Две богатенькие малышки

13.

Эмми не стала будить Джастина и рассказала ему о смерти Агнес только утром.

Джастин был искренне потрясен. Услышав горестную весть, он как-то сразу состарился, сгорбился, и Эмми горько корила себя за нелепое и отвратительное подозрение.

— А вдруг это был несчастный случай? — хрипло спросил Джастин. — Если был сильный снегопад и машина сбила ее, а водитель даже этого не заметил?

— Может быть. Я заказываю билеты домой.

— Да-да. Плохо дело…— Он постепенно овладел собой. — Мы-то с тобой не верили, что она мертва. Но, помнишь, мы оба подумали, что если ее убили, то Диану должны выпустить? А полиция считает, что смерть Агнес связана с убийством Гила?

— Сэнди не знает.

Эмми сняла телефонную трубку и набрала номер авиакасс. Джастин дожевал круассан и пробормотал себе под нос, что все-таки, наверное, Агнес попала под машину.

— Ведь если бы она знала что-то об убийстве, она не могла не сказать.

— Она видела тебя возле дома Дианы и никому не сказала,— напомнила Эмми, держа трубку у уха.

— Да, верно. Но все-таки, скорее, это была авария…

— Алло, — сказал наконец голос в трубке.

Билеты были только на следующий день. Эмми сделала заказ, помогла Джастину упаковать вещи, оплатила счет, в котором все семерки были непривычно, по-европейски, перечеркнуты посередине, щедро наделила чаевыми всех, кого только увидела, и на следующий день они с Джастином вылетели домой. Над Альпами висели тяжелые облака, закрывая величественный пейзаж. В Париже шел снег и в Нью-Йорке — тоже.

Дуг встретил их с лимузином и шофером, захватил шубу для Эмми и шерстяное пальто для Джастина. Ничего нового про Агнес он им не сообщил: полиция не делала никаких заявлений, а если и делала, то он их не слышал.

— Сэнди куда-то уехал. Надо же, в такой момент! Его секретарша сказала, что не знает, где он. Я-то уверен, знает, но что толку? К тому же если Сэнди решил уехать, значит, у него были на то причины.

Зато Дуг поделился с ними другими новостями. Во-первых, он навещал Диану, и она оказала ему не самый теплый прием. Говоря это, он не смотрел на Эмми. Джастин поежился, поплотнее запахнул пальто и глядел вперед, в ветровое стекло; дорога была скользкой, машин — много, и лимузин полз медленно. Во-вторых, тетушка Медора обосновалась в квартире Эмми.

— О, нет! — воскликнула Эмми.

Джастин скривился и издал стон, словно от зубной боли.

— Я прямо сейчас выхожу из машины и иду куда глаза глядят, — заявил он, однако не шелохнулся.

— Она вынудила управляющего пустить ее. Привезла с собой сиделку. Но, Джастин, спешу тебя обрадовать: кресло-каталку она с собой не взяла, зато прихватила свою кухарку.

Однако Джастин был безутешен.

— Выгони ее, Эмми. Выстави за дверь. Это ядовитая змея, а не женщина.

— Сам выгоняй, — ответила Эмми. — Это не только мой дом, но и твой.

— Да,— мрачно согласился Джастин,— я могу жить в нем до смертного часа. Кстати, если Медора намерена у нас поселиться, то ждать осталось совсем недолго.

Вдоль заснеженной Пятой авеню горели огни. Швейцар и портье в пальто с поднятыми воротниками выбежали им навстречу, чтобы поднести вещи.

Тетушка Медора поджидала их, величественно рассевшись в любимом кресле Джастина. Джастин покосился на нее и поплелся вверх по лестнице, волоча за собой тяжелое пальто.

В холле Эмми поблагодарила Дуга за то, что он их встретил. Дуг выразительно глянул поверх ее плеча на тетушку Медору, которая пристально смотрела на них выпуклыми голубыми глазами.

— Ах, вот и ты! — сказала она Эмми, затем обернулась к тщедушной перепуганной сиделке: — Иди отсюда.

Та мгновенно скрылась из виду.

— Похоже, мне здесь не больно-то рады, — заявила тетушка. — Подойди-ка, Эмми, дай я на тебя посмотрю. Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Только не сейчас, тетя Медора.

— Именно сейчас! В свете только и разговоров, что о тебе и молодом Уорде. Мне пришлось пойти на огромные жертвы, чтобы переехать сюда. Но я сделала это, и я остаюсь. До тех пор, пока я здесь, никто не посмеет сказать о тебе дурного слова.

