Дядя Лёша

Рай в «Эдеме»

Гостиница «Эдем» располагалась в двухстах метрах от пляжа в пригороде Пальма-де-Мальорка. Приветливый портье, с которым Вадим говорил по-английски, улыбаясь, подал им ключ и подозвал мальчика-посыльного отнести чемоданы. Валерия шествовала под руку с мужем, на ней был белый льняной брючный костюм, белая шляпа и темные очки от солнца. Правую руку она держала так, чтобы хорошо было видно кольцо на указательном пальце правой руки. Кольцо было широкое и тяжелое, грамма на четыре, и самой высокой пробы. Валерия объявила Вадиму, что к ее пальцам узкие кольца не идут, что она привыкла к тяжелым кольцам, и жених покорно объезжал ювелирные салоны, чтобы выполнить ее пожелание. Валерия чувствовала, что привлекает к себе внимание. Она отметила с удовольствием, что мужчины в вестибюле провожают ее восторженными взглядами и даже возгласами, не нуждавшимися в переводе.

Молодожены вошли в номер, вслед за ними мальчик внес два внушительных чемодана и удалился. Валерия огляделась вокруг. Просторная комната была обставлена светлой мебелью, пол застлан ковром. На круглом столике ваза с цветами и другая, побольше, со свежими фруктами. В углу комнаты на низенькой тумбочке стоял телевизор, а при ближайшем рассмотрении выяснилось, что внутрь тумбочки вмонтирован небольшой холодильник, заставленный банками пива, кока-колы и миниатюрными бутылочками со спиртными напитками. Вадим, уже бывавший в западных гостиницах, пусть не таких шикарных, достал банку пива и налил в высокий стеклянный бокал, который нашелся на полке одного из шкафчиков. Валерия от пива отказалась и попросила кока-колы. Она бросила на кресло свой белый пиджак и грациозной походкой подошла к балконной двери.

Вид, который открывался с балкона, завораживал. Гостиница была окружена деревьями и цветущими кустарниками, справа разноцветные зонтики и шезлонги окаймляли бассейн, принадлежащий гостинице, а впереди, сливаясь с ярко-синим небом на линии горизонта, простиралось Средиземное море. Лера в детстве каждое лето ездила к тетке в Мелитополь, и Азовское море — совсем не то. От сознания того, что она находится в Испании, на берегу Средиземного моря, пейзаж показался ей сказочным и неповторимым.

— Люблю море, — сказал Вадим, подходя к ней с бокалом пива в одной руке и обнимая ее другой. — Давай прямо сейчас — на пляж!

— Сначала я должна принять душ, — сказала Валерия и открыла дверь, ведущую из прихожей в ванную комнату. Там все сверкало белыми эмалированными и кафельными поверхностями, а посередине оставалось еще столько места, что впору было устраивать танцы. Валерия придирчиво осмотрела пушистые полотенца разных цветов и размеров, бумажки с надписью «Дезинфицировано» на ванне и крышке унитаза, потом перевела взгляд на мраморную полочку рядом с умывальником.

— Вадим, — позвала она, — они не положили мыло. Я точно знаю, что в таких гостиницах в номерах должны быть мыло и шампунь. Надо позвать горничную.

И прежде чем Вадим что-нибудь ответил, она нажала кнопку звонка, под которым было написано по-испански «Камарера» и нарисована девушка в кружевной наколке.

— Ты что, Лера? — слегка удивленно спросил Вадим.

— Что положено, то положено. Я в турагентстве все подробно записала, — ответила Валерия. — А прислуга на то и существует, чтобы выполнять свои обязанности. — С этими словами она уселась в кресло и взяла из вазы золотистый апельсин.

В дверь постучали, и в комнату вошла молодая женщина в форменном передничке. Она была примерно одних лет с Валерией, чуть полновата, с круглым, чуть курносым лицом и русыми, коротко стриженными волосами. Горничная начала с трудом выговаривать английские слова, а Вадим кивал ей с одобряющей улыбкой, как вдруг, всмотревшись попристальней в лицо Валерии, горничная закричала на чистейшем русском языке:

— Лерка! Неужели ты? Глазам своим не верю.

Валерия привстала, подошла поближе и протянула:

— Привет, Марина.

Горничная никак не могла прийти в себя от изумления.

Она смеялась и всплескивала руками:

— Лерка, какими судьбами? Вот уж не ожидала.

Валерия, слабо улыбнувшись, повернулась к Вадиму:

— Познакомься, Вадим, это Марина Новикова, с которой мы вместе работали. Марина, это Вадим Воронов, мой муж, известный теннисист, финалист Кубка Кремля.

Восторженная Маринка аж взвизгнула:

— Надо же, у вас, значит, свадебное путешествие. Поздравляю. Тут у нас вам понравится. — Она чуть застенчиво обратилась к Вадиму: — А я о вас слышала. Очень приятно познакомиться.

— Мне тоже. — Вадим улыбнулся м протянул девушке руку.

— Так ты что, тут работаешь? — спросила Валерия.

— Ну да, — радостно ответила Маринка. — У нас в Питере одна фирма набирает людей для работы за границей во время курортного сезона. Я здесь уже три недели. Тут неплохо: кормят нормально, на пляж после обеда ходить можно. Я даже загорела. Вот только словом не с кем перемолвиться. Как говорится, и ску, и гру, и некому ру… Русских пока было очень мало, а я по-испански на нуле, да и по-английски тоже не очень.

— Так, может быть, мы втроем встретимся где-нибудь вечером, посидим, — предложил Вадим. — Марина нам расскажет, что здесь стоит посмотреть.

— Это было бы здорово, — начала Марина, но Валерия быстро перебила ее:

— Вадим, это мы тут отдыхаем, а Марина на работе.

— Но мы можем договориться на то время, когда Марине удобно, — сказал Вадим. — Ведь у вас бывает свободное время?

— Конечно, мы еще успеем договориться, — опять вмешалась Валерия. — Вообще-то я рада, что ты тут оказалась, я ведь не знаю, как с местными разговаривать, а мне нужен кто-то из персонала.

— А в чем дело? — с легким беспокойством спросила Марина.

— Дело в том, что нам в номер не положили мыло и шампунь, — сказала Валерия, направляясь к ванной комнате.

— Не может быть, — встревоженным голосом отозвалась Марина и последовала в ванную за Валерией. — Я утром все проверила. Вот, смотри.

Она открыла дверцу небольшого стенного шкафчика, на который Лера еще не успела обратить внимание. Там на трех полочках было разложено целое парфюмерное богатство: зубная паста, зубные щетки в целлофановых обертках и малюсенькие флакончики с одеколоном, шампунем, гелем для душа и косметическим молочком.

— Смотри, а здесь мочалка и тапочки. И действительно, в небольшом ящичке под мраморной полочкой лежали в упаковках наборы для душа: непромокаемые шапочки, тапочки и мочалки.

— У нас тут все очень строго, нас проверяют, чтобы ничего не забывали, — продолжала Марина, открывая еще одну полочку шкафа в коридоре. — Вот смотрите, тут обувная щетка, крем для обуви, а еще набор для шитья. — Она вынула и подала Валерии небольшой футлярчик, в котором размещены были иголки, булавки, нитки разного цвета, пуговицы и миниатюрные ножницы.

— Спасибо, тут действительно все очень хорошо продумано, — снисходительно сказала Валерия. — Недаром мне в агентстве рекомендовали именно этот отель.

— В холодильнике напитки, они включаются в ваш счет, а в холодильник кладут новые. Если еще что захотите, можете сделать заказ в номер, — сообщила Марина. А еще тут устраивают экскурсии по всяким достопримечательностям. В королевский дворец двенадцатого века, в сталактитовую пещеру, на фабрику изделий из стекла и еще туда, где выращивают жемчуг… И машины дают напрокат.

— Это здорово, — оживился Вадим. — Возьмем машину и покатаемся всласть, да, кошечка?

— Я не против, но мы еще успеем все обсудить, — ответила Валерия и повернулась к Марине: — Большое спасибо, что ты все показала, а теперь, извини, пожалуйста, мне надо душ принять с дороги.

— Конечно-конечно, — заторопилась Марина. — Мне самой бежать надо, у меня еще номера не убраны. А вы отдыхайте. — Но она топталась на пороге, как будто ожидая еще каких-то слов.

Вадим подошел попрощаться:

— Спасибо вам, Марина, так приятно встретить в незнакомой стране родную душу из Питера. Не забудьте, что вы обещали вечером встретиться с нами.

— Конечно, спасибо большое, — сказала, просияв, Маринка и обернулась к Лере: — Ужасно рада тебя видеть. До вечера.

Лера подошла к круглому столику, уселась в кресло и закурила. Как только дверь за Мариной закрылась, Валерия повернулась к мужу:

— Интересно, ты соображаешь, что говоришь?

— Что с тобой, Лерочка? — Вадим непонимающим взглядом смотрел на нее.

— Зачем ты ее пригласил? Как ты себе вообще все это представляешь?

— Лера, но нельзя же так, — попытался успокоить ее Вадим. — У нас с тобой целая неделя впереди, никто не будет отвлекать, даже не верится в такое счастье. Я думал, ничего страшного, если мы немножко посидим с твоей приятельницей, выпьем вина, поболтаем. Ей же, наверно, одиноко.

— Дело не в нас с тобой, — почти прошипела Валерия, — Ты что, не понимаешь? Она же горничная!!?

— Ну и что из этого? У нас всякий труд почетен.

— Ой, не надо только этой советской агитации. Забудь об этом, пожалуйста. Вадик, милый, мы с тобой снимаем номер за сто пятьдесят долларов, мы солидные, уважаемые люди. И что подумают в администрации, когда увидят, как мы выпиваем в компании горничной.

— Подумают, что она твоя подруга, — пожал плечами Вадим. — Но ведь так оно и есть.

— Не такая уж и подруга, — небрежно ответила Валерия. — Просто работали вместе в НИИ, лет пять назад, даже больше. С тех пор многое изменилось. НИИ это вообще разогнали. Пойми, я ничего против Марины не имею. Она, в сущности, неплохая баба, но мы должны поддерживать свой статус.

— Да что за ерунда! — взорвался Вадим. — Терпеть не могу этих разговоров: наш круг — не наш круг!

Валерия видела, что муж рассердился не на шутку. Не хотелось начинать свадебное путешествие со скандала, но проводить его в компании горничной она тоже не считала возможным.

— Хорошо. — Она пожала плечами. — Только стоило ли приезжать сюда? Сидели бы на даче в Комарове. Воцарилось молчание.

— Может быть, пойдем на море, — осторожно предложил Вадим.

— Спасибо, что-то не хочется, — ответила Валерия и вдруг заплакала.

Вадим был потрясен. Он совершенно не мог выносить слез и теперь, видя, как расстроилась его молодая жена, был готов на все, лишь бы она успокоилась.

— Ну не сердись. Я не подумал. Но что же теперь делать? Я ее пригласил, неудобно отказываться. Давай сегодня с ней встретимся, ненадолго, угостим чем-нибудь в баре.

— Нет, — ответила Валерия, и слезы на ее глазах моментально высохли. — Я хочу этот вечер провести только с тобой. И третий лишний мне не нужен.

— Хорошо, милая, любимая. Ну конечно, этот вечер мы проведем вдвоем. Обещаю, что больше ни слова не скажу твоей Марине, кроме «здрасьте».

Валерия встала с кресла и подошла к мужу:

— Ты посиди, пока я приму душ, а потом мы с тобой сходим на пляж. И узнаем, в каком ресторане можно поужинать.

— Продолжаются свадебные торжества? — усмехнулся Вадим.

— Еще бы, — лукаво улыбнулась Валерия. — Только теперь для нас двоих. И смею надеяться, что моему мужу не будет со мной скучно.

Сирота из Нижнего Тагила

— «Интерворк». Говорите.

— Я по объявлению. — Голос Наташи предательски дрогнул. — Насчет работы… за границей.

— На какую работу вы рассчитываете? — спросил деловой женский голос.

— Ну, — притворно задумалась Наташа, — у вас написано: уборщицы, няни. Я на все согласна.

— Хорошо, — ответили на том конце провода, — мы внесем ваши данные в компьютер и будем подыскивать подходящее для вас место. Вы готовы ответить на нашу анкету?

— Прямо по телефону? — опешила Наташа. — Или надо приехать?

— По телефону. Но если мы найдем для вас место, вам придется приехать на собеседование. Мы отвечаем перед иностранными партнерами и должны проинтервьюировать каждого кандидата лично. Такие условия.

— Хорошо, хорошо, — закивала Наташа. — Значит, так: меня зовут Наталья.

— Полное имя-отчество, пожалуйста, — сухо поправили в трубке.

Наташа замялась. Не очень-то хотелось называть свои настоящие данные, но Сергей Петрович говорил. А ему она доверяла безоговорочно.

— Наталья Николаевна Поросенкова, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения. Адрес надо где живу или где прописана? Просто я нездешняя, я в институте училась, жила у тети, а теперь из института ушла, комнату снимаю и вот ищу работу. Кроме тети, у меня никого нет, да и с ней как-то знаете… И за комнату задолжала…

— Откуда вы? — В голосе появилась заинтересованность.

— Я с Урала. Нижний Тагил, может быть, слышали?

— Конечно, — ответил голос. — Еще несколько вопросов. Речь может идти и о работе здесь, и за границей, поэтому мы должны будем оформить на вас страховку. Вдруг вы там заболеете, мало ли что. Поэтому нам необходимо знать, каково ваше состояние здоровья. Хронические заболевания?

— Да вроде нету…

— Зрение? Ходите в очках?

— Зрение нормальное. Единица на оба глаза.

— Рост, вес?

Тут очень хотелось соврать. Мол, у меня классические 60-90-60. Платиновая блондинка с голубыми глазами. Но ведь придется идти на собеседование. Так что пришлось сказать правду:

— Рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят два кэгэ.

— Оставьте контактный телефон.

— Запишите, пожалуйста. Меня часто дома не бывает, но там автоответчик.

Наташа назвала номер квартиры, в которой никто не жил, хотя она и числилась во всех данных по городу за неким гражданином Трегубовым Сергеем Ивановичем. И только питерская «чертова дюжина» знала, что эта квартира принадлежит «Эгиде-плюс». Она располагалась на самой что ни на есть среднестатистической улице Типанова и ничем не отличалась от большинства питерских квартир: ни железной двери с сейфовым замком, ни кода в парадной. Но внутрь проникнуть было вовсе не так просто, — неприметная дверь была на поверку крепче иной стальной, а хитрая система сигнализации не дала бы прошмыгнуть и мыши.

Кроме того, тут стоял телефон с автоответчиком, так что Наташе было даже не нужно переселяться сюда, хотя это могло и потребоваться в зависимости от того, как пойдет операция.

Наташа повесила трубку и потерла замерзшие пальцы, — правдоподобия ради она звонила из автомата, кто их знает, какие у них там АОНы стоят. И хотя номер «Эгиды» категорически не опознавался, но, как известно, и на старуху бывает проруха.

Наташа поспешила обратно на рабочее место и вскоре сообщила о результатах звонка Плещееву.

— Я только боюсь, Сергей Петрович, что я им не подойду, рост очень маленький.

— А ты думаешь, там одни фотомодели работают? Ну, если не подойдешь, попросим Катю. Но думаю, что тут важен не рост, а то, что ты приезжая и родственников у тебя здесь, по сути дела, нет. Сирота, одним словом. Будь я торговцем живым товаром, я бы такой кадр не упустил. Никто тебя здесь не знает, исчезла — ни одна живая душа не хватится. А девушки им нужны всякие.

Сергей Петрович оказался прав. Не прошло и двух дней, как автоответчик сообщил: «Наталья Николаевна, с вами говорят из агентства «Интерворк». Для вас есть ряд предложений. Вас будут ждать для собеседования завтра с одиннадцати до двух. Всего хорошего».

— Клюнуло! — обрадовался Дубинин, которому принадлежала вся эта затея с устройством Наташи на работу.

Для похода на собеседование Наташа получила в родном учреждении кожаные брючки и такую же жилетку, а затем, по настоянию Плещеева, сходила в салон красоты, где ей сделали вечерний макияж, то есть разрисовали так, что теперь Наташу не узнал бы и родной брат.

Плещеев также не сразу понял, кто стоит перед ним, хотя сам же вчера вручил Наташе «прикид», как он именовал кожаные шмотки.

— Все-таки что с женщиной делает косметика. — воскликнул он.

— Вы думаете, я стала лучше? — спросила Наташа.

— Вы неправильно ставите вопрос. Не лучше и не хуже, это просто не вы.

Марина Викторовна Пиновская, спешившая куда-то по коридору, остановилась как пораженная громом:

— Это Наташа? Господи, будете богатой: я вас не узнала.

— Наташа идет на задание. По вашей с Дубининым линии. Помните, вы звонили в одну интересную организацию, работу искали?

Только теперь Марина Викторовна поняла, куда собирается Наташа:

— Да вы что, Сергей Петрович, она же ребенок!

— Она сотрудница «Эгиды-плюс», — сказал Плещеев. — И потом, Марина Викторовна, дорогая, неужели вы думаете, что ребенок останется у нас без присмотра? Видите вот эти металлические кнопочки? Мне продолжать или и так понятно?

Под одну из заклепок на кожаной жилетке был закамуфлирован «жучок».

— Не дрейфь, Наташа, все будет в порядке. Наташа посмотрела на Плещеева. Было страшновато, но уверенность руководителя «Эгиды» передалась и ей. Кроме того, этот новый наряд, боевая раскраска сделали ее другим человеком. Каким — еще не очень понятно, но не таким робким и застенчивым, каким была в обычной жизни Наташа Поросенкова. В приемную вошел Саша Лоскутков:

— Мы готовы.

— Ну давай, Наташа, ни пуха. А вы, ребята, — Плещеев обернулся к Лоскуткову, — не дайте девушку в обиду.

— Какой разговор, Сергей Петрович!

Экскурс в прошлое

Лидия в последние несколько недель жила как в тумане. Все началось тогда, в «Астории», на дне рождения Кристины. Для Лидии этот вечер стал поистине звездным. Никогда раньше она не чувствовала себя красавицей, сердцеедкой, умной и интересной, способной затмить даже Кристину (которой Лидия завидовала с самого первого класса). Никогда раньше на нее не обращали внимание одновременно ДВА мужчины. И каких! Один был простоват, но зато влюбился по-настоящему, другой был просто героем из мечты, принцем, романтическим видением. Всемогущий красавец! Никогда в жизни Лидия за один-единственный вечер не получала столько комплиментов сразу. Было отчего голове пойти кругом.

