Дурная кровь (редакция 2003 г)

Если эти неандертальцы кого-то ждали, то явно не нас. Но все-таки наше появление вызвало в их рядах небольшое оживление. Один из лежащих на мотоцикле выпрямился, другой – улыбнулся, курильщики тоже обратили заинтересованные взгляды в нашу сторону. Приглядевшись, я узнал среди последних вчерашнего спутника Марка – ковбоя со шпорами. Он-то и подошел к нам первым.

– Здравствуй-здравствуй, красавица, – сказал он, обращаясь к Вере и совсем не глядя на меня, будто я и не человек вовсе. – Очень рад, что ты все же вырвалась к нам сегодня. Как твое ничего? Все так же весела и невинна?

К моему удивлению, Вера приняла этого клоуна без тени насмешки, я бы даже сказал радушно:

– Привет, Микки. У меня все тип-топ, – сказала она и, не снимая перчаток, протянула ему руку.

Бравый Микки, которому на вид было лет двадцать пять, галантно поправил свою шляпу, и с нескрываемым удовольствием, написанном на обветренном лице, помог ей сойти на землю.

Пока я выбирался из люльки, что вышло у меня более умело, чем залезание в нее, они перебросились парой-тройкой общих фраз. Так разговаривают малознакомые люди, до этого практически не общавшиеся. От меня не ускользнули неестественность и наигранность в словах и жестах Веры. Что она задумала? По каким правилам ведется игра?

Не придумав ничего лучше, я решил придерживаться выжидательной тактики, и молча наблюдал за происходящим до тех пор, пока на меня, наконец, не обратили внимание.

– Кстати, Мик, познакомься, это мой друг, Павлик, – небрежно сообщила Вера.

– Павел, – поправил я ее. Еще не хватало, чтобы этот дебил называл меня Павликом. Хватит с меня одного Дениса с его издевками.

– Да? Кажется, мы уже чуть-чуть знакомы.

Микки плутовато улыбнулся (фигурная бородка придавала ему люциферовский вид) и до боли сжал мне руку. Далее, в сопровождении этого горе-ковбоя мы двинулись к остальным мотоциклистам. Вера уже не раз успела обозвать их «байкерами», но я скептически относился к ее словам. В моем понятии байкеры – это здоровенные мужики на «харлеях», с веселыми всегда пьяными улыбками на бородатых лицах, большими кулаками, широкой, по-детски распахнутой, душой и большегрудыми телками сзади.

То, что я видел здесь, слабо соответствовало моим представлениям. Не было никаких бородатых мужиков, ни «харлеев», ни, тем более, телок. Из девушек тут была только моя миниатюрная Вера. Но раз «байкеры», так «байкеры». Пусть будет так, если им нравится. Чем бы дитё не тешилось, как говорится.

– Знакомьтесь, это Бегемот, в миру Андрей, – Мик указал на розовощекого здоровяка в черной бандане, сидевшего за рулем тёмно-синего агрегата с круглой выдающейся фарой впереди. – Счастливый обладатель «Урал Соло».

Андрей, не слезая с байка, почтительно кивнул Вере и протянул руку мне.

– Павел, – сказал я, пожимая мясистую ладонь байкера.

Его мотоцикл выглядел хоть и мощно, но несколько старомодно. Мик еще раз окинул его взглядом и принялся объяснять Вере:

– Относительно новый байк с исправлением основных огрехов конвейерного производства. Мощность – тридцать шесть лошадиных сил, максимальная скорость – сто тридцать километров в час (в жизни, к сожалению, немного не дотягивает). Из классического черного цвета перекрашен в темно-синий, крылья дополнительно обработаны хромом, принципиальные решения в конструкцию и ходовую часть не вносились.

– Но в скором времени намечаются, – заметил Бегемот. Ему явно льстило, что его машине уделяется столько внимания.

Вера уперла руки в бока. Слушая объяснения Микки, она то и дело хмурилась и с серьезным видом кивала ему в ответ, будто прекрасно разбиралась в теме, однако я-то видел, что мысли ее витали в другом месте.

Судя по всему, она уже втерлась в доверие этих молодцов – Микки болтал с явным воодушевлением, парень, сидевший на соседнем с Андреем мотоциклом, поглядывал на нее с нескрываемым интересом, да и оставшиеся двое курильщиков, хоть и держались в стороне, но то и дело бросали на нас любопытные взгляды.

Не зная куда приткнуться, я чувствовал себя полным идиотом в этой компании. Как можно стоять и выслушивать характеристики мотоциклов, когда ты вообще ни в зуб ногой? Я в жизни не интересовался машинами, вождением и, тем более, мотоциклами, а если Вера и пытается увлечь меня таким образом (или заинтересовать чем-то новым по мнению Дениса), то совершенно напрасно.

Покончив с Бегемотом, Мик бегло представил нам щуплого паренька Ефима на своем ковровском[18] латанном-перелатанном Курьере, длинноволосого и коренастого Бориса по кличке Бакен на ухоженном тяжеловесе «Днепр-650», а также очкарика Сёму (Стилет) с гитарой на «ИЖ Юпитер 5». Последний изменил свой мотоцикл просто до неузнаваемости. Мне приходилось встречать Юпитеры и раньше, но, если бы мне не сказали, что у этого доходяги Юпитер, я бы в жизни не догадался. Представляю, сколько он времени угробил на него. И охота людям возиться с какой-то железякой?

– А вот и мое детище, – довольно заметил Мик, уводя нас к стоящему в стороне мотоциклу с обилием блестящих хромированных деталей. Его любимец был выкрашен в черный с плавными бордовыми переходами цвет. – Прошу любить и жаловать – Урал Вояж.

Байк действительно выглядел что надо, и выгодно отличался от остальных, пусть даже хорошо ухоженных и усовершенствованных мотоциклов. Высокая рулевая вилка с торчащими вверх круглыми зеркальцами заднего обзора, обтекаемый каплевидный бак, стильная спинка заднего сиденья, вздернутые кверху выхлопные трубы – все это придавало ему самый настоящий «харлеевский», по моим понятиям, вид. Нечто подобное обычно показывают в Голливудских фильмах, но я никогда не думал, что увижу такое вблизи.

– Купил я его недавно. Ощущения от езды, сама понимаешь, двоякие: слабая рама, неустойчивый передок, жестковатая коробка. Но зато, – с лицом довольного хозяина он положил руку на кожаное сиденье своего мотоцикла, – очень удобная посадка, достаточно хороший передний тормоз, и просто отпадный, по меркам нашего города, вид. Что скажешь, Вера?

– Действительно, эпатажно, – едва слышно произнесла она.

– Что? – переспросил Мик.

– Элегантно, говорю. Мне нравится, – на этот раз громче отозвалась Вера. С видом знатока поглаживая «Вояж» по баку, она при этом незаметно разглядывала себя в зеркальце мотоцикла.

Их пальцы находились в неприятной для меня близости друг от друга. Еще чуть-чуть, и они соприкоснутся. Не зная, что добавить, я кинул:

– Неплохо.

Мик лишь усмехнулся и повернулся ко мне спиной, выражая свое презрение. Однако я добился своего – контакт пальцев не состоялся.

Вера в задумчивости прошлась вокруг мотоцикла. Покрутила руль, попробовала нажать на ручку тормоза (или это было сцепление?), рискнула присесть на сиденье, а затем осторожно обратилась к Микки:

– Все это хорошо… но как из моего «Уралища» чоппер[19] сделать?

Какой еще чоппер? Откуда она набралась таких слов? Я вообще что-то не помню, чтобы Вера хоть раз говорила о мотоциклах. Не видел я, чтобы она читала соответствующие журналы или приходила домой с масляными пятнами на одежде. Уж не разыгрывает ли она Мика?

– Не все сразу, детка. Переделка – разговор особый, – почесав бородку, уклончиво произнес тот.

Взяв мою девушку под руку, словно так и надо, этот урод повел ее от меня вдоль по набережной, пустившись в объяснения сложности переделки. Вера даже не обернулась.

К промозглому сибирскому ветру, присоединился весенний снежок, повеяло холодом от реки, сырые ботинки практически не грели ноги, а я все стоял с раскрытым ртом и смотрел на их удаляющиеся фигуры. На душе было поганей некуда.

В раздумье я закурил.

Мое одиночество длилось довольно долго. Но что мне оставалось делать? Вера бродила вдалеке с этим клоуном Микки, остальные байкеры вели разговор на малопонятные технические темы. Мной завладела хандра, я отрешенно пялился на обледеневшую реку и курил. Что и говорить, чужой я тут. Мне здесь явно не место.

Но и Вере тоже. Увлечение байкерством – это не походило на мою подругу. Согласно ее философии жизнь не признает рамок и границ, все находится в развитии и постоянно меняется. Поэтому, чтобы преуспеть в жизни, необходимо быть, как сама жизнь – не ограниченным. А байкеры – это, как ни крути, стадо. Пускай они там твердят о свободе, о ветре в лицо, о героях асфальта и прочей туфте, но все равно они следуют каким-то своим установленным принципам, у них есть свои вожаки и правила. А значит, они по-своему ограничены. Нет, Вера явно не байкер. И ее поведение сейчас – еще одна игра, да только я один догадываюсь об этом, а остальные купились. Вот идиоты!

С такими мыслями у меня улучшилось настроение, а после того, как я нашел одно преимущество своего положения – будучи «безлошадным», я мог выпить – оно так и вовсе стало превосходным. Не замедлив этим воспользоваться, я прогулялся за пивом до недавно отстроенного киоска на площади.

Идя обратно к сборищу, я раздумывал над новым амплуа Веры. Меня подмывало бросить все и отправиться домой. Если в этом заключался очередной тест, то я запутался в Вере окончательно. Тесты-тосты, дискотеки-гопотеки, гей-клубы, а теперь еще и байкеры. Разве можно так измываться над человеком? А ведь я далеко не первый, кто испытывает на себе ее фокусы… Выкидыши!

Как нельзя кстати вспомнились они. Завернув к Драмтеатру, я спрятался за каменным возвышением и достал телефон.

Денис не отвечал, и мне пришлось позвонить своему бывшему однокласснику.

– Алло, Толик, ты сейчас где?

– Пашок? Да я на Лагерном, в Тимирязево к пацанам надо смотаться. А чё случилось-то? Могу пригнать, если срочно.

– Да пока не очень, – ответил я и вкратце рассказал о том, что учудила Вера.

Толик громогласно расхохотался в трубку.

– Моя школа! – довольно заметил он. – Ничего страшного, тачка, мотик – один хрен разница. Путёво она катается, так что, поди, не убьется. Только вот насчет этого кренделя, Мика… Дёнька, говоришь, не отвечает? Жаль, он бы чё-нибудь посоветовал.

Я спросил, не договаривались ли они о встрече.

– Ну, он в сауну обещался вечерком заглянуть, а сейчас… не пасу я его, в натуре! Чё сказать-то тебе? Пока не переживай, а потом поглядим. Если что, я на связи, как морду надо будет бить, ха-ха, звони. И Дёньку постарайся выцепить, он мозговитый, стопудово что-нибудь придумает.

Конец разговора. Но и на том спасибо.

Вернувшись обратно с бутылкой пива, я обратил внимание на смену обстановки. Встреча теперь больше походила на праздник, чем на выездную сессию инвалидов умственного труда, как было до этого. Народ вел себя поживей. Основательно тарахтя и выбрасывая плотные сгустки выхлопов в воздух, мотоциклисты гордо разъезжали вдоль по набережной и красовались перед зданием городской администрации. Со всех сторон подтягивались люди – поклонники мотоспорта и просто зеваки – они, тыча пальцами в байкеров, вели бурное обсуждение этого явления, довольно необычного для нашего провинциального города.

Прибавилось и мотофанатов. К уже знакомым мне байкерам присоединился курносый парень в бейсболке с торчащими из под нее белокурыми вихрами, и серьгой в ухе. Он восседал на красном совдеповского вида мотоцикле с белой надписью на баке – «Чезет». Невдалеке в кожанке нараспашку нарезал круги другой паренек примерно моего возраста. Его агрегатом был оранжевый «ИЖ Юпитер 5», как и у представленного нам очкастого Стилета, но только без переделки. Мне вспомнились времена «Ласкового мая», перестройки, рокеров и рэкетиров. Конечно, я был тогда еще маленький, но чувства переживал схожие. Все-таки, далеко еще нашим колхозным умельцам до настоящих байкеров, слишком все это совком попахивает.

Я остановился, вглядываясь в разношерстную толпу. Веры поблизости видно не было. Настроение после разговора с Толиком и первого глотка «Старого Мельника» немного улучшилось – расхотелось уходить прямо сейчас и даже появилось нездоровое желание узнать, что же будет дальше.

– Оп! – выкрикнули мне в самое ухо, и я ударился зубами о бутылку.

Возле меня из ниоткуда возникла Вера. Судя по выражению лица, она была в хорошем расположении духа.

– Где это ты гуляешь? – поинтересовалась она.

– Не поверишь, но у меня к тебе точно такой же вопрос, – выдержав ее пытливый взгляд, ответил я.

Вера звонко рассмеялась и, высоко закинув руки мне на плечи, поцеловала взасос.

– Эх, и оторвемся же мы сегодня! – воскликнула она и начала кружить меня по всей площади в странном первобытном танце.

Я не сопротивлялся, потому что было приятно чувствовать ее внимание, теплое дыхание, слегка возбуждающее соприкосновение наших тел, действенное даже сквозь толстую теплую одежду, и на секунду поддался ее настроению. Но мимо нас с ревом пронесся один из байкеров и вернул меня к реальности происходящего.

Наверное, я тормоз, да только…

– … ничего не понимаю. Зачем мы тут? Что у них сегодня за тусовка?

Вера остановилась и оглядела меня с ног до головы каким-то безумным взглядом.

– Эх, валенок ты сибирский! Да это же открытие мотосезона. Чуешь?..

С этими словами она выхватила бутылку у меня из рук и, с жадностью отхлебнув из нее пиво, опять закружилась по дороге.

– А не рановато? На улице снег еще не растаял! – крикнул я ей.

– Для нас в самый раз, Паша. Для нас в самый раз!

Она кружилась под редкими снежинками, поблизости разъезжали ненаигравшиеся в «бибики» парни, чуть дальше росла толпа зрителей. В воздухе повисло ожидание чего-то грандиозного – нет, не со стороны байкеров, а со стороны Веры. И тогда я по-настоящему пожалел, что ввязался в это приключение.

Глава двадцать пятая

Король дороги

Рев, дым и визг шин по асфальту.

– Пять! Четыре! Три! Два!..

