Единорог

Глава 15

Мэриан сунула письмо Джеффри в ящик стола. Оно наполнило ее унынием, раздражением и немного пугающей тоской по дому. Она не могла откровенно писать Джеффри с тех пор, как узнала от Дэниса Ноулана, что в действительности происходит в Гэйзе. Она выжала из себя для видимости два хилых послания, описывающих пейзаж. Было невозможно рассказать ему всю правду. Он счел бы все это безумием и дал бы непродуманный совет. Но все это действительно выглядело безумием, и разве она сама не давала себе такого же непродуманного совета?

Она посмотрела в зеркало. На ней было новое шелковое вечернее платье терракотового цвета, которое Ханна подарила ей, заказав его с несколькими другими и тайно отобрав специально для Мэриан. Девушка чувствовала себя неловко, принимая подарок, но сама идея и то, как очаровательно платье сидело на ней, доставило Ханне такое удовольствие, что Мэриан в конце концов не решилась отказаться. Конечно же, платье было замечательным. Ей, независимо от цены, никогда не хватило бы проницательности и мужества купить себе подобное. Так как ожерелье из рубинов и жемчуга не очень подходило к платью, она надела как завершающий штрих ожерелье из необработанного янтаря, которое после недолгих поисков Ханна выбрала в своих запасах и которое она предполагала оставить Мэриан, хотя пока еще тактично не сказала об этом.

Джеффри всегда совершенно справедливо говорил Мэриан, что она не умеет одеваться. Она оказывала предпочтение бесформенным экзотическим одеяниям, ему же нравилась тусклая простота. В действительности у них обоих совершенно не было вкуса. Но теперь, оказавшись в Гэйзе, Мэриан почувствовала, что она перенимает определенные элементы хорошего вкуса от Ханны. Эти качества существовали в Ханне на уровне подсознания, но они заражали, и хотя теперь Ханна проявляла равнодушие и к своей внешности, и к окружающему, она была прекрасно обучена уважать и то и другое. Так что Мэриан пришлось отказаться от многих вещей, которые она привезла с собой, включая голубое платье, которое всегда так нравилось Джеффри, — теперь она обнаружила, как ужасно оно скроено.

Позже Мэриан поняла, что живет на двух уровнях мышления. На одном уровне она органично вошла в маленькие драмы и радости, составлявшие жизнь в Гэйзе, которые, казалось, полностью занимали сознание Ханны. Мэриан никогда не видела никого настолько полно живущего в настоящем, и сама она тоже жила настоящим: с нетерпением ожидала еду и ритуал вечернего виски, создавала маленькие церемонии из прогулок к рыбным прудам, где любовалась закатом, наслаждалась литературой, как могут позволить себе только одинокие люди, у которых очень мало иных радостей. Они много читали вслух, рассматривали репродукции картин, какое-то время увлекались игрой, связанной с рифмами и рисованием. Иногда примеряли шляпы, которых у Ханны сохранился огромный запас с прошлых лет. Они говорили о маскарадном платье, о шарадах и о музыкальном вечере, который как раз сегодня и должен был состояться. После обеда, который при участии всех вскоре состоится внизу, что само по себе представляет редкое развлечение, должен будет начаться музыкальный вечер в гостиной.

Так шла жизнь в удивительно инфантильном стиле Марии Антуанетты, и так половина сознания Мэриан принимала в ней участие, радостно присоединяясь к неутомимо жизнерадостному и озорному Джеймси, который был душой компании. Но остальная часть ее сознания была тайно занята другими вещами. Переговорив несколько дней назад с Эффингэмом Купером о возможности спасения Ханны, она чувствовала себя такой расстроенной и взволнованной, что не могла спать нормально, и порой ей становилось трудно вести себя естественно с Ханной. Общаясь с ней, Мэриан иногда внезапно начинала задыхаться и краснеть. Она говорила с Эффингэмом страстно и решительно, как будто обдумала все эти планы заранее, но на самом деле они прояснились для нее во время разговора. Само присутствие этого умного интеллигентного человека, замечательная непринужденность их отношений ученика и учителя — все это заставило принять определенную форму то, что казалось кошмарно-трудным и неясным, и она увидела с ужасающей четкостью, что следует предпринять.

С тех пор ее колебаниям пришел конец. Она постоянно думала об этой проблеме и была почти уверена, что шоковая тактика, попытка разрушить чары с помощью намеренного насилия не причинит вреда, а, напротив, может привести к добру. Даже если предположить, что в Блэкпорте Ханна жалобно попросит отвезти ее обратно в Гэйз, — что ж, они отвезут ее назад. Никто не сможет обвинить ее в том, что произошло, и предательская идея поселится в ее голове: она безнаказанно сможет покинуть место. Она может покинуть его.

Пугала, конечно, сильная вероятность того, что участники переворота будут навсегда отлучены от Ханны, если она вернется в Гэйз. На это обратил внимание Эффингэм, когда на следующий день они снова заговорили об этом. На этом основании и по множеству иных причин Эффингэм отказался принимать какое-либо участие в ее замысле. Однако Мэриан считала, что ей, возможно, удастся переубедить его, если она решится действовать. Он уже признался ей, что умная женщина может убедить его в чем угодно. С некоторой долей фатализма она чувствовала, что продолжит поиски выхода из тупика с помощью или без помощи Эффингэма. Как она доказывала ему в споре — его или ее могут в любой момент выгнать из Гэйза. Было не похоже, что кому-то нравилось существующее положение вещей, и насколько им было известно, дни их в Гэйзе сочтены.

Эффингэму не понравилась эта метафора. Он спросил, что она имеет в виду, когда говорит, что дни сочтены, есть ли у нее какие-то реальные основания думать, что время не терпит и ситуация становится опасной. Какой вред будет Ханне от того, что все останется как прежде? Нет, у Мэриан не было реального основания тревожиться. И все же она чувствовала, что необходимо поторопиться, поскольку она обладает сейчас предельной властью и доверием, которые по возможности должна использовать. Но главным образом она ощущала желание освободить Ханну, разбить вдребезги все ее магическое окружение и наконец впустить сюда свежий воздух, даже ценою ужасного страдания.

Итак, она почти решилась действовать, с Эффингэмом или без него. Но без Эффингэма невозможно, пока она не найдет кого-то еще. Она сама не умеет водить машину, и ей понадобится шофер. Кто? Это привело ее опять к постоянно возникающему вопросу о взаимоотношениях с другими обитателями Гэйза. Мэриан долго, но бесполезно наблюдала за Скоттоу, замечала его приходы и уходы, его частые отлучки по делам имения и веселые возвращения. Ей доставляли удовольствие его слегка задиристое очарование и шутливая беседа, в которую он ее втягивал. Его внешность приводила ее в трепет. Она никогда прежде не хотела так прикоснуться к человеку, с которым не могла поддерживать дружеские отношения. Увы, она не в состоянии была общаться с ним, и ее план помочь Ханне, подчинив себе Скоттоу, безусловно, дал осечку. Она не утратила надежды каким-то образом узнать Скоттоу получше, но для ближайших целей он был непригоден. Нечего было и думать о Вайолет Эверкрич. Дэнис Ноулан никогда бы не одобрил ее замысел. Так что оставался только Джеймси.

Мэриан теперь часто виделась с Джеймси, много смеялась с ним, он часто возил ее по окрестностям, но она не могла узнать его лучше, чем во время их первой поездки в Блэкпорт. Джеймси не предпринимал теперь попыток добиться большей близости. Казалось, его предостерегли или же он предпочел простые веселые отношения с Мэриан горячности первого восторга. Простым и веселым он и был с ней, но станет ли он союзником?

Джеймси водил машину и полностью распоряжался «лендровером» и старым «моррисом», которые составляли машинное хозяйство Гэйза. Мэриан пришло в голову, что было бы удобно в момент побега весь остальной транспорт вывести из строя. Но можно ли довериться Джеймси, и если даже можно, не подвергнется ли он репрессиям? Подумав, Мэриан решила, что готова рискнуть Джеймси, если он согласится рискнуть собой. Она чувствовала с жестокостью, уже овладевшей ею от отчаяния, что Джеймси так или иначе лучше быть подальше отсюда. Это место не приносило ему пользы. Однако она все еще не могла решить, заслуживает ли он доверия. Среди всех окружающих он казался шутливым наблюдателем, не имеющим никаких обязательств. Его легкомыслие могло означать, что его не трудно будет убедить. Хотелось бы ей знать точно.