Лидия была удивительным экземпляром рода человеческого. С одной стороны, очень последовательная и логичная, она постоянно чем-то увлекалась, будь то идея, человек или какое-то занятие, и тогда в этом увлечении доходила до крайности и переходила всякую меру, оставаясь при этом, как ни парадоксально, логичной и последовательной в своем полубезумном увлечении.

Еще в школе она увлекалась балетом и в тот период знала наперечет всех исполнителей вплоть до тех, кто никогда не поднимался выше кордебалета, потом Борисом Гребенщиковым и сутками напролет дежурила в парадной на улице Софьи Перовской, где он тогда жил, и могла перечислить все написанные им песни — по годам, по альбомам, по темам и прочему. Затем это увлечение прошло, и все кассеты «Аквариума» были безжалостно стерты, так как Лидия занялась изучением французского языка, и вместо «Треугольника» и «Русского альбома» теперь из ее магнитофона неслись округлые галльские гласные.

И все это время Лидия в некотором роде увлекалась Кристиной. Правда, это было совсем особое увлечение: Кристина вызывала в ней восхищение и в то же время зависть, и чем сильнее было восхищение, тем сильнее грызло ее чудовище с зелеными глазами, и наоборот. Другими словами, Лидия очень любила Кристину и приписывала ей не только заслуженные достоинства, такие как красота и художественные способности, но и не вполне заслуженные, например умение нравиться окружающим. Просто оно было чуть выше, чем у самой Лидии, которая, будучи подростком, обладала полным отсутствием этого умения. Только к десятому классу Лидия осознала, что завидует подруге; пытаясь работать над собой, боролась с этим недостойным чувством, но иногда оно все-таки прорывалось.

Когда Лидия поступила на факультет дефектологии, она не испытывала к этой области педагогики решительно никакого интереса, а выбрала ее только потому, что конкурс там был ниже, чем на другие факультеты. Но, поступив туда, она вдруг увлеклась совершенно новой для нее деятельностью — обучением и психологической помощью глухим детям. Если первого сентября на занятия пришла скучающая и равнодушная пять минут назад абитуриентка, то через месяц Лидия Паршина превратилась в фанатика-энтузиаста, день и ночь зубрившего язык глухонемых. Она даже специально затыкала уши вощеной ватой и так ходила часами и дома и по улице, чтобы лучше понять, как именно воспринимают окружающий мир ее будущие подопечные.

Попутно следовали параллельные мелкие увлечения: очищение организма по Бреггу, хиромантия, Бетховен (потому что он тоже был глухой), Лев Гумилев, сыроедение, Кашпировский, феминизм, Егор Гайдар и другие совсем недолгие увлечения, которые быстро проходили, но в своем зените также могли произвести на наблюдателя поистине устрашающее впечатление. Примером последнего может быть совсем кратковременное увлечение книгой Эрика Берна «Игры, в которые играют люди». Несчастная Кристина попала как раз в эпицентр событий, когда Лидия требовала у нее четкого ответа на вопрос: по какой сказке она живет. Лидия, порывшись в памяти, к собственному неудовольствию, вспомнила, что ассоциировала себя с той самой феей из «Спящей красавицы», которой не досталось золотой ложки.

Увы, Лидия и сама считала, что в жизни ей многого не досталось. Она видела себя уродкой, а других красавицами, себя — бедной, а других, по крайней мере, зажиточными, своих родителей — посредственными, а родителей многих своих знакомых — людьми с теми или иными связями. Короче, она часто считала себя обойденной.

И тут случился вечер в «Астории». Она оказалась в центре внимания, впервые в жизни на нее посмотрел блестящий молодой человек — Антон, а заодно и более заурядный Гриша Проценко. Правда, Гришу она сначала также не отвергала — принимала его ухаживания, даже сходила с ним в кафе и на дискотеку. Но только до тех пор, пока она не поняла, что ОН — великолепный Антон — также всерьез за ней ухаживает. И тут Лидия потеряла голову. Причем так, как никогда в жизни. Даже когда она днями напролет стояла в парадной, мечтая увидеть если не самого Гребенщикова, то хотя бы его жену Люду с маленьким Глебом, даже когда отказывалась говорить на любом ином языке, кроме французского, поминутно произнося какие-нибудь charmant или bien sur с безупречным носовым и передним сгубленным, даже когда залепляла уши вощеной ватой, она не отдавалась с такой полнотой своему увлечению.

С Антоном Лидия забыла решительно обо всем. Он стал первым ее мужчиной, и она теперь почитала его руководителем всего своего существования. И поначалу Антон действительно вел себя как сказочный принц: он водил ее в такие места, куда она и не мечтала попасть, покупал ей наряды, от цены которых хотелось зажмуриться, поил ее лучшими винами и дарил ей самые изысканные сигареты, отчего Лидия, в прошлом яростная противница табака, стала курить.

«Он развивает мой вкус», — говорила Лидия девочкам в группе.

Развитие вкуса довольно быстро пошло не вширь, а вглубь. От пресного секса вдвоем перешли к групповому с элементами вуайеризма и эксгибиционизма, от сухих вин к водке «Абсолют», а от обычных сигарет к начиненным травкой, причем травка была, разумеется, самого высшего качества. Антон называл разморенное состояние, вызванное ею, психоделическим или трансцендентальным.

Родители Лидии, занятые по весне доставанием сетки-рабицы и, главное, дешевой пленки для парников, не сразу заметили, как за короткое время изменилась их дочь. А когда заметили, накричали на нее, довели до слез, отобрали карманные деньги, велели после девяти всегда быть дома… и в пятницу вечером отбыли на дачу. А через полчаса после их отъезда у парадной остановился «мерседес» цвета белой ночи, иначе говоря — цвета сафари.

Лидия любила Антона до полного забвения. Он был и любовником, и повелителем, и идеалом во всем. Он показывал ей жизнь и открывал такие горизонты, о каких она и не догадывалась раньше. Короче, от травки перешли к игле. Причем сам Антон не злоупотреблял трансцендентальными средствами, зато экспериментировал на Лидии, предлагая ей все новые и новые средства достижения кайфа.

Лидия изменилась даже внешне. Она очень похудела и теперь, глядя на себя в зеркало, впервые в жизни испытывала удовольствие от увиденного. Она стала носить очень короткие юбки, шелковые жакеты с широкими плечами, сделала короткую стрижку с выбритым затылком, на котором искусный мастер выстриг узор, похожий на молнию. Короче, на Невском теперь на нее оглядывался каждый третий. Это был триумф! Временами Лидия звонила Кристине, с которой совсем перестала встречаться, но Кристина всегда отвечала вяло и совсем не реагировала на все потрясающие новости, которые пыталась донести до нее Лидия, так что та иногда просто бросала трубку, устав от этой зануды.

Но Антон не останавливался на достигнутом. Он стал убеждать Лидию, что самое изысканное в постели — это не женщина и три-четыре мужчины, что они практиковали не раз с друзьями и даже с охранниками Антона. Самое тонкое, говорил он, — это две женщины и один мужчина. И в качестве второй партнерши он бы очень хотел видеть подругу Лидии Кристину.

— Эта зануда! — расхохоталась Лидия. — Ее уломаешь, как же! Я ей звонила вчера, так она заявила, что я пьяная, и даже разговаривать не стала! Ничего с ней не получится!

— Надо ее подготовить, — улыбнувшись, ответил Антон и закурил одну из своих тоненьких сигар. — Она ведь, наверно, все еще сохнет по своему Вадиму, не знаю, что она нашла в этом размазне? Его Лерка уже давно захомутала, скоро уже в загс поведет. — Он затянулся и выпустил струю дыма в потолок. — Она девка с практической жилкой, такого гуся разве упустит. — Он задумался, покусывая губу. — Ты позвони Кристине и скажи, что… что видела, как Вадим с Леркой — говори, конечно, с Валерией, это солиднее — целовались где-нибудь в людном месте. На Невском, например. Или еще где-то… Что он ее тискал, целовал взасос, всякие такие глупости.

— Но я же не видела, — заметила Лидия.

— Зато я видел, — смотря на нее глазами доброго удава, мягко заметил Антон. — Все было именно так. Ты что, мне не веришь? Я могу еще кое-что добавить.

И он стал красочно живописать ту картину, которую Лидия в меру своих возможностей должна будет донести до Кристины.

Слушая, Лидия хохотала до упаду — хорошая доза травки усиливала ее смешливость. Она хотела немедленно взяться за дело, но Антон остановил ее.

— Жди моего звонка завтра, — сказал он, — и только тогда звони ей сама. Поняла? Это будет вечером.

— Поняла, — пожала плечами Лидия. — Но какая разница?

— Такая, — мрачно ответил Антон. — Или… — в его голосе ясно прозвучала угроза, — ты меня больше не увидишь. Никогда. Это запомни.

— Ну что ты! — Такого Лидия и представить себе не могла. Исчезновение Антона было бы для нее не просто несчастьем, а трагедией, смертью. — Я все сделаю. Позвоню, скажу.

— Только про то, что видела этих двоих, ни слова больше. Особенно о наших планах. Ее нужно готовить постепенно.

— Да, — кивнула Лидия и снова расхохоталась. — Она та-акая ханжа! У нее бабушка, представляешь себе, в костел ходила!

— Очень интересно, — отозвался Антон бесцветным голосом. Он что-то обдумывал, и обдумывал очень сосредоточенно.

— Но ты останешься сегодня? — с надеждой в голосе спросила Лидия.

— Нет, — ответил Антон, — сегодня у меня дела.

Никаких особых дел у Антона не было, просто Лидия стала ему надоедать. С ней он уже прошел все или почти все, и она оказалась слишком податливой, слишком зависимой, а значит — скучной. Она покорно принимала все, что он предлагал. Даже с Леркой Бабенко было интереснее поначалу, пока она еще была неопытной провинциалочкой и смотрела на него как на оракула. Лидия же вмиг превратилась в кроткую рабыню, а это было уже совсем неинтересно, потому что занятно лишь превращать в рабыню, и чем больше женщина оказывает сопротивления, тем лучше. Какой смысл укладывать Лидию в постель сразу с тремя охранниками, если она сама на это соглашается с радостью? Вот убедить, где-то даже заставить, чтобы она потом сама поняла, как это прекрасно, — это совсем другое дело.

Короче, Антон все чаще подумывал о Кристине. Было в ней что-то неподатливое, диковатое. Вот еще и католическая бабушка… Антону сразу представилось нечто вроде совращения богобоязненной монашенки, и ноздри затрепетали от предвкушения этого нового удовольствия.

Антон позвонил Лидии по радиотелефону в десятом часу вечера. Она говорила немного сумбурно и слегка невнятно, и Антон с раздражением подумал, что эта девка опять ширялась, хотя, в сущности, он должен был быть последним, кто мог укорять в этом Лидию, Однако соображала она достаточно хорошо, чтобы помнить о задании и суметь его выполнить.

Белый «мерс» стоял между блочными пятиэтажками, прозванными в народе хрущобами, которые в этот поздний час взирали с изумлением на редкого дорогого гостя. Обычно здесь ночевали лишь подгнившие «Запорожцы», «Москвичи» и «Жигули»-«копейки». Впрочем, «мерс» вовсе и не собирался тут ночевать, для этого у него был теплый кирпичный гараж, куда его на ночь увозил Валера, один из подручных Антона, добиравшийся затем домой на плохонькой «троечке», стоявшей в гараже днем.

Антон стоял опершись о дверцу цвета сафари и пристально следил за тремя окнами четвертого этажа, а заодно и за окнами парадной. Ничего не было видно. Не мелькали фигуры, никто не подходил к окну.

Антон перезвонил Лидии.

— Ты спрашиваешь, поверила или нет? — с хохотом, больше смахивающим на лихорадочное возбуждение, ответила Лидия. — Еще как! Все переспрашивала, но я ей такую картину выдала! — И Лидия зашлась в хохоте.

— Ладно, хорошо, — сухо сказал Антон, а сам подумал с презрением: совсем у бабы крыша поехала.

Прошло еще какое-то время. Антон, как истинный охотник, умел ждать. Однако ничего не происходило, и он решил подхлестнуть события. Антон набрал номер Кристины, и ему показалось, что он слышит, как на четвертом этаже дома прямо перед ним зазвонил телефон. Нет, вовсе не показалось, — в ночной тишине, охватившей спальный район, телефонный звонок, звук которого не могли сдержать нетолстые бетонные стены, действительно был слышен. Вот он пропал, и одновременно Антон услышал, как в трубке раздался тихий и печальный Кристинин голос.

— Но мне кажется, ты чем-то расстроена?

— Вовсе нет. С чего вы взяли?

Она говорила с ним неохотно и была вовсе не рада его слышать, но это только подогревало страсть охотника и борца. Такую-то куда интереснее соблазнять, чем податливую Лиду или провинциальную Лерку.

— И у тебя нет настроения разговаривать?

— Ни малейшего.

— Ну тогда пойди пройдись и успокойся, а я позвоню попозже.

В трубке раздались короткие гудки. Не важно. Теперь набраться терпения и ждать. Он сделал главное — внедрил в ее голову мысль о необходимости выйти на улицу. Далее инициатива полностью переходила в его руки. Он просчитывал беспроигрышный вариант: она выходит, на нее нападает насильник — один из подручных Антона, крепкий парень, который способен справиться с тремя такими малохольными девицами.

И в момент, когда дело почти сделано, появляется благородный избавитель, который уводит рыдающую жертву в дом или довершает дело насильника здесь же под кустом, но уже по обоюдному согласию, а насильник тем временем убегает… чтобы занять место за рулем «мерса»… Этот план был очень драматичным и впечатляющим, но в последний момент Антон все-таки от него отказался. Насильника стоит оставить на потом. Тем более Валера на эту роль не очень годился — нервы слабоваты. Вот если бы на его месте оказался Игорек, тогда другое дело. Ну да это можно отложить. А пока стоит попытаться воздействовать лаской и сочувствием. Ведь у нее сейчас горе, а в этом состоянии женщина, как ни в какое другое время, склонна согласиться на случайную связь. Это Антон прекрасно знал по опыту и нередко выступал в роли утешителя.

Внезапно в окне между третьим и четвертым этажами показалась знакомая фигура. Это была она. Ошибиться было невозможно. Антон нащупал в кармане небольшой пакетик, где лежала хрустальная слезинка (он считал этот подарок очень подходящим к случаю), и быстрым шагом вошел в подъезд.

Лидия ни о чем не имела ни малейшего представления. Антон, разумеется, не ставил ее в известность относительно своих успехов или неуспехов с Кристиной. Впрочем, результаты ночного визита его разочаровали. Вместо того чтобы радостно броситься ему в объятия, забыв обо всем, Кристина хотя и отдалась ему, но не приблизилась ни на шаг, более того, Антон чувствовал, что в будущем уже не сможет с такой легкостью попользоваться ее состоянием. Разве что действительно пустить в ход насильника.

Поэтому в следующий раз он решил действовать наверняка. Опять пришлось прибегнуть к помощи Лидии. Антону было очевидно, что самому Кристину из дома не выманить. Он даже не стал что-то придумывать и объяснять, а просто приказал Лидии сделать так-то и сказать то-то. Та была готова на все.

Заранее был приготовлен стакан «Хванчкары» (Антон не любил мелочиться), в которую был добавлен спирт и несколько таблеток циклодола. Эта гремучая смесь, если бы Кристина ее выпила, в считанные мгновения полностью затуманила бы ее разум. О том, что должно было произойти дальше, у Антона были собственные соображения.

Однако все сорвалось. Кристина бежала, а попытка отыскать ее и силой привести назад потерпела фиаско. Она как сквозь землю провалилась. По сути дела, Лидия была ни в чем не виновата, но Антон обрушил все свое раздражение на нее, назвал всеми словами, какие пришли в голову, даже хотел съездить по роже, но сдержался. Лидия размазывала слезы, просила прощения и упрашивала остаться. Но он был неумолим и холоден, ведь Лидия уже перестала его интересовать.

Но еще большее раздражение вызывала в нем сама беглянка. Антон не любил проигрывать и оставаться в дураках, ни в большом, ни в малом, и то, что ему оказала сопротивление какая-то сопливая нищая девчонка, прозябающая в немыслимой хрущобе, вызывало в нем ярость. Много о себе возомнила! Хорошо еще, что, кроме Лидии, никто не видел, как она на него плюнула. При воспоминании об этом Антон сжал пальцы так, что побелели суставы. Если бы при этом присутствовал, скажем, Игорек, живой ей, пожалуй, было бы не уйти. Так, из соображений престижа перед подчиненными.

Он ушел от Лидии разъяренным. А она, провожая его в тот день, который будет впоследствии вспоминать как самый ужасный в своей жизни, и не думала, что прощается с ним навсегда.

Собеседование

Ни Саша Лоскутков, ни Плещеев, ни сама Наташа не могли ожидать того, как развернутся дальнейшие события. Сначала все шло так, как и было задумано. Лоскутков остановил машину, где сидела группа захвата, за углом, так что к двери, за которой располагалось агентство «Интерворк», Наташа подошла пешком.

Дверь была закрыта, и ей пришлось звонить. Открыл охранник — на удивление невысокого роста.

— Я на собеседование, — вызывающе сказала Наташа, не чувствуя, однако, ног от страха.

— Кто вас приглашал? — загораживая ей проход, продолжал допытываться охранник.

— Понятия не имею! Женщина по телефону. Я насчет работы.

Охранник осмотрел ее с ног до головы, пришел к какому-то выводу и сказал:

— Проходите. Второй этаж, офис три.

Наташа поднялась по широкой лестнице и подошла к внушительной стальной двери, на которой мелом была выведена неуклюжая тройка.

Снова пришлось звонить. Очередной охранник оказался совсем странным. Спереди его шевелюра была коротко стриженной, но сзади висел хвостик, схваченный красной резинкой.

— Вы к Антону? — спросил он.

— Я в фирму «Интерворк»! — все с тем же наигранным вызовом выпалила Наташа. — По поводу работы.

— Ясно. — Охранник вдруг плотоядно ухмыльнулся, обнажив желтоватые зубы.

У Наташи душа в буквальном смысле ушла в пятки. Она остановилась, готовая опрометью броситься вон.

— Та ты че? — усмехнулся охранник. — Мужиков-то видала небось? Ладно, пошли, сейчас мы тебя прощупаем.

