Дуся расправляет крылья

XII. Caro est qui securis est

* Кто с топором, тот и с мясом.

Боярин Вулфрик Фор-Эквусьес просто кипел от злости. Клокотал и брызгал во все стороны своим раздражением.

Любимое чадушко решило проявить нежданную дурь и отправилось на поиски чудовища. Пойди Персифаль по бабам, боярин бы и слова не сказал. Вулфрик смог бы простить и двухнедельный загул с техножрецом Герасимом, и ставки на заврьи бои, и поход по городским притонам с курением волчьей метелки, и учебу в университете небесных бесов — единственный сын все-таки, наследник. За фокусы сперва — наказать, затем — разъяснить, наконец — простить.

Но Персифаль отправился вслед чудовищу! Не для того, чтобы убить и заполучить ценный трофей! Нет! Сынок жаждал Откровения! И, не стесняясь никого, кричал об этом.

Позор, как есть, позор. Настоящим боярам не нужны Откровения. Урожденные Фор-Эквусьес сами, какую хошь, дверь с ноги откроют.

Шипя на всех, как укушенная за хвост змея, Вулфрик собрал малую дружину и, оставив часть солдат в Вэбе, погнался за сыном. Но Персифаль — наглый юнец! — взял самый быстрый трайк, и нагнать сыночка не удалось. До тех пор, пока у него не кончилось горючее.

Да и после…

— И где же он? — Вулфрик выбрался из личного драндулета, оглядел заросшую лесную дорогу, брошенный посреди нее трайк и зеленые заросли вокруг. Персифаль — обычно не способный и шагу ступить за пределы дома — почему-то не поджимал ноженьки, сидя в теньке под деревом.

— Его здесь нет, — неудачно отрапортовал один из солдат.

— Правда? — Вулфрик двинул умнику в зубы и слегка добавил «пси». Разбрызгивая юшку и слюни, солдат пролетел пять шагов и затих. — Ищем. Живее.

Через пару минут нашли следы, уходящие в лесную чащу.

— За ним, — боярин шел вторым, сразу за следопытом, и работал «мыслью», пытаясь нащупать сознание сына. Ничего. То ли Персифаль закрылся от ментального щупа, то ли… его сожрало чудовище.

«Если ты так тупо сдох, то сильно огребешь от меня», — мысленно ругался Вулфрик, тяжело ступая по хрустящим ветвям. Он прекрасно понимал, насколько глупо и жалко звучат его угрозы, но ничего не мог с собой поделать.

Боярин любил всех своих детей: и младших дочерей, что еще оставались рядом с ним, и старших, что были выданы замуж и приезжали во Владение от случая к случаю. Но Персифаль — его единственный сын, главный наследник, дитя Роуз, именно он после смерти отца должен принять бразды правления.

— Стреляют, — внезапно проговорил солдат, идущий впереди.

— Где? — насторожился боярин.

Солдат махнул рукой, указывая направление. Вулфрик прислушался, затаил дыхание, напряг мозг, слух и услышал отголоски выстрелов. И такой знакомо-ненавистный рев.

— Туда! — боярин без раздумий бросился в заросли.

— Сука-сука-сука! — плевался Хюго, перебегая от дерева к дереву. Мимо проносились струи пламени, оставляя вместо кустов черные подпалины. Бластеры Хюго тоже плевались, но ионные сгустки вязли в розовом защитном поле, не достигая того, что находилось в центре — огромного огнедышащего завра с крыльями и, судя по всему, его наездника, которого Птиц успел подстрелить. Иначе с чего ему валяться под ногами эдакого чудовища? Птица правда тоже подстрелили, точнее — поджарили, аж до хрустящей корочки.

Глаз за глаз, тело за тело, смерть за смерть.

С другой стороны поляны послышалось отрывистое гудение. Заработал плазмоган госпожи Комиссара. Ксюша действовала точно так же, как и Хюго. Укрывалась за стволами от огненных струй и плевков и стреляла, стреляла, стреляла с каким-то холодным ожесточением. Похоже, она имела большие планы на язык Птица. Сапоги сами по себе блестящими не станут.

Раздался рёв, задрожал воздух, огненная струя ушла в сторону. Хюго выпрыгнул из-за дерева и стал стрелять в толстый зад красно-белой твари. Розовый купол чуть посветлел, стал менее плотным. Отлично!

Тварь изогнулась всем телом, взглянула на Хюго…

В самый последний момент он ушел от огненного плевка. Зато кусты, в которых он стоял мгновение назад, попросту испарились. Похоже, тварь слегка разозлилась и сменила боевой режим. Все боссы так делали, и все они умирали.

Главное — иметь тактику и её придерживаться.