Я заворожено гляжу на происходящее. С момента прибытия на набережную прошло полтора часа, и число байков, вместе с нашим «Уралом», выросло до двенадцати, то есть, на четыре больше, чем после моего возвращения из киоска. Среди рядовых байкеров прибыл один умелец на Jawa-350, красном мотоцикле с весьма округлыми формами, отчего он смотрелся древнее всех остальных. Еще один был на темно-зеленом «Днепре» с коляской, выглядевшем так угрожающе, что оставалось только взгромоздить на него пулемет и можно было смело отправляться на войну.

Самыми последними явились лидеры. Точнее, лидером из них был только один. Второй являлся, как я понял, кем-то вроде авторитета – приезжий из Питера матерый байкер, которого местные аборигены давно ждали с нетерпением.

Лидер и организатор тусовки был невысоким сухопарым мужичком лет тридцати пяти с длинными до плеч темными вьющимися волосами и густой бородой, разросшейся на половину лица. В его маленьких, как бы вдавленных в череп, глазах сочетались удивительные ясность ума и бойкость шаловливого мальчишки. Он был так же энергичен и ловок в движениях, говорил быстро, но мелодично, был приветлив и внимателен к каждому. Вагнер, как называли его остальные, первым делом оставил своего железного коня и обошел народ, чтобы пожать всем руки, представить гостя и познакомиться с новыми лицами, которыми являлись только мы с Верой.

До нас он добрался как раз в тот момент, когда байкеры, возбужденные и готовые к началу представления, самостоятельно организовались и делали отжиг шин на прямой дороге, идущей вдоль реки. Процедура отжига, как я понял, заключалась в резком ускорении с удержанием мотоцикла и дальнейшем его отпускании. При этом вначале слышался резкий визг колес по асфальту, затем гонщик срывался с места и со свистом улетал вперед.

– Пять! Четыре! Три! Два! Один! Пошел!!!

На этот раз «запустили» хиленький «Курьер» с Ефимом.

Вагнер с Питерским гостем, дородным мужиком лет сорока, носившим странное прозвище Корень, приблизились к нам с Верой. Предводитель тусовки с искреннем интересом выслушал безобразно фальшивую речь Веры о том, что она «балдеет» от байкерского движения, что мотоцикл для нее – это «символ свободы и романтики», мол, она безумно рада познакомиться с таким известным в байкерской среде человеком и мечтает однажды стать полноценным членом клуба. Далее Вера начала откровенно пускать слюни по поводу питерского гостя, но это было уже из ряда вон даже для Вагнера – тот остановил ее легким жестом руки и повернулся ко мне.

– Меня зовут Па…

– Это Доктор, – перебила меня Вера. – Он просто еще немного стесняется называть свое погоняло здесь, все-таки малознакомые люди…

– Окей, окей, – мягко прервал ее Вагнер. – Но, мне кажется, парень выскажется самостоятельно. Так ведь… Доктор? Тебе тоже нравится байкерское движение?

Я снова оказался на перепутье. С одной стороны, мое мнение насчет мотоциклистов нисколько не изменилось, то есть, как и прежде, оставалось неодобрительным. С другой, я не хотел обидеть человека, который понравился мне своей человечностью. И я решился.

– Если честно, никакой я не байкер, а, можно даже сказать, противник мотоспорта. Я совсем не разбираюсь в мотоциклах и не хочу в них разбираться. Скорее уж, когда-нибудь мне придется разбираться в самих мотоциклистах… после аварий, – тут я, конечно, переборщил, но сама фраза мне понравилась. Увидев непонимающий взгляд предводителя, мне пришлось пояснить. – Я учусь на врача. А здесь оказался случайно, подруга затащила.

Вагнер широко улыбнулся.

– Ты молодец, – он похлопал меня по плечу. – Каждому свое место в жизни, не правда ли? Важно понимать это, и принимать. Кто-то тяготеет к уюту, спокойствию, определенности. Для нас же главное – это романтика, ощущение свободы… ради такого можно многим поступиться.

Мимо нас с довольным выражением лица пронесся Бегемот на своем Урале Соло. Глядя ему вслед, Вагнер добавил:

– Ведь байкеры сумасшедшие по своей сути люди: нам нужны дорога, скорость, ветер в лицо и приключения. То, что для других лишь ревущая и пышущая дымом машина, для нас – ключ к жизни и, одновременно, музыка, идущая из глубины души. Говорят, что мы какие-то не такие, не от мира сего, понимаешь? И они правы, ведь нам подавай первобытное наслаждение, а обычные люди страшатся этого. Инстинкт самосохранения никогда не позволит им доверить себя машине и рисковать жизнью только, чтобы почувствовать пьянящий адреналин. Если угодно, нами движет живой азарт, интерес к постоянной борьбе с демонами, как вокруг, так и внутри себя. Мы живем этими чувствами.

… Три! Два! Один! Пошел!!!

Следующий час был насыщен зрелищами. Байкеры успели посоревноваться в дрэгрейсинге, скоростном заезде на короткую дистанцию, в ходе которого одновременно стартуют несколько мотоциклов и наперегонки несутся к финишной черте, побороться на руках (армрестлинг), «погоняться» на самого медленного и пометать дротики на ходу. Вера не отставала и носилась вместе со всеми, ввязываясь в любые, порой самые идиотские конкурсы. Я часто оставался в одиночестве, но старался не выдавать своей обиды. Если Вера и хотела что-то в очередной раз проверить, то я до сих пор не понимал, что именно.

Людям было весело, о чем свидетельствовал большой наплыв зевак на набережную, но торчать здесь дальше становилось опасным. Нашей компанией уже дважды интересовалась милиция, и Вагнер едва с ними поладил. Да и ребята, опьяненные вниманием толпы, перестали чувствовать грань дозволенного: поступило предложение метать дротики в наполненные водой презервативы, начались пивные конкурсы, мотоциклы все чаще вырывались за пределы набережной, и кое-кто (не трудно догадаться, кто именно) уже успел прокатиться с пустой коляской вверх-вниз по ступенькам Драмтеатра.

Лидер принял решение выехать за город. Как я понял, «пикник на природе» планировался изначально и не был сиюминутным решением. Но все же стоило поторопиться, так как наши байкеры, непривычные к массовым мероприятиям, совсем потеряли голову. Питерский гость заметил, что у них, в городе на Неве, где мотоциклистов собирается на порядок больше, вот уже несколько лет подряд праздники проводятся более организованно. Люди заранее договариваются с милицией и ДПС, находят спонсоров и даже арендуют стадионы.

Хотя Корень не сказал этого в открытую, да и вообще вел себя дружелюбно, мне в голову лезло нехорошее слово «провинция». Но оно быстро уступило место непререкаемой истине – не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Опять пошел снег, от воды тянуло холодом. Байкеры немного угомонились и сейчас выстроились в одну шеренгу вдоль реки. Вагнер, как настоящий полководец, делал смотр «полку», объезжая его на своем Yamaha XJ 600 – спортивном черно-красном красавце японского происхождения. По словам Микки, который постоянно торчал рядом с нами и тараторил без умолку, его мотоцикл имел восемьдесят лошадиных сил, против двадцати-сорока ураловских, наибольшую скорость двести километров в час и разгонялся до сотни в считанные секунды.

Но мне было не до него. Я понимал, что мощи мотоцикла, в люльке которого я оказался, вполне достаточно, чтобы обеспечить мне группу инвалидности или вообще распрощаться с жизнью. Все, что я видел, так это подвыпившую Веру за рулем, надоедливого мотофанатика на «Вояже» и десяток других сумасшедших под боком. А ехать с разудалой бесшабашной компанией черт знает куда по скользкой дороге – еще то удовольствие.

Когда Вагнер дал команду стартовать, и одновременно взревели все двенадцать двигателей, я пожалел, что к своим девятнадцати годам не знаю ни одной молитвы, и ни во что не верю. Вот разобьюсь, и не будет больше Паши – он просто исчезнет с лица Земли. Никакого там рая, ада, загробной жизни или перерождения. В такие вот моменты мне совершенно не хочется быть материалистом, да будущая профессия обязывает.

Колонна зашевелилась, байки выстроились по парам и поползли к выезду на главную улицу. Тут же посыпались неприятности. Еще не успев покинуть набережную, Вера стала не по-детски дурить. Мотаясь из стороны в сторону, то ускоряясь, то наоборот замедляясь, она постоянно нарушала строй. Ее примеру с радостью последовал Мик, ехавший до сих пор в колесо с нами, и вскоре зараза передалась остальным мотоциклистам. Конечно, им было весело, но мы выезжали на улицы города и теперь представляли реальную угрозу для окружающих. К счастью, Вагнер быстро взял ситуацию под контроль: прокатившись до хвоста и обратно, он сумел восстановить порядок и призвал к благоразумию. Мое уважение к нему росло.

По городу мы ехали как банда клоунов. Все обращали на нас внимание, тыкали пальцами, высовывались из окон своих автомобилей, домов или останавливались на тротуаре, чтобы поглазеть на нашу процессию. Спрятавшись за забралом шлема, я поглубже уселся в коляску и укрылся одеялом, желая остаться инкогнито в глазах «поклонников». Я не мечтал о славе «колясочника», тем более, что не имел к байкерам никакого отношения. Вера же красовалась, как могла, и даже специально высвободила волосы из под шлема, предоставив их на волю ветра. Будучи единственной девушкой среди байкеров, она получала двойное внимание прохожих и, наверное, десятерное Микки. Он по-прежнему вился вокруг нас и сильно раздражал меня.

– Паша, не рви так сильно газ на поворотах, – внезапно обратился он ко мне.

Я уставился на него как на дурака. Он этого не понял.

– Накидывая скорость, с чувством поворачивай ручку управления дросселем, понимаешь? У тебя же там есть дроссель? Ну вот и поворачивай его… с чувством.

Вера бросила на меня беглый взгляд и предательски расхохоталась. Насупившись, я скрестил руки на груди и отвернулся. Никому не хочется быть козлом отпущения. Но пока, наверное, лучше не дергаться. После гей-клуба с Верой и так трудно ладить, и если я опять не угадаю чего ей надо, то могу снова вляпаться в какую-нибудь неприятную историю. Черт возьми, вот бы связаться с Денисом! Уж он точно посоветует, как мне быть.

И все-таки, как хочется плюнуть на тесты, на Выкидышей, на Веру, и отправить всех по одному хорошо известному, трехбуквенному адресу!

Впереди показался поворот, мы подъезжали к Лагерному саду, а затем должны были ехать в сторону, противоположную деревни Тимирязево, в которую собирался Толик. Байкеры сбросили скорость, и Мик немного сдал назад. На душе полегчало.

Вскоре, когда я окончательно примерз к люльке, мы выехали за черту города. Слева вилось железнодорожное полотно, справа – редкие деревянные домики и лес. Мокрый снег облеплял забрало шлема и мешал наблюдать за дорогой, мне то и дело приходилось оттирать его. Байкеры притихли, и теперь ехали спокойно, без прежних лихачеств. По словам Веры, мы направлялись на Синий утес. Это такое место с невысокими серыми скалами около реки в двадцати километрах от нашего города.

По пути участники мероприятия запаслись пивом, а также кое-чем покрепче, собрали деньги на мясо для шашлыков, о котором заранее побеспокоился Борис, закупили хлеба. Мне, якобы с удобством расположившемуся в люльке, то и дело подкидывали дровишек, случайно подобранных на дороге. Багажник, расположенный в задней части коляски, был уже забит до отказа, и поэтому дрова бросали прямо ко мне на колени. Правда, большая часть груза все же оседала в коляске военного «Днепра», в которой не было пассажира.

Мик еще раз десять подъезжал к нам и пытался сразить Веру своим несуществующим остроумием. Вера поддерживала его, хотя куда более вяло, чем прежде. Сказывались утомительные условия поездки, а может, он ей просто надоел.

Впереди нас ждал долгий спуск с горы, за которой раскинулась небольшая деревушка Аникино с прилегающими к ней дачными участками. Первым ехал Корень, рядом с ним Бегемот на «Соло», далее Ефим, два «ИЖа» – Стилет и другой, неизвестный байкер, – потом мы с Верой. Назад я не смотрел, было неудобно разворачиваться, да и не хотелось видеть рожу Микки (хоть бы его дурацкую шляпу ветром снесло!). Колонна расстроилась, машин было мало, а дорога позволяла ехать по двое и даже по трое рядом.

Вагнер время от времени курсировал взад-вперед, проверяя, не потеряли ли мы кого по пути. Его езда отличалась изяществом, выдававшим богатый опыт. Он то легко уходил вперед, то плавно, словно на бреющем полете скидывал обороты, внимательно выслушивал реплики байкеров, давал краткие, но дельные указания. Его спортбайк, шелестя шинами, скользил по асфальту, словно силой мысли повинуясь своему хозяину. В какой-то момент я даже позавидовал ему, но тут же одернул свои глупые мысли. Я человек домашний, и петь серенады ветру, чтобы, раскинув однажды мозгами по асфальту, уже не собрать их, не в моем духе. Пусть этим занимаются другие, а я постою в стороне…

– Хе-е-ей! – вдруг выкрикнул Вагнер и, победоносно вскинув правую руку вверх, резко рванул вперед, приглашая остальных последовать его примеру.

Ну вот, только успокоились и опять за свое… Я судорожно вцепился в люльку.

– Эге-гей! – поддержал его парень на «Чезете» сзади и заорал, что есть мочи: –

РАЗОЙДИСЬ!!! ДОРОГУ!!!

Видимо, он хотел прорваться вперед и полететь вслед за лидером, но Веру это лишь раззадорило – она специально не давала ему проходу или, точнее говоря, проезду. Наш «Урал» со зловещим клокотанием набирал скорость. Оживились и другие байкеры: Бегемот потихоньку отрывался от нас, гудели набирающие скорость «ИЖи». Корень с Вагнером на спортбайках уже давно умчались вперед. Я с опаской поглядывал на раму люльки и мотоцикла, в соединении которых что-то начало дребезжать. Господи, лишь бы эта махина не развалилась на части.

А спуск тем временем становился круче.

Наконец, «Чезет», сделав обманный маневр, обошел нас. Мотоциклист в шутку погрозил кулаком Вере, а она ответила ему тем же. Вместе с «Чезетом» вырвался байкер на «Яве», он помахал нам рукой. Все тяжеловесы – мы и гонщики на «Днепрах» – остались сзади, но Вера даже не думала сдаваться. Мик специально висел на хвосте, выдерживая дистанцию.

По встречной полосе промчался «Камаз», обдав всех грязным талым снегом. Байкеры метнулись вправо, и мы вмиг оказались у края шоссе. Колесо люльки ехало, наверное, по самой кромке дороги, и ельник, растущий совсем рядом, беспощадно хлестал меня по голове. Когда одна из веток весьма болезненно царапнула шею, я невольно вскрикнул.

