Душа

X. Роковые игры

Если бы Кристо не поселился в подземном погребе-кладовой у Петраччи, он не проводил бы ночей один в обществе автоматов, механических биллиардов, разнообразных аппаратов, музыкальных ящиков и всякой всячины: отверток, клещей, английских ключей, ламп, электрических проводов и батареек, кусков стекла, обрезков материи, толя, ваты, картона, бечевок, проволоки, золотой и серебряной фольги, кукольных голов в париках и без париков, рук и ног из папье-маше и фарфора… Один в четырех стенах… Никогда в жизни он еще не бывал один, ни днем, ни ночью. Спал он дома в одной комнате с Малышом и Миньоной, Миньона помещалась за ширмой. И вот он один, и все в полном его распоряжении – и пространство подвала, и тишина… Глубокий, огромный, темный даже днем подвал – на уровне тротуара приходились только четвертушки окон – приобретал ночами иные размеры… Блестки, тюль, атлас начинали сверкать, как на театральных подмостках; клоуны, музыканты, танцовщицы, полишинели, обезьяны, птички принимали нарочито театральные позы… Кристо не боялся; это же куклы, такие же глупенькие, как куклы Миньоны, с той лишь разницей, что искусные люди научили их делать несколько движений, вот они и повторяют их без конца. Кристо снова и снова заводил игрушки, включал электрические автоматы, но повторение все одних и тех же жестов, улыбок, взглядов, вся эта застывшая иллюзия вскоре привела его в странное и возбужденное состояние духа. Первые дни после водворения у Петраччи он ходил бледный и нервный.

– Слишком много ты возишься с автоматами, – догадалась Натали, которую нельзя было провести, – пари держу, что ты их целые ночи напролет заводишь.

– Иногда, – признался Кристо. – Они меня раздражают.

– Тогда потрудись их не трогать, балбес ты этакий, – рассердился Луиджи.

Но когда Луиджи начал чинить хоровод танцовщиц, каждая величиной с детскую ладошку, все на свете померкло в глазах Кристо. С этих-то крошечных танцовщиц, которые кружились сначала в одну сторону, а потом в другую под звуки тоненькой музыки, готовой, казалось, оборваться в любую минуту, все и пошло – Кристо пристрастился к механизмам. Все прочее отступило на задний план, и остались лишь винтики и пружинки, а главное – их загадочное взаимодействие, то, как они сцеплены, связаны, как они вращаются, как движутся вперед, потом назад, раскачиваются. С двумя танцовщицами из шести что-то не ладилось, они не желали слушаться завода… Сидя у стола, Луиджи исследовал механизм, старался обнаружить сносившуюся или заржавевшую деталь, заменял новой, которую раскапывал среди завала на верстаке, подпиливал, смазывал, подвинчивал, подтягивал. Проходили часы – короче самой короткой секунды. Когда танцовщицы плавно закружились все разом и музыка заиграла так, что не пропадало ни одной нотки, Кристо очнулся и обнаружил, что сидит на своей табуретке.

– Завтра мы их почистим и подкрасим… Что это у тебя такой странный вид? Ты здоров? Ого, уже восемь часов! Ты еще не ел, должно быть от этого…

Ни тот, ни другой даже не заметили Мишетты, хотя она дважды заглядывала в подвал.

Кристо жил в царстве поделок – то смотрел, как работает Луиджи, то играл один, что-то мастерил, что-то строил… Иной раз спрашивал у Луиджи совета, напряженно слушал его, переносясь в другой мир, будто читал заманчивую книгу, забывая о собственном существовании, не чувствуя собственного тела. Он не приставал к Луиджи, догадывался, когда тому хочется поработать спокойно, и устроил себе в подвале на садовом столе собственный уголок. Не усложнил он и жизни Мишетты, сам стелил за собой постель, помогал ей накрывать на стол, любил заглянуть в мастерские Петраччи, помещавшиеся во дворе дома № 34, и являлся к Натали, как и прежде, с визитом, пока в столовую еще не набились обычные гости. Мать Кристо звонила каждый день, и каждый день, остановись на минутку другую у окна магазина, посылала сынишке через стекло витрины воздушные поцелуи и улыбки. Случалось, она держала на поводке двух пуделей; которые визжали, лаяли и натягивали сворку. Приходила также и бабуся, госпожа Луазель-старшая, пожелать Кристо через стекло доброго утра – видеть внука и не слышать, не иметь возможности поцеловать его было выше ее сил. Бабуся вытаскивала носовой платок и поспешно удалялась. Господин Луазель рано утром, проезжая на своей малолитражке, гудел, махал рукой «здрасьте, здрасьте» и катил дальше.

