Доулиш взглянул на Фелисити и предостерегающе приложил палец к губам.
Он мог бы попытаться войти внутрь, в надежде, что Фернандес всего-навсего пытается его запугать; ко, учитывая темперамент испанца, случиться может всякое, а Доулиш никогда не полагался на авось.
Поэтому он решительно шагнул вперед, крепко взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Дверь скрипнула. Он услышал, как испанец вскрикнул и бросился к двери, но ключ был вставлен снаружи. Доулиш плавно повернул его, Фернандес добежал до двери и попытался высадить ее — дверь сотрясалась от яростного напора.
На пороге кухни возникла испуганная Элис.
Доулиш успокоительно улыбнулся ей.
— Успокойтесь, нет никаких причин для волнений, — мягко сказал он, — просто человек немножко расстроен и как бы не в себе. Вообще-то вы можете быть свободны.
— Я… я почти закончила, — пролепетала Элис.
Фелисити растерянно пробормотала:
— Надо этому как-то положить конец.
— Пусть чуть остынет, — доверительно сказал Доулиш. — Он не сообщил тебе, почему так опасается полиции, а?
— Не будь глупцом, конечно, нет. — Фелисити явно была обеспокоена. Фернандес перестал колотить по двери, но тишина действовала на нервы еще больше, чем шум. — Надеюсь, он не станет там вопить.
Доулиш улыбнулся:
— Если и начнет, то ему придется удостовериться, что у нас есть кое-какие возможности утихомирить человека, любящего баловаться огнестрельным оружием.
— Но он может случайно обнаружить, что в кабинете хранятся мои собственные драгоценности, — колко заметила Фелисити.
Доулиш рассмеялся:
— Я могу поверить во многое, но только не в то, что Фернандес хитроумная бестия, что сумел загодя рассчитать, как он по нашей собственной инициативе останется в кабинете один на один с сейфом и преспокойненько его вскроет. Как бы там ни было, ему и за месяц с ним не справиться, если бы он даже очень сильно захотел.
— Неужели?
— Честное слово. Можешь не волноваться, и…
— Я думаю, самое время вызвать полицию, — перебила его Фелисити. — В конечном счете все равно придется так поступить, а если мы сделаем это немедленно, то избавим себя от массы хлопот. Он может снова натворить каких-нибудь глупостей. — Доулиш промолчал, тогда она холодно продолжила: — Я знаю, что ты готов рассматривать это как новый триумф знаменитого детектива-любителя мистера Патрика Доулиша, но у меня на сей счет имеется иное соображение. Мне вообще не по душе твои триумфы. Это же трюк, разыгранный специально, чтобы завлечь тебя… разве только, разумеется, ты действительно миловался с этой женщиной в Мадриде, Милане и Цюрихе и провел медовый месяц в Париже.
Доулиш довольно кисло улыбнулся:
— Будь милосердной, солнышко! Мы с тобой имеем дело с историей, в которой некто, прикрываясь моим именем, знакомится с красавицей-испанкой, женится на ней и наследует ее драгоценные камни, разумеется, если история эта правдиво нам изложена. Возникает естественный вопрос: что я должен предпринять? Ничего?
— Вызывай полицию!
— В этом случае Билл Триветт проследит, как я буду пытаться выяснить, что за всем этим кроется, — возразил Доулиш. — Конечно, рано или поздно придется ему все рассказать, но только не сейчас, не в столь неподходящее время, — это же ясно как божий день!
— Но почему нельзя именно сейчас? — совсем уж сердито спросила Фелисити.
— Да потому, что единственное, что мы можем поставить в вину Карлосу де Киенто и Фернандесу — это его страх перед полицией, — терпеливо продолжил свои разъяснения Доулиш. — И стоит нам вызвать полицию, как мы тотчас утратим единственную ниточку, за которую можно ухватиться и потянуть.
— Тоже мне, ниточка!
— Ну да, ниточка, разумеется, если смотреть на это моим искушенным взглядом. — Доулиш обнял жену за талию. — Согласись, что я не мог с ходу разрешить эту неожиданно возникшую проблему. Я никогда прежде не слышал о Фернандесе, да и о его сестре впервые услышал от тебя сегодня вечером; ты первой столкнулась с верхушкой этого коварного айсберга. И если некто действует под моим именем, устраивая такие фокусы с одной девушкой, он, вероятно, попытается проделать этот трюк и с другими. Согласись, я вправе выяснить, какую цель он преследует и каким способом стремится ее достичь.