Это обещание понравилось Наташе очень мало. Но помня о спасительном жучке на кожаной жилетке, она взяла себя в руки. Все-таки здесь совсем рядом, за углом, Саша Лоскутков с ребятами. И все-таки это «за углом» казалось теперь очень и очень далеко.

Наташа вошла в помещение, совсем не похожее на офис делового человека. Скорее это была со вкусом обставленная комната. На красивом кожаном диване перед низеньким столиком сидел молодой человек. Совсем не страшный, даже красивый.

— Вот, говорит, пришла на собеседование, — хмыкнул «хвостик».

— Ну и ладушки, — отозвался молодой человек. — Иди, Игорек.

«Антон», — поняла Наташа.

Когда охранник вышел, Антон поднялся и, ни слова не говоря, вынул откуда-то бутылку с надписью «Мартини» и два тонких стакана.

— Наталья? — уточнил он.

Наташа кивнула.

— Значит, ты ищешь работу?

— Да, — пролепетала девушка.

— Ну расскажи о себе. Кто ты, какое у тебя образование, что ты ищешь в жизни, каким воздухом дышишь?

— Ну, я из Нижнего Тагила, — сбивчиво начала Наташа. — Приехала сюда к тетке. У нее сначала жила, поступила учиться, но…

— Не сложилось, — подсказал Антон.

— Нет, — покачала головой Наташа. — Тетя мне сказала, что не может меня кормить и вообще у нее…

— Места мало.

— Действительно мало. Квартира-то однокомнатная, а там еще сын ее, школьник. Ну, пришлось уйти. Я комнату нашла, устроилась продавщицей в круглосуточный магазин, а неделю назад я в ночь стояла и мне фальшивые деньги подсунули. И хозяин…

— Потребовал, чтобы ты возместила ущерб, — закончил за нее Антон.

— Да, — кивнула Наташа, — так оно и было. Я все отдала, что у меня было, и теперь вот и за квартиру не могу заплатить.

— Ну а друзья? — спросил Антон. — Ты могла бы к ним обратиться. У тебя парень-то есть?

— Был, но мы поссорились, и он давно не приходит. А больше… Нет у меня таких друзей.

— Да, — сочувственно вздохнул Антон, — тяжелый случай. Но зато теперь ты, считай, выиграла в лотерею. Теперь у тебя будет и крыша над головой, и бабки, и шмотки модные — все, о чем другие могут только мечтать.

— Правда? — вымученно улыбнулась Наташа.

— Давай выпьем мартини за твое блестящее будущее.

— Ой, я не пью, — воспротивилась Наташа. Антон засмеялся:

— Да это же всего лишь мартини! Слабое вино для детского сада. Ну давай, давай, твое будущее нужно обмыть, а то, как говорят, дороги не будет.

Он поднес налитый стакан к губам Наташи и сказал настойчиво:

— Пей!

В дверях показался охранник, которого Антон назвал Игорьком. Он не говорил ни слова, но от него исходила такая волна агрессии, что Наташа поняла, что отступать ей некуда. Она сделала небольшой глоток. Это было не мартини! Крепкий алкоголь обжег губы. Наташа попыталась отвернуться, но Антон приказал:

— Пей до дна! Слышишь?

Продолжая одной рукой держать стакан, он положил другую на затылок девушки:

— Пей, пей, расслабься.

Наташа давилась алкоголем и слезами, но Антон не выпускал ее, пока она не выпила весь стакан.

— Ну вот и хорошо, умница. Закурить не хочешь?

— Я не курю, — сказала Наташа, в отчаянии сознавая, что мир вокруг начал расплываться и терять очертания. Нечто подобное с ней случилось однажды, когда она теряла сознание в душном метро. «Вот что значит быть пьяной», — подумала она, силясь вернуть уплывающее чувство реальности. Она хотела встать на ноги, но они сделались тяжелыми, и, привстав, она рухнула обратно в кресло.

— Ну вот, хорошая девочка. А сейчас мы проверим, такая ли ты девочка…

Наташа почувствовала на себе противные руки.

— Саша! — слабым голосом крикнула она. — Саш.

— Хахаля своего зовет, — ухмыльнулся Игорек, который вдруг оказался совсем рядом.

В этот момент случилось то, чего ни Антон, ни его подручный никак не ожидали. Раздался оглушительный удар. Кто-то ломал металлическую дверь, закрывавшую вход в офис номер три.

Антону хватило секунды, чтобы оценить ситуацию.

— Сматываемся, Игорь, к черному ходу!

Дверь снова грохнула, и было ясно, что долго она не устоит. Теперь и до Игорька дошло, что именно происходит.

— Ах ты, падла ментовская, — бросился он к Наташе.

— Оставь ее, успеем рассчитаться.

Когда Наташа открыла глаза, она увидела склонившееся над ней лицо Кефирыча.

— Ну дела, — сказал он. —

Нирвана

Антон исчез внезапно, он просто был — и вдруг его не стало. Первые два дня Лидия просидела у телефона, время от времени подбегая к окну посмотреть, не подъехал ли белый «мерседес». Но ни автомобиль, ни его хозяин не появлялись. Где Антон обитает, тем более где прописан и куда ему можно позвонить, Лидия не знала, — таких интимных подробностей он о себе не сообщал. Она пыталась дозвониться по радиотелефону, но там отозвался какой-то бас, утверждавший, что не имеет представления о том, кто такой Антон. Это расстроило Лидию еще больше. Она не знала, что и думать. В ее воображении возникали картины одна страшнее другой: Антона убили, взяли в заложники, требуют за него выкуп, да мало ли что. Она понятия не имела, чем он занимается и откуда берет деньги. Однажды в самом начале их знакомства, когда Антон еще был в ней заинтересован, она спросила его об этом. «Макаронами торгую, — последовал иронический ответ. — Деньги можно сделать на чем угодно, хоть на шнурках для ботинок».

Лидия этим ответом удовлетворилась не вполне, но потом ее закрутило так, что она уже ни о чем не спрашивала. И вот теперь это таинственное исчезновение!

Лидия звонила в больницы и морги и даже однажды ездила куда-то опознавать труп, но это оказался не он. Она бы обратилась в адресный стол, но только теперь сообразила, что не имеет понятия ни о фамилии Антона, ни об отчестве, ни о годе рождения. Он был Антон, и все.

Потом вернулись с дачи родители и ввиду скорого наступления весны заставили всю их небольшую квартирку ящиками с рассадой, и теперь во всех комнатах из торфяных горшочков бледные стебельки тянулись к окнам, казавшимся им настоящими солнцами. Лидия по требованию родителей смыла с себя краску, отклеила ресницы и ногти, надела приличной длины юбку и превратилась в родную сестру огуречной рассады — такую же бледную и тощую. «Летом поживешь на даче, поздоровеешь, — говорили родители. — А то заучилась совсем. Работа на свежем воздухе — вот настоящее лечение». Сами они были крепкие, энергичные, загар не сходил с их деловитых лиц круглый год, такими их действительно сделала постоянная работа на своих десяти (а не шести!) сотках.

Родители были дома, когда у Лидии началась ломка. После исчезновения Антона у нее еще оставалось некоторое количество травки, но она быстро закончилась, а где взять новую, было непонятно. И вдруг ей стало плохо. Ничего подобного она никогда не испытывала. Ей казалось, что ее разбирают по отдельным клеткам и каждую клетку при этом подвергают каким-то мучительным испытаниям. Болело абсолютно все: и мышцы, и кожа, и кости, и глаза, и легкие, и желудок. Болели даже волосы и ногти, которым по науке болеть не полагалось. Лидия лежала на своем диване, не в силах найти такое положение, в котором ей было бы хоть чуть-чуть легче. Ее то бросало в озноб, и она стучала зубами от холода, заворачиваясь в старый махровый халат, то, напротив, становилось жарко и хотелось сбросить с себя всю ненавистную одежду.

Она не могла признаться ни в чем родителям, а они не очень присматривались к ней и, приняв на веру, что она слегка простудилась, с видом скупых рыцарей перекладывали на столе пакетики с семенами, рассуждая о сравнительных достоинствах сортов редиса «северный великан» и «огородный розовый».

Лидия хотела позвонить Кристине, но не решилась. Она была готова пойти на что угодно, — ей нужен был Антон, точнее, не он сам, а что-нибудь из психоделических веществ, которыми он ее угощал и которые сейчас одни могли вернуть Лидию к жизни. Но где его искать? И одна зацепка нашлась — Валерия. Ведь она была в прошлом связана с Антоном, он даже устроил ее в казино, правда, об этом, как и вообще обо всем, что его касалось, он говорил очень неохотно, но ведь именно Валерия привела его тогда в «Асторию». Значит, она может знать, где его найти. Возникал вопрос, где найти Валерию. Лидия уже собралась идти в казино, но вовремя вспомнила о своем собственном звонке Кристине. У Валерии ведь роман с Вадимом Вороновым, значит, через него ее можно будет разыскать. О том, что она ей скажет, Лидия сейчас не задумывалась, главным ей казалось найти Валерию, а уж там можно будет что-нибудь придумать на ходу.

Но телефона Вадима она не знала, а спрашивать Кристину не могла. И тогда только Лидия вспомнила про Гришу Проценко, того смешного провинциала в зеленом пиджаке с золотыми пуговицами, который неуклюже пытался ухаживать за ней и с которым она даже несколько раз куда-то вышла… Он вроде бы даже появлялся и позже, когда Лидия никого, кроме Антона, не видела. Но вот теперь и Гриша понадобился.

Лидия, превозмогая боль во всем теле, сползла с дивана и стала шарить по сумкам и записным книжкам в поисках Гришиного телефона. Должен где-то быть, она наверняка его записывала, но вот где… Наконец нашелся листок, где размашистым мужским почерком было выведено: «Григорий Проценко, тел. 233-02-09». Лидия взяла его в руки и поползла в коридор к телефону.

Она представления не имела о том, сколько сейчас времени, — часы для нее остановились, — и то, что давно перевалило за полночь, было ей совершенно невдомек. Но если бы она даже отдавала себе в этом отчет, ее вряд ли остановило бы такое соображение. Ей нужен был Антон или, вернее, его подношения, о которых Лидия думала, даже про себя не употребляя неприятного слова — наркотики.

Держа листок в левой руке, трясущейся, как у древней старухи, Лидия набрала номер и скоро услышала хриплый от сна и очень сердитый голос:

— Алё!

— Гриша, — сказала Лидия, — привет.

— Лида! — Складывалось ощущение, что он немедленно проснулся, потому что хрипота и сердитость сразу пропали. — Вот не думал, что это ты.

— Гриша, я хотела тебя попросить, ты не можешь мне продиктовать телефон Вадима Воронова? Мне очень нужно до него дозвониться.

— Что-то с Кристинкой? — озабоченно спросил Гриша.

— Ну… — замялась Лидия и, припомнив то, о чем краем уха слышала от девочек из института, сказала: — У нее что-то с бабушкой… Она даже академ собиралась брать по уходу.

— Бедняга, — искренне посочувствовал Гриша. — Вот ведь не везет ей. Я тут ей звонил… — тихо продолжал он. — Она тебе не передавала?

— Нет, мы с ней не виделись, — ответила Лидия. — Ну так, телефон Воронова?

— Да, сейчас. А ты-то как сама?

— Прекрасно, — саркастически усмехнулась Лидия.

— Да, вот телефон, записываешь, двести восемнадцать… Хотя… они ведь живут у Валерии. А ее телефона я не знаю, но ты можешь дозвониться до родителей.

— Он что, к ней переехал?

— Да.

— А чего это?

— Они же поженились. Ты что, не знаешь?

— Да? — В другое время Лидия бы, наверно, воскликнула «Не может быть!» или «Вот это да!», но сейчас ей было безразлично абсолютно все на свете: и если бы Гриша женился на Кристине, если бы сгорел родной Педагогический университет и даже если бы родители решили продать свою дачу в Грузине, и тогда бы Лидия почти бы не удивилась.

— Ну да. Я на свадьбе был, — ответил Гриша. — Все так культурно, в «Невском Паласе». Денег, наверно, уйму потратили, но что ж, не каждый день люди женятся… Только вот Кристинку жалко. Валерия, конечно, видная женщина. Правда, она куда-то не туда Вадима толкает, ну да не мое это дело. Но Кристинку жалко. А ты-то как?

— Ты уже спрашивал, — сухо ответила Лидия. Гриша хотел сказать что-то еще, но Лидия быстро свернула разговор и, повесив трубку, немедленно набрала номер Вадима. У нее совершенно вылетело из головы то, что Вадим теперь живет у Валерии, равно как и то, что в час ночи люди обычно спят.

Поэтому неудивительно, что, вместо того чтобы получить телефон, по которому можно застать Вадима, Лидия выслушала сердитый выговор от Нонны Анатольевны, с которой не была знакома и которая на сообщение о том, что говорит знакомая Валерии, ответила:

— Девушка, звоните в нормальное время. И вообще, я не понимаю, кому среди ночи может понадобиться Валерия. Разве что моему дураку сыну.

Если бы Лидия не была так разозлена отказом, она бы обратила внимание на то, что тон, которым свекровь говорила о своей молодой невестке, был далеко не самым дружелюбным.

Телефон Валерии достать не удалось, а ломка не проходила. Лидии было так плохо, что, взяв с собой весь запас денег, она выскользнула из дому и пошла по направлению к Невскому в надежде, что где-нибудь, хотя она и сама не знала где, она найдет то, что ей требуется.

Известно, что пьяница безошибочно находит в доме бутылку, как бы хитроумно она ни была запрятана, так и Лидию вел непонятный нюх, она приглядывалась к редким прохожим, к улицам, к направлению, куда и откуда шли те или иные люди, и наконец оказалась в районе «Гостиного двора». Было поздно, но Невский никогда не бывает полностью безлюдным, даже ранним утром, и сейчас он был погружен в особую ночную жизнь.

Парами ходили молодые и умеренно молодые красавицы в самых вычурных нарядах, рядом с ними время от времени останавливались машины, они иногда садились в них и уезжали. По углам жались тощие дамы в зимней обуви на босу ногу, с отечными лицами, обычно расцвеченными густыми синяками; иногда для проформы делалась слабая попытка прикрыть синяк надвинутым на лоб вылинявшим платком. Тут же сидели и мужчины им под стать. Но ни тот ни другой сорт публики не представлял для Лидии ровно никакого интереса. Она прошла еще немного и, перейдя на другую сторону, увидела на углу Невского и Садовой двух девушек приблизительно одного возраста с собой. Одеты они были обыкновенно, сидели и курили, и необычным было только их появление на улице в столь поздний час. Однако Лидии хватило беглого взгляда, чтобы определить в них своих товарищей по клубу, — как-то подозрительно блестели их глаза, как будто были сделаны из стекла или хрусталя, отливавшего металлическим блеском при искусственном ночном освещении.

— Закурить не будет? — спросила Лидия, подходя. Им также было достаточно одного взгляда, чтобы определить свою, к тому же терпящую бедствие, — им было знакомо то состояние, когда лицо от сдерживаемой боли превращается в подобие восточной маски и только беспокойно бегающие глаза выдают состояние лихорадочного поиска.

— Садись, сестренка, — сказала одна и улыбнулась, обнаружив отсутствие двух передних зубов. — На, потяни. — И с этими словами она вынула из беззубого рта беломорный окурок, обкусив и сплюнув кончик, и подала Лидии.

Та затянулась, затем еще раз и только после этого присела рядом с подругами. Как ни странно, боль стала медленно уходить, она еще не исчезла окончательно, но уменьшилась настолько, что Лидии показалось, что она испытывает почти неземное блаженство.

— Нирвана, — только и сказала она.

Затем она отдала беломорину второй особе, у которой зубы были в целости, и закрыла глаза.

— Ну что, Нирвана? — услышала она рядом с собой. — Полегчало?

Лидия беззвучно кивнула головой.

— Еще одну на круг? — спросила зубастая у беззубой.

— Давай.

Они сидели и молча курили. Лидия снова открыла глаза, и ей показалось, что все вокруг изменилось. Не было грязного Невского, где бредут тетки в зимней обуви на босу ногу, обдуваемые ветром, который гонит на них тучи пыли, обрывки бумаги и растоптанные окурки. Вместо него появился нарядный ночной Невский, где вдоль прекрасных фасадов гуляют хорошо одетые люди.

— Ты можешь бензин достать? — спросила у нее беззубая.

— Бензин? — переспросила Лидия.

— Ага. Только не этилированный. А так у меня есть все для «кислоты».

Сговорились быстро. Задача Лидии состояла в том, чтобы найти автомобилиста и попросить у него баночку бензина. Он был необходим для приготовления «кислоты», а конкретно — для выкачивания эфедрина из эфедринсодержащих лекарств.

— У Китти есть лаборатория, — сказала беззубая, указывая на свою зубастую товарку. Саму беззубую, как выяснилось, звали Мистическая.

Лидия кивнула. Все, о чем вполголоса беседовали подруги, было не очень понятно и незнакомо. И поэтому они показались ей высшими существами, сестрами-алхимиками, которые возвращают людей к жизни, как недавно вернули Лидию.

К подругам никто не подходил, не поступало никаких сомнительных предложений, видимо, желающие познакомиться издали угадывали, что эти трое сидят здесь вовсе не по их душу. Просто кайфуют при свете ночных фонарей. Наконец Мистическая нехотя и встала. Ее как будто слегка пошатывало, но в целом она держалась хорошо.

— Ну хватит, пошли. Нирвана, — обратилась она к Лидии, — значит, за тобой бензин.

— Прямо сейчас? — изумилась Лидия.

— А когда? Конечно сейчас. Днем-то мы и сами достанем.

— Любишь кататься — готовь сани летом, — сказала Китти, и подруги затряслись от беззвучного смеха.

Китти жила тут же, на Садовой, — в огромной коммунальной квартире, широкий коридор которой тянулся на много метров, затем заворачивал за угол и там терялся в ночной мгле. У входной двери его освещала тусклая желтая лампочка, одиноко примостившаяся где-то под пятиметровым потолком. Комната Китти оказалась второй слева и представляла собой узкую кишку, высота которой была намного больше ширины. В комнате было чисто и убрано, но очень убого. Стоял протертый и лоснящийся диван с ободранными ручками, круглый стол на ножке, покрытый куском красного ситца, какой раньше широко использовался в учреждениях при подготовке к советским праздникам. Окно закрывала занавеска, сшитая из того же алого ситца, но с нарисованными на нем лиловыми разводами. Стены были увешаны картинами, рисунками, листками со стихами, газетными вырезками и тому подобной наглядной агитацией.