Потом Лундяш высылал Кристо из магазина. Клиенты любили поговорить с хозяином приватно, да и сам Луиджи не так уж горел желанием отвечать на многочисленные вопросы мальчугана. Владельцы игорных автоматов, люди не всегда… Тем более что Кристо уже изложил свою точку зрения на азартные игры: должен существовать способ, позволяющий исчислить все случаи… и наверняка выигрывать. Луиджи отрезал: случай не поддается исчислению, главное, не болтайся ты здесь. К тому же все аппараты для азартных игр во Франции запрещены, заруби себе это на носу. Сейчас разрешены только игры, требующие ловкости, скажем электрический биллиард… II давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом… Почему на клиенте была розовая рубашка? Откуда же я знаю! Не заметил я его перстня. Не заметил, что у него противная физиономия. Слушай, поговорим о чем-нибудь другом, а?… Иди куда хочешь, только не торчи в магазине! Да, да, можешь заглянуть в мастерские.

Этой милости Кристо удостоился только благодаря чрезвычайным обстоятельствам, в которых он очутился. Кристо подымался по расшатанной лестнице, которая брала начало на мощеном дворе дома № 32 и вела прямо в первую мастерскую, самую большую, с машинами. Рабочие встречали его улыбкой. Кристо знал их всех в лицо, но здесь, у станков, они были какие-то совсем другие. Когда Кристо пришел сюда в первый раз, с машинами его познакомил низенький старичок, по имени Андре. Среди всех этих токарных. станков, электропаяльников, сверлильных станков с целым набором различных сверл, пил для дерева Кристо сразу выделил большие ножницы для резания металла: они были похожи на полузакрытый глаз, который в этой безобидной мастерской высматривал его, Кристо, своим палаческим взглядом. «Вот бы ими маникюр сделать!» – сказал Кристо, для верности пряча руки за спину, а Андре покачал головой: «Смотри, не трогай!» И с тех пор всякий раз, когда Кристо проходил по огромной мастерской и чувствовал на себе взгляд этого по-восточному подмалеванного черной тушью глаза, он поспешно опускал веки. Когда ножницы работали и концы их широко раздвигались, они уже не походили на глаз и послушно резали металлические полосы, которые им подсовывали.

Затем Андре подвел Кристо к молодому рабочему и сказал: «Побудь с Марселем, сынок, он тебе объяснит что к чему» – и вернулся к своим ножницам. Кристо, стоя рядом с Марселем, ждал, но тот, видно, ничего не собирался объяснять. Он склонился над маленьким голым человечком, установленным на подставке, с круглым, тоже голым, без парика, черепом, с повисшими в суставах ножками. Металлические проволочки соединяли ручки и ножки человека со спрятанным в цоколе механизмом. Наконец Кристо не выдержал:

– Что это такое? Как он движется?

– Кулачковый вал, – ответил Марсель, показывая на находящийся внутри вал, на который были нанизаны детали различных конфигураций, и включил механизм: вал начал вращаться, и человечек согнул руку в локте, поднял ее, повернул голову налево, повернул ее направо. Все его жесты были до странности похожи на жесты живого человека, подражание здесь достигало совершенства.

– Как же он движется? – Кристо даже рот раскрыл от удивления.

– Вал вращается… движение через проволоку сообщается кукле. От этих кулачков зависит движение куклы и продолжительность завода. Вот я и определяю конфигурацию этих кулачков.

– А проволока? Ее видно.

– Куклы же одетые, дурачок! Это пастух.

Марсель изъяснялся телеграфным стилем и ничего не объяснял, но он был молодой, п Кристо в его обществе не чувствовал смущения. Потом Марсель повел Кристо в соседнее помещение поменьше размером, где находилась инструментальная. Тыча пальцем, он объявлял без передышки: «Токарный станок… сверлильный станок… тиски…», как будто Кристо мог что-нибудь понять. Отсюда он провел Кристо в неуютный коридорчик, где под ногами расходились доски пола, а стены, некогда побеленные известкой, облупились и на них висели железные листы, связки металлических деталей. «Исторический музей», – сказал Марсель и снял с гвоздя большое проволочное кольцо, на котором вместо ключей болтались кусочки металла. «Внутренности автоматов, – пояснил он. – Здесь образцы механизмов каждого автомата, выпущенные фирмой Петраччи». И он снова надел на гвоздь проволочное кольцо.

