Душа

VII. Честная мистификация

«Первоначально «Игрока в шахматы» смастерили не с целью обычной мистификации, приносящей доход, а чтобы спасти от казни доблестного борца за независимость польского народа. Один польский дворянин, некто Вронский, которому раздробило обе бедренные кости во время восстания рижского гарнизона в 1776 году (четыре года спустя после раздела Польши), укрылся в Риге у русского врача Орлова. Орлову пришлось отнять Вронскому обе ноги тут же, у себя дома. Случилось так, что друг доктора, некий барон Вольфганг фон Кемпелен, приехал к доктору как раз в то время, когда он прятал у себя Вронского. Кемпелен был мадьяр, механик, родился он в 1734 году в Петербурге и славился по всей Германии своими научными трудами. Он был принят при дворе австрийской императрицы Марии-Терезы и, будучи искусным шахматистом, не раз игрывал с нею в шахматы. Для того чтобы вывезти Вронского из Риги, Кемпелен задумал построить лжеавтомат «Игрока в шахматы», которому суждено было впоследствии привлекать к себе всеобщее любопытство в течение полувека…»

Натали прекратила чтение.

– Вот тут я и запуталась, – призналась она. – Одни уверяют, что автомат был сделан в 1769 году. А Робер Гуден называет 1776 год. Словом, слушай дальше. Не кусай губы, Кристо! «Кемпелен демонстрирует свой чудо-автомат в Туле, в Витебске, в Смоленске, в Санкт-Петербурге, где автомат играет в шахматы с самой Екатериной II и выигрывает партию к великой досаде императрицы, которая даже пытается сплутовать… Затем Кемпелен продает автомат некоему господину Отону. Тот возит его по всем крупным городам Европы; в Париже он демонстрировался в 1783 и 1784 годах. После смерти господина Отона «Игрок в шахматы» попадает к механику Леонарду Мельцелю из Регенсбурга. В 1808 году Мель-цель сконструировал огромный механизм, который назвал «пангармоникум», состоявший из набора различных музыкальных автоматов. Несколько раз он пытался также создать говорящий человекоподобный автомат, следуя Кемпелену, которому в 1778 году удалось соорудить автомат, внятно произносивший несколько слов. (Описание его дано в рукописи, озаглавленной «Механизм человеческой речи», Вена, 1791 г.) Мельцель везет «Игрока» в Америку. Эдгар По, присутствовавший на одном из сеансов, дает объяснение этому феномену в своей новелле «Игрок в шахматы». Согласно одной записи Бодлера автомат погиб в Филадельфии во время пожара. Но, если верить Роберу Гудену, это сообщение не соответствует действительности: наследники Мельцеля, по-видимому, уступили «Игрока» врачу из Бельвилля, который, по утверждениям одних, звался Круазье, других – Корнье; в его доме «Игрок», надо полагать, находился вплоть до 1884 года. Механик Пьер-Мари-Эдмон Петраччи купил «Игрока в шахматы» на аукционе в 1904 году, будучи твердо уверен, что это действительно тот самый автомат, который соорудил Кемпелен ради спасения польского дворянина. Автомат перешел по наследству к его сыну Луиджи Петраччи и находится у него и по сей день…»

Натали отложила тетрадь.

– Вот и все сведения, которые мне удалось извлечь из множества более или менее серьезных трудов.

– Пойду погляжу на него еще раз.

Когда Кристо вернулся после довольно долгого пребывания в подвале, он был бледен, глаза у него блуждали и, не обратив внимания на чашку шоколада, которую тем временем принесла Мишетта, он уселся рядом с Натали.

– Значит, все они мошенничали? Скажи, Натали? Это не настоящий автомат? Правда, не настоящий? Он не умеет играть в шахматы? А Луиджи пробовал?