Вера глянула на меня, и резко вильнула вбок по направлению к «Вояжу». Очутившись посредине своей полосы, мотоцикл тряхнуло на одной из выбоин. Он опять набирал скорость и, кажется, начинал взлетать. Дорога все также круто уходила вниз, спуск казался бесконечным.

Я перестал чувствовать неровности дороги, но нет – переднее колесо, как и прежде, шуршало по асфальту. Это я поднимался в небо – люлька отрывалась от земли! Мы медленно заваливались на левый бок.

– Вера!! – не своим голосом крикнул я.

Она тоже заметила крен и, с силой мотнув телом вправо, попыталась выровняться, но грузный мотоцикл упорно ехал с поднятой люлькой. Тогда я всем весом навалился на правый бок, чуть не перевалившись за борт. Сзади запрыгали, тут же пропав из виду, дрова-щепки, слетевшие с моих колен. Послышался удар колеса о землю, «Урал» принял устойчивое положение, и Вера опять накинула скорость.

Мы несемся по крутому шоссе, словно падаем в бездонную яму, мелькают – пионерлагерь в глубине леса, кусты в чаще, знаки вдоль дороги, ельник – слышится мой пронзительный вопль:

– ВЕРА!! Сбрасывай скорость! Слышишь!?

Нас дернуло на очередной кочке, хрипло кашлянул мотор. От силы удара я охнул и откинулся на спинку сиденья.

– Вера! Слышишь?!?

Микки, до сих пор старавшийся держать дистанцию, вдруг пошел на обгон. В тот момент, когда его байк поравнялся с нами, он истошно завопил:

– Я о ней мечтал всю жизнь… наконец мои желанья сбылись, вот она… вот она!..

Я подумал, что чокнутей придурка я еще не видел, но, когда в ответ завизжала Вера, до меня дошло, что это слова песни, а не признание в любви:

– Вся блестит и манит взгляд… на такой не грех отправиться в ад, вот она, вот она!..[20]

«Курьер», несущийся впереди, сбросил скорость, и пение подхватил Ефим:

– Чем дальше – тем больше, чем больше – тем сильней. Все те же, все то же, а день все холодне-е-е-е-ей!!!

– Я… КОРОЛЬ ДОРОГИ! Я… КОРОЛЬ ОТ БОГА!

В АД ИЛИ РАЙ… САМА ВЫБИРА-А-АЙ!.. – орали во всю глотку мотоциклисты вместе с Верой.

К моему облегчению Микки с Ефимом начали сбавлять скорость. Я думал, Вера последует их примеру, но не тут-то было. Вокруг нас происходили какие-то странные перестановки, и вскоре до меня дошло, что байкеры выстраивались клином, который возглавляли мы с Верой.

…Жить как все мне скучно, мне и смерть игрушка. Скорость в крови, удачу лови!..

Начал дико сигналить клаксон – Вериных рук дело. Кажется, наступил тот редкий момент, когда она не отдавала себе отчета в своих действиях. Склон становился более пологим, но моя подруга восполнила это увеличением скорости. Мы догнали Сёму, а Бакен на Днепре, приложив нечеловеческие усилия, догнал нас. Клин расширился и теперь состоял из пяти мотоциклов.

– Я… КОРОЛЬ ДОРОГИ! Я… КОРОЛЬ ОТ БОГА!

Кто-то издал «рык», прибавив газу. Другой поддержал его, и теперь байкеры крутили ручки газа одновременно, немного гасили скорость, и опять рычали пятью мотоциклами.

Кажется, я сходил с ума. Все превратилось в чудовищный одуряющий гул, в котором слились рев мотоциклов, порывы встречного ветра, безумные выкрики и пение гонщиков. Мне было не по себе, и, оглядываясь по сторонам, я безуспешно искал способ положить конец этой вакханалии. Но, к счастью, склон заканчивался, и впереди уже виднелся поворот, за которым будет мост, спортивная база и (слава тебе, Господи!) крутой подъем к деревне.

Внезапно из-за поворота выскакивает желтый москвич-пикап, в суматохе клин рассыпается – фланги прижимаются каждый к своему боку. Но мы находимся в середине, а Вера, дрожа от возбуждения, продолжает гнать вперед. Я бросаю взгляд то на нее, то на быстро надвигающийся автомобиль. Она в своем уме? Мы же сейчас врежемся!

Испуганный водитель Москвичонка тоже не знает куда деваться: по бокам на него надвигаются бывшие фланги клина, по центру – мы.

Я вжимаюсь в люльку, Вера, наконец, отчаянно дергает рулем – мотоцикл ведет юзом влево. Теперь никто не управляет нами – мы движемся по инерции.

Мерное шуршание покрышек по обледенелой дороге.

Ветер, режущий уши,

случайные брызги и крик.

Рев мотора, вгрызающийся в холодный воздух.

Москвич проносится мимо – мы летим прямо на «Вояж» Микки. Шлем набекрень. Ощущение свободного падения. СТОЛКНОВЕНИЕ НЕИЗБЕЖНО.

… в ад или рай? Сама выбирай!..

Клокотание мотора. Звук шоркающих асфальт шин.

Микки притормаживает, наш «Урал», освободившись от цепкой хватки заноса, вырывается вперед, а у меня с губ срывается вздох облегчения. Я только сейчас замечаю, что не дышал все это время. Через несколько секунд раздается всеобщее улюлюканье, напомнившее мне клетку с обезьянами.

Мы постепенно сбавляем скорость. Я понемногу успокаиваюсь, и мое сердце уже бьется не так быстро. Врассыпную мотоциклы переезжают мост и, наконец, останавливаются на площадке перед спортивной базой. Здесь нас поджидает Вагнер и остальные, ушедшие вперед байкеры.

Пока очевидцы едва не произошедшей аварии рассказывали остальным о случившемся и смаковали подробности, я, с трудом успокоившись, вылез из люльки и нетвердой походкой направился к Вере.

В одиночестве она стояла на мосту и смотрела куда-то вдаль. Маленькая речушка внизу еще не полностью освободилась ото льда, вдали на склоне небольшого холма виднелся ряд дачных домиков. Дул сильный ветер в лицо.

– Послушай, Вера, это тебе не игрушки! Ты же чуть нас не угробила! Слышишь, меня?! Если хочешь, дури сама, но меня не впутывай. Знаешь, каково сидеть в этой хлипкой кишке, когда на тебя несется машина, а ты ничего не можешь сделать?

Она не отвечала и продолжала смотреть вдаль.

– Слышишь? – я потянул ее за плечо. – В такие приключения я ввязываться не желаю. Понятно? Ну что ты молчишь?

Она поддалась, медленно развернувшись в мою сторону. Вид у нее был виноватый, но все же не настолько, чтобы я ей посочувствовал. Глядя в ее глаза, я пытался догадаться, о чем же она сейчас думает. Что дальше ждать от нее? Грустно улыбнувшись, Вера нежно притянула мою голову к себе и поцеловала в лоб.

– Ты хочешь домой? – тихо спросила она без всякой издевки в голосе.

– Я… ты… ну, почему ты сразу так?

Задумчиво покусывая нижнюю губу, она кивнула головой. Ее рука ласково гладила мою щеку. Я попытался выдавить из себя слова, которые заставили бы ее понять, каково мне сейчас, но никак не мог совладать с эмоциями. Вздохнув, я махнул рукой и отошел в сторону. Вытащив из кармана куртки пачку сигарет, я закурил.

«Непринятые вызовы: 1». Пара нажатий на кнопки верного Эриксона, и я выясняю, что в 16:07, то есть, двадцать четыре минуты назад, звонил Денис. Думаю, он уже связался с Толиком и теперь в курсе происходящего.

Украдкой осмотревшись вокруг, я убедился, что поблизости никого нет и можно спокойно разговаривать. Пока байкеры обсуждают свои подвиги, я вышел вроде как по нужде. На самом деле я спрятался под мостом, чтобы созвониться с Выкидышами.

– Алло, алло, Денис? – негромко говорил я в сложенную у трубки ладонь, чтобы меня не было слышно.

– Наконец-то! Я уж думал, пора некрологи в газетах просматривать. Как ты там, живой еще?

– Да нормально, то есть, более менее, – облегченно вздохнул я, услышав его голос.

– Тогда подожди.

На том конце я услышал, какой-то писк, а затем громкую речь Толика, причем совершенно не в наш адрес.

– …да. Алло? Ну, чего там?

– Вы уже в сауне? – озадаченно спросил я.

– Вот ты тормоз!.. – воскликнул Денис. – О конференц-связи никогда не слышал?

– Я в Тимирязевке сейчас, – пояснил Толик. – А он в городе.

Решив не выяснять технические подробности, я рассказал им про гонки на трассе. Выкидыши молчали в течение всего моего рассказа. Первым высказался Дёня:

– Паша, по-моему, тут все ясно. Она хочет от тебя избавиться.

– Дурак, что ли? – возмутился Толик. – Верка без башни, конечно. Но зачем ей на мокруху-то идти?

– Да я не о том! Вера показывает Паше, что он ей надоел. Так яснее?

– Ну, – буркнул Толик. – То есть, нет.

– Тогда мне непонятно, почему она на мосту себя так странно вела, – сказал я.

– Пашок, чё у тебя голос как из задницы? – опять Толик.

– Под мостом сижу, приходится тихо говорить! Не отвлекайтесь. Что скажете?

Денис ничего не ответил, наверное, задумался. Толик что-то пропыхтел, а потом раздраженно заявил в трубку:

– Да ну тебя, Пашок. Нам-то, на хрен, откуда все известно? Это же ты с Веркой гуляешь, ты ее трахаешь. Вот и действуй сам, а мы подтра… тьфу! подстрахуем если чё.

– О майн Гот, о майн Гот, – пробормотал Денис. – Я, кажется… Постойте! Я, кажется, начинаю все понимать. Слушай! Слушай меня, друг мой! Вера аллегорически показывает, что твоя жизнь в ее руках. Но с точки зрения традиций патриархата, преобладающих в нашем обществе, все должно быть наоборот. Ты – мужчина, и получается, ты должен обладать женщиной, а не она тобой. Понимаешь, к чему я клоню?

– Это ты со мной разговариваешь?

– Не язви. Дело не в аморфности, как я говорил прежде, а, скорее, в активности… так сказать, мужском, руководящем начале. Ты привык, что все за тебя решает Вера, но разве женщина может выдержать это? Сам подумай, ей нужна опора, а не размазня какая-то под боком…

– Ну вас… – сказал Толик и отключился.

– …поэтому решения нужно принимать тебе. Командовать, быть более жестким, что ли. Как конкретно, не знаю. Думай. Ради всего святого думай!

– Пашка?

Закончив разговор, я уже собрался вылезать из-под моста, но увидел, как на табло трубки высветился номер Толика.

– Да? Слушаю, только быстро.

Наверху уже с минуту ревели моторы.

– Ты это… говорил, там Ямашка какая-то была, да?

– Да здесь полно их. Ямаха, Чезет, два Днепра и два Урала еще.

– Это… продиктуй пару их номеров. Глянь, по-быстрому.

– Зачем? – вырвалось у меня.

Наверху завелся еще один мотор. В таком шуме невозможно было нормально разговаривать, и потому я без лишних споров выглянул наружу. Осторожно, чтобы меня не заметили, я вытянул шею и продиктовал Толику четыре первых попавшихся номера. Надеюсь, он правильно их записал во всем этом гаме.

– Ага, хорошо, понял.

– А зачем тебе? – все-таки спросил я.

– Чего? Ни хрена не слышно.

– Зачем тебе номера?

– Бля, звук как из консервной банки.

Он еще что-то пробормотал, но я ничего не расслышал. Отключившись, я пошел наверх. Под мостом сидеть, конечно, хорошо, безопасно. Да только впереди меня ждет тест, а его надо бы пройти.

Глава двадцать шестая

Рождение Доктора

Пока я карабкался по обледенелой земле, выбираясь из-под моста на дорогу, в голове не переставали крутиться слова Дениса. Почему он так волновался, когда читал свои наставления? Не думаю, что он заботился обо мне с таким рвением. Уж больно это попахивало личным, но чем конкретно, мне было неизвестно.

Я вылез наружу, и байкеры встретили меня взрывом дружного хохота.

– О, Павлик! Что, никак просраться не мог? – покатываясь от смеха, простонал Микки. – Прохватило бедолагу после такой-то поездочки?

Неприятно, когда оказываешься предметом тупой и злобной шутки. Вдвойне неприятно, когда над ней все смеются и смотрят при этом на тебя.

Вера сидела за рулем «Урала» с опущенным забралом шлема. Не знаю, смеялась ли она вместе с остальными. Надеюсь, что нет.

– Мы тебя уже семь минут ждем, – холодно сказала она, повернувшись в мою сторону.

Я лишь пожал плечами и, растолкав оставшиеся в коляске дрова, уселся на свое законное место.

Поднявшись в гору, да проехав мимо местного кладбища, мы оказались в деревне Аникино. Дорога надвое рассекла деревню, которая состояла из небольших бревенчатых домов обычных для Сибири. В это время года здесь не было ничего примечательного, ни на чем не задерживался одержимый первобытной романтикой взгляд байкера. Даже люди, обитавшие здесь, не могли занять его внимание. Ведь какой интерес красоваться перед ними? Деревня и в Африке деревня.

После случая на спуске Вагнер стал внимательнее следить за построением. Он высказал мысль, что произвольное движение, хоть и отражает дух байкеров, но так и до аварии не далеко, и предложил потренироваться в организованном передвижении. Так как парами мы уже ездили, следующей была «цепь».

Мотоциклы выстроились наподобие звеньев цепи: ведущий байк как бы зажали с двух сторон два других мотоцикла, ехавших чуть позади – их передние колеса шли вровень с его задним. Следующий мотоцикл расположился между ними, но еще чуть дальше – его переднее колесо находилось между их задними и двигалось вровень с ними. И так далее.

До места мы добрались без приключений. Правда, благодаря моему водителю, цепь то и дело рвалась. Сказывалась Верина неопытность и ее назойливое желание прибавить скорость на любом мало-мальски прямом участке. Вагнер, конечно, тоже обожал быструю езду, и недавнее происшествие ничуть не повлияло на эту его страсть, да только сама идея строя требовала не единоличного, а совместного ускорения. Он сердился, помногу раз повторяя простейшие указания, а иногда даже пропускал крепкие словечки в наш адрес. Вместе с ним злились и остальные байкеры – наш мотоцикл превращался в белую ворону, в безупречно слаженной компании. Хоть за рулем была Вера, все равно часть вины почему-то ощущал я. Наверное, так себя чувствует невольный соучастник преступления. Думаю, Вера прекрасно понимала это и легко могла исправиться, но действовала наперекор всем назло. Почему, я терялся в догадках.

