Ефрейтор. Назад в СССР. Книга 2

Глава 22 Особое мнение

Оставшись наедине с психологом, капитан Игнатьев сразу же перешел к делу.

— Итак, что скажете, Светлана Владимировна?

Старший лейтенант по-прежнему сидела на своем месте и задумчиво смотрела в свой блокнот, где во время опроса ефрейтора Громова, делала пометки. Таким образом, она составляла психологический портрет. Отложив ручку в сторону, она тихо вздохнула.

— Крайне интересный молодой человек. За всю свою учебную и служебную практику, а это почти двенадцать лет, я с подобным еще не сталкивалась. Да, у меня были и сверхсрочники и офицеры. И даже призывники в военном комиссариате. Безусловно, встречались люди, которые определенно были на «коне», будто рождены для армии. Но этот ваш Громов… Я неоднократно убедилась в том, что это очень не простая, сильная личность. Слушая его ответы, у меня складывалось впечатление, что мы разговариваем не с девятнадцатилетним солдатом срочной службы, а как минимум с майором. Майором, который прошел не через одно сражение. Все ответы четкие, выдержанные, кроткие. Прошу заметить, он грамотно контролирует свою речь, не путается в ответах. Эмоции под контролем. Он совершенно не боялся того, что его подозревают в дезертирстве, а ведь это худшее, что может случиться с молодым солдатом. Ну, кроме смерти. Конечно, мы должны были проверить факт возможного дезертирства несколько иначе, но это не столь важно, суть-то одна…

Света заглянула в блокнот.

— Мимика у ефрейтора адекватная, поведение спокойное, реакция на раздражители нормальная. После того, что он мог пережить в душманском плену, обычно человеку требуется длительная реабилитация. Чтобы прийти в себя, сбросить эмоциональное и психологическое напряжение. А ему она не нужна. Конечно, я могла бы провести с ним стандартные тесты, что заняло бы целый день, но… Я думаю, это просто не нужно. Мне и так все понятно. Кстати, момент, когда он вошел в комнату… Громов ведь сразу заметил, что стула нет, так?

— Верно. Ему это не понравилось.

— А кому бы понравилось? — возразила та. — Ему не предложили сесть, несмотря на огнестрельное ранение ноги. Да, мы заранее снабдили обезболивающим ответственного офицера, чтобы снизить порог… Хотя, я вам и говорила, что это чистая авантюра!

Светлана покачала головой, затем продолжила.

— Так как меня не было в этот момент, я сделала косвенный вывод, что он сел сам, так? Не спрашивая разрешения, да? Будь на его месте испуганный мальчишка, он бы так и стоял, от страха опасаясь спросить разрешения или пожаловаться. Даже если бы человек был сдержанный, он все равно вел бы себя иначе. А его ответы?

— А что ответы? — слегка улыбнулся Игнатьев.

— Они продуманные. Четкие. Не было ни одного вопроса, который поставил бы его в тупик.

— Ну, мы почти и не старались. Светлана Владимировна, я пригласил вас сюда не просто так. Мы давно знакомы и мне нужно было мнение специалиста. Сейчас я вам кое-что объясню… Так уж получилось, что ефрейтор Громов попал во внимание Комитета Государственной Безопасности и одновременно к нам. В ГРУ. Чистая случайность, что и мы с вами сегодня были в Мазари-Шариф. Мой коллега и сокурсник, из конторы, крайне заинтересовался Громовым. Уверен, скоро он тоже будет здесь. Честно говоря, я не разделяю его интересов, но мне нужно было мнение компетентного человека. У меня свое мнение, относительно того, что делать с ефрейтором дальше.

— А для чего? — Светлана посмотрела на капитана внимательным взглядом.

— Я изначально отбирал его в наш учебный центр. Но, по вине случайных обстоятельств, он туда не попал. И вот теперь, на фоне всех событий, после всех событий с его участием, я намерен написать подробный рапорт своему начальству о том, что хорошо бы перетащить такого бойца к нам. Мне кажется, это идеальный кандидат. Причем не на рядовую должность, а как минимум на командира отделения. Ну, не сразу, конечно же. Как думаете, справится?

Та усмехнулась.

— Это не совсем мой профиль, но если интересно мое мнение, то да. Точно справится. И не отделением а, возможно, даже и взводом. Правда, не уверена, что тебе дадут это сделать на фоне всего этого расследования.

— Расследование не будет длиться вечно. Громов лишь песчинка в нем, основной уклон на то, что под нашим носом был и есть гадюшник с духами. Ну и, я ведь не просто так привлекаю Громова к планируемой операции. Возьму его с собой, пусть как очевидец покажет, где они были, что видели. По окончании операции, вскроются многие щекотливые моменты. Тогда ефрейтора можно будет и к награде представить.

