Сидя на своей парте, Кирилка сиял.
Его сосед Петя Барков спросил шепотом:
— Чего улыбаешься? Рази что смешное случилось?
Петино «рази» вместо «разве» так насмешило Кирилку, что он чуть не расхохотался. Но удержался — урок ведь! — и шепнул в ответ:
— Просто так…
На чтении учительница Валентина Федоровна вызвала Кирилку. Читал он громко, с азартом. И с запинками. Несколько раз Валентина Федоровна его поправила. Кирилке это было очень приятно.
На переменке Света Курочкина подошла к Кирилке:
— Значит, твоя мама уже не будет у моей мамы узнавать уроки?
— Так ведь я сам теперь узнаю! — Кирилка подпрыгнул.
— Потише, Дроздов! — сказала учительница. — Скачешь, как кузнечик.
Ребята засмеялись. А Кирилка громче всех.
Прозвенел звонок на урок, ребята вернулись в класс. Все стали разуваться и раздеваться: второй урок был физкультура. Кирилка сел и принялся развязывать шнурок на ботинке.
— Не старайся! — сказала ему учительница. — Ты освобожден от физкультуры на две недели. Так написано во врачебной справке.
Кирилка пригорюнился. Вот уж устроила ему Вера Матвеевна! А ему так хотелось поиграть в мяч, побегать наперегонки в спортзале.
Уже развязанный шнурок болтался на Кирилкином ботинке. С завистью смотрел Кирилка на ребят. В майках, в трусах и в спортивных тапочках они вереницей выходили из класса вслед за преподавательницей физкультуры.
Когда все ушли, Валентина Федоровна подозвала Кирилку к учительскому столу и стала проверять его тетрадки. Оказалось, что Кирилка с мамой хоть и правильно решили примеры и задачи, но не таким способом. Валентина Федоровна объяснила Кирилке, как они решали в классе, велела ему складывать и вычитать устно и письменно.
— Ну, что ж, ты не очень отстал, — сказала она с удовольствием.
После математики они немножко позанимались письмом. Так что Кирилка тоже не скучал, пока ребята были на физкультуре. И вот все вернулись в класс и стали одеваться, весело переговариваясь. Валентина Федоровна и Кирилка помогали застегивать пуговицы тем, кто копался.
Но завязать шнурок на своем ботинке Кирилка позабыл.
Сколько раз дома, изнывая от скуки, Кирилка воображал себя в школе на перемене! Но в жизни все оказалось еще лучше.
Коридор широкий, светлый. За окнами сверкает зима. На стенах между окнами висят красивые картины. Весело зеленеют растения в горшках на подставках и целые деревца в кадках прямо на полу. Гул, ребячья разноголосица ласкают Кирилкины уши.
Натертый паркет поблескивает. Все ребята в домашних тапочках. Только некоторые в сапожках или, как Кирилка, в ботинках. Наверно, тоже очень торопились утром и забыли взять тапочки. Кирилка с мамой чуть не опоздали. Столько времени не был Кирилка в школе, и — надо же! — проспали, потому что, как нарочно, испортился будильник.
Попробовать прокатиться по паркету, как по льду, будто бы ты на катке? Кирилка разбежался, чтобы лучше прокатиться. Не посередине коридора, где народу много, разбежался, а в сторонке, у окон. Вот сейчас заскользит… Но что это? Он летит кувырком: наступил на развязанный шнурок, а тот его как дернет вниз!
Лбом Кирилка так треснулся об пол, что в голове загудело. И точно из паркета прозвучало грозное:
— Это что за безобразие? Чуть меня не повалил! Из какого ты класса?
Тяжело дыша, Кирилка поднялся на ноги и оторопело смотрел на полную и очень строгую женщину-завуча.
— Вот не разрешу тебе несколько дней ходить в школу!
— Разве вы врач? — в ужасе спросил Кирилка. — Вы — эскулап?
Завуч почему-то обиделась:
— Ты еще дерзишь! Думаешь, не могу не допустить к занятиям ученика, который не умеет себя вести?
Наверно, и правда может! Кирилка заревел. Сквозь слезы он смутно различал толпившихся ребят, слышал, как говорила извиняющимся голосом Валентина Федоровна:
— Он отвык от школы… Было бы мне глаз с него не спускать…
Потом он плакал, сидя за партой.
— Ревушка! — снисходительно шептал Петька Барков. Шишка на лбу Кирилки вздувалась и ныла. Собака в тетрадке по рисованию у него не получалась и размазывалась: на собаку капали слезы. Петька с гордым видом рисовал танк. Каждый на уроке рисования рисовал что хотел — такое было задание.