Лидия не без любопытства оглянулась, разыскивая взглядом ту самую лабораторию, где готовилась «кислота». Однако, когда Мистическая указала на нее, Лидия была даже разочарована. Ничего особенного — эмалированная кастрюля, какие-то мелкие пузырьки, спиртовка.

— Нирвана, — позвала ее Китти. — Вот тебе банка, иди за бензином. В звонок не звони, постучи, мы услышим, а другим никому открывать не. будем. Ну их!

— Точно. Ну их! — подтвердила Мистическая. Лидия, прихватив банку с крышкой из-под импортных овощных консервов, робко вышла на улицу. Наступило уже раннее утро, и Садовая подернулась беловатой дымкой тумана. Никаких идей относительно того, где можно найти доброго водителя, который любезно согласится откачать бензину из бензобака, у Лидии не было. Вернее, было твердое убеждение, что найти такого просто невозможно. Но не выполнить задание было нельзя. Потому что Лидия предчувствовала, что пройдет еще некоторое время и снова начнется та же невыносимая боль. И если сейчас она достанет бензин, то потом будет порция спасительной «кислоты».

Лидия повернула к цирку. Улицы в еще неясном утреннем свете были совершенно пустынными. Разъехались кто куда разодетые ночные красавицы, расползлись тетки с синяками и их небритые приятели, не видно было припозднившихся гуляк, и даже самые одержимые собачники либо ушли домой, либо еще не выходили. Общественный транспорт только-только продирал глаза в депо, таксисты и не думали вставать, не говоря уже о частниках, а Лидия упорно шла с намерением добыть бензин.

Но, по-видимому, когда нечто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО очень необходимо, оно случается, каким бы ничтожно малым ни казался шанс. И Лидия, перейдя по мостику на противоположный берег Фонтанки, внезапно услышала прекраснейшие из звуков, — где-то неподалеку заводили мотор, который кашлял и плевался, но после нескольких судорог неотвратимо глох. Лидия направилась под арку, туда, откуда слышался механический кашель.

Действительно, во дворе стояла желтая «копейка» и отчаянно сопротивлялась попыткам ее завести. Как раз когда в подворотне появилась Лидия с банкой, владелец злополучного «жигуленка» в озлоблении вылез из салона и рывком поднял вверх крышку капота.

— Молодой человек, — сказала Лидия. Лысоватый дядька удивленно оглянулся, не ожидая к себе такого обращения, да еще в столь ранний час.

— Не одолжите бензинчику?

— Щас, — ответил мужчина и склонился над мотором. Затем он открыл багажник и стал вынимать коробку с инструментами.

Лидия заглянула через плечо и увидела, что, помимо всяких автомобильных причиндалов, в багажнике лежала аккуратная синяя канистра. Владелец «копейки» взял запасные свечи и соответствующий ключ и, недовольно ворча, снова склонился над мотором. Лидия же, не долго думая, дотянулась до канистры, вынула ее, открыла, отлила полбанки бензина, закрыла канистру и поставила ее на место. Затем аккуратно закрыла банку крышкой.

Она обошла машину и снова заглянула водителю через плечо.

— Не мешай, — сердито бросил он.

— Не буду, — примирительно ответила Лидия. — Желаю завестись.

— Твоими бы устами… — проворчал лысый. Выходя из подворотни, Лидия услышала, как мотор снова чавкнул, рявкнул и наконец заработал спокойно и мерно, как и подобает мотору. Лидия шла и улыбалась. Все было хорошо, просто замечательно, — настолько, что она даже ни разу не вспомнила об исчезнувшем Антоне.

Гудбай, Америка!

Как ни странно, первой о пропаже Лидии узнала Кристина, — именно ей, старой подруге, и позвонили родители. Но Кристина решительно ничего не могла сказать. Она не встречалась с Лидией с того самого дня, когда встретила у нее в доме Антона, и, по правде говоря, не очень хотела ее видеть. Ее примиряло с бывшей подругой только то, что Лидия в самый ответственный момент крикнула: «Там внизу какая-то тень» — и тем самым спасла ее. Она подозревала, что пропажа Лидии связана с Антоном, но это были только предположения. На вопрос Лидиной мамы, кто такой Антон и где его найти, она не смогла ответить. Этого Кристина не знала и не хотела знать.

Родители обращались в милицию, в больницы и морги, но безрезультатно. А когда через несколько дней им позвонил мужской голос и спросил Лиду, мама тут же набросилась на него:

— Вы Антон?

— Нет, — сказали в трубке. — Я Григорий. Хочу договорить с Лидой.

— Нету ее, пропала она! — в сердцах крикнула мать. — Это все вы ее довели, ваша компания!

— Ну не моя! — возмутился Гриша.

— Все вы так говорите!

— Так что с Лидой? — забеспокоился Гриша.

— Говорят тебе, пропала! В воскресенье вечером или ночью ушла и не вернулась! — Мать расплакалась. — И где ее искать, не знаем. Если бы жива была, наверно, уж позвонила бы домой! Я не знаю, что и думать! Уж все больницы обзвонила, в милиции телефон обрываю. И ничего.

— Она ушла одна?

— Кто ж ее знает? Из дома одна вышла.

— А в чем была одета?

Лидина мама, которая уже не раз отвечала на этот вопрос, без запинки повторила:

— Джинсовая куртка, юбка черная, на ногах кроссовки. Волосы коротко стриженные.

— Ну да! — удивился Гриша. — Она что, обстриглась? Жалко. Такие волосы были красивые.

— Значит, вы давно ее не видели, — сказала мать. — Она уж месяц как подстриглась, даже больше. Мне тоже не нравилось. Я так и думала, что не доведет ее эта новая мода до добра. И еще этот подонок, как его… Антон.

— Все ясно, — коротко сказал Гриша и положил трубку.

Григорий не любил долго рассуждать, он был спортсменом, тем более теннисистом, возможно не таким успешным, как Воронов, но, во всяком случае, не из самых последних. По крайней мере, теннис его кормил, особенно в последнее время, когда зажиточные люди стали понимать, что следует заботиться о своем здоровье. Теперь Гриша играл в спаррингах с особо спортивными из бизнесменов и членов их семей, кому надоело сражаться с такими же «чайниками», как они сами, и хотелось настоящих теннисных боев.

Итак, Гриша был спортсменом, а спортсмен не будет подолгу предаваться размышлениям, — в доли секунды он должен оценить обстановку, принять единственно правильное решение, сделать точное уверенное движение — и победа!

Так он действовал и сейчас. Он не стал беспокоить морги и милицию, сообразив, что заявление о пропаже человека у него попросту не примут, как не приняли его у Лидиных родителей. Вот пройдет месяц-другой, тогда пожалуйста.

Гриша попытался было взяться за розыски сам: бродил по дворам, присматриваясь к развеселым компаниям, примостившимся на сломанных лавочках, заглядывал в подвалы и подворотни. Но разве весь Питер обойдешь!

Очень скоро он понял, что, если действительно хочет найти Лидию, надо действовать иначе. Ему одному с этим справиться было не по плечу. Тут-то и вспомнилось, что Лида не раз упоминала о том, что какая-то родственница ее соседей по лестничной площадке работает в милиции.

Зацепка была слабенькая, но ничего другого не оставалось. Гриша пришел к соседям, которые сначала и разговаривать не желали неизвестно с кем (кто его знает, может, жулик или, хуже того, квартирный вор), но из объяснений Гриши поняли, что он действительно знает Паршиных. Они, разумеется, слышали, что молодая соседка пропала, но им и в голову не могло прийти самим предпринимать какие-то действия.

Правда, давать телефон Наташи они все-таки не решились, мало ли что… Да она сама обещала в гости приехать. «Завтра она будет, тогда и поговорите».

Наташа спешила к тетке с тортом в руках. Раньше она всегда побаивалась проходить темный двор-колодец и, внутренне холодея, пробегала его бегом, каждый раз задаваясь вопросом, как же это тетя Валя ходит здесь всю жизнь. Каково идти здесь темным осенним вечером?

Как ни странно, сегодня Наташа уже не ощущала прежнего страха. Опаска осталась, но не было жути, которая подкатывала под горло и заставляла сердце биться, как испуганная птица в клетке.

Она уже была готова юркнуть в парадное (исторически, разумеется, никакое не парадное, а как раз черный ход), как вдруг ее окликнули:

— Извините, пожалуйста!

В прежние времена Наташа бросилась бы вверх по лестнице с такой прытью, что побила бы все мировые рекорды, ей и сейчас стало немного не по себе. Но и только-то.

Она сохранила самообладание настолько, что успела заметить, что голос хоть и мужской, но вовсе не хамский. Однако останавливаться не собиралась. Наташа никогда не знакомилась на улице и не верила, что из таких знакомств может выйти что-нибудь путное.

Однако мужчина не отставал и, к ужасу Наташи, зашел за ней в подъезд.

— Вы Наташа Поросёнкова? — очень вежливо спросил он, как будто почувствовал ее страх. — Я знаю, что вы работаете в милиции…

Как ни странно, упоминание о милиции подействовало на Наташу успокаивающе. Она вдруг совершенно перестала бояться и даже вспомнила, что тетя Валя говорила ей о том, что кто-то, кажется сосед, хотел с ней поговорить.

Наташа остановилась и повернулась к говорившему лицом. Перед ней оказался довольно обыкновенный с виду парень в джинсовой куртке. В нем не было ничего особенного, если не считать беспокойства в глазах.

«Это никакая не милиция, молодой человек!» — хотелось сказать Наташе, но она сдержалась, а только заметила:

— Я вас слушаю. Только я ПорОсенкова.

— Хорошо, — с готовностью кивнул парень. — Я вчера с вашей тетей разговаривал. Дело в том, что одна девушка пропала. Она соседка вашей тети, живет в соседней квартире. Я просто не знаю, что делать. — В глазах парня отразилось отчаяние. — В милиции заявление брать не хотят, говорят — погуляет и сама вернется.

— Ну так, может, и вернется, — кивнула Наташа, все это время пытавшаяся вспомнить, о какой соседке говорит парень.

— А если не вернется?! — в сердцах крикнул Гриша (а это был он). — Да что же вы за люди! Да ведь каждый час дорог! Ведь где она, с кем? Вам хорошо, ваших родственников никто на иглу не сажал! Вы чистенькие. Вам такие, как Антон, ублюдок этот, на пути не попадались! Ваша хата с краю! А мне, скажите, мне теперь что делать?!

— Антон… — пробормотала Наташа и запинаясь спросила: — Она… эта девушка, которая пропала, ваша сестра?

— Нет, — тихо ответил Гриша. — Не сестра. Она… моя девушка. Можете считать, что она мне никто. Так мне уже и в милиции сказали.

— Знаете… — Наташа вдруг почувствовала, что не может повернуться и уйти. Слишком живо было воспоминание о встрече с Антоном. Хотя, может быть, это и не тот. Но ублюдок, это точно. Может ли «Эгида» найти девушку? Конечно, может. Она твердо верила во всемогущество своей конторы. — Знаете что, — сказала она Грише, — нужно только обязательно составить словесный портрет, описать поточнее, во что она была одета. Хорошо бы и фотографию, только одну из последних.

— Это можно, — кивнул Гриша. — У меня с собой.

И он полез в карман за записной книжкой, в которой действительно с некоторых пор хранил портрет Лидии.

— Она, правда, очень изменилась за последний месяц, похудела — страх, — бормотал он, протягивая Наташе маленькую фотографию 3х4. — Может быть, у родителей найдется побольше…

— Хорошо, давайте зайдем к ее родителям, и вы мне заодно дадите ее словесный портрет.

— А как вы думаете, шансы есть? — спросил Гриша.

— Сто процентов! — уверенно заявила Наташа. — Я ведь работаю не в милиции!

* * *

— Вы не знаете, кто у нас занимается розыском пропавших людей?

Аллочка с удивлением посмотрела на Наташу и недоуменно пожала плечами.

— Это вообще-то не профиль «Эгиды-плюс», — холодно заметила Аллочка и отвернулась к дисплею.

— Ну а все-таки, — настойчиво продолжала Наташа. — Просто у нас соседка пропала.

— Когда, — спросила Аллочка, не отрываясь от компьютера.

— Четыре дня назад. Родители точно не знают, потому что они были на даче.

— Четыре дня! — хмыкнула секретарша. — Подумаешь! Погуляет и придет!

— Вот то же самое им сказали и в милиции.

— И правильно сказали.

— О чем спор, девушки? — Перед ними вырос Кефирыч, как будто внезапно материализовался из воздуха.

— Да вот у Наташи соседка загуляла, и она предлагает, чтобы «Эгида» привела ее домой и пристыдила.

— Загуляла? Дело хорошее. Погоды-то какие стоят — заглядение!

Аллочка только плечами пожала, услышав очередную, как она выражалась, «вульгарщину».

— Да все вовсе не так! — воскликнула Наташа. — Ее один гнусный тип на иглу посадил, и она ушла в совершенно невменяемом состоянии. Она погибнуть может!

— А что же родители в милицию не пойдут? — посерьезнел Фаульгабер.

— Ходили, — объяснила Наташа, — на у них заявление не берут.

— Дело обычное, — почесал рыжую голову Фаульгабер. — Не любят ребята загружать себя.

— Но мы-то можем ее найти.

«“Мы”! — подумала Аллочка и недовольно усмехнулась. — Смотри-ка ты, работает без году неделю, и уже “мы”».

Семен Никифорович, однако, не обратил на это коварное местоимение никакого внимания:

— Мы-то можем. Но это должно начальство решать. У нас, дорогуша моя, дисциплина.

Это Наташа хорошо понимала, а потому, когда появился Плещеев, она немедленно отправилась, к нему в кабинет. Ей было одновременно жаль и заблудшую девчонку, и этого парня с глазами, полными отчаяния.

— Понимаете, Сергей Петрович, — уговаривала Наташа, — этот мерзавец специально посадил на иглу. Надо спасать девчонку.

Наташа, сама того не замечая, заговорила словами Гриши Проценко.

— Это ваша родственница? — Плещеев никак не мог понять, кем приходится Наташе эта непутевая душа.

— Да Антон же! Возможно, тот самый!

— Чеботаревич? — переспросил Плещеев.

— Ну да!

Это сразу меняло дело.

Мало того, что помочь вытащить из трясины живую душу — само по себе благородное дело, тут еще примешивался профессиональный интерес: она могла дать ценные показания. А Антон Чеботаревич интересовал «Эгиду» все больше и больше.

— Найдем вашу девчонку, не беспокойтесь, только надо бы словесный портрет, неплохо фотографию…

— Да у меня все готово! — воскликнула Наташа.

* * *

В Петербурге немало подобных мест, некоторые, кажется, растянулись на целые кварталы, но злачное место номер один — это, без всякого сомнения, Московский вокзал. Ничто не может соперничать с ним, ни Балтийский, ни тем более Витебский, где до сих пор можно увидеть панно «Первый проезд Императора Николая I по Царскосельской ж.д. 1837 г.». Вокзал, откуда отходит «Красная стрела», — статья особая, даже выражение такое имеется: дама с Московского вокзала. Сюда-то в первую очередь и направился Саша Лоскутков, вооружившись увеличенной фотографией пропавшей Лидии Паршиной. В тот день со времени исчезновения девушки прошла неделя.

Но Сашу привлекал не благообразный центральный зал, где Петр Первый сменил дедушку Ленина, чей двойник по сию пору благоденствует в Москве на Ленинградском вокзале, не очень интересовался он и перронами, где двигались пассажиры, носильщики и проводники. Лоскутков сразу направился в правое (если смотреть от Москвы) крыло вокзала, — вонючий зал ожидания, помещение касс и примыкающая к ним территория. Здесь по своим собственным законам жили самые низы общества. Грязные, оборванные, устрашающе вонючие бомжи в фантастических лохмотьях демонстрировали удивительную стойкость человеческого организма и его способность привыкать ко всему, поскольку, вопреки всем знаниям, накопленным мировой медициной, были еще живы, кое-как передвигались, а некоторые были даже способны к продолжению человеческого рода, — откровенный пример этой способности являла некая пара, устроившаяся в углу.

Саша ходил по залам между рядами ломаных стульев. заглянул под лестницы, вышел на улицу, прошел между ларьками и вдруг услышал пение:

Гудбай, Америка, о!

Где я не буду никогда!

Услышу ли песню,

Которую запомню навсегда?

Пел тонкий девичий голос. При его звуке Саша насторожился и прислушался.

— Не, ты давай что-нибудь русское, сыты этой Америкой по горло! Ну ее в задницу! — раздались хриплые пьяные голоса. — Давай чего-нибудь нашенское!

Тонкий голос снова завел:

Кружевом камень будь

И паутиной стань,

Неба седую грудь

Тонкой иголкой рань.

Слушатели что-то бормотали, кто-то матерился, кто-то с хрустом жевал, кто-то пытался подвывать. А Саша Лоскутков бросился туда, откуда доносился голос, вытаскивая на ходу фотографию. И остановился как вкопанный. Перед ним сидела девушка — тощая, грязная, завернутая во что-то бесформенное, совершенно не совпадающее со списком того, в чем она неделю назад ушла из дома. Сложив на коленях руки, она пела:

Будет и мой черед.

Чую размах крыла.

Да, но куда уйдет

Мысли живой стрела?

Саша взглянул на фотографию. Было трудно, почти невозможно узнать эту полубезумную певицу с ввалившимися щеками в округлом и румяном девичьем лице, смотревшем на него с фото. И все же черты сходства определенно были.

— Лидия! — Саше пришлось крикнуть, чтобы она услышала.

Пение оборвалось.

— Ну я Лидия, и дальше что? — вяло поинтересовалась она.

— Испортил песню, дурак, — пробормотал бородатый человек, больше всего похожий на волосатого Адриана Евтихиева из учебника биологии, возможно, впрочем, это сходство было не случайным и он приходился потомком знаменитому русскому крестьянину.

Саша отошел в сторону и набрал номер телефона.

— Нашел я ее, Сергей Петрович, — сказал он. — На Московском вокзале. Сидит песни поет. Что теперь с ней делать?

— Доставь ее в медпункт, что ли, — распорядился Плещеев.