На столике рядом с Эмми стояла массивная китайская фарфоровая ваза. Девушке стоило невероятных усилий сдержаться и не запустить ею в Медору.

— Уверяю вас, — сказала она, — я никому не даю повода для сплетен.

— Не бывает дыма без огня! — отрезала Медора и гордо задрала курносый нос, стального цвета волосы были безжалостно стянуты в тугой узел, открывая выпуклый лоб. Она пристукнула по полу тяжелой тростью из вишневого дерева: — Скажи мне только одно: как тебе могло прийти в голову закрутить роман с Уордом? Силы небесные!

— Ничего подобного не было, — решительно ответила Эмми, но знала, что слегка кривит душой.

— Меня не беспокоит моральная сторона. Хотя нет, беспокоит, и еще как! Твоя сестра в тюрьме, а ты тут как тут — приглашаешь ее муженька в путешествие. Говорила же я тебе: не делай этого, но ты и бровью не повела. Но меня изумляет другое. — Медора действительно выглядела озадаченной. — Как вообще можно влюбиться в родственника?! Ты же столько всего о нем знаешь… Так зачем наводить людей на мысль о том, что между вами что-то происходит?

— Между нами ничего не происходит, как вы изволили выразиться. Когда,— отважилась спросить Эмми,— вы намерены вернуться в собственную квартиру?

Медора самодовольно усмехнулась:

— О, я сдала ее. На год.

Эмми лишилась дара речи. Вновь овладеть собой ей удалось далеко не сразу.

— В таком случае вы могли бы переселиться в гостиницу.

— Это слишком дорого для меня. — Медора еще прочнее устроилась в кресле.

— Я заплачу, — процедила Эмми.

— Дитя мое, я прекрасно знаю, что такое долг перед семьей, я никогда не изменяла ему и не намерена делать этого сейчас. Я остаюсь здесь. Кроме того, я взяла с собой свою кухарку. Она будет тебе необходима, поверь. Что там случилось с твоей Агнес?

— Не знаю. Несчастный случай.

Медора скептически хмыкнула.

— Может быть, может быть. Но не странно ли, что в кругу людей, приближенных к вам с Дианой, происходит, сначала убийство, а затем несчастный случай? И все же, — она шмыгнула носом, — очевидно, что Диана никак не могла убить эту Агнес.

Эмми сняла пальто, только теперь почувствовав, как жарко в квартире. Должно быть, тетушка Медора включила кондиционер. Как же ее выжить? Внезапно в голову Эмми пришла спасительная мысль:

— Вам нельзя оставаться у меня, тетушка Медора. Здесь слишком крутые ступени. С вашим больным сердцем…

Глаза старухи победоносно засияли.

— А мне твои ступеньки ни к чему. Я уже расположилась здесь, в комнатушке, которую вы зовете библиотекой. Тем более что рядом умывальник и душ. А лично для меня душ гораздо удобнее ванной. Так что не волнуйся обо мне, я прекрасно устроилась. — Ее цепкий взгляд задержался на брошке в форме четырехлистного клевера, которую Эмми в тот день приколола к красному шерстяному платью: — Это еще что?

— Это брошь, — смутилась Эмми.

— Вижу, что брошь. Откуда она взялась? Я раньше никогда ее не видела.

— Мне ее подарил один человек.

Медора достала лорнет в массивной золотой оправе, пристально разглядела брошку и хмыкнула.

— Ерунда. Дешевка. Зачем она тебе при твоих-то драгоценностях?

— Она мне понравилась, и все. — Медоре всегда удавалось вывести Эмми из себя. — Я иду к себе.

— Иди, дитя, — сказала старуха. — Только сперва принеси мне газету.

Газета лежала тут же, на столе. Эмми подала ее Медоре просто потому, что это ей ничего не стоило. На соседнем столике стояла фигурка золотой танцовщицы. Эмми легонько прикоснулась к ней, и ей захотелось поддразнить старуху.

— Это тоже подарок. От Сэнди.

Медора посмотрела на статуэтку через лорнет.

— Раз это от Сэнди, — язвительно изрекла она, — значит, брошь — от Уорда.

Да, эта старуха за словом в карман не полезет… Эмми с золотой танцовщицей в руках поднялась в салон и нос к носу столкнулась с Джастином, который немедля заявил:

— Я слышал все до последнего слова. Я переезжаю в гостиницу и не вернусь, пока она не уберется.

«С меня хватит», — подумала Эмми и сказала:

— Хорошо. Но тебе придется самому за это платить.

Она бережно поставила статуэтку на большой круглый стол, и хрупкая стеклянная фигурка заискрилась на свету.

