Дурная кровь (редакция 2003 г)

Мне не понравилось, что он меня так назвал. «Пашенькой» меня звали только родители. Или Вера в постели.

– Ты попадаешь, – продолжал он, – под ее неукоснительное просвещение. Но не забывай, Вера – это не сказочная фея, ее вариант развития лишь провинциальная попытка дискурса просвещения. Она и понятия не имеет, что такое экология общения или пагубное влияние вторжения в потаенные уголки сознания. Вера – капризный ребенок, она играет тобой, как может, разрушает, подтачивает изнутри.

Толику, наконец, надоела болтовня Дениса, и он, поднявшись с табурета, сказал:

– Дёнь, кончай трепаться, пора сваливать. Мне еще к пацанам надо заехать.

Тот кивнул, буркнув что-то в его сторону, и опять обратился ко мне:

– Паша, опомнись, пока не поздно. Однажды чуть с четвертого этажа не упал, потом в тюрьму попадешь, сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет. Подумай о Вере. Подумай над тем, насколько ты ей нужен на самом деле. Неужели ты надеешься, что она ценит тебя и в один прекрасный момент признается в любви, после чего волшебным образом превратится в Василису Прекрасную, и вы заживете душа в душу?

Он смотрел на меня в упор, не мигая и не отводя взгляда. Казалось, он даже не дышал.

– Очнись! Она тебя не любит и никогда не любила. Ты всего лишь очередная забава для нее. Кто-то коллекционирует марки, кто-то монеты, а она – коллекционер чужих душ.

Он резко повернулся и покинул балкон, оставив нас с Толиком наедине.

– Вот так, Пашок, это тебе не тяп-ляп, – нарушил тишину тот и, поднявшись с места, вразвалочку пошел вслед за Денисом.

Предатель, подумал я, напоил меня, а потом разболтал все этому Дёне.

– Слушай, а где он учится? – кинул я вслед Толику. Тот остановился.

– Говорил, что на философском в универе.

– А, ну тогда понятно.

Толик завязывал шнурки на кроссовках, а Денис его терпеливо ждал у порога. Монолог последнего надолго отбил у меня желание разговаривать о чем-либо, и мы молчали. Я хотел поскорее избавиться от гостей, так как засыпал на ходу. Кроме того, и в любой момент могла появиться Вера, а мне не хотелось, чтобы она застала всех нас вместе.

– Я не уверен, но, мне кажется, следующим будет что-то темное и опасное, – вдруг обронил Денис. Толик как раз справился со своими шнурками и поднялся с корточек.

– Неужели?

– Вера тебя явно готовит к этому. Что именно она задумала, я не знаю. Но главное, если тебе захочется пуститься в ее авантюру, будь осторожен и выполняй в точности все Верины предписания, – серьезным тоном произнес Дёня.

Какой-то он ненормальный, честное слово.

– Ясно, – сказал я, открывая дверь и подталкивая гостей к выходу.

– Запомни, делай, как она говорит.

– Хорошо-хорошо, пока, – нетерпеливо заявил я. Он еще и назойливый!

– Пока, и будь осторожен.

Проводив их, я снова вышел на балкон. Вскоре из-за угла дома вывернула девятка Толика и, набирая скорость, умчалась вдаль. Странно, чего это Дёня так разволновался? Мы не настолько знакомы, чтобы он мог по-настоящему волноваться за меня.

Вопреки моим ожиданиям, Вера в этот вечер не пришла и даже не позвонила. Я решил, что, может, оно и к лучшему, и пораньше лег спать. Отключился я мгновенно, и к полуночи мне снился, наверное, уже десятый по счету сон. Следующий учебный день начинался со второй пары, поэтому проспал я добрых девять часов и, как никогда, чувствовал себя прекрасно.

Учеба пролетела незаметно, часа в три я был уже дома, где и нашел записку следующего содержания:

«О, мой нежный постельный зверек. Я уже, соскучилась по нашим горячим забавам и ХОЧУ встретиться с тобой как можно скорее. Хочу обнять тебя».

И я хочу того же самого, Вера.

«Мне так тоскливо без тебя, я хочу прикоснуться к тебе, чтобы взять тебя в руки, прижать к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Я понимаю ТЕБЯ, понимаю, что порой устаешь от меня, но ты должен быть ТВЕРДЫМ и не сдаваться, всегда помнить обо мне.

Сегодня мы увидимся вновь, и тогда твой язык проникнет мне в рот. Как я жду, его, милый. РАЗДВИНЬ мои губы и дай мне почувствовать твой вкус. Едва я подумаю об этом, и МОИ пальцы немеют от желания, сердце мое начинает бешено колотиться, НОГИ дрожат и слабеют.

Солнце может погаснуть, время – завершить свой ход, но я хочу, чтобы ты знал – пока мы вместе, нам ничто не угрожает. Так ВОЙДИ же в мой мир скорее, я с нетерпением буду ждать встречи с тобой за час до полуночи возле старого кладбища у заброшенной железной дороги. Я верю в тебя, так поверь и ты В МЕНЯ.

Твоя Лилит».

Если первые строки и разбудили во мне желание, то концовка письма заставила хорошенько задуматься и умерить свой пыл. Неужели Денис прав, и Верочка настолько предсказуема? Ведь действительно все складывается в единую картину: полночь, кладбище – темное и опасное, прямо слово в слово. Нет, такой расклад меня совершенно не возбуждает. «Будь осторожен». И еще, что за Лилит такая? Может, Лолита? Тогда еще, куда ни шло.

Я приготовил себе гречневую кашу и, сев за стол, взял письмо, чтобы перечитать его еще раз. Дойдя до «раздвинь мои губы», я пожалел, что рядом нет Веры (я бы раздвинул ей губы, причем обе пары), но, уткнувшись в «кладбище», в который раз призадумался. В конце концов, не будем же мы с Верой заниматься этим прямо там? То есть, это же нереально. В лифте, в кинотеатре – еще ладно. Но на кладбище? Среди могил?

К тому же, сейчас осень на дворе, и погода совершенно не располагает к таким забавам. Поэтому кладбище наверняка лишь прелюдия для создания, так сказать, атмосферы. Потом мы отправимся куда-нибудь в теплое местечко, где и сделаем то, о чем говорилось в записке.

Подобное развитие событий и особенно финал меня вполне устраивали. Только я прекрасно знал, что легко и просто с Верой никогда не бывает. У нее всегда что-то на уме, и для пущей верности мне следовало бы связаться с Дёней и попросить у него совета.

Связаться? Но как? Через Толика это сделать довольно сложно: дома он практически не бывает, номера его сотового я не знаю. Да и портить Верин сюрприз, в котором, как явно вытекало из письма, третий лишний, было бы глупо.

Промаявшись с этими тревожными мыслями до вечера, я все же сделал часть заданных уроков, в перерыве между просмотром MTV, и даже немного прибрался в квартире. В половину одиннадцатого я окончательно определился. Одевшись в старые джинсы, рубашку, джемпер и потертую темно-зеленую фланелевую куртку, я с нетерпением вышел из дома. На улице уже стемнело, вдалеке одиноко гудели машины, из чьего-то окна доносился плач ребенка. Осень холодным и влажным дыханием лизнула меня в лицо – я чихнул и поправил шарф. Прохладно.

До места встречи, было двадцать минут ходьбы по темным и опасным переулкам или около получаса – по центральной хорошо освещенной улице. Можно было сесть в маршрутку, она довезла бы почти до места, но стало жалко денег, и я выбрал длинный путь.

Разросшийся комплекс капитальных гаражей полностью закрывал собой кладбище. Он утопал в облысевших ветвистых деревьях, верхушки которых чернели в пасмурном ночном небе. Сделав несколько шагов вперед, я в нерешительности остановился. Справа от меня стоял покосившийся деревянный забор, за ним высился кран, покинутый экскаватор, и горы керамзита. Слева – охраняемая территория с железной двухметровой оградой и колючей проволокой. Я находился метрах в пятидесяти от жилых домов, огни которых еще можно было разглядеть, если повернуть голову вбок или развернуться спиной к кладбищу.

Стало жутковато, но немного успокаивало то, что где-то рядом были люди. Ведь наверняка, какой-нибудь водитель засиделся в своем гараже, а на охраняемой территории есть вооруженный сторож. Само кладбище тоже вряд ли пустует. Наверняка там бомжи, какие-нибудь сатанисты или просто бесстрашный люд, который любит втихаря пощекотать себе нервы. Да уж… в таком случае лучше блуждать в одиночестве. Невольно вспомнились слова Дениса «…или вообще в живых тебя не будет».

Я дошел до гаражей и повернул налево, идя вдоль железнодорожной линии. Вскоре постройки закончились, и показалось кладбище. Оно находилось среди деревьев, метрах в двадцати от меня. Осталось пройти высоченную, по грудь, мокрую траву, и я на месте. Единственное освещение – желтые и белые фонари возле охраняемой территории позади меня. Что дальше?

Одинокий ветер покачивал ветви деревьев с редкой листвой, отчего те скрипели и стонали. Сверчки исполняли свои ночные серенады. От любого подозрительного шороха сердце рвалось наружу. Но обидно было уходить ни с чем, и я ступил на кладбищенскую землю.

Перед тем как войти в траву, я огляделся. Глаза, за тридцать (или сколько там) минут привыкшие к полумраку, выхватывали из пустоты мутные образы: покосившиеся деревянные и металлические кресты, пеньки спиленных деревьев, которые походили на злобных псов, недостроенные гаражи из белого кирпича. Хуже всего дело обстояло с березами, которые здесь росли в большом количестве – их ветви были неразличимы в темноте, зато стволы казались человеческими силуэтами. Мутные образы расплывались во мраке, а у меня, как назло, хватало фантазии представить, что это кто-то крадется ко мне, да к тому же стонет и подвывает на ходу. Ё-моё, Вера! Где ты?

И тогда я увидел.

Слева, возле усеченной пирамидки военной могилы, сразу за кустами полыни ярко вспыхнул и заполыхал деревянный крест. Несмотря на всю сырость и промозглость, он горел ярко. На душе полегчало. Скорее всего, там меня ждет Вера! Добежав до креста, я остановился в нескольких метрах от него и закричал, что есть сил:

ВЕРА, Я ЗДЕСЬ!!!

Даже сверчки на мгновение замолчали, а деревья обратили на меня внимание. Я испугался собственного голоса, но было поздно. Теперь не только Вера знает, что «я здесь». Стало хуже, чем прежде. Пересохло во рту. Хотелось плюнуть на все и убежать из этого жуткого места прочь, но не моглось – я стоял, как вкопанный.

С трудом взяв себя в руки, я унял начинающуюся в коленках дрожь и внимательно осмотрелся. Рядом со мной, за острой оградкой, возвышалась мраморная плита, у подножья которой горела свеча. Я открыл калитку и прошел внутрь. На скамейке стояла бутылка с прикрепленной к ней запиской. Поднеся к ней зажигалку, я прочитал:

«По крестам вороны скачут,

Мальчик хочет, мальчик плачет,

Никого он не найдет,

Как заплачет, так умрет!»

Тварь! Почему она издевается надо мной? Обидно до жути – я приперся сюда ради нее, можно сказать, жизнью рисковал, думал хоть что-то получу взамен, а тут такое наплевательское отношение.

Твою мать! Я увидел, что написано на надгробии:

ПАВЕЛ МИХАЙЛОВИЧ СЫРОМЯТОВ

26.02.1982 – 23.10.2000

Мое имя, день моего рождения и дата смерти – сегодняшнее число. Сколько можно терпеть такие надругательства над собой? Схватив в руки бутылку, я со злости хотел разбить ее о могилу, но во время заметил еще одну надпись на самой этикетке:

«Чтобы стало веселее,

Захвати с собою зелье,

И испей его скорее,

Чтобы ночь была больнее».

На глаза наворачивались слезы. Эта Верочка – сука! Что она вытворяет?! Нет, не зря мне советовали от нее избавиться.

Содержимое бутылки пахло водкой. На свой страх и риск я глотнул из горла и сморщился. На самом деле водка. Причем не очень-то качественная, судя по резкому привкусу. Ничего, поди, стерплю. Обтирая рукавом губы, я громко закашлялся и потому не сразу услышал шорох позади меня. Резко обернувшись, я прислушался.

С минуту не раздавалось никаких подозрительных шумов, а потом за высокой мраморной плитой, в кустах раздался треск, и кто-то, ломая ветки, устремился ко мне. Разум отключился, и мной полностью завладел панический ужас.

Рванувшись за пределы могилы, я поскользнулся и упал в лужу, чуть было не напоровшись на оградку. Боясь даже оглянуться, я вскочил на ноги и ринулся в высокую траву. Достигнув рельсов, я споткнулся о них и рухнул наземь, больно ударившись локтем. Судя по запаху, я забрызгал себя водкой, но бутылку не разбил. Поднявшись опять, я пулей вылетел с территории кладбища и бежал до самой остановки. На мое счастье, к ней как раз подъезжала совершенно пустая маршрутка.

Усевшись в автобус, я еще долго таращил глаза в черноту за стеклом, высматривая, нет ли за мной погони. Сейчас я, наверное, сам напоминал того, кого боялся увидеть на кладбище – неопределенного серо-зеленого цвета лицо и глаза навыкате, да еще и с бутылкой в руке. Водитель, тем не менее, не удивился – видимо, и не таких приходилось подвозить в столь поздний час. По дороге домой я то и дело прикладывался к бутылке.

Руки тряслись то ли от выпитого, то ли от пережитого на кладбище, и ключ никак не хотел лезть в замочную скважину. Наконец, дверь открылась, и я с вздохом облегчения ввалился в квартиру. Возле подъезда я умудрился ступить в канаву, отчего промокли кроссовки. Я разулся, кинул куртку на пол, джемпер – на холодильник и отправился в душ и вскоре уже наслаждался потоками горячей воды. В голове пульсировала восхитительная пустота, и я даже незаметно задремал, прислонившись к стенке.

Что меня напугало, я понял не сразу. Из комнаты доносилось еле слышное позвякивание и заунывный вой наподобие звука шотландской волынки. Временами раздавались трубные, низкие стоны неизвестного мне инструмента.

– Вера? – сдавленно крикнул я.

Никто не отвечал. Покачиваясь и не выпуская душ из рук, я отдернул занавеску.

Моей одежды не было на месте. На крючке возле двери висел черный длиннополый халат с капюшоном. Он был из плотного, тяжелого материала и, на самом деле, больше смахивал на балахон.