Итак, позади остались Аникино, дачи, желтые знаки «Осторожно, газопровод!», знакомые каждому водителю, хоть раз бывавшему в этих краях, подъемы и спуски, и даже деревня Каларово, стоящая бок о бок с тем самым местом, которое и называется Синий утес.

Если в лесу и на полях, что мы видели по дороге, снега с начала весны не убавилось, то каменный берег возле реки на Синем утесе был почти гол. Дров мы привезли слишком мало, а найти их здесь, в такую сырость было довольно сложно.

Байкеры жутко проголодались и замерзли. Казалось бы, стоит всем поднатужиться и качественный отдых обеспечен, но нет – действовали они на редкость вяло и неслаженно. Вагнер попытался разбить людей на группы – по подготовке мангала, сборке дров, розжигу костра, организации вечера, – но царящие повсюду разболтанность и лень рушили все его планы. Люди не хотели вкалывать, они приехали сюда отдыхать. Поэтому все пустилось на самотек и продвигалось намного медленнее, чем могло бы быть, действуй байкеры с желанием.

Ефим взялся за ремонт своего мотоцикла. На подъезде к реке он завалился на бок – помял переднее крыло, разбил одно из зеркал заднего обзора и повредил ручку сцепления. Сёма (Стилет) с минуту протирал свои очки, а затем расчехлил гитару и принялся тренькать на ней, напевая себе что-то под нос и поминутно настраивая инструмент. Паренек с «Чезета» вместе с «Явистом», начистив до блеска крылья своих мотоциклов, неспешно собирали мангал. Бакен разбирался с шампурами и мясом, Бегемот наблюдал за развитием событий и, сидя на своем «Соло», потягивал пиво. Питерский гость вместе с плюнувшим на всеобщую лень Вагнером обсуждали дальнейшие мероприятия. Владелец Днепра с люлькой, парень с оранжевого «Юпитера», Микки, Вера и я поехали за дровами в лес. Неприязни к нам больше не наблюдалось, но я все равно старался не высовываться и добросовестно участвовал в обустройстве лагеря. Вера же вела себя наравне со всеми. Иначе говоря, достаточно безответственно и распущено.

С горем пополам, к семи вечера (а приехали мы в пять) был разожжен костер, а через полчаса первая партия шашлыков уже шипела над раскаленными углями. Дежурить посадили меня, так как остальной народ готовился к увеселительным мероприятиям. Время от времени я отлучался и ходил смотреть, как они расчищали площадку, таскали дрова для кострищ, которым предстоит освещать уже темнеющую местность, искали необходимый инвентарь и обсуждали предстоящие забавы. Я не настаивал на том, чтобы Вера сидела рядом со мной, но в душе надеялся, что я для нее важнее, чем все эти мотоциклисты. Я ждал и ждал, а Вера все не подходила и не подходила.

Когда первая порция шашлыков была готова, я объявил об этом народу, придя на место соревнований. Однако голод как будто отступил, и никто не клюнул на мое приглашение. Пришлось возвращаться за шашлыками и раздавать их чуть ли не насильно. Все были настолько увлечены или напились пива, что совсем забыли поблагодарить меня за оказанную им услугу (кроме Вагнера и Веры, разумеется). А Мик даже посмеялся, назвав меня «гарсоном», но зато я подсунул ему самый непрожареный шашлык. Теперь посмотрим, кого из нас прохватит!

Начинало темнеть. Вернувшись на место, я еще раз оценил запасливость Бакена. Согласно моим подсчетам мяса должно было хватить на три-четыре порции каждому. Конечно, при таком наплевательском отношении ко мне можно было свалить свою обязанность на кого-нибудь другого, но тогда повар лишился бы удовольствия присутствовать на байкерском многоборье. Хотя что там может быть интересного? Я поправил на плечах одеяло и водрузил следующую порцию увешанных шампуров на мангал из камней. Взяв свой первый шашлык, я с наслаждением впился в сочное мясо.

Кто-то усиленно тряс меня за плечи.

– Паша, Паша! Не спи, замерзнешь.

– А!.. Вера? – видимо, я задремал у костра.

– Шеф, у тебя уже все мясо сгорело! – весело сказала она и поцеловала меня в лоб. – Бросай свои шашлыки, пойдем смотреть на шоу, которое «маст гоу он».

Угли успели потухнуть, в лесу стояла кромешная тьма.

– Сколько время? – зевая, поинтересовался я и встряхнул головой.

– Какая разница? – обхватив меня руками, Вера потянула меня вверх. – Вставай, лежебока.

Вместо того чтобы подняться, я повалился на нее, и мы оба оказались на земле, причем в довольно пикантном положении. Она тихо усмехнулась, но приняла мои ласки без сопротивления. Только сейчас я обратил внимание на то, что она сильно пьяна. От нее разило пивом и водкой, движения были развязные, а в глазах я заметил дотоле незнакомую мне тупую отрешенность. Еще несколько минут мы лежали на стылой земле, но ничего достойного упоминания не происходило. Если раньше, несмотря на холод, эта сцена закончилась бы хорошим сексом, то теперь Вера не снизошла даже до петтинга. Мне больше не надо было доказательств, что она потеряла ко мне интерес. Я окончательно пал духом.

На месте представления, которое находилось в двухстах метрах вверх по реке, вовсю ревели мотоциклы, слышались громкие перебранки и выкрики участников. Вокруг арены полыхали костры, в руках байкеров горели самодельные факелы. В центре расчищенной площадки стояло четыре байка. Каждый был направлен в одну из сторон света так, что вместе они образовывали крест. Возле них суетились Бегемот, Борис, Вагнер и Микки, а остальные восемь мотоциклистов стояли неподалеку и с интересом наблюдали за происходящим.

Вскоре четверо участников сели на свои мотоциклы и стали медленно разъезжаться в разные стороны. Оказалось, что они связаны между собой веревками и, отъехав на некоторое расстояние, начинали тянуть друг друга, прямо как в басне про лебедя, рака и щуку, в разные стороны. Веревки натянулись, взревели моторы и борьба пошла.

– Байкерское сумо, – прокричала Вера мне в ухо. – Кто кого перетянет.

Кивнув головой, я присел на корточки и вынул сигарету из пачки. Общая усталость и надвигающаяся головная боль совсем меня не радовали. Измотавшись поездкой, я хотел поскорее вернуться домой.

В байкерском сумо себя попробовал каждый. Вначале старались подбирать участников по весу и мощности, но так как мотоциклов было не слишком много, то вскоре стали соревноваться, кто с кем хотел. Один раз Вера даже исхитрилась уговорить меня сесть в коляску и таким образом тоже поучаствовать в борьбе. Я, конечно, добавил мотоциклу веса, но победить нам так и не удалось. Однако Веру это ничуть не расстроило, и она продолжала веселиться напропалую.

За сумо последовал конкурс на самого медленного, еще позже закатывали обрезки толстых, почти метр в диаметре, труб, невесть откуда взявшихся на берегу, в импровизированные ворота, толкая их передним колесом мотоцикла. И, конечно же, пили пиво. Доходила половина девятого, паренек моего возраста на оранжевом Юпитере засобирался домой, вместе с ним уехал и мужик на военном Днепре с коляской. Рев уносящихся вдаль мотоциклов байкеры провожали дружным волчьим воем. Всем было весело, о возвращении в город, как я понял, пока можно было и не мечтать. Вера налегала на пиво, временами мешая ее водкой, и я был всерьез обеспокоен тем, попадем ли мы туда сегодня вообще.

В качестве следующего мероприятия затеяли борьбу. На центр площадки вышли Бегемот с Питерским гостем и с криками накинулись друг на друга. Делая жестокие броски, выкручивая руки и ноги в болевых приемах, они наносили и принимали мощные удары в живот, грудь и кувыркались по земле. Бегемот расшиб себе локоть, Корень к середине боя стал прихрамывать, задыхаться и вскоре оказался на лопатках. Публика ликовала, Бегемот вошел в раж, жестами и криками доказывая, что среди присутствующих ему нет равных.

– Ну!! Кто следующий?!? Кто на Бегемота?!? – орал он, неуклюже размахивая руками. – Давай!! Еще хочу!!

Никто не горел желанием пробороздить мордой камни, и потому добровольцы не объявлялись.

– Давайте! Кто против меня?!? Хоть все сразу! – продолжал кричать он.

Я ВЫСКОЧИЛ НА СЕРЕДИНУ. Точнее, пулей вылетел вперед, когда меня со всей силы пихнули в спину. Мельком оглянувшись назад, я поймал ухмыляющуюся физиономию ковбоя-переростка Микки. Вот мудила хренов!

– Ты?! – не веря собственным глазам, загоготал Бегемот. Не дав опомниться, он схватил меня за грудки и дернул на себя.

Байкеры нестройными пьяными голосами улюлюкали, поддерживая то ли меня, то ли ополоумевшего Бегемота. Едва удерживаясь на ногах, я попытался вырваться, отталкиваясь руками, коленями, дергаясь еще раз, и еще.

– НЕТ! Я не…

– Ну, давай! ДАВАЙ!– заревел Бегемот и с легкостью приподнял меня над землей.

– НЕТ! Отпусти! – застонал я, чуть не плача. – Я не сам, постой, меня…

Бегемот, кажется, ничего не слышал и принялся трясти меня со всей силы, словно тряпичную куклу.

– Отпусти!! Я, я не буду, не буду! – меня душило отчаяние, и мой голос переходил на визг. – Пожалуйста, отпусти! Слышишь, не надо! Я больше не буду!

Я и сам не понимал, чего именно я «больше не буду», но в тот момент мне было все равно, лишь бы он отпустил меня. Байкеры хохотали до слез, некоторые чуть ли не катались по земле, видя эту унизительную картину. Вера заливалась вместе со всеми.

– Стой! Отпусти его, – наконец, вытирая глаза от смеха, выкрикнул Вагнер. – Угомонись, Бегемот.

Андрей послушно опустил меня на землю. Я отшатнулся от него, чем вызвал очередную волну смеха, и, сгорая от стыда, ринулся прочь, не разбирая дороги.

Какое-то время я несся вверх по горке, от реки, по направлению к городу, но вскоре опомнился. Что я делаю? До города километров двадцать, не меньше, на улице холодища, темнота, а в этом месте, в такое время вряд ли я встречу на дороге хоть одну машину. Да если и встречу, кто меня пустит к себе? И захочу ли я сам сесть к незнакомым людям?

На глаза наворачивались слезы обиды. Я устал от приключений и мне сильно хотелось попасть домой. Один или с Верой – уже не имело значения. Я выжал из себя все, что мог. Я шел у нее на поводу, зачастую ценой собственного унижения. Но ей этого мало, ее аппетит постоянно растет. Я стараюсь быть терпеливым ей, однако всему есть предел. Совсем чужой, покинутый и никому не нужный. Вера, я же не железный…

Ну почему? Почему это происходит с нами? Разве честно обходиться так с любимым человеком? Неужели это настолько необходимо? Вера! Я еще люблю тебя, но с каждой твоей выходкой эта любовь отдает все большей горечью. Пожалуйста, не будь так жестока со мной. Не будь так жестока с нами.

В нерешительности я добрел до дороги и уселся на обочину. Вокруг черной стеной возвышался лес. По моему лицу катились слезы, я тихо всхлипывал и как ребенок утирал лицо рукавом куртки. Хорошо, что никто не видел меня в эту минуту.

Наши отношения дали трещину, это я уже понял. Наверное, они никогда уже не будут такими, как прежде. Вера избегает секса, показывает свое безразличие ко мне, продолжает издеваться надо мной. Денис оказался прав – я не представляю для нее интереса, я такой как все… даже хуже. Я провалил ее тесты и остался ни с чем.

Что ж, наверное, мы просто по-разному понимаем любовь, ведь с моей стороны было сделано все возможное. Хотя, может, мне стоит иначе посмотреть на все это? Вдруг, это не я Вере, а она мне не подходит?

А значит – добро пожаловать в ряды Выкидышей, Паша. На этот раз ты на тех же правах, что Денис и Толик. Поздравляю! С этой мыслью я выудил телефон из-за пазухи и со второй попытки набрал номер Дениса.

– Ну наконец-то объявился! – воскликнул Главный Неудачник в трубку.

– Алло, Денис, похоже, у меня с Верой все кончено. Я уже ничего не понимаю.

И он услышал продолжение истории, начиная с прибытия в лагерь и заканчивая моим позором по вине Микки.

– … так что придется мне ночевать на трассе, – подвел я итог.

– Не бойся, мы тебя в обиду не дадим, – успокоил меня Денис. – Я и Толик сейчас на Южке в машине сидим, если что, за тобой приедем. Только действительно ли ты хочешь этого? Просто, я думаю, тест еще не закончен.

Тьфу, как я мог забыть о помощи Толика! Выкидыши – вот, похоже, единственные, на кого можно положиться.

В трубке послышалось, как Дёня пересказывает Толику мой рассказ.

– Не знаю, Денис. Что, по-твоему, она тестирует? Не драться ведь мне с этим Микки на самом деле? Да, понимаю, он выставил меня на посмешище, но Вера тоже смеялась надо мной. А это главное.

– Ну да… – задумчиво протянул Дёня. – Так они тебя всем табором отметелят, не знаю что и посоветовать. Но отстаивать свои права кулаками точно глупо, тем более, он сильнее тебя.

– Не слушай его, Пашка!! – вклинился в разговор Толик. Судя по шуму, он отобрал трубку у Дёни. – Отвечаю, почти все проблемы решаются парой ударов в морду, так что врежь этому пидору, и дело с концом! Ты пойми, пока ты там распускаешь нюни, всякие лохи твою телку окучивают. Выживает сильнейший, это закон.

– Пашок!.. – опять шум и у трубки Денис. – Я не верю, что он ей нравится. Думаю, она делает это назло, чтобы тебе досадить, поэтому советы Толика – абсурд! Но и я ничего не могу посоветовать, потому как сам не понимаю, в чем дело.

– А может, все-таки врезать ему? – шмыгнув носом, спросил я.

Слезы уже прошли, и теперь во мне зрела холодная злость. Гораздо холоднее, чем земля, на которой я сидел, и воздух, которым я дышал.

– Себя пожалей. Какой ты на фиг боец? Лучше сиди на месте, и мы за тобой заедем.

– … дай сюда! – резко оборвал его Толик. – Дёнька гонит, слышишь?! Ты хоть не пори херню. Никуда мы не поедем, давай проходи свой гребучий тест. Главное, будь мужиком, бей, если надо. Действуй, понял? Потом ты можешь послать Верку куда подальше, но сейчас ты должен отбить ее. Так что даже не думай без нее возвращаться!