Джастин, конечно же, никуда не уехал. После обеда он даже временно сменил гнев на милость, поскольку у Медоры действительно оказалась непревзойденная кухарка — единственный человек на свете, имевший на старуху влияние. Крупная рыжеволосая немка, она говорила с приятным акцентом и готовила поистине божественно. Это признал даже Джастин, потянувшись за добавкой десерта. Медора при этом сердито сверлила его взглядом так, словно боялась, что ей ничего не останется. Еда была для Медоры самым большим удовольствием в жизни и в то же время самым большим проклятием — любой доктор, не зря получивший диплом, сказал бы, что Медоре нужно срочно сбросить несколько фунтов, если у нее действительно такое больное сердце, как она не уставала утверждать. Худосочная сиделка по имени мисс Симпсон ужинала вместе с ними. Когда Эмми пригласила ее к столу, она едва не растаяла от благодарности, хотя ужасно изумилась. «Обычно я доедаю то, что остается на подносе…» — пролепетала она. «Немного же там остается»,— подумала Эмми…

На следующее утро она отправилась к Диане. Сначала Эмми позвонила Дугу, чтобы узнать, нужно ли ей специальное разрешение, но Дуга не оказалась дома. Тогда она позвонила прямо начальнику тюрьмы Оберн, и тот сказал, что она, безусловно, может приезжать.

Снег еще шел, но с перерывами. Эмми решила ехать поездом. Она не сказала ни Джастину, ни Медоре, куда направляется, и вообще не стала предупреждать их, что уезжает. Отчим и тетка вели отчаянную, но безмолвную борьбу за любимое кресло Джастина. После завтрака Джастин сразу направился к креслу, но Медора, проявив поразительную при ее комплекции сноровку, бросилась ему наперерез. Однако эту гонку Джастин все-таки выигран… Маленькая мисс Симпсон, сиделка, отправилась куда-то по поручению своей хозяйки. Эмми молча надела пальто, вышла из квартиры через десятый этаж, спустилась в вестибюль и взяла такси до Гранд-Централа.

Поезд вез ее вдоль той же дороги, по которой они с Джастином ехали осенью, но теперь все вокруг было бело и деревья, которые тогда радовали глаз желтой и красной листвой, уныло качались на ветру голыми черными ветвями.

Снова, как и в прошлый раз, сердце у Эмми бешено колотилось, пока она ждала сестру. Наконец вышла Диана — такая цветущая и полная жизни, словно она проводила свои дни не в тюрьме, а на фешенебельном курорте.

— Я так и думала, что ты появишься, — не поздоровавшись, бросила она. — Ну, что скажешь?

— Я написала тебе чистую правду. Между мной и Дугом ничего нет.

— Но ведь когда-то было, — неумолимо сказала Диана. — Ты не станешь отрицать, что была влюблена в него и хотела за него замуж.

— Это было четыре или пять лет назад.

— Ой, Эмми, в этих делах меня не обманешь. Он и словом не обмолвился о разводе, но… Я сразу поняла, что он пытается тебя окрутить. Скажешь, нет?

Эмми не могла сказать «нет», как не могла отрицать и того, что в тот вечер в синих горах над Ниццой она чуть было не поддалась загадочному соблазну. Но, вспомнив тетушку Медору, произнесла:

— В родственников не влюбляются.

— Почему бы и нет? — пожала плечами Диана.— Он все тот же, каким был прежде.

— Нет… — Эмми подумала и честно ответила: — Правда, нет. Теперь — совсем иное дело.

— Так почему же он хочет развестись?

— Ты сама сказала, что он не говорил о разводе.

— А тут и говорить не надо было — я все поняла без слов. Но развода он не получит. Я буду бороться, сколько хватит сил.— В один миг жизнерадостная маска слетела с лица Дианы, голубые глаза потемнели, и в них заблестели слезы.— Он мой муж, и я люблю его. Я знаю, со стороны кажется, что я не слишком-то заботлива, но его выводит из себя, когда над ним хлопочут и трясутся. И я знаю, что он любит меня и что ему сейчас очень одиноко, и потому-то, Эмми, он и бросился к тебе, я это очень понимаю. Но он дождется меня. — Она сконфуженно утерла слезы и вдруг усмехнулась — искренне и лукаво: — В один прекрасный день я выйду отсюда. И это произойдет скорее, чем всем кажется. Из-за Агнес!

— Полиция еще не сказала своего мнения по этому поводу.