— Лида! — снова крикнул Саша и, расталкивая бомжей, пробрался к стене, где на расстеленном на полу грязном пальто сидела Лидия. Одета она была уже не так, как описывали родители, — вместо джинсовой куртки на ней был немыслимо грязный старый свитер, а поверх наброшен рваный болоньевый плащ, который был ей велик на три размера. Лицо казалось серым от размазанной грязи, волосы торчали во все стороны. На миг Лоскутков снова засомневался, она ли это. Но это, конечно, была она.

Лидия смотрела на него широко раскрытыми глазами, но не сопротивлялась. Она едва воспринимала окружающую действительность.

— Не хочу отсюда уходить, — бормотала она.

— А что ты будешь здесь делать?

— Пою, — равнодушно ответила Лидия. — Я пою народу. Потому что это… — она обвела рукой расположившихся неподалеку бомжей, — это и есть народ, которого вы, — она внезапно перешла на крик, — ВЫ, чистая интеллигенция, не знаете и знать не хотите! А народ, вот он! И я пою для него!

— Лида, пойдем, — пытался уговаривать Саша.

— Я никуда не пойду! — закричала Лидия. — Мой дом здесь! Да-да, здесь! — Она вдруг разрыдалась, рыдания становились конвульсивными, и вдруг Лоскутков понял, что у нее начался припадок — настоящий, не поддельный. Она корчилась на грязном полу, извиваясь, как от острой боли.

Саша схватил ее, стараясь удержать, чтобы она не билась головой о цемент пода.

— Врача, — сказал он, озираясь в поисках, кого бы попросить сходить за врачом, ведь на вокзале обязательно должен быть медкабинет. Но вокруг он видел только безмятежно-тупые лица бомжей, которые к жизни и смерти относились в высшей степени безразлично.

Оставить Лидию Саша не мог. В конце концов он не долго думая сгреб ее в охапку и, распихивая ногами ее недавних слушателей, понес в направлении, которое указывала стрелка с красным крестом.

— Так. — Дежурный врач брезгливо поморщился. — Нет, нет, на диван ее не надо. Опустите лучше на пол. Она что, ваша знакомая?

В этот момент дверь распахнулась и в медпункт влетел Гриша Проценко.

— Лида! Лида! — Он опустился на колени перед почти бездыханным телом, посмотрел на Сашу Лоскуткова и сказал: — Спасибо.

— Спасибо потом говорить будете, — проворчал врач. — Давно она пропала?

— Да. Неделя уже, как ушла из дому. Лидия затихла и лежала без движения, как будто спала. Врач наклонился над ней и приподнял веки, затем взял за запястье, чтобы пощупать пульс. От его внимания не укрылись порезы на руках.

— Ну что сказать? Отравление наркотическими веществами, причем в острой форме. Утешительного мало. Так ведь и умирают от передозировки. Надо госпитализировать. Как ее зовут?

— Паршина Лидия, двадцать один год.

Врач сделал ей укол и вызвал медтранспорт.

— Ну, в общем, ей повезло, вашей Паршиной, — сказал он, кладя трубку. — Неизвестно еще, что с ней было бы через пару дней. Еще приступ, кома, и пришлось бы увозить ее бренные останки. Это у нас тут не редкость.

— Но деньги-то откуда на наркотики? — воскликнул Гриша.

— Да они же сами варят эти дикие смеси. А через два-три года все, конец. Сначала волосы вылезут, зубы… Да через год вы бы ее не узнали, а через три считали бы, что перед вами бабка пятидесятилетняя.

Когда приехал медтранспорт, Гриша вместе с Лоскутковым поехали сопровождать Лидию, а врач сказал им на прощание:

— Сейчас ее поставят на ноги, но главное — потом. Помните: очень мало кто из наркоманов излечивается от своей зависимости по-настоящему и навсегда.

Гриша сидел рядом с Лидией и смотрел на ее бледное лицо, которое теперь, когда с него пропала нервическая гримаса, стало спокойным, даже безмятежным. О чем он думал, неизвестно, вряд ли он давал себе какие-то высокие обещания или произносил про себя прочувствованные монологи. Гриша был парень простой и мыслил простыми словами. Но когда в приемном покое сестра спросила его: «Вы ей кем приходитесь?» — он ответил не задумываясь: «Другом».

Лидию, которая начала приходить в себя, куда-то увели, а потом нянечка передала ему вонючий ком — это была ее одежда. Выйдя из больницы, Гриша выбросил ее в ближайший контейнер для мусора.

— Спасибо, — еще раз сказал он Саше Лоскуткову.

Лоскутков улыбнулся:

— Не за что. Хорошо, что мы успели вовремя. Да, и кстати. Зайдите как-нибудь к нам и расскажите все, что вам известно об Антоне Чеботаревиче.

Июнь

Июнь был прохладным, как обычно и бывает в северной столице, и петербуржцы, в отличие от привыкших к летней жаре москвичей, не спешат убрать на хранение плащи и куртки, эти предметы верхней одежды в Петербурге вообще не убирают, равно как и не выходят из дому без зонтика, даже если на улице жарит солнце.

Так что июнь, как всегда, выдался прохладный, и тополя зацвели уже в самых последних числах. Теперь весь город был засыпан сугробами тополиного пуха, и важные голуби расхаживали по нему, как по перине.

Когда бабушка начала покашливать, Кристина решила, что во всем виноват этот пух. Она тщательно закрыла окна, пропылесосила все углы, протерла пол сырой тряпкой. И, как ей показалось, это помогло, — вечером Антонина Станиславовна больше не кашляла. Однако на следующий день кашель снова повторился. Кристина позвонила матери.

— Господи, подумаешь, кашель, — сказала Ванда. — Сильный?

— Да нет вроде бы.

— Ну простудилась слегка, наверно. Ты же все время держишь открытой форточку. Поставь ей горчичники или… — Она задумалась. — Или дай ей микстуру от кашля.

Вечером Кристина ставила бабушке горчичники. Антонина Станиславовна смотрела на нее грустными глазами, как будто хотела сказать: все эти старания ни к чему не приведут.

— Бабуля, надо лечиться, — говорила Кристина, закрывая горчичники газетой, а потом полотенцем. — Ты еще встанешь и бегать будешь. Вот увидишь, честное слово.

Бабушка вздохнула, как будто безуспешно пыталась пошевелиться, и вдруг уголки ее губ дрогнули.

— Бабушка! — радостно воскликнула Кристина. — Бабушка! Ты можешь, ты смогла… Ну еще раз попробуй.

Антонина Станиславовна снова вздохнула и шевельнула губами.

— Ура! — закричала Кристина. — Теперь ты поправишься, бабуля, дорогая! Ты у меня молодец.

Бабушкины руки были вытянули вдоль одеяла, и пальцы правой руки вдруг слабо задвигались. Левая рука, правда, продолжала безжизненно лежать, но все равно то, что стала возвращаться чувствительность к правой половине, было гигантским прогрессом,

Кристина снова бросилась звонить матери.

— Ну вот видишь, — сказала та. — Может быть, горчичники помогли, кто знает.

И действительно, с этого дня Антонина Станиславовна стала поправляться. Правда, это происходило очень медленно, но с каждым днем она начинала все лучше управлять — пока лишь только правой половиной тела, но уже это вселяло самые радужные надежды. И настроение у Кристины стало лучше, теперь она старалась вообще не вспоминать ни Вадима, ни Лидию, ни тем более Антона. Главное — чтобы бабушка была здорова. Иногда она мечтала о том, как хорошо было бы уехать куда-нибудь, чтобы оставить все плохое в прошлом. Но эти мечты были пока несбыточными, и Кристина старалась просто вытеснить всякое воспоминание о людях, которые ее предали.

В понедельник, как всегда, пришла врачиха из поликлиники.

— Ну что ж, молодцом… — сказала она, увидев бабушкины подвиги, и немедленно удалилась.

Теперь ухаживать за бабушкой стало легче, потому что она хоть как-то уже могла помочь Кристине, когда та ее переворачивала и кормила. А когда внучка читала ей газету, внимательно слушала, выражая свое удивление или негодование происходящими событиями слабым шевелением губ. Но даже такое общение радовало Кристину, потому что это было лучше, чем ничего.

И даже деловая и, как всегда, не имеющая ни одной свободной минуты Ванда прибежала посмотреть на это чудо.

У Кристины как будто гора упала с плеч. Уход за стариком, конечно, труднее, чем за младенцем, но главное в том, что он неизмеримо тяжелее морально. Сколько бы бессонных бдений, усталости и переживаний ни стоил ребенок — он растет, с каждым днем изменяется, он постепенно превращается в человека. Труд, затраченный на него, кажется осмысленным. Гораздо тяжелее ухаживать за стариком, особенно когда впереди не видно никакого просвета, когда с течением времени положение не становится ни хуже и ни лучше, и постепенно начинает казаться, что так будет длиться вечно, год за годом. Но если дело идет на поправку, настроение сразу меняется.

Читать бабушка еще не могла, но смотрела телевизор, и Кристина жалела, что у них всего лишь старенький «Рекорд», а не какой-нибудь современный «Голд-стар» с дистанционным управлением, потому что бабушкина правая рука стала слушаться ее настолько, что она, безусловно, смогла бы им пользоваться.

— Вот накоплю денег, — говорила Кристина, — обязательно куплю тебе новый телевизор. Представляешь себе, ты лежишь, то есть сидишь в кресле, нажала на кнопку — и переключай с одной программы на другую.

Бабушка в ответ только улыбалась и гладила внучку по руке. Говорить она еще почти не могла.

В один из этих дней Кристина вдруг увидела в газете фотографию. Это был ОН. Подпись гласила: «Петербуржец Вадим Воронов вышел в финал на турнире в Москве». Настроение сразу же испортилось. Но больше всего Кристина досадовала на саму себя.

Схватка века

Дела у Вадима действительно шли в гору. В королевской игре, в теннисе, он становился настоящим виртуозом. Теперь Ник-Саныч говорил о предстоящей поездке в Рим на Большой Шлем без всяких «если» и «может быть». Это было дело решенное. Тренер не знал, что в Москве Вадим, стремившийся победить любой ценой, разумеется, не жалел плеча и оно снова стало ныть.

Популярный спортсмен, любимец публики, интересовал не только болельщиков и любителей спорта. С некоторых пор Валерии начали упорно названивать Жора Лисовский и Валентин Эдуардович, устроители фонда ЗДР.

Когда Валерия в первый раз упомянула о фонде «Здоровье России», Вадим не обратил на это никакого внимания. Он ни на миг не мог подумать, что жена всерьез относится к предложению своего бывшего шефа. Ведь очевидно же, что в чем, в чем, а в финансовых делах, банках и акционерных обществах Вадим совершенно не разбирался. Он не знал, как они работают, но подозревал, что разобраться в этом не так просто, и не имел ни малейшего желания заниматься этим.

Однако Валерия не сдавалась. Накануне позвонил Валентин Эдуардович и сказал, что Вадим становится в спортивной жизни Петербурга весьма заметной фигурой. А его фонду непременно нужен был для создания хорошей мины подающий надежды молодой спортсмен, любимец публики. Конечно, у него на примете были и другие знаменитости, но к Вадиму Воронову имелась тропинка — через жену.

Валерия уже успела неплохо узнать мужа, а потому для разговора постаралась выбрать подходящее время. И вот однажды вечером, увидев, что Вадим, откинувшись на спинку бархатного кресла из модного итальянского гарнитура «Венецианка», потягивает кофе с коньяком, она, присев рядом с ним на широкий удобный подлокотник, погладила его по руке и сказала:

— Ты знаешь, Эдуардыч сегодня опять звонил.

— Все не может оправиться от потери самого лучшего крупье?

— Представь себе, ему нужна не я, а ты. Помнишь, я тебе говорила о том, что он придумал ЗДР?

— Какое еще ЗДР? — удивился Вадим, успевший начисто забыть о начинаниях Эдуардыча.

— Ну он же говорил об этом на нашей свадьбе

— Да-да, что-то такое было.

— Ну, и что ты решил?

— А надо что-то решать?

— Он же приглашает тебя чуть ли не в совет директоров!

— О чем ты говоришь! Ну какой из меня директор или кто там ему нужен.

— Ему нужен ты.

— Лера, прошу тебя, перестань. Не будем больше об этом.

Чтобы закончить неприятный разговор, Вадим протянул руку, взял в руки пульт дистанционного управления и прошелся по программам, пока не остановился на пятом канале, где показывали клипы.

Валерия недовольно поднялась с подлокотника, но ничего не сказала. Она прекрасно понимала, что, если начнет сейчас настаивать, Вадим упрется, выйдет скандал и вернуться к этой теме позже будет значительно труднее. Поэтому она решила пока оставить все как есть, но только пока… В любом случае она не собиралась упускать из рук те четыреста-пятьсот долларов в месяц, о которых говорил ей Эдуардыч.

Валерия снова оглядела свое отражение в зеркале. Кофточка удивительно шла ей. Она казалась скромной — светло-серая, с неброской ручной вышивкой, но был в ней настоящий шик, и она разительно отличалась от турецко-китайского ширпотреба, которым челночники завалили все рынки города. И неудивительно, ведь стоила-то она в десять раз дороже. В десять — по меньшей мере.

— Тебе нравится? — спросила Валерия мужа.

— Ты мне нравишься всегда.

— Не злишься, что я столько потратила?

— Для тебя мне ничего не жалко. И мы ведь с тобой богатые…

— Ну это как сказать… — покачала головой Валерия. — Кстати, тебе уже заплатили за второе место?

— Пока нет, — ответил Вадим. — Но заплатят, не беспокойся.

— В рублях, конечно, — усмехнулась Валерия.

— Официально у нас всегда платят в рублях, — ответил Вадим.

— Вот видишь! — рассердилась Валерия, и у нее на щеках появились красные пятна. — Тебе их выдадут, когда они превратятся в ничто! А пока небось крутят твои денежки, едали в банк на срочный депозит или в МММ. Вот получат свой куш, тогда и о тебе вспомнят.

— Кто крутит-то? — холодно спросил Вадим, он старался не показать, что разговор его задевает.

— Откуда я знаю кто. Да хоть твой тренер.

— Давай прекратим этот разговор, — мрачно проворчал Вадим.

— Давай, — согласилась Валерия. — Не хочешь идти в ЗДР к Эдуардычу, не ходи. Я ведь не настаиваю. Кстати, он готов меня взять обратно.

— То есть как это — взять обратно? — не понял Вадим.

— Обратно в казино, — спокойно пояснила Валерия, поправляя перед зеркалом волосы. — Даже обещал накинуть до трехсот баксов.

— Я тебя не пущу в казино. — Вадим сжал зубы, на скулах заходили желваки. — По-моему, мы уже когда-то договорились. — Он встал за спиной Валерии и смотрел в глаза ее зеркальному отражению.

— Разумеется, я помню, — сказала она, обращаясь также к его отражению. — Но что мы будем делать, когда у нас кончатся деньги?

— Еще не кончились.

— Но это когда-нибудь случится… И довольно скоро.

Вадим отвернулся от жены и стал медленно ходить по комнате, заложив руки в карманы. Он и сам понимал, что бешеный выигрыш тает на глазах. Хотя вокруг появляется много красивых вещей, итальянская мебель, посуда, одежда, украшения… Но рано или поздно, и, пожалуй, действительно довольно скоро, деньги растают. И что тогда? Деньги от Спорткомитета? Раньше Вадиму их хватало, и он считал себя вполне обеспеченным, но теперь двести долларов уходит на одну лишь квартиру. А жена-красавица также стоит дорого.

Был, конечно, расчет на выигрыш на каком-нибудь особо престижном турнире, но вот плечо… Вадим никому не говорил об этом, даже Ник-Санычу, не ходил и к врачам, он и сам знал, что ему сейчас нужно. Покой. А где его взять этот покой, когда нужны деньги… Значит, надо играть…

«А если рука совсем откажет?» — метнулась неприятная мысль. Она временами появлялась. Вадим гнал ее от себя, но она с невероятным упорством возвращалась вновь и вновь: «А если я выйду из строя на полгода? На год? Что тогда?» Об этом можно было не спрашивать — будет катастрофа, финансовая яма.

Вот тогда придется искать работу, идти на поклон к этому Эдуардычу. Однако здравый смысл предательски нашептывал, что тогда он уже будет не нужен фонду «Здоровье России», потому что приглашение не повторят, если он окажется неудачником в спорте. «Или стоит согласиться?» — думал Вадим.

Вслух он ничего не сказал, а, чтобы скрыть свои колебания, отправился на кухню; Вид грязной посуды, которая настоящей горой возвышалась над раковиной, внезапно привел его в ярость. У них дома такого не бывало НИКОГДА. Он с раздражением рассматривал тефлоновые сковороды, уже поцарапанные ножами и вилками, на перепачканную японскую и немецкую посуду.

«Господи, неужели ради этого…» — подумал он и, вернувшись в комнату, сказал, не в силах уже сдерживаться:

— Ты когда-нибудь наконец помоешь посуду? Что за хлев! В свинарнике живешь, свинья и есть!

— Извини, у меня не было времени, — тихо сказала Валерия.

Она аккуратно сняла новую кофточку и отправилась на кухню. Вадим остался в комнате, прислушиваясь к шуму воды из крана и звону посуды. Он не ожидал, что Валерия окажется такой покладистой, и теперь ему стало стыдно. В конце концов, посуду мог помыть и он, ведь он тоже все утро проторчал дома.

Он постоял еще некоторое время, а затем решительно пошел на кухню.

— Лера, Лерочка, милая. Ну прости меня, дурака. Я был не прав. Ну давай я помою посуду.

— Тогда лучше вытирай, — деловым тоном заметила Валерия, и Вадим послушно взял в руки посудное полотенце. — Но вот когда я пойду на работу. — начала Валерия.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул Вадим. — Ни слова больше. — Он помолчал. — Я сам позвоню Эдуардычу и выясню, что там у него и как… Ну и… Во всяком случае, я ничего не обещаю.

Валерия положила последнюю вымытую тарелку на стоя и приблизилась к Вадиму:

— Милый, котик, до чего я тебя люблю!

Схватка была выиграна.

Теннис для глухих

Гриша Проценко был простым парнем, и мысли у него были самые простые.

«Надо спасать девчонку, — думал он. — Надо ее вытащить».

И он спасал и вытаскивал, а именно: ходил к ней в больницу, носил бананы и ягоды, а однажды купил на Сытном рынке молодой картошки, отварил и принес — с укропом и солеными огурчиками.