Стук в дверь спальни прервал ее размышления, и она быстро отошла от зеркала. Всякий раз, когда кто-то стучал в ее дверь, она разрывалась между надеждой на то, что это может быть Джералд Скоттоу, и страхом получить распоряжение об увольнении. Она открыла дверь одной из горничных, выслушав невнятную речь которой, с трудом поняла, что ее вызывают к мисс Эверкрич.

— Входи, дитя мое.

Мэриан, нервничая, вошла. С тех пор, как ей пообещали краткую беседу, она, утратив присутствие духа, пыталась избегать Вайолет Эверкрич, хотя и испытывала от этого угрызения совести. Никогда прежде она не подходила близко к этой комнате и даже сейчас не очень поняла, где она находится, так быстро ее привели и так волновалась она по дороге.

Это была угловая комната в самой северной части дома, выходившая окнами на Скаррон; и в то время как большинство комнат в Гэйзе было захламлено различными реликвиями, эта комната выглядела абсолютно современной. Мэриан увидела белые окрашенные книжные полки, белое, подбитое мехом постельное покрывало, полевые цветы в черной вазе. Вайолет Эверкрич сидела в кресле, обитом мебельным ситцем, одетая в пурпурный халат, на маленьком столике рядом с ней стояли бутылка шерри и два стакана. Ее вечернее платье небрежно лежало на кровати.

— Думаю, мы можем выпить по стаканчику перед обедом, — предложила мисс Эверкрич. Она говорила как о чем-то обычном, и в то же время во всем присутствовало напряженное ощущение экспромта.

Мэриан пробормотала слова благодарности и села на стул, придвинутый к креслу мисс Эверкрич. Она с сожалением и отвращением обнаружила, что стаканы покрыты толстым слоем пыли.

— Какое прелестное платье. Откуда оно у вас?

— Мне его подарила миссис Крен-Смит, — Мэриан, покраснев, опустила глаза и смотрела в пол, испытывая смешанное чувство вины и обиды.

Мисс Эверкрич после недолгой паузы, во время которой она смаковала смущение Мэриан, медленно произнесла:

— Что ж, почему бы и нет?

— Действительно, почему бы и нет, мисс Эверкрич. — Голос ее прозвучал резко и раздраженно, и она почувствовала, что уже почти готова расплакаться от досады. Мисс Эверкрич была слишком внимательна, и это заставляло Мэриан мучиться.

— Пожалуйста, называй меня Вайолет. — Стаканы были быстро протерты пурпурным шелковым рукавом, и шерри зазвенело, наливаясь в них.

— Да. Хорошо. Спасибо.

— Тогда скажи: «Да, Вайолет».

— Да, Вайолет.

— Вот так-то лучше.

Вайолет Эверкрич повернулась к Мэриан и некоторое время пристально глядела на нее. Мэриан не знала, куда отвести глаза. Ей казалось, что ее профиль был очерчен каким-то пылающим пальцем. Ее нос начал подергиваться. В отчаянии она повернулась лицом к Вайолет и увидела слишком близко бледную припудренную кожу, сухие бесцветные волосы и удлиненные влажные глаза, устремленные на нее с голодной напряженностью.

— Мое дорогое дитя, — сказала Вайолет, — дай мне руку.

Смущенная и взволнованная, быстро отведя взгляд, Мэриан протянула левую руку к ручке кресла, крепко сжимая стакан правой. Вайолет взяла предложенную руку обеими своими, медленно и твердо сжала и удержала ее.

— В известном смысле я могу говорить тебе только глупости, — продолжила Вайолет, — и если я стану рассказывать о себе, то буду говорить только загадками. Поэтому я тебя не прошу выслушать меня, но у каждого есть потребности, давнишние потребности.

Мэриан, рука которой одеревенела, будто у куклы, сказала:

— Мне очень жаль. — А затем, чтобы заполнить молчание, которое вот-вот могло наполниться многозначительным и невыносимым смыслом, поспешно спросила: — Вы троюродная сестра Ханны, не так ли?

— Да. Знаешь ли, прошло много лет с тех пор, как я вот так прикасалась к другому человеку.

— В самом деле, — пробормотала Мэриан. Она смотрела вниз, туда, где пурпурный шелк расходился и открывал колено, обтянутое жемчужно-коричневатым хлопком чулка. Какое-то душевное волнение из далекого прошлого сдавило ей горло. Она сделала невнятное движение рукой, которое могло означать как ласку, так и пренебрежение.

— Ты любишь Ханну, не правда ли?

— Да, да, конечно, — сказала Мэриан. Ей было интересно, получит ли она какое-то предостережение или какой-то уничтожающий выговор.

— Я тоже. Очень. — Руку Мэриан снова сжали и освободили. Мэриан убрала ее и положила для безопасности на другое колено.

Вайолет продолжала:

— Как хорошо, когда ты здесь, в этой комнате. Так неожиданно хорошо, это застало меня врасплох. Приятно, когда тебе напоминают, что любовь была когда-то простым естественным чувством. Возможно, ты снова придешь сюда еще, и я снова возьму тебя за руку. А может, и нет. Тебе, скорее всего, придется заплатить за то, что ты увидела момент слабости. Но нет, нет. Я пригласила тебя не для этого. — Она немного отодвинула кресло назад. — Я хотела сказать тебе кое-что еще, сказать, что ты одержала победу.

— Победу? — Мысли Мэриан полетели к Джералду.

— Да. Мой младший брат. Ты завоевала сердце Джеймси.

— О, Джеймси.

— Ты разочарована, потому что у тебя другие интересы в этом доме. Да, да, я наблюдала за тобой. Но я хотела попросить тебя быть подобрее к Джеймси.

— Подобрее к нему? Я и так обожаю Джеймси, — сказала Мэриан, которую захлестнуло душевное волнение. Она чуть снова не протянула руку.

— Я рада. Я знаю, он кажется тебе ребенком, но привязанность, любая глубокая привязанность — вещь бесценная, и горе тому, кто отвергнет ее. Джеймси сделает для тебя все.

— Я очень тронута, действительно, и удивлена. Я не знала, что он чувствует…

— Он скрытный мальчик, как и все в этом доме. Даже ты становишься скрытной.

— Я? О нет… — поспешно возразила Мэриан. — Но Джеймси… Я надеюсь, он не очень огорчится. Он справится с этим, он еще очень молод.

— Он очень молод и нуждается в заботе. Мне кажется, связь с женщиной постарше — это как раз то, что нужно молодому парню, не правда ли? Я хочу сказать, со взрослой женщиной, которая не любит его… а только обожает.

Мэриан вжалась в свой стул и поставила стакан.

— Ну, право, не думаю, что я… если вы имеете в виду… извините, но…

— Ничего, ничего. Возможно, в конце концов, я пригласила тебя ради себя, даже если я никогда больше не обращусь к этому моменту и никогда не увижусь с тобой наедине.

Она встала, как будто показывая, что беседа окончена, и Мэриан тоже поднялась. Они стояли, глядя друг на друга.

Вайолет была выше. Она двинулась первой, но Мэриан позже поняла, что тоже пошла навстречу пурпурному халату, приведенная в движение каким-то непреодолимым магнетизмом. Ее голова оказалась на плече Вайолет. Она почувствовала, как Вайолет целует ее волосы и лоб. В следующий момент ее яростно оттолкнули, и она оказалась за дверью.

Мэриан сбежала по ступеням, едва касаясь пола, и побежала по коридору к большому окну, откуда открывался знакомый, успокаивающий вид на сад без солнца и зеленые уступы утесов. Она прижалась головой к стеклу и почувствовала, что задыхается и дрожит. Она села на стул у окна. Никогда прежде женщина не обращалась с ней подобным образом, и впечатление было странным и волнующим. Она нашла Вайолет трогательной и одновременно отталкивающей, однако сейчас она была настолько возбуждена, что, если бы Джералд Скоттоу появился в этот момент в коридоре, она упала бы к его ногам. Навряд ли эта драма будет иметь продолжение, и все же нельзя сказать, что ей полностью не понравилось все происшедшее, хотя и стало для нее полнейшей неожиданностью. И как удивительно насчет Джеймси!