— Кстати, о наградах. У меня сложилось смутное впечатление, что они ему совершенно безразличны. Обычно, такое рвение на службе говорит о том, что человек карьерист, который пытается использовать любую ситуацию в свою пользу. В его случае наоборот. Я не плохо понимаю, какая у него мотивация?! Будто бы просто плывет по течению, мол, что будет, то будет. Но при этом, мне кажется, что он и добивается того, чтобы его заметили. Такой вот круговорот.

— Хм, ясно. Спасибо Светлана Владимировна.

Игнатьев несколько раз задумчиво кивнул, подобрал свой планшет с документами, попрощался и вышел из помещения… У него оставалось десять часов до того, как в Мазари-Шариф прилетит майор Кикоть…

Остаток ночи прошел спокойно.

Улегшись на стулья и бросив на них свой китель, несмотря на неудобство, я спал как убитый. Правда, уже утром выяснилось, что Кириллов спал крайне беспокойно и всю ночь хватался за ножку стула. Наверное, представлял, что это автомат. У многих, кто участвовал в боевых действиях и видел ужасы войны, по возвращении домой, первое время случались психологические аномалии. Кто-то лечил это алкоголем, у кого-то быстро проходило. А кто-то жил с этим до конца своих дней.

Тот факт, что нам пришлось спать в помещении, совершенно не оборудованном спальными местами, конечно, раздражал. После всего, что нам удалось пережить?! Нехорошо, как-то… Но все молчали, а я слишком устал, чтобы раскручивать эту тему и прочищать кому-то мозги.

Едва на часах стукнуло семь утра, как щелкнул дверной замок.

Внутрь вошел какой-то незнакомый капитан. Осмотрел наши сонные лица.

— У всех все хорошо?

— Могло быть и лучше, — пробурчал я, кинув взгляд на стулья, служившие мне кроватью. — Что, нельзя было хотя бы матрасы организовать?

— Это не в моей компетенции.

— Ну да, точно. Что, снова нужно куда-то идти?

— Именно так, — хмыкнул офицер, затем добавил. — Прошу на выход.

— Нам бы в туалет, сначала… — заметил Корнеев.

Забыл отметить, что за то время пока шел допрос, мы сидели внутри. Если кому-то требовалось справить естественные надобности, нужно было постучать в дверь. С сопровождающим, можно было отойти, куда требовалось. Вот только ночью, судя по всему, эту функция, по умолчанию была отключена.

— Это само собой, — согласился офицер.

На этот раз, с ответственным офицером вместо двух вооруженных конвоиров, был только один, что говорило об изменении отношения к нашей группе. Хороший знак, впрочем, именно этого я и ожидал. Сначала припугнули, потом задобрят. Грубо говоря.

— Кстати, кто из вас Громов? — вдруг вспомнил капитан, глядя то на меня, то на Кириллова.

— Я, а что?

— У меня есть указание перевести тебя в медчасть. Полежишь там пару дней. Это чтобы потом быстрее в строй вернулся. Так что сразу после завтрака, ты по отдельной программе. Понял?

Я кивнул. Сразу понятно, для чего это.

Игнатьев упомянул, что в самое ближайшее время будет развернута разведывательная войсковая операция в тот район, откуда мы выбрались. Я нужен им как человек, который там уже был и все видел. Ничего особенного, хотя, конечно, чтобы такое провернуть нужно особое разрешение свыше.

Всю нашу группу отвели в столовую, причем отдельно от основной массы. Я плелся позади всех, к счастью, идти нужно было недалеко.

На завтрак была нормальная, человеческая еда.

Вчера, во время приема пищи, головы у всех были заняты самыми разными мыслями, что никто не заморачивался, чем кормили и как. Главное утолить голод и жажду. Мы были вымотанные, уставшие, половина происходящего была будто в тумане. К тому же, нас тогда еще и постоянно подгоняли. Сегодня же стало заметно легче и проще, поэтому можно было почувствовать хоть какое-то удовольствие от еды.

В яме у душманов, нас кормили словно собак. Лепешки и вода. Какая-то вареная крупа, похожая на булгур. Иногда доставался кусок вяленого мяса непонятного происхождения. Может козлятина, а может и баранина. Черт их знает, этих моджахедов. Главное, чтобы не человечина, а то мало ли что там могло прийти в голову старика Иззатуллы. Про горячее и думать нечего.

Кстати, весьма любопытно получилось, что доставив наградной пистолет отставного офицера сюда, я пролил свет на его судьбу, о которой никто ничего не знал с начала семидесятых годов. А ведь это была чистая случайность.

