.

Лицо Дениса стало серьезным и напряженным, мне показалось, что для него очень важно убедить меня в своей правоте.

– Даже творцы собственных миров – писатели, сценаристы, драматурги – не могут обходиться со своими героями фривольно. Напротив, зачастую сами герои диктуют им условия. Любимцы муз так же связаны по рукам и ногам множеством ограничений, несоблюдение которых повлечет за собой рождение фальшивых персонажей и в результате несостоятельность создаваемого ими мира. У вселенной есть свои правила, причем намного более жесткие, чем может показаться на первый взгляд. Понимание этих правил, умение чувствовать их, знать свои и чужие пределы, и есть настоящая свобода, – подытожил Денис.

Толик скрипнул на своем табурете, потягиваясь, и недовольно посмотрел на нас. Странно, что он так терпелив к этой демагогии.

– И ладно, – вдруг очнулся я. – Не могу расстаться с Верой – черт с ней. Буду и дальше наслаждаться жизнью. В чем проблема? Чего вы ко мне пристали?

Денис вздохнул и, облизнув губы, продолжил:

– Свободы нет, но одно можно сказать с уверенностью – каждый из нас уникален и неповторим. Важно понять, что делает Вера. Быть может, она преследует раскрытие скрытых начал человеческой личности? Но, нет. Существующая личность для нее полагается неистинной, подлежащей преобразованию путем впечатывания в нее истинного, по ее мнению, образца. И эта личность – ты, Пашенька.