Египетская мифология

Месхент, Бэс, Таурт, Шаи и семь Хатхор

Как только у роженицы начинаются схватки, к ней на помощь вместе с Хатхор и Исидой спешит богиня Месхент, покровительница рожениц и помощница повитух, красивая молодая женщина в короне из разноцветных перьев. Добрую богиню сопровождает её свита: мохнатые уродцы-карлики Бэсы (илл. 135), их жены — богини Бэсит (илл. 136) и богиня Таурт (греч. Тоэрис) — беременная самка гиппопотама с женскими грудями, руками и волосами и с зубами крокодила (илл. 137). Когда младенец появится на свет и заголосит, Месхент и её свита от радости пускаются в пляс вокруг колыбели новорожденного.

Илл. 135. Бэс. XXVI династия; Лувр, Париж.

Но слишком долго плясать и радоваться нельзя! Услышав громкий плач малыша, к нему со всех сторон слетаются и сползаются злые исчадия, и если их вовремя не прогнать, они с помощью колдовства напустят на ребёнка или его молодую мать [188] какую-нибудь хворь, — и радость в доме египтянина сменится безысходной печалью. К тому же около дома, в траве, много скорпионов и ядовитых змей: они могут переползти порог и забраться в колыбельку. Поэтому мохнатые карлики Бэсы и Бэсит ударяют в бубны и, корча ужасающие гримасы, с громкими воплями начинают прыгать и метаться по дому: Бэс-Аха — «Воин» — потрясает оружием, Бэс-Хит — «Танцующий» — пляшет (илл. 138). К ним присоединяется и Таурт.

Илл. 136. Бэсит в маске льва. Деревянная статуэтка. Среднее царство; ГМИИ.

Илл. 137. Богиня Таурт. Правая рука богини лежит на перевязанном папирусном свитке, сложенном в форме иероглифа, символизирующего покровительство. Статуя из святилища Таурт в Карнакском храмовом комплексе; XXVI династия; Египетский музей, Каир.

Добрая богиня Таурт когда-то была наложницей Сета, но бежала от него и присоединилась к свите Хора. Обозлённый Сет в отместку натравил на Таурт змея. Воины Хора защитили богиню — изрубили змея на куски.

...Напуганные гримасами Бэсов, грохотом бубнов и лязганьем крокодильих зубов Таурт, скорпионы, гады и исчадия тьмы кидаются наутёк. [189]

Тем временем Месхент и её супруг бог Шаи отправляются к Небесному Дереву.

Небесное Дерево, или Дерево Хатхор, растёт в заоблачной вышине, среди звёзд. В его кроне живут Семь Хатхор — семь молодых богинь с коровьими рогами и солнечными дисками на головах. Богини играют на бубнах и систрах, кормят в Загробном Царстве умерших и предсказывают людям судьбу (прилож. 8).

Илл. 138. Бэс-Аха и Бэс-Хит.

Шаи и Месхент приходят к Семи Хатхор, чтобы узнать судьбу новорожденного. Ведь если малютка появился на свет в девятый день месяца Паофи, ему предначертано умереть естественной смертью, а если он родился тремя днями раньше, то, став взрослым, он умрёт, перепившись вином. Так гласит священный папирус — «Календарь счастливых и несчастливых дней»:[1]

«День пятый месяца Паофи — очень опасный день. Ни под каким видом не выходи в этот день из дома. Не приближайся ни к какой женщине. В этот день свершились все дела в присутствии бога. Величество [бога] Монту было удовлетворено в этот день. Всякий рождённый в этот день погибнет, предаваясь любви.

День шестой месяца Паофи. Необычайно счастливый день. День праздника Ра в небе. Боги умиротворены в его присутствии. <...> Всякий рождённый в этот день умрёт от опьянения.

День девятый месяца Паофи. Чрезвычайно счастливый день. Боги торжествуют, предаваясь радости. Погиб противник Ра. Тот, кто родился в этот день, умрёт от старости. [190]

День семнадцатый месяца Тиби. Очень несчастливый день. Не купайся в этот день ни в какой воде. Это день, когда Нун вышел из храма, в котором пребывали боги. То, что наверху, низверглось, и мрак окутал землю в этот день. Поэтому множество опасных семян входит в одежду и смешивается с ней. Всякий, кто приблизится [в этот день] к женщине, почувствует дурноту и будет поражён болезнью»*.