Подумав о Джеймси, она вспомнила и о своей проблеме. «Он все сделает для тебя». Если он на все готов ради нее, то и поведет машину, увозящую Ханну прочь отсюда. Мэриан вскочила. Казалось, Вайолет вложила в нее страстное желание действовать. Она почувствовала себя такой сильной, бодрой, ей казалось, что она сможет убедить кого угодно в чем угодно. Она пойдет искать Джеймси сейчас, сию же минуту. И мысль о том, что, увидев его, она, возможно, обхватит его шею руками, ничуть не удерживала ее.

Она повернула в темный боковой коридор. Эти комнаты выходили в сад, и Мэриан была совершенно уверена, что одна из них принадлежит Джеймси. Она постучала в дверь и, открыв ее, увидела совершенно пустую комнату. Следующая, по-видимому, принадлежала горничной. Наконец угловая комната; она непременно должна принадлежать Джеймси. Мэриан снова тихо постучала, затем, оглянувшись и удостоверившись, что коридор пуст, осторожно от крыла дверь.

Одежда, в которой она узнала вещи Джеймси, в беспорядке валялась на полу, и в комнате царило какое-то зловещее безмолвие. Мэриан оглянулась вокруг и увидела другую дверь, ведущую, возможно, в спальню или во внутреннее убежище. Перешагнув через одежду, едва дыша от волнения, но не теряя смелости, она постучала в следующую дверь и открыла ее. Внутренняя комната была темной и пахла химическими препаратами. Там никого не было.

Несколько минут Мэриан, переводя дух, стояла неподвижно. Она рассмотрела неубранную постель и груду детективных романов на полу. На столе стояли подносы и посуда, по-видимому как-то связанная с фотографией. Стены были оклеены обоями с каким-то странным узором. Мэриан инстинктивно подошла к окну и отдернула занавески. Когда в комнате стало светло, девушка подошла поближе, пристально вгляделась и только тогда рассмотрела, что стены были покрыты фотографиями, массой фотографий, больших и маленьких, аккуратно пригнанных край к краю, заполняющих три стены комнаты. Она с любопытством всматривалась в них. Прошло несколько минут, прежде чем она осознала, что все до единой фотографии изображают Джералда Скоттоу: Джералда мрачного, Джералда улыбающегося, Джералда верхом, Джералда пешком, Джералда одетого, Джералда раздетого, Джералда в очень странных позах.

С изумлением Мэриан, как зачарованная, смотрела на фотографии. В этот момент выглянуло солнце, сад за ее спиной осветился, и луч света упал ей на плечо. Она виновато вздрогнула, как будто ее разоблачили, поверглась к свету, взглянула на террасу и увидела лицо Дэниса Ноулана, смотревшего на нее. Его лицо выражало ужас, гнев и отвращение. Затем он яростно взмахнул рукой, отвернулся и пошел в сад.

— Подождите, Дэнис, подождите!

Мэриан догнала его, когда он дошел до калитки в стене. Ее платье цеплялось за кусты ежевики и молодые деревца ясеня. Он повернулся.

Дэнис был одет для музыкального вечера в темно-синий костюм, воротничок и галстук и в непривычной одежде выглядел неуклюжим, плотным и широким в плечах. Он обратил к Мэриан недовольное лицо, его синие глаза сердито щурились. Впервые она испытала страх перед ним.

— Дэнис, пожалуйста…

— В чем дело?

Действительно, в чем было дело?

— Вы выглядели так странно, когда я увидела вас из окна комнаты Джеймси…

— Мне нет никакого дела до того, в чьей комнате вы были.

— Нет, я не это хотела сказать. Джеймси там, конечно, не было. Я зашла поискать его, но его там не оказалось. Я никогда не бывала там прежде.

— Мне нет до этого дела.

— Дэнис, не сердитесь. Я не понимаю, почему вы выглядели таким взбешенным, когда увидели меня, и сделали этот жест. Я подумала, что вы позвали меня.

— Я не звал вас. Мне кажется, вы слишком часто суетесь не в свои дела и слишком много думаете. Если вы добьетесь того, что вас прогонят, это может разбить ей сердце.

— Но я же не могу остаться здесь навсегда, — сказала Мэриан. Она сказала так в раздражении, имея в виду: я не могу служить ей таким образом, это полумера, а не лечение.

Дэнис еще минуту смотрел на нее, легкий ветерок ерошил его иссиня-черные волосы. Затем он повернулся, прошел через дверь, захлопнув ее перед носом Мэриан. Девушка попыталась последовать за ним, но дверь как будто заклинило. Она несколько минут дергала ее, и та неожиданно с видимой легкостью распахнулась. Мэриан побежала за Дэнисом. Он поднимался к вершине утеса по склону, поросшему невысокой травой. Голубое полуденное небо было наполнено светом.

— Дэнис, Дэнис…

— Что еще? — Он снова остановился, глядя на нее скорее печально, чем сердито.

— Знаете, я не то хотела сказать. Я так же беспокоюсь о ней, как и вы. Дэнис, почему вы думаете, что я слишком часто суюсь не в свои дела?

Ветер, который дул здесь сильнее, теребил ее платье цвета корицы. Отсюда было видно изумрудно-аметистовое море.

— Оставьте в покое Джеймси и Скоттоу. — Джеймси и Скоттоу. Знаете, комната Джеймси заполнена самыми необычайными фотографиями Джералда.

— Я… — Значение увиденного нахлынуло на Мэриан. — Дэнис, эти двое, они?..

— Да. И вам лучше оставить их в покое. Эта парочка ревнивая и злобная. Я видел, как вы смотрите на Скоттоу. И видел, как Джеймси посматривает на вас. А здесь и так достаточно бед и жестокости.

— О Боже, — прошептала Мэриан. Сердце ее заныло от боли и страдания. Джералд потерян, Джеймси бесполезен. Она спросила: — Они всегда были такими, я хочу сказать, уже давно? Я не представляла, что у Джералда такие наклонности. Он совсем не похож на такого.

— Они часто не похожи. Уже почти три года. Вы не знаете, что сделал Джеймси или, скорее, что он пытался сделать?

— Нет, а что? Пожалуйста, расскажите мне, Дэнис. Вам лучше рассказать мне. Может, тогда я перестану вмешиваться в чужие дела.

Теперь они достигли вершины утеса, и дом почти скрылся за горбатым зеленым склоном позади них. Черные утесы казались одинокими, величественными, древними.

— Он попытался увезти ее.

— Джеймси попытался увезти Ханну?

— Да. Она не принимала в этом участия, даже не знала о его планах, он хотел похитить ее. Когда он только приехал сюда со своей сестрой, это было пять лет назад, он был совсем мальчиком и проводил с ней много времени, с миссис Крен-Смит, он был очень близок к ней, и она души в нем не чаяла, называла его своим маленьким пажом. Потом он начал взрослеть и был совсем не таким, как сейчас. И он решил похитить ее, посадить в машину и увезти. Возможно, ему бы удалось сделать это, но его застали, когда он упаковывал ее чемодан. Он не хотел увезти ее внезапно, без вещей. Скоттоу обнаружил его за сборами и заставил сознаться.

— Что произошло потом?

— Скоттоу здорово его высек.

— Боже мой. Бедный Джеймси. Но…

— После этого он стал рабом Скоттоу.

— Вы хотите сказать, он покинул Ханну и перешел на сторону Скоттоу?

— После того как Скоттоу поднял на него руку таким образом, Джеймси стал поклоняться Скоттоу, и Скоттоу совершенно завладел Джеймси. Вот как все произошло.

— Но, безусловно, такие вещи не могут происходить внезапно.

— Мы опоздаем на обед. Не забудьте о музыкальном вечере.

— Как странно. — Они начали спускаться вниз. — Кажется, все здесь имеют какую-то роковую тайну.

Она быстро взглянула на Дэниса. У нее не было намерения намекать на него.

Он мрачно выслушал ее слова.

— У всех нас есть какая-то вина.

— Кроме меня, — после минутного раздумья сказала Мэриан, обращаясь, скорее, к себе. — Кроме меня, кроме меня.

Глава 16

Гостиная всякий раз, когда ее периодически воскрешали, ухитрялась выглядеть весьма нарядной, особенно сейчас — с зажженными лампами, огнем в камине и высокими окнами, открытыми на террасу, откуда поступал благоухающий воздух, пропитанный живительными запахами моря и тамариска. Неяркий свет, падавший на мебель, заставлял ее смутно поблескивать, а разнообразные вещицы, случайно собранные здесь, как будто напоминали о прекрасных днях пятидесятилетней давности. В комнате ощущался дух умирающего расцвета. Снаружи воцарилась звездная ночь.