Что уж и говорить, от той пищи у всех были проблемы с пищеварительной системой. Не стану вдаваться подробности, хотя и было тяжело, но никто не жаловался. Все понимали, что иначе никак. А грязная вода, которую мы пили, это вообще отдельная история. Того объема, что нам давали, хватало только чтоб немного утолить жажду. Мыть ей руки было непродуктивно. Ели прямо в яме, сидя на камнях.

Здесь же, в общей столовой авиабазы, все было по-человечески. Приборы, столы. Чисто, уютно. Каждый получил тарелку с гречкой, там же лежали две сосиски и томатная подливка с мелко перетертой морковкой. Серый хлеб и мягкое, наполовину растаявшее масло. Чай. Ничего особенного, но порции были большие.

Мой-то желудок ладно, а вот Кириллов и остальные, кто находился в плену давно, успели привыкнуть к небольшим количествам пищи, поэтому они быстро насытились.

Вокруг нас обедали другие солдаты.

На другой половине столовой, была территория, где принимал пищу офицерский состав. Ну а лица в звании полковников и выше, питались отдельно в столовой на втором этаже. У них и меню было ощутимо лучше. Но это, конечно же, не афишировалось. Хотя я слышал, как два старших офицера обсуждали колбасу, что была на завтрак…

После приема пищи, всех нас повели в лазарет. Мелких проблем со здоровьем было много — это и раны, и ссадины, и все те же проблемы с ЖКТ. К сожалению, ничего не проходит бесследно. На то, чтобы человеческий организм перестроился, должно пройти какое-то время. Всех осмотрели, всех перевязали. Я даже удивился, так как не ожидал, что командование так грамотно и качественно организует на базе зону медицинской ответственности. Врачи на месте, много хирургов, неврологов, медсестер. Все внимательные, готовы помочь. Я считаю, так и должно быть.

Из нашей группы, только меня положили в стационар.

Пулевое ранение грамотно обработали, наложили плотную повязку.

Мне определили кровать, с мягким матрасом. Белое, хрустящее от недавней стирки и глажки белье, пахло чем-то непонятным, но приятным. Ну да, не было тогда еще аромата морозной свежести или какого-нибудь горного жасмина.

В медчасти действовала кубриковая система. Палаты были рассчитаны на восемь коек. Тяжелораненых здесь не было, все с легкими огнестрельными или осколочными ранениями. Всех, кому требовалась более серьезная врачебная помощь, авиацией отправляли в Мары или Ташкент. В моей палате было трое, все рядовые из пограничников. Пострадали при взрыве реактивной гранаты, когда пропускной пункт атаковали непонятно откуда взявшиеся духи.

— Ну что, Громов! — сразу после того, как меня определили в палату, внутрь вошел начальник медицинской части в звании майора. — Слышал о том, что с вами случилось. Молодцы, что вырвались. Такое не забудешь, но мой совет, все же попытайся. Лучше будет. И тебе и родным. Сейчас вот полечитесь, отдохнете. Сил наберетесь. А потом снова в бой.

— Это вряд ли, товарищ майор, — улыбнулся я.

— Почему?

— Половина тех, кто вырвался, заслужила, чтобы их комиссовали по здоровью.

— А вот это еще под большим вопросом! — нахмурился тот. — Ты, со своим огнестрельным, может быть и да. Но не думаю, что тебя отпустят.

— Да я и сам не хочу.

— Неужто на сверхсрочную собрался? — прищурился майор.

— А почему бы и нет? А дальше можно и офицерские курсы закончить. Думаю, этот вопрос можно решить без особых проблем.

Когда мы находились в Чарджоу, у меня произошел разговор с полковником Бехтеревым, который обещал помочь в одном достаточно серьезном вопросе. Все-таки, военный советник, это не рядовая сошка. Но пока рано об этом говорить, ведь у меня впереди еще больше года срочной службы. Как там судьба распорядится, представить сложно.

Конечно, впереди у меня все было туманно. Однако мой сложный и длинный план постепенно реализовывался. Моя фамилия уже была на слуху — ведь не просто же так в комиссию вошел капитан Игнатьев. Чувствую, он здесь не просто так.

В палате было по-своему тихо.

Где-то на посту дежурной медсестры тихо играла музыка. Женщина, которая хрипит, пела про миллион алых роз. А вот внешнего шума хватало — каждые полчаса был слышен рокот реактивных и вертолетных двигателей. Что-то прилетало, что-то улетало. На крупных авиабазах всегда так. Благо, было прохладно и окна в такое время года плотно закрыты.