Однако то, что записано в папирусе, может сбыться, а может и не сбыться: ведь человек — не игрушка слепого рока, а властелин своей судьбы. Соблюдая осторожность, следуя всем заповедям и не делая того, что возбраняют делать священные папирусы, он может благополучно избежать всех несчастий, и хоть бы ему даже было предначертано умереть молодым, в нищете, он, вопреки судьбе, доживёт до глубокой старости и умрёт в благополучии и достатке. И вообще: хоть тексты папирусов продиктованы самими богами, но записали их всё-таки жрецы — люди. А земное слово не имеет такой силы, какую имеет Слово Небесное. Поэтому Месхент и Шаи спрашивают о судьбе новорожденного у Семи небесных богинь.

Семь Хатхор объявляют Месхент и Шаи, что ожидает их подопечного: будет он беден или богат, когда женится и родятся ли у него дети, от чего он умрёт и многое другое; а Месхент и её супруг внимают богиням-прорицательницам, запоминая каждое их слово. Шаи отныне должен стать хранителем человека: наблюдать за его поведением на протяжении всей жизни, чтобы на Загробном Суде Осириса рассказать судьям, добрый это был человек или злой, какие он совершал поступки, есть ли у него на сердце грехи, — и если Суд оправдает умершего, Шаи проводит его к месту вечного блаженства — в Поля Иару.

А Месхент надо знать судьбы всех людей, потому что она — богиня-оракул. Правда, добрая супруга Шаи предсказывает только хорошее: богатство, удачу, счастье; обо всех же горестях, которые ожидают человека, она предпочитает умалчивать.

Если Семь Хатхор предрекают малютке доброе будущее, Месхент от радости пляшет и смеётся. Но когда ребёнку выпадает [191] плохой жребий, — например, гибель от укуса ядовитой змеи, — Месхент тоже не слишком огорчается: ведь человек в силах изменить даже то, что предопределено самими богами! Вот как победил неумолимый рок один юноша, сын фараона, которому Семь Хатхор предсказали неизбежную смерть.

Обречённый сын фараона

Сказка записана на оборотной стороне так наз. «Папируса Харрис 500» (вторая половина Нового царства)

У фараона родился сын. Тотчас к новорожденному явились Семь Хатхор и предсказали:

— Он умрёт либо от укуса змеи, либо его утащит крокодил, либо погубит собака.

Люди, которые были рядом с ребёнком и слышали это пророчество, немедленно доложили обо всём фараону. Его величество сильно опечалился; но, решив несмотря ни на что бросить вызов судьбе и попытаться отвратить неизбежное, приказал построить для своего сына дворец в пустыне.

— Окружите дворец высокой стеной, — сказал фараон. — Такой высокой, чтобы ни одна живая тварь не могла за неё проникнуть. Пусть мой сын живёт в этом дворце. А вы, слуги, исполняйте все его желания. Кроме одного: не выпускайте его из дворца, как бы он ни просил.

Так и было сделано.

Мальчик рос в заточении. Шли годы; он окреп, возмужал, превратился в статного юношу.

И ни разу за всё время не довелось ему выйти за ограду. Сколько он ни упрашивал стражников, те, свято блюдя фараонов наказ, оставались к его просьбам глухи.

Но юноша часто выходил на дворцовый балкон и оттуда подолгу любовался Рекой, пальмовыми рощами, горами и исполинскими пирамидами, упирающимися в небеса.

Однажды, стоя на балконе, сын фараона увидел пастуха, устало бредущего по дороге. Пастух гнал стадо, а рядом, весело взлаивая, бежало какое-то мохнатое четвероногое существо. [192]

Удивлённый юноша призвал слуг и спросил их:

— Что это за животное?

— Это собака, — ответили ему слуги.

— Она мне очень нравится, — сказал юноша. — Пусть и мне приведут такую же собаку.

Слуги передали эту просьбу фараону. Его величество долго безмолвствовал. Потом, скрепя сердце, сказал:

— Что ж, от судьбы, как видно, не уйти. Подарите ему щенка!