– Но… – попытался возразить я.

– Если тебе от этого легче станет – мы двоих уже прессанули на выходе, – смягчившись, сказал Толик.

– Что? В каком смысле «прессанули»?

– Ну, прижали этих уродов чуток, попытались про Верку разузнать.

– Сдурели, что ли? – опешил я. – Я вас не просил этого делать!

– Да ладно тебе, мы их чуть-чуть, даже носы не расквасили. Так только, по корпусу, чтоб без следов. Они про нее и не знают ничего. Говорят, с неделю назад появилась, прилипла как банный лист, да и напросилась на открытие. А «Урал» она у этого… как его?.. гитарюги взяла, купить, вроде, собиралась.

– Слушай, хватит мне без спросу помогать. Не надо, понял?

– Э-эх, – тяжело вздохнул Толик. – Хрен тебя поймешь. Ладно, действуй.

В лагере, похоже, и не волновались по поводу моего отсутствия. Соревнования закончились, байкеры оставили свои мотоциклы и расселись вокруг костра. Тихо потрескивали полусырые дрова, слышалось мелодичное пение Семена и нестройное подпевание его пьяных товарищей.

… Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь,

Любит праздник и громкий смех, пыль дорог и ветра свист.

Он был везде и всегда своим, влюблял в себя целый свет,

И гнал свой байк, а не лимузин, таких друзей больше нет…[21]

Я искал глазами Веру и не находил. У костра грелись Ефим, Андрей, Бакен, Стилет, питерский гость и Вагнер. Невдалеке томились их мотоциклы, но нашего «Урала» среди них не было, как и байка Микки, а также «Чезета» и «Явы».

И в гостиной при свечах он танцевал, как бог,

Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.

– Слышь? – я тихонько потянул Ефима за рукав. – Слышь? А где Вера?

– Что? Тише!.. – шепотом сказал он. – Они с Миком куда-то поехали.

– Вдвоем?

– Ну да, а Джонни с Кириллом домой свалили. Тихо!..

Все, что имел, тут же тратил, и за порог сделав шаг,

Мой друг давал команду братьям, вверх поднимая кулак!..

Я отошел в сторону, потому что не хотел никого видеть. Злость во мне перерастала в самую настоящую ярость. Неужели Денис ошибается, и Вера на самом деле променяла меня на ковбоя? Может, он силой утащил ее? Но не с мотоциклом же вместе! Значит, Вера все-таки меня предала. Сознательно.

Я чуть ли не физически ощущал, как мой живот превращается в ледяной ком. В голове пульсировало одно единственное слово. Предала, предала, предала…

Ты летящий в даль, в даа-а-аль ангел,

Ты летящий в даль, в даа-а-аль ангел…

Ты один только друг, друг на все времена,

Не много таких среди нас.

Ты летящий в даль беспечный ангел…

От устья реки приближался рокот моторов. Едва различимый вначале, он быстро нарастал, и скоро я внутренне напрягся, увидев два приближающихся одиноких огонька в темноте. Через несколько секунд они превратились в силуэты, и вот уже в десятке метров от нас остановились «Вояж» Микки и «Урал» Марка с восседающей на нем Верой.

Я не стал поднимался с места и продолжал сидеть, уставившись на огонь. Злость на Веру была настолько сильной, что я боялся пошевелиться – в противном случае я бы за себя не отвечал. Краем глаза я заметил, как Микки снял Веру с мотоцикла и повел к костру.

На вид Вере было совсем плохо. Она пошатывалась, и казалось, что ее вот-вот стошнит от выпитого пива с водкой, жирного шашлыка и тряски на мотоцикле. Микки был явно чем-то недоволен, хоть и старался держать себя учтиво по отношению к ней. Но когда Вера, толкнув его, отшатнулась ко мне, он стал чернее тучи и отсел в сторону. Что с ними? Неужели это то, чего я больше всего опасался? Измена?

Сёма продолжал петь. Присев рядом, Вера откинулась ко мне на грудь. Я машинально обнял ее сзади, за что тут же обругал себя. Мне следовало холодно отстранить ее, не удостоив даже взглядом. Дурак! Дурак!

Видимо, почувствовав мое состояние, она полуобернулась и заглянула мне в лицо.

– Малыш, – глупо улыбаясь, прошептала Вера. – Я тя… очень-преочень. Веришь?

Ну, спасибо, родная. Знаешь ли, очень приятно услышать это из пьяных уст. Особенно после всего, что произошло. Еще бы во сне мне в чем-нибудь призналась.

Однако Верина фраза разозлила не только меня. Микки тоже не находил себе места. Будучи пьян, он стал наглее некуда:

– Вера, – зашипел он, и мне почудилось, что у него встопорщилась бородка. – Брось этого придурка, слышишь? Тебе говорю.

Я посмотрел на Веру – лежа на мне, она бездумно улыбалась ему в ответ.

– Брось его.

Сердце стучало, как колеса поезда, пущенного под откос. Тяжелое дыхание, вырывающееся у меня изо рта, на холодном апрельском воздухе превращалось в клубы пара, но я не видел их – мой взгляд был прикован к Мику. Пальцы в рукавах куртки медленно сжимались в кулаки.

– Эй, – Мик ерзал на месте. – Вера, ты меня слышишь?

Моя подруга отрицательно покачала головой, на лице у нее закрепилась ехидная улыбка подвыпившей женщины, которая во все времена сводила мужчин с ума.

– Тебе до него далеко, – высокомерно заявила она.

Даже дурак бы понял, что она раззадоривает его. Но не ковбой-Микки – он вдруг вскочил на ноги и выхватил у меня Веру. Ловким движением взвалив ее на плечо (и откуда только сила взялась?), он злобно ощерился в мою сторону и быстрой походкой направился к мотоциклам. Остальные байкеры наблюдали за нами с интересом и некоторой растерянностью, вызванной, вероятно, стремительностью происходящего.

Вера вначале было вскрикнула, оказав вялое сопротивление, но вскоре затихла и безвольно повисла на плече похитителя. Я дрожал всем телом, меня переполняла ярость. Утонув в горячем океане злобы, я почти ничего не видел вокруг – голова налилась свинцовой тяжестью, дыхание сперло, где-то глубоко внутри меня рождался рык обезумевшего зверя.

Мик, тем временем, подошел к мотоциклу и переложил успокоившуюся Веру на заднее сиденье. Напряженная тишина, повисшая в воздухе, была разбита моим криком:

– АААААААА!!!!

Я не помню, как вскочил на ноги, как за несколько мгновений преодолел расстояние до мотоциклов. Помню лишь удовлетворение, сравнимое разве что с оргазмом, когда мой кулак со всего размаху врезался в рожу обернувшегося Микки. В этот удар были вложены все мои ярость, боль и стыд за этот вечер. Казалось, что им я смогу зачеркнуть эти чувства, передать их кому-то другому.

Не понимаю как, но Мик выдержал этот мощный удар. Он тряхнул пару раз головой, отчего кровь, заструившаяся у него из носа, растеклась по лицу, и хищно улыбнулся. В следующее мгновение я чувствую резкую боль в области живота и, отлетев на землю, слышу треск ломаемых ребер из-за неудачного приземления на камни.

Оставив Веру и мотоцикл, Мик приближается и бьет меня ногой в голову. Острый носок сапога впечатывается чуть выше виска. Вероятно, только ярость, питавшая меня в тот момент, помогает сохранить сознание. Байкер уже хватает меня за волосы, чтобы другой рукой ударить в лицо, но я изворачиваюсь, оставив между его пальцами приличный клок своей шевелюры, и тут же впиваюсь зубами в его руку. Сжимая челюсти, изо всех сил, я чувствую, как мне в рот стекает горячая соленая кровь, еще больше распаляющая мою лютую ненависть. Теперь до меня доносится уже его крик.

Ничего не видя перед собой, на ощупь, обеими руками я цепляюсь в голенищу его сапога, разодрав руку о шпору, и дергаю на себя. Он пошатывается, но удерживается на месте, наклоняется и с размаху бьет меня кулаком в лицо. Следом прилетает второй кулак, за ним опять… Тяжелые удары, врезаясь в губы, нос, щеки, челюсть, гулко отдаются в где-то в затылке. Стараясь не обращать на боль внимания, я умудряюсь пнуть его прямо в голову, по-прежнему лежа на земле. Наши руки и ноги беспорядочно мелькают в воздухе, и становится уже непонятно, кто кого избивает.

Руки, вцепившиеся мне в спину, шею, плечи… я продолжаю молотить вокруг, не чувствуя правой руки.

– Стоять! Хватит, я сказал!

Я весь дрожу от напряжения. Убить или умереть. Но лучше убить!

– Успокойся, Паша! Угомонись!

Перед глазами постепенно проясняется. Меня со всех сторон обхватили байкеры, а я продолжаю вырываться. Невдалеке я вижу Микки точно в таком же положении. Лицо у него красное от крови и ярости.

– Я убью тебя, сука! – хрипит он. – Отпустите, отпустите меня, бля!

Он опять попытался вырваться, но бесполезно – его крепко держали. Я с удовлетворением отметил, что лицо у него теперь уже не такое смазливое. Из носа у него текла кровь, которая, пропитав бородку, делала ее жалкой и смешной, на лбу у него набухала здоровенная шишка, а правый глаз заплыл синевой. Думаю, что я выглядел не многим лучше, но в тот момент я испытывал лишь животную радость, видя своего израненного соперника.

Точку в схватке ставит Вера. Усевшись на мотоцикле Мика, она радостно хлопает в ладоши, глядя на меня.

В лагере байкеров по-прежнему горит костер, поют песни. Мотоциклисты пытаются веселиться, допивают остатки пива, но в воздухе повисло напряжение – наше столкновение не прошло бесследно. Кто-то пытается завести разговор о единстве, но тот не клеится. Вагнер с помощью своего авторитета все же разбивает лед, и почти нехотя начинается беседа о будущем мотоклуба – тату-салоне, байкерском кафе, клубной мастерской и других несбыточных надеждах.

Я сижу в стороне, на нашем «Урале» и осторожно ощупываю подбитый глаз. Ноют разбитые губы, но зубы, вроде, все на месте. Береги зубы смолоду, кажется, так говорят у нас в институте будущие дантисты.

Стараюсь не делать глубоких вдохов, потому что они острой резью напоминают мне о побитых боках. Только когда пропала злость, я почувствовал настоящую боль – казалось, каждая клеточка в теле по-своему жаловалась на жизнь. Правая кисть опухла и онемела, лицо представлялось мне раздувшейся тыквой, на затылке зрела шишка, а грудь ныла от недавних ударов.

Первый раз в жизни я дрался. Нет, конечно, я и раньше получал по морде, однако впервые мне довелось выйти из схватки, если не победителем, то хотя бы на равных с соперником. При иных обстоятельствах я бы, наверное, испытывал радость и гордость, оттого что не испугался и отстоял себя. Но сейчас я ощущал лишь боль и сильную усталость.

Мои руки машинально поглаживали волосы Веры, которая лежала в коляске рядом и безмятежно посапывала. После всего я должен был бы ощущать прилив нежности, глядя на нее, хоть какие-то чувства. Но нет, для меня она была никем, совершенно чужим мне человеком. У меня даже не было сил удивляться такому бесчувствию.

Если что меня и удручало, так это Эрикссон. Точнее, то, что от него осталось. Когда, во время драки, я упал на землю, то хрустели вовсе не ребра, а всего лишь телефон. Да уж… всего лишь. Подумаешь, чужой сотовый раздавил…

– Паша, – услышал я знакомый голос над ухом.

– Вагнер?

– Тихо, – сказал лидер байкеров, приложив палец к губам. Он посмотрел по сторонам. – Вам нужно ехать. Чем скорее вы исчезнете, тем лучше. Мик еще не остыл, а я не хочу конфликта в лагере.

– Ничего не получится, – махнул я рукой и указал на Веру. – Она ведь в отключке, да и если растормошить, толку от нее никакого.

– Придется тебе сесть за руль.

– Что?? Да ты с ума сошел! Со всеми вместе поехать, еще куда ни шло.

– Бесполезно. Люди уже выпили, а на въезде в город стоят ДПСники. Такую компанию, как мы, они точно остановят. Нет, поезжай сам.

– Но я же не умею! Я вообще никогда за руль не садился.

– Нужно научиться Паша, нужно.

Это было настоящее сумасшествие от начала и до конца. Вагнер пытался сделать невозможное – за полчаса научить ездить на мотоцикле человека, который даже пассажиром ощущал себя неуверенно. Но он был очень последователен, его краткие объяснения закреплялись примерами на месте, а наметанный глаз легко выявлял ошибки, когда я повторял вслед за ним. Обучение продвигалось, и недавней слабости уже не было места.

Старания принесли успех, и вскоре у меня стало получаться. Я более-менее освоил переключение скоростей, и мы подошли к торможению, чему мой наставник уделил особое внимание. Он предупредил, что большинство аварий происходят из-за того, что новички не умеют правильно пользоваться тормозом. Особенно, ручным и ножным одновременно.

Самое трудное было позади, и я был готов к поездке. Ну, или почти готов…

– Спасибо тебе, Вагнер, – сказал я, заводя мотор.

– Удачи!

Едва тронувшись с места, мотоцикл тут же заглох.

Борясь с непослушной машиной, я с грехом пополам выбрался на дорогу. Не знаю, на что рассчитывал Вагнер, но я сильно сомневался, что доберусь до города. Он обучал меня езде по прямой, но впереди были и подъемы на гору, и повороты, и городские светофоры, и другие машины, в конце концов. Я постоянно путался в рычагах отчего все сильнее злился. А еще, во мне снова нарастала злость. На себя, на этот дурацкий мотоцикл, на Мика, но, больше всего, на Веру, все так же беспечно спящую в коляске.

Погода тоже не радовала – лицо онемело от холодного ветра, мокрый снег бил в глаза. Во всей суматохе я совершенно забыл про шлем, а возвращаться за ним в лагерь у меня не было никакого желания, и меня это бесило. Пришлось обмотать голову шарфом. Однако, благодаря все той же злости, я не сдавался и ехал дальше.

– Пашка! Эге-гей! – вдруг ожила Вера, и холодный предутренний воздух наполнился ее звонким смехом. – Тормози! Тормози, на фиг! Иначе ты нас точно угробишь.

Сбавив скорость, я съехал на обочину и оставил движок работать на холостых. Фара мотоцикла освещала небольшой участок впереди, и именно на нем замер мой напряженный взгляд. Я сидел не шелохнувшись, словно каменное изваяние, в ожидании каких-либо действий со стороны Веры. Только держи себя в руках, только не сорвись, уговаривал я сам себя, понимая, что сейчас достаточно одной капли.