Музыкальный вечер, хотя и достаточно простой, оказался более изысканным, чем ожидала Мэриан. Две красивые рыжеволосые горничные из Райдерса сидели среди слуг у пианино, и одна из них, высокая девушка по имени Кэрри, открыла программу, сыграв без большого чувства, но очень правильно небольшое произведение Моцарта. Ей громко аплодировали, и Мэриан, хотя и поглощенная мрачными и печальными раздумьями, не могла не погрузиться в трогательно-нелепую и милую атмосферу любительского представления. Она улыбалась и аплодировала вместе с остальными, поймав взгляд Ханны. Было трудно поверить, что все на этом веселом маленьком семейном вечере совсем не такие, какими казались.

Следующим номером была игра двух темнокожих горничных Гэйза на каком-то струнном инструменте. Мэриан не видела такого прежде, он немного напоминал варган[10].

Звук был слегка гнусавым, бессвязным, но не лишенным приятности. Всем это тоже понравилось. Затем другая пара темнокожих горничных пела песни — одну по-английски, а две на своем родном языке. Песни были красивые и печальные, а голоса высокие. После этого состоялось исполнение на пианоле. Мэриан не обратила внимания, что большое пианино имело приставку пианолы. Управляемая другой горничной, пианола играла, в некоторых местах немного неровно, «Лунную сонату» Бетховена.

Мэриан не ожидала такого воздействия на свои чувства. Она думала, что будет смущена и тронута, но не была готова услышать серьезную музыку. Мэриан не отличалась музыкальностью и обычно избегала подобных мероприятий. Музыка расстраивала ее, так как, казалось, говорила ей только о печальных, трагических вещах. Эти скачущие звуки, эти погони, эти ускользающие, отчаянные повторения всегда казались ей одним долгим криком боли. В нынешней компании она не могла позволить себе такую роскошь, как слезы жалости к себе, являвшиеся для нее высшей данью искусству. Она оглянулась по сторонам: музыка собрала вокруг нее людей, которые так глубоко ее интересовали.

Джентри сидели полукругом посередине комнаты, протянувшись от камина до открытых окон. Полукруг был достаточно изогнут, чтобы каждый мог видеть всех остальных и во время аплодисментов вежливо обмениваться кивками и улыбками. Отношения между обитателями Гэйза на публике были удивительно официальными. Ханна сидела посередине. На ней было лиловое шелковое вечернее платье и ожерелье из голубых камней. При неярком свете она вы глядела очень молодо. Эффингэм сидел справа от нее со стороны камина, а рядом с ним — Джеймси в ярком свете огня. Джералд расположился слева от Ханны, а Вайолет немного позади него. Мэриан сидела ближе к огню. Дэнис, не считавшийся за джентри, скрестив ноги, устроился у стены. Алиса была приглашена, однако, сославшись на простуду, отсутствовала. Горничные рассеялись по комнате: некоторые расположились у пианино, а остальные — позади господ. Какие-то очень высокие мужчины, которых Мэриан не видела прежде, стояли у двери.

Мэриан осторожно подняла глаза. Музыка, почти неслышная сейчас, погрузила ее в глубокие размышления, она пыталась глубже понять этих людей, за которых так внезапно почувствовала себя ответственной. Джеймси выглядел очаровательно, надев пижонский вечерний костюм, состоявший из узких черных брюк, темно-синего вельветового пиджака, белой шелковой рубашки и пурпурного галстука. Он зачесал свои вьющиеся волосы назад и выглядел старше, его удлиненное костистое лицо, утратившее выражение игривости и насмешки, стало серьезным и спокойным. Взгляд, опущенный в пол, неспешно поднимался, чтобы обратиться к Джералду. Он словно делал глубокую затяжку, затем снова отворачивался. Мэриан вспомнила слова Дэниса о том, что Джеймси переменился. Он был сломлен и подмят Джералдом Скоттоу. Подавив глубокий вздох, она перевела взгляд на Джералда. Его большое лицо выглядело по-южному загорелым, а вечерняя одежда смотрелась на нем внушительно и в то же время непринужденно. Карие глаза, слегка налитые кровью, сверкали в подернутом дымкой свете, а выражение лица было совершенно безмятежным, и все же он явно не слушал музыку. Немного повернув голову, он поймал взгляд Мэриан. Что-то пробежало внутри нее как выстрел, и она отвернулась. Джералд должен быть недостижимым, недосягаемым табу, в то же время он все еще был для нее центром, из которого исходили неистовые волны.

Теперь она обратила свой взгляд на Эффингэма. Милый Эффингэм. Милый, милый Эффингэм. Имея сейчас возможность созерцать его, когда он сидит там — такой большой, успокаивающий, окруженный волнами музыки, Мэриан испытала глубокое облегчение от его присутствия здесь. Чем опаснее становились события, тем больше она нуждалась в Эффингэме, так как он был человеком такого же типа, как она. Он действительно понадобится ей, и для самых определенных целей, — он потребуется, чтобы вести машину, если она осуществит свой план. В этот момент Эффингэм посмотрел на нее и улыбнулся. Мэриан улыбнулась в ответ, согретая внезапным наплывом симпатии к нему, и поймала себя на мысли, что ей немного жаль, что спасение Ханны, вероятнее всего, будет означать безусловный уход из ее жизни Эффингэма.

В то же время насколько серьезно намеревалась она осуществить свой план освобождения? Может, это всего лишь мечта? Ханна умела вызывать мечты, они воплощались в фантазии других, и план спасения, который сначала казался плодом простейшего здравого смысла, теперь представлялся немного безумным. Твердость и основательность единственно возможного союзника Мэриан пошатнула прочность ее идеи. И не потому что она никогда не сможет убедить Эффингэма помочь ей, но образ его жизни, такой похожий на ее собственный, теперь привел ее к тому, что она потеряла уверенность. Само намерение было безумным: оно, должно быть, символизировало еще одно из этих зловещих тайных утешений, связанных с ее состоянием, которое было вызвано беззаботным и безразличным образом Ханны.

Музыка внезапно закончилась. Раздались аплодисменты, и Мэриан, возбужденная и немного дрожащая от холода, идущего из открытого окна, повернула голову и увидела позади себя неподвижную фигуру Вайолет Эверкрич. Аплодирующая Вайолет держала руки перед собой в молитвенной позе. Она смотрела на Ханну. Мэриан быстро отвернулась. Странное чувство вины, которую она всегда испытывала перед Вайолет, было лишь тенью того, что она сейчас в замешательстве поняла. С какой надеждой на добро или зло, ведущее к беспорядку и хаосу, из любви или ненависти говорила с ней сегодня Вайолет. У нее тоже были свои фантазии, своя собственная версия несовершенной и разрушительной любви.

К пианино подошел Дэнис. Раздался выжидательный шепот, а к Мэриан вернулось смущение. Она даже покраснела за Дэниса и смотрела в пол, когда в полной тишине он коснулся клавиатуры. Затем он начал петь. Мэриан подняла голову. С удивлением и облегчением, испытывая потрясающее удовольствие, прогнавшее другие мысли из головы, она обнаружила, что Дэнис обладает очень красивым тенором.

В первых нотах чувствовалась некоторая напряженность, но затем глубокий звук уверенно и властно овладел комнатой. Нет ничего более прекрасного и самоутверждающего, чем хорошее пение. Звук, летящий через пространство, заполнил помещение, образуя единое целое с восхищенными слушателями, как будто превращаясь в огромный золотой диск, медленно пролетающий через пространство. Песня закончилась, и после почтительного молчания раздался взрыв восторженных аплодисментов. Мэриан громко воскликнула и обнаружила, что несколько человек смотрят на нее, явно наслаждаясь ее удивлением. Она наклонилась вперед, чтобы обменяться взглядами с Ханной, улыбнувшейся и кивнувшей ей головой. Песня была довольно простой местной балладой, пропетой на печальный монотонный мотив. Затем последовали две елизаветинские песни, довольно медлительные и тяжеловесные, перегруженные каденциями. В их исполнении присутствовало неуловимое ощущение драмы, и создавалось впечатление, будто слушатели, сидевшие на своих стульях, были готовы принять участие в каком-то удивительном преображении. Сам же Дэнис казался теперь почти невидимым, как будто весь растворился в звуке. Он начал новую песню. Мэриан ее немного знала, где-то давно слышала.