— Но это не могла быть авария! Агнес всегда очень осторожно переходила улицу! Я хочу тебе кое-что сказать. Во время суда это казалось несущественным, но примерно за неделю до того, как убили Гила, я сказала Агнес, что у меня проблемы со слугами. Дуг как раз собирался увольнять их через день-два, вот я ее и спросила, не сможет ли она найти мне кого-нибудь, кто помогал бы по дому.

— Она говорила в тот день Джастину, что собирается зайти в бюро по найму.

— Вот видишь! — Диана подалась вперед. — Видимо, в тот день она приходила ко мне, но по какой-то причине не позвонила в дверь. Или, может быть, я не услышала звонка. А Агнес в это время могла увидеть, как убийца выходит из дома или, наоборот, заходит… Вот что я думаю.

— Она увидела Джастина.

— Джастина?! — У Дианы округлились глаза. — Но его там не было!

— Он приходил к тебе… Желал высказать свои претензии. Но он так долго звонил в дверь, что потерял терпение и ушел. А через квартал или два увидел Агнес — она стояла на углу. Он говорит, что помахал ей рукой.

— Джастин…— задумчиво протянула Диана.— Вот уж у кого не было причин убивать Гила.

— Джастин говорит, что он просто постоял на крыльце и ушел.

— А полиции он сообщил об этом?

— Нет.

Диана несколько секунд подумала и высказала вслух ту же дикую догадку, которая в свое время потрясла Эмми:

— Конечно, когда убили Агнес, Джастин был с тобой во Франции. Но он играл в карты, на бегах, водил знакомство со всякими сомнительными людьми… Он мог нанять убийцу! Хотя, честно говоря, я сама в это не верю. Больно уж не похоже на Джастина. Ты, конечно, можешь заявить об этом полиции, Эмми, но что толку? — Она закусила губу. — Нет, это невозможно. Я не люблю Джастина, но… Нет, не может быть. Но я чувствую, что Агнес знала что-то важное об убийстве Гила. Ты понимаешь, как это важно? Если выяснится мотив убийства, то всем станет ясно, что я невиновна.

— Диана, а ты ждала Гила в тот день?

Диана осторожно огляделась по сторонам и, убедившись, что охрана их не слышит, прошептала:

— Да. То есть я не знала, что он придет именно в этот день и в этот час, но вообще-то я его ждала.

Сердце Эмми похолодело, губы задеревенели, но она заставила себя спросить:

— Значит, это все-таки ты написала ему ту записку?

— Конечно, я, — сухо ответила Диана.

— Но в зале суда ты это отрицала.

— Естественно.— Она пожала плечами.— Неужели ты думаешь, что я созналась бы в таком добровольно? Это же все равно что самому затягивать у себя петлю на шее. Но я не думала, что меня осудят. Мне это и в голову не могло прийти. Я же не убивала Гила.— Она резко вскинула взгляд на Эмми. — А ты, значит, поверила?

— Я знала только, что эту записку написала ты.

— Откуда ты узнала? Как?

— Там было написано: «Я не могу допустить, чтобы ты женился на этой корове Коррине». А ты именно так и назвала ее в тот вечер…

— В тот вечер, когда меня арестовали. После премьеры. Но у меня хватило ума отрицать все на суде.

— Диана, но ведь Гил был тебе безразличен! Ты любишь только Дуга! Зачем, почему ты написала эту записку?!

Диана снова пожала плечами.

— Разве люди всегда отдают себе отчет в своих поступках? Он позвонил мне и сказал — как снег на голову, — что обручился с ней. По-моему, зря он это сделал: она ведь и вправду корова. Я сказала ему, чтобы пришел ко мне, что я его жду… Да, я написала эту записку. Но это был… ну, порыв. — Диана покраснела, как ребенок, застигнутый врасплох за воровством конфет. — Наверное, он задел мое самолюбие. Он ведь был таким постоянным, таким преданным другом. И я думала, что он в меня влюблен. Видимо, я все-таки тщеславна… Это была глупость с моей стороны, ужасная глупость. Мне ведь было совершенно наплевать на его помолвку.

— Но эта записка сыграла роковую роль в приговоре!

— Ну и как я объяснила бы судьям эту глупость? Они ведь и так смотрели на меня как на испорченную капризную девчонку, которая купается в роскоши и привыкла получать все, что ей ни заблагорассудится!

— Да, пожалуй, они тебе не поверили бы, — потухшим голосом сказала Эмми. Но сама-то она поверила Диане и чувствовала огромное облегчение от этого. — Ты его не убивала.