Взгляд скользнул вниз – я выронил душ, и меня чуть не стошнило на шторку. Возле халата, на стиральной машине, стоящей у двери, лежал красно-черный кусочек мяса, а сама машина была обильно забрызгана кровью. В глазах чуть прояснилось, и я понял, что это отрубленная голова курицы. Точнее, петуха, черного петуха. Наверное, мое лицо в ту секунду приобрело цвет ванны или, пуще того, слилось с полупрозрачной шторкой.

– ВЕРА!! – опять выкрикнул я и вылез из душа.

А может, это вовсе не Вера? Неужели она способна на такое? «…сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет…». Опять Денис – как в воду глядел.

Я принялся поспешно одеваться. В капюшоне рясы (да, это точно называется рясой) я обнаружил записку:

«Одевай балахончик,

Да накинь капюшончик,

И скорее, мой мальчик,

Прыгай ко мне».

Свихнулась, долбанутая эта Вера. Совсем голова не варит. Но все-таки, это была она, я узнал ее почерк.

Мне следовало бы выбросить рясу и как есть, в чем мать родила, протопать в комнату, чтобы задать Вере хорошую взбучку. До этого момента я даже не думал, что у меня может рука подняться на кого-то, тем более, на девушку. И лишь слова Дениса, звучащие у меня в голове, не позволяли мне так поступить. Думаю, он не зря настаивал, чтобы я выполнял все указания Веры. Возможно, в конце всех этих злоключений меня ждет что-то важное.

Меня постепенно отпускало, и я решил, что досмотрю этот спектакль до конца. По крайней мере, я знаю, что это всего лишь игра, и мне ничто не угрожает.

Надев рясу, как просила Вера и, скрыв лицо капюшоном, я, покачиваясь, пошел в комнату. Идти было тяжелей, чем казалось вначале. Каждый шаг давался с трудом, в глазах двоилось, троилось и даже четверилось. Странно, я, вроде, не так много выпил. Все, с паленой водкой завязываю.

У самой двери, которая сейчас была занавешена черной, как смоль, портьерой, к косяку была прибита последняя записка с наставлениями:

«Прежде, чем ступить к алтарю, убедись, что ты готов сделать этот шаг».

Я, пожалуй, даже переготовился.

«Надень на шею амулет Бафомета, соберись. Все будет в порядке, если ты будешь действовать, как тебе подсказывают инстинкты».

Мои инстинкты, в частности мой любимый – самосохранения, подсказывали, что лучше туда вообще не соваться.

«Не разговаривай. Когда потребуется повторить ритуальные слова – тебе подадут знак, когда наступит твой черед, прочитай следующее…»

Мой черед еще не наступил, поэтому текст я читать не стал, тем более, буквы расползались слово тараканы по стене, да удерживаться на ногах стоило определенных усилий. Амулет висел на гвоздике, которым прибили записку. Я нацепил его на шею.

На какую-то секунду меня вдруг позабавило происходящее: кладбище, полночь, горящие кресты, отрубленная петушиная голова, балахон и прочая дурацкая атрибутика. Общество юных сатанистов, ей Богу. Усмехнувшись, я шагнул за портьеру.

Глава двенадцатая

Общество юных сатанистов

Черт возьми, что здесь происходит?!

Перемены в моей комнате сразу бросались в глаза. Алое, как гроб, покрывало кровати, комод, сундук с телевизором, зеркало и даже маятниковые часы – все было усеяно мириадами мерцающих огоньков. Язычки пламени извивались в такт потусторонней, заунывной музыке. Казалось, что они висят прямо в воздухе, не соприкасаясь с другими предметами. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это всего лишь свечи.

Остальные источники света – огни улицы, луну – наглухо закрывала тяжелая смоляная портьера на окне, точно такая же, как та, что висела на входе в комнату. Свечи были неестественно черного цвета, оттого я и не заметил их сразу. Одна единственная белая свеча стояла на табурете справа от кровати. На табурете слева стояла внушительных размеров черная свеча.

В комнате никого не было. И моей комнатой ЭТО уже нельзя было назвать. Обстановка изменилась до неузнаваемости отчасти из-за мерцающих огней, отчасти благодаря Вериному оформлению. Обои были исписаны надписями на латыни. Некоторые из них были мне знакомы из гистологии по разделу «половая система», а о смысле других вроде “Ave Satanas” или “Domini inferni” было не сложно догадаться. Шифоньер украшал большой, в человеческий рост, черно-желтый плакат, где на мускулистом, прижавшемся к земле, зубастом монстре в соблазнительной позе сидела обнаженная девушка. Стройная, подтянутая, с аппетитной грудью и выразительными глазами она словно живая смотрела на меня и даже могла сойти за копию Веры, если бы не ее темные волосы, когтистые лапы и огромные черные крылья за спиной.

Еще я увидел крест, свисающий с люстры и зеркало, в котором отражался алтарь жертвоприношений. Вернее, кровать с алым покрывалом, очень похожая на него. На стене над кроватью красовалась перевернутая пентаграмма вроде той, что хранил мой амулет. Во все пять лучей пентаграммы была вписана фигура человека, а из ее середины выглядывала скалившаяся голова козла. Отражение меня самого в черной рясе с пьяной физиономией удачно дополняло общую картину. Оставалось лишь добавить: «Итак, адепт Павел, ты вступил в наши ряды. Теперь докажи свою верность Сатане». Я криво усмехнулся.

ШЕМХАМФОРАШ!

Удар гонга.

От неожиданного звука, испугавшего меня, я на секунду замираю. Стучит сердце и учащается дыхание. Так бывает, когда в темном и пустом помещении вдруг слышишь громкий звук или замечаешь какое-то движение. Несколько мгновений не понимаешь что или кто это, в кровь впрыскивается адреналин, мышцы напрягаются. «Опасность! Опасность!» – семафорит мозг.

И вот я вижу Веру, медленно вышагивающую из-за шифоньера. Она повторяет незнакомое слово и ударяет рукояткой длинного узкого ножа по гонгу, который держит в левой руке. Повернувшись ко мне лицом, она дает разглядеть себя во всей красе. Ее волосы распущены и немного растрепаны, в зеленых ведьминых глазах светлячками отражается пламя свечей. На шее красуется дьявольский амулет очень похожий на мой. Вера кажется более смуглой, чем обычно, хотя, возможно, все это игра света. С ее плеч до бедер свисает полупрозрачная накидка, откровенная и изысканная, едва прикрывающая подтянутые девичьи груди. Соски темными точками проступают за молочно-бледной тканью накидки. Мерно покачиваясь в такт ее глубокому дыханию, они идеальны. Мне хочется прикоснуться к ним, попробовать их на вкус, отдать им свою ласку.

Но аккуратно подстриженный темный треугольник, виднеющийся через единственный атрибут нижнего белья, пробуждает во мне куда более сильные желания. Я ощущаю, как во мне зреет новая, животная сила. Пока она еще только просыпается, но скоро мне будет трудно с ней совладать.

Взгляд скользит по Вериному телу вниз, и я вижу стройные ничем не прикрытые ноги, черные блестящие туфли на шпильке – немного вульгарные, но в то же время подчеркивающие ее женскую природу. На них она на полголовы выше, чем обычно.

Идет.

Медленно.

В такт странной музыке. Грациозными шагами приближается ко мне.

ШЕМХАМФОРАШ!

Пронзительный звон в ушах. Вера отбрасывает еще звенящий от удара гонг и устремляет нож вверх. Выглядит он довольно угрожающе.

– Во имя Сатаны, Правителя земли, Царя мира сего, я призываю силы Тьмы поделиться своей Адской мощью со мной! – громко провозглашает она.

От этого спектакля мне смешно и дурно одновременно. Дурно больше. Давящая музыка, духота, недавний испуг подталкивают водку к горлу. Я чувствую слабость в теле. На какие-то несколько секунд окружающее превращается в одно мутное пятно, словно я смотрю на все из под воды. Пытаюсь сфокусировать взгляд.

– Откройте шире врата Ада и выйдите из пропасти, дабы приветствовать меня как вашу сестру и друга! Дайте мне милости, о которых прошу!

Лицо Веры напряжено, игра теней делает ее похожим на каменное изваяние. Очень соблазнительное и в тоже время недоступное изваяние.

– Имя твое я взяла как часть себя! Я живу подобно зверям в поле, радуясь плотской жизни! Я благоволю справедливости и проклинаю гниль! Всеми Богами Бездны я заклинаю все, о чем я испрашиваю, произойти! Выйдите же и отзовитесь на ваши имена, сделав явью мои желания! – перекрывая музыку кричит Вера. – Услышьте же имена!

В голове каша, гул. Речь Веры – полная бессмыслица, но звучит она довольно убедительно. Я невольно внимаю каждому ее слову, жесту, борясь с недомоганием, все сильнее возбуждаюсь, глядя на нее.

– Валаам Евронимус Риммон Азазель, – скороговоркой произносит Вера. Воздух кажется вязкой жижей, оседающей у меня в легких.

– ПлутонЛокилЮциферСет, – еще быстрее бормочет она. Я не свожу взгляда с ее вызывающе открытой груди, голых ног.

– ПанАбаддонШайтанАсмодей.

– Па…шай, – едва слышно откликаюсь я. Хочу дотронуться до нее.

– РиммонАстартаВельзевулНергалО-яма.

Отклонившись назад, отталкиваюсь от стены. Перед глазами прыгают разноцветные зайчики. В музыку вплетается хор голосов. Я встряхиваю головой, и капюшон падает мне на глаза. Несколько мгновений, пока я поправляю его, ничего не видно. Вера, не замечая моих неуклюжих движений, продолжает:

– ЛилитлЮцеферБегеритО-яма…

Я, наконец, откидываю капюшон и опять вижу Веру.

– …Вил? – говорит она, словно спрашивает о чем-то.

Вил-вил. Делаю шаг в ее сторону. Она же, покончив с именами, поворачивается ко мне спиной, а лицом к зеркалу. Меня это ничуть не смущает. Еще шагаю. Покачиваюсь.

На полу возле зеркала стоит серебристый кубок с прикрепленной к нему табличкой с надписью. Вера наклоняется, предоставив мне любоваться приятными округлостями ее ягодиц и тонкой розоватой полоской ткани меж ними, прикрывающей самое сокровенное. Только я протягиваю к ней руки, как Вера выпрямляется уже с кубком и, закрыв глаза, пьет из него какую-то пузырящуюся жидкость, после чего дает кубок мне.

Теперь-то я вижу, что на табличке красная, словно сделанная кровью, надпись от руки:

КУБОК ЭКСТАЗА

В горле сухо, поэтому выпить чего-нибудь не помешает. Беру кубок. Захлебываясь и проливая жидкость через край, жадно осушаю его до дна. Приторно сладкий, слегка отдающий синтетикой и лекарствами, напиток бьет в нос – я морщусь. Он мне что-то напоминает, но вспомнить что именно сейчас выше моих сил. Поначалу у меня спирает дыхание, перед глазами идут круги. Проходит минута-другая, Вера ждет. В теле мало-помалу появляется какая-то неземная легкость. Наверное, в этом и заключается экстаз. Я чувствую себя намного лучше, голова потихоньку проясняться, а животные инстинкты, окончательно пробудившись во мне, теперь уверенно упираются в плотную ткань балахона.

Возвращаю кубок Вере. Она ставит его на пол и, подойдя к кровати, манит меня пальчиком к себе. Иду к ней. Она укладывает меня прямо в балахоне на кровать, расправляет мне руки в стороны и припадает к моим губам в страстном поцелуе. Наконец-то! – думаю я, с готовностью отвечая ей тем же. Кружится голова, тягучая музыка уносит меня куда-то вдаль. Я не знаю плохо мне или хорошо, но так необычно я себя еще никогда не ощущал. От пламени свечей, мельтешащего по бокам, и давящего полумрака немного рябит в глазах. Я закрываю их и растворяюсь в Вериных объятиях и ласках. Она скользит по моему телу, гладит его и вдруг резко поднимается.

Дергаюсь за ней следом и обессилено падаю обратно.

Руки и ноги расставлены в стороны, они крепко привязаны к кровати.

– Черт возьми! Вера! – от неожиданности вскрикиваю я.

Она бросает на меня насмешливый взгляд и отворачивается к окну. Медленно, зомбированно, не обращая внимания на мои трепыхания, она вытягивает вперед правую руку с ножом и произносит:

– Сатана, восстань из огня!

Вырваться не получается, веревки крепко стягивают мои конечности. И чем больше я дергаюсь, тем сильнее они впиваются в суставы. Повернувшись в сторону зеркала, Вера продолжает:

– Люцифер, явись перед нами!

Колышется огонь свечей, Вера делает еще один поворот против часовой стрелки:

– Белиал, да изрыгнет тебя Земля!

И, наконец, развернувшись в мою сторону:

– Левиафан, предстань из морских глубин!

– Вера, хватит!.. – кричу я в ответ, но осекаюсь.

Плавным движением она подносит нож ко рту и, не отводя от меня взгляда, проводит языком по лезвию. Надеюсь, появившаяся на ноже кровь – всего лишь плод моего воображения. К горлу подступает тошнота. У нее что, совсем крыша едет? По Вериному лицу блуждает непонятная улыбка. Она присаживается на край кровати и подносит нож ко мне. Очередные слова возмущения застревают в горле – судя по всему, следующая кровь будет моей. Я напряженно наблюдаю за медленным путешествием лезвия ножа от кончиков пальцев моей правой руки по запястью вниз. Пока он только скользит по рукаву балахона, не оставляя ни следов, ни боли. Но с Веры станется. Зная ее причуды, я не уверен, что этим все и закончится.

Вслед за ножом Вера ведет по мне рукой, поглаживает, пощипывает, догоняет нож, надавливает на него сверху, но тут же отпускает, отводит руку назад. Она наклоняется ко мне и, не прекращая опасной игры, начинает покусывать руку, больно даже через балахон. Как змея вползает на меня и садится сверху. Давление ножа, скользящего то вниз, то вверх по балахону на груди, становится все ощутимее.

– Ве-е-ра… – предостерегающе шепчу я.

– Тшш… – прикладывает она палец к моим губам.

Хмурюсь, и она вдруг крепко зажимает мне рот.

– Ммм!!!

Нож резко уходит вниз, с треском вспарывая ткань. Я дергаюсь, пытаюсь скинуть Веру с себя. Она же с горящими от возбуждения глазами, с взлохмаченными волосами, налегает на меня, впивается коленками, словно шпорами, в бока, и, не отпуская мне рот, ловко поддевает ткань и неспешно рвет ножом балахон.

– Предстань предо мною, о великое отродье Бездны, и яви свое присутствие. Все мысли устремила я на раскаленный шпиль… – шепчет она, нож мелькает совсем близко от моего шпиля, который, на удивление, гордо смотрит вверх, невзирая на грозящую опасность, – что светится вожделением, присущим мгновениям его увеличения, и страстно вырастает в своем набухании.

