Дурное влияние

Комната Донни

Ha двери две таблички: «Вход воспрещен». Между ними — оранжевая наклейка с тремя черными прямоугольниками, из которых поднимаются вихлястые клубы пара. Парящие прямоугольники перечеркнуты большим красным крестом, а внизу — подпись: «ОПАСНО! ВРЕДНЫЕ ОТХОДЫ!»

Весь фокус в том, чтобы открыть дверь, оставаясь незамеченным. В момент, когда ручка пройдет свободный участок, надо резко потянуть на себя, одновременно придерживая большим пальцем ноги нижний угол, который все время заедает.

ВОПРОС. Зачем я трачу столько энергии, пытаясь открыть дверь как можно тише, если мне прекрасно известно, что он там?

ОТВЕТ. Да затем, что именно эти первые несколько секунд, пока тебя не заметили, могут дать решающее преимущество.

Когда дверь освобождается от замка, я делаю передышку. Самое трудное позади. Пока что операция имеет полный успех. Ни одного скрипа, щелчка, шума или треска, которые могли бы меня выдать.

Просовываю нос в щель. Опытный лазутчик при сборе разведданных использует все пять чувств. Полезной может оказаться любая оперативная информация. Моя носовая лаборатория принимается за работу с первой же струей воздуха.

В последнее время с запахом в комнате Донни творится что-то интересное. Типа как с сыром. Сперва пахнет приятно, затем чуток странно, но все еще съедобно, а потом происходит нечто поразительное, когда ты вдруг открываешь холодильник и думаешь: «Фу-у! Тут явно кто-то сдох!»

Моя теория состоит в том, что «Духан Пацанской Комнаты» следует тому же сырному принципу. (См. Рис. 1.)

Как видно из графика, существует два варианта развития ситуации с «Духаном Комнаты Донни». Лично я отдаю предпочтение кривой «сначала-вверх-потом-вниз», так как искренне считаю, что в комнате, где пахнет еще хуже, человек жить просто не в состоянии. Сейчас ДКД, похоже, как раз на пике. Хотя кто знает? Может, он просто продолжит расти все дальше и дальше, пока пластмассовые предметы в комнате не начнут плавиться, и мы обнаружим, что Донни пришелец, способный существовать в отсутствие кислорода.

Сегодня ДКД кошмарный, но не настолько, чтобы прерывать выполнение боевой задачи. Запах не сообщает мне ничего такого, чего я не знаю и так: что он там, что он там уже несколько часов и что все окна наглухо задраены.

Открываю дверь еще на пару сантиметров и получаю возможность рассмотреть половину комнаты. Донни ссутулился за письменным столом. Что означает одно из трех:

а) он делает домашнее задание;

б) он принял эту позу, услышав, как открывается дверь;

в) он тупо уставился в окно как полный придурок и думает сейчас про себя: «Если б я не сидел здесь битых два часа, тупо уставившись в окно как полный придурок, я давно бы уже все закончил и смотался отсюда на улицу».

Ставлю все свои деньги на вариант «в».

И не то чтобы они у меня были. Просто это такое «устойчивое выражение».

Мне еще ни разу не удавалось открыть дверь больше чем наполовину и остаться незамеченным. Ведь даже если люди ничего не видят и не слышат, они все равно чувствуют, что в комнату кто-то вошел. А теперь помножьте это на два, если речь идет о Донни, поскольку Донни — самый настоящий параноик; на три, если человек, входящий в комнату, — я, поскольку в жизни Донни нет большего счастья, чем выставить меня вон, и на четыре, когда каникулы Донни уже закончились (ха-ха), а мои еще нет.

Но сегодня побиты все рекорды. Я открываю дверь полностью, вплоть до той точки, где она обязательно ударится о кровать, если ее не придерживать. Донни ни черта не слышит.

На цыпочках делаю несколько шагов в комнату. Случись такое раньше, я выучил бы наизусть дислокацию всех скрипучих половиц, но сегодняшнее потрясающе тихое проникновение — случай просто беспрецедентный. Здесь мы на полностью неизведанной территории. Учебники истории рвутся в клочья с каждым моим шагом.

Еще пять шагов — и я прямо у него за спиной. Просто поразительно! Если б вы хоть раз попробовали проникнуть в комнату моего брата, вы бы меня поняли. Это все равно что пробежать стометровку за 5 секунд. Или разогнаться на машине до такой скорости, что она просто взлетает без всякой тренировки.