Они довольно долго молчали.
Из кабинета не доносилось ни звука.
Мало-помалу Фелисити успокоилась. Лицо ее осветилось мягкой улыбкой, но глаза по-прежнему отражали беспокойную работу мысли.
— Но все же, согласись, ты не можешь не признать, что хотя в общем и целом вся эта история звучит ужасно абсурдно, упомянуто было так много конкретного — Мадрид, Милан, Цюрих, Париж, наконец, — сказала она, — не говоря уже о медовом месяце.
Доулиш поцеловал ее.
В следующее мгновение из кабинета раздался грохот.
Доулиш резко поднял голову. Он почувствовал, как напряглось тело Фелисити.
«Вероятно, на пол упало что-то тяжелое», — подумал Доулиш.
Теперь из кабинета доносились совершенно другие звуки.
Доулиш отомкнул ключом дверь, потом повернул ручку и резко толкнул дверь вовнутрь: дверь, как ни странно, не открывалась, она даже не подалась ни на дюйм. Доулиш навалился на нее плечом, но и это не помогло — Фернандес, похоже, забаррикадировал дверь изнутри. Доулиш на цыпочках подбежал к кухонному окну, распахнул его и выглянул наружу.
Фернандес вылезал из окна кабинета. Руками он уже ухватился за водосточную трубу, все еще стоя на краю подоконника.
— Вернитесь, — резко крикнул Доулиш. — Если сорветесь, разобьетесь насмерть.
Вместо ответа Фернандес продвинулся еще чуть-чуть по подоконнику и даже оторвал одну руку от водосточной трубы. Находясь в таком полу подвешенном положении — одной ногой опираясь на подоконник, одной рукой держась за трубу, — он вдруг что-то вытащил из кармана. Тускло блеснула сталь пистолета.
— Фернандес, вернитесь в комнату или…
Громыхнул выстрел, и пуля вдребезги разнесла оконное стекло, тут же разлетевшееся с глухим звоном. Донесся дикий вопль Элис.
Доулиш не стал высовываться в зону обстрела, а метнулся в коридор. Тут он столкнулся с Фелисити.
— Пат… — только и смогла произнести она, всхлипывая.
— Я перехвачу его внизу, — решительно сказал Доулиш.
— Ну зачем он тебе! — умоляюще крикнула Фелисити. — Пусть убегает! Он убьет тебя. — Она схватила его за рукав.
— Дорогая, не сходи с ума, — Доулиш попытался высвободить руку, но Фелисити держала его крепко. Время было дорого — ведь Фернандес спускался сейчас вниз по водосточной трубе. На какое-то мгновение Доулиша охватило неудержимое бешенство — самое натуральное бешенство, а не просто злость. Он крепко взял Фелисити за талию, решительно отстранил от себя, вынуждая ее оторвать он него руку, потом перехватил ее взгляд, устремленный на него.
— Прости, Фел, но…
— Ладно, — резко оборвала она. И… отпустила его.
Она повернулась к нему спиной; похоже, в ней было сейчас столько обиды, что она даже не могла выразить ее словами. Он медлил.
— Дорогая!
— О боже, беги, беги под пулю, беги на смерть! — крикнула она.
Он поспешил к двери, обернулся к ней и… опешил: она смеялась. Она знала, что теперь ему не успеть — она добилась своего. Он улыбнулся, грозно потряс кулаком, потом открыл дверь и выскочил наружу.
В доме царила тишина. На улице было тихо и безлюдно.
Машина Доулиша стояла на обочине, сверкая лаком в свете уличных фонарей, но сейчас она была ему не нужна. Вдоль дома тянулась пустая незастроенная полоска — он стремительно, почти бегом пересек ее, достиг того места, откуда можно было наблюдать за задней стороной здания. В темном проеме разбитого окна виднелась черная фигура — казалось, она содрогается, словно от электрического тока.
«Хохочет», — догадался Доулиш.
Фернандес как в воду канул; поблизости не было слышно ни звука, лишь издалека доносился едва различимый приглушенный шум моторов.
— Что ж, бой местного значения ты выиграла, поздравляю!