Несколько раз с ним приходил и Саша Лоскутков, а когда Лидии стало лучше, пришел Дубинин. Они узнали много подробностей из частной жизни Антона Чеботаревича, но, куда он пропал и где скрывается, оставалось неизвестным. Лидия об этом знала не больше, чем все остальные.

Поставить больного человека на ноги — задача не из простых в наше время. К счастью, Гриша был хорошим теннисистом — не выдающимся, а просто очень хорошим. Но получал кое-что от Спорткомитета, а взявшись за частные уроки, стал совсем неплохо зарабатывать, и ему оказалось нетрудно подмазать где надо и перевести Лидию из одной больницы, куда свозили со всего города взятых на улицах по «скорой» и относились к ним соответственно, в наркологическую клинику, знаменитую тем, что там использовались программы психологической помощи наркоманам, о чем даже писали в газетах,

Гриша даже добился того, что врач, который вел Лидию, встретился не только с ее родителями, но и с ним, хотя он и был ей на самом деле никто,

— Здесь мы снимем физиологическую зависимость, — сказал ему врач, — Главное начнется за стенами больницы. Она должна увлечься чем-то, у нее должны появиться какие-то новые интересы, а иначе, — он махнул рукой, — все лечение окажется впустую.

Гриша долго ломал голову, чем бы таким он мог заинтересовать Лидию. И вдруг ему в голову пришла идея, показавшаяся блестящей. Поэтому в воскресенье он пришел к ней в больницу и, вручив ей очередной мешок с овощами и фруктами, с ходу спросил:

— Слушай, Лид, а твои глухонемые, они спортом-то занимаются? Есть у них физкультура?

— А ты как думаешь? — язвительно осведомилась Лидия, давно принявшая с Гришей такой тон: подкалывания-подтрунивания. — Думаешь, раз они глухие, они уже инвалиды без рук и ног? Конечно, у них есть своя физкультура.

— Так вот я чего подумал, — деловым тоном начал излагать Гриша. — Вот взять меня. Я тоже ведь могу, например, организовать для них специальную теннисную секцию. Команды надо подавать светом, свистка же они не услышат. Это все можно организовать. Достать ракетки — это не проблема. И время можно найти для всех удобное. Знаешь, теннис — это ведь так классно! Им понравится. Вот такой у меня план — конкретный.

Гриша смотрел на Лидию и видел, что в ее глазах зажегся интерес. И если бы сейчас ее могла увидеть Кристина, она бы сразу поняла — у Лидии начинается новое увлечение. Теннис для глухих.

— Но сначала тебе надо как следует подлечиться, — наставительно сказал Гриша. Глаза у Лидии погасли.

— Ничего не получится, — сказала она. — Из института меня все равно отчислят. Я же сессию не сдавала.

— Я им отчислю! — Гриша закричал так громко. что на него стали оглядываться другие посетители. — Не отчислят! Я им такой скандал закачу, я до Собчака дойду. Тут врачи стараются, реабилитируют людей, а они будут отчислять. Не беспокойся, — уже тише сказал он. — Я завтра пойду в деканат, или куда там надо ходить. Пусть экзамены перенесут на осень или академку дают.

— Кто ж тебя послушает! — засмеялась Лидия, представив себе, как Гриша появляется в деканате в своем зеленом пиджаке. — Там знаешь какие тетки сидят!

— Послушают, вот увидишь. — Гриша провел рукой по ежику на голове и самодовольно добавил: — Я с тетками умею. Тетки — это как раз моя специальность. Особенно такие, как там.

— Ты же не знаешь какие.

— А вот схожу погляжу и узнаю. Да ты ешь клубнику-то, — спохватился он. — А то, вишь, помнется вся.

— Спасибо, — сказала Лидия.

Гриша молча смотрел, как она ест, а потом вдруг приосанился, выпрямился на стуле и сказал:

— Ну, в общем, так. Я все обдумал. Ты выписываешься отсюда, и мы подаем документы.

— Какие документы? — Лидия от удивления даже уронила ягоду на пол.

— Пойдем распишемся, — заявил Гриша. — Так мне будет сподручнее за тебя хлопотать. А то пристают все: кто, да что, да кем вы ей приходитесь. А тогда я смогу четко и ясно сказать: муж.

Неизвестно, серьезно ли восприняла Лидия это предложение, но она сразу обратила все в шутку. Разговаривая со своими соседками по палате (такими же сбившимися с пути девчонками), она называла Гришу не иначе как «мой муж», что веселило всех до крайности. Девчонки называли ее мадам Проценко, а Лидия, скорчив презрительную гримасу поучала: «Не Проценко, а Проценко».

Но как бы она ни смеялась и ни делала вид, что ей все это абсолютно безразлично, в глубине души Лидия, всю жизнь считавшая себя хуже всех, не могла не торжествовать. Вот ей сделали предложение.

Родители Лидии также поначалу отнеслись к Грише с недоверием, но были побеждены очень быстро — он явно делал для их дочери больше, чем могли они сами. И хотя поначалу мать сомневалась, не он ли и посадил их дочь на иглу, Гриша оказался таким простым и открытым, что было невозможно подозревать в нем какой-то хитрости или коварства.

Сам же Григорий уже через несколько дней после такого судьбоносного, как говорил последний Генсек, разговора уже полностью свыкся со своей ролью, и, если бы ему сказали, что Лидия на самом деле еще не дала окончательного ответа, он бы очень удивился. Сам он считал себя уже без пяти минут мужем Лидии Паршиной. Теперь он мог с полным основанием (по крайней мере, для самого себя) разговаривать с психотерапевтами, ходить в институт, добиваясь того, чтобы Лидии предоставили академический отпуск, а иногда заходил к ней домой и пил чай с ее родителями, повесив знаменитый зеленый пиджак на спинку стула.

И когда Лидию наконец выписали, на улице ее ждал Гриша, в руках у которого был огромный букет красных роз. Лидия помахала рукой девчонкам, которые высовывались из окна, рискуя вывалиться наружу, и церемонно взяла Гришу под руку, что вызвало у смотревших из окна очередной приступ хохота.

Они вышли на улицу и сели в пойманную Гришей тачку — на заднее сиденье, где счастливый будущий муж осторожно обнял Лидию за плечи.

— Ну чего? — спросил он. — Идем завтра а загс?

— Прямо завтра? — переспросила Лидия.

— А чего тянуть?

* * *

Впоследствии Кристине казалось, что с той фотографии в газете и началась снова темная полоса в ее жизни, хотя справедливости ради надо признаться, что прошло еще несколько дней, прежде чем Кристина заметила, что у бабушки как будто повышенная температура. Она достала градусник и, когда через несколько минут посмотрела на него, не поверила своим глазам. Блестящий ртутный столбик перешел отметку 39. На следующий день, хотя утром температура была, напротив, сильно пониженной, Кристина вызвала врача.

Знакомая участковая докторша пришла уже под конец рабочего дня. Вынула фонендоскоп, послушала, посмотрела и села выписывать лекарства.

— Пневмония, — коротко сказала она. — Воспаление легких.

— Воспаление легких? — сначала даже не поверила Кристина. — Но отчего? Где же она могла простудиться?

— Это не простуда, — сказала докторша. — Она же лежит, воздух в легких застаивается, и это приводит к пневмонии.

— Но она же не может двигаться! — воскликнула Кристина. — Что же делать?

— Старайтесь сажать ее, переворачивайте с одного бока на другой. Но… — Она замолчала. — У лежачих это может быть серьезно.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вот рецепты, — вместо ответа сказала докторша и ушла.

Физкультурный фонд

Звонок к Валентину Эдуардовичу дался Вадиму с трудом, а на встречу с ним идти и вовсе не хотелось. Вадим ожидал, что раз фонд, то для начала придется вносить деньги в какой-нибудь уставный капитал, но оказалось, все наоборот: как члену совета директоров Эдуардыч положил ему триста баксов в месяц, еще пару сотен накинул как главе рекламного отдела. Новый босс (теперь уже его, а не Лерин) успокоил: непосредственно рекламой найдется кому заняться, а Вадим будет получать пити-мити за то, что в качестве именитого спортсмена станет раз-другой в неделю появляться там, где возникнет надобность, и создавать имидж фонда. Снимется еще в паре клипов, конечно за отдельную плату. Еще последовал туманный намек на какие-то премиальные к концу года.

Выглядело это несколько сомнительно и сильно отдавало бесплатным сыром в мышеловке. Но Вадим согласился.

Когда он вернулся домой, Валерия была уже в курсе. Она расцеловала его на пороге и заявила, что пора подумать о собственном жилье.

Это, разумеется, будет не квартира, а дом, особняк с подстриженным газоном, причем в экологически чистом и престижном месте. Ольгино на заливе, где из-за дамбы летом цветет вода, равно как и Всеволожск, Валерия отвергла, Павловск был слишком далек, а Колпино непрестижно. «Пушкин, — в конце концов решила она. — Будем строиться в Пушкине».

Кто-то из друзей Валерии порекомендовал толкового архитектора, который представил Вороновым на рассмотрение несколько эскизов. Одноэтажные дома Валерия сразу отмела, деревянные тоже. Дом должен быть двухэтажным, кирпичным, со всеми удобствами.

— А хозблок? Гараж? — спросил архитектор.

— Само собой, — пожала плечами Валерия. — Об этом я даже не говорю.

Архитектор убеждал Валерию во всем положиться на него и на строительную компанию, где он работал. Однако цена дома, построенного под ключ, испугала даже Валерию. Пятьдесят-семьдесят тысяч баксов показались бы ей ценой вполне разумной, если бы это говорил человек, знающий рынок, но не практик-строитель. В устах же архитектора такой большой разброс ее удивил и насторожил: значит, завлекает просто. По смете окажется все сто пятьдесят.

— Поймите, — говорил архитектор, — зато вам не придется вникать в мелочевку, что-то доставать, обзванивать конторы, искать материалы, рабочих. Мы всем вас обеспечим сами.

«Приворовывать будете, увязнешь в недоделках…» — думала Валерия, а вслух сказала:

— Но ведь не под ключ все обойдется в два раза дешевле!

— Ну почему же в два…

— Я уже все просчитала. — Валерия вынула из сумочки изящную записную книжку. — Ну вот брус, например, у вас почем?

— Но я не помню точных цифр. У нас имеются официальные расценки…

— Загляните в них, пожалуйста, — настойчиво попросила Валерия.

Архитектор повиновался. Он некоторое время перелистывал страницы пухлой папки, пока не нашел того, что требовала клиентка.

— Восемьсот тысяч, — сказал он. — А если дубовый…

— Отлично, — прервала его Валерия, — Я без труда найду за триста. И еще один вопрос: сколько идет на зарплату?

— У нас очень квалифицированные кадры, — все еще пытался защитить свою фирму архитектор. — Штукатуры, например, просто виртуозы. Он вам сделает такую стену — под отвес. Идеально ровную.

— И сколько они получают?

— Ну, где-то тысяч до шестисот. Это зависит от выработки.

— Около трехсот долларов в месяц? — уточнила Валерия. — И это каждый. Извините, я позвоню в Днепродзержинск, оттуда приедут люди работать за тридцать долларов.

— Ну что ты решила? — спросил Вадим, который едва прислушивался.

— Как что? — недоуменно сказала Валерия. — Пошли отсюда. — И, повернувшись к архитектору, резюмировала: — Нас интересует только проект.

С этого дня Валерия развила бурную деятельность, практически оттеснив Вадима от всего, что касалось строительства. Он, по правде говоря, был этому рад и не сопротивлялся. Его все больше и больше беспокоили боли в правом плече, и теперь ему всякий раз на тренировках, особенно в самом начале, приходилось превозмогать боль. Вадим стал даже подумывать о серьезном обследовании, об операции… Но это значило бы на время выйти из игры, пропустить турнир в Риме. Это было немыслимо, ведь даже за участие в нем платили довольно солидную сумму, а если ему удастся занять какое-то видное место, хотя бы выйти в 1/8 финала, тогда денежные проблемы на время будут решены. Но это будет потом, а теперь, с началом строительства, денег не хватало.

Валерия почти перестала бывать дома. Перспектива иметь собственное жилье, да еще создать его по своему замыслу, преобразила ее. Она перестала валяться до трех дня с дистанционкой от видика в руках. Вставала и начинала бегать по фирмам: из риэлтерской конторы на Чайковского она неслась на лесоторговую базу на проспекте Космонавтов, оттуда в Озерки, договариваться о кирпиче. В результате работа, которая у Вадима заняла бы несколько месяцев, была проделана чуть больше чем за две недели. Найден и куплен участок, привезены стройматериалы, экскаватором вырыли котлован под фундамент, и рабочие уже приступили к постройке.

— Новый год будем встречать в своем собственном доме! — убежденно говорила Валерия.

Сбывалась ее давнишняя мечта, — она будет хозяйкой своего собственного дома. Тогда можно будет подумать и о детях, и о нормальной семейной жизни. Как ни странно, Валерия в глубине души стремилась именно к этому.

Вадим старался не показать виду, что его волнует предстоящая передача, хотя, разумеется, с момента съемок помнил и день и час. Но не мог же он открыто радоваться тому, что его покажут по телевизору. Накануне он позвонил домой. Трубку сняла мать. Вадим спросил ее о здоровье, о том, как чувствует себя отец, задал еще несколько вопросов, справился о какой-то книге, как будто это и была истинная причина звонка. И, уже собираясь повесить трубку, как бы невзначай заметил:

— Да, если будет время, можете завтра посмотреть «Крупным планом». Там вроде меня собирались показывать.

— О тебе передача? — обрадовалась Нонна Анатольевна.

— Нет, это про один физкультурный фонд. Смотреть совершенно не обязательно. Это я так, к слову пришлось.

— Ну конечно, мы с отцом посмотрим, — ответила мать. — А когда передача?

— Да как будто в девятнадцать сорок пять… Не помню точно.

Нонна Анатольевна слишком хорошо знала своего сына, чтобы не понять, в чем был истинный смысл его звонка.

«До чего же скрытный, — думала она, покачивая головой. — И в кого он такой? Тяжело ему, все в себе приходится копить».

Вадим повесил трубку и услышал голос Леры:

— Тебе пока телефон не понадобится? У меня тут кое-какие переговоры предстоят.

Вместо того чтобы садиться за телефон, Лера минут пять сосредоточенно ходила по квартире. Поймав удивленный взгляд Вадима, она сказала:

— Сейчас, сейчас. Сосредоточиться надо.

Вадим не хотел мешать и ушел на кухню заваривать чай. Что-то странное было в доносившихся из комнаты репликах Валерии. Вадим прислушался.

— А як батькы, дид?.. А малый?.. Та ни, я нэ працюю… Хату будуемо…

Вадим почему-то представил, что при входе в их новый дом появится мраморная доска с надписью: «У ЦЬОМУ БУДИНКУ»…

Через несколько минут в кухню вошла совсем другая Валерия. Другим было лицо, и как-то по-бабьи скрещенные на груди руки, и даже голос:

— Ну вот. Будет нам братська допомога. Через неделю ждем кузенов. Придется тебе нарушить режим. Горилку пьешь? Под копченое сало с чесноком? Извини, придется…

* * *

Передача получилась хорошей — убедительной, доброй, короче, именно такой, как задумывал Валентин Эдуардович.

За круглым столом сидели сам Эдуардыч, который несколько дней назад нанял дорого имиджмейкера и теперь был не похож на самого себя. Вернее, он был похож, он не делал и не говорил ничего такого, чего не мог сказать и раньше, но все эти детали как-то незаметно перекомпоновались, как в калейдоскопе, и узор его характера стал получаться несколько иным.

Валентин Эдуардович Бугаев из передачи «Крупным планом» значительно отличался от того Эдуардыча, который гулял на свадьбе Вадима и Валерии и хлопал по задам официанток. Не было ни малинового пиджака, ни широченного мафиозного костюма, не было и самодовольного веселья. Удивительно, но он ни разу не захохотал и не попытался ударить ведущего по плечу.

Перед зрителями предстал немного простоватый, но деловой и напористый мужик, который движим благородной целью, но, в отличие от мечтателей интеллигентов, знает, как ее добиться. Эдакий осовремененный прогрессивный купец или, лучше, предприниматель из какой-то драмы Островского, который вот-вот во всю ширь распахнет перед русским народом ворота в цветущий капитализм с человеческим лицом.

— Да вот вы пройдите по улице, — говорил он ведущему, — посмотрите на народ. Ну старики, ладно, ну тетки толстые в возрасте. А кстати, и им физкультура о-очень не помешает. Но молодежь, дети! Смотришь на них — сердце кровью обливается. Зайдите в школу — там или очкарик, соплей перешибешь, извините, я уж буду прямо. Или жирдяй. Нет, есть нормальные парни, но надо же, чтобы все были здоровы. А то вырастет вот такой глиста, гантели в руках не держал, подтянуться ни разу не может, так какие у него дети пойдут?!

Эдуардыч говорил так искренне и увлеченно, будто забота о здоровье нации мучила его даже во сне.

— Ну, вы драматизируете ситуацию, — улыбнулся ведущий.

— Драматизирую?! — взорвался Эдуардыч. — Да вы статистику посмотрите, у вас волосы дыбом встанут! Наши папочки и мамочки теперь считают, что их чадам нужны английский да музыка, а физкультура — ну ее в баню! Культура — это, конечно, важно, — кто спорит. Но ведь ни черта ни из музыки, ни из английского не выйдет, если ты от любого чиха в постель валишься! А ведь время-то какое! Самая страда! Нам, русским, надо сейчас засучив рукава браться за дело — поотстали малость. А из них какие работники? На аптеку только наработают, — неожиданно проскочила чуть измененная фразеология традиционного Эдуардыча, но в контексте почти не резавшая слуха. — Но ничего, дайте срок — не узнаете нашей молодежи!

— А что скажет наша восходящая теннисная звезда? — Ведущий обратился к молчавшему до сих пор Вадиму. — Телезрители, наверно, уже узнали Вадима Воронова, — он повернулся к камере, — вышедшего в финал на турнире в Москве.

Вадим глубокомысленно откашлялся, чтобы скрыть охватившее его смущение.

— Я считаю, — медленно начал он, — что физическая культура не менее важна, чем иные виды культуры, духовная, художественная. Нельзя ею пренебрегать. Я говорю не о профессиональном или полупрофессиональном спорте, а именно о массовом занятии физкультурой. Она должна стать частью жизни каждого человека, независимо от возраста, от материального положения. В современном мире без этого человечеству не выжить.

— Ну ты даешь, Вадька! — залилась смехом Валерия. — Прям как академик выступил. Не хуже Панченко, или как его там.

