Эффект Лазаря

19 (?) алки, 468. станция 22.

Когда меня называют «господин судья», я чувствую, как весы правосудия и жизни холодят мне ладонь. Я ведь для них не Уорд Киль, не человек с большой головой и длинной шеей на суппорте, а некий бог, который понимает, что надо сделать, и делает. И из этого явится благо. Бог и богатство, бес и бешенство… слова — это символы, которые развоплощают наш мир. Мы ожидаем этого. Мы действуем на этом основании.

Разочарование — это несбывшееся ожидание. Я должен признать, что имя нашим бедам — легион, но мы живем, чтобы противостоять бедам, а этого нам не обещал ни один бог.

Симона Роксэк думает, что знает, что обещал нам Корабль. Она говорит, что в этом и состоит ее работа. Она говорит верующим, что Корабль имел в виду, и они верят ей. Но Анналы всегда под рукой, чтобы их прочесть. И я пришел к собственному выводу: «Мы не получаем ни наказания, ни награды. Мы просто существуем. И моя работа как судьи состоит в том, чтобы как можно большее число нас могло продолжать существовать.»

Комитет был основан на страхе и науке. Основной вопрос очень прост: убить это или заботиться о нем. Уничтожить — если оно опасно. Эта власть над жизнью и смертью оделила комитет таким ореолом, который он не вправе был принимать. И вот вам воплощение закона — Комитет.

Правда, что КП воплощает закон Корабля — и еще большая правда, что ее люди поддерживают ее. Они отдали Кораблю Кораблево… и все мы вместе движем этот мир.

«Движем» — это самое то слово. Мы, островитяне, знаем толк в движении, в течении. Мы понимаем, что меняются времена, меняются и условия. Что перемены — это нормально. Комитет отражает эту гибкость. Большая часть законов относится к сделкам, к личным договорам. Суды разбирают всю эту ерунду.

Но Комитет имеет дело только с жизнью и смертью. Некоторым образом это затрагивает политику, вопросы совместного выживания. Мы независимы, сами выбираем наших преемников, и наше слово так близко к абсолютному закону, как это возможно для островитян. Они не доверяют ничему неизменному. Ригидность закона вызвала бы в них отвращение скульптурной мертвенной холодностью.

Частично наше наслаждение искусством проистекает из нашей переменчивой натуры. Он постоянно обновляется, словно для того, чтобы преодолеть время на арене нашей памяти. Мы, островитяне, питаем глубокое уважение к разуму. Странное это местечко — орудие, лежащее в основе всех орудий, камера пыток, пристанище для отдыха и хранилище символов. Все, что у нас есть, основано на символах. При помощи символов мы делаем мир большим, нежели тот, что был нам дан, и сами становимся большим, нежели простая сумма своих частей.

Любой, кто угрожает разуму или его символической составляющей, угрожает всему существованию человечества. Я попытался объяснить это Гэллоу. Выслушать-то он выслушал, но ему попросту наплевать.