Она вжимается в меня так, что становится трудно дышать. Трется всем телом, режет ткань, умудряясь не поранить и не пораниться, кусает, карябает меня. Каждый изгиб, каждая округлость ее девичьего тела выхватывается огоньками свечей из темноты.

– Пошли же вестника чувственных наслаждений и облеки непристойные проекты моих темных желаний в форму будущих деяний и поступков. С шестой башни Сатаны да пребудет знак, что воссоединится с теми, что пылают внутри и подвигнет плотское тело, возжеланное мною.

От балахона остались одни лохмотья, я лежу почти голышом. Накидка с Веры уже давно сползла. Ее звериные ласки становятся все чувственнее и оттого приятнее, а бормотание начинает казаться чем-то само собой разумеющимся.

– Идите же в пустоту ночи и пронзите сей разум, что ответствует мыслями, ведущими к преданию развратом.

Произнеся эти слова, Вера бросает на меня вопрошающий взгляд и разжимает мне рот. В воздухе повисает пауза. Вера смотрит на меня. Она чего-то ждет.

А! Нож больно утыкается в бок. Мой черед? Я тянусь к ней губами, но она опять тыкает меня ножом. Чего прицепилась-то? А! Текст, она ждет от меня текста.

– Мой скипетр пронзает, – неуверенно говорю я и смотрю на Веру. Она кивает.

– Мой скипетр пронзает! – говорю я немного громче. Роль темного жреца выходит у меня, откровенно говоря, неважно. Я чувствую себя овцой, на которую какой-то шутник натянул волчью шкуру.

Вера опять кивает. Молчу. Полностью бумажку я не читал, поэтому, что говорить дальше, не знаю.

– Пронзающая сила моей злобы… – едва слышно подсказывает Вера. Ее серьезное выражение лица никак не вяжется с белибердой, которую она произносит.

– Пронзающая сила моей злобы… – как попугай, повторяю я.

– Да разрушит святилище сей души…

– Да разрушит святилище сей души…

На моем лице расплывается улыбка. Полуголая Вера сидит на мне, распятом на кровати как на кресте, и суфлирует какое-то сатанинское заклинание. Сбоку свечи на табуретках, сверху пентаграмма. Расскажи кому, никто не поверит.

– …души коей не достает вожделения!

От театрально-устрашающего голоса Веры становится еще смешней.

– Души! – повторяет она. – Коей не достает вожделения!

– Души, – не выдержав, фыркаю я. – А-а-ай! Вожделения!

Нож с силой утыкается мне вбок. Идиотка! Так ведь и проткнуть не долго.

– И, как сеется семя, – наклонившись ко мне, говорит Вера.

Да ну тебя! Поиграли, надо бы и делом заняться

– И, как сеется семя, – повторяет Вера, нож впивается в бок все сильнее.

– Сеется-сеется, – мученически упрямясь, говорю я.

– И, как сеется семя!

А-а-ай, больно же! Вот заладила.

– И, как сеется… семя!

Ладно, будь по-твоему. Поиграем еще пару минут, а потом уж никакие веревки меня не остановят. Изобразив покорность, я говорю:

– И, как сеется семя.

– Так ее фантазии…

– Так ее фантазии…

– Да закружат сей разум, оцепеняя его до беспомощности сообразно моей воле!

Я в точности повторяю все ее слова.

– Во имя великого бога Пана да предстанут мои тайные мысли в виде движения желанной мною плоти! Шемхамфораш! – громко и быстро произносит Вера. ПАМ! И наклонившись к полу, бьет по гонгу.

– Во имя великой Шлюхи вавилонской, и Лилит, и Гекаты да будет мое вожделение удовлетворено! Шемхамфораш!

Она накидывается на меня с такой силой, что все ее прежние ласки просто меркнут в свете новых ощущений. Дальше все напоминает лишь сон, во время которого происходящее видится мне каким-то кусками, вырванными из общей картины. Вот красное покрывало кровати, смятое нашими телами и мокрое от нашего пота. Вот безумный взгляд ее широко открытых глаз, мой язык внутри нее. Вот развязанные Верой веревки, мои освободившиеся руки и пальцы, ласкающие ее твердые соски, вот ее острые ногти, царапающие мою грудь. Картинка вращается, удаляется, пропадает, снова приближается. Теперь Вера уже подо мной, ее ноги на моих плечах, и мы двигаемся с такой силой, что скрипит кровать. Кто победит?

Во время этой борьбы в постели Вера требует несвойственной мне жесткости. Просит унижать ее, то и дело повторяя «Трахни меня, как суку!», «Сделай мне больно!» или «Порви меня!». Своими длинными острыми ногтями она прокладывает все новые борозды на моей спине, больно, но не до крови, впивалась зубами в мое тело. Уткнувшись в мою мокрую шею, она сдавленно кричит, умоляя, чтобы я вывернул ее наизнанку. Что мне еще остается делать?

Я стараюсь, как могу, но ей не нужны мои половинчатые старания. Видимо, не проснулся еще во мне тот зверь, которого хочет видеть Вера в эту ночь.

В конце концов, когда часы бьют четыре утра, я сдаюсь и в изнеможении падаю на кровать. Свечи уже давно выгорели, а я этого даже и не заметил. Вере, похоже, все мало, и она еще некоторое время терзает мою выдохшуюся плоть, но вскоре прекращает это бесполезное занятие.

«Курить, что ли, бросить? Иначе не видать мне настоящего секса», – мелькает в голове тревожная мысль.

– Итак, свершено! – раздается рядом Верин торжественный голос.

И я засыпаю.

Дзи-и-инь! – противно заверещал звонок. Я открыл один глаз. Дзи-и-инь!

Кого еще там принесло? Вера лежала под одеялом, в моих объятиях, и я не на шутку разволновался, что это пришли Толик с Денисом, решившие так не вовремя меня навестить. Главное, успеть к двери раньше Веры.

Осторожно отодвинув свою любимую, я не почувствовал ее веса. «Любимая» была легче перышка. Дзи-и-инь!

Сдернув одеяло с Веры, я обнаружил противную, губастую резиновую куклу, чьи руки и ноги торчали в разные стороны, а на пышных грудях красовались блиновидные ареолы сосков. Не считая призрачного запаха отгоревших свечей, в комнате было чисто. Никаких плакатов, надписей на стенах, свечей – все как прежде. Кукла – это единственный намек на вчерашнее безумие.

Я брезгливо отодвинул ее. Дзи-и-инь!

– Да иду, блин, иду! – крикнул я, поднимаясь с кровати, и почувствовал еще один намек, болезненно ноющий между ног.

– Вставай, вставай, вставай! – бубнил Толик из-за двери.

Я открыл дверь, а он, потеснив меня, прошел в прихожую и глянул в зал.

– Ну ты куда? – возмутился я такой наглости.

– Ты бы для начала трусы одел, Пашок, – поджав губы, заметил Толик. – Совсем тебя Верка затаскала – на учебу опаздываешь!

Быстро ретировавшись в комнату, я одел трико. Мда, торможу.

Но с ним-то что? Можно подумать, я в первый раз опаздываю на занятия. Тем более, Толик, насколько мне помнится, никогда не беспокоился по поводу учебы. Школа воспитала у него стойкое отвращение к любому виду академических знаний. Может, он решил исправиться и взять надо мной шефство?

– Чё там у вас вчера было? – спросил Толик, спускаясь по лестнице впереди меня.

– А ты откуда знаешь?

Пошатываясь, я семенил за ним. Чувствовал я себя неважно.

– Разведка, чё хочешь! А если серьезно, мы с Дёнькой вчера Верку видели. Едем к тебе, глядим, она по дороге прётся, прикинь да?

– И? – спросил я, пытаясь прикурить на ходу.

– Чё, «и»? Прётся, а в руках две здоровущие сумки со всякой лабудой тащит.

– Какой лабудой?

– Да всякой. Двухлитровая бутыль колы, ноги, кажись, от манекена, курица черная, какая-то ваза в пакете и огроменная куча свечей. Только не говори, что вы колу при свечах хлебали, извращенцы!

Перед глазами возник образ серебристого кубка с надписью.

– Похоже, хлебали.

– Гы! – недоверчиво ухмыльнулся Толик.

– А как вы это в сумках-то углядели? – спросил я.

– Дык, просто. Она чуть ко мне под колеса не попала. Уронила сумки от испугу, видать, а барахло-то все и вывалилось.

– Она вас видела?

– Это навряд ли. Было темно, а ее еще фарами слепило. Она просто стала свои манатки сгребать, даже к нам не повернулась.

– А твои номера? Ведь, наверняка, она их еще помнит.

– Ни фига, ей не до того было, она так озабоченно шмотье собирала. Дёня еще фафакнул разок. Я сначала в лоб хотел ему дать, а когда понял, что он прикалывается, простил, обрулил ее по-быстрому. Чё зря девку-то пугать?

Мы уже вышли из подъезда и подходили к Толиковой девятке. На переднем сиденье справа вольготно развалился Денис. Ноги он положил на приборную доску, руку с дымящейся сигаретой высунул в форточку. Быстро же он освоился.

Сегодня было тепло, светило солнце, поэтому он оделся в серые джинсы и свободную зеленую кофту с большими круглыми дырками по всей груди. Нет, дырки не от изношенности – кофта была новая. Просто модель такая. Увидев нас, Дёня оживился.

– Ноги! – грозно скомандовал Толик.

Тот поспешно принял сидячее положение. Ага! Значит, не так уж и освоился.

– Еще раз закуришь в салоне, бычок затушу прямо в глаз, – предупредил мой одноклассник и залез внутрь.

Деня быстро выбросил недокуренную сигарету, я последовал его примеру и влез на заднее сиденье.

– Про Веру рассказал? – обратился Денис к Толику.

– Ага, – ответил тот и повернул ключ в замке зажигания. Машина заурчала.

– И?

– Я те чё, секретарь? Возьми да сам у него спроси!

Денис повернулся ко мне.

– Вам как, все по порядку? – съязвил я.

– Давай! – хором ответили они, и машина рванула с места.

Упомянув Верину записку, я рассказал им о приключении на кладбище и вкратце, без интимных подробностей, о сатанинском ритуале. Но Дёне с Толиком и этого хватило. Они смотрели на меня завистливыми взглядами, хотя старательно делали вид, что ничего особенного в моей истории нет.

– Говоришь, так и орала «трахни меня, как суку»?! – вдруг спросил Толик. – А ты чё, ничё не сделал?

– Да сделал, но…

– Не-е-е, тут я бы ей всадил по самые помидоры, – мечтательно заявил он, следя за дорогой. – Такой случай! А ты лопухнулся.

Я хотел было опять возразить, но Денис опередил меня:

– Не всадил бы.

– Чего? – Толик угрожающе посмотрел в его сторону.

– Не всадил бы, говорю. Уверен, что тебе она такое не устраивала.

– Не устраивала, – нехотя подтвердил Толик. Наверное, он посчитал это камнем в свой огород. – Зато другое устраивала.

– Правильно! – сказал Денис. – Другое. То-то и оно. У Паши одного недостает, у тебя другого. Все мы с дефектами, по ее мнению. И играет она соответственно.

– Чё у меня еще там недостает? Все у меня на месте.

– Да на месте, на месте. Дело не в этом. Я просто пытаюсь найти логику в ее поступках. Почему с Пашей она ведет себя именно так, а с нами вела себя совсем иначе.

– Какую на фиг логику? – раздраженно буркнул Толик и прибавил газу.

Мне наоборот стало интересно. Я даже наклонился вперед, ожидая услышать чуть ли не откровение.

– Не знаю пока. Есть некоторые идеи, но… всему свое время.

Чтобы немного прояснить ситуацию, я спросил:

– А в чем мы дефектные?

– В разном, – задумчиво сказал Денис. Может, он побаивается говорить при Толике? Не поймет, еще того и гляди, на грубость нарвешься. – Неудачные особи, одним словом.

– Кто? – быстро отреагировал тот.

– Особи неудачные.

Денис осекся, но через мгновение его лицо приняло привычное самоуверенное выражение, и он усмехнулся:

– Помните, я про куклу говорил? Так вот, пеленала она, воспитывала нас, кукол, но все без толку. Поэтому и выкинула. Точно! Все мы выкидыши Веры.

– Дура она, – подытожил Толик, бросив мимолетный взгляд в мою сторону. – О! – вдруг воскликнул он. – Чё это ты еще нацепил?

Удерживая руль одной рукой, он ткнул пальцем мне в грудь.

Я совсем не заметил, что у меня на шее вместо цепочки болтается вчерашний амулет.

– Бафомет! – воскликнул Денис и протянул руку.

– Он самый.

Я снял амулет с шеи и передал его Денису. Вертя его в руках, он посмотрел его на просвет и даже попытался прочесть надписи на обратной стороне.

– Ну, и зачем он? – со скукой спросил я.

– Раньше его использовал Орден Тамплиеров для представления Сатаны.

Мы с Толиком переглянулись. И откуда он все знает?

– Дёнь?

– А?

– Это что же, ритуал настоящий был?

– Да ну, ерунда, – ответил Денис, продолжая рассматривать амулет. – Интересно, где она его взяла?.. да знак на западной стенке… – отрешенно пробормотал он.

Я продолжал вопросительно смотреть на Дениса. Он насупился и пояснил:

– Она тебе устроила имитацию ритуала сексуального приворота. Но вы и так с ней спите, поэтому я делаю вывод, что она преследовала другие цели. Да и сатанисты вы, мягко говоря, ненастоящие. Кроме того, сатанинские ритуалы не исполняются под тибетскую храмовую музыку.

– Что?

– У тебя играла запись церемонии секты Друп-пе-ка-гуи. Известная вещица.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю.

Черт, да откуда он все это взял? По моим описаниям точно не догадался бы.

– Хочешь услышать мое мнение? Ты видел лишь жалкую пародию, списанную с книжки. Я собственноручно нашел ее в Интернете и распечатал Вере, когда мы с ней еще встречались.

Мы с Толиком ошалело посмотрели на него. Толик спросил:

– Не понял! Так это ты учил ее такой фигне?

– Ну, что ты в самом деле, Толик, учат в школе. Разве можно учить любимого человека? Можно только воспитать в нем какие-то определенные интересы.

– Воспитатель хренов! Отдуваться-то теперь Пашке.

Дёня промолчал. Покрутив амулет в руках еще несколько секунд, он буркнул что-то типа «а, все равно ненастоящий» и отдал его мне. Я сунул Бафомет в карман и уставился на дорогу.

Толик умело управлял машиной, но постоянно превышал скорость. Я специально следил за знаками. Поднявшись в гору, мы завернули у Дома книги, пронеслись мимо Оптового центра и вскоре повернули к Областному департаменту статистики.