Помню, когда мы были в САР и нас временно расквартировали в «Химках», я буквально возненавидел штурмовую авиацию. Из-за жары и духоты, окна всегда открыты. Везде пыль, запах авиационного топлива, перегретого масла. Военный городок из «кимб» находится всего в пятистах метрах от ангаров и взлетных полос. Спать ну просто невозможно — вылеты постоянны, днем и ночью, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Спасали беруши, либо наушники. Впрочем, за последнее сильно гоняли представители службы защиты гостайны. А беруши имели свойство вываливаться — ищи их потом под кроватью. Особенно, когда они двухэтажные. Конечно, человек такая тварь, которая ко всему привыкает. Дай ей только время. Но я так и не привык.

Раненые в палате все время спали — после бессонных ночей караулов или гарнизонных нарядов, лечение в медчасти — это чуть ли не рай для простых бойцов. Спи, сколько хочешь, надоело спать — читай газеты или книги, играй в шашки или шахматы. Надоело? Иди, прогуляйся. То и дело появлялись молодые медсестры, которые бдительно следили за каждым. Чуть что-кому нужно — они тут как тут. Честно говоря, в госпитале такого не было.

Мне не оставалось ничего другого, как отсыпаться.

Снова вспомнил о доме. О матери. До этого все время что-то происходило и у меня не было времени думать о таких вещах. Наверное, это неправильно. Объяснить такое могу лишь тем, что это просто остаточное наследие от меня прежнего. В той жизни родителей у меня уже не было, вот я и отвык думать о них. Дал себе указание, что как только тут все нормализуется, взять положенный мне отпуск и съездить домой. Поговорить, обнять, поцеловать. Все объяснить, наконец. Рассказать о своем решении. А то чего я бегаю, как бездомный пес, который боится домой возвращаться? Пусть даже и временно.

А на следующее утро ко мне пришли.

Это был тот самый человек, что впервые допрашивал меня в кабинете у капитана Воронина, командира первой роты. Сейчас он был в полевой форме, в звании майора. Поначалу я думал, что это особист, но нет… Первое мнение оказалось ошибочным, это типичный оперативник комитета из трех букв.

Когда он вошел в палату, я был один. Тот посмотрел на меня внимательным взглядом, затем выглянул в коридор. Плотно закрыл дверь и подошел к моей кровати.

— Ну, привет тебе, ефрейтор Громов! Помнишь меня? — в его голосе было что-то такое, чего я пока не уловил. Вроде и угрозой от него не веяло, но и непринужденности тоже не было. Тяжелый и неприятный человек, с таким же взглядом. Воронин предупреждал, что он не прост. Что же, прощупаем, кто это такой…

— Здравия желаю, товарищ майор. Помню.

— Лежи, не вставай! — тот поискал глазами стул, но такового не оказалось. Поэтому он сел на свободную соседскую кровать.

Вставать я и не собирался. Скорее всего, он это прекрасно понимал.

— Моя фамилия, Кикоть.

— Как?

— Кикоть. Такая вот, необычная… — тот попытался улыбнуться, но получилось как-то совсем фальшиво. — Ну не буду ходить вокруг, да около. Ты наверняка догадался, что я тут не просто так. Моя цель — ты. Вернее, не только ты, а все, в чем ты уже успел себя проявить. Я хочу понять, почему ты такой?

Ну, ясно. Вот тот самый человек, который увидел во мне скрытого противника. Подозревает, что я не тот, за кого себя выдаю. Оно и понятно, слишком уж у меня все хорошо получается, я то и дело оказываюсь в гуще событий.

Еще тогда, летом, его крайне заинтересовал тот факт, что простой солдат, который даже месяца толком не отслужил, умудрился вскрыть дерзкую и коварную диверсию. Чуйка у него на такое. И именно она не дает ему покоя. Он смутно понимает, что все мои действия во благо, что ничего плохого в них нет. Но при этом постоянно ждет, что я открою карты и выкину какой-нибудь номер. Такой не успокоится, пока что-нибудь не откопает. Знаю такую категорию людей.

Ну и пусть. Ему меня не раскусить, пусть хоть лбом в стену упрется.

Я тяжко вздохнул.

— Наверное, все так же задаетесь вопросом, почему какой-то мальчишка из Батайска, который тир не посещал, в школах боевых искусств не был, учился посредственно, вдруг решил идти в армию, где неожиданно для всех, стал совсем другим человеком? Который хорошо стреляет, думает не как солдат… Я понимаю, действительно, человеку со стороны, это может показаться странным. Но такой уж я, никакого секрета тут нет. Думаете, меня кто-то намеренно обучал? Иностранные инструкторы? Да бросьте, товарищ майор. Это даже не смешно.

Тот смотрел на меня холодным взглядом, будто пытался прожечь во мне дыру, чтобы добраться до мозга.

Вдруг, входная дверь открылась и внутрь вошел капитан Игнатьев.

— Я не понял… А ты что тут делаешь? — спросил майор, глядя на капитана с изумлением…