Снова загудел плазмоган Ксюши, позволяя перевести дух.

Гнус — гребанный гнус. Втроем было бы сподручнеее, но этот крысюк исчез в самом начале боя. Да и видел ли он, что Птица убили? Хюго не знал ответа на этот вопрос и решил отложить его на потом, потому что…

Он снова выпрыгнул из-за дерева, снова влупил в красный бок по короткой очереди с двух бластеров, но прятаться за деревом не стал. В этот раз тварюга выдала огненную струю на медленном выдохе: постоишь за деревом — не зажаришься, зато запечешься до мягких костей. Пришлось скакать с места на место. В очень быстром темпе.

Хорошо, что госпожа Комиссар вызвала подмогу. Ведь вызвала же, да? Она же не дура! Конечно, они уже на подходе. Два десятка тяжелых бластеров влегкую уничтожат любое защитное поле.

Нужно только дождаться! Из челюсти твари выйдет отличное пресс-папье для Асса.

Персифаль спал и видел сны. Ему было хорошо, тепло, уютно. Он был маленьким, беспомощным, свернувшимся комочком в сфере-колыбели, но его все устраивало. Вокруг была… «скорлупа», твердая, плотная, пропускающая свет. Там, где лучи касались ее, она становилось белой, светящейся, чуть ли не прозрачной, позволяла смотреть на то, что происходит снаружи.

Но Персифаля то, что было снаружи, не интересовало. Внутри ему было хорошо и спокойно.

Послышался внезапный треск. Место, в котором спал Персифаль, задрожало, закачалось.

— Вставай, страна огромная! — послышался где-то на краешке сознания мужской бас, — давай уже! Вставай–поднимайся, рабочий народ! Ферма коровья на подвиги ждет!

— А? Что? — слова будто рикошетили в боярского сына, отскакивая от кого-то другого.

— Утро, говорю, пора наперегонки в сортир бежать! Битва за стульчак, знаешь ли! Я ж тебе уступать не буду, мы ж продвинутые, за равноправие!

— Что? Куда!

— Хватит придуриваться, Персифаль, ноги в руки и вперед, шагом марш, — другой, хорошо знакомый голос проник в его сон разума.

Что-то снаружи обхватило колыбель, сдавило. Она заскрежетала. Стала проминаться. В ней появились трещины, дыры. Внутрь полился белый свет и…

Персифаль очнулся, открыл глаза. Чуть приподнялся.

— Не стрелять! — слова сопровождал мысленный приказ. Сминающий волю, заставляющий опустить оружие, забыть о борьбе. Хотя бы на время.

Быстро оглядевшись, Персифаль понял, что на этой поляне он и погрузился в забвение. Белая Птица Повелителей стояла рядом с ним. Обугленное тело, напоминавшее подгоревшее и пересушенное жаркое — от его вида Персифаля снова замутило — все также лежало чуть поодаль. Зато раньше на противоположных краях поляны не было ни высокой остролицей женщины в черной коже, ни лысого мужика со шрамом на лице. Да и отца с солдатами здесь прежде не наблюдалось.

— Иди ко мне! — и снова не обошлось без приказа. Персифаль почувствовал, что его тянет встать, подойти к отцу, быть может, даже взглянуть в желтые огоньки шлема и извиниться за недостойное поведение. Ноги-руки дрожали, с нетерпением ожидая, когда приказ вступит в силу.

«Гребанный псионик», — мысленно выругался Хюго. Приказ настиг их в горячке боя, и бой, по сути, сразу же и закончился. Псионик оказался опытным и чертовский сильным. Мысль о том, чтобы поднять бластер и всадить в кого-нибудь пару ионных сгустков, кружилась в голове, но тело не слушалось. Тупо — не слушалось. Хорошо, хоть тварь прекратила плеваться огнем.

Все, сука, сходилось. Они: невиданная тварь, местный аристо со свитой и — Хюго бросил взгляд на внезапно ожившего «наездника» — тот, кто, скорее всего, и проник в бункер — собирались вести переговоры. Допросить бы этого «наездника», но…

Мешал боярин, нацепивший на себя пятую модель энергетической брони, способную выдержать с десяток попаданий из бластера. Его люди были одеты похуже, кто в сталь, кто в композит, кто в кожу. Но псионик — он мог стать крепким орешком.

«Мог стать», — Хюго мерзко осклабился. И полез в карман за небольшими металлическими горошинами. Приказ был «не стрелять». А стрелять он и не будет.

Взмах рукой, шесть горошин взметнулись в воздух и упали рядом с боярином.

Хюго бросился на землю, смутно надеясь, что Ксюша все поймет правильно.

Взрыв!