— Да, чувствую, — произнесла Кэмпбелл, когда Мэлли наконец переступила порог больничной палаты. — Я в этом деле кое-что да понимаю.
Здесь находились бабушка Гвенни, сестра отца тетя Карина, Тим и Адам. Тим «курил» большую голубую резиновую сигару.
Адам бросился к Мэллори, как только заслышал ее шаги по коридору.
— Я все видел! Почти… Стоял в углу комнаты и все-все видел, — восторженным тоном заявил младший брат. — Прикольно, хотя и гадко! А так… вполне хороший малыш.
Мэллори глянула на морщинистое, чем-то неуловимо напоминающее эльфийское личико новорожденного. Его голова — не больше раскрытой ладони отца. Стиснутые в кулачки крошечные ручки крепко прижаты к подбородку, словно маленький брат хранил от всех свой большой секрет.
Она надеялась, что ошиблась.
Она надеялась, что проклятие дара в их семье ограничится ею и Мерри. Согласно пророчеству бабушки Гвенни, именно ей, Мэллори, предназначено судьбой родить двух дочерей-близняшек, которые обязательно рождаются в каждом поколении их семьи. У тети Карины тоже была сестра-близнец, но она умерла во время родов. Мэлли представить себе не могла, что сама когда-то станет матерью. В последнее время она начинала понимать, что любовь, любая любовь, даже любовь матери к ребенку, имеет свою цену.
— Хочешь его подержать, Мерри? — спросила Кэмпбелл.
В коротких волосах девочки поблескивали капельки пота. Она выглядела ужасно взволнованной. Щеки ее розовели. В глазах плясали огоньки.
Мэллори совсем позабыла, что родители считают, что это ее сестра-близнец отправилась на лыжную пробежку несколько часов и миллион лет тому назад.
— Пусть сперва Мэлли покажет мне, где автомат прохладительных напитков, — сказала она. — Пить очень хочется.
В коридоре Мэлли и Мерри обменялись «личностями» — фланелевой рубашкой Мэлли, элегантным серым свитером Мерри и разными серьгами-гвоздиками в левую и правую мочки ушей.
— Как ты? В порядке? — спросила Мередит. — Я тут кое-что уловила.
— Ужас!
— С Эден все в порядке?
— Позже расскажу. Мама удивится, если мы тотчас же не бросимся наперегонки брать на руки малыша.
Как только девочки вернулись в палату, Кэмпбелл положила аккуратный сверточек Мэлли на руки.
Близняшки стояли близко друг к другу у окна и вглядывались в темные небеса.
Мерри погладила светло-русый пушок на голове младенца и прошептала:
— Жаль. Думаешь, мы должны были этому помешать?
— Если и должны были, то нам это не удалось. Даже не знаю, что хуже: жить с тем, что ты натворила, или с осознанием того, что ничего сделать так и не смогла.
— Надеюсь, когда-нибудь мы поймем почему. Все остальное, по крайней мере, мне понятно, — произнесла Мерри. — Зачем знать, если изменить что-то не в нашей власти?
Мэлли поцеловала малыша.
— Может, потому, что она нам помогала… Может, мы просто обязаны знать…
— Девочки! — обратилась к ним мать. — Я хочу, чтобы вы стали его крестными матерями, а Адам и мой брат пусть будут крестными отцами… Если у вас есть желание предложить какие-нибудь имена, то сейчас самое время. Как насчет Яна?
— А может, лучше Оуэн? — предложила Мерри.
— Оуэн Кэмпбелл, — вторила ей Мэлли.
Улыбка матери стала шире.
— Ну, неплохо. А вам как нравится имя Оуэн? — обратилась она к остальным. — Мне лично нравится. Оуэн Кэмпбелл Бринн.
— Замечательно! — воскликнула бабушка Гвенни.
В глазах ее бегали веселые искорки, понятные только сестрам.
— Хорошее имя для мальчика.
— Вполне подходящее. Только пять фунтов и две унции, но сильный как новорожденный жеребенок, — похвасталась Кэмпбелл.
Дверь распахнулась. Первой в палату вошла Бонни. За ней по пятам следовала Ким.
— Мои поздравления, Кэмпбелл! — воскликнула Бонни. — Какой красавчик!
Женщины обнялись и не отрывались друг от друга несколько секунд.
— Казалось, я сойду с ума от переживаний, — пожаловалась Кэмпбелл. — Думаю, во всем виноваты гормоны, но, похоже, я неплохо справилась.
— А я давно хочу усыновить ребенка. Еще до смерти Дэвида об этом подумывала, но я уже немолодая, к тому же устала от жизни, — призналась Бонни. — Дэвид никогда бы на это не согласился.
— Мама! Ты еще молодая, — возразила Ким. — Ты выглядишь намного моложе многих мам.
