Две стороны луны

Песня радости, песня горя

Вечером накануне рождественского концерта Мэллори выглянула из окна спальни. Падал снег. Девочка облегченно вздохнула. Для полноты картины не хватало только снегопада. Теперь ночь можно смело назвать идеальной.

На одевание у Мэллори ушло полчаса. Приезжает Купер, а она до сих пор не собралась. Надо будет позвать его на день рождения. В этот вечер, в этот чудесный вечер музыки и зимней свежести Мэлли твердо решила его пригласить.

Мисс Джанси настояла на том, чтобы девочки оделись в черное и белое, поэтому Мэллори выбрала новую длинную бархатную юбку черного цвета, белую сатиновую блузку матери и короткий свитер, который обнаружился всего несколько часов назад в пакете, оставленном на крыльце дома.

Краситься было трудно и непривычно. Мэлли казалось, что стрелочки она и в тридцать лет рисовать не научится. Ей пришлось четырежды стирать свои неумелые попытки детским маслом и начинать все сначала. Пятая попытка увенчалась относительным успехом.

Происхождение свитера не составляло для Мэлли загадки. Несколько дней назад она увидела, как Эден вяжет что-то из черного мохера. Днем старшая подруга согласилась присоединиться к Мэлли во время очередной «оргии» бесконечного просмотра видеокассет с сериями «Главного госпиталя». Просмотр каждой такой кассеты занимал полтора часа. Когда Мэлли спросила, что она вяжет, Эден сказала, что никогда точно не знает, что у нее получится, до тех пор, пока не довяжет вещь до конца. В последнее время она только тем и занималась, что вязала. Она не прерывала это занятие даже во время встреч членов футбольной команды. Это уже стало сродни нервному тику. («Варежек у нас всегда не хватает, — пояснила она Мэллори. — А еще я хочу связать носки для Джеймса. Он любит шерстяные носки ручной вязки».) Вот только Мэлли была уверена, что Эден вяжет ради душевного спокойствия.

Вставив кассету в старый видеомагнитофон, Мэллори объяснила, что собирается пересмотреть все серии «Главного госпиталя» по порядку, начиная с 1983 года.

— Конечно, кое-каких эпизодов у меня нет, — сказала она Эден, — но это все равно что читать эпическую поэму.

— Или эпическую скукоту, — пошутила Эден.

— Будь хорошей девочкой! Посмотри на бедолагу Люка. Все его помыслы заняты Лаурой, которая скрывается от него. Я, кстати, понятия не имею, зачем ей это. Я даже не знаю, почему она от него сбежала. Все, что я вижу на экране, — это Люк, который места себе не находит от мысли, что Лаура мертва, и Лаура, живущая в одном с ним городе. Я купила эти кассеты у соседки. У нее не было ранних серий, до восемьдесят третьего года.

— Быть может, Лаура сбежала, потому что, оставшись, обрекла бы себя на жалкое существование, — предположила Эден. — Она не могла жить с Люком той жизнью, какой ей хотелось, поэтому сбежала.

— Это может быть неплохим мотивом, когда тебе тридцать пять лет.

— В любом возрасте эта мысль может стать достаточно веским мотивом. Я и сама начинаю думать, что это неплохая идея. Если тебе постоянно не везет, значит, ты живешь не там, где следовало бы.

— Я тебя прекрасно понимаю…

Эден отложила вязание в сторону, но потом вновь взялась за спицы, видимо, чтобы занять чем-то руки.

— Я знаю, что ты все понимаешь. Только из-за того, что я первой не завела разговор о том, что произошло у водохранилища…

— Я тоже не хотела первой об этом заговаривать. Я не была уверена, что случившееся не стерлось из твоей памяти после того, как ты снова… стала собой.

— Нет, не стерлось. Это похоже на сон, на тень воспоминания. Знаешь, я никому не позволю тебя обидеть. Я не хочу, чтобы страдали близкие мне люди. Вот только если мне приходится весь день где-то прятаться, то к полуночи у меня от голода сводит желудок.

— А если я буду приносить тебе еду?

— Пиццу? — захлебываясь от хохота, спросила Эден. — Ох, Мэлли! Ну мы с тобой и парочка! Вряд ли, разве что с фрикадельками — я ведь не домашняя кошечка. Мне необходимо убраться отсюда, пока не поздно…

— Обещай мне кое-что, — сказала Мэлли. — Обещай, что скажешь, когда решишься.

Эден замерла, потом вновь защелкала спицами.