– А имеет ли хоть какой-то магический смысл Верин ритуал? – заинтересованно, но не без иронии, спросил я Дениса.

– Сомневаюсь. Вообще, слабо верится в такие вещи, но даже, если они возможны, Вера совершила ряд принципиальных ошибок. Подозреваю, что она допустила их для большей зрелищности.

Денис, похоже, многое недоговаривает, подумал я. Темная личность.

– У тебя, Дёнь, наверно, тоже, не все дома, – высказался Толик. – С чего это ты вдруг сомневаешься, что такой маскарад – полная туфта.

– Толик, мир сложен и многолик, – поучительно и с напускной усталостью в голосе заметил Денис. – Прочти или, на худой конец, попроси кого-нибудь пересказать тебе биографию основателя официальной церкви Сатаны, Антона Шандора ЛаВея.[5] Это он придумал все тонкости проведенного Верой ритуала. Тогда поймешь, в чем дело. Если его заклинания не действуют, то как объяснить тот факт, что все его враги трагически уходили из жизни? Слишком много совпадений. Слишком!

– Да, киллеров чувак нанимал, и все дела, – у Толика было свое мнение на этот счет.

– Нонсенс, – похоже, Дениса совсем не интересовал криминал.

Я задумался на секунду и задал еще один мучавший меня вопрос:

– Денис, а что означают слова «Итак, свершено».

– А значит, все, Пахан, встрял ты конкретно. Теперь она тебе Омена родит! – довольно заржал Толик. Мы уже подъезжали к университету.

– Ничего они не означают. Просто, это один из этапов ритуала. Вера старается придерживаться правил, – ответил Денис без тени насмешки.

– А «шемхамфораш»?

– «Да здравствует Сатана».

– БАААЛЯЯЯЯ!!! – заорал Толик.

Он вдавил педаль тормоза в пол, дико завизжали шины по асфальту. Несмотря на пристегнутый ремень безопасности, Дёню кинуло на приборную доску, а я больно ткнулся головой в его сиденье.

Впереди, изогнувшись перед капотом, замер мальчишка лет десяти. Всего несколько жалких сантиметров отделяли его от машины. Малиновая куртка, шапка с помпоном, испуганный и виноватый взгляд. Придя в себя первым после шока, он пустился наутек.

– Урод, бля! – выкрикнул Толик, вылезая из машины.

Проходящие мимо люди, остановились, наблюдая за удаляющимся мальчишкой и разъяренным Толиком. Тот, погрозив кулаком вслед виновнику потенциального ДТП, сплюнул и залез обратно в салон. Тяжело дыша, он посмотрел на Дёню, который потирал будущую шишку на лбу.

– Еще кто произнесет такую херню в моем автомобиле, будет пешком топать. Всем ясно?

– Толик, – начал Денис, – не думаешь же ты всерьез, что…

– Всем ясно? – не скрывая злобы в голосе, переспросил Толик.

Его взгляд не сулил ничего хорошего.

– Да, конечно, – пожав плечами, согласился Дёня.

Толик перевел взгляд на меня, и я кивнул в ответ.

– Сука! До сих пор ноги трясутся, – добавил он, и мы потихоньку тронулись с места. Университет был метрах в двухстах отсюда.

Пока мы ехали, я, кажется, понял слова Дёни, о том, что все мы для Веры разные. Денис олицетворяет собой ум, Толик – силу. Взять хотя бы недавнее происшествие на дороге, в нем есть и Толика вина – несся как угорелый. Но ведь успел, остановился вовремя! Иначе сбили бы пацана или сами куда-нибудь врезались – машин кругом полно, центр города все-таки. К тому же, это стресс, а он уже успокоился. Или очень хорошо скрывает свое волнение. Так или иначе, это признак силы.

И вообще, Толик – человек экстренных ситуаций. С самого детства он попадал в такие истории, которые мне и не снились. То со «старшаками» подерется, а потом неделю в больнице лежит, то из окна на спор выпрыгнет. А однажды он позвонил в милицию и сообщил о заложенной в школе бомбе. Помню, его родителям пришлось выложить кругленькую сумму за день внеплановых каникул. Но все это в прошлом. Теперь он подрос, возмужал, и сам зарабатывает себе на жизнь. Уверен, что за последнее время она стала еще более насыщенной и интересной.

Что касается Дениса, он догадлив, эрудирован, разбирается в тонкостях человеческого поведения. С его философским складом ума можно далеко пойти, если избавиться от заносчивости. Ведь, что ни говори, а он мозги нашей случайной компании.

А я? Ни рыба, ни мясо. Что Вера нашла во мне?

Глава тринадцатая

Анализ и расшифровка

– А это еще зачем?

Я вертел в руках небольшой мобильник. Простой дизайн – корпус цвета «серебристый металлик», боковины отделаны темно-синим пластиком. Ericsson.

– Бери, бери, пока дают, – улыбнулся Толик.

Он как всегда заскочил «на пять сек», чтобы, собственно, и вручить мне этот агрегат. На этот раз он был один, без Дениса.

Поднеся телефон ближе, я попытался разглядеть рисунок, горевший на тускло-зеленом экране, но в этот момент трубка разродилась незамысловатой мелодией. От неожиданности я чуть не выронил ее из руки.

– Нажимаешь вот сюда, – Толик указал пальцем, – и базаришь.

Я так и сделал.

– Ну что, уже получил презент? – услышал я голос Дениса из трубки. – Привет!

– От вас не отдохнешь, – наполовину шутя, ответил я. – Получил, да только не понял зачем.

– Толян тебе все объяснит, а у меня тут важные дела. Он еще там?

– Здесь он.

– Передай ему телефон, дружок.

Маленькая трубка исчезла в лапе Толика.

– Ну? Сегодня? Чё так часто? Не, сегодня никак. Давай завтра, после девяти подкатывай. Ага. Откуда я знаю какая? На месте выберешь.

Он отключил трубку и отдал ее мне. Затем вытащил из коробки зарядное устройство и объяснил, как им пользоваться.

– Понял? – спросил он, закончив с объяснениями.

– Понять-то я понял, ты мне лучше скажи, зачем оно все?

– Это Дёнька придумал. Хоть и додик он, а башка у него варит. Короче, если Верка будет тебе еще чё устраивать, и ты вдруг вляпаешься в какую фигню, сможешь позвонить мне или ему. За помощью, так сказать. Все же вместе мы скоре ее одолеем. Такие вот, Пашка, дела.

Неплохо, конечно, ходить с мобилой, но мне такое удовольствие не по карману. Я об этом ему так и сказал.

– Не, ну ты чё? – обиделся Толик. – Я чё, про деньги чё спрашивал? Ни фига, считай, что это за счет клуба Верочкиных выкидышей. Все схвачено, за все заплачено.

Меня уже некоторое время подмывало спросить Толика, и на этот раз я не удержался:

– Скажи, кем ты работаешь?

– Ну, по документам, – последнее слово он произнес с ударением на «у», – я числюсь сторожем в сауне.

– А по настоящему?

Вместо ответа на его лице расплылась широкая и совсем не добрая улыбка. Понятно.

В институте заметили, что я разжился мобильником, и на целую неделю я стал объектом внимания и по совместительству поводом для юмора. Меня спрашивали, давно ли я приторговываю трупами с анатомички. Интересовались, почем нынче донорские органы. А один остряк даже предложил мне купить его родного деда. Вместе с орденами, поэтому так дорого, сказал он.

Многие из моих одногруппников давно уже имели сотовые телефоны, кое-кто даже ездил на собственном автомобиле. Какое им дело до того, что есть у меня? Неужели такова природа человеческой зависти, что она не дает покоя, когда кто-то беднее тебя завладел вещью, ранее доступной лишь тебе? Но это же глупо. В любом случае, я не стал объяснять, откуда у меня появился Эрикссон. Пусть гадают.

Гораздо больше хлопот мобильник представлял для меня дома. Разумеется, Верочка не должна была знать о нем, иначе бы возникли вопросы, а я бы не смог объяснить, откуда у простого студента мединститута без особых средств к существованию сотовый телефон. Поэтому мне приходилось выключать и прятать его всякий раз, когда она наведывалась ко мне домой. Кроме того, я побаивался оставлять трубку в квартире и поэтому постоянно носил ее с собой. Имея ключи, Вера могла пожаловать в любое время, и, не будь меня на месте, она могла бы обнаружить ее. Ведь в однокомнатной квартире много не спрячешь. Конечно, я надеялся, что она не шарится в моих вещах, когда бывает дома одна, но рисковать все равно не стоило.

Таким образом, первое время аппарат приносил больше хлопот, чем пользы, но расставаться с ним я не собирался.

Почти каждый день я заглядывал в свой дневник, на страницах которого мог подолгу рыться в событиях прошлого, пытаясь представить, что могло произойти, если бы в определенные моменты я действовал иначе. Хотя, если бы да кабы…

Как и в случае с путешествием по карнизу, когда я спас Веру, она сделала вид, что не помнит о ритуальном вечере, вовлекшем в себя оккультное и сексуальное.

– Что? – спросила она, когда я напомнил ей о безумном спектакле. – Ты не приболел, случаем? С каких это пор я стала увлекаться такой ерундой, как сатанизм? Окстись, мальчик.

Вот и весь разговор. Впрочем, это никоим образом не отразилось на нашем времяпровождении. Мы все так же гуляли по вечерам, когда были свободны, хотя теперь темнело довольно рано, да и погода была не в радость – промозглая и холодная. Секс оставался по-прежнему великолепным, но он не обладал животным духом того вечера.

Честно говоря, пережитые события я и сам помнил довольно смутно. Меня даже начали терзать сомнения, а не подсыпала ли Вера чего в Кубок экстаза или в бутылку с водкой. Во-первых, я выпил совсем немного, чтобы в памяти все так затуманилось. Во-вторых, у меня сложилось впечатление, что я слишком долго занимался сексом, если, конечно, то, что происходило между нами, можно назвать просто сексом. Очень долго, учитывая, что я заснул после четырех утра. Нет, я здоровый парень, и с потенцией у меня все в порядке, но у каждого есть свои пределы, а в тот вечер я их явно преодолел. И даже не заметил. Боль в промежности на следующее утро выразительно говорила об этом. Неужели это был какой-то афродизиак[6]?

Вопросы, вопросы.

Не зная, к кому еще обратиться, я решил позвонить Денису. Так как он не назвал мне номер своего домашнего телефона, если тот у него вообще имелся, пришлось позвонить на сотовый.

После четвертого гудка, мне ответили непродолжительным «кхм» – Денис прочищал горло, а затем:

– Здравствуй, здравствуй, Павел. Все ждал, когда ты мне позвонишь.

– Здравствуй. Откуда ты знаешь, что это я?

– На табло телефона высвечивается номер звонящего, – пояснил он, – а твой номер мне, безусловно, знаком.

– Понятно, – вздохнул я.

– Ну, говори, с чем пожаловал, что тебя тревожит.

А что меня еще могло тревожить в эти дни?

– Вера, Вера. Все… – начал было я, укладываясь на кровать, но остановился. – Денис, подожди. Может, по обычному телефону поговорим? А то разговор долгий, и по сотовому болтать накладно.

– Накладно? – удивился он. – Ты разве платить будешь?

– Нет, но все равно как-то…

– Да ну! Тебе сотовый за тем и дали, чтобы по нему разговаривать.

– Ну смотри, тебе видней, – недоверчиво заметил я.

– По делу можешь говорить не стесняясь, – успокоил он. – Так что там насчет Веры?

– Веры? Гм… Я никак не могу ее понять.

– Еще бы, это далеко не каждому под силу, – заметил Денис. – Но мы стараемся.

– Не знаю, получится ли что у нас. Вот скажи, ты все-таки с ней раньше встречался, знаешь об опыте Толика, теперь тебе известно и обо мне. Получается, что из нас троих ты знаешь о ней больше всех. Объясни мне, зачем ей все это надо?

– Ты говоришь о ее методах или о том, что она делает с тобой?

– Нет, я пытаюсь понять, чего она добивается. Все-таки это происходит неспроста.

– Конечно, неспроста. Но ты зря отказываешься от понимания того, что и как она делает. Ведь это неразрывно связано с тем, зачем она это делает.

– Ну и объясни мне тогда, раз тебе это известно!

– Получается, зря я тебе тогда, на балконе все втолковывал? Зря выдавал эрзац ее философии?

Меня немного раздражали менторские нотки в голосе Дениса, но, как говорят, жизнь заставит, и гусаку поклонишься.

– Зря, не зря, но мог бы и доходчивее объяснить. А то нам медикам за философами не угнаться, – неудачно съязвил я, на что он лишь усмехнулся

Я представил его самодовольную физиономию в этот момент.

– Ну конечно, мой дорогой, только давай обо всем по порядку.

– Давай, но сильно, все равно, не рассусоливай. Что бы ты там не говорил, сотовая связь – дорогое удовольствие.

– Ага, особенно тому, кто звонит.

– Что?

– Да нет, это я так. Позволь начать с вопроса. Как ты себя чувствуешь во время очередного Верочкиного приступа?

Приступ? Он называет это приступом? Толик называет это, кажется, выгибонами. Я – номерами. Хотя, по идее, «приступ» – слово из врачебного лексикона. Странно слышать его из уст философа.

– Как дурак, вот как я себя чувствую.

– Ну, этим ты никого не удивишь. Вера умеет заставить мужчину почувствовать себя не в своей тарелке, если не сказать хуже. Ты лучше попробуй вспомнить все ее приступы и дать одну оценку происходившему, пригодную сразу для всех случаев. Не торопись с ответом, потому что это важно для твоего дальнейшего понимания.

– Хм. Даже не знаю. Может, я подумаю и перезвоню?

– Нет, давай так. Я подожду.

Послушавшись его, я закрыл глаза и попытался окунуться в прошлое. Итак, знакомство. Затем первый секс, яркий и неповторимый, включая недоразумение с мамой. Пара месяцев, заполненных разговорами и изредка странными выходками, но ничего такого, что может сравниться с событиями последних недель. Первый серьезный номер Вера отмочила в ночном клубе. Я вспомнил подвыпившего Лешика, танец с Верой, танец с незнакомкой, уговоры принять ее в наш круг. Для чего, понятное дело. Я помню ее глаза – внимательные, изучающие, ждущие ответа.

Затем случай с Мариком, которому я помогал. Кажется, помог. Только потом накричал на Веру, и поэтому она от меня сбежала. Но ведь меня всегда учили, что главное – это не слова, а поступки. Получается, я все-таки помог Марику. Он отсиделся в моей квартире, а это ему и требовалось.

