Двойняшки для Медведя

Глава 22

Ирина

— Итак… Как это получилось?

Макс прижимает ватку, смоченную в перекиси к ссадине на моей щеке, и тут же дует на пострадавшее место, стоит мне сморщить нос. Мы сидим на кухне, под мягким светом светильника под потолком и мой… Муж, выглядит, мягко говоря, недовольным.

— Ну… — я вздыхаю и пытаюсь стащить дольку яблока из тарелки на стойке. Тут же получаю по рукам и обиженно скрещиваю руки на груди. В общем, веду себя как тот самый ребёнок в моей душе — совершенно нелогично.

— Ну? Ир, ты не отвечала на мои звонки и сообщения весь день, а потом явилась домой с такими вот шикарными украшениями. Как думаешь, чего я сейчас хочу больше всего?

— Хм… — я честно задумываюсь над ответом на этот вопрос. Машинально пытаюсь уклониться от очередного прикосновения к лицу и попадаю в ловушку чужих крепких объятий.

Макс прижимается ко мне со спины, зафиксировав мои запястья, и безжалостно обрабатывает ссадину на подбородке. Оставляет лёгкий поцелуй на уцелевшей щеке и смазывает раны мазью. После чего упирается подбородком в моё плечо и повторяет свой вопрос:

— Как это получилось, Риш? И не надо говорить о том, что ты упала, очнулась и получила гипс. Не поверю, это на тебя совсем не похоже.

Я тихо фыркнула, качнув головой. И пробормотала себе под нос, согнув ногу в колене и прижав её к груди:

— Как будто ты знаешь, что на меня действительно похоже…

— Риш…

— Не надо, Макс, не начинай, пожалуйста, — чуть дёрнув плечом, я машинально прижалась здоровой щекой к его виску. И как можно незаметнее повела носом, вдыхая запах свежего парфюма, смешавшийся с его терпким, чисто мужским ароматом. — Мы ходили в роллер-бар…

— Куда? — Потапов смешно хмурит брови, пытаясь понять о чём же я говорю. — Что ещё… За роллер-бар?

— Ну… — я неуверенно улыбаюсь, вспомнив всё, что сегодня произошло. — Мы гуляли по магазинам. Потом я встретила ту даму… Из опеки… Дячишину, вот. А потом Лёля предложила сходить в роллер-бар и развеяться. И это было бы очень прикольно, если бы хоть одна из нас умела стоять на роликовых коньках… Какая досада.

Тихо смеюсь и только сейчас замечаю, что Макс застыл и не реагирует на мои слова. Только сжимает объятия крепче и стискивает челюсть так, что на лице отчётливо виднеются желваки.

— Эй, — я осторожно пихаю его локтем в бок, в попытке привлечь внимание. И тихо вздыхаю, когда понимаю, что могло произвести такой потрясающий эффект разорвавшейся бомбы. — Да, мы встретились с ней прямо в торговом центре. И эта встреча, она… Была не самой приятной.

— Млять, — наконец, со свистом выдыхает Потапов и горбится, трется лбом о мой висок. Он тяжело дышит, грудь ходит ходуном, а пальцы сжимаются в кулаки так, что белеют костяшки. Но Макс не отстраняется, не пытается от меня уйти и по-прежнему поддерживает наш тактильный контакт.

Он вообще стал намного тактильнее, чем я помню. А может, просто хочет постоянно цепляться за меня.

— Всё в порядке, — тихо шепчу, едва заметно пожимая плечами. И всё же утаскиваю дольку яблоко со стола, засовывая её полностью в рот, и жую, наслаждаясь ярким, сочным и сладким вкусом. — Немного испугалась, чуть разозлилась. Подумала о том, что действительно способна причинить вред другому человеку, но… Теперь всё хорошо, правда?

— Ну да, — невесело усмехается Макс и рассеянно кивает головой. — Не считая того, что вы с Лёлей знакомы всего ничего, но уже успели вляпаться в неприятности. Честно, я тебя с ней больше никуда не отпущу. Одну так точно.

Я тихо смеюсь, уже представляя, что скажет Лёля на это его заявление. А она обязательно скажет, потому что промолчать — это не про неё. И резко замолкаю, когда прямо на ухо мне задают всего один вопрос:

— Эта дама… Она тебе ничего не сделала?

