Дважды благословенная

Глава 17

Убедившись, что Адам занят работой в зале, Консуэло незаметно проскользнула в комнату, где он жил вот уже неделю, и начала осторожно перебирать его вещи, почти уверенная, что ей не удастся обнаружить ничего подозрительного.

Адам успел проявить себя сообразительным, исполнительным и инициативным работником, он заслуживал явно большего, чем лишь еда и постой. Несмотря на то что работа, которую дала ему Консуэло — подметать полы и мыть посуду, — годилась скорее для тринадцатилетнего мальчишки, чем для взрослого, он, казалось, и не думал роптать. Адам был всегда под рукой, готовый выполнить любое задание, к тому же он делал много полезного и по собственной инициативе, без напоминания. И — как знать, может это-то и было самым главным — несмотря на свой возраст и пережитые разочарования, Консуэло не могла не признать, что ей приятна та преданность, с которой этот мальчик неизменно смотрит на нее.

Жизненный опыт позволил Консуэло устоять перед его чарами. Но сейчас, сидя на полу и роясь в одной из двух сумок Адама, она вдруг поймала себя на том, что жалеет об этом.

Как она и ожидала, в сумке не нашлось ничего особенного. Смена белья, иголка с ниткой, два шейных платка, всякая мелочь…

В другой сумке оказались пара носков, жестяной чайник, кружка, ложка, небольшая банка с кофе… Консуэло уже готова была снова завязать сумку, как вдруг пальцы се наткнулись на что-то жесткое. Осторожно вытащив этот предмет, Консуэло взглянула на него.

Это был значок техасского рейнджера.

Консуэло долго смотрела на него, не испытывая ни удивления, ни разочарования. Аккуратно положив в сумку все содержимое, она сунула значок к себе в карман.

Выйдя из комнаты, Консуэло окликнула Джонни. Тот подошел к ней.

— Сегодня я ужинаю у себя, — сообщила она, стараясь, чтобы ее голос, заглушённый разговорами и звуками рояля, не был слышен никому из посторонних. — Пусть Адам зайдет ко мне, когда освободится.

Джонни удивленно и с некоторой тревогой посмотрел на нее, но Консуэло даже не удостоила его лишним взглядом. Пройдя в свою комнату, она стала готовиться к встрече.

Адам понимал, что это глупо, однако не мог избавиться от ощущения, что предстоящая встреча нечто большее, чем какие-нибудь очередные указания начальницы подчиненному. Адама смущали собственные мысли — ничто в поведении Консуэло не намекало на то, что он был для нее чем-то большим, чем просто работником, а если бы он и ошибался… то ведь он здесь, в конце концов, не для этого.

Тем не менее, получив от Джонни приглашение зайти к сеньорите, Адам заглянул в свою комнату, чтобы переодеться в чистую рубашку и причесаться, когда же он подходил к ее двери, сердце его отчаянно билось.

Он открыл дверь, и у него перехватило дыхание. Консуэло была в красном платье, шуршавшем при ходьбе, в ушах — длинные серьги. Волосы были собраны на затылке в хвост, что подчеркивало белизну ее кожи, а что до шрама, то Консуэло не только не скрывала его, но даже выставляла напоказ, словно гордясь им. Запах ее духов кружил Адаму голову. Улыбка Консуэло была ласковой и приветливой.

— Спасибо, что пришел. Мне надоело каждый вечер ужинать в одиночестве.

Адам вошел, комкая в руках шляпу.

— Спасибо за приглашение, мэм.

Небольшой стол, стоявший посреди комнаты, был сервирован на двоих — бутылка вина и две порции жареной говядины. Консуэло направилась к столу, и Адам поспешил опередить ее, чтобы выдвинуть для нее стул.

— У тебя такие хорошие манеры! — снова улыбнулась она ему. — В наших краях это редкость…

Даже этот, казалось бы, ничего не значащий комплимент заставил Адама покраснеть до корней волос. Он долго искал, куда бы определить шляпу, наконец положил ее на бюро и сел. Адам разлил вино по бокалам, стараясь не пролить ни капли на белоснежную скатерть.