Вера, явно не подозревая о моем состоянии, выскользнула из люльки и обошла мотоцикл, на ходу потягиваясь и разминая тело. При свете я наконец-то разглядел ее лицо, и нисколько не удивился тому, что она абсолютно трезва. Даже не расстроился. Когда тебя долго бьют в одно и то же место, учишься привыкать к боли. Становится все равно.

– Ну, что молчишь, как истукан? – задорно улыбнулась Вера.

Ее веселый голос сейчас мне был глубоко противен. Я молчал не потому что мне нечего было ей сказать, а потому что наоборот, сейчас я сказал бы ей много чего, о чем потом бы пожалел.

– Ты молодчина, – сказала она уже не так уверенно. – Знай – я тебя просто обожаю.

Она потрепала меня по щеке, а я по-прежнему молчал.

– Умничка!

Ее поцелуй обжег меня. По-весеннему свежий, страстный и одновременно нежный, он вызывал во мне лишь тошноту. И дело было вовсе не в запахе алкоголя, и даже не в накопившейся усталости. Я сам за эти несколько секунд ступора изменился.

– Вера… – холодно обратился я к ней, и она едва заметно вздрогнула. – Скажи, тебя когда-нибудь накалывали? Так, чтобы было по-настоящему больно? Глубоко больно?

Вера не ответила. Улыбка медленно сходила с ее лица, а в по-детски широко распахнутых глазах проступала горькая растерянность, и жуткая, еще неосознанная тревога. Впервые она не могла понять свою игрушку, свою забаву – изученную и такую знакомую. Она медленно приложила ладони к щекам, словно испугавшийся ребенок.

– Так наколись же!

С этими словами я повернул ручку газа и дернулся с места. Растерянная Вера вскоре исчезла в темноте, и я остался наедине с дорогой. Боль от драки с Миком была ничем по сравнению с тем, что испытывал я сейчас.

Все мое существо, плача и извиваясь, умоляло меня о том, чтобы я развернул мотоцикл и вернулся за Верой. Я представлял себе ее одиноко стоящую на дороге ночью, без единой души поблизости. Представлял, как она мерзнет, как плачет. Не из-за обиды на меня, а из-за обиды на себя. Она поняла, что перешла все границы на этот раз, в этом я был уверен. И от того мне стало еще больней. Именно сейчас, когда был нужен ей больше всего, я бросил ее.

Не стало прежнего любящего Паши, его место занял новый – холодный, злой, но справедливый Доктор. Продукт передозировки притворством и ложью. Выдавливая остатки любви, словно яд из миндалин, он не позволил мне в очередной раз поддаться на самоуговоры. И с каждым километром вопли бывшего Паши раздавались все тише и тише.

Мы оба знали, что теперь все будет иначе.

Глава двадцать седьмая

Метаморфозы

В ту ночь я спал без задних ног. Видимо, сказывалась разбитость – как физическая, так и душевная. Говорят, что усталый человек спит крепко и снов не видит, это был именно мой случай. Если среди ночи кто-то и стучался ко мне в дверь или звонил по телефону, я ничего не слышал.

Поднявшись на следующее утро, я чувствовал себя книгой, на страницах которой были подробно расписаны мои вчерашние мытарства. Болело абсолютно все, и каждый шаг, каждый вздох давались мне с большим трудом. Впрочем, в этом были свои плюсы – боль отвлекала меня от мыслей о Вере.

С кряхтеньем приближаясь к зеркалу в ванной, я старался успокоить себя, но мой вид все равно превзошел ожидания. Отражение было совершенно не похоже на меня прежнего. Более того, отражение вообще ни на кого не было похоже. Лицо сияло всеми цветами радуги, но преимущественно то были сине-фиолетовые тона. На груди расплылась приличная гематома, привет от Мика. Затылок превратился в сплошную шишку, тупой болью отзывавшуюся на каждое прикосновение. И вдобавок ко всему шла моя изрядно поредевшая прическа – на макушке зияла настолько великая брешь, что зачесать ее не представлялось возможным. Запекшаяся кровь на голове лишний раз напоминала о жестокой драке.

Усевшись на край ванны, я призадумался. Вчерашняя опустошенность сегодня превратилась во вселенское спокойствие. Ни грусти, ни злости, лишь понимание, что вчера я сломался. Или стал сильнее. Я пока еще точно не знал.

В голове словно яркая неоновая вывеска горела единственная мысль – нужно меняться. Уж не знаю, кем там хочет меня видеть Вера, но я понимал, что оставаться прежним я не хочу и не могу. Хотя бы ради того, чтобы мной больше не пользовались, не вертели как игрушкой. Хватит!

Через час я позвонил своему одногруппнику Кириллу и соврал, что какие-то негодяи избили меня вчера на улице. Теперь, мол, я залечиваю раны и потому в ближайшую неделю не смогу появиться в институте. Его смесь сочувствия с подначиванием не тронула меня, как было бы раньше. Он всего лишь винтик, который все равно выполнит мою просьбу, а большего от него и не требуется.

Насколько, оказывается, мелкими становятся все твои прежние заботы, когда наступает время решать первостепенные жизненные вопросы. Кто виноват? Что делать? Как быть с Верой? И так далее.

Затем я позвонил тете Любе и без обиняков сказал, что мне нужен больничный лист для института. Хоть она и работает в КВД, но знает почти всех врачей в городе и потому выполнить мою просьбу для нее пара пустяков. Не я первый, не я последний – думаю, ей частенько приходится делать такие вещи. Узнав причину (ту же, что я сообщил и Кириллу), она, само собой, поинтересовалась, знает ли моя мать обо всем.

– Нет, тетя Люб, я ей ничего не говорил. К чему ей лишние расстройства? Вы ей тоже, пожалуйста, ничего не говорите.

– Эх, Пашка, – вздохнула она, – вечно ты себе какие-то приключения на задницу находишь. Ладно, так и быть.

Следующим делом я сбегал в магазин и закупил продуктов на ближайшую неделю, которую собирался провести взаперти. Не показываться же мне с такой физиономией на людях, тем более что народ в магазине то и дело косился в мою сторону. Продавщица открыто пялилась на меня, отсчитывая сдачу.

И наконец дома я занялся стрижкой самого себя. Хотя стрижкой это было сложно назвать – я брился наголо. Ходить с проплешиной мне совсем не хотелось, а скрыть ее не получится. Для начала я как можно короче остриг себя ножницами, отчего пол в ванной стал напоминать парикмахерскую. Там где были вырваны волосы, кожа воспалилась, и мне пришлось обработать ее перекисью водорода. Однако, сбривая остатки волос старой электробритвой, доставшейся мне от дедушки, я морщился всякий раз, когда касался ее.

Когда со всем этим было покончено, я посмотрел на себя в зеркало. Если с синяками и кровоподтеками я едва походил на прежнего Пашу, то теперь обритый наголо, с красным воспаленным пятном на голове я вообще не имел с ним ничего общего.

– С началом перемен, – тихо произнес я своему отражению.

И оно несмело улыбнулось мне в ответ.

Два дня прошли для меня в полной изоляции. Я отключил телефон, чтобы меня никто не беспокоил. Если я действительно был кому-то нужен, то он мог бы прийти ко мне домой. Но то ли все забыли про меня, то ли я впустую тешил себя мыслями о собственной значимости – никто не навещал меня. Выкидыши, родители, немногие знакомые и Вера – все они словно провалились сквозь землю.

За Веру, впрочем, я нисколько не волновался. Я был уверен в том, что она добралась до города, так или иначе. Можно сказать, что я верил в Веру, да простят меня за каламбур.

Добравшись до дома в ту злосчастную ночь, я оставил мотоцикл прямо у подъезда. На следующее утро он таинственным образом исчез. Мне показалось, что это было хорошим знаком Вериного присутствия. Скорее всего, она побеспокоилась о транспорте и отогнала «Урал» обратно к Марку. Хотя не исключено, что о нем побеспокоился кто-нибудь еще. Но меня это мало волновало.

Думаю, время, проведенное в одиночестве, не было потрачено зря. Я успел по-новому взглянуть на многие вещи и стал, как мне кажется, более практичным и рассудительным. Я вдруг обнаружил, что меня больше не тянет смотреть жвачку на канале MTV, да и книжные боевики казались мне теперь чем-то малоинтересным и оторванным от настоящей жизни. Подозреваю, что благодаря Вере эти перемены во мне зрели уже давно, но проявились они только сейчас. Пока что я отрицал себя прежнего, и не находилось ничего, что могло бы прийти на замену. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. Я знал, что, потеряв прежние качества, я вскоре найду новые, куда более значимые.

Внимательно перечитав дневник, я освежил в памяти свою прежнюю жизнь. Особенно интересно было по-новому взглянуть на действия моей подруги и мои мысли за все время, что мы провели вместе. Я поразился собственной наивности в прошлом, теперь я лучше понимал Веру. Более того, я начал видеть что-то общее за всеми этими тестами. Я затруднялся выразить это словами, однако само понимание, словно назойливое насекомое, кружилось рядом, и я это чувствовал.

Но занимаясь переоценкой себя, я так и не решил самого главного вопроса. Что же мне делать с Верой дальше? Все, абсолютно все говорило за то, чтобы я расстался с ней. И даже чувства к моей любимой, как ни странно, до сих пор теплившиеся во мне, не мешали думать о подобном исходе. Глубоко внутри я знал, что Вера не порвала со мной, и что решение останется именно за мной.

Я представил себе картину того, как прощаюсь с Верой, объясняю ей, что больше не хочу ее видеть, и ухожу с гордо поднятой головой. Но чего-то в ней не хватало. Чего-то простого и знакомого. Может быть, правдивости?

Моим первым посетителем оказалась та, кого я совершенно не ждал – Вита. Она стояла у меня на пороге в болоньевой куртке темно-розового цвета и бордовых брючках клеш. ораньжевыетаке вный план Ее волосы были по-прежнему коротко подстрижены, однако теперь их окраска поменялась на малиновый цвет – Кислотная Мальвина собственной персоной. В одной руке у Виты была коробка с тортом, другую она держала в кармане, что вполне соответствовало ее хулиганской натуре.

– Прив... Паша? – пролепетала она, разинув от удивления рот.

– Он самый, – угрюмо кивнул я.

Вита была бы не Витой, если бы не рассмеялась в тот момент. В ее жизнерадостном смехе не было злобы, издевательства или сарказма, который я часто слышал от Веры. Она смеялась, потому что было смешно. И я рассмеялся вместе с ней.

– Что ты думаешь делать теперь?

Мы сидели на кухне и ели принесенный ею бисквитный торт, запивая его чаем. Я без утайки рассказал ей о том, что произошло между мной и Верой. Скрывать или приукрашивать что-либо я не чувствовал необходимости. Оказывается, как легко говорить правду и не стыдиться ее. Почему раньше у меня это вызывало трудности?

– Не знаю, Вит. Честно, не знаю.

– А ты в курсе, что она мучается и искренне переживает? Она же места себе не находит с того дня!

Вита с самого начала объяснила, что не является посланником Веры, и пришла ко мне исключительно по собственному желанию.

– Может быть, и так. Но ей это полезно.

– Не будь таким бессердечным. Ты бы ее видел…

– Ты бы меня видела, – перебил я свою одногруппницу, – всякий раз, когда она зихерила. Это еще вопрос, кто из нас двоих более бессердечен.

Опустив малиновую голову, Вита медленно помешивала чай ложкой.

– Да, конечно, ты по-своему прав. Но она в самом деле убивается.

– А мне, думаешь, легче от этого?

Я не стал говорить, что мне действительно стало немного легче от ее слов.

– Но ты мог бы все облегчить. И для нее, и для себя.

– Как? Придти к ней на задних лапках? Погладить по голове и сказать, что я прощаю ее, как обычно? Снова пусть добренький Паша тянет все на себе?

Я опять начал заводиться.

– Зачем ты сразу все утрируешь? – с обидой в голосе спросила Вита. – Ты мог бы с ней просто поговорить. Без всяких там…

– Поговорить? С каких это пор Вера вдруг начала слушать? Нет, Вера никого, кроме себя, не слушает и не желает слушать. Уж кому, как не мне, знать это, я ведь столько раз пытался до нее достучаться, да все зря.

Вита подняла взгляд.

– Ты же знаешь, что сейчас она тебя точно выслушает. Она понимает, что была неправа. А вот ты…

– Возможно, – опять остановил я ее, – но именно сейчас я не хочу с ней разговаривать.

– Ты обиделся на нее?

– Ничуть, – я убеждал себя в том, что говорю правду, и почти поверил в это.

Вита допивала чай, я задумался. На кухне воцарилось молчание.

– Скажи, ты ее все еще любишь? – вдруг спросила она.

Люблю ли я ее еще? Хороший вопрос.

– Давай я тебе лучше чаю налью.

Перед уходом Вита спросила:

– Так что мне ей сказать?

Я не удивился подобному вопросу, так как с самого начала не поверил ее личине незаинтересованного гостя.

– Значит, это все-таки она тебя заслала ко мне. Нехорошо обманывать, Виталина.

– Не увиливай.

– А ты не лги! – грубее, чем следовало, крикнул я. – Извини.

– Послушай, – Вита приблизилась и положила руку мне на плечо, будто я нуждался в поддержке, – я понимаю, что ты всякого натерпелся с ней. Она не сахар – да, но именно сейчас ты ей нужен больше всего. Дай ей шанс, прошу тебя. Ты ведь знаешь, какой милой она может быть, если захочет.

– Вот именно, если захочет. Почему она раньше не хотела?

Она хотела мне возразить, но я поднял руку, останавливая ее:

– Вита, а тебе-то что с того? Вы с ней такие хорошие подруги?

– Твой ответ!

В настойчивости ей нельзя было отказать. Я подумал и сказал:

– Она всегда решала все сама, а теперь вдруг ждет моего слова. Если она не трус, то пусть играет свою роль до конца. Сама заварила кашу, сама пусть ее и расхлебывает, а я посмотрю. Можешь передать ей это.

Вместо ответа Вита поцеловала меня в щеку и прошептала:

– Спасибо. Тебе не придется об этом жалеть.

Как раз в этом я не был уверен.

На следующий день объявились те, кого я ждал. Выкидыши. Это был тот редкий случай, когда я был рад видеть их обоих. Даже неприязнь к Денису куда-то пропала.

Открыв дверь, я первым делом увидел массивного Толика, из-за широкой спины которого выглядывал Денис. В одной руке громила держал раскрытую спортивную сумку – из нее выглядывала целая армия пивных бутылок, во второй – у него был пакет со всякими съестными продуктами. Денис пришел налегке.