Коридор вел в темную, тускло освещенную комнату. «Картонажная, – объяснил Марсель. – Побудь здесь, а потом приходи ко мне. У меня под лестницей есть свой чуланчик».

– Значит, пришел учиться? – Мастер картонажного Цеха оказался брюзгой. – Только предупреждаю, у меня ничему не научишься… Там, где американцы делают в два приема все три операции, я трачу несколько часов. Беру бумагу и вклеиваю в полую часть гипсовой маски лист за листом… Муляж делается по модели госпожи Петраччи… Лист за листом, пока наконец не получится, скажем, картонное туловище собаки. А американцы выливают в форму особый состав и дают ему затвердеть. Картонажные работы вручную! А они там в два приема производят три операции… Ну и гады! А главное, поди узнай, с чем они работают… Говорят, что-то вроде каучука… Даже господину Луиджи, а уж на что он ловок, не удалось ничего узнать. Вот за той дверью, сынок, находится швейная мастерская. Иди туда. Когда тебе надоест, работницы покажут, где выход…

В швейной мастерской Кристо с первого же дня встретили улыбками, так его забаловали, что он полюбил сюда ходить. Ласковее всех с ним обращалась длинная Мари, и Кристо преимущественно держался поблизости от нее. Мастерская, загроможденная, как чулан. С потолка местами осыпалась штукатурка, обнажив массивные коричневые балки, оконные стекла до того грязные, что вполне можно было обходиться без занавесок. Все здесь было колченогое – табуретки, стулья с продавленными сиденьями, была даже хромоножка Сели, самая молоденькая из пяти работниц, которая всегда припасала для Кристо конфетку. Прочно стоял на ногах только стол, занимавший почти всю комнату, тяжелый, громоздкий, широкий, незыблемый. Работницы сидели вокруг этого стола, заваленного скелетиками игрушек, показывавших свои металлические внутренности, куклами без платьиц, медвежатами и кошками без шкурки. Обрезки материи, кусочки кроличьего меха валялись прямо среди игрушек; в центре стола на спиртовке варился клей. Стены почти сплошь, сверху донизу, были увешаны пакетами, где хранились лекала, по которым работницы выкраивали куклам платья, будто для живого человека. Тут же красовались портреты кинозвезд, приколотые к стене прямо булавками, и репродукции с известных картин, бог весть как сюда попавшие. Работницы одевали на медвежат, зайчиков, кошек меховые рукавчики, меховые штанишки, обтягивали мехом спинку и животик, затем сшивали все вместе и подключали каждую уже одетую игрушку к находившемуся посреди стола штепселю: одевая игрушку, недолго и повредить механизм, а механизм штука деликатная. Маленькие игрушки, полностью экипированные и готовые к отправке, ждали очереди на полках, большие – прямо на полу с рассохшимися досками. Иногда поступал заказ на нестандартно большую вещь, которую делали в единственном экземпляре, скажем, слона величиной с Кристо. Кристо увидел слона, только когда его покрасили и поставили сушить рядом с костюмерной. Когда слон подымал хобот, оттуда начинала бить тоненькая струйка воды, струйка попадала в зайчика, сидевшего напротив, и зайчик открывал зонтик! Кристо хохотал, как будто его щекотали, а когда он хохотал, то становился ужасно похож на свою маму. Слона, пускавшего струйку воды, и зайчика с зонтиком быстро отправили заказчику, так что Кристо они еще не успели надоесть. Иначе со слоном произошло бы то же самое, что и со всеми прочими игрушками: увидев новый автомат, Кристо поначалу хохотал и веселился, но вскоре эти без устали повторявшиеся движения начинали действовать ему на нервы и он становился просто невыносимым. Луиджи подарил ему несколько старых заводных игрушек. Кристо разбирал, а потом собирал их и стал гораздо спокойнее, узнав, что у них там в животе и почему они движутся, он теперь более снисходительно относился к этим несчастным болванчикам, которые только и умеют, что повторять какой-нибудь один трюк. Но механик, создавший механизм, вызвавший к жизни все эти жесты и трюки, был человек хитроумный, и из уважения к механику Кристо забывал о смехотворно нелепых жестах заводных игрушек.