— Ты напоминаешь мне кое-кого. — Консуэло пристально смотрела на Адама. — Нового управляющего на здешнем ранчо. У него тоже хорошие манеры, я сразу это в нем заметила, — и он тоже не отсюда.

Нервы Адама напряглись, но он старался не подавать вида.

— Да, — с хорошо отрепетированной небрежностью отозвался он, — я слышал, что этот человек, не успев появиться здесь, неизвестно откуда взявшись, едва ли не сразу женился на дочери хозяина. Может сложиться впечатление, — усмехнулся он, — что это единственный способ получить работу на ранчо! — Адам лукаво взглянул на Консуэло. — У старика нет, случайно, еще одной дочери?

Консуэло слегка насторожилась:

— Тебе не нравится работа здесь? Адам перестал улыбаться.

— Я этого не говорил, мэм.

— Что ж, я рада. — Консуэло взяла вилку. — Извини, что не могу платить тебе больше.

— Не стоит, мэм. Мне довольно и этого.

— Разумеется, — задумчиво протянула она, — я не рассчитываю, что ты останешься здесь навсегда. Наверняка у тебя есть какие-то планы. Я просто хотела поблагодарить тебя за работу.

— Я пробуду здесь ровно столько, сколько вы пожелаете, мэм! — воскликнул Адам. В этот момент он действительно так думал: находясь рядом с Консуэло, он не мог думать ни о чем, кроме собственной готовности исполнить малейший каприз этой женщины ради одной ее улыбки. — Такой женщине, как вы, — добавил он, хотя это было уже совсем лишним, — не следует оставаться одной. Вам нужно мужское окружение.

И доверительный тон Адама, и блеск в его глазах красноречиво свидетельствовали о том, что речь идет вовсе не о необходимости для хозяйки салуна иметь работников. Слова эти вылетели у Адама помимо его воли. Он опустил взгляд в тарелку, но успел заметить улыбку в глазах Консуэло.

— У меня есть мужчина. Адам уставился на нее.

— Вы его любите? — взволнованно спросил он. Консуэло грустно улыбнулась:

— Люблю. И ненавижу. — Она снова принялась за еду. Адам же чувствовал, что кусок не полезет ему в горло, пока он не задаст мучивший его вопрос:

— Кто он?

Консуэло посмотрела на него.

— Кэмп Мередит.

Адам был удивлен, хотя, конечно, следовало ожидать того, что самая красивая женщина в округе принадлежит самому влиятельному и богатому мужчине. И все же это казалось Адаму несправедливым, совершенно несправедливым.

Он отрезал кусочек мяса и с трудом проглотил его. Попытался убедить себя, что это не его дело, но тема разговора волновала его, и он продолжил:

— Но я никогда не видел его здесь!

— Он приобрел этот салун для меня, — объяснила Консуэло. — Он заботится обо мне — настолько, насколько я ему позволяю.

«Не лезь не в свое дело, Адам!» — снова подумал он, но почти против собственной воли произнес:

— Однако, как я понимаю, он на вас не женился.

Консуэло опустила ресницы. Адам испугался, что зашел слишком далеко со своими вопросами. Он стал лихорадочно думать, как бы извиниться перед хозяйкой, но тут она снова подняла взгляд. По глазам Консуэло было видно, что она не сердится на него, напротив, расположена к исповеди.

— Моя мать была индианкой из апачей, — начала она. Голос ее звучал вполне непринужденно. — Отец — мексиканский фермер. В семье была куча детей, и родители еле сводили концы с концами. Когда мне исполнилось тринадцать лет, отец продал меня за пару мулов одному человеку в Эль-Пасо. У меня была комната наверху салуна, где я принимала мужчин за два песо, хотя мне, разумеется, никаких денег не доставалось. Но однажды появился Кэмп Мередит… Он не был похож на других. У него были… манеры.

Консуэло грустно улыбнулась Адаму.