— Выиграла время, и только, — философски заметила Фелисити. — Хотя прекрасно понимаю, что ничто в мире не остановит тебя с лихвой наверстать упущенное. Великий сыщик Патрик Доулиш вряд ли может позволить себе бездействовать, когда втуне эксплуатируется его имя и чернится его репутация, когда ставится под сомнение его порядочность, когда затрагиваются его честь и достоинство. И…
— А может, ты меня и вправду подозреваешь в том, что я женился на этой девушке? Конечно, я так пока не думаю, но…
— Я подозреваю, что существует заговор. — Фелисити, откинувшись в своем кресле-качалке, смотрела на него, с трудом сдерживая нелицеприятные уколы. — Вопрос в том, с чего ты намерен начать?
Он ответил не сразу.
Часы пробили половину двенадцатого. Элис, еще не вполне оправившаяся от потрясения, вызванного выстрелом, ушла развеяться в город на некоторое время. Ее нетрудно было уговорить не распространяться о необычном визите и столь же необычном исчезновении неистового испанца, к тому же они знали Элис достаточно хорошо, чтобы быть совершенно уверенными в том, что она не станет болтать лишнего.
Соседи либо вовсе не слышали выстрела, либо не очень этим обеспокоились.
С тех пор как сбежал Фернандес, никто не звонил по телефону, никто не стучал в дверь.
Выяснилось, что Фернандес не предпринимал никаких попыток вскрыть сейф и не повредил ничего из мебели в кабинете; просто, открывая окно, он, видимо, сильно ударился ногой о стол, отчего, вероятно, и раздался грохот.
Теперь воцарилась абсолютная тишина, какая наступает после того, как отшумит, отгуляет свое, исчерпав все силы, океанский шторм.
— Давай-ка вернемся еще раз к Мепите, — предложил Доулиш. — Вспомни дословно, что она тебе говорила.
Фелисити безнадежно пожала плечами.
— Она произвела чудесное впечатление! Она была… надеюсь, еще есть… Как бы это тебе объяснить? От нее исходил свет безмятежной юности и полноты счастья. Я не шучу! Я была почти уверена, что ты и в самом деле втюрился в нее. Но когда она коснулась своего замужества… я, вполне естественно, постаралась разузнать все, что только было можно. Не очень-то много удалось, но все-таки. Она…
Фелисити прервала свой рассказ.
— Продолжай, — тихо попросил Доулиш.
Фелисити помолчала еще секунду-другую, потом выпалила:
— Просила передать, что любит тебя!
Доулиш расхохотался.
— В таком случае, я не скажу больше ни слова, — запротестовала Фелисити. — Теперь, если… во-первых… послушайся моего совета: позвони домой Биллу Триветту и расскажи ему все как есть. Фернандес не представляет сейчас никакой опасности; его здесь нет, так что ты не можешь заставить его дать показания.
— И достаточно разумно, и близко к истине, — пробормотал Доулиш, — но он может опять объявиться. Мне бы хотелось знать, почему он так нервничает при упоминании о полиции.
— На мой здравомыслящий взгляд, драгоценные камни.
о которых он тут говорил, — краденые, — серьезно заявила Фелисити. — Фернандес и его сестра каким-то образом похитили эти камки и решили, что без особого труда доведут дело до благополучного конца, «ели знаменитый мистер Доулиш станет членом их семьи. Потом они уговорили его реализовать краденые камни. Интрига, — продолжала Фелисити, — настолько очевидная, что у меня просто в голове не укладывается, как это ты, с твоими-то способностями, не сумел с самого начала все это разглядеть.
— Очевидная, это верно, за исключением, правда, того, что вышеупомянутые здравомыслящие глаза не удосужились обратить внимание на броские и исключительно важные моменты, а в остальном, конечно, ты права, — парировал Доулиш. — И все же я не думаю, что мне следует беседовать с Триветтом прямо сейчас, ночью. Фернандес, скорей всего, к утру станет мыслить более разумно. Так что давай лучше сначала выспимся. Утро вечера мудренее.
Фелисити снисходительно пожала плечами.
— Возражать тебе — значит напрасно тратить время. Ты четко знаешь, что будешь делать, и непоколебим в своих намерениях. Мне бы пора уже привыкнуть. Ты всегда выбираешь самый безрассудный путь и проходишь его без страха и упрека до конца. Почти всегда меня бесит это, но в душе я считаю, что и сама поступила бы точно так же.