– Надеюсь, ты его не трогал? Тюрбан и бурнус того и гляди рассыплются в прах. Автомат ведь не думает, значит, все они мошенничали: Кемпелен, Отон, Мель-цель, словом, все… Можно и не заглядывая внутрь понять, что они мошенничали. Ведь автомат не думает… Пока еще не думает. Предположим, что история польского патриота соответствует действительности и что в турка спрятали Вронского, чтобы вывезти его из Риги… Это вполне возможно, не забудь, что Вронский был безногий, то есть меньше человеческого роста, он легко мог поместиться внутри турка, верно ведь? Не знаю, выдумала ли я сама или, может быть, где-нибудь прочла, что Вронский был прекрасный шахматист. Во время болезни он часто играл в шахматы с доктором Орловым. Может быть, тогда-то им и пришла в голову эта мысль… История шахматной партии с Екатериной II, согласно рассказу Гудена, тоже доказывает, что на самом деле играл с ней Вронский: польский патриот должен был люто ненавидеть Екатерину, которая назначила крупную награду за его голову, и вот он победил русскую царицу в ее же собственном дворце в Петербурге! Но ты только вообрази, как же был прославлен этот «Игрок», если сама великая Екатерина милостиво изъявила желание его видеть и сыграть с ним партию! Шоколад стынет, Кристо… Не буду тебе рассказывать, сколько потов сошло с Кемпелена, когда Екатерина начала партию… Ведь Вронский не желал ей поддаваться, а Екатерина была неважной шахматисткой, но даже мысли не допускала, что кто-то посмеет у нее выиграть, потому-то она и смошенничала!

Кристо негодующе застонал: «Ай-ай-ай» – и обхватил голову руками.

– Тогда турок яростно стукнул рукой и поставил на место фигуру, которую незаметно передвинула императрица! Кемпелен чуть не умер с перепугу… Императрица в злобе вернула фигуру на прежнее место. Она не желала, чтобы пошел слух, будто она жулит… Тут турок скинул с доски все фигуры. А знаешь, как им трудно было выбраться из дворца… Потому, что Екатерина вбила себе в голову купить автомат! Словом, эту диковину «Игрока» создали хитрость, ловкость Кемпелена, а также ум и отвага Вронского пли их обоих. Вронский, вероятно, играл в шахматы так же хорошо, как современный чемпион мира, ну, скажем, Ботвинник или как он там сейчас зовется… К тому же у него была необычайно сильная воля. В те времена анестезирующих средств еще не изобрели, и доктор Орлов оперировал его без наркоза… Ампутировал обе ноги! Он напоил пациента, и все… А Вронский ему кричал: «Режьте смелее! Не бойтесь!» Это я вычитала у Гудена.

Кристо, которого тоже оперировали – вырезали миндалины, – сжался в комок… Лично он не проявил такой отваги. Когда Мишетта прошла через комнату открыть дверь со стороны коридора Дракулы, оба вздрогнули, как застигнутые врасплох влюбленные.

Пришел рассыльный из газеты за рисунками, и одновременно явился Лебрен с дамой, не с той, что в последний раз, а совсем с другой. Он вечно их менял. Началась суматоха, рассыльный ждал, стоя посреди комнаты, Лебрен пытался представить свою приятельницу, которая тоже стояла и оглядывалась с видом репортера. Кристо тем временем незаметно улизнул домой. Мишетта искала рисунки в папках. «В синей! Я же тебе говорю, в синей!» – и Натали все быстрее и быстрее проводила гребешком по волосам, стараясь навести Мишетту на след, куда могли засунуть рисунки… Конечно, как раз в эту минуту зазвонил телефон.

Кристо уже не было, Мишетта наконец обнаружила нужную папку, рассыльный удалился, телефон переключили на магазин… Но лицо Натали не расцвело обычной улыбкой. Она даже не предложила Лебрену и его подружке кофе и так явно ждала, когда незваные гости уйдут, что Лебрен сам начал торопить Беатрису попрощаться с хозяйкой. Неужели она забыла, что нынче они приглашены на обед к друзьям, а ей еще надо переодеться… Да, да, мадемуазель де Кавайяк только что прибыла из Лондона и едва успела забросить свой чемодан в гостиницу. Она работает в Лондоне, где создано бюро пропаганды французского туризма: замки Луары, места исторических сражений, «звук и свет». Впрочем, в годы оккупации Беатриса жила в Лондоне и совершала поездки в Алжир и в оккупированную Францию. Лебрен пытался в ходе разговора повыгоднее подать Беатрису, и, видя, что ему не удается заинтересовать своим рассказом Натали, громоздил и громоздил подробности в надежде, что хозяйка дома будет покорена. С сорок третьего года Беатриса де Кавайяк работала секретарем у генерала М…Энергичная и бесстрашная, она была незаменима во время важных совещаний, умела наладить связи с командующими армией, властями повсюду, сначала в Лондоне, а позже даже в оккупированной Германии. Все, кто хотел видеть генерала, должны были пройти через Беатрису! О нет, не через тюремные врата, просто очаровательный маленький привратник! Воображаю ее в военной форме, в пилотке, сидящей набекрень на каштановых кудрях, и при всем том может вести грузовик круглые сутки… Десятки раз она пересекала канал на моторке, на паруснике… Натали молчала как каменная. Наконец за гостями закрылась дверь.