— Я знала лишь одно, — продолжала она, — что хочу убежать с ним. Он обещал обо мне позаботиться. Несколько лет я была его женщиной. Разумеется, не единственной, это не было для меня секретом, но он всегда возвращался ко мне. Он обращался со мной как с женой — да что я говорю, как с королевой. Да, порой мы ссорились, и даже очень жестоко. Но что-то всегда тянуло меня к нему обратно. Я полюбила его…

Взгляд Консуэло затуманился. Адам сидел, не смея даже дышать.

— Кэмп много пил, — снова заговорила она. — И, когда выпьет, делал много такого, за что ему потом становилось стыдно. Я всегда прощала его. Но однажды он выпил слишком много и сделал такое, за что я его никогда не прощу… С тех пор все изменилось…

Исповедь Консуэло, казалось, закончилась. Руки ее были сложены на груди, взгляд опущен в тарелку. В Адаме боролись противоположные чувства — нежелание причинять этой женщине боль грустными воспоминаниями и любопытство.

— Что же он сделал? — спросил все-таки он, чувствуя, что не в силах не задать этот вопрос.

Консуэло посмотрела на него. В глазах ее стояла боль.

— Он назвал меня шлюхой-полукровкой. — Плечи ее передернулись. — Может быть, я и есть шлюха, но слышать такое от человека, который помог мне забыть об этом… Кэмп научил меня уважать себя, а это самое важное в жизни, и простить его я не могла. Я выхватила нож, хотела убить его… Защищаясь, он… — Она показала на свой шрам. — Этого ни он, ни я никогда не забудем.

В комнате повисла долгая, напряженная тишина. Наконец Консуэло заговорила:

— Он пытался помириться со мной, но мы оба знали, что я его никогда не прощу. Я уже не могла жить с ним, как прежде… Тогда он купил мне этот салун. Мы больше не могли быть любовниками — и не могли расстаться. Он до сих пор продолжает заботиться обо мне, а я о нем.

Адам ничего не понимал. Он никак не мог взять в толк, что же связывало — и продолжает связывать — эту гордую женщину с таким властным, безжалостным типом, как Кэмп Мередит.

— Вам следовало убить его! — прошептал он. Консуэло горько улыбнулась, посмотрев на Адама, словно на непонятливого ребенка.

— Нет, — проговорила она, — даже тогда я, пожалуй, знала, что все-таки не смогу этого сделать. Он для меня — все, как и я для него. Все эти годы мы заботились друг о друге, я хранила его секреты, — опустила она глаза, — и хранила секреты от него. Мы слишком зависим друг от друга, чтобы расстаться.

Консуэло помолчала.

— Как странно, Адам… — чуть заметно улыбнулась она. — Ты заставил меня рассказать о том, о чем я не рассказываю никому… Почему?

— Наверное, потому, — проговорил он, — что вы знаете: я ни с кем не буду делиться тем, что услышу от вас. — Адама вдруг охватила волна нежности к этой женщине. — Я все для вас сделаю! — горячо воскликнул он. — Все, что ни попросите!

Консуэло задумчиво посмотрела на него.

— Надеюсь, что это действительно так.

— Все, что ни попросите! — с жаром повторил он. Консуэло вдруг достала из кармана значок рейнджера и положила на стол перед Адамом.

— Тогда объясни, что это значит?

Адам похолодел. Он долго смотрел на значок, словно видел его в первый раз.

— Где вы его взяли? — упавшим голосом спросил он. Протянув руку, Консуэло дотронулась до его лица, и, несмотря ни на что, Адам не мог не признать, что ее прикосновение ему приятно. Во взгляде Консуэло была нежность.

— Глупенький мой… — вздохнула она. — Ты еще очень многого не знаешь о женщинах! Я сожалею, что мне приходится тебя учить, но ничего не поделаешь.

Адам не мог солгать этой женщине, но даже если бы и мог, это было бы бесполезно: Консуэло Гомес все равно докопалась бы до истины.