Доулиш шагнул навстречу Фелисити.
— Благодарю тебя, солнышко, — ласково сказал он.
На следующее утро Доулиш проснулся очень рано.
Дыхание Фелисити было ровным и умиротворенным, и ему было жалко поднимать голову с ее груди — он боялся разбудить ее. Он нежно улыбнулся, вспомнив, что она сказала ему вчера вечером.
Он обладал недюжинными способностями в сыскном деле; однажды бравый инспектор Триветт из знаменитого Скотленд-Ярда, в минуту откровения, доверительно сообщил ему, что вместо шести вышколенных сыщиков он предпочел бы иметь помощником одного Доулиша. Доулиш, по его мнению, обладает нюхом на преступления, на следы, как бы они ни были запутаны и вроде бы невидимы, на интригу, какой бы темной она ни была, и умеет прокладывать путь к истине, несмотря ни на какие препятствия. Занимаясь частным сыском, Доулиш приобрел некоторые необходимые в таком сложном деле навыки. Мог, к примеру, блокировать любой замок, открыть любой сейф, всегда был готов пойти на любой риск, своей силой воли и умом мог противостоять преступникам и, когда необходимо, полиции.
Прослышав про этот случай, инспектор Триветт наверняка решит, что Доулиш сам займется расследованием на свой страх и риск. А почему, собственно, и не заняться? Всем известно, что его услугами пользуются многие страховые компании, его молят о помощи и многие частные лица. Существует масса людей в теневом мире, которые не заинтересованы в том, чтобы их делами занималась полиция. Тем, кого Доулиш почитал «личностями» или кого несправедливо обвинили в чем-либо, Доулиш никогда не отказывал.
Работа в магазине Гейла на некоторое время отвлекла его от этого занятия. Теперь он до некоторой степени был рад вернуться к нему.
От Триветта, вероятно, последуют неизбежные предостережения и совет не стараться стать в каждой дырке затычкой, оставить это дело полиции, но…
Выбросить из головы мысль о Триветте!
Действительно ли кто-то пользовался его, Патрика Доулиша, именем? Если да — с какой целью? Насколько соответствует истине история, изложенная Фернандесом? Если же она придумана, то что заставило его и девушку по имени Мепита прибегнуть к такой интриге?
— Причина просматривается, — мысленно прокомментировал свои рассуждения Доулиш и встал наконец с постели. Фелисити заворочалась, но не проснулась. Доулиш прошел в ванную, принял душ и растерся полотенцем. Выйдя на кухню, поставил кипятить чайник. Было что-то приятное в том, что утром можно было самому приготовить себе чай, без помощи горничной, которая сновала бы туда-сюда. Элис, кстати, через считанные минуты почти наверняка должна появиться на кухне, так как уже близилось время завтрака.
«Если до десяти часов не поступит никаких дополнительных сведений, — решил он, — позвоню в Скотленд-Ярд Триветту».
Без четверти десять раздался телефонный звонок.
Доулиш оторвал взгляд от тостов и мармелада. Фелисита отставила чашку с кофе. Доулиш подошел к телефонному столику в полной уверенности, что Фелисити заняла на своем стуле такое положение, чтобы можно было наблюдать за ним.
— Патрик Доулиш, слушаю вас, — сказал Доулиш и приготовился к вежливому, но решительному разговору с Карлосом де Киенто и Фернандесом.
— Это квартира мистера Доулиша? — произнес девичий голос.
— Да.
— Вас беспокоят из «Дейли рекорд», пожалуйста, не вешайте трубку, с вами желает говорить мистер Эллисон.
С Эллисоном из «Рекорда» они были закадычными друзьями, и не проходило месяца, чтобы у них хоть раз не состоялась встреча по какому-нибудь поводу, порой самому пустячному. Звонок мог быть совершенно незначительным по существу, Эллисон может просто справиться насчет здоровья или пересказать какую-нибудь клубную сплетню.
— Привет, Пат, ты все еще на свободе? — поинтересовался Эллисон. — Прошел слух, что тебя собираются заковать в цепи и водворить в самую темную темницу Скотленд-Ярда. У тебя нет каких-либо соображений на тот счет, почему Триветт и Скотленд-Ярд намерены столь серьезно заняться твоей скромной персоной?
По спине Доулиша побежали мурашки.