Когда последние звуки замерли в безмолвной тишине, предшествующей всплеску аплодисментов, раздался крик боли. Ханна сидела, уткнувшись головой в колени. Минуту казалось, будто ей нанесли удар. Затем она издала стон, подняла голову, прикрыла лицо, и послышались громкие всхлипывания и затрудненное дыхание истерически рыдающей женщины. Нерешительно зазвучавшие аплодисменты запнулись и сменились молчанием, перешедшим в приглушенный гул голосов.

Мэриан встала. Все вокруг нее поднимались и торопились к Ханне или отходили от нее с чувством испуганного почтения. В центре продолжали раздаваться ужасные рыдания. Когда Мэриан двинулась, она мельком увидела через толпу Дэниса, который стоял у пианино и смотрел на свою руку на клавиатуре. Она попыталась пробраться к Ханне, но ее оттолкнули. Высокая фигура Вайолет Эверкрич выделялась над маленькой группкой в центре, где расстроенный Эффингэм и Джералд с сочувствующим раздражением похлопывали и увещевали Ханну с двух сторон. Вайолет сказала:

— Вставай.

Ханна встала, все еще закрывая лицо, и позволила Вайолет отвести себя, спотыкающуюся, к двери. Поднялся шум: люди подталкивали друг друга, освобождая дорогу. Казалось, склоненная плачущая фигурка вызывала и страх, и жалость одновременно. Все отпрянули от нее, дверь за двумя женщинами закрылась. Все дальше и дальше удалялся стон, почти нечеловеческий плач страдающей души.

Мэриан обнаружила, что по ее щекам катятся слезы. Она оглянулась в поисках Эффингэма и увидела, что он стоит рядом с ней. Он тотчас взял ее за руку и подвел к открытому окну. В их совместном уходе была безрассудная детская непосредственность. Последний взгляд, брошенный Мэриан на комнату, выхватил фигуру Дэниса, сидевшего теперь с закрытыми глазами у пианино, и настороженный взгляд Джеймси, заинтересованно наблюдавшего за ее бегством с Эффингэмом. Джералд давал указания двум горничным. У него все еще был раздраженный вид. Шум за их спиной утих. Музыкальный вечер подошел к концу.

Луны не было, но звезды давали немного света. Эффингэм держал ее за руку, пока они почти бежали через террасу, по подъездной аллее и по мягкой траве среди кустов фуксии.

Наконец они остановились во тьме и повернулись лицом друг к другу.

— О, Эффингэм… — Холодный морской бриз овевал се щеки, по которым все еще текли слезы.

— Мэриан, — сказал Эффингэм, и в голосе его прозвучал холодок, это еще больше обострило в ней ощущение жестокости всего происходящего. — Вы были совершенно правы.

— Права?

— Ваша реакция была правильной, именно той, какая нужна. Все остальные из нас были зачарованы. Мы должны вызволить ее отсюда.

Мэриан подумала: «И я тоже была готова подпасть под чары». Она сказала:

— Да. Мы считали ее разумной, когда она почти сходила с ума, и безмятежной, когда она мучилась.

— Не знаю, — ответил Эффингэм. — Она достигла своего рода спокойствия, какой-то середины для себя, и это не только иллюзия. Но внезапно мне показалось, что созданное сооружение в целом слишком опасно, там есть ужасные трещины. Она может потерять самообладание.

— Что произойдет тогда?

— Не знаю. Я просто внезапно ужаснулся. Мы все ее по-своему разрушаем, все мы. Это нужно прекратить. Я согласен сделать то, что вы предложили, увезти ее на днях на машине, и, надеюсь, Бог поможет, чтобы она не захотела вернуться назад.

— Хорошо, — сказала Мэриан. Ее зубы внезапно застучали от холода и волнения. — Обсудим детали сейчас?

— Нет. Вы должны сейчас вернуться к ней. Не нужно оставлять ее сегодня со Скоттоу и Вайолет. Приходите в Райдерс завтра днем. Конечно, я не скажу ни Максу, ни Алисе.

— Я тоже никому не скажу. Спокойной ночи, Эффингэм.

Они стояли, вглядываясь в скрытые тьмой лица, затем прижались друг к другу, как испуганные дети, и, не целуясь, крепко обнялись. Мэриан подумала: «Скоро мы оставим всех их позади, скоро мы умчимся вместе: Ханна, Эффингэм и я».

Глава 17

Наступил день. Они много раз обсуждали все детали, и, казалось, уже не осталось ничего, что могло бы подвести. Тревогу вызывала только погода, но она, как показалось Мэриан, вставшей рано после бессонной ночи, вероятно, будет безупречной.

Одеваясь и дрожа от волнения, она едва могла поверить, что ей сегодня, возможно, удастся разрушить чары, которые околдовали и победили столь многих. Этот путь, что бы он ни принес и чем бы ни обернулся в конце — победой или несчастьем, — безусловно, станет последним днем тюрьмы и концом легенды. То, что придет потом, будет совершенно другим, будет реальной жизнью. Иногда ей приходило в голову, что она находится на краю пропасти, но это ни в коей мере не влияло на ее решение. В эти минуты казалось возможным, что внезапное насилие может привести не к исчезновению грез и обретению вновь нормального доброго мира, а к каким-то еще более варварским и абсурдным последствиям. Это могло привести и к ужасному потрясению для Ханны, к разрушению любимого образа. Однажды ночью Мэриан содрогнулась при мысли, что, увезя Ханну из Гэйза, она станет причиной ее смерти. Однако при свете дня, снова вспомнив плач и стоны, услышанные ею на музыкальном вечере, она сказала себе, что оставить Ханну здесь, не увезти с собой — значит погубить ее. Сама же Ханна почти сразу оправилась от нервного расстройства, и Мэриан, вернувшись после короткого разговора с Эффингэмом, нашла хозяйку в своей комнате, где та пила виски с Вайолет Эверкрич и пристыженно посмеивалась над тем, как проявила себя на вечере. Однако Ханна была изнурена таким избытком чувств и следующие несколько дней обращалась с Мэриан очень трогательно и говорила более извиняющимся тоном, чем обычно. Два последующих дня Вайолет усердно навещала Ханну с видом врача, а затем опять ретировалась в свое одиночество. Мэриан она игнорировала.

Эффингэм проявлял теперь необыкновенную твердость. Решившись, он неистово жаждал действия, как будто опасался неумолимого хода часов, которые могут внезапно с лязгом опустить непреодолимую преграду. Конечно, они оба вполне откровенно боялись, что их раскроют. Их взгляды, встречи рано или поздно вызовут подозрение. Но, не говоря ни слова об этом, Эффингэм заражал ее своей решимостью. С легкой грустью она думала, что в нем, видимо, возникло желание добиться в конце концов обладания той, кого он так долго боготворил. Какой будет ее дальнейшая роль, Мэриан не думала. Ее мысли заканчивались разрушением барьеров.

Они решили поступить следующим образом: Мэриан приучила Ханну выходить на небольшую прогулку в сад во второй половине дня. Это было легко сделать, так как Ханна практически никогда не отказывалась от предложений, которые делала Мэриан, и прогулка уже стала почти привычной. В день, о котором идет речь, они должны дойти по аллее до въездных ворот, потом появится Эффингэм в «хамбере» Макса и предложит подвезти их назад к дому. Вероятность того, что Ханна откажется, очень мала, особенно если Мэриан притворится, что устала. Когда Ханна окажется в машине, Эффингэм развернется и быстро вырулит за ворота.

Затем они поедут очень быстро, но не в Блэкпорт, такой путь Эффингэм счел слишком очевидным и опасным, а в находившийся тоже на пути в аэропорт отдаленный маленький отель в горах, который он хорошо знал. Там они остановятся, запрутся в уединенной комнате и попытаются убедить Ханну. Маловероятно, что их догонят. Отель, помимо всего прочего, трудно найти, и они выбрали день, когда Скоттоу и Джеймси отправятся в одну из своих обычных поездок. Джералд называл эти экспедиции поездками на рынок, но, как правило, парочка возвращалась домой поздно, благоухая бургундским и не слишком нагруженная товарами. Значит, «лендровера» не будет, а «моррис», как объяснил Эффингэм, легко вывести из строя, насыпав сахару в бензобак. План казался вполне простым и безопасным, если только Скоттоу и Джеймси уедут, как обычно, и если не будет дождя.