Она бессовестно лгала, но близняшки понимали, что так и следует поступать хорошим дочерям.
— А ты не будешь стесняться, если у тебя, как у Мэлли и Мерри, появится крошечный брат? — спросила Бонни.
— Перестань, мама! Я буду только рада малышу, — сказала Ким. — Конечно, он не сможет заменить Дэвида, но… надо жить дальше, мама…
— Я не против того, чтобы стать самой старой мамой в детском саду, — сказала Кэмпбелл. — Ты на три года меня младше. Если бы я пошла на усыновление, то не стала бы такой дряблой… толстой…
— Перестань, мама! — вмешалась Мерри. — Биология биологией, но вдаваться в подробности не стоит.
— Какой сладенький! — ахнула над малышом Бонни. — Прямо съела бы!
— Его зовут Оуэн, — вставил Тим. — Крестные его уже окрестили.
— А мне кажется, он назвал себя сам, — сказала Мэллори.
Они обменялись улыбками.
— Мама, ты не возражаешь, если я поеду домой с Ким и Бонни? — спросила Мэлли. — Кажется, я приболела. Я приеду завтра после школы.
— Я научу его трем видам спорта, — вызвался Адам, — а вы не будете вмешиваться!
— А еще ты полюбишь обкаканные памперсы, — съязвила Мередит.
Шепотом она произнесла тайное слово их языка, означающее любовь и понимание:
— Коха. Напиши сообщение, если я тебе понадоблюсь. Бабушка у нас заночует. Помнишь, как прежде, когда нам было по два года?
— Хотела бы я, чтобы нам снова было два года, — сказала Мэллори.
Она улыбнулась Ким, которая теперь в большей мере, чем прежде, походила на ту милую девочку, какой когда-то была.
Когда-то… Прежде…
В последнее время Мэлли слишком часто задумывалась о том, что было прежде.
Она размышляла обо всех тех прежде, которые были и будут.
— Я единственный, кто был здесь с самого начала, — рассказывал Адам тете Карине. — Папа был в Дептфорде, принимал товар. Он не успел в больницу до родов. Мне кажется, я буду для Оуэна любимым старшим братом.
Тетя Карина признала его правоту.
Мэллори постучала костяшками пальцев по голове Адама. Ее собственная голова весила, казалось, сотню фунтов. Все, о чем она могла сейчас думать, был сон. Она поцеловала родителей и бабушку, а Мерри сказала, что они поговорят позже.
Когда Бонни и Ким завезли ее домой, девочка увидела конверт, засунутый между дверью и сеткой.
Мэллори предполагала, что найдет его здесь.
Грустных новостей с нее более чем достаточно.
Дорогая Мэлли!
Я не могу остаться. У меня не хватает смелости наблюдать за тем, как страдают родители. У меня не хватит смелости с ними попрощаться. Я веду себя храбро, по-мужски, но эта храбрость напускная. Мне еще предстоит повзрослеть. Быть может, я приеду домой в следующем году. Я понимаю, что нужен вам, но лучше будет все же подождать, пока все утрясется. Ты станешь красивой девушкой. Быть может, я буду рядом и смогу увидеть это собственными глазами. Пожалуйста, оставайся моим другом. Пожалуйста, используй свой дар для того, чтобы присматривать за Эден. Прости меня.
P.S. Это должно было стать рождественским подарком, который ты так и не получила. Я буду носить перчатки каждый день и воображать, что это ты держишь меня за руку. Понимаю, это ужасно сентиментально, но ничего с собой поделать не могу. Я догадался, что ты связала их в лагере, когда была еще совсем юной. Ожерелье сделано из настоящего белого золота и камня, соответствующего твоему месяцу рождения. Его сделал мой дядя. Работа прочная, поэтому смело носи ожерелье постоянно, не снимая. Это настоящий «ловец снов», изготовленный руками индейца. Он должен оградить тебя от ночных кошмаров. Не знаю, как насчет других снов. Будем надеяться на лучшее.
Так и не переодевшись, Мэллори заснула, подложив письмо от Купера под щеку, а ожерелье крепко сжимая в руке. Она с головой окунулась в колодец сна. Когда прозвенел будильник, у Мэлли не хватило сил подняться с постели. Все тело терзала тупая боль. Ныли руки и ноги. Болела голова. Когда она подумала о том, какая паника начнется, как все только и будут обсуждать причины, побудившие Эден Кардинал бросить школу незадолго до конца учебного года, ей захотелось уснуть вечным сном. Во второй раз за два года ей захотелось, чтобы бабушка Гвенни позвонила ей и все сама за нее решила.
Заснув, она проспала еще девять часов.
Когда Мэллори наконец-то проснулась, то отпечаток, оставленный «ловцом снов» на ее щеке, чесался не хуже шрама, оставшегося после пожара на руке ее сестры.