Взяв значок со стола, он положил его к себе в карман.

— Я здесь не потому, что мне нужна работа. — Голос его звучал бесстрастно. — Я ищу одного человека, бежавшего от закона.

— Итана Кантрелла. — Адам не был удивлен.

— Да. Он убил шерифа в Техасе и бежал от наказания. Но главное даже не это… — В голосе Адама звучала горечь, и он не пытался скрыть ее. — Он был рейнджером. Кроме того, моим другом и напарником несколько лет. Я верил в него, как в Бога. Сейчас я его наконец выследил.

Рассказ Адама был скуп, но для Консуэло его было достаточно, чтобы все понять.

— Он твой друг, ты хочешь отдать его в руки правосудия? — В уголках рта Адама появились складки.

— Да, — кивнул он, — потому что он был моим другом. И солгал мне.

— А вдруг на самом деле он невиновен?

На мгновение в глазах Адама промелькнуло колебание, но тут же погасло.

— Он женился на дочери Мередита, — напомнил он. — Он скрывается от закона. Этого достаточно, чтобы перечеркнуть все сомнения в его невиновности. Я просто делаю то, что велит мне долг.

— И ты хочешь, чтобы я помогла тебе — Слова Консуэло прозвучали не как вопрос, а как утверждение.

— Да.

Консуэло поднялась и отошла от стола на несколько шагов.

— Это грязное дело. К тому же Итан — очень осторожный человек

— Я уверен, что вы мне поможете. Вы честная женщина, я сразу это понял. Вы сделаете то, что велит вам долг.

Консуэло жестко посмотрела на него. Голос ее стал холодным и резким. Адам впервые видел ее такой.

— Я знаю только один долг — по отношению к единственному человеку. Надеюсь, ты понял, к кому?

— Но не к Итану Кантреллу.

В глазах Консуэло мелькнуло что-то вроде сомнения — или Адаму это только показалось. Она собиралась уже ответить, но стук в дверь помешал ей.

— Мисс Гомес, — это был Джонни, — вас спрашивает Кантрелл, говорит, что вам придется срочно поехать с ним На ранчо какие-то проблемы.

Адам, усмехнувшись, поднялся из-за стола:

— Что ж, иногда, как говорится, нам помогает сама судьба.

Консуэло вдруг в одно мгновение очутилась за спиной Адама и быстрым движением выхватила его револьвер из кобуры.

— Сегодня судьба работает против тебя — проговорила она.

Адам обернулся, но Консуэло уже направила револьвер на него.

— Джонни, — позвала она, — пойди сюда!

— Что вы делаете? — Адам был в панике.

Джонни, войдя, мгновенно оценил ситуацию Консуэло кивнула на окно.

— Сними веревку со шторы и свяжи его! Адам уставился на нее не веря своим ушам.

— Вы с ума сошли?

— Прости меня, Адам — В голосе Консуэло звучало искреннее сожаление. — Пусть это послужит тебе уроком — никогда не доверяй женщинам.

Заведя руки Адама за спину, Джонни крепко связал их, Адам был слишком поражен, чтобы сопротивляться. Толкнув его в кресло, Джонни стал связывать ему щиколотки.

— Ты сейчас слишком задет предательством Итана, — пояснила Консуэло, — и можешь натворить что-нибудь, о чем сам потом пожалеешь.

— Я верил вам! — прохрипел Адам.

В глазах Консуэло стояла боль — ей было тяжело предавать Адама, но выхода у нее не было.

— Все честно, — произнесла она. — Я предупреждала тебя, какой долг для меня важнее…

Джонни закончил завязывать узел и выпрямился. Консуэло передала ему револьвер и направилась к выходу, но на полпути обернулась.

— Ты должен знать, Адам, я не причиню тебе зла — просто не смогу… С тобой я чувствую себя другой… чистой… Что бы ни случилось, я всегда буду благодарна тебе за это.

На пороге Консуэло обернулась еще раз.