Вдоль позвоночника тянется непроизвольная дрожь. Я гулко сглатываю, старательно отгоняя неприятные воспоминания. И нет, я не считаю себя слабой, психически нестабильной или ведомой, но…

Это сложно объяснить каким-нибудь одним, простым словом. За последние несколько месяцев на меня свалилось столько всего, меня так эмоционально штормит, что оставаться спокойной и держать себя в руках, всегда улыбаться мне… Тяжело.

Как морально, так и физически. Я украдкой тру глаза, в попытке избавиться от подкативших внезапно слёз. И тихо отвечаю, невольно снова сжавшись в комок:

— Она не пыталась меня ударить, если ты об этом. Разве что давила. Психологически. Знаешь… Есть такие люди, которые когда чем-то недовольны или зляться, могут очень… Точно подбирать слова. Так, чтоб ударить как можно больнее. Так, что бы тебе физически стало рядом с ними дискомфортно. Оксана Витальевна как раз одна из них и она прекрасно понимает, что говорит, кому и как. И… Наслаждается этим.

Тихий смешок срывается с губ и я качаю головой, и подвожу невесёлый итог нашего короткого разговора с этой дамой из органов опеки:

— Мне было… Очень неприятно. Особенно, когда она сказала, что как семья мы долго не протянем. Что она видела сотни таких, как мы и всё всегда заканчивалось одинаково. Сам понимаешь, это как-то… Не прибавляет оптимизма.

Потапов согласно кивает головой. С минуту молчит, о чём-то напряжённо размышляя, а после резво выпускает меня из объятий. Чтобы в следующий миг без труда поднять на руки и утащить в противоположную часть кухни. Там он садиться на небольшой, узкий диван, устраивает меня под боком и прижимает к себе так, словно я готова сбежать от него в любую минуту. И продолжает молчать, отбивая нервный ритм пальцами по моему бедру.

— Макс… — я пытаюсь поднять голову, заглянуть ему в лицо, но терплю неудачу. И недовольно тыкаю кулаком ему в бок, привлекая внимание. — Макс, что-то случилось? Ты просто… Никогда не был таким… Молчаливым.

«И чужим» добавляю я про себя, но не произношу это вслух. И терпеливо жду, когда молчание достигнет своего предела. Потому что Потапов сейчас так же спокоен и тих, как спящий вулкан накануне крупного извержения. Это легко понять по напряженной линии плеч, по стиснутым кулакам и тому, как он вздёргивает подбородок, пытаясь спрятать от меня взгляд. И пусть мы вместе не так давно, но…

Я всё ещё помню, как можно его прочитать. И читаю достаточно легко.

— Ты помнишь наш разговор? Из-за которого ты устроила мне самый натуральный бойкот на три дня?

— Это был не бойкот, — мне самую малость стыдно за то, как я себя повела, но не настолько, чтобы в этом признаться. — Просто я не люблю, когда всё решают вот так, за меня. И… Считаю, что ты был не прав. Если уж ловить эту компанию на живца, то лучшей кандидатуру уже не найти… Особенно, после сегодняшней нашей встречи с госпожой Дячишиной.

— Я просто не хочу, чтобы ты пострадала, — откинув голову назад, Макс закрывает глаза и тихо, устало вздыхает. Где-то там, за стенкой активно возятся двойняшки, доводя до нервного тика бедного Ильина.

На негласной жеребьёвке именно ему выпала короткая спичка. Пришлось Игорю попрощаться с надеждой на мирный, спокойный сон и остаться посидеть с детьми, пока мы с Потаповым окопались на кухне и говорили.

— Ну, я искренне надеюсь, что вы всё сделаете так, чтобы этого не произошло. Сделаете же, верно? — каким-то шестым чувством я понимаю, к чему всё идёт. И никогда не признаюсь, что чувствую небывалое облегчение.

Я хочу лично поспособствовать тому, чтобы их посадили. Хочу посмотреть, как рухнут чужие меркантильные планы, касающиеся моей семьи. Мне не нужен арест всех, кто задействован в этом фонде, нет.

Мне хватит того, что такая пародия на человека, как Дячишина Оксана Витальевна, больше не будет работать в опеке и никому не испортит жизнь. Как бы эгоистично это не звучало с моей стороны.