Вспомнив, что ошибка Джеймси произошла при сходных обстоятельствах, Мэриан очень осторожно и тайно упаковала вещи Ханны — небольшой набор старой и нелюбимой одежды, отсутствие которой не будет замечено. Затем она собрала для себя сумку, содержащую необходимый минимум вещей. Обе сумки Эффингэм накануне переправил в Райдерс. Мэриан примирилась с тем, что потеряет остальные вещи, так как она уже не могла представить свое возвращение в замок, какой бы ни была реакция Ханны. В действительности она даже не представляла, что после грядущих событий замок продолжит существование.

Мэриан кое-как провела утро. Они с Эффингэмом сверили часы, но она ужасно боялась, что ее часы остановятся, и пыталась заводить их каждые полчаса. Она так бессвязно говорила с Ханной, что та сочла ее больной и пыталась убедить лечь в постель. После ленча, к ее огромному облегчению, Джералд и Джеймси уехали из дома, и она в бинокль наблюдала за движением «лендровера» по дороге в Грейтаун. Потом она управилась с «моррисом». Но когда она вернулась незамеченной в дом, успешно справившись с задачей, было все еще слишком рано идти к Ханне. В полуобморочном состоянии Мэриан сидела в своей комнате, ломая руки и чувствуя дурноту.

Наконец пришло время идти. Она бросила последний взгляд на комнату, надела пальто и поспешила в комнату Ханны. Хозяйки там не было. После минутной, вызвавшей тошноту паники она увидела из окна, что та уже прогуливается по террасе. Мэриан сбежала вниз, и они — как всегда медленно — побрели вдоль по извилистой, освещенной солнцем подъездной аллее.

Мэриан несколько раз засекала время и знала точно, за сколько минут они дойдут до нужного места. Она продолжала посматривать на часы, пока Ханна говорила. Расчет времени был абсолютно точен. Только бы Эффингэм не подвел.

— Я попытаюсь выращивать здесь камелии, — говорила Ханна, — торфяная почва должна подойти им, правда? Я только думаю, выдержат ли они ветер. Хотя здесь есть и укрытые места. Нужно спросить у Алисы. Дайте мне, пожалуйста, руку, дорогая, я все еще чувствую себя такой усталой. А вам не жарко в этом пальто? Почему бы не оставить его под кустом, мы сможем подобрать его на обратном пути.

— Я, пожалуй, останусь в нем, — пробормотала Мэриан. Она едва могла говорить.

— Может, нам сейчас повернуть назад?

— Еще немножко. — Интересно, чувствует ли Ханна, как она дрожит. Мэриан бросила быстрый взгляд на ее спокойное лицо с широко открытыми глазами. Это были последние минуты сна для спящей красавицы.

Посыпанную гравием аллею с обеих сторон окаймляла черная мягкая болотистая почва, и было только одно место посередине аллеи — на круглой площадке с небольшими солнечными часами, где машина могла развернуться. Они как раз проходили по ней. Мэриан чуть-чуть подталкивала Ханну вперед. Как раз сейчас должен был подъехать Эффингэм.

— В конце концов, вы правильно сделали, что надели пальто, — говорила Ханна. — Здесь холодный ветер. Ах, моя дорогая, не знаю, как вы всех нас вытерпите зимой. Я, конечно, не должна воспринимать вас как нечто само собой разумеющееся потому только, что вы так прекрасно вошли в наш круг. У вас будет много отпусков — столько, сколько захотите. И я думаю, вам следует больше заниматься своими делами. Я так рада, что вы занялись греческим. Мы должны сделать, чтобы вам было приятно.

— Мне нравится здесь, — пробормотала Мэриан. Эффингэм на полминуты опаздывал.

— Да ведь это Эффи в старой машине Макса, как славно.

«Слава Богу». Мэриан отвела Ханну немного в сторону от аллеи. Их туфли погрузились в мягкую землю, машина тем временем замедлила ход.

— Подвезти вас?

Лицо Эффингэма было настолько бледным, а глаза такими выпученными, что, казалось, Ханна должна обратить внимание. Но она весело сказала:

— Великолепно!

И тут же устроилась на заднем сиденье. Эффингэм предусмотрительно завалил свободное переднее сиденье множеством книг. Мэриан бросила на него решительный, ободряющий взгляд и села вслед за Ханной. Дверца с шумом захлопнулась, их предприятие началось.

Согласно разработанному заранее плану Мэриан сразу же начала жаловаться на то, что повредила ногу.

— Она болела всю дорогу, — сказала она. — Посмотрите, я, должно быть, порезала ее о стекло и не заметила, кажется, идет кровь. — Она нагнулась, опустив голову за спинку сиденья. С сочувствующим возгласом Ханна тоже наклонилась, чтобы осмотреть раненую ногу в полумраке машины. Низко опустив голову, Мэриан почувствовала, что машина разворачивается на площадке.

Ханна, должно быть, тоже почувствовала, так как она не медленно выпрямилась. Но «хамбер» со все возрастающей скоростью уже мчался к воротам. Минуту Ханна изумленно смотрела, а затем пронзительно вскрикнула:

— Эффи, нет!

Так как она наклонилась вперед и дернула за плечо Эффингэма, Мэриан схватила ее и оттащила назад, прижав к заднему сиденью машины. «Хамбер» ехал очень быстро.

Последующие события тоже произошли чрезвычайно стремительно. Впоследствии Мэриан воскрешала их в памяти со странной фотографической ясностью, какую едва ли ощутила в тот момент, уткнувшись лицом в плечо Ханны. Ханна стонала и вырывалась, но Мэриан была значительно сильнее. Затем, когда они были примерно в шестидесяти ярдах от ворот, там появилась другая машина. Это был красный «остин» Алисы.

«Остин» несся прямо на «хамбер», как будто намереваясь с ним столкнуться. Эффингэм, не сбавляя скорости, положил руку на гудок и держал ее там. Так как машины мчались друг на друга и «остин» не менял своего курса, Эффингэм немного свернул в сторону, «хамбер» забуксовал на неукрепленном гравии, съехал с аллеи и промчался по мягкой земле в заросли фуксии. Это произошло в двадцати ярдах от ворот. Мотор заглох.

В наступившей тишине Мэриан слышала звук мотора «остина». Алиса резко затормозила и дала задний ход. Поравнявшись с ними, она выключила мотор и наклонилась к рулю, не отводя взгляда от Эффингэма. Эффингэм не смотрел на нее. Он медленно вышел и открыл заднюю дверцу «хамбера». Колеса завязли в черной земле, и стало ясно: для того, чтобы вытащить машину, потребуется трактор. Предприятие было закончено.

Эффингэм протянул обе руки к дверце и помог Ханне выйти. Она была смертельно бледна и тяжело дышала, когда он бережно выводил ее из машины. Затем она склонилась к нему в молчании. Он обвил ее руками и, закрыв глаза, крепко прижал к себе, они так и стояли, абсолютно недвижные, в молчании. Мэриан вышла.

Предприятие было действительно закончено. Мэриан ни на секунду не пришло в голову, что они с Эффингэмом еще могут заставить Ханну выйти за ворота. Но даже если бы у нее возникла такая мысль, ей пришлось бы вскоре от нее отказаться, так как в воротах уже показалась другая машина. Это был «лендровер».

«Лендровер» медленно въехал и остановился рядом с «остином». Из него вышли Джералд и Джеймси. Джеймси встал с противоположной стороны машины, облокотившись на капот, а Джералд подошел к краю аллеи. Он изучал сцену: «хамбер», прочертивший борозды по земле и врезавшийся в кусты фуксии, развороченный гравий, Мэриан, стоявшую рядом с машиной, и Эффингэма с другой стороны, держащего Ханну в своих объятиях. Эффингэм медленно отпустил ее.

Джералд позвал:

— Ханна.

Она, спотыкаясь как лунатик, направилась к нему. Он подошел, подал ей руку и отвел к «лендроверу», усадил ее и медленно пустил машину, осторожно объехал «остин» и направился к дому, оставив Джеймси на краю аллеи.

— Эффи, — Алиса открыла дверцу «остина».

Эффингэм рассеянно смотрел мимо нее. Его лицо было опустошенным, вялым и совершенно лишенным выражения. Затем он нахмурился, покачал головой почти с отсутствующим видом и подошел к машине. Он сел, и дверь захлопнулась. «Остин» резко тронулся, доехал до поворота у солнечных часов, а затем понесся назад по аллее и выехал из ворот.

Мэриан стала выбираться назад на гравий. Ее туфли покрылись черной пылью.