Далее случай с карнизом дома, когда Вера чуть не свалилась вниз. Чутье подсказывало мне, что все это не было нарочно подстроено. Точнее, сама опасность, грозившая ей, не была подстроена. Не будет же человек рисковать жизнью только ради того, чтобы сыграть очередной, пускай не совсем нормальный, но все же спектакль. Даже Вера. С другой стороны, у меня сложилось впечатление, что она явно ждала того, что я найду ее. Вот только само путешествие по карнизу было не совсем таким, каким она его представляла.

И, наконец, события прошлой недели. Точнее говоря, одного единственного вечера. Сначала мое посещение кладбища, затем дурацкое представление, перешедшее в сексуальную оргию с мазохистическими нотками.

Итак, что было общего во всем этом и в моей оценке? Безумство, вот что!

Но это не ответ. Я попытался найти общее в цепочке событий. Через полминуты я выдал неуверенный ответ:

– Мне кажется, всякий раз она что-то ждет от меня, чего-то добивается.

– Ты недалек от истины. Только ждала и добивалась чего-то она не только от тебя. Так он мучила и меня, и Толика. И опыт у нас во многом сходный.

– То есть, она тебе тоже устраивала секс с Сатаной?

– Нет, – судя по голосу, Денис улыбнулся, – кое-что похуже. Она трахнула меня в церкви на глазах у всех.

– Что? То есть, как это?.. Хотя можешь не рассказывать.

– И не собираюсь. Тебе хоть повезло в том, что вас никто не видел, а у меня там такое было… Впрочем, я стараюсь не вспоминать об этом случае.

Могу себе представить. Или не могу? Денис большой любитель все приукрашивать, и не стоит слишком уж уши развешивать. Однако надо признать, Вера всегда придумывает что-нибудь из ряда вон выходящее. Мне бы такое в голову точно не пришло.

– Но, возвращаясь к нашим баранам, хочу сказать, что все приступы Веры, по сути дела являются одним и тем же.

Он выдержал театральную паузу.

– Все это суть тесты.

– Какие еще тесты?

– Паша, она проверяет тебя так же, как проверяла до этого нас.

В его словах был намек на окончательный ответ, но я все еще не до конца понимал, о чем он говорит.

– Что она могла проверять во мне?

– О майн гот, да все что угодно. Например, тот вечер в ночном клубе. Весь этот спектакль преследовал одну цель – испытать твою силу воли. Она подкинула тебе весьма аппетитную приманку. Еще бы! Секс втроем. Какой нормальный мужик откажется от этого?

– Я же отказался, – растерянно произнес я.

– Да, и тем самым прошел тест.

– Но я не знал, что это тест.

Неужели он прав? Я столько размышлял над записями в своем дневнике, но этого не увидел.

– Так Вере именно это и нужно. Ведь знай ты, что это тест, результатам уже нельзя было бы доверять. А так, полная аутентичность.

– Чего?

– Достоверность, подлинность, – пояснил Денис. – Кстати, ты так и не сказал, почему отказался от менаж а труа[7]?

Я примерно догадался, что это значит.

– Просто, это было… неправильно.

– Подумаешь, неправильно. Мы живем в свободном мире и вольны делать все, что захотим, – сказал он, и я подумал, что еще совсем недавно он говорил о свободе совершенно противоположное. Как это там у философов называется? Диалектичность мышления, что ли? Денис продолжил: – А ты-то наверняка хотел секса втроем и думал об этом.

– Да, думал. Но думал членом, а не головой.

– Иногда это одно и то же, – как-то нервно рассмеялся Денис.

– Тогда мне это не объяснить.

– А мне этого не понять.

Значит, Дёня провалил свой тест на силу воли, злорадно подумал я.

– Ну, а с Мариком что?

– Это проще простого. Сострадание, желание помочь ближнему своему.

Да, в этом есть смысл.

– В таком случае я не совсем понимаю, что было дальше. Вера сбежала от меня, несмотря на то, что я помог Марику. Пусть поворчал на нее немного, но раз она проверяла сострадание, то уж мои справедливые упреки могла бы и стерпеть. Получается, я все-таки не прошел тест?

– Конечно, нет. Ты согласился ради нее, но дал ей понять, что при первом удобном случае готов повесить всех собак на этого Марика. Это значит, что ты так и не поверил в его невиновность. А о каком сострадании можно говорить, если ты считаешь, что человек виновен?

– Ясно, – буркнул я, переварив его слова.

– Кстати, она не ушла от тебя на самом деле. Вспомни, это был очередной тест.

– Ты уверен?

– А ты сомневаешься? Мне, например, до сих пор непонятно, как ты умудрился ее разыскать. Более того, я убежден, что это была чистая случайность.

– Может быть, ты и прав. Не важно. Ну а что с тем вечером на карнизе?

– Тоже несложно. Проверка храбрости.

– Да ну! И Вера сознательно рисковала жизнью, лишь бы проверить мою храбрость?

– Ничего она не рисковала. У нее, наверняка, имелась пара запасных вариантов. Да и никакой опасности в помине не было. Не такой она человек, поверь мне. Было темно, ты мог не заметить веревку или еще какое крепление, с помощью которого она держалась все это время.

– Но там ничего не было!

– Ты просто не видел, потому что она не хотела этого.

Я отказывался верить его словам. Уж слишком неподдельным представились мне эти события. Не могла Вера так искренне плакать, так вести себя. И потом, не было ни веревки, ни креплений, что бы там Денис не утверждал. Я же находился совсем рядом.

– Эй! – окликнул он меня. – Если ты думаешь, что все произошло случайно, так сказать, вышло из под ее контроля, то советую пересмотреть свои позиции. У нее все идет по определенному дурацкому, но продуманному до мелочей плану, и она не отходит от него ни на йоту. Все что происходит с тобой, пока она рядом, отнюдь не случайно, каким бы случайным и естественным оно ни казалось. Вера умело играет на чувствах и подтасовывает факты, у нее ложь на лжи. Ты никогда не узнаешь, где правда, если будешь принимать все, что она говорит и делает, на веру. Никогда!

Я заколебался.

– Безусловно, это не помешает вашим отношениям. Но, как говорится: «Если ты хочешь отдыха – веруй, если ты жаждешь истины – ищи»[8]. И что? Нужен ли тебе такой «отдых», который в этом случае сплошной самообман? Хочешь ли ты быть марионеткой в ее руках, пушечным мясом? Вера любит себя и только себя. Согласись, она была застрахована от неудачи – она не могла упасть, а ты мог. Она была готова ко всему, а ты шел на свой страх и риск.

Очень похоже на правду и, наверное, Денис дело говорит. Но устроить это сознательно? Способна ли Вера на такое? Нет, лучше пока не решать ничего на этот счет.

– Ладно, поехали дальше. Что скажешь по поводу последнего номера?

– Тут я сам точно не уверен, но, скорее всего, это была проверка терпения.

– Не понял.

– Терпение, терпение, – раздраженно повторил Денис. – Ведь ты знал, что этот вечер закончится хорошим сексом.

Ну, я бы не назвал это просто хорошим сексом.

– Я не знал точно…

– Чушь, Вера с самого начала… А! Ты все равно не поймешь. Записку еще не выбросил?

– Какую?

– Пашок, ты всегда тормоз или просто сегодня день такой?

Раз, два, три. Дыхание ровное, спокойное.

– Нет, обычно я еще хуже. Какая записка?

– Которую тебе оставила Вера. Та, в которой говорилось о кладбище.

Я достал дневник, посвященный Верочке, и раскрыл его на последних страницах, среди которых лежала та самая записка.

– Ну, здесь она.

– Теперь, читай только те слова, которые она написала крупными буквами.

– Я хочу тебя твердым, раздвинь мои ноги и войди в меня, – прочитал я выделенные слова и как будто даже ощутил легкое возбуждение.

– Теперь понял, что она пыталась тебе сказать? Она не зря выделила их крупными буквами. Это попытка манипулирования с помощью НЛП[9], твой мозг, независимо от тебя, обратил внимание лишь на эти слова. И получил послание, которое Вера и хотела, чтобы ты получил. Она тебя запрограммировала, поставила цель или приманку, если угодно. Тебе оставалось только идти к ней. Такой метод рассеивания часто используют в рекламе.

– Ничего подобного. Ты сам мне говорил слушаться ее, именно поэтому я и не покончил со спектаклем, когда у меня была такая возможность.

– А теперь вспомни, только поэтому ли ты не отступился? Или, может, глубоко внутри ты все еще надеялся на то, что получишь свое удовлетворение?

Я попытался вспомнить события того вечера – теплый душ, балахон, записка со словами, которые я должен был произнести в нужный момент. Уже тогда я понял, о чем они, я понял, какой скипетр пронзит и что именно. Условия этой игры были приняты мной, потому что я догадывался, какой приз ждет меня в конце.

– Ну, допустим, – буркнул я. – А дальше что? К чему сам спектакль, зачем обязательно сатанизм? Да и секс был, даже для Верочки, не совсем обычный.

– Тут я пас. Возможно, она хотела проверить, можно ли сбить тебя с толку странностью и даже неприятностью обстановки. А может, хотела проверить, способен ли ты полностью отдаться чувствам, быть зверем в постели. Вспомни Алексея, вспомни, что он говорил про главный вопрос и вспомогательный. Ведь Вера может проверять несколько качеств за один раз.

– А ты как думаешь, что она еще проверяла?

– Послушай, я все-таки не гений!

Говори себе это почаще, Денис, и цены тебе не будет.

– Хорошо, у тебя есть идеи, почему она это делает?

Денис задумался.

– Кто ее знает, – ответил он через некоторое время. – Просто потому что она так хочет. Нравится ей издеваться над мужчинами, вот она и удовлетворяет собственное самолюбие.

– Может, и так, но ведь должна быть причина. Не родилась же она такой, в самом деле.

– Павел, – вздохнул Денис, – в мире постоянно происходят необъяснимые вещи. Совершенно нормальные, тихие с виду люди в один прекрасный день берут в руки автомат и в ближайшем Макдональдсе выпускают полную обойму в нескольких бедолаг, которым не посчастливилось оказаться там в этот момент. Самолеты ни с того, ни с сего разбиваются, не долетев до аэродрома. Про Бермудский треугольник я вообще молчу. Да, вероятно, в конечном итоге все имеет свое объяснение, но никто тебе не обещал, что на все вопросы в жизни ты получишь толковые и окончательные ответы. Считай, что Вера – это стихия. Она независимая ни от кого сила, кантовский ноумен, вещь-в-себе и, что гораздо важней для понимания, сама по себе. Тебе остается принимать ее или не принимать. Объяснить причину ее ненормального поведения ты все равно не сможешь.

Да, Денис красиво говорил, но только я не был согласен с тем, что Веру невозможно понять. Трудно, да, но не невозможно.

– Я не поверю, что ты не пытался когда-то сделать это сам, – не унимался я.

Денис снова замолчал на некоторое время.

– Пытался, – глухо сказал он.

– И что ты решил?

– Хочешь знать, почему Вера так поступает? Пожалуйста! Я считаю, что кто-то нанес ей обиду, глубокую сердечную рану, и теперь она мстит всем мужчинам из-за того единственного, кто обидел ее. Возможно, он был гораздо сильнее ее, а она не смогла ему этого простить, будучи избалованной девочкой, – на мгновение он затих, словно что-то вспоминая, но потом продолжил. – По крайней мере, это объясняет ее проверки и то, как она ставит в заведомо невыгодные условия испытуемого, а потом с удовольствием наблюдает, как тот совершает одну ошибку за другой. Так она убеждает себя в мысли, что все мужчины ничтожества.

– То есть и я ничтожество?

– Пока трудно сказать, ведь ты продержался дольше нас с Толиком, это факт. Думаю, что в ее глазах ты лучше нас.

– А в ваших?

Денис не ответил.

После этого разговора я иначе взглянул на Веру. Каждый ее поступок я теперь рассматривал как возможную подводную мину, ловушку, тест. Каждое слово, каждое действие я старался осмыслить – просто так она что-то говорит и делает или за всем этим кроется тайный смысл, который я должен разгадать? С Верой ни в чем нельзя было быть уверенным, и у меня начала развиваться самая настоящая паранойя.

Мне запомнился один такой случай. Холодным октябрьским утром мы ехали в троллейбусе – я в институт, она по своим делам, о которых мне, как всегда, доложить не соизволили. Все сидячие места были заняты, и мы ехали стоя.

Держась за поручни, я изучал лицо Веры, стоявшей вполоборота ко мне. Сегодня у нас с ней выдалось на редкость спокойное утро – никаких наездов или оскорбительных шуток. Она не уворачивалась от моих поцелуев, не заменяла их быстрым коитусом, не сопротивлялась моим объятиям. Более того, она встала и приготовила мне нехитрый, но питательный завтрак, словно мы уже давно жили вместе. Муж и жена, идиллия. После завтрака мы дошли до остановки, дождались троллейбуса, до отказа набитого людьми, и вот мы едем.

Я внимательно изучал каждую черточку ее лица, освещенного морозным солнцем, лучи которого проникали сквозь окна троллейбуса. Время от времени она ловила мой взгляд на себе и тогда отворачивалась. Но не надолго. Вскоре она снова смотрела на мелькавшие мимо дома, улицы, голые деревья, и снова перехватывала мой взгляд. Наконец, Вера заулыбалась, а через некоторое время уставилась на меня в ответ. Завязалась игра в гляделки, которая неизвестно к чему бы привела, если бы не сидящие неподалеку гопники.

Этим «детям улиц» уже перевалило за двадцать, и они уже не вписывались в категорию безобидной дворовой шпаны. Один выделялся своими золотыми зубами, руки второго украшала уродливая синева – татуировка в виде перчаток – которая покрывала большую часть кожи, захватывая и сбитые костяшки. Они занимали сиденье в двух рядах от нас, и уже продолжительное время довольно громко разговаривали между собой. Хотя разговором я затрудняюсь это назвать. Поток мата, жаргона, междометий и хриплого петушиного гогота, который всякий раз действовал на нервы. Лица людей, стоявших возле них, были кислыми. Видно, что им такое соседство оказалось совсем не по душе. Но куда деваться в переполненном троллейбусе?

Признаюсь, мне тоже было неприятно слышать их тупые шутки, ругательства и этот идиотский хохот, но я решил, что вытерплю, как я обычно это делаю. Все-таки, не в Европе живем, а в России – никуда от гопоты не денешься.

– Ну я, короче, девке-то бобы сую и говорю, – рассказывал один другому, – пузырь шампанского и пять гондонов.

– А она чё?

– Прикинь, эта сука еще спрашивает, типа, чё так мало.

– А ты чё?

– А я ей говорю: «Остальное в бошку».