— Иногда я думаю, что ты слишком умная, Риш, — недовольно вздыхает Потапов и зарывается носом в мои волосы на макушке. — Причём себе же во вред. И я надеюсь, что ты пообещаешь мне не лезть на рожон и не делать глупостей. Только тогда я соглашусь на то, что придумал Ильин. Ты меня поняла?

— А что он придумал?

Я пропускаю невнятные ругательства Макса мимо ушей и даже не думаю обижаться на это. Нетерпеливо ёрзаю на диване и щипаю упрямого медведя за бок, требуя рассказать всё быстрее. А потом внимательно и серьёзно слушаю утверждённый мужчинами план, искренне стараясь не комментировать некоторые его огрехи. В целом, всё кажется простым и совершенно безобидным: оставить детей под присмотром Лёли, пошуметь пару дней и открыто достать соседей, встретить нагрянувшую с визитом опеку и спровоцировать их на первый, неосторожный шаг. Не сложно же, верно?

Вот и я думаю так, пока слушаю бесконечные требования Потапова быть осторожной, аккуратной, сразу бежать, если что-то пойдёт не так и обязательно держать телефон под рукой. Поставить его номер на быстрый набор и ни за что не ввязывать в открытое противостояние. И вообще, будь его воля, он бы отправил меня обратно в больницу, спокойно долечиться и восстановиться, а уж потом разрешил вернуться домой.

Когда всё было бы кончено без моего участия.

— Макс, успокойся, — я, наконец, выныриваю из своих размышлений и закатываю глаза к потолку. Осторожно поворачиваю голову и утягиваю этого беспокойного мужчины в нежный, даже робкий и невинный поцелуй. Простое прикосновение губ, без намёка на какое-либо продолжение. Прекрасно осознаю, что м еня всё ещё порядком штормит в плане эмоций, но прямо здесь и сейчас я хочу одного.

Я хочу уложить детей спать и провести остаток вечера в компании своего собственного мужа. И что-то подсказывает мне, что после нашей маленькой холодной войны в эти дни, он вряд ли будет против.

— Я выставлю Гора, — отлипнув от меня, Макс жадно хватает ртом воздух и впервые за этот вечер действительно расслабляется. Улыбается мягко и тепло, ведёт кончиком пальцев по моему подбородку.

— Тогда я уложу детей спать, — тихо говорю в ответ и снова тянусь к нему. Оставляю короткий поцелуй на щеке и медленно выбираюсь из тёплых, родных объятий. — Встречаемся здесь, с тебя — чашка зелёного чая и фрукты. С меня, м… Обнимашки? Идёт?

— Самая лучшая сделка за всю мою жизнь, — заразительно смеётся Потапов и отправляется следом за мной в зал. А я усилием воли отгоняю непрошенные мысли прочь и позволяю себе то, что хочу прямо здесь и сейчас.

Я разрешаю себе побыть немного эгоистично-счастливой в чужих, таких надёжных руках. Чтобы завтра с новыми силами начать воплощать коварный план одного не менее коварного адвоката. И никто не обещает, что это будет легко…

На то, чтобы подготовить почву уходит почти десять дней. Десять дней постоянного напряжения, нервного ожидания и жуткого желания что-нибудь разбить. Возможно даже вазу.

Возможно об голову Ильина, как идейного вдохновителя всего этого плана. Но это будет потом, а сейчас я смотрю на плоды нашего труда и кусаю губу, дабы не улыбнуться. Потому что Игорь, чёрт бы его побрал, как всегда оказывается прав и сейчас на пороге моего дома стоит та, кого я меньше всего хочу видеть.

Дячишина Оксана Витальевна собственной, неповторимой персоной.

— Рада снова видеть вас, Ирина

Сушёная вобла из опеки тонко улыбается, разглядывая меня поверх очков. Вертит в пальцах золотой паркер и смотрит на меня так, словно я — её добыча. Личная, заслуженная, пойманная с поличным и на горячем. И этот расчётливый, слишком холодный взгляд оседает липкой изморозью на коже, отравляет душу и не оставляет ни единого шанса на мирные переговоры.