Толик первым оправился от изумления моей новой внешностью. Пройдя внутрь, он довольно кивнул на бритую голову:

– Вот теперь совсем другое дело. Сразу видно, наш человек.

Денис был более лаконичен:

– Красавчик.

Несмотря на огромное количество пива, пьянки не получилось. Мое вялое настроение, видимо, передалось и им. Зато я больше налегал на принесенные продукты. Тут было все то, что я постоянно видел в магазинах, но не мог себе позволить – дорогая колбаса и сыр, копчености, готовые салаты, икра и рыба. Перед таким столом не устоял бы даже мертвый.

Я опять рассказывал все, без утайки, без стыда. В своем душевном эксгибиционизме я начинал находить некое удовольствие – вот, смотрите, какой я. Не нравится? Это ваши проблемы. Я такой, какой я есть, и все тут.

Они слушали мою историю молча, и точно так же, молча, переваривали ее сейчас.

– Ты это, если что, скажи, я этого колхозника быстро отыщу и наваляю так, что остаток жизни будет на лекарства работать, – по-дружески предложил Толик, вяло ковыряясь вилкой в салате.

– Какого колхозника? – поинтересовался Денис.

– Мика, – пояснил я.

– А! – понимающе кивнул он. – А почему тогда колхозника?

– Потому что в шляпе, дубина ты стоеросовая, – сказал Толик.

– Вон оно что, ага, дубина. Не понял только, при чем здесь шляпа?

Мы с Толиком переглянулись.

– Ну, извините, – опустошенно вздохнул Денис, – шутка не удалась. Тебя, Павлик, уж и не растормошить ничем.

– А может, я и не хочу, чтобы меня тормошили. И вообще, нечего меня трогать, все у меня в порядке.

– Ну, это уж вряд ли, – возразил Толик. – Что я, не вижу, что ли? Ты же из-за Верки паришься. Киснешь тут.

– Нет… Да… Я не знаю.

Мы снова замолчали. Даже Денису нечего было сказать – довольно редкий случай. Молчание опять нарушил Толик:

– Мне кажется, Верке нужен мужик.

Мы с Денисом вопросительно уставились на него.

– Ну, это, ей нужен настоящий мужик.

Я не совсем понимал Толика. Денис – тоже.

– Всем нам кто-то нужен, – неуверенно заметил он. – Да, Вере, наверное, нужен, как ты сказал, настоящий мужик. И что с того?

– Да то. Она же зачем меня, тебя и Пашку проверяет? Чтобы узнать лучше. Базарить-то все могут, а вот поступки – это совсем другое дело. Ей нужен тот, кто пройдет все ее тесты сам по себе. Сходу, то есть. Потому что такой вот он с рождения.

– Ты хочешь сказать, что она ищет идеал?

– Точно! Его-то она и ищет.

– И не находит, – подал я свой голос.

– Угу, – кивнул Толик, – в этом-то все и дело. Ей нужен идеальный пацан – чтобы там вломить кому мог, если надо, башковитый, с деньгами, прикольный и прочая фигня. Да только такие в кино водятся, а по жизни все мы…

Он замялся в поисках подходящего слова.

– Уроды, – подсказал ему Денис.

– Ну, не знаю, может, ты и урод, – рассудительно заметил Толик, – а я хотел сказать, что все мы по жизни имеем какие-то недостатки. Только она этого до сих пор не поняла.

– Не знаю, Толя. Мне кажется…

– Нет, нет, продолжай, – перебил я Дениса. – В твоих словах что-то есть.

Мои наблюдения в дневнике и слова Толика в моем сознании вдруг превратились в кусочки мозаики, которую оставалось лишь собрать в единое целое. И потому я хотел услышать его дальнейшие рассуждения.

– Так вот. Я чё думаю – пока она не поймет этого, фиг она изменит свое поведение и станет нормальной бабой. Это у нее проблемы, а не у нас. Мы-то не ищем идеальных девчонок по жизни, у нас нет идеи фикс.

– И что ты предлагаешь? – заинтересованно спросил я.

– Что, что? Ничего. Надо, чтобы она поняла, что идеальных пацанов не бывает в жизни. Тогда все будет чики-поки.

– Устами младенца… – задумчиво прошептал Денис.

– Чего? – не понял Толик.

– Я говорю, надо познакомить ее с таким.

По глазам Главного Выкидыша я видел, что он что-то задумал. Встав из-за стола, он принялся вышагивать по кухне.

– Я не понял. О чем ты?

– Ты говоришь, что ей нужно понять это, и тогда она поумнеет, так? – спросил Денис у Толика.

– Ну.

– А я говорю, что надо ее познакомить с таким парнем.

– И где ты его найдешь?

– Не важно. Представь себе – красивый, храбрый, умный, уверенный в себе. О таких говорят, что женщины в них влюбляются, а мужчины хотят быть их друзьями. Плавный переход, сцена в ресторане – знакомство Веры с прекрасным и загадочным мужчиной. Он воплощение ее мечты, она просто в восторге от него. Двигаемся дальше, он легко проходит все ее тесты. Впервые ей попался достойный экземпляр. И когда она решит, что нашла себе идеального парня, то в этот-то самый момент он возвращает ее на землю. Ту-ру-ра! Тогда-то она и поймет, что все это дурацкие сказки. Мораль истории такова – нет идеальных людей на свете. Занавес. Аплодисменты!

Денис произнес это с таким жаром, что еще бы чуть-чуть и он бы зааплодировал сам себе, но я спросил:

– И как он это сделает?

Мне становилось интересно.

– Он ее бросит! – торжествующе возвестил Денис и вскинул руки к небу.

– С хрена ли? – удивился Толик. – Это Верка всех бросает, а ее фиг кто по собственной воле бросит. Ты же сам говорил, что она тебя бросила, и меня она сама бросила, и Пашка вон тоже не может ей на дверь указать, хотя сейчас самое время.

– Этот бросит, поверь мне.

Толик пожал плечами и заявил:

– Смотри сам. Бросит, так, бросит. Только все равно ничего не ясно.

Я уже давно не видел Дениса таким возбужденным – он суетливо расхаживал по кухне и что-то бормотал себе под нос. Не могу сказать, что таким он мне нравился больше, чем прежде. На первый взгляд от идеи Дениса попахивало тухлятиной. Уж кому как не мне было это знать – ведь по его наводке мы пытались протестировать Веру несколько месяцев назад, и чем это кончилось, я до сих пор помню.

– Ты хочешь ей сделать больно? – спросил я.

– Что?

– Ты хочешь Вере сделать больно? За то, что она когда-то бросила тебя?

Денис остановился и, скрестив руки на груди, сердито посмотрел на меня:

– Паша, не говори глупостей! Я давно уже не держу обиды на Веру. Не зря же говорят, что со временем все плохое забывается, и в памяти остается одно хорошее. Если на то пошло, я даже беспокоюсь за нее. И потом, в каком-то роде это ей пойдет на пользу.

– Да уж, ничего себе польза, заботливый ты наш.

– Паша, Паша, – он улыбнулся и развел руками, – пойми, что некоторые уроки в этой жизни иначе как через кровь, пот и слезы не понять – такие уж они жестокие истины. Как, например, истина о том, что нет идеальных людей на свете. Вера в этом плане еще ребенок, и она глубоко заблуждается в людях, пытаясь найти в них то, чего нет. Так она, бедняжка, обречена искать всю жизнь. Неужели ты хочешь, чтобы она осталась одна, и только на старости лет, когда у нее не будет рядом любимого мужчины, детей и внуков, поняла бы, что упустила целую жизнь?

Вот уж нет, только не Вера.

– Не хочу, конечно.

– Ну вот! С нашей помощью она быстрее поймет, быстрее встанет на нужный путь. Если не мы, ее бывшие парни, то кто же еще ей поможет, а?

Когда он представлял все в таком свете, с его логикой трудно было не согласиться.

– Так-так-так. Мне еще надо будет познакомить вас с Александром... Но для начала… для начала придется самому все хорошенько обдумать. И еще…

Эмоции в Денисе так и бурлили, он сам себя перебивал и продолжал мерить комнату шагами в нервном возбуждении.

– Ладно, – через некоторое время сказал он, остановившись и немного успокоившись, – как только у меня будет готов план… я вас с ним познакомлю. Думаю, когда мы соберемся в следующий раз, нас будет уже четверо.

– А что станет с Верой потом?

– Потом?

– Да, после того, как твой Александр ее бросит.

– Не знаю, – хмыкнул он и пожал плечами. – Какая разница? Впрочем, если хочешь, то можешь забрать ее себе. Уж тогда-то она точно будет ценить тебя больше, сама прибежит к тебе. Не об этом ли ты мечтал все время – чтобы Вера была с тобой без всяких там тестов и недоговоренностей?

Денис отмахнулся от моего вопроса, как от чего-то несущественного. Я видел, что, несмотря на громкие слова, его не волнует будущее Веры. И все же в его замечании был некоторый смысл – если урок пойдет Вере на пользу, то у меня есть надежда окончательно заполучить ее. Странно, я так долго к этому шел, но сейчас, в нескольких шагах от желаемого, я не испытывал радости. Нужна ли мне будет Вера после всего этого? И, что не менее важно, нужен ли буду я ей?

– Да не загоняйся ты, Пашка, – хлопнул меня по плечу Толик, видя мое убитое лицо. – Не на одной же Верке свет клином сошелся, бросишь ты ее после этого и все дела. А там, глядишь, с другой бабуськой тебя познакомим – клин клином вышибают, дело такое.

– Я-то ладно. А она как?

– А разве Вера о тебе думала раньше? – опередив Толика, спросил Денис. – Нет, она делала лишь то, что она хотела! Так почему ты сейчас печешься о ее будущем? Нет, нет и еще раз нет! Ни в коем случае! Если ты расстанешься с ней, то ей придется делать то, что у нее и так хорошо получается.

– Что? – поинтересовался вместо меня Толик.

– Позаботиться о себе.

После ухода Выкидышей я понял, что моя затея с заточением – чепуха. Я не высидел решения, и потому оставаться дома не имело смысла. Наплевав на желтушно-синее лицо, следующим утром я вышел на улицу. И поразился.

Прошло всего несколько дней, а природа удивительно изменилась за это время. Под ярким весенним солнцем зимний покров быстро исчезал, и повсюду текли реки талого снега. Воздух стал теплым, весенне-бархатистым, и пах до безумия приятно. Казалось, он нес в себе обещание новой жизни, новых радостей. В такой день хотелось кричать во весь голос, вдыхать весну полной грудью и даже не верилось, что в этом мире остались какие-то заботы. После суровой зимы это было настоящей отдушиной.

Я прохаживался по набережной с бутылкой пива в руке. Но мне совсем не хотелось ее открывать – я был опьянен одной лишь погодой. Ничто не напоминало мне о последнем приключении с Верой, хоть это место и было отправной площадкой байкеров. Прохожие, попадавшиеся мне навстречу, сегодня казались самыми милыми людьми на свете.

Я остановился и посмотрел на сверкающую поверхность реки. Глядя на переливы воды, лениво отражавшие солнце, я ощутил внутреннее спокойствие, почти полную отрешенность. Самые разные мысли рождались у меня в голове, увлекая в прошлое, кружа по настоящему, бережно окуная в будущее. Я присел на бордюр, и вот тогда-то на меня снизошло озарение. Мне стало отчетливо ясно, что до сих пор я не принял решения только по одной простой причине. Я боялся его, боялся перемен, но больше всего я боялся ответственности.

Понятие ответственности, перед собой и перед другими, если взглянуть на него шире, вместе с вопросами приносит нам и ответы. Ведь что, например, означает потерять работу? Расстаться с любимой девушкой? Согласиться на сомнительную авантюру? Можно лишиться всего, но можно заполучить гораздо большее. Говорят, жизнь учит нас быть осторожными. Неправда! Жизнь преподносит нам уроки, а выводы делаем мы сами. Так и я, постоянно боясь проиграть, лишал себя возможности выиграть. Все время убегал, запирался от жизни, которая настойчиво стучалась ко мне в дверь.

Вера как-то сказала, что лучше жалеть о том, что ты сделал, чем о том, чего ты НЕ сделал. Мне вспомнились эти слова, и я вдруг понял, что это не пустой оборот, а вполне реальный жизненный принцип. И если следовать ему, то получается, что переменами в своей жизни управляешь ты сам, и потому свободен от страха перед ними. Не то что я сейчас.

И все же говорить о принципах легко. Гораздо труднее научиться жить по ним.

Вернувшись с прогулки, я совсем не удивился тому, что застал Веру у себя дома. Она сидела за столом на кухне, сложив руки между ног. Стол был чист, она не налила себе даже чашку чая. На ней была темно-синяя юбка из плотной ткани, больше подходившая какой-нибудь скромнице, и серая однотонная кофточка. Волосы были связаны в тугой пучок на затылке, а на лице не было макияжа.

Все время пока я неторопливо раздевался в прихожей, Вера продолжала тихо сидеть. Не шелохнувшись, не произнеся ни слова. Как будто я и не существовал вовсе. Пройдя на кухню, я сел рядом и взглянул на нее. Давай же, Вера, ты всегда находила нужные слова, найди их и сейчас.

Ее лицо, обычно такое живое, готовое разродиться улыбкой или презрительной миной, сегодня было каким-то безжизненным, словно из воска. И только в глазах билась нескрываемая тревога. Она тихо спросила:

– Я тебе все еще нужна?

И обхватила мою ладонь своими руками.

Глава двадцать восьмая

Неидеальный идеал

Выйдя из института, я остановился, чтобы закурить. Апрель подходил к концу, на деревьях уже набухали почки, газоны зеленели травой, которая росла не по дням, а по часам. Горожане распрощались с зимним гардеробом, и самые смелые представительницы женского пола уже курсировали по улицам в коротких юбках, несмотря на все еще прохладную погоду.

Мимо меня прошла как раз одна из таких представительниц. Вот еще один волонтер в гинекологическое кресло, подумал я, глядя ей вслед и раскуривая Мальборо. Если Вера и приучила меня к чему-то, так это к качественным сигаретам.

Сзади меня хлопнули по плечу, и я обернулся – за спиной никого не было. Повернувшись обратно, я увидел Дениса. Видимо, всеобщее стремление распрощаться с прошлым передалось и ему. Дёня постригся, и от пышной шевелюры теперь остался лишь аккуратный ежик. Сверху и спереди чуть длиннее, по бокам и сзади – коротко. Кроме того, он осветлился и теперь из рыжего стал почти белым. С этой прической главный Выкидыш выглядел моложе и куда менее авторитетно.

– Привет, герой-любовник, – сказал он. – Рад видеть, что страсть к нашей красавице пока еще не затмила тебе голову, и ты держишь слово.