Джеймси все еще стоял там, где его оставили, и, когда Мэриан взглянула на него, ей показалось, что он сияет от какого- то тайного удовольствия. Он стоял подняв руку, как человек, желающий удержать перед мысленным взором вид какой-то сцены, приведшей его в восторг. Он медленно повернул к ней голову и улыбнулся:

— Мэриан!

— Привет, — сказала Мэриан. Одна ее туфля слетела. Она начала тихо плакать.

— Не надо!

Он наконец сдвинулся с места и обнял ее, поддерживая, пока она управлялась со свалившейся туфлей. Он все еще обнимал ее, когда они направлялись к дому.

— Вот как нас с вами оставили. Здорово, правда? Давайте я покажу вам ваши фотографии. Я специально заказал их в цвете в Грейтауне.

Глава 18

Она прошла прямо к себе. В доме было очень тихо, когда они с Джеймси переступили порог. Его болтовня тут же умолкла, и он исчез в тени лестницы.

Войдя в комнату, она закрыла дверь. Здесь было тихо и светло. Солнце большими квадратами лежало на полу. Ее часы тикали. Она очень жалела, что оставила свои часы. Что ж, она не лишилась их. Мэриан смотрела на комнату почти с изумлением. Та оставалась обитаемой, еще не впавшей в запустение. Кофточка из джерси и кое-какое белье в беспорядке лежали на одном из стульев, хотя она собиралась никогда сюда не возвращаться.

Что-то новое лежало на столе — открытка. Она взяла ее и стала пристально рассматривать. Репродукция картины Веласкеса «Сдача Бреды». Перевернула ее. Открытка была от Джеффри из Мадрида. Он сообщал, что все остальные отказались от поездки, так что им с Фредой Дарси пришлось поехать одним. Он писал, что считает Тициана действительно… Мэриан бросила открытку в корзину для ненужных бумаг.

Она медленно сняла пальто. Вполне естественно, что сначала она подумала о себе. Но как быть с Ханной? Они должны узнать, что идея была не Ханны, а их с Эффингэмом. Она все объяснит, и их должны простить. Однако почему простить? Ее мысли как будто снова попали в клетку. Даже если они сочтут Ханну невиновной, позволят ли они Мэриан остаться в Гэйзе, раз она оказалась настолько опасной? Не отошлют ли ее немедленно отсюда и не запретят ли Эффингэму посещать этот дом, так что Ханна окажется наказанной, потеряв двоих своих лучших друзей? Мэриан тяжело вздохнула, и обвиняющий образ Дэниса предстал перед ней. Он просил ее не вмешиваться не в свои дела, почему она не послушалась его?

Она встала и быстро заходила по комнате, внезапно останавливаясь, чтобы подумать, и затем снова принималась ходить. Все это теперь казалось ужасной ошибкой. Ей следовало отнестись с уважением к положению Ханны. И не было ли во всем этом руки судьбы? Они не смогли пройти через эти ворота. И все же это безумие. Она постояла у окна, глядя на Райдерс. Окна при закатном солнце мерцали оранжевым светом. Там Алиса и Эффингэм, должно быть, Бог знает что говорили друг другу. Мэриан почувствовала полное отсутствие интереса к этому. Во всяком случае, откуда Алиса узнала? Очевидно, Эффингэм допустил какой- то промах. Теперь, вспоминая все детали, она пришла к выводу, что он должен был неизбежно совершить какую-то ошибку. Ему не хватало веры. Возможно, ей тоже не хватало веры. Все равно, бедный Эффингэм.

Она посмотрела на часы. Наступил час, который она обычно проводила с Ханной. Будет ли она когда-нибудь снова сидеть с ней, занимаясь привычными делами? Замкнутая тихая жизнь Гэйза, жизнь в заключении, внезапно показалась ей самой лучшей жизнью в мире. В ней было достаточно места для любви.

Время шло, и Мэриан без устали бродила по комнате, иногда разговаривая вслух сама с собой. Постепенно она поняла, что чего- то ждет, причем ждет напряженно и взволнованно, с надеждой в глубине души. Прошло немного времени, прежде чем она поняла, что ждет прихода Джералда Скоттоу.

Он появился почти через час. Мэриан сидела у окна, снаружи все окрасилось в красно-золотистые тона, в комнате же потемнело, когда он, коротко постучав, тихо вошел. Она сразу поднялась.

Он закрыл дверь, подошел к ее кровати и сел на нее.

— Подойди.

Мэриан подошла к нему.

— Садись.

Она села на стул у кровати.

— Дай мне руку. Она дала.

— Девушка Мэриан, не глупо ли было делать это?

— Послушайте, — начала Мэриан и, помедлив, сбивчиво продолжила: — В этом нет вины Ханны, она даже ничего не знала, мы похитили ее, ну нет, не совсем так, мы просто хотели увезти ее на небольшое расстояние, показать ей внешний мир, а затем привезти ее назад, если бы она захотела. Мы не увезли бы ее, если бы она не захотела. И она ничего не знала, она даже пыталась выскочить из машины, когда поняла. Это всецело моя вина. И Эффингэм не одобрял. Я убедила его сделать это. Вина только моя. Пожалуйста, не отсылайте меня, пожалуйста.

Джералд, все еще державший ее за руку, повернул ее и постучал пальцем по ладошке. Его крупное задумчивое лицо нависло над ней в сумерках. Он не улыбался, но его глаза, казалось, расширились и засветились. Он сказал:

— Я тронут твоим страстным желанием пощадить Эффингэма.

— Пожалуйста, не отсылайте меня, — молила Мэриан, — и Эффингэма тоже. Вы должны понять.

— Я все прекрасно понимаю. И конечно же, я знаю, что вы затеяли все без Ханны. Думаю, это ты, девушка Мэриан, ничего не понимаешь. Ты слишком молода и очень мало знаешь о жизни и страдании, и так как люди здесь очень быстро сумели привязаться к тебе, твоя головка немного закружилась, да? Ты вообразила, что знаешь наши несчастья и можешь исцелить от них. Но это не так. А?

— Я думала только о Ханне… — горестно начала Мэриан. Она чувствовала себя совершенно вымотанной и разбитой.

— И мы все думаем только о Ханне. Но это не так просто, как тебе кажется, думать о Ханне. Что ты можешь для нее сделать, для нее с ее годами внутреннего одиночества? Просто, как ты говоришь, показать ей внешний мир? Ты думаешь, это что-нибудь! k значило? Неужели ты считаешь, что для Ханны все еще существуют внешнее и внутреннее? Ты полагала, не так ли — ибо я могу заглянуть в твой мелкий умишко, — что если бы вам удалось пройти через ворота, что-то прорвалось бы, что-то сломалось? Выходит, ты еще не понимаешь, с чем ты связалась. В известном смысле это, конечно, вывело бы Ханну из душевного равновесия, стало бы неприятным тривиальным инцидентом, которому нужно положить конец, маленькой раной. Но с другой стороны, видишь ли, она едва бы заметила, едва обратила бы внимание.

— Вы приводите меня в замешательство, — сказала Мэриан, близкая к слезам. Теперь она цеплялась за его руку. Она чувствовала, как ее запутывают в какую-то ужасную спираль мыслей. Если бы только она смогла найти слова, чтобы вернуть все это обратно к простоте и правде. — Вы не можете считать, что справедливо держать ее взаперти, и не может же она в самом деле этого хотеть, она не должна хотеть этого, несправедливо…

— Ш-ш-ш, Мэриан, успокойся. Есть вещи, которые кажутся ужасными молодым людям, потому что молодые люди считают: жизнь должна быть счастливой и свободной. Но жизнь никогда не бывает действительно счастливой и свободной в полном смысле слова. Счастье — жалкая и ничтожная вещь, а у свободы, возможно, вообще нет смысла. Есть великие примеры и судьбы, которые принадлежат нам, и мы любим их даже в тот момент, когда они разрушают нас. Неужели ты думаешь, что я сам отделен от того, что происходит здесь, что я свободен? Я тоже часть окружающего. Все это не принадлежит мне — я принадлежу этому. И это единственный образ жизни, который здесь возможен, потому что такой образ жизни несколько человек выбрали для себя, и он пользуется здесь абсолютным авторитетом. И каждый, кто хочет остаться здесь, должен подчиняться ему, и ты тоже должна подчиниться, Мэриан, если намерена остаться здесь.

Слезы хлынули из глаз Мэриан.

— Вы же знаете, я хочу остаться здесь.

— Тогда я должен взять с тебя слово: никаких больше игр подобного рода. Ты обещаешь? Обдумай как следует, прежде чем отвечать.