— Ладно. Только не говори ничего моему брату. Он немного параноик, когда дело касается этого вопроса.

— Он имеет для этого основания, Эден.

Немного помолчав, та сказала:

— Мне кажется, Мерри права. Ты больна. Эти видения, словно плесень, распространяются по твоему сознанию.

— Приходи на концерт, — предложила Мэллори во второй раз за день.

— Я не смогу, — ответила Эден. — А мисс Джанси будет записывать концерт на цифровую камеру?

— Да, она будет распространять запись на дисках.

— Я закажу себе один, — сказала Эден. Поднявшись, она обняла Мэллори за плечи. — Мне надо бежать. Передай Люку, что я ему сочувствую.

— Почему ты не можешь быть на концерте?

— Мэллори, я буду занята в ближайшие… ночи, но на день рождения к тебе я приду.

Конечно, считается, что это большая честь, если старшеклассница приходит на день рождения к девочке младше ее по возрасту, но сейчас Мэлли думала о том, почему Эден, которая обожает хоровое пение, вынуждена пропустить концерт. Она себе места от тревоги не найдет…

— Будь осторожна. Те парни возле водохранилища… они тебя хорошо разглядели. Ты ведь и сама это понимаешь.

Эден вздохнула.

— Не думала, что буду говорить это кому-то вне семьи, но ладно… Когда я не я, Мэлли, то и сознание мое не совсем мое. Единственное, что тогда имеет для меня значение, — это опасность, угрожающая мне или кому-то из близких мне людей. Ты понятия не имеешь, что чувствуешь, когда попадаешь в ловушку, из которой нет выхода!

— Как раз напротив. Надо мной тоже висит рок. Конечно, твой рок другого свойства…

— Я стараюсь найти выход. Я просто обязана его найти!

— А Джеймс об этом знает?

— Он знает только то, что я скрываю наши отношения от семьи. Я рассказала ему легенду о белой пуме. Ему понравилось. Он любит фольклор. Если уж начистоту, не все мои братья и сестры в курсе происходящего. Даже отец притворяется, что ничего не знает. Думаю, его мучает чувство вины. Когда мои превращения выпадают не на выходные, мне, представь себе, приходится оправдываться перед ним за то, что я пропускаю занятия в школе. Со мной поступают нечестно. В моем положении нет ничего хорошего. Я даже не особо доверяю всей этой болтовне насчет того, что бабушка с самого моего рождения знала, что я избранная.

— А наша бабушка с первой же минуты, как нас увидела, знала, что у нас дар.

— У меня совсем другое дело. Я ничем не могу доказать себе, что все мои жертвы не напрасны. Я почти уверена в том, что и без меня с моими родителями, братьями и сестрами все будет в порядке. Ферма сейчас на подъеме. О бабушке и ее вышивке бисером в «Нью-Йорк таймс» собираются напечатать статью, но я газету покупать не стану. Я словно монахиня-провидица, которая разуверилась в Боге.

Мэлли протянула Эден куртку.

— Во всем есть свой смысл, — сказала она. — В противном случае ты бы не превращалась в пуму. Я и сама не в восторге от своего дара, но он не бессмыслица, он часть меня. Иначе я бы о тебе не узнала. Конечно, я не знаю, как тебе помочь… я даже не знала, что пумы не едят пиццу… — Эден рассмеялась, но Мэллори уже вполне серьезным тоном продолжила: — Ты спасаешь людей. Мерри обязана тебе жизнью.

— Скажи сестре, что я подарила ей одну из девяти своих жизней. — В глазах Эден блеснули слезы. — Я не хотела убивать того парня, Мэлли, но Дэвид… он был настоящим психом… Он повинен кое в чем таком, о чем ты и понятия не имеешь. Я никогда по-настоящему им не занималась, не хотела и не хочу знать, кто лежит на том его «кладбище», но рано или поздно этим кто-нибудь заинтересуется. Я не могла допустить, чтобы он сделал Мерри… больно.

— Тяжело спасать жизни?

— Очень тяжело, — призналась Эден. — Вот только я не уверена, что ради этого должна губить собственную жизнь. Не думаю, что ради этого следует прожить жизнь в одиночестве, не зная, что такое любовь, и стареть, не имея возможности рожать детей. Я не хочу наблюдать за тем, как сестры обзаводятся собственными семьями, в то время как я буду вязать, делать головные уборы из перьев или варить зелье. Ты, по крайней мере, свободна в своих поступках.