Сегодня мир празднует величайшую победу младших братьев над старшими. Секите момент!

— МУ-У-У! — ору я, заранее зная о возможных последствиях. Нет такого графика, что показал бы степень ярости Донни, когда он сообразит, где я нахожусь.

Но ничего не происходит. Никакой реакции. Он по-прежнему сидит скрючившись и даже не подскакивает от неожиданности.

Я постукиваю его по плечу. Он не дергается и продолжает молчать.

— Привет, — говорю я. — Ты рад меня видеть?

Игра в труп продолжается.

Значит, меня игнорируют. Что ж, это в корне все меняет. Учебники истории придется склеивать скотчем. Он не реагирует даже теперь, так что нет никакой возможности узнать, насколько далеко я пробрался незамеченным.

С Донни всегда так. Только ты решил, что твое дело в шляпе, как он тут же переворачивает все с ног на голову. У меня от этого крыша едет, а иногда я его просто ненавижу, но чаще всего мне хочется прокрасться к нему в комнату и придумать что-нибудь такое, где я точно выиграю, а он проиграет.

Короче, расклад такой: он победил в игре «прокрадись незамеченным» (причем в высшей степени подлым методом), но игра плавно переросла в поединок из серии «Донни меня игнорирует», — поединок, из которого, как мне прекрасно известно, победителем выйду именно я, поскольку Донни обнажил свое самое слабое место. Полностью раскрылся как плохой боксер.

ВОПРОС. Слабое место?

ОТВЕТ. Его барахло!

Донни терпеть не может, когда я трогаю его вещи. Но вот я в его комнате, он сидит ко мне спиной, и стоит ему повернуться — он проиграл, а в моем распоряжении целая комната Барахла Донни: бери не хочу, сколько душе угодно.

О, какое наслаждение!

Я осматриваюсь, прикидывая, с чего бы начать. На тумбочке у кровати — кучи кассет, журналов и книг. Интересная полка в углу заставлена какими-то загадочными тюбиками, бутыльками, спреями и лосьонами. Столько всего, чем можно занять руки: повертеть, побрякать, спихнуть, открыть и закрыть с услаждающим душу щелчком, хлюпом или чавком. А коли уж речь зашла о неприкосновенном, есть еще его гитара. Вон она, подпирает стенку, буквально умоляя о большом и толстом термоядерном бреньке.

И наконец, святая святых, строжайше запретная зона — выдвижной ящик прикроватной тумбочки. Одному богу известно, что он там прячет. Как правило, Донни дергается, стоит вам лишь взглянуть в том направлении. Но сейчас я в открытую пялюсь на ящик и ничего не происходит, поскольку, решив меня игнорировать, Донни сам загнал себя в ловушку.

Победа достанется недешево. Мне это известно. Чем больше победа, тем сильнее боль, которую он мне причинит. Посмею ли я покуситься на ящик? Смогу ли рискнуть, заранее предвидя реакцию, которую спровоцирует этот величайший из моих триумфов?

И тут мне в голову приходит совершенно другой план. Сегодня вместо физического воздействия он явно поставил на психологию, и есть один способ — да-да, один замечательный способ — побить Донни его же оружием. Плюс, он не сможет сделать мне так уж больно. Я едва удерживаюсь, чтобы не рассмеяться вслух.

Несколько секунд я расхаживаю по комнате, нагнетая напряжение, а затем приступаю к делу. Хватаю две кассеты и побрякиваю ими одна о другую, чтобы он услышал, что я что-то взял, а затем удивленно восклицаю:

— А это еще что такое?

Голова Донни резко поворачивается. Йес-с-с! Победа!

А ручки-то — вот они! И в них — ничего! Двойная победа! О, ййееееессссссссссс! Я — гений!

Донни сердито хмурится, а затем разворачивается обратно к столу.

Вот ведь облом! Я только-только одержал — как стопудово признал бы любой нейтральный рефери — чистую победу, но Донни повел себя нечестно. Он не разозлился. Он даже не вышвырнул меня из комнаты.

И тут я замечаю, что он что-то рисует. Правда, отсюда трудно разглядеть, что именно. Возможно, это женщина, но я не уверен: слишком уж забавно растопырены руки-ноги. Донни загораживает от меня рисунок своим телом. Внезапно все эти кучи барахла, которые еще секунду назад мне так хотелось потрогать, теряют всякую притягательность. Сейчас я хочу только одного — увидеть, что он рисует. Но стоит попросить его показать, и я проиграл. Даже если я просто подойду поближе и дам понять, что мне это интересно, я все равно проиграл.