— Обещаю, обещаю.

— Вот и молодец. Иди сюда и располагайся поудобнее. И давай вытрем слезы. — Он мягко потянул ее и посадил к себе на колено.

Мэриан, всхлипывая, склонилась к его плечу и позволила ему вытереть себе лицо большим белым носовым платком.

— Ну, ну, полно. Не надо больше слез, дитя мое. Все здесь любят тебя. Я люблю тебя. Обними меня, так-то лучше. Успокойся, девушка Мэриан, не надо печалиться, это хорошая минута. Подними голову и дай мне посмотреть на тебя. Дай мне увидеть твое хорошенькое личико, позволь мне поцеловать тебя, — шептал он ей, проводя рукой по ее лицу и наклоняя ее голову. В комнате сейчас было уже почти темно. Мэриан беспомощно прильнула к его руке и, закрыв глаза, искала его губы.

Он запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Время и место — все перемешалось в темную жаркую смесь, и она чуть не потеряла сознание. Затем, решительно отстранившись, Джералд снял ее с колен, посадил на стул и снова провел по ее лицу своей большой рукой, держащей носовой платок.

— Полно…

Мэриан неловко встала, придерживаясь за спинку стула. Казалось, что-то произошло с ее коленями, и она с трудом могла стоять. Она начала что-то говорить.

Джералд поднялся:

— Ни слова больше, дитя мое. Я должен вернуться к Ханне. Ужин пришлют тебе сюда. Потом как следует умойся холодной водой, причеши волосы и приходи в комнату Ханны. Она захочет увидеть тебя. Мы все теперь добрые друзья, да, Мэриан?

Она бормотала что-то утвердительное, пока он выходил из комнаты, затем внезапно села на пол. Она не могла бы потерпеть большего поражения, даже если бы он поступил с ней как когда-то с Джеймси. Ее испуганное сердце, ее испуганное тело полностью подчинились ему.

Глава 19

Спустя немного времени Мэриан постучала в дверь комнаты Ханны. Она никак не могла перестать плакать, и ей пришлось несколько раз умываться и пудриться.

Войдя в освещенную комнату из темного коридора, она за метила, что все были в сборе, раздавался приглушенный бодрый шум голосов, словно проходил небольшой чинный вечер. Шторы были уютно задернуты, все собрались у камина, держа стаканы в руках. Когда она подошла, фигуры перед ней затуманились, она искала Ханну. Минутой позже пред ней предстало лицо Ханны, побледневшее и омытое недавними слезами, но спокойное и восторженное, как у человека, спасшегося от кораблекрушения. Затем Ханна обняла и поцеловала ее. Секундой позже она тоже держала стакан, протянутый ей Джеймси.

Некоторое время она не могла понять, действительно ли тут кто-то говорил или у нее так шумело в голове. Золотистая группа рядом с ней все еще казалась заключенной в зубчатые крылья света, как серафим. Каждый выглядел очень высоким и удлиненным. Она потерла свои заболевшие глаза. Джеймси сейчас действительно что-то говорил ей, подавая сигарету и зажигая ее. Она отхлебнула глоток крепкого, хорошо знакомого ей виски и включилась в маленькую компанию. Ханна стояла рядом с Вайолет Эверкрич, и время от времени их руки соприкасались. Вайолет выглядела прекрасной и безмятежной, розовато-лиловый свет чуть коснулся ее лица и волос. В этот момент она, улыбаясь, протянула руку Мэриан, и кончики их пальцев встретились в странном приветствии. Мэриан почувствовала, что тоже улыбается и на ее лицо опускается такое же восхищенное спокойствие, осенившее ореолом остальных.

Джеймси кружил вокруг стола, наполняя стаканы и зажигая сигареты, но всегда возвращаясь к Джералду. Мальчик был в приподнятом настроении, почти опьянел от какого-то веселья, лицо его светилось, готовое растаять в приливе чистой радости. Он продолжал смотреть на Мэриан, время от времени открывая рот, словно собираясь окликнуть ее, потом снова закрывал его. Каждый раз, когда он проходил мимо, он касался ее руки, а затем подходил и слегка задевал Джералда, всегда стараясь встать очень близко к нему и немного сгибаясь, всем своим видом выражая почтение перед его внушительной фигурой.

Сам Джералд, как благожелательный исполин, приветливо улыбался окружающим. Он продолжал смотреть на Ханну с довольным видом, будто требуя одобрения, которое она и без того постоянно выражала ему быстрыми просительными знаками внимания, будто высказывая какую-то робкую, вымученную благодарность. «За что она благодарна?» — подумала Мэриан. — «За то, что он позволил мне остаться?»

Ханна и Джералд со стороны казались матерью и отцом дружной семьи. Джералд даже время от времени раскидывал руки, как будто обнимая и удерживая всех вместе. Он окинул взглядом всех присутствующих, и когда его взгляд встретился с глазами Мэриан, on выражал своего рода бодрящую, лишенную сентиментальности гордость, — так отец может смотреть на дочь, когда видит, что она хорошая, смелая девочка. Мэриан сказала себе: «Меня приняли в семью, вот что произошло, я стала их частью. Это мы и празднуем сегодня». Она почувствовала странное облегчение. Ничего ужасного не случилось. Все будет как обычно. Она выпила еще немного неразбавленного виски.

Ощущение их как единой семьи принесло с собой тревожное чувство, что чего-то недостает. Чего-то или кого-то здесь не было. Она начала вертеть головой в поисках этого, как будто оно всегда было вне поля ее зрения, как призрак или второе я. Затем она поняла, кого не хватает, — Дэниса. Она снова оглянулась вокруг. Но нет, Дэниса не забыли, он все время был здесь, стоя в тени позади маленькой группки рядом с портретом Питера Крен-Смита. Он тоже держал стакан и, очевидно, не был обделен гостеприимным вниманием со стороны Джеймси. Еще не видя его отчетливо, Мэриан улыбнулась ему. Он тоже принадлежал этому миру. Затем она увидела его лицо. Оно было черным, в то время как лица остальных светились. Дэнис одеревенело стоял, держа свой стакан, а его черты выглядели как почерневший металл. Его скулы и лоб, будто оттиснутые под ужасным давлением, выступали из тени, отбрасываемой светом лампы. Глаза его казались черными, и рот сложился в темную линию. Рубашка была распахнута, волосы взъерошены, и так как он держал свой стакан, будто это было дуло винтовки, он выглядел словно маленький стойкий партизан, нарушающий правила, одинокий и наполненный до краев безжалостными суждениями о происходящем. Он не ответил Мэриан на улыбку, она даже не могла разобрать, куда направлен его неистовый, потемневший взгляд. Потрясение от увиденного отрезвило ее, она сразу же поняла, что, должно быть, сильно опьянела, выпив так много виски на пустой желудок, — от волнения она весь день ничего не ела. Она покачнулась и схватилась за камин. О чем она думала, что делала с тех пор, как вошла в комнату? И до того? Предшествующая сцена вспоминалась как сон. И все же она произошла, и Мэриан полностью подчинилась и сдалась без сопротивления, без единого стона. Джералд мог бы получить все, что хотел, от нее, в той темной комнате. Должно быть, он знал это, даже если бы он отшлепал ее, как ребенка, и выставил, наказанную, перед лицом всей семьи. Мэриан припомнила свои слова, обращенные к Дэнису, когда сказала, что она единственная из всех не была ни в чем виновата. Что ж, теперь она тоже была в числе виновных.

Внезапно что-то произошло, Мэриан в замешательстве встряхнула головой и попыталась взять себя в руки. Она каким-то образом избавилась от стакана, сцена опять обрела прежний вид. Все повернулись к двери, где стояла одна из темнокожих горничных и говорила что-то неразборчивое Ханне, и та ответила:

— Да, да, конечно, проводите ее тотчас же сюда.

По комнате пролетела волна беспокойства и легкий гул голосов, затем дверь открылась, впустив Алису Леджур.

Алиса вошла в круг света. Она была растрепана и выглядела испуганной, натянутой и агрессивной. Она подошла к Ханне:

— Эффингэм здесь? В доме?

— Нет, моя дорогая.

— Значит, он заблудился! — в отчаянии воскликнула Алиса.

— Заблудился?

— Он очень рассердился, и я позволила ему выйти из машины, он пошел в сторону от моря, сейчас уже за полночь, и он, должно быть, заблудился на болоте.