— Если знаешь будущее, свободной ты быть не можешь, Эден… Да, замуж я выйти смогу и даже уехать отсюда, но вот свободной себя я никогда не почувствую.

— Я хочу поступать правильно, но не уверена, что мои поступки имеют хоть какой-то смысл, — призналась Эден.

Слова эти вспомнились Мэллори, когда она начала одеваться, готовясь к концерту, и натянула на себя мягкий черный свитер. Такое впечатление, что его вязали по мерке. Прочитав про себя краткую молитву с просьбой к Богу защитить Эден, Мэллори расправила складки свитера и бархатистую на ощупь ленту, которую повязала себе на шею.

Когда она спустилась в кухню, дядя Кевин заявил:

— Похоже, глаза меня подводят. Ты не можешь быть Мэллори.

— Теперь она у нас вполне оформившаяся юная леди, — сказала Кэмпбелл.

А потом все они расселись по легковым автомобилям и автофургонам. До Рождества оставалось еще несколько дней, но снежок, медленно падающий на землю с небес, создавал вполне праздничное настроение. Казалось, сегодня уже сочельник.

Незадолго до начала концерта Мэллори выглянула из-за кулис в зрительный зал и испытала легкую неловкость. Казалось, она присутствует на одном из семейных собраний. В зале были ее тети и дяди, двоюродные братья и сестры. Сегодня вечером к ним присоединилась тетя Дженни и ее муж. Тетя Дженни была беременна. Ребеночек должен был появиться на свет в апреле, как… как ее маленький братик. Мэлли почувствовала внезапный прилив гордости, всматриваясь в улыбающиеся, раскрасневшиеся на морозе лица янки[18].

Что-то екнуло в ее сердце. Мэллори подумала о том, что со временем все изменится.

Однажды дедушка Уокер, которому уже исполнилось девяносто два года, их покинет. Адам скоро вырастет и станет тинейджером. Мэлли пересчитала. В зрительном зале сидело двадцать членов ее семьи. И все они приехали ради нее. На Кэмпбелл был надет длинный атласный жакет, который совсем не скрывал округлости ее живота. Еще дома, когда мама сравнила свой животик с животом тети Дженни, на всех накатило безудержное веселье.

— Я выгляжу такой старой! — пожаловалась Кэмпбелл.

Как бы там ни было, а сегодня вечером Мэллори считала себя счастливой девочкой, почти девушкой. Она сполна ощущала на себе радость и боль взросления.

Хор исполнил несколько зимних песен и рождественских гимнов, в том числе электронные аранжировки «Украсьте зал» и «Зимняя страна чудес».

Когда пришла очередь дуэта, контральто Мэллори без труда справилось с переведенной с немецкого песней «Как же расцвел розовый куст». Алиса Хаслангер пела сопрано.

Зрительный зал неистово зааплодировал. Мисс Джанси возликовала.

— Девочки! — обратилась она к участницам хора. — Это было самое красивое исполнение, которое я когда-либо слышала на школьном концерте. Держите марку, и я приму приглашение моих коллег: настанет день, и мы поедем в Италию и споем во Флоренции!

Девочки зашушукались и захихикали, предвкушая удовольствие.

— По крайней мере, мы выиграем конкурс штата в марте! — добавила мисс Джанси.

После концерта сотни людей остались на печенье и пунш. Мэлли благодарила людей, которые подходили и говорили, как идет ей новый имидж и какая жалость, что прежде они не слышали ее чудесного пения. А потом она увидела знакомую фигуру, державшуюся чуть в сторонке от остальных. Неожиданно парень оказался совсем рядом с Мэлли. От его темных, поблескивающих на свету волос пахло старым лавандовым тоником. Таким же пользовался ее дед. Если бы так пахло от кого-то другого, а не от Купера, Мэллори сочла бы это, по крайней мере, странным.

— Привет, мистер Кардинал! — поздоровалась Мэлли.

— Я знал, что Бринн переводится как «темное крыло», но понятия не имел, что это слово имеет еще одно значение — «жаворонок», — сказал Купер.

— Какая галантность!

— Я слышал от сестры о дне рождения в канун Нового года. Жалко, что меня туда не пригласили.

— Ты бы не согласился пойти на день рождения четырнадцатилетней девочки, кататься с ней в санях… Или согласился бы?

— Четырнадцатилетние девочки бывают разными, — сказал Купер. — Некоторым просто невозможно отказать.

Мэллори захотелось, чтобы эта ночь длилась вечность.