Троллейбус очередной раз заполнился их хохотом. Кое-кто оглянулся и, тихо ворча, отвернулся обратно. Проведя «перчаткой» по коротко стриженым волосам, гопник беззаботно харкнул себе под ноги.

Только теперь рассказчик этой занимательной истории, заметил, что Вера уже некоторое время смотрит на него в упор.

– Те чё-то надо? – нагло бросил он ей.

Я понял – сейчас Вера ляпнет нечто в своем репертуаре, и не ошибся.

– Да вот смотрю я на вас двоих и пытаюсь понять, то ли сегодня в обезьяннике день открытых дверей, то ли в детстве вас слишком часто головой вниз роняли.

Хотя никто из пассажиров не шелохнулся, я почувствовал, что мы стали эпицентром всеобщего внимания. Причем, не в лучшем смысле этого слова. Все ехали по своим делам, и никому не хотелось становиться свидетелем перепалки или, того хуже, драки. А уж тем более, стать невольным ее участником.

– Чё ты, сука, сказала? – спросил первый, сверля нас мутным взглядом.

– Овца, за базаром следи! – поддержал его приятель.

– Мальчики, – с опасной веселостью в голосе произнесла Вера, – вы слишком красноречивы для меня. Не тревожьте сердце девичье елейными обманами, не тратьте речей своих попусту.

– Ты, дура, ща как ёбну, – оскалившись, пообещал первый.

– О боже! Я всегда мечтала встретить своего принца, но не думала, что это произойдет так скоро.

Подонкам, видимо, надоело слушать стёб Веры, и они начали подниматься с места. Народ живой стеной преграждал им путь, но они бесцеремонно врезались в толпу, и никто не возражал, никто не смел возражать.

Я весь напрягся, сердце глухо стучало в подреберье. Вера слегка побледнела, но больше ничем не выдала свого замешательства. Расправив плечи, она выставила обе ручонки вперед, словно приготовившись к самозащите. Неужели она сразу не понимала, на что шла? Нет, мне это только показалось. Глаза ее были чисты, ни толики страха на спокойном и даже равнодушном лице.

Парень с синими руками решительно прорывался в нашу сторону, а я с такой же быстротой стал отступать к двери и потянул за собой Веру. На мое счастье, в эту минуту троллейбус подъехал к остановке, и я, наступая на ноги других пассажиров, буквально вывалился наружу, увлекая за собой свою подругу. Оглянувшись, я увидел, что одного из гопников примял к поручням поток выходящих людей, второму повезло еще меньше – он затерялся где-то в салоне. Через несколько секунд дверь закрылась, и троллейбус тронулся с места. Все обошлось, но утро было испорчено окончательно.

Вера, не сказав ни слова, развернулась и пошла своей дорогой. Я хотел окликнуть ее, но решил, что лучше не стоит. Даже от ее спины веяло холодом.

Что это было? Случайность? Или очередная проверка? И если проверка, то что она проверяла? Храбрость? Но мне никогда не понять такое безрассудное поведение. Способность постоять за себя и свою девушку? Ведь это глупо! Доберись они до нас, вряд ли мы бы смогли от них отбиться. А может, дело в другом? Может, Вера, напротив, проверяла мою рассудительность и способность отступать, когда не имеет смысла идти на конфронтацию? Может, она как раз ждала, что я уведу ее от этого столкновения?

И наконец, я не исключаю и того, что это была совсем не проверка, а всего лишь еще один эпизод из жизни с Верой.

Я терялся в догадках относительно этого и других подобных «случайностей», но не находил ответа. Денису лишний раз звонить не хотелось. Хоть я и вынужден был признать, что он гораздо лучше меня разбирался в тонкостях человеческой психики, все равно он оставался мне неприятен.

И потом, я хотел сам во всем разобраться.

Глава четырнадцатая

При исполнении

«Без пяти двенадцать. За окном темно, и пустынно. Изредка проносятся автомобили, и свет их фар скользит по обшарпанному потолку моей конторы. Хотя никакая она ни моя. Я всего лишь работаю здесь сторожем.

На офисном столе передо мной лежат учебник и конспект. Я знаю, что скоро придется взяться за них, но пока мне не хочется отвлекаться от своего дневника».

Я перечитал написанное и откинулся на спинку стула. В последнее время я все чаще заносил свои размышления в дневник, и далеко не все они касались Веры. Кажется, я начал понимать, почему люди в былые времена вели дневники. Иногда просто необходима отдушина, в которую можно было бы изливать свои самые тайные мысли, свои секреты. Не важно, что это лишь немые листки бумаги. Главное заключается не в этом. Вытаскивая наружу свои проблемы и страхи, можно рассмотреть их лучше, можно их понять. И, наверное, как-то справиться с ними.

Я также заметил, что с тех пор, как я начал вести дневник, моя письменная и устная речь улучшились. Обогатился словарь, так сказать. Конечно, до ораторского уровня Дениса мне по-прежнему было далеко, но, если хорошо подумать, медику нет особой нужды в таких навыках. Рецептик, направленьице, а самое большее – рекомендация к принятию лекарств. Что касается почерка, так я вообще молчу. И моя мама, и тетя Люба будто иероглифами пишут – им одним только понятно. Иногда мне кажется, что врачи специально выводят неразборчивые каракули. Чтобы в случае чего, откреститься от написанного – мол, в рецепте покойного совсем не то лекарство было указано.

Настольная лампа мягко освещала толстую общую тетрадь, которую я завел под дневник. Незаполненными остались всего несколько страниц, скоро придется покупать новую, подумал я, откладывая ее в сторону.

В этот момент запиликал мой верный Эрикссон.

– Паша, открывай ворота. Гости пожаловали!

Это был Денис.

– Зря пожаловали. Меня нет дома, я на работе.

– Дык, о чем и речь. Мы уже здесь, Пашка, давай шуруй к двери.

А это уже Толик.

Массивная железная дверь под их ударами загрохотала так, что, наверное, во всем доме было слышно. Глянув в глазок, я убедился, что это действительно они, и открыл дверь.

Толик не изменял своим принципам и даже в первые дни ноября по-прежнему ходил в спортивном трико и черной кожаной куртке. Прибавив к этому навороченные кроссовки с оттопыренными язычками, черные солнцезащитные очки, стрижку а-ля «ежик на зоне», можно легко получить представление о его внешности.

Денис тоже оставался верен себе. Темно-коричневые брюки с коричневым пиджаком, поверх которого был надет дорогой плащ черного цвета и кофейное кашне, выгодно отличали его от Толика, да и от меня тоже. Я уже заметил, что он одевался либо консервативно (в ход шли костюмы, галстуки, плащи), либо в аляповато-молодежном стиле. Но как бы он не одевался, его одежда всегда отличалась стильностью и дороговизной.

– Слушай, мы только…

– Знаю, знаю, вы на пять сек, – перебил я Толика. – Но это не повод разговаривать в прихожей, проходите.

По пути я поинтересовался, откуда они узнали адрес конторы. Не припомню, чтобы я им его не называл.

– Этот что хочешь узнает, – Денис кивнул на своего спутника.

Контора, где я работал сторожем, арендовала квартиру в старом кирпичном доме на первом этаже. Не знаю, как она выглядела раньше, но, видимо, ремонт обошелся в копеечку. Войдя в помещение, трудно было поверить, что оно находится в заурядной хрущёвке. Чистые белые стены, серый ковролин на полу, подвесные потолки, строгая и весьма дорогая офисная мебель – все это заставило Толика присвистнуть:

– Неплохо пацаны устроились. Техникой бытовой торгуют, значит? Надо бы узнать, кто их пасет.

Ну да, только этого еще мне не хватало.

Я уселся на свое обычное место – вертящееся кожаное кресло бухгалтера. Мои гости заняли стулья попроще. Только сейчас я обратил внимание на то, что их лица были слишком уж веселые, а движения несколько размашисты.

– Можешь не принюхиваться, – кивнул Денис. – Мы выпили немного с Толиком.

– Что-то рановато для Нового Года, – машинально съязвил я.

Боже, я уже начинаю говорить как Вера. С кем поведешься и все такое.

– Не, а в чем косяк? – возмутился Толик. – Не могут, что ли, пацаны расслабиться?

Так, сначала Дёня был для него лохом, потом додиком, теперь он дорос до пацана. Интересно, как ему это удается?

– И вообще, какой-то ты недружелюбный, – заметил Денис, проведя рукой по своим рыжим усикам. – Мы сидели в кафе, решили навестить тебя, развеселить.

Лучше бы привезли чего поесть. У вас на рожах написано, что вы обожрались.

– Ага, – эстафета в беседе снова перешла к Толику, – думали, ты обрадуешься.

Наступило молчание. Снаружи пронесся очередной автомобиль. Как и все до него, он въехал в приличную лужу, которую трудно было разглядеть в темноте. Несколько грязных брызг ударились о стекла окна.

– Занимаешься? – спросил Денис, кивнув на стол, за которым я сидел.

– Занимаюсь.

На всякий случай я захлопнул свой дневник.

– Послушай, насчет Веры…

Дениса прервал стук в металлическую дверь, и мой желудок совершил быстрое путешествие вниз на скоростном лифте. Холодный пот еще не проступил, но я знал, что он не за горами.

В столь позднее время это мог быть только мой шеф. И мне совершенно не хотелось объяснять ему, что делают посторонние люди в его конторе. Особенно такие, как Толик.

– О, девчонки! – радостно воскликнул последний.

Мне бы его проблемы.

– Черт! Это шеф пришел, – я уже встал и лихорадочно оглядывался вокруг в поисках возможного пути к эвакуации. – Вам срочно нужно сматываться.

– А чё такого? Ну, пришел, и чё? Как пришел, так и уйдет. А сам не уйдет, так мы ему поможем.

В мире Толика все было легко и просто. Любая задача имела свое нехитрое решение. Жаль, что его мир не имел ничего общего с реальным.

Неожиданно Денис принял мою сторону:

– Толь, он прав. Не стоит ему портить отношения с начальником, лучше нам по-тихому уйти.

Не дожидаясь ответа, он спросил меня:

– У тебя здесь есть другая дверь?

Я покачал головой.

– Может, через окна?

– На них решетки.

– Ну, стало быть, мы влипли, – подытожил он. – То есть, ты влип.

В дверь снова постучали. На этот раз настойчивее.

– Нет! – вырвалось у меня, когда я узрел свое спасение. – Полезайте в шкаф, быстро.

В считанные секунды я затолкал их в серый шкаф высотой примерно метра полтора. В нем лежало несколько коробок то ли с кофемолками, то ли с соковыжималками, и им пришлось изогнуться, чтобы влезть туда вдвоем.

– Гони его быстрее, – приказал Толик, сверля меня сердитым взглядом.

– Это уж, извини, как получится, – и я закрыл дверцу.

В глазок я не посмотрел, и потому можно понять мое удивление, когда я увидел на пороге совсем не того, кого ожидал.

Это была Вера. Легкое белоснежное пальтишко, украшенное многочисленными оборками из искусственного белого меха, и шапочка такого же цвета с двумя помпошками, висящими по бокам, превратили ее в невинную восьмиклассницу.

– А я уж подумала, что ты уснул, – сказала она.

Чмокнув меня в щечку, она проскользнула внутрь. Одна ее рука была заведена за спину. От Веры пахло дождем.

– Как ты узнала, где я работаю? – спросил я, закрывая дверь.

– Кто ищет, тот всегда найдет!

Она довольно смотрела на меня, и на ее лице гуляла едва заметная улыбка. Господи, какие глупые вопросы я задаю. Давно бы пора привыкнуть к тому, что узнать, где человек живет, где он работает, я даже не говорю о такой мелочи, как сделать дубликат ключей от квартиры без ведома хозяина – самое обычное дело. Мне осталось только вывесить табличку у себя дома и на работе: «Добро пожаловать к Паше. Прием круглосуточно. Вся информация обо мне под ковриком».

– Не сердись, – прижавшись ко мне, произнесла она и обняла меня одной рукой.

Я уже не сердился.

Немного отстранившись, Вера посмотрела прямо в мои глаза. О, нет! Этот хитрый взгляд я уже видел раньше. Сейчас что-то будет.

– Какую выбираешь? – спросила она, выставив вперед два сжатых кулачка.

Так, подумал я, направо пойдешь – смерть найдешь. А что будет, если пойти налево? Кажется, коня потеряешь. Впрочем, с Верой «налево» обычно приводило к весьма непредсказуемым результатам. Нет, сегодня мне нужен мир и покой.

Я кивнул на ее правую руку.

– Верный выбор, – сказала она и, подняла с пола небольшой пакет, который до сих пор прятала.

– Что там?

– Угадай с трех букв.

Понятно, проще заглянуть внутрь. Пока я это делал, Вера скинула с себя пальто и повесила его на вешалку, стоявшую в углу около двери. На ней был легкий свитер, юбка и высокие сапоги, которые легко сворачивались вниз, словно чулки. Мне очень нравился их черный бархат и то, как они смотрелись на Вере, подчеркивая ее женственность.

В пакете оказалось целых три хот-дога и небольшой термос. Тонкий белый полиэтилен успел пропахнуть душистыми ароматами свежеприготовленной пищи. Я с благодарностью посмотрел на свою гостью.

– Ну, показывай, чем ты тут занимаешься, – сказала Вера и, не дожидаясь меня, направилась в главную комнату.

Пройдя за ней следом, я похолодел. Во всей суматохе я совершенно позабыл о куртке Толика и плаще Дениса, которые они бросили на небольшой диван для гостей. Кроме того, на столе маячил мой Эрикссон. От Веры это, разумеется, не укрылось, и она поинтересовалась, откуда все эти вещи.

– Шеф, это вещи шефа, – вовремя нашелся я.

– Может, он у тебя еще и косуху носит? – спросила она, усаживаясь на стуле, который пару минут назад занимал Толик. – Оригинальный, должно быть, товарищ.

– О, да, тот еще тип, – лихорадочно соображал я. – Постоянно нахожу здесь что-нибудь, когда прихожу на дежурство. Как-то раз даже набитое чучело медведя нашел. Потом куда-то задевалось, правда.

Неся всю эту чушь, я ухитрился поставить пакет со съестными припасами так, что он загородил лежащий на столе мобильник. Если Вера еще могла поверить в то, что человек способен оставить здесь свою одежду, то насчет телефона я уже не был уверен. Пока она осматривала помещение, я незаметно смахнул Эрикссон в ящик стола, попутно выключив его. Хотя кто мне может сейчас позвонить? Хе, разве что Выкидыши из шкафа.

– Неплохой офис, – подытожила она, – строго и со вкусом.

– Мгм, – промычал я с набитым ртом.