– Не знаю, с кем ты там привык общаться, Денис, но, если я назвал время, значит, во столько мы и встречаемся.

– Ладно, не бунчи.

Он позвонил мне сегодня утром и сказал, что нужно увидеться с Александром. Я согласился.

– Ты один? – спросил я.

– Да, Сашка чуть задерживается. Придется нам прогуляться до парка на Новособорной и подождать его там.

– А Толик?

– У него сегодня дела, он не сможет.

– Тогда пошли.

На улице стояла такая хорошая погода, что пройтись пешком было одно удовольствие. Пока мы шли до назначенного места, я рассказал Денису про нашу новую с Верой жизнь. Он уже знал, что она вернулась, и теперь хотел услышать подробности.

Вера снова жила со мной, однако от прежних отношений не осталось и следа. Это не было радостным, давно ожидаемым возвращением моей подруги, полным ласки, нежности и тепла, как в прошлый раз. Теперь ее появление больше смахивало на возвращение побитой собаки, которая, поджав хвост, старается как можно меньше обращать на себя внимание в надежде на то, что так хозяин поскорее забудет ее провинность.

В отличие от собаки Верой двигала вовсе не трусость, а совершенно другая гамма чувств, имевшая грустные, почти скорбные тона. И она, и я поняли – что-то сломалось. Я по-прежнему говорил ей теплые слова, а она, как прежде, обнимала меня, но это были лишь отголоски прошлой любви. Во мне словно провели незримую черту, за которую я не мог преступить – возвращение к прежнему Паше было невозможным.

Вера это чувствовала, и ни в чем не упрекала меня. Она упрекала только себя. Я видел это по ее зачастую красным, опухшим от слез глазам, которые теперь стали более привычным зрелищем, чем бесшабашная, радостная улыбка. Она ходила по квартире словно призрак – бесшумно и незаметно. А я ничего не мог с этим поделать – мое все еще радужное от синяков лицо всякий раз напоминало ей о собственной вине, и тогда, втихую от меня, она плакала.

Эти дни в доме редко играла музыка, которую любила слушать Вера. А если играла, то очень тихо. Все для нее потеряло интерес, она почти никуда не ходила и не читала книг. Наружу она выбиралась в основном за покупками.

Несколько неудачных попыток поговорить с Верой начистоту укрепили меня в мысли, что она винит во всем лишь себя. В последний раз она, конечно, перегнула палку, но к столь жестокому самобичеванию я не был готов, и потому решил, что это не спектакль, устроенный в мою честь, дабы потешить мужское самолюбие. Вера действительно глубоко раскаивалась в содеянном.

Мне было больно видеть свою подругу такой, но еще больнее для меня была мысль о том, чтобы отпустить ее. Только не в таком состоянии, нет. Я хотел дать ей время на выздоровление, потому что сейчас, такой уязвимой, ее нельзя было отпускать одну. Как знать, может, план Дениса не столь дик, и шоковая терапия даст свои результаты.

– Это очередная игра, Павлуша, – постановил он.

– Если бы ты ее увидел, то не говорил бы так. Мне кажется, на этот раз она вполне искренна.

– Ха! Тоже нашел, кому верить, только она слезинку пустила, ты и купился.

– Денис, послушай…

– Нет, ты послушай. Если ты считаешь, что она и вправду убивается из-за тебя, то зря. Она прекрасно понимает, что после своего спектакля с этими велосипедистами у нее почти не осталось вариантов возвращения тебя к прежнему состоянию. Она же видит, что ты сейчас ставишь собственные условия. Вслушайся: Ты, а не Она!

– Думаешь?

– Конечно. Ты говорил ей, что прощаешь ее?

– Нет.

– Сказал, что любишь ее?

– Все как-то не было подходящего случая.

– Что хочешь жить с ней вместе?

– Нет.

– Вот видишь! Это явный признак того, что ты от нее отдалился и тебе нужно провести переоценку ситуации. А для нее это означает возможность поражения, к которому она не готова. Поэтому она всеми правдами и неправдами старается разжалобить тебя.

Он еще много чего говорил в том же духе. Доводы Дениса падали на мою голову тяжелыми глухими ударами, и я не мог оспорить их. А вдруг Вера и впрямь устроила это ради того, чтобы продолжить свою игру, как раньше? Ведь правда, она никогда не признавалась мне в любви, не говорила, что я ей нужен. Да и я молчун еще тот, но во мне слова признания жили давным-давно, выжидая часа, когда я осмелюсь произнести их, не наткнувшись на прохладную усмешку в ответ. Сейчас наступило то самое время, чтобы сбросить маску и объясниться, но Вера по-прежнему молчала, как партизан. И мне по-прежнему оставалось лишь догадываться о ее истинных чувствах ко мне.

– Но в таком случае, – обратился я к Денису, – почему она не скажет, что любит меня? Сейчас это было бы самым действенным оружием.

– Да кто ее знает? Может, для нее такое признание имеет особое значение, и она не собирается бросаться им направо и налево.

– Даже ради меня?

– Ради тебя? – презрительно усмехнулся он. – А кто ты такой для нее? Нет, в самом деле.

Остаток пути мы проделали в молчании.

Парк на центральной площади города оставался последним бастионом умирающей зимы. Под кустами и деревьями лежали небольшие снежные холмы, однако весна уже подобралась к ним вплотную, и их края быстро таяли. Пройдет несколько дней и площадь будет не узнать. Скорее бы лето, подумал я, вдыхая все еще прохладный весенний воздух.

Желавших приобщиться к удивительной погоде было много, они прогуливались по дорожкам парка или же сидели на скамейках – старики и старухи, вышедшие, чтобы погреть свои косточки на солнце, студенты, прогуливающие пары, мамаши, приглядывающие за своими резвящимися детьми, и прочие. Мы с Денисом шли в сторону городского сада, вглубь парка, где было меньше людей и, благодаря теням от насаженных здесь тополей, больше снега.

У каменной плиты, поставленной на месте когда-то разрушенного Троицкого кафедрального собора, неторопливо прохаживался взрослый мужчина, выгуливая ротвейлера. Поблизости никого больше не было. Похоже, придется нам ждать Александра.

– Замечательно, он уже здесь, – сказал Денис, и мы направились к владельцу собаки.

Вблизи я разглядел, что никакой он не взрослый, а обычный парень немногим старше меня и Дениса. Мое первое и ошибочное впечатление возникло благодаря высокому росту Александра и его лицу – серьезному, волевому и красивому. Черные длинные волосы чуть вились и опускались на плечи легкого демисезонного пальто волнистыми мазками. Нос с едва заметной горбинкой придавал ему сходство с клювом ястреба, а высеченный словно из камня подбородок говорил о силе воли. Серые глаза смотрели холодно и уверенно, однако почти незаметные морщинки в уголках намекали на то, что он мог и любил улыбаться. Александр напоминал мне Антонио Бандераса, особенно его образ супергероя в фильме «Отчаянный». Этакий поэт-мечтатель и профессиональный убийца в одном флаконе.

Как любой нормальный человек, я не верил в существование идеальных людей, навязанных нам Голливудом, однако, если бы они были, то выглядели бы именно так. Теперь понятно, какого идеального мужчину Денис имел в виду.

– Добрый день, – Александр поздоровался первым, когда мы подошли к нему.

Даже его голос соответствовал идеальному образу – чуть низкий, с приятными переливами и спокойный.

Денис представил нас друг другу, не упустив и собаку, суку по имени Фелисия. Далее, не теряя времени, он изложил общий план действий. Александр на время станет моим троюродным братом, приехавшим поступать в медицинский университет. Посему он поселяется у меня на несколько недель, в течение которых должен очаровать Веру. Далее все идет по накатанной дорожке – романтические прогулки, стихи, юмор и первые робкие поцелуи. Когда дело коснется тестов, тут ему поможет накопленный нами опыт. А все финансовые проблемы, как всегда, возьмет на себя Толик.

– Ее нужно будет сводить хоть в какое-нибудь приличное место, – пояснил он.

Пока Денис расписывал план – больше для меня, чем для Александра, как я понял, – последний слушал внимательно, изредка кивая головой, соглашаясь не столько с говорившим, сколько с собственными мыслями на этот счет. Переводя взгляд с Дениса на Александра и обратно, я ломал голову – что же у них общего? Конечно, я почти не знал его, но даже при первом знакомстве было видно, что Денис проигрывал ему во всех отношениях, не говоря уж обо мне или Толике. Казалось, он воплотил лучшие черты каждого из нас, не оставив слабых сторон оригиналов. Он рассуждал так же умно, как Денис, но в его устах это не звучало высокомерно или напыщенно. Он держался уверенно, как Толик, но в его манере не было намека на агрессию или панибратство. Кроме того, он говорил по существу.

– Я постараюсь не стеснять тебя, – сказал он, когда с объяснениями Дениса было покончено, – пока буду жить рядом. Насчет Фили не беспокойся, с собой я ее, естественно, не приведу. Дёня присмотрит за ней.

– Эх, на что только не пойдешь ради друга, – улыбнулся тот.

Посмотрев на них вблизи, я еще раз поразился разнице между ними.

– Я думаю, Саше понадобится не больше трех недель, чтобы полностью покорить Веру. К тому времени он, якобы, снимет квартиру, и тогда она переберется к нему, а наш план вступит в финальную стадию, – заключил Денис.

– До этого еще дожить надо, – мудро заметил мой троюродный брат, о котором я никогда раньше не слышал.

На том и порешили.

Александр, которого язык до сих пор не поворачивался называть Сашей, перебрался ко мне через два дня. Как мы и договаривались, я представил его Вере своим троюродным братом, приехавшим, чтобы поступить в университет, а перед тем позаниматься на подготовительных курсах, которые начинались в мае.

– Надеюсь, мое присутствие не сильно обременит вас двоих, – сказал Александр. – Я постараюсь в ближайшее время снять недорогую квартиру…

– Да нет, что ты говоришь, ей-богу, живи, сколько надо, – прервал я его. – Ты же родной мне как никак.

Мы оба посмотрели на Веру. Она безразлично пожала плечами, но я видел ее внимательный взгляд, обращенный на Александра, и понимал, что все не так просто. Впервые со времени ее возвращения, я видел прежнюю Веру, пускай настороженную, но зато живую. Если у нее и были возражения, то она не произнесла их вслух.

В тот же вечер Александр устроил нам настоящее пиршество. Он купил огромную кучу еды, которой хватило бы на средний банкет, и пару бутылок вина – красного и белого. Иностранные названия на этикетках мне ничего не говорили, однако и моего неотесанного взгляда было достаточно, чтобы определить их дороговизну.

– Я не знал, что вы любите, и потому купил обе, – пояснил он, вручая бутылки Вере.

Кстати, о Вере. Она тоже отличилась в тот вечер, и, благодаря ее стараниям, на столе у нас были не только холодные закуски и полуфабрикаты, а полноценное горячее и салаты. Пока они оба суетились на кухне (новый жилец вызвался помочь Вере в готовке), я делал вид, что читаю учебники, а сам с интересом прислушивался к тому, что там происходит. За исключением привычных кухонных звуков, раздающихся при готовке еды, я ничего не услышал. Если Вера и Александр разговаривали между собой, то делали это весьма тихо.

Дом ожил для меня, перестав быть просто крышей над головой двух симпатичных друг другу людей. Теперь в нем появилось ощущение движения и цели. Сегодняшняя цель – трапеза за знакомство.

– Мне очень нравятся слова одного поэта, – задумчиво произнес Александр.

Мы расположились на кухне. Голод уже был утолен, и отзвучали первые тосты. Наступило то самое время, когда люди больше разговаривают, нежели едят и пьют.

Александр сидел за столом, прислонившись спиной к стене. Его иссиня-черные волосы опускались на белоснежную футболку. Своими тонкими длинными пальцами он скользил вверх-вниз по ножке бокала с вином. В его позе, в мягком взгляде, в медленном говоре сквозили расслабленность и спокойствие.

– «Разве мы не чужие, столкнувшиеся на перекрестке, чужие, у которых одно прошлое и одни будни? О нет, мы два старых друга, что встретились нынче впервые»[22]. Так вот, хочу надеяться, что и мы с вами с этой самой первой встречи станем хорошими друзьями, как будто знали друг друга тысячу лет. Паша, Вера, я пью за нашу дружбу!

– За дружбу! – произнесли мы в унисон с Верой и чокнулись.

И вечер снова потек легко и непринужденно, заслуга в чем полностью принадлежала Александру. Говорил в основном наш гость, не скатываясь при этом до болтливости – он рассказывал о Мысках, городке в Кемеровской области, откуда он, якобы, приехал, о себе и своей семье. Получалось у него это настолько складно, что даже я на время поверил ему. Когда с рассказом о себе было покончено, он предложил нам посмотреть фотографии, которые он захватил с собой.

Насколько же серьезно отнесся он к своей роли!

В небольшом кожаном чемоданчике, который Александр принес из прихожей, ровными стопочками лежали идеально выглаженные рубашки, джинсы, брюки, пара книг и электробритва. Вещи так сияли своей чистотой и новизной, что Вера не выдержала и спросила:

– Ты что, специально одежду для поступления покупал?

– Нет, – сдержанно улыбнулся Александр и глянул на Веру, – просто я ценю то, что имею.

Вскоре он извлек альбом с фотографиями и защелкнул чемодан.

– Паша многое из этого уже видел, а вот тебе, Вера, наверное, будет интересно посмотреть.

Фотоснимки хранили кадры различных годов, начиная с самых ранних, когда маленький Саша еще ходил пешком под стол, и заканчивая уже более зрелыми, школьными фотографиями. Все говорило о том, что он действительно жил в этих самых Мысках какое-то время, а потом приехал в наш город. Последние мысковские фотографии кончались классом эдак шестым, взрослых фотографий почти не было, а если они и встречались, то в основном на природе или в других городах, куда Александр ездил на каникулы. Интересно, заметила ли это Вера?

Досмотрев фотографии, мы опять переместились за стол. Казалось, запасу историй Александра о его детстве не будет конца. Причем, говорил он очень убедительно, и поэтому я решил, что он на самом деле рассказывает о своем прошлом. Меня поразила открытость этого человека, умение преподнести себя. Такие люди обычно ранимы, они доверяют другим безоговорочно и даже в случае предательства умудряются прощать своего обидчика. Интересно, что наплел ему Денис? Как он сумел вовлечь Александра в свою интригу?

Его дар рассказчика растопил мою подругу, и я обрадовался тому, что она выказывает первые признаки жизни после зимней спячки. Я уже не помню, когда в последний раз слышал ее жизнерадостный смех в стенах этой квартиры или видел ее искрящиеся глаза. Глядя на нее такую, какой она должна быть, я ощущал первые всходы надежды. Неужели у нас все еще впереди?