— Я проведу тебя на ранчо, Адам, — сказала она, — но не сейчас. Пока еще рано. — Она обратилась к Джонни: — Через час, я думаю, его можно будет развязать.

И вышла из комнаты.

Закрыв за собой дверь спальни Кэмпа, Консуэло спустилась по ступенькам, держась за перила, — она чувствовала себя настолько уставшей, что боялась упасть. Молодой человек с невинным взглядом, которого она оставила связанным в своей комнате, казалось, был за сто миль отсюда, а может, его и вовсе никогда не было.

«Почему? — В мозгу Консуэло в сотый раз звучала одна и та же мысль. — Почему все в жизни так сложно, так несправедливо, так жестоко?..»

В кабинете Кэмпа горел свет. Героическим усилием заставив себя выпрямиться и расправить плечи, Консуэло переступила через порог — и вздрогнула от какого-то наваждения.

Ей показалось, что за столом сидит Кэмп — такой же, как всегда, только помолодевший на дюжину лет. В руке — стакан с вином, на лбу глубокая, задумчивая складка. Широкие, сильные плечи, казалось, выдержали бы всю тяжесть мира, если бы она свалилась на них; взгляд обращен внутрь себя, в сотый раз обдумывается какой-то план… Но это был не Кэмп. Это был Итан Кантрелл — человек, к которому теперь перешла вся ответственность за то, за что привык отвечать Кэмп.

— Ну как? — спросил Итан.

Разжав руку, Консуэло посмотрела на маленький пузырек в ней.

— Опиум, — объяснила она. — Когда-нибудь я дам ему на каплю больше… и все будет кончено. Вот как я его люблю… и ненавижу.

В одно мгновение Итан оказался рядом с ней и схватил ее за руку, словно тисками. Глаза его горели бешенством.

— Вы сошли с ума! Что вы делаете?!

Консуэло была поражена — но не атакой Итана, а тем, что в глазах его она читала что-то новое, о чем раньше не подозревала.

— Тебя это волнует? — спросила она, постаравшись взять себя в руки.

Итан медленно отпустил ее руку. Волнует ли это его? Итан и сам не знал ответа. Почему его должна волновать судьба человека, которого он собирался убить? Кэмп Мередит всю жизнь только и делал, что нарушал все человеческие и Божеские законы, — так почему Итана должна волновать его судьба?

— Что с ним? — резко спросил он.

— Он скоро умрет, — устало прошептала Консуэло. Итан не отрывал от нее взгляда.

— У него рак желудка. Его уже смотрели и местные врачи, и врачи из Нового Орлеана, и все говорят, что надежды нет. Конец будет долгим и мучительным. Я помогаю, как только могу, — покосилась она на пузырек в руке, — но ему уже ничем не помочь. После каждого приступа он все ближе к смерти. Однажды такой приступ будет последним… Кэмп держится как может — он старик гордый, упрямый…

Лицо Итана словно окаменело от шока. Консуэло против своей воли сочувствовала ему.

— Виктория ничего не знает, — проговорила она. — Старик не хочет, чтобы она знала. Так что не говори ей ничего. Я, пожалуй, останусь с ним на ночь, а утром…

Итан вдруг вылетел из комнаты, хлопнув дверью так, что, казалось, дом не рассыпался лишь чудом. Он выскочил из дома, сам не зная, куда и зачем бежит, и остановился только у конюшни.

Итан прислонился к стене лбом. Ему хотелось выть по-волчьи, грызть зубами собственные кулаки.

— Черт! — шептал он в бессильной злобе. — Черт, черт, черт…

Десять лет! Десять лет ненависти, клятв, планов, поисков — того, что составляло для Итана смысл жизни, ради чего он отказался от карьеры, денег, дома, друзей, поставил себя вне закона… И все это в одночасье оказалось перечеркнутым безжалостной рукой судьбы.