— При чем здесь академик, — пожал плечами Вадим.

На самом деле эту речь он заранее подготовил вместе с режиссером передачи, бойкой дамой под сорок, а потом вызубрил как следует, — так, впрочем, делались и все остальные выступления. После него примерно о том же говорил еще один деятель, подобранный Эдуардычем, кажется, в Департаменте образования. Его скучноватую речь прервал сам господин Бугаев, выкрикнувший:

— Да этот интеллигент в очках из анекдота — в очках и шляпе — уже ушел в прошлое! Должен уйти! Это мое твердое убеждение! Будущее за новым типом интеллигента, новым типом бизнесмена: цветущий спартанец, всесторонне образованный, могучий, культурный, волевой! Ведь на наших просторах только такие раньше и рождались. Поэтому призываем всех: вкладывайте деньги в фонд «Здоровье России»! Вы и ваши сбережения будут способствовать возрождению нации,

— А как насчет дивидендов? — вкрадчиво спросил ведущий.

— Ну это святое! — вскричал Эдуардыч. — Мы будем выпускать лотерею, откроем в городе сеть магазинов спортивных товаров… Чемпионат в Лос-Анджелесе пропустили, но следующие состязания такого масштаба будут уже транслироваться частично и на наши деньги, и на деньги вкладчиков, а это значит — нам будут платить рекламодатели. Так что насчет дивидендов не беспокойтесь. Мы уже сейчас планируем до двадцати пяти процентов в месяц. И вкладчики нам верят. За нами не залежится! Ведь у меня какой стиль? Приличные дивиденды — больше вкладов, здоровее народ. С прибылей — поддержка спорта, состязания зрелищней, значит — новый приток средств от рекламы. И снова растут доходы вкладчиков. Честный бизнес — прибыльное дело.

Вадим ничего не сказал Валерии, но все экспромты, выкрики и даже движения были тщательно подготовлены и выверены режиссером передачи.

— Слушай, я тебя поздравляю, — радовалась Валерия. — Это шикарно! И у тебя был такой умный вид…

Потом позвонила мама и тоже поздравила. Она, правда, осторожно спросила, действительно ли этот Бугаев такой честный и бескорыстный. Поскольку она видела Эдуардыча на свадьбе и составила о нем самое нелестное мнение, ей было неприятно, что сын участвует вместе с ним в таком серьезном предприятии. Хотя Нонна Анатольевна не могла не признать, что во время передачи господин Бугаев произвел на нее куда более приятное впечатление.

Не замедлил позвонить и Гриша Проценко.

— Ты чего, Ворон, — начал он, — решил в МММ поиграть?

— При чем здесь МММ? — не понял Вадим.

— Так такая же надуваловка небось.

— Да вовсе нет, с чего ты взял…

— Ты серьезно, что ли? — удивился Проценко.

— Ну конечно.

— Не знаю, — с сомнением сказал Гриша. — Вот на свадьбе он хоть и полным дерьмом был, но откровенным, а по ящику такой фуфлогон вылез… Или уж я совсем ничего не понимаю…

— Он деловой человек, — начал Вадим. — У него все просчитано. И часть денег пойдет действительно на физкультуру. Кстати, благотворительность налогами не облагается.

— Это он тебе сказал? Не знаю, я не спец, но, по-моему, у нас все облагается, — сказал Григорий уже несколько примирительно. — А я было подумал, вы решили денежки с народа выкачать да и тю-тю… Кстати, что касается физкультуры. Я тут задумал дело одно. Теннис для слабослышащих.

— Для кого?

— Говорю же: для СЛАБОСЛЫШАЩИХ! — гаркнул в трубку Проценко. — Тебя, видать, в первую очередь надо туда записывать.

— Это Лидкины глухие, что ли, будут играть? — удивился Вадим, когда до него дошло, что имеет в виду Гриша. — Но это же неперспективно, и ты не хуже меня знаешь.

— И ты туда же, а еще по ящику распинался про массовую физкультуру-муетуру! Ты хоть про параолимпийские игры слышал? Между прочим, каждые четыре года проводятся! Короче, это с сентября начинается или чуть позже. На тебя рассчитывать?

— Ну не знаю… — сказал Вадим, боявшийся детей, да еще инвалидов. — Я подумаю…

— Ну как знаешь. Надумаешь — звони. — Гриша повесил трубку.

После той передачи с Вороновым говорили все — и тренер Ник-Саныч, и друзья по клубу. И все как один удивленно спрашивали, ЗАЧЕМ это нужно Вадиму. Он отшучивался, отмалчивался, но ничего не отвечал. К простому доводу о пользе физкультуры почему-то многие относились скептически.

А потом на экран вышел тот самый клип фонда ЗДР, который не по одному разу посмотрел любой петербуржец. После клипа все разговоры отпали.

Тысяча первый способ

Антонину Станиславовну хоронили на Южном кладбище. Всю подготовку взяла на себя Ванда и, как это иногда случается, к мертвой матери проявляла гораздо больше внимания, чем, бывало, к живой. Она ездила в похоронное бюро, подбирала одежду для покойной, заказывала гроб, венки из еловых веток с прочувствованной надписью «Любимой матери и бабушке от скорбящих дочери и внучки», а также обзвонила всех родственников и знакомых.

Когда в день похорон многие из этих людей появились в квартирке на проспекте Гагарина, Кристина даже удивилась, — она и не знала, что на свете есть столько людей, претендующих на то, что они близкие. И становилось непонятным, где же все они были, когда бабушка лежала, разбитая параличом, и почему ухаживала за ней одна Кристина.

Когда все на заказанном Вандой автобусе приехали на кладбище, начался дождь, многие тихо ворчали, удивляясь на погоду, ведь еще полчаса назад было солнечно и даже жарко, но Кристина думала, что природа тоже оплакивает бабушку, и нисколько не сердилась на нее.

Потом все теснились в большой комнате за раздвинутым по такому случаю столом с приставленной швейной машинкой. Сначала вспоминали покойную, затем перешли к другим разговорам, обсуждали родственников, делились новостями (многие не виделись по многу лет — с прошлых похорон), убеждали друг друга, что надо иногда встречаться, и даже верили в то, что так оно и будет.

Наконец, когда все разошлись, Кристина и ее мать остались одни. Ванда деловито мыла на кухне посуду, перекладывала остатки салата в банки, звенела вилками, а Кристина сидела, смотря на стопку газет, которые читала бабушке почти до самого последнего дня, и не знала, как же будет жить дальше…

— Кстати, — сказала мать, передавая Кристине тарелки для протирания, — Вадим Воронов, кажется, твой знакомый, или я что-то путаю?

— Да, — кивнула головой Кристина, — когда-то я знала парня, которого так звали.

— Это, случаем, не известный теннисист?

— Да, вроде бы…

— Вчера была передача про какой-то фонд «Здоровье России». И он, оказывается, там чуть ли не в совете директоров. Выступал вчера, призывал всех деньги к ним нести. Говорил-то в основном не он, но камера его все время показывала. Красивый мужик. Ты куда глядела-то?

— Никуда, — пожала плечами Кристина. — Очень он мне нужен.

— Смотри, разборчивая невеста, — усмехнулась мать. — Как бы не засидеться.

— А думаешь, я ему нужна? — сказала Кристина и сама поразилась своему безразличию.

— Вот это другой разговор, — смилостивилась мать. — Ладно, не вешай нос, будут у тебя женихи не хуже.

— Да мне и не нужны никакие женихи.

— Ладно глупости говорить. Давай-ка лучше ложись.

* * *

На следующий день, отключив воду и вывернув пробки, закрыв плотно окна и заперев дверь на все замки, мать и дочь покинули бабушкину квартиру. Кристина несла в руках чемодан с одеждой. Она переезжала к матери.

«Поживешь пока у меня, — говорила Ванда. — А там видно будет».

Теперь Кристина с большим интересом смотрела передачи Пятого канала. Действительно, по нескольку раз в день, как раз перед самыми популярными передачами, вроде мексиканских сериалов, непременно шла реклама «Здоровья России»: счастливые петербуржцы вкладывали в него деньги, и их жизнь немедленно преображалась — они сами и их дети становились не только крепкими и сильными, но богатыми. У них появлялись дорогие тренажеры, велосипеды, спортивные костюмы «Адидас», они занимались на лучших кортах и в лучших тренажерных залах, а также, подобно Лене Голубкову, ездили в Америку на чемпионат мира по футболу.

«Нас знает весь Северо-Запад», — хвастливо заявлял за кадром густой бас.

«Неужели Вадим может действительно иметь к этому какое-то отношение?» — недоуменно думала Кристина. Она не очень доверяла словам матери, считая, что та могла что-то напутать, не так понять, или вообще неправильно запомнила фамилию. Но в один прекрасный вечер обычная реклама ЗДР изменилась. Показывали Невский, по которому идет Вадим. Сомнений не было, он, конечно, он! Только в этом ролике он выглядел суперменом, он казался еще выше, еще мускулистее. Это был Вадим и в то же время не он, настолько на экране он казался идеальным, потрясающим. Кристина смотрела на него и сама уже не верила себе: неужели она действительно была знакома с этим человеком, приходила к нему домой, лежала в его постели? Это казалось невероятным.

Вадим, которого она помнила, был мягким и ироничным, этот же парень с экрана казался уверенным в себе благодетелем человечества. Он шел по Невскому, затем внезапно останавливался и начинал вглядываться в лица прохожих, явно думая о том, как бы сделать их жизнь счастливее. И под его внимательным взглядом люди расцветали — менялась их одежда, менялось выражение лица. И вот вместо серой и мрачной питерской толпы на экране возникала шеренга богатых, здоровых и довольных жизнью людей. Затем эта картина остановилась и на экране появилась надпись от руки: «Я думаю о вас. «Здоровье России» позаботится о каждом. Вадим Воронов».

Больше всего Кристину поразило то, что она узнала его подпись. Это была последняя капля, которая разрешила все сомнения.

Никогда еще Вадим не казался ей таким далеким. И все-таки Кристина теперь с интересом просматривала «Невское время» и другие газеты, выискивая в них все упоминания о ЗДР. Оказывается, писали о нем немало. Когда в начале июля в Москве прекратила платежи знаменитая МММ, многие журналисты пророчили в самом ближайшей будущем точно такую же судьбу и питерскому ЗДР, который, по сути, был такой же точно пирамидой, разве что чуть поскромнее. «Тысяча первый способ околпачивать обывателя» — так называлась одна из статей, посвященная непосредственно ЗДР, причем автор выражал изумление, как некоторые известные в городе люди идут на открытое сотрудничество с подобными мошенническими организациями. Кристина слишком хорошо понимала, на кого именно намекает статья. При этом автор, правда, отдавал должное клипмейкерам, которые делали высококачественную рекламу. Конечно, не знаменитое «Ждем-с» от банка «Империал», но все-таки уж и не жалкие потуги «Хопер-инвеста».

Те же и мистер Уолш

Кому-то из петербуржцев реклама ЗДР нравилась, других оставляла равнодушными, но имелся один человек, который этот клип ненавидел. Это был сам Вадим Воронов. Сняться в рекламном ролике его убедила Валерия. Кроме того, все происходило еще в самом начале знакомства с деятельностью «Здоровья», и Вадим тогда даже смутно не догадывался о том, что это, по существу, действительно всего лишь тысяча первый способ околпачивания.

Однако к тому времени, когда ролик был закончен и вышел на экраны, Вадим уже начал кое в чем разбираться. И еще, ему было противно видеть самого себя — такого самоуверенного, надутого.

Товарищи по клубу воспринимали его деятельность в ЗДР по-разному, но все без исключения — скептически, только одни добродушно подсмеивались, а другие откровенно возмущались. Но самой неприятной для Вадима оказалась реакция тренера. Ник-Саныч вообще ничего не говорил, он разговаривал и Вадимом как всегда, но тому все время казалось, что отношение тренера к нему изменилось, причем явно в худшую сторону. Если раньше Ник-Саныч иногда шутил с ним, рассказывал какие-то байки, вспоминал смешные случаи из жизни спортсменов, то теперь он говорил только о деле. Он стал тренером, и только, а раньше, как казалось Вадиму, был близким человеком.

Вадим иногда думал, не поговорить ли с Ник-Санычем начистоту, но, приходя на корт, всякий раз откладывал начало разговора до следующего раза. С каждым днем Вадим замечал, что атмосфера в клубе вокруг него становится все более прохладной, и если раньше он шел сюда не только на тренировку, но и к друзьям, то теперь являлся, как на работу.

Это не могло не сказаться на результатах. Однако его подкашивало даже не это. Вадим не знал в точности, как это происходит у других спортсменов, но раньше он, выходя на корт, забывал обо всем. Во время игры для него существовал лишь он, ракетка, которая казалась полным продолжением руки, неотделимой частью его собственного тела, и мяч, светлая точка, на которой сосредоточивалось абсолютно все внимание. Однако теперь он все чаще ловил себя на том, что думает о Валерии, о ЗДР, вспоминает ее бесконечные упреки. Никакие усилия не помогали отрешиться от нее; казалось, она настолько въелась в его мозг (да, именно такие слова приходили Вадиму в голову), что он не мог освободиться от мыслей о ней ни на секунду. Но это была не любовь! Вовсе нет. Скорее наоборот. Вадим не хотел признаваться себе, но жена не то чтобы раздражала его, нет, это было совершенно неправильное слово. Она его лишила внутреннего спокойствия. Он против своего желания постоянно испытывал внутренний дискомфорт.

Кроме того, все больше беспокоило проклятое плечо. Электрофорез помог в очень незначительной степени, и за несколько дней до соревнования Вадим действительно стал колоть новокаин. Боль прошла, но все равно неудобство в плече ощущалось. Во время самой ответственной встречи с этим-испанцем Вадим все время чувствовал ноющую боль, она стала привычной и даже попросту забывалась. Правда, когда турнир закончился, он пару дней не появлялся на тренировки — до такой степени ныла рука.

К счастью, после такой блестящей победы Ник-Саныч не очень приставал к нему с тренировками, ведь Вадим был молодоженом, да еще победителем… Хотя на словах и утверждал, что настоящий великий спортсмен никогда не дает себе поблажек и что каждый день с неправильным режимом (Ник-Саныч имел в виду пьянство, обжорство, курение, лежание в постели) все равно даст о себе знать.

Но тот, кто вышел в финал Кубка Кремля и вот-вот попадет в двадцатку самых сильных ракеток мира, наш питерский Кафельников, все-таки мог себе позволить чуть-чуть отдыха, особенно если он молодожен.

А тут засветил медовый месяц…

Вадим был уверен, что вернется с Мальорки забыв и о болях в плече, однако все сложилось по-другому.

Разумеется, и после возвращения из свадебного путешествия Вадим продолжал, оставаться профессионалом, теннисистом высокого класса, но он начал делать ошибки, допускать промахи, которые можно объяснить чем угодно: рассеянностью, усталостью, невнимательностью, плохим самочувствием. Но, как ни объясняй, раньше их не было, а теперь были. Ник-Саныч только качал головой и снова ничего не говорил. Вадим даже злился на него за это. Лучше бы тренер подошел к нему и сказал: «Слушай, Воронов, может хватит фигню пороть? Уходи-ка ты из этого банка и бери себя в руки. Поиграл в банкира, и хватит!» Если бы Ник-Саныч так сказал, кто знает, может, Вадим бы действительно взял и бросил ЗДР. Но тренер молчал, и все шло по-старому.

Вадима это немного тревожило, но своими чувствами делиться ему было не с кем. С родителями он уже давно перешел на дружеское подтрунивание, практически исключавшее разговоры по душам. С Валерией они так и не стали близки по-настоящему. Потому что ни перед ней, ни перед родителями, ни перед кем на свете Вадим не решился бы обнаружить свою слабость.

Он был один, как всегда, один. И если тяготился одиночеством, то не настолько, чтобы нарушить его.

Впрочем, Валерия абсолютно не стремилась к установлению тесного душевного контакта. Вадим ее вполне устраивал — спокойный, выдержанный, ни скандалов, ни криков, к которым она так привыкла в своей собственной семье. А что у него клокочет внутри — до этого ей не было решительно никакого дела.

На движения души и прочую лирику времени просто не было: она целиком погрузилась в хлопоты по воплощению в жизнь своей мечты. Как-то так само собой получилось, что и участок, и будущий дом были записаны на имя Валерии Вороновой, а не на имя Вадима. От Вадима требовалось только одно — расплачиваться. Стоит ли говорить, что в один прекрасный день деньги кончились?

Валерия с утра сидела на телефоне, обзванивая конторы в поисках труб для отопительной системы.

— Что? Нет, мне нужно дюйм с четвертью. Дюймовка? Я же говорю, нет. Так что вы мне тогда голову морочите! — Снова позвякивание параллельного аппарата на кухне. — Алло. У вас есть трубы дюйм с четвертью? Сто метров. Отлично. Когда можно подъехать? Прекрасно. — Валерия повернулась к Вадиму. — Нашла. Машину там поймаю. Дай-ка мне сотню. Или лучше две.

Вадим открыл ящик письменного стола, где лежал плотный желтый конверт. Из него выпала одна-единственная бумажка.

— Боюсь, тебе придется ограничиться одной сотней, — спокойно сказал он. — Больше нет.

— Как — нет?

Валерия подошла к Вадиму и взяла конверт; у него из рук. В нем действительно сиротливо лежала одна единственная купюра с портретом президента Франклина в овальной рамочке.

— Так. — Она сосредоточенно соображала. — Ну да, я заплатила рабочим, купила туфли, потом продукты. Да… Ну хорошо, по крайней мере, трубы я куплю.

— И что дальше? — поинтересовался Вадим.

— Но ты же вот-вот должен получить от Спорткомитета…

— Ну это же капля в море! Я вообще не понимаю, о чем ты думаешь. Если ты взялась строить дом, то какого хрена ты чуть не каждый день покупаешь новые туфли, кофты, все эти тряпки.

— Я же не знала, что ты не можешь обеспечить жену, — поджала губы Валерия.

— Не могу?! — Вадиму отказало его обычное хладнокровие. — Да ты бездонная бочка! Тебе нужен Эдуардыч, а не я. В крайнем случае Лисовский. Вот и выходила бы за них. — Вадим отвернулся к окну.

— Спасибо, — ответила Валерия, которая, разумеется, вышла бы за Жору Лисовского и даже за Эдуардыча, если бы те позвали. Но они не звали.