Хот-доги оказались еще теплыми и необычайно вкусными. Я не успел поужинать дома, и потому хорошо проваренная сосиска, нежное тесто, расплавленный сыр, теплый майонез и кетчуп были встречены радостным урчанием моего желудка. С моих губ и по подбородку стекал сок, но я ничего не мог поделать – мне хотелось как можно скорее проглотить всю эту вкуснотищу.

– Эх ты, голодное дитя Поволжья, – покачала головой Вера и крутанулась в кресле.

Вскоре с «горячими собаками» было покончено, и я достал из пакета термос. Отвинтив белую пластиковую чашку, я налил в нее кофе. Однажды Вера спросила меня: «Если ты любишь молоко и сахар, то кофе-то тут при чем?». Однако сейчас она приготовила его именно так, как я больше всего люблю – положив много молока и сахара. Немного отпив горячего напитка, я откинулся в кресле. Жизнь прекрасна и лучше не бывает.

– Кстати, – вспомнил я, облизнувшись, – а что было во второй руке?

Запустив руку под свитерок, Вера выудила оттуда упаковку с презервативами и протянула ее мне.

– Но ты не волнуйся, я бы все равно тебя сначала накормила, – заверила она. – А это так, десерт.

Ага, подумал я, значит, в качестве десерта у нас намечается секс. А Толик с Денисом, спрятанные в шкафу и тесно прижатые друг к другу, будут все это видеть и слышать. Интересно, у кого из них первым возникнет эрекция? И как к этому отнесется сосед?

– Ты чего улыбаешься? – спросила Вера.

– Да так, вспомнилось кое-что.

– У тебя здесь камер наблюдения или микрофонов нет?

Ну, если под камерой наблюдения понимать кабинку, или, вернее сказать, шкафчик с вуайеристами, то ответ утвердительный.

– Сомневаюсь, видеотехника в другом офисе. Здесь кухонные принадлежности – микроволновки, миксеры всякие. А ты боишься, что тебя?..

– Ничего я не боюсь. Но вдруг твой шеф после просмотра кассеты взглянет на тебя другими глазами? Глядишь, и прибавку даст.

Иногда ее логика ставила меня в тупик.

– Расслабься, это я пошутила.

Как и ее юмор, кстати.

Вера встала со своего места и, подойдя сзади, положила руки мне на плечи. Я почувствовал ее губы у самой мочки моего уха.

– Итак, – спросила она, – ты уже созрел для сладенького?

Я опять бросил взгляд на шкаф, в котором прятались двое Вериных Выкидышей. Между дверцами была небольшая щелка, и я не сомневался, что они наблюдали за всем сквозь нее. Против Толика я ничего не имел – милый парень, недалек, зато силен и уверен в себе. Денис… Вот Денис – совсем другое дело. Было в нем что-то гаденькое, отталкивающее, и потому он мне не нравился. Это и побудило меня подыграть Вере.

– Я как раз собираюсь им заняться, – громко произнес я и крутанул кресло вбок так, чтобы невольным наблюдателям все было очень хорошо видно. Получалось прямо-таки Лайвшоу[10], не хуже, чем в каком-нибудь там Амстердаме. Не будучи ни разу зрителем, я дебютирую сразу на сцене.

Музыку в студию! Выключите свет, дайте прожектора!

Громче! Громче!!!

Па-па-пам! Па-ра-ру-рам! В голове уже играл известный стрип-мотив.

Раздеваясь, Вера, вероятно, гадала, что за улыбка обосновалась у меня на лице, но вопроса не задала. Возможно, она приняла ее на свой счет. Сняв свитерок и лиф под воображаемую мною музыку, она уселась ко мне на колени.

Мне было весело, и не последней причиной тому были Выкидыши, спрятанные в шкафу и вынужденные наблюдать за всем этим развратом. Я подмигнул Вере, легонько притопывая ногой. Что со мной происходит? Внутри разливалось пьянящее чувство вседозволенности. Она вопросительно улыбнулась, такой Вера мне нравилась больше всего – кошкой, ждущей продолжения событий. И почему-то именно такой она мне казалась настоящей. Я поцеловал ее.

Па-ру-рам!

Кровь стучала в висках, руки ощупывали приятные округлости партнерши. Все мое тело двигалось в такт охватившей меня музыке, следуя ритму, известному только мне одному. Я был единственный, кто полностью владел ситуацией. Верочка не знала о шкафе, Выкидыши не смели высунуть оттуда носа. А я играл роль, которую сам же и придумал.

Давай, давай, Вера! Если бы ты знала о том, что сейчас происходит на самом деле, то оценила бы все по достоинству. Ведь моя забава чисто в твоем духе.

К новому щекочущему чувству бесшабашного веселья прибавилось хорошо знакомое старое – меня охватил трепет возбуждения. С еще большей силой и настоящим упоением я принялся ласкать Верины груди. Не переставая целовать меня, она дрожащими от нетерпения руками ухватилась за мой ремень.

И в тот миг я увидел нас глазами Выкидышей. Я сижу в кресле, а Вера плавно опускается на колени, раздвигает мои ноги. Парни, наверное, ерзают, не находят себе места.

Через неопределенный промежуток сладкого времени я с трудом поднимаю Веру обратно на колени и пытаюсь умерить ее пыл. Мои поцелуи перемещаются с ее лица на тело, каждый плавный изгиб которого я успел изучить, и пристрастия которого я знал лучше, чем свои собственные.

«Мы разошлись не на шутку!» – с невольным ужасом и одновременно удовлетворением замечаю я. Ну, разве возможно теперь остановиться? Осталось только избавиться от мешающей одежды и…

Пам-па-бам! Бам!

Думаю, все это точно закончилось бы весьма горячей сценой на офисном столе, но до меня дошло, что все эти «пам» и «бам» раздаются уже не в моей голове. Дверь в третий раз за эту ночь затряслась под ударами.

Сцена с замешательством повторилась, отчего у меня возникло ощущение дежа вю.

– Ты кого-то ждешь? – сдунув с глаз налипший локон, пробормотала возбужденная Вера.

– Нет, но если это шеф, то на моей работе можно ставить крест.

Кивнув, она, покачиваясь, слезла с меня и быстро натянула юбку и свитер.

– Отсюда не выйти – на окнах решетки.

– Сижу за решеткой в темнице сырой, – начала декламировать Вера, поднимая с пола свои сапоги-чулки.

– Ты бы лучше помогла мне, – огрызнулся я, застегивая джинсы.

В отличие от Выкидышей, она оказалась довольно сообразительной и указала мне на шкаф, где те прятались.

– Только не туда! Там соковыжималки, – нашелся я.

К счастью, в примыкающей комнате стоял еще один шкаф. Молясь о том, чтобы и он оказался пуст, я открыл дверцу и вздохнул с облегчением – пару коробок с кухонными комбайнами нетрудно вытащить наружу. Что я по-быстрому и сделал.

– Полезай! – приказал я, освободив место. – И чтобы ни звуку!

– На вешалке моя одежда, сними ее, – это были последние Верины слова.

И нельзя забывать про одежду Дениса и Толика в основной комнате.

В дверь снова постучали. А еще говорят, что дежа вю объясняется нейрофизиологическими отклонениями. Как бы не так!

Вернувшись в главную комнату, я схватил вещи двух Выкидышей и открыл двери шкафа, в котором те прятались. Они сидели коленями друг к другу и сверлили меня сердитыми взглядами.

– Я все понимаю, – сказал я, в спешке кидая на них одежду, – но на этот раз, похоже, и вправду шеф. Потерпите еще немного.

– Бля, твою мать, если он тут задержится, я выйду и придушу его. А потом тебя, – пригрозил Толик.

– А потом Веру, – злобно тявкнул Дёня.

Слова последнего прозвучали уже из-за дверей шкафа – я успел закрыть их. В прихожей я схватил с вешалки пальто и шапку Веры и закинул их в шкаф, где она сидела. Моя подруга мило улыбнулась и протянула ладонь, на которой лежал пока еще неиспользованный презерватив.

– Потом, – пообещал я и закрыл дверь.

Хотя прошло не больше полминуты, мне казалось, что я сильно задержался с открыванием двери. Посмотрев в глазок, я убедился, что это действительно шеф.

– Паша, ты чего так… так долго? – поинтересовался он, когда я открыл дверь.

– Извините, Андрей Юрьевич, заснул.

– Вам молодым хоро… хорошо, – произнес он, проходя в прихожую, – а вот у нас, стариков со сном проблемы.

Речь шефа была размазанной и не совсем внятной – верный признак того, что он где-то основательно предавался алкогольной интоксикации. Пока он неуклюже раздевался, я прикидывал, через сколько же он отрубится.

– Опять меня эта су… сука выгнала. Ну, выпил, ну задержа… ался. С кем не бывает? Она же знает… я работаю. А она думает, что я с кем-то…

Попытка снять ботинки, не развязывая шнурки, привела к тому, что он чуть не повалился на пол. Я схватил его за ворот помятого пиджака в последний момент.

– Андрей Юрьевич, вы не дома, здесь разуваться не надо, – напомнил я ему.

– Не надо? – в его поросячьих глазках что-то всколыхнулось. – Отлично, а то эта стерва посто… постоянно приказывает мне разуваться. Ей пар… ик!.. паркет, видите ли, жалко. Сука!

О ком он говорил, не составляло труда догадаться. Конечно, о своей жене. Эти разговоры я слышал не раз, и по ним можно было построить совсем не лестное мнение о ней. Ревнивая до безумия стерва, для которой скандал был также естественен, как глоток воздуха. Если она и вправду была такой, то почему он не развелся с ней до сих пор? Загадка.

Предоставив свое плечо в качестве опоры, я помог своему сорокапятилетнему шефу добраться до дивана, где тот уселся и принялся снова плакаться мне в жилетку. Я заранее знал все, что он скажет, но перебивать не собирался. Я и так уже ходил по тонкому льду, спрятав в конторе сразу трех посторонних.

Излив свою душу, он возжелал выпивку и направил меня в соседнюю комнату к сейфу, где хранилась непочатая бутылка французского коньяка. Проходя мимо Вериного шкафа, я не удержался и подмигнул. В ответ я услышал легкое постукивание ее лакированных ногтей по дереву.

Набрав названный им код, я достал коньяк…

Через полтора часа шеф отключился. Я и сам еле держался на ногах – коньяк и поздний час сделали свое дело. Так, сейчас главное не ошибиться, сказал я сам себе, определяя дальнейший план действий.

Хотя в моей голове плескалось хмельное море, я все сделал правильно.

Первой я выпустил Веру. Она попыталась напомнить мне о «сладеньком», но, увидев мое никудышное состояние, сразу все поняла и, чмокнув в щеку, быстро удалилась. Затем настала очередь Дениса с Толиком. Однако, вернувшись в комнату, я обнаружил, что звери уже выбрались из клеток сами и теперь разминали свои изрядно затекшие конечности.

Кажется, Толик хотел что-то сделать со мной, потому что двинулся ко мне с очень недобрым выражением лица, но Денис его остановил. Первый все еще косился на меня, когда я закрывал за ними дверь, а потом…

Потом я выключил свет в офисе, улегся на диван рядом с храпящим шефом и сомкнул веки. Вселенная вращалась перед глазами, и я беспомощно падал в черную бездонную пропасть.

В ту ночь мне снилось, что в дверь конторы снова стучали. На этот раз пожаловали мои родители, и мне жизненно необходимо было спрятать от них шефа. А оба шкафа были уже заняты, и я никак не мог объяснить ему почему. К счастью, вскоре кошмары уступили место здоровому крепкому сну.

Глава пятнадцатая

Заговор

Когда я проснулся, за окном уже было светло, и доносившиеся оттуда звуки говорили об активной жизни города. Бросив взгляд на настенные часы, я увидел, что время около десяти утра, и выругался.

По субботам контора начинала работать ближе к обеду, и потому никто меня не разбудил – просто некому было. Андрей Юрьевич, по всей видимости, проснулся раньше и спокойно удалился, оставив меня досыпать. А в институте у меня сегодня две пары с восьми утра. Даже если я мигом отправлюсь туда, то успею только к концу второй.

Торопиться смысла не было, и потому, закрыв контору на ключ, я отправился к себе домой.

Обед уже был почти готов, когда в прихожей зазвонил телефон. Денис.

– Ты сейчас дома будешь? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– Вообще-то да. А что?

– Отлично, жди меня, я скоро приеду.

И гудки. Пожав плечами, я положил трубку и вернулся на кухню.

Видимо, есть на этом свете справедливость – я успел поесть до прихода главного Выкидыша (именовать его так про себя постепенно входило в привычку). На этот раз Денис пожаловал один, без Толика. Когда я поинтересовался насчет последнего, он сказал, что «не пасет» его.

– Послушай, – начал Дёня, пододвигая табурет к себе, – пока мы вчера томились в шкафу, а ты развлекался с Верой и пьянствовал со своим начальником…

Я хотел объяснить ему, что никакое это было не развлечение, а скорее вынужденная необходимость, но он вскинул руки, словно отмахиваясь.

– Это не имеет значения, – сказал он, облокотившись на стол. – Важно то, что я кое-что понял за этот вечер.

Денис замолчал, ожидая, что я задам очевидный вопрос. Решив, что лучше всего по-быстрому подыграть ему, я спросил:

– Ну и что же ты понял?

– А то, что Вера не всесильна.

– Это ты, конечно, Америку открыл.

– Ты не понял, я не о физическом всесилии. Дело в том, что ты, я, все мы привыкли к мысли, что Вера всегда управляет обстоятельствами, да она и не давала повода думать иначе. Для нас Вера – это стихия, которой нельзя прекословить. Кстати, налей мне кофе, пожалуйста. Со сливками, если тебя не затруднит.

Я до сих пор не мог привыкнуть к наглости Дениса, но как порядочный хозяин поднялся, чтобы выполнить его просьбу. Пока я возился с посудой, Дёня повернулся к столу боком и оперся спиной о стену. Положив ноги на соседний табурет, он продолжил свою речь.

– Она находит такие пути, чтобы всегда оказываться на высоте. Устраиваемые ею тесты, всевозможные козни являются продуктом ее коварного ума. Они далеко не случайны, как все мы думали в свое время. И потом, мы изначально находимся в заведомо невыгодном положении – Вера знает условия игры, а нам приходится их разгадывать. Потому-то она всегда на несколько шагов впереди.

Денис расселся на полкухни, вытянув свои дурацкие ноги до середины. Я, не сказав ни слова, обошел это препятствие, поставил чашку с дымящимся кофе перед ним, и уселся слушать дальше. Пока что я не понимал, к чему он клонит.

– Кроме того, она знает все наши слабые места и пользуется ими, чтобы оказаться в руководящей позиции, так сказать. Вот Толик, например – сильный, уверенный, решительный. Как по-твоему Вера подмяла его под себя?