— А я вас — нет, — я расправляю плечи и складываю руки на груди. Типичная поза защиты, но в этот раз я пытаюсь спасти не себя, а свою семью. Маленькую, растерянную, неуверенную и хрупкую, но свою.

— Ирина, вы же понимаете, что хамить представителям органов власти это… Несколько опрометчиво?

Госпожа Дячишина улыбается шире, кривит тонкие губы в подобии вежливой улыбки, всё больше напоминающей оскал. Я же в ответ лишь пожимаю плечами и повторяю порядком набивший оскомину вопрос:

— Что вам от меня надо?

На краткий миг самоуверенная маска на лице этой женщины даёт сбой. Ломается, демонстрирует недовольство и откровенную злобу. Вот только эта «вобла» крепкий орешек, тот самый, об который можно и всю челюсть себе сломать. А ещё она — профессионал, что может справиться с ненужными эмоциями за какую-то долю секунды, чтобы вновь улыбнуться ласково и красиво. Так «красиво», что я ни на йоту не верю ни ей, ни в её «добрые» намерения.

Куда больше я верю в то, что она здесь от лица фонда и в целях собственной выгоды, а я всего лишь способ добиться своего. Добиться денег и урвать крупный кусок пирога под названием прибыль. Удобно прячась за буквой закона и обтекаемой формулировкой «забота государства о будущем нашей страны».

— Ирина, право слово… — Дячишина прикусывает кончик ручки и тихо вздыхает, склоняя голову набок. И от её тона у меня на загривке волосы дыбом стают, а сердце заполошно бьётся в груди, гоняя по телу адреналин. И я вынуждена в сотый раз напоминаю себе о том, что всё идёт так, как нужно, что всё хорошо, забив на то, что мне никогда не помогал чёртов аутотренинг. — Вы заставляете меня сомневаться в вашей… Адекватности. Разве не проще решить всё мирно? Прямо здесь и сейчас?

Я невольно ёжусь, дёргаю плечом и проговариваю про себя как мантру, затёртые и банальные фразы о том, что всё будет хорошо. Всё будет просто замечательно. И мне нечего бояться, потому что я больше не одна. Потому что меня есть кому поддержать, есть кому защищать. А потому, я глубоко вздыхаю и тихо, но твёрдо говорю:

— Мне с вами не о чем ни говорить, ни договариваться.

Мои пальцы предательски дрожат и я искренне рада тому, что ей этого не видно. Что сжав их в кулак, я могу открыто противостоять стоящей за моим порогом делегации, всем своим видом демонстрируя уверенность в собственных силах и правах. Ту самую уверенность, которой во мне нет.

Но госпоже Дячишиной об этом знать совсем не обязательно.

Как и о том, что у меня в кармане джинсов лежит диктофон и весь наш разговор записывается от и до. Что в соседней квартире, у доброй соседки, обосновался наряд полиции и мой (теперь уже окончательно мой!) муж, конечно в компании своего адвоката. Что дети под бдительным надзором незаменимой Лёли, отправлены за город и находятся под постоянным присмотром…

Что высокопоставленная «крыша» слила эту тварь с лёгким сердцем, решив показательно наказать. Об этом нюансе я узнаю не сразу, да и то — случайно подслушав чужой разговор. И, может быть, мне стоило тогда ворваться на кухню и требовать справедливости для всех, кого, так или иначе, облапошил этот чёртов фонд, но…

Прикусив губу, я в который раз честно признаюсь самой себе, что не хочу. Не хочу справедливости для всех, не хочу спасать всех и вся. Я просто хочу, чтобы моя семья была в безопасности, чтобы моих детей больше никто не мог и не пытался отнять. И да, я знаю, что это желание насквозь пропитано самым настоящим эгоизмом. Но мне на это в кои-то веки, наплевать

Невозможно спасти всех, невозможно осчастливить весь мир прямо здесь и сейчас. И я достаточно эгоистична, чтобы в этот раз отстаивать исключительно собственные интересы и интересы своей семьи. Как бы это не звучало.

Всё это я успеваю обдумать за какую-то пару секунд. А в следующий миг сдавленно охаю, когда меня толкают в грудь, банально запихивают обратно в квартиру. И все мои попытки сопротивления сходят на нет, когда один из амбалов сжимает мою шею своей рукой и прижимает к стене, не давая вырваться на свободу.