Она молча разглядывала его напряженную спину и подумала, что, пожалуй, действительно немного переиграла. Расставаться с Вадимом вовсе не входило в ее планы, и она решила сменить гнев на милость.

— Вадька, ну что ты, глупый… — Она подошла и нежно погладила его по плечу. — Ну ничего страшного. Рабочие деньги только что получили. Пусть работают. Я привезу трубы. А там посмотрим. Кстати, сегодня мы идем к твоим родителям, ты не забыл? Может быть, у них…

— У них ничего нет! — отрезал Вадим. — А даже если бы и было, я не собираюсь брать у них ни копейки. Чтоб ты знала! И не вздумай заводить об этом разговор!

— Мы можем взять в долг, а потом рассчитаться.

— Чем? Не будет у нас миллионов! Неоткуда им взяться! Как ты не понимаешь! — сказал Вадим, но она видела, что он успокаивается. Валерия была уверена в его чувствах и прекрасно знала, что, всегда сможет добиться от него того, что ей надо.

Вот и сейчас она прижалась к Вадиму всем телом, чувствуя, как он размягчается в ее объятиях.

— Любимый, — прошептала она.

— Ты же собиралась за трубами, — сказал он, расстегивая на ней кофточку.

— Трубы подождут, — закрыв глаза проворковала Валерия.

* * *

Рекламный ролик ЗДР не оставил равнодушными и сотрудников агентства «Эгида-плюс». Причем все они выражали сходные чувства.

— Я смотрела и краснела, — заявила Пиновская.

— А я ему почти поверила, — покачала головой Наташа. — Он так искренне говорил.

— Милая, наивная девочка! — махнул рукой Дубинин. — Вы видели хорошо отрепетированную одноактную пьесу.

— Но прямой эфир…

— После нескольких репетиций и эфир не страшен, — усмехнулся Дубинин, а Семен Никифорович разразился новым экспромтом:

— Да, что-то в таком духе, — согласился с ним Дубинин.

Но никто из них не знал одной очень интересной детали — того, что сама идея создания этого фонда принадлежала знакомому им Анатолию Чеботаревичу.

Антон исчез очень вовремя. У «Эгиды» было слишком отчетливое представление о его деятельности, и если бы он засветился в фонде «Здоровье России», то, возможно, деятельность этого предприятия закончилась бы гораздо быстрее. Но Антон уехал из страны раньше, чем был создан этот инвестиционный фонд, а то, что Антон и господин Бугаев пришли к соглашению, что «худой мир лучше доброй ссоры», осталось неизвестным даже в «Эгиде».

Против же господина Бугаева предъявить было нечего. По большому счету, конечно, его можно было бы хоть завтра засадить на три пожизненных срока, но надо было предъявить какие-то обвинения. А ничего такого, что можно было бы безусловно доказать, господин Бугаев, как это ни странно, не совершал. Короче, как это часто происходит в подобных случаях, государство было бессильно перед Бугаевыми.

— Да уж! — рассуждал в приемной Кефирыч, вспоминая свой поход в казино «Гончий пес». — Достаточно на его крупье посмотреть, на паршивца! Да у него же все на роже написано, а уж как пальчиками играет! Ван-Клиберну куда там!

Сергея Петрович Плещеева рекламный ролик «Здоровья России» заинтересовал совершенно с другой стороны. Ведь там фигурировал его собственный давний знакомый — Вадим Воронов.

«Надо же, — качая головой, думал Плещеев. — покатился парень по наклонной плоскости».

С тех пор как холодным осенним вечером он следовал за подозрительной «девяткой», на заднем сиденье которой лежал человек в бессознательном состоянии, Сергей постоянно держал Вадима Воронова в поле зрения. И ему совсем не нравилось все, что происходит с парнем, даже несмотря на победу на Кубке Кремля.

Плещеев даже навел справки относительно того, кем была в прошлой жизни нынешняя мадам Воронова, и эта информация его не порадовала.

И вот теперь фонд «Здоровье России». Что ж, этого следовало ожидать.

* * *

На столе, накрытом белой накрахмаленной скатертью, был расставлен старинный парадный сервиз. На закуску были поданы разнообразные салаты, готовить которые Нонна Анатольевна была мастерица. Вадим с удовольствием пробовал один салат за другим и просил добавки:

— Очень вкусно, мам. Просто восторг!

Валерия ела меньше, так как с трудом умела управляться с ножом и вилкой. Антон, правда, учил ее, поднимая на смех всякий раз, когда они приходили в ресторан и Валерия пыталась помогать себе корочкой хлеба. Теперь в приличном обществе она так никогда не делала, но виртуозности в обращении с ножом не достигла.

— Да, очень вкусно, — вежливо присоединилась она к мужу.

Владимир Вадимович с довольной улыбкой перевел взгляд с сына на жену:

— Да, брат, мать нас нет-нет да и побалует. Ну да теперь ты и сам семейный человек. Хорошим обедом тебя не удивишь.

Владимир Вадимович произносил эти слова без малейшей иронии. Вадим не ответил, но в душе усмехнулся. Он уже привык к тому, что Лера считает себя исключительным созданием, которое выше прозы жизни. Тем более теперь, когда она фактически строит дом. Так что в последнее время Вадим брал в руки пылесос или мыл посуду гораздо чаще, чем когда жил с родителями на Васильевском.

— Между прочим, мне сейчас пришлось взять на себя все хлопоты по строительству дома, — заметила Валерия. — По крайней мере, Вадим может не пропускать тренировки. У него же Рим на носу.

— Да, папа, Лера у нас сейчас вроде прораба на строительстве, — подтвердил Вадим, — так что на остальное уже времени не хватает.

— И как же вы с этим справляетесь? — спросил Владимир Вадимович.

— Все очень трудно, — вздохнула Валерия. — Материалы жутко дорогие, кроме того, тебе пытаются подсунуть не то, что надо. Покупаешь обрезную доску, обязательно подсунут две-три штуки горбыля. А за рабочими просто глаз да глаз нужен. Хоть все время рядом стой. Дерево сырое, его ведет. Или шпаклевщицы. Пока я там — все нормально, ушла — так они угол в комнате зашкурили настолько халтурно, что стена — как терка. И говорят мне, мол, краска эти мелкие дефекты закроет. А если нет? Что же, все переделывать? Ох уж мне эти хохлы!

— Но вы и платите им не очень много?

— Ну, с кладкой-то мне родня помогла, тут всех расходов было — кормежка да подарки. Они же и отделочников подобрали. А цены… Ну что цены, — как договорились, так и плачу. У себя-то в самостийной Украине эти девки и десятой части не заработали.

— Ну вы, ребята, по-моему, очень уж размахнулись, — заметил Владимир Вадимович. — Могли бы и у нас в Комарове жить: комната там наверху свободна, и мы с матерью всегда вам рады.

Вадим промолчал, но в душе чувствовал, что согласен с отцом.

— Вы ошибаетесь, — безапелляционно заявила Валерия. — Нельзя момент упускать. Через год строительство такого дома будет стоить минимум в два раза дороже, это в долларах, а может быть, и больше чем в два. А Вадим — известный спортсмен, ему нужно приличное жилье.

Нонна Анатольевна с тоской слушала рассуждения Валерии. Она уже давно призналась себе, что чересчур деловая и самоуверенная невестка ее раздражает, и в глубине души радовалась тому, что молодые живут отдельно. Когда Вадим изредка забегал к ним, мать осторожно расспрашивала его о делах, пытаясь угадать настроение, но, если у сына и были какие-то огорчения, он предпочитал не делиться ими с родителями.

Старинные часы с боем отметили половину восьмого, и Нонна Анатольевна, нахмурившись, сказала:

— Да, сынок, я не успела вас предупредить — к нам сегодня зайдет мистер Уолш. Он завтра уезжает в Москву, так что пришлось его пригласить. Надеюсь, вы не будете против.

Услышав это имя, Вадим напрягся. В последний раз с мистером Уолшем он виделся при весьма своеобразных обстоятельствах. Никакого желания снова встречаться с этим человеком у него не было, однако он постарался не подавать виду. Вадим боялся расспросов, ведь никто на свете, кроме него самого и этого мистера Уолша, не знал той истории, главной героиней которой была «Женщина с петухом».

— Ну что ты, мама, конечно, не против, — сказал Вадим и, поймав, вопросительный взгляд жены, пояснил: — Мистер Уолш — старый знакомый нашей семьи. Торговец живописью и антиквариатом.

— Он и у вас что-нибудь покупал? — с интересом спросила Валерия.

— Бывало иногда, — небрежно сказал Вадим. — Кое-что из дедовых картин.

Валерия невольно обвела взглядом стены. Любопытно. Ей-то казалось, что все эти картины лишь любительская мазня, которая висит из уважения к памяти деда. Но слово «живопись» придавало им совершенно другой оттенок. Живопись — звучит солидно. Алина Лисовская частенько хвасталась покупками, которые Жора отыскивал в антикварных магазинах, и с восторгом называла цены, а недавно говорила про какого-то настоящего Филонова. Валерия даже ходила смотреть. Оказалось — мазня мазней, но на словах она бурно восхищалась. Еще Антон приучил ее к тому, что, услышав имена Сальвадор Дали или Модильяни, надо делать значительное и понимающее лицо. Правда, в глубине души Валерия была уверена, что самая лучшая картина — та, которая больше всего похожа на фотографию. А живопись — это то, что висит в Эрмитаже. А оказывается, вот эти непонятные картины — тоже живопись.

Рассеянный взгляд Валерии скользил по знакомой ей обстановке гостиной. Если картины могут представлять интерес для иностранного коммерсанта, может быть, в квартире есть еще что-нибудь ценное. Например, резное кресло, обитое кожей, в котором любит сидеть Владимир Вадимович, или вот этот дубовый буфет, высокий, чуть не до потолка… А что, вполне может оказаться, что вещь ценная. Интересно, сколько можно за него выручить?..

Но тут Валерия сама оборвала свои размышления. Сколько бы все это ни стоило, все равно не хватит на то, чтобы закончить и обставить дом. Это уже совсем Другой уровень.

Раздался звонок в дверь, и Нонна Анатольевна пошла встречать гостя.

Англичанин разочаровал Валерию. Он оказался невысоким, полноватым мужчиной с начинающими редеть волосами. И лицо самое заурядное, вот только глаза внимательные и цепкие, сразу видно, что умом природа не обидела.

Зато впечатление мистера Сэмюела Уолша при взгляде на молодую жену Вадима было совершенно иным. Отправляясь в гости, Валерия, как всегда, очень тщательно отнеслась к своему внешнему виду. Она никогда не надевала тапочки, которые гостеприимные Вороновы по русской традиции предлагали гостям у порога, — Вадим каждый раз нес за ней из машины пакет с модными туфлями. Поэтому, когда Вороновы поднялись из-за стола, чтобы приветствовать гостя, Валерия предстала во всем блеске: от стройных ног, которых не скрывала короткая обтягивающая юбка, до густых волос, уложенных блестящими волнами.

— Очень приятно с вами познакомиться, — произнес англичанин. По-русски он говорил с забавным акцентом, но в целом неплохо.

— Мне тоже. — Валерия одарила его своей фирменной, слегка загадочной улыбкой.

— Я слышал о вашей свадьбе, и мне приятно поздравить вас и пожелать вам счастья. — Он церемонно взял руку Валерии и поднес к губам.

Нонна Анатольевна удалилась на кухню готовить. кофе. Гость попробовал салаты, но от горячего отказался, так как шел с делового ужина и не был голоден. Владимир Вадимович налил присутствующим коньяку и стал расспрашивать гостя, что на этот раз привело его в Петербург. Англичанин отвечал любезно и уклончиво, то и дело улыбался Валерии, как бы приглашая ее к участию в разговоре.

— Я слышал, вы провели свадебное путешествие на Мальорке, — сказал он, когда в разговоре наступила пауза.

Валерия оживилась и попросила Вадима принести альбом с фотографиями. Мистер Уолш с интересом разглядывал снимки, переводил взгляд на Валерию и делал комплименты, которые она с удовольствием принимала

Позже, в конце вечера, мистер Уолш вышел вместе с хозяйном на кухню — покурить, хотя сам не курил.

Валерия через некоторое время решила присоединиться к ним. Подходя к кухне, она услышала:

— Подумайте, мистер Воронов. Мое предложение остается в силе.

— Я уже говорил вам, мистер Уолш, и могу только повторить еще раз — эта картина не продается.

Когда на кухне появилась Валерия, разговор сразу прекратился, правда, в глазах англичанина еще были заметны досада и раздражение, но он тут же просиял своей любезной улыбкой.

Прощаясь, мистер Уолш достал из дипломата небольшой сверток.

— Миссис Воронов, — сказал он, обращаясь к Валерии. — Я был счастлив познакомиться с вами и а знак того, что я желаю вашей молодой семье счастья и благополучия, прошу принять этот подарок. — Он развернул сверток, и все увидели в прозрачной коробочке изящный бело-голубой подсвечник, — Веджвудский фарфор, — пояснил он. — Этот завод существует с восемнадцатого века.

— Какая красота. Большое спасибо, — сказала Валерия. И хотя подсвечник ей показался самым обыкновенным, она уже представила, как покажет подарок Алине Лисовской и небрежно упомянет о знакомстве с торговцем антиквариатом.

По дороге домой она сказала Вадиму:

— По-моему, я покорила вашего англичанина. Он весь вечер с меня глаз не сводил.

— Обычная вежливость, — отмахнулся Вадим. — У них так принято.

— А что, он опять у вас что-то покупает?

— Не знаю, — пожал плечами Вадим, которому не хотелось продолжать этот разговор. — По-моему, просто поддерживает отношения.

— А о чем он говорил с твоим отцом?

— Наверно, о «Женщине с петухом». Очень хочет ее купить.

— И сколько он дает?

— Несколько тысяч фунтов.

— Слушай, Вадим, — вдруг сказала Валерия, сделавшая в уме кое-какие выкладки, — может, не стоит упускать шанс? Этих денег хватило бы, чтобы закончить дом, а потом ты привезешь с турнира. В конце концов, ты тоже имеешь право на это наследство.

— Что?! — В первый миг Вадиму показалось, что он ослышался. — Ты с ума сошла! «Женщина с петухом» никогда не покинет нашего дома, ты поняла меня? И чтобы больше я не слышал об этом ни звука!

Валерия замолчала.

Когда они подъехали к дому, Вадим, который раскаивался в том, что так накричал на жену, помог ей выйти из машины и тут же на улице обнял за плечи.

Валерия прижалась к нему, принимая его ласку, и решила, что лучше отложить разговор до другого раза.

* * *

— Да ты что, Воронов, что с тобой? — недовольно спросил Ник-Саныч.

Вадим молчал.

— Ты что, играть, что ли, разучился?

— Да чего-то плечо опять…

— Что? — прямо заревел тренер. — Это с тех пор?!

— Ну да…

— И ты молчишь? Я думал, у тебя прошло все.

— Да чего-то вот… Павел Адрианыч говорит — невралгия. Чего-то опять прихватила.

— Немедленно к врачу! Немедленно! Ты слышишь? Клади ракетку!

Спортивный врач принял Вадима сразу. Он опять осмотрел плечо, снова о чем-то задумался и снова сказал то же самое:

— Невралгия. Ты последнее время больше не тянул руку? Никаких мелких травм не было?

— Да ерунда какая-то… Попросила жена помочь кирпич разгрузить…

— Жена, кирпич разгрузить, — понимающе кивнул врач. — А зачем он вам понадобился, этот кирпич, если не секрет?

— Дом строим, — неохотно ответил Вадим.

— Отли-ично, — сказал врач, и Вадиму почудились в его голосе злобные нотки. — Прекрасно. Дом строите. Причем кирпичный. Это вам не дедовский сруб. А вот мне. Ворон, это не по карману. У тебя что, жена миллионерша?

— Миллиардерша, — отрезал Вадим, показывая, что разговор на эту тему закончен.

— Что ж, миллиардерша — это неплохо, — добродушно продолжал Челентаныч, как будто ничего не замечая. — Ты, кстати, видел мою коллекцию? Ты ведь и сам коллекционер, может быть, интересно будет взглянуть?

— У вас непроверенные сведения. Я никакого отношения к коллекционированию не имею.

— Но ты же спортсмен, а я собираю спортивные награды, самые разные. Между прочим, у меня есть кубок Яшина. Не любопытно взглянуть?

— Нет.

— Жаль-жаль. А то пришел бы, выпили бы чайку. — Вадим молчал, а врач как ни в чем ни бывало продолжал: — Кстати, у меня на примете есть одна любопытная вещица. Бронзовая медаль Марии Лазутиной. Помнишь такую? Как она тогда расстроилась из-за этой бронзы! И просят-то за нее всего ничего.

— Мне это совершенно неинтересно, — оборвал Павла Адриановича Вадим. — И вообще, у меня нет денег на покупку подобных вещей.

— Любишь ты прибедняться. Ворон, — сказал врач. — Кстати, эта миллиардерша не та, которую ты когда-то сбил на машине?

— Нет, не та, — мрачно процедил Вадим.

— А то привет ей хотел передать. — Воронов молчал, а Павел Адрианович после некоторой паузы добавил: — Зря ты со мной не ладишь, ох зря. Ладно, завтра перед тренировкой зайдешь ко мне. Сделаю тебе новокаин. Будешь как новый. Или принимай любые анальгетики, только не верь рекламе. Все эти панадолы ихние да солпадеины — чушь собачья. С нашим пенталгином ничто не сравнится.

Врач был настолько неприятен Вадиму, что он даже не колебался. Купил по дороге упаковку анальгина и сразу проглотил. А то руль становилось тяжело удерживать. Это руль. Ракетка-то ведь полкилограмма весит.

Боль скоро угасла, но настроение оставалось скверным. «А ведь перед соревнованиями придется колоть новокаин, — мрачно размышлял Вадим. — Анальгетики лучше не глотать, еще примут за стимуляторы. Эх, жизнь-копейка».

На самом деле Вадим всерьез не очень беспокоился. Ну даже если пропустит какие-нибудь соревнования, наверстает потом. Вот только Валерия… Что она скажет…

И впервые за долгое время вдруг вспомнилась Кристина. Та бы ничего не сказала. Пожалела бы только.

Он с силой ударил по тормозам. Красный свет. «Еще чего — пожалеет! — мрачно думал он, презирая самого себя за слабость. — Только не хватало, чтобы меня жалели».

Впереди зажегся зеленый, и Вадим, переехав мост, оказался на Петроградской.