– Не знаю, – я задумался. – Наверное, с помощью секса.

– Ну да, конечно, – Денис сделал глоток из чашки и сморщил нос. – Толик этого секса знаешь, сколько повидал? Причем и такого, какой Вере даже не снился.

Меня задело такое замечание.

– Не знаю. А ты знаешь? – переспросил я, глядя на него.

– Да… Ну, то есть, догадываюсь. Предостаточно.

Ой, а не скрываешь ли ты что от меня, Дёня-солнышко?

– Очень просто. Она изобразила заблудшую, но избалованную девочку. Этакий энфан террибль[11], который просто несносен, но им нельзя не восторгаться. Девки, с которыми Толик встречался до той поры, были безынициативны и недалеки. Это как раз то, что ему, как будущему семьянину, нужно. Таких, как они, знаешь ли, легко к ногтю прижать – я тут главный, так что не рыпайся и точка. А Вера оказалась для него яркой, недосягаемой звездочкой. Такую хочется сорвать, хотя знаешь, что обожжешься. Она капризничала, вызывала зависть у его друзей, умело играла на его мужском достоинстве, отчего он чувствовал себя на высоте. Все очень просто, друг мой.

– Ну, хорошо. А ты?

– Я? – он отвел взгляд в сторону. – В моем случае она избрала иную тактику. Сыграла роль внимательной ученицы, которой было приятно все объяснять. С ней я чувствовал себя настоящим гуру. Она слушала меня буквально с открытым ртом, постоянно подчеркивала мой ум и способности, пока не оказалось слишком поздно. Я очень привязался к ней и уже не мог обходиться без ее внимания.

Мне показалось странным, что он использовал слово «привязался». Неужели только это? А как же любовь?

– А ты, – продолжил он, допивая кофе, – с тобой все одновременно проще и сложнее. Проще в том плане, что она не нацепила на себя какую-то определенную маску, хотя и с тобой она не такая, какая есть по-настоящему.

– Разве ты знаешь, какая она по-настоящему?

– Нет, – Денис покачал головой и достал сигарету, – мне кажется, никто из нас этого не узнает…

– Эй, – прервал я его, когда тот щелкнул зажигалкой. – Курить на балконе.

Денис замер, словно вор, пойманный с поличным, а затем вопросительно глянул на форточку. Я кивнул в ответ и поднялся с места, пропуская его к окну.

– Она прямолинейна и сексуальна – вот что можно сказать о ней, когда она с тобой.

В кухню ворвались первые клубы женственно-мягкого Парламента. Едва успев обозначиться в комнате, они смешались с промозглым осенним воздухом. Мне тоже захотелось курить, но я сдержался. Не буду же я просить сигареты у Дениса, если он сам не предлагает!

– Сексуальна? А с вами у нее было не так?

– Нет. И не спрашивай меня, почему. Я не знаю.

– Ладно. А почему сложнее?

– Да потому что она меняет модель поведения с тобой. То ласкова, то холодна. Причем, она холодеет после определенных моментов – помнишь, тот случай с крышей и недавнее оккультное представление. Возможно, это объясняется сроком. Все-таки, с тобой она провела больше времени, чем со мной и с Толиком – почти пять месяцев, и пока не думает расставаться.

– Ну, допустим. К чему ты мне все это рассказываешь?

– А вот к чему.

И Денис мне объяснил. Чем больше он говорил, тем меньше мне все это нравилось. Нет, в том, что он предлагал, ничего особо плохого не было. Если угодно, это как раз напоминало то, что Вера вытворяла со всеми нами. И все же что-то в его предложении мне не нравилось. Я не мог ему возразить, у меня не хватало аргументов.

– Да, такое, наверное, можно устроить. Но зачем?

– Как это зачем? – Денис опешил от моего вопроса. – Неужели ты не хочешь дать отведать ей собственного зелья? Неужели не хочешь сравнять счет?

– Я не веду счет, и не считаю все это игрой.

– А вот она считает, – запальчиво ответил он. – Ты воспринимаешь все Верины поступки всерьез, в то время как для нее это лишь очередное развлечение.

– Но это не повод, Денис. То, что ты предложил, похоже на глупую детскую забаву. Я уверен, что Вера имеет причины, чтобы так себя вести, просто нам они неизвестны. Но кем будем мы, если поступим так безо всякого на то основания?

Мой гость замолчал. Закусив губу, он оценивающе смотрел на меня.

– Скажи, – наконец, обратился он, – ты любишь ее? По-настоящему любишь?

– Да, люблю, – с готовностью ответил я.

– Но как ты можешь любить, если совсем не знаешь ее? Получается, что ты любишь тот образ, который она избрала себе, будучи с тобой.

Видя недоверие на моем лице, он объяснил:

– Не думаешь же ты, что она на самом деле такая, какой ты ее видишь. Ведь с Толиком она вела себя иначе, со мной – тоже. Да и ты не исключение. Суть в том, что никто из нас не знаком с настоящей Верой, а она нас знала и знает как облупленных. И поэтому из всех нас только она имела объективное право говорить, любит она кого-нибудь или нет.

– Почему ты считаешь, что я не знаю Веру? Я пробыл с ней заметно дольше, чем ты или Толик, – возразил я.

– По-твоему срок что-то меняет? – Денис едва заметно улыбнулся. – Пашка, пойми, она тебя все это время тестировала. Она знает, кто ты такой на самом деле. И я даже не исключаю мысли о том, что теперь она знает тебя лучше, чем ты сам. А что ты знаешь о ней? Какая она по-твоему: добрая или злая, справедливая или эгоистичная, честная или лживая?

– Я думаю, она хорошая.

– Хорошая! – фыркнул он. – Ты думаешь, но ты не уверен. А она уверена в том, что знает про тебя.

– Хорошо, пускай я ее не знаю, – начал раздражаться я. – Но при чем тут то, что ты предлагаешь?

– При том! Ты получишь возможность узнать настоящую Веру. Устроить ей тест и получить результаты, после которых сможешь делать выводы о том, кто она по-настоящему. Она не будет ожидать проверки, потому что по ее мнению ты на такое просто не способен. Соответственно, ее поведение в данной ситуации будет естественным, что и требуется для достоверных результатов.

В его словах был здравый смысл, но я все еще колебался.

– Ты ничего не теряешь, Павел, – продолжал уговаривать он. – Если в ходе нашей проверки окажется, что она, как ты говоришь «хорошая», то твоя любовь к ней будет иметь все шансы на будущее. Но если выяснится, что она не обладает той порядочностью, которую требует от своих мужчин, то тебе придется пересмотреть свое отношение к ней, снять пресловутые розовые очки. Так или иначе, ты только в выигрыше.

И я решился.

Для начала надо было, чтобы Вера обратила на меня внимание.

Денис сказал: «Если Веру что и может пробить, так это равнодушие. Ее можно любить и ненавидеть, уважать и презирать. Ее можно превозносить до небес и посылать куда подальше. Но ее нельзя игнорировать, для нее это сродни поражению».

Я так и поступил. Когда она пришла ко мне в понедельник вечером, я почти не смотрел в ее сторону, вяло отзывался на поцелуи, почти ничего не говорил сам, а на вопросы отвечал односложно. В общем, всячески показывал, что на меня напала хандра.

Разумеется, от Веры не могло ускользнуть такое мое настроение.

– У тебя сегодня банный день, что ли? – не выдержала она.

– Нет.

– А чего тогда паришься?

Я рассказал ей. Все, как просил Денис.

Он предупредил: «Конечно, такая история звучит не очень-то правдоподобно, но ты для нее хорошо изученная территория. Она считает, что знает тебя, и потому не будет ждать чего-то еще кроме правды. Она настолько привыкла быть первой во всем, что для нее недопустима сама мысль о том, что кто-то может ее перехитрить».

Суть моей истории была такова. На меня наехал начальник. Да, тот самый, Андрей Юрьевич. Как наехал? Сказал, что в мое дежурство пропали не до конца оформленные банковские документы, которыми кто-то воспользовался и получил по ним приличную сумму денег.

Нет, я не брал этих бумаг. За кого ты меня принимаешь? Где лежали? Говорит, что в сейфе. Да, да, там еще коньяк стоял, который я доставал. Почему в милицию не обратился? Не знаю, возможно, он считает, что без милиции он скорее выбьет из меня деньги. Ты спрашиваешь, какие? Да те самые. Он уже намекнул на то, что, если я не возмещу пропажу бумаг на этой неделе, то меня посадят на счетчик. Что потом? Суп с котом! Потом ко мне придут его люди и потолкуют со мной о моей жилплощади.

Нет, Вера, я не смог его разубедить. Он твердо уверен в том, что именно я взял эти бумаги и потом превратил их в деньги. Какая разница, был ли я сегодня в институте? Алиби? Он мне сразу сказал, что мне достаточно было забрать документы, а кто-то другой их бы обналичил. Заявить на него в милицию? Тогда мне точно кранты – не только квартиру заберут, но еще и самого укокошат. Или сделают калекой на всю жизнь. Как тебе такая перспектива? Не бойся?! Ага, тебе легко говорить, а ты побудь-ка на моем месте.

И все в таком же духе.

Вера задала мне еще несколько вопросов о моем шефе, работе и конторе, после чего погрузилась в молчание. По ее глазам было видно, что она перебирает всевозможные решения. Но какие мысли крутились у нее в голове?

– Который час? – нарушила она тишину через некоторое время.

– Без пяти восемь.

– В таком случае, – она поднялась с кровати, – я еще успею.

У порога Вера обернулась:

– Не жди меня сегодня.

– Ты куда?

– Мне нужно встретиться кое с кем. А сиденьем на месте делу не поможешь.

Она бодро поскакала вниз по ступенькам, а я, закрыв дверь, ощутил неприятный холодок в желудке. Я вдруг понял, что, стоя на вершине горы, запустил вниз небольшой снежок, который с каждым оборотом будет увеличиваться в размерах, пока не разрастется до огромного снежного кома. И тогда с ним уже никто не справится.

Прошло три дня, и я разволновался не на шутку. Вера не звонила, и я не знал, что и думать. Но я был твердо уверен, что она как-то решает мою «проблему».

Самые дурные мысли упорно лезли ко мне голову и не желали покидать ее. То я думал, что Вера успела предпринять какие-то меры по отношению к моему ничего не подозревающему начальнику, и вот-вот грянет беда. Тогда пострадает невинный человек. То мне казалось, что все случится наоборот, и Андрей Юрьевич совсем не столь безобиден, каким я его считаю. Например, он может вычислить то, что Вера наводит о нем справки и замышляет что-то против, и тогда уже ей грозит опасность.

Я терзался сомнениями, не зная с кем можно поговорить. Денис пожимал плечами, когда я пытался поделиться с ним своими тревогами.

– Псов войны уже не остановить, – сказал он. – Что зачато, то начато.

Ага, тебе-то легко говорить, Эйнштейн. Не твоя работа, а скорей и того больше, на кону. Ждать утешений от Толика мог только олигофрен, а я таковым не являлся. Потому и не делился с ним.

Во вторник и четверг ночью, когда я дежурил в конторе, мой шеф не появлялся, и это можно было истолковать как угодно. Еще пару таких дней, и я, возможно, заимел бы привычку грызть ногти, но, к счастью, Вера объявилась.

Я услышал звонок телефона, еще когда подходил к своей двери. Все пары в институте уже закончились, и впереди, как я думал, был очередной дурацкий день. Я и не представлял себе, насколько дурацким он окажется.

Открыв дверь в квартиру, я бросился к телефону.

– Алло!

– Паш, это я, – Верин голос в трубке был приглушенным, неразборчивым.

– Послушай, я тут чуть с ума не сошел!

Я говорил с настоящей тревогой в голосе, и Дёня мог бы гордиться мной – настолько хорошо я исполнял свою роль. Но в тот момент я не играл, и мне было наплевать на Дениса, на этот тест, на все вообще. Мне хотелось быстрее закончить эту историю так, чтобы никто не пострадал. Ни Вера, ни я, ни мой начальник.

– Я все понимаю, Павлик, но сейчас не могу долго разговаривать. Тут возникла нехорошая ситуация, появились осложнения.

У меня похолодело в животе. Мои дурные предчувствия сбывались.

– Слушай внимательно и делай все, как я говорю. Понял?

Я машинально кивнул.

– Записывай адрес кафешки.

Пока я записывал, по моей спине скатились первые капельки пота.

– Будь там через час. Если я не смогу, то к тебе подойдет кто-нибудь другой. Он тебе все объяснит. А теперь мне пора делать ноги.

– Вера, что случилось? – в моем голосе сквозило неподдельное смятение.

– Извини, по телефону никак. Приезжай туда. Целую! И вот еще что.

– Да?

– Будь осторожен.

И она повесила трубку.

Я посмотрел на себя в зеркало. Мне совсем не понравилось бледное лицо, смотревшее на меня оттуда.

В воздухе кружились первые снежинки. Пушистыми опахалами они неспешно парили вниз. Снега было так много, что асфальт очень быстро покрылся чистым белым покрывалом. Ноябрь, наконец-то, разродился зимой. Прохожие на улице в большинстве своем радовались долгожданному снегу, кое-кто ловил его руками, пробовал на вкус. Люди как-то подобрели, и чуть ли не на каждом шагу можно было услышать разговоры о зиме, изменившейся погоде и Новом Годе.

К сожалению, я не разделял их чувств. Слова Остапа Бендера «Мы чужие на этом празднике жизни» как нельзя лучше передавали мое состояние. Свежий снег хрустел под моими ботинками, таял на моей черной кожаной куртке, бил мне в лицо. Но внутри я был холоднее, чем он.

Место встречи я нашел довольно быстро. Оно находилось в самом центре города в подвальчике за книжным магазином, что делало его неприметным для случайных прохожих. Когда я спустился в названное Верой кафе (вывеска неуверенно гласила, что это пиццерия), то ни ее, ни других знакомых лиц там не увидел. Усевшись за один из свободных столов, я огляделся. Вероятно, не столь давно это была обычная общепитовская закусочная. Новый хозяин постарался приукрасить доставшееся ему помещение, но без капитального ремонта это было, увы, практически невозможно.

Грубый кафельный пол под ногами, столы и стулья, сделанные, похоже, еще при самом царе Горохе, стены, покрашенные в дурацкую желтую краску – все это окружало меня, не стесняясь своей уродливости. Если что и успело существенно преобразиться, так это прилавок. Теперь он больше походил на барную стойку, так как был сделан из дерева, а рядом с ним стояло несколько высоких круглых стульев. Долговязый мужик в белой рубашке, которому явно было за тридцать, стоял за прилавком и равнодушно смотрел в мою сторону.

– Я ненадолго, – кивнул я ему, – мне тут встречу назначили.