— Видимо, я не совсем точно обрисовала вам ситуацию, Ирина Геннадьевна, — госпожа Дячишина мягко улыбается, переступая порог и останавливаясь напротив меня. Она неторопливо поправляет воротник тёмной блузки, разглаживает несуществующую складку на юбке и снова вертит в руках свой треклятый паркер. — Видимо, вы всё ещё надеетесь, что ваш муж… Тот самый, что, кажется, уехал куда-то в командировку… Предварительно оставив вам приличную сумму денег на откуп. Так вот, видимо вы всё ещё надеетесь, ч то он спасёт вас и ваших детей. Как по мне, совершенно зря, Ирина Геннадьевна. Вам проще отдать деньги мне, вместе с дарственной на вашу квартиру и я гарантирую, что никто не тронет ни вас, ни очаровательных двойняшек. У вас же двойняшки, верно? О, вы бы знали, какой на них спрос на усыновление…

— Ну ты и тварь… — не выдержав, выдыхаю я сквозь зубы, отчаянно дёргаясь в попытке освободиться. Хватаю ртом воздух и хрипло, надсадно дышу, пока чужая рука не разжимается на моём горле. Сползаю по стенке вниз и всё же выдыхаю зло, вытирая выступившие на глаза слёзы. — Какая же ты су…

— Но-но, Ирина Геннадьевна, давайте без лишних эмоций. Сейчас они вам только вредят, — Оксана Витальевна смотрит на меня сверху вниз и не может сдержать улыбки. Довольной улыбки победительницы, оказавшейся на верхушке пищевой цепи. И не замечает, как я засовываю руку в другой карман джинсов, лихорадочно мажу по кнопке снятия блокировки и набираю первый же вызов в списке контактов. И обессилено приваливаюсь к холодной стене, когда в и без того небольшом коридоре становиться откровенно тесно.

Стражи правопорядка без труда скручивают моих незваных гостей. Халамываюти руки всем, и Дячишина не исключение, и ведут их гуськом на выход, сквозь чудом уцелевшую дверь. Сдержанно кивают стоящему на лестничной клетке Потапову и пропускают его в квартиру ко мне. И только тогда я позволяю себе заплакать, размазывая сопли и слёзы по щекам.

От облегчения. Потому что всё наконец-то закончится. От пережитого страха. Потому что мне только чудом не свернули шею и то, что я отделалась лёгким испугом — это самое невероятное везение из всех. От накатившего внезапного осознания, что если бы я промахнулась с номером, если бы не смогла снять блокировку экрана, то всё могло закончиться совершенно не так. И я бы никогда не увидела больше ни Макса, ни детей, ни-ко-го.

Эта мысль бьёт набатом где-то в висках, разрывает сердце на части и заставляет меня лизорадочно прижиматься к единственному близкому и любимому человеку. Я прячу лицо у Потапова на груди, цепляюсь пальцами за его футболку и то реву, то икаю, то и то и другое одновременно. И шепчу, постоянно, целуя его без разбора, куда попаду:

— Я тебя люблю, Потапов… Как же я тебя люблю. И тебя, и мелких и… Позови меня на свидание, а?

— Обязательно, — так же тихо отзывается Макс, стискивая меня в медвежьих объятиях. — И я тоже тебя очень люблю, Риш. Очень люблю.

— Эй, голубки, я конечно всё понимаю… Но вам ещё показания давать. Так что может оставите ваши нежности на потом, а? — насмешливый голос Ильина рушит всю атмосферу романтики и возвращает нас на грещшную землю. Настолько грешную, что я клянусь, что слышу как Макс шепчет себе под нос:

— Я его убью. И меня оправдают, гарантирую

— Думаю… Думаю, Лёля поможет нам спрятать труп. И обеспечит алиби… Наверное.

— Угу. Ну что, идём? — меня поднимают на ноги и помогают поправить одежду. Вытирают лицо взявшимся откуда-то платком и оставляют на носу лёгкий, невинный поцелуй. И ведут следом за залипшим в телефон Ильиным, крепко переплетая пальцы и не отпуская от себя ни на шаг.

Я улыбаюсь, когда вижу эти собственнические замашки. И думаю, что теперь всё действительно будет хорошо. Просто не может не быть, понимаете?