Рушились не только его планы. Тори… Итан изломал и ее судьбу, ради своей цели вступив с ней в фиктивный брак. И дело было не только в том, что ему теперь не удастся осуществить свой план мести. За все эти десять лет Итан ни разу, пожалуй, не испытал сомнения в справедливости мести Кэмпу — но сейчас, когда все было почти кончено, собственный план вдруг показался Итану несправедливым и бессмысленным…

Итан прислонился к стене, глядя в ночное небо, на смеявшиеся над ним звезды… Все кончено… Старик умрет — но не по воле Итана, не от его пули или руки закона, которому Итан его предаст. Теперь Итана ничто здесь не держит. Он может уезжать отсюда прямо сейчас. Дорога свободна, охранники не станут задерживать своего управляющего…

Но Итан не двигался. Совесть его была чиста — он сделал все, что мог, для исполнения своего плана, роптать же на судьбу бессмысленно. Теперь он свободен — свободен от прошлого. Надо начинать новую жизнь…

Итан закрыл глаза, пытаясь понять, почему грудь его переполнена такой болью, тоской, одиночеством… Кэмп Мередит умрет — разве не этого он хотел? Да, не по воле Итана, но все равно можно считать, что старик наказан за все свои грехи. И все же Итан не чувствовал удовлетворения.

Сколько раз за то время, что он прожил на ранчо Кэмпа, ему представлялся случай всадить своему врагу пулю в голову и каждый раз Итан почему-то откладывал это… Да, он обещал Лону передать Кэмпа в руки закона — но, конечно, не собирался сдержать свое обещание, предпочитая самолично застрелить его. Так почему же он медлил, что его каждый раз останавливало?

Итан открыл глаза. Взгляд его упал на окно спальни Тори. Оно было темным.

Тори! Господи, она ведь ничего не знает! Не знает, что живет в настоящем осином гнезде, где преступник на преступнике, не знает, что ее отец умирает… Что станет с ней, когда Кэмп умрет?

«Да то же, — подумалось вдруг Итану, — что стало бы, если бы причиной его смерти стал я…»

Эта мысль, неожиданно пришедшая в голову Итана, вдруг помогла понять, почему он медлил нажать на курок и почему теперь не спешит уезжать…

Тори.

Осознание этого поразило Итана подобно ослепительной вспышке света посреди непроглядной тьмы. Итан снова закрыл глаза, пытаясь защититься от этого света, но он словно пронзал все его существо, причиняя нестерпимую боль.

«Прости меня, Тори! Ради Бога, прости — если можешь…»

Но что он мог теперь сделать? Ничто на свете уже не помогло бы ни Тори, ни ему. Уехать сегодня же, сейчас же, без оправданий, без объяснений! Это было бы с его стороны самым гуманным поступком по отношению к ней. Он и так причинил ей слишком много боли, а если она еще узнает, кто он, ради чего появился здесь, зачем вступил с ней в этот нелепый брак, ей будет в тысячу раз больнее. Да и сам Итан, останься он здесь, был бы обречен до конца дней терпеть ненависть Тори — вполне заслуженную и потому особенно невыносимую…

Все кончено. Он должен оставить Тори, чтобы не причинять ей новой боли.

Пора возвращаться домой.

Домой… Итан открыл глаза. Ответ пришел неожиданно, но казался единственно верным. Итан наконец понял, откуда это охватившее его чувство щемящей пустоты, понял, что продолжает держать его здесь, когда, казалось бы, для этого не осталось никаких причин…

Его дом теперь здесь. Здесь, с Тори, с законной женой.

— Господи, помоги! — прошептал Итан вслух, глядя в бескрайнее и бездонное звездное небо. — Я люблю ее!

Слова эти вырвались у Итана естественно, как дыхание, и он почувствовал, что черная бездна отчаяния, еще за минуту до того наполнявшая все его существо, сменилась неожиданным чувством облегчения, словно некий груз, давивший на Итана все эти годы, вдруг свалился с его плеч. Ответ показался Итану простым и мудрым. Конец сомнениям, конец поискам, конец спешке… Впервые за много лет мир стал для Итана простым, добрым и ясным.

Все кончено. И все только начинается…

Итан решительно зашагал к дому.