— Неужели ты хоть на миг усомнилась в этом? А, понимаю. Эта злосчастная записка даже тебя убедила. А я-то думала, ты больше доверяешь родной сестре.

— Записка меня убедила, — медленно проговорила Эмми, — хотя я никак не могла понять, почему ты ее написала.

Им снова стало легко и просто друг с другом. Диана улыбнулась.

— Ну теперь-то ты мне веришь?

— Да. Да! Я и верила, пока не зачитали записку. Но теперь… теперь я все поняла. Кажется.

— Сэнди тоже верит мне, — сказала Диана.

— Я знаю. Он мне сказал.

— Я даже не знаю почему. Он приезжал ко мне. Конечно, ему жутко неприятно, что он провалил свое первое серьезное дело. Теперь-то я понимаю, что зря я так упрямо настаивала на суде и на апелляции. Сэнди уговаривал меня подождать, но я… ох, мне так хотелось, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Ведь я не убивала Гила, и, конечно, мне не верилось, что меня осудят. Ты нравишься Сэнди… И я не сомневаюсь, что он мне верит.

— Конечно! Он сам сказал. И еще — он борец за правду. Он хороший адвокат и просто хороший человек. Сэнди добьется справедливости.

— Ты виделась с ним по возвращении?

— Еще нет. Мы прилетели только вчера, а Сэнди куда-то уехал. Кстати! У меня дома обосновалась тетушка Медора. У них с Джастином борьба не на жизнь, а на смерть.

— Фью! — присвистнула Диана и расхохоталась, как школьница. — Ничего себе! Ты что, не можешь ее вышвырнуть?

— Она сдала свою квартиру на год, а переезжать в гостиницу отказывается. Переоборудовала в спальню нашу маленькую темную библиотеку…

Диана снова рассмеялась.

Надзирательница глянула на часы и направилась к ним.

Эмми быстро произнесла:

— Браслеты. Когда ты их последний раз надевала, не помнишь?

— Нет. Сэнди и полицейские уже спрашивали меня. Не могу припомнить, как ни старалась. Но, по-моему, их не было среди тех драгоценностей, которые я забрала из банка. Да я их и не разглядывала тогда: сунула под кровать, и все. Эмми, ты не помнишь, тогда, на премьере, на мне были эти браслеты?

Эмми задумалась.

— Не знаю. Ты была в длинных белых перчатках и вроде бы не снимала их. Если ты и надевала браслеты, то под перчатками их не было видно.

— И я не помню. По-моему, я надевала их на Новый год.

— А ты хранила их в домашнем сейфе?

— Ох, да откуда я знаю? Я могла засунуть их куда угодно, хоть в шляпную коробку. Они мне нравятся, и я их ношу время от времени, но не постоянно. Хоть убей, не помню, куда я их дела!

— Извините, — сказала надзирательница, — ваше время истекло.

Сестры потянулись друг к другу губами. Эмми шепнула:

— Я сказала тебе правду про Дуга.

— Я скоро выберусь отсюда, — прошептала в ответ Диана. — И тогда… — Она снова небрежно и изящно махнула рукой и ушла.

Когда Эмми вернулась, она застала дома Дуга. Под злобным взглядом тетушки Медоры они с Джастином пили коктейли.

— Где ты была весь день? — удивленно спросил Джастин.

— У Дианы.

Медора вскинула жирный подбородок.

— У этой убийцы? У преступницы, запятнавшей семью позором?

Впервые с того самого майского дня, когда убили Гила, Эмми почувствовала себя легко и свободно.

— Не смейте говорить так о моей сестре! — сказала она тетке, и в голосе ее прозвучала такая сила, что старуха испуганно заморгала.

Дуг встал и начала прощаться, но Джастин («Явно, чтобы насолить Медоре», — подумала Эмми) стал усиленно уговаривать его остаться на ужин. Глаза тетки сверкнули бессильной злобой. Это не укрылось от Дуга, он решительно распрощался, но попросил Эмми проводить его до двери. Так она и сделала — под уничтожающим взглядом Медоры.

— Ну как там Ди?

— Выглядит прекрасно. Надеется, что ее оправдают.

— Если окажется, что Агнес убили умышленно, и если полиция докажет, что Агнес обладала важными сведениями об убийстве Гила, которыми она ни с кем не делилась, но которые тем не менее насторожили убийцу… — Дуг тяжко вздохнул. — Слабая надежда.

— И все-таки это надежда. Сэнди еще не приехал?

— Не думаю — он дал бы мне знать. Ну, спокойной ночи!

Дуг ушел. Сэнди вернулся на следующее утро и привез весьма любопытную новость.