Должно быть, Лебрен проводил Беатрису только до такси, потому что он тут же вернулся, сконфуженный и встревоженный. Что случилось?

– Чтобы никаких АФАТ[4] у меня в доме…

Лебрен даже забыл закурить сигарету.

– А почему, Натали?

Натали быстро провела по волосам гребешком… Что это ему вздумалось таскать к ней людей без предупреждения, налетом, ни с того ни с сего… При чем тут туризм? Она, Натали, слава богу, не парижская знаменитость, не Вогезская площадь… Очевидно, он просто хотел показать этой особе «экзотическое местечко»? Луиджи коллекционирует редкие автоматы, а он – знакомства. Он – само воплощение снобизма, но запомните раз навсегда: снобизм здесь неуместен, у них просто укромный уголок в обыкновенном парижском доме, где живет тучная женщина, и требует она только одного, чтобы ее оставили в покое… Если вы, Лебрен, хотите состоять в числе моих близких друзей, в числе завсегдатаев этого «скромного места для избранных», потрудитесь, сделайте милость, избавить меня от подобных налетов. Он, очевидно, решил, что Сопротивление… Ну разве можно быть таким глупцом! Чисто солдатская выдержка плюс прекрасное воспитание девицы из старинной католической семьи… Женщина с головой порхает себе между монастырем и Диором… Все при ней – и генеральские звезды, и красивый парень, и терновый венец… Можете держать ее при себе со всей ее родословной породистой кобылы и героическими идеями… Лебрен машинально зажег сигарету и опустился в кресло.

– Разве, по-вашему, она не красавица?!

– Послушайте, миленький мой, мне с ней не спать… А если вы с ней еще не спите, то советую поторопиться! Или поставьте ее в холодильник… И потом, вы отлично знаете, что здесь не курят. Идите курить в переднюю.

Лебрен громко расхохотался, погасил сигарету, скрестил ноги и еще глубже уселся в кресло. Сидя, он казался очень красивым, не видно было, что он коротконогий.

– Если уж на то пошло, – начал он не спеша (точно таким же голосом и так же степенно говорил он в микрофон, когда сотрудники радио приходили к нему в госпиталь с просьбой рассказать о его работах по пересадке костной ткани), – если уж на то пошло, я отдаю ей все преимущества перед Фи-Фи. Она тоже вышла из войны, как выходят из университета или политехнического института. Ваш Фи-Фи окончательно увяз в дерьме, будь он даже первейшим асом, героем и т. д. и т. п., тогда как Беатриса… если даже она с сумасшедшинкой, все-таки она полезное, деятельное существо. Она представляет все лучшее, что есть в крупной буржуазии, так сказать аристократию, вынужденную взяться за живое дело. А ведь это не так-то уж плохо. Разве нет?

Натали наводила порядок на своем столе, разбирала книги, тетради, листки, сложила их стопкой… Карандаши в стаканчик, резинки в вазочку, закрыла пузырек с тушью…

– И оборотистая на редкость, – ворчала она, не слушая Лебрена, – со всеми знакома, получает десятки приглашений на каникулы… Занимается зимним спортом, появляется в обществе знаменитостей.

– Оказывается, вы отлично знаете светские обычаи, госпожа Петраччп!

Неужели рассердился? Натали натянула на плечи шаль.

– До войны, милый мой Лебрен, мне не было и тридцати… У меня был муж, была дочка… Я ведь не такая уж старая, просто толщина меня старит, но в свое время я тоже пожила, и неплохо… А теперь можете идти.

Лебрен, уже поднявшийся было с кресла, снова сел.

– В чем дело? – спросила Натали.

– Натали, – Лебрен глядел на нее внимательно, настойчиво, умно. – Натали, почему вы хотите лишить меня своей дружбы? Вы меня третируете, гоните прочь… А ведь вы отлично знаете, что никакие АФАТ в мире… – Он низко наклонился и взял левую руку Натали, лежавшую на коленях, поцеловал ее: – Ведь вы, вы – Натали… Ухожу… Можно, зайти завтра?

Натали улыбнулась. У нее было красивое лицо, правильный овал, даже двойной подбородок лишь слегка портил линию этого овала.