Теперь я знаю, как выводить людей из себя, когда мне исполнится семнадцать. Донни слишком достойный соперник. С ним ты все время в проигрыше.

Я отворачиваюсь и решаю вылезти из кожи вон. Есть лишь единственный способ выйти из ситуации победителем. Донни постоянно поднимает ставки, и теперь уже нельзя просто так спасовать. У меня остается одна, последняя возможность. Ящик прикроватной тумбочки.

Стараясь не шуметь, осторожно выдвигаю его. Затем оборачиваюсь и проверяю, как там Донни. Никакой реакции. Стоит ему распознать звук открываемого ящика, взрыв будет просто ядерный. Если это произойдет до того, как мне удастся оттуда что-нибудь хапнуть, результат схватки можно считать ничейным, а меня это совсем не устраивает, особенно с учетом той взбучки, что мне светит.

Замечаю в ящике что-то голубое. Крышка. Крышка баночки. Баночка не квадратная, но и не круглая. Баночек такой формы я еще не видел. Беззвучно и очень осторожно вынимаю ее из ящика и рассматриваю. Параллелепипед с закругленными гранями, размером где-то с мою ладонь. И слово, которое мне раньше никогда не встречалось.

Открываю крышку: баночка до половины заполнена какой-то бесцветной массой. Похоже на клей. Втягиваю носом запах, но в нем что-то такое, чего никак не назовешь клейким. Маслянистое, скользкое и совсем не липкое. В углублении хорошо видны следы пальцев Донни — там, откуда он это вычерпывал.

— Что это? — спрашиваю я.

Он не оборачивается и не отвечает. Сгорбившись над столом, продолжает рисовать.

— Что это?

Ноль реакции.

— Пахнет прикольно.

По-прежнему ничего.

Еще раз читаю слово на крышке:

— Ва-зе-лин. А для чего это?

Он налетает на меня как коршун. Его рука на моей кисти, он сжимает ее до тех пор, пока баночка не выпадает у меня из рук, а затем хватает меня за штаны, отрывает от пола и поднимает над собой, а я кричу: «Не надо! Не надо!» — но при этом смеюсь, потому что на самом деле мне нравится, а он изо всех сил швыряет меня на кровать, и я вижу, что Донни реально завелся, поскольку швыряет он меня прямо в угол, где я ударяюсь головой о стенку, и мне вдруг страшно хочется убежать, но он снова меня поднимает, и я ору как резаный:

— Отстааааааааааааааааааааннннннннь!

Но он опять бросает меня на кровать, так же резко и грубо. На этот раз мне не больно, так как я успеваю закрыть голову руками. Я быстро вскакиваю, быстрее, чем он ожидал, и бодаю его головой в живот, к чему он совершенно не готов, потом ныряю между его ног, пытаясь свинтить на коленках, но он успевает цапнуть меня за лодыжку и тащит назад, а я верещу:

— Аааааааааааа! Мое лицооооооооооооо!

Ковер зверски обжигает щеку. Тогда он отпускает мою лодыжку и, как только мои ноги шлепаются об пол, усаживается на меня сверху и принимается подпрыгивать вверх-вниз, как будто проверяет подвеску, и говорит, что если я еще хоть раз залезу в его ящик или даже просто войду в его комнату без спросу, он выдерет мне все волосы и я буду похож на жертву рака, а я не хочу доставлять ему удовольствие от мысли, что я его слышал, так что я просто ору во всю глотку: «ВАЗЕЛИН! ВАЗЕЛИН! ВАЗЕЛИН!» и вот уже я болтаюсь в воздухе вверх ногами, а потом вдруг плюхаюсь на живот на лестничной площадке, а его дверь с шумом захлопывается позади меня.

Грудь у меня болит, а глаза набухли и воспалились, будто их пытались выдавить из орбит.

Но это все равно лучше, чем когда тебя игнорируют.

ИТОГ. Замысловатая и очень технично проделанная операция, победа в которой досталась мне неимоверным трудом, где штурму подверглась главная крепость противника (ящик прикроватной тумбочки) и было найдено новое оружие (слово «Вазелин»).