Юноше принесли щенка. Он его выкормил, вырастил, воспитал, и щенок превратился во взрослого пса. Это был верный надёжный друг молодого царевича.

Прошло несколько лет. И вот однажды сын фараона, вконец истомившись в заточении, велел слугам передать отцу:

— К чему мне сидеть во дворце и умирать от скуки и безделья? Ведь я всё равно обречён: три судьбы угрожают мне, и никакие стены не защитят меня от смерти. Пусть же мне будет дозволено прожить остаток дней так, как я того хочу. А хочу я отправиться путешествовать, посмотреть мир и людей. Я ведь, кроме своей темницы, ничего не видел!

Сердце фараона разрывалось от горя, но противиться желанию сына он, подумав, не стал. Судьба есть судьба! И вот юношу снарядили в путешествие, дали ему оружие, дали колесницу, перевезли на восточный берег Реки и сказали:

— Поезжай куда хочешь!

И юноша отправился на север. Много дней ехал он вдоль Реки, потом пересёк пустыню и, наконец, прибыл в Нахарину.[2] С ним был его верный пёс: все эти дни он бежал рядом с колесницей.

На главной площади столицы Нахарины юноше повстречалась компания молодых людей. Они пригласили странника в дом, щедро его угостили, дали отдохнуть, а когда он выспался, стали расспрашивать его: кто он такой и откуда прибыл.

— Я сын египетского воина, — ответил им юноша. — Моя мать умерла, и отец взял себе другую жену. Но мачеха невзлюбила [193] меня, и поэтому я убежал из дому. А вы кто такие? — спросил в свою очередь он.

— Мы — дети вельмож. Правитель нашей страны держит свою дочь взаперти, в высокой башне. Он сказал: «Тот, кто допрыгнет до окна башни, получит мою дочь в жёны». И вот каждый день мы состязаемся в прыжках, но никому пока не удалось коснуться рукой окна царевны.

Минул день, наступила ночь. Все улеглись спать. А на следующее утро сын фараона вместе со своими новыми друзьями отправился к башне и с первого же раза допрыгнул до окна. О случившемся немедленно сообщили царю Нахарины. Царь в гневе воскликнул:

— Разве отдам я свою дочь какому-то жалкому беглецу из Египта!? Пусть убирается прочь, пока я не приказал схватить его и обезглавить.

Но дочь царя расплакалась:

— Клянусь вечностью Ра-Хорахти, если этого юношу не дадут мне в мужья, я перестану есть и пить и умру от голода!

Царю Нахарины ничего не оставалось делать, как сыграть роскошную свадьбу. Юноша и его молодая жена поселились во дворце. Жили они беззаботно, веселились, пировали, ездили на охоту; казалось, ничто не может омрачить счастья молодых супругов.

Но однажды сын фараона открылся своей жене:

— Погубит меня крокодил, змея или собака.

— Так убей своего пса! — в ужасе воскликнула молодая женщина, но сын фараона возразил:

— Нет. Я не могу убить пса, которого я взял щенком и сам вырастил.

— Что ж, — сказала жена. — Тогда я буду оберегать тебя. Отныне ты никуда не должен ходить в одиночку.

Оба они не знали, что уже в тот день, когда юноша покинул Египет, за ним неотступно следовал крокодил, предназначенный ему судьбой. Крокодил приполз в Нахарину и поселился в пруду неподалёку от царского дворца. [194]

В том же пруду обитал Водяной Силач. Он охранял сына фараона и не давал крокодилу выходить на берег. Каждый день крокодил и Силач сражались, но ни один не мог одолеть противника.

А юноша между тем беззаботно предавался веселью.

Как-то раз во время пира он опьянел и уснул. И тут во дворец приползла змея, которую послала судьба.

Извиваясь, змея поползла к спящему юноше. Но её привлек запах вина. Змея подползла к чаше и лизнула вино — попробовать. Вкус вина ей очень понравился, и она вылакала всю чашу до дна. Тотчас глаза её склеил сон, и, перевернувшись кверху брюхом, змея уснула.

Увидев спящую змею, женщина разбудила мужа и воскликнула:

— Смотри! Боги отдали тебе в руки одну из трёх твоих судеб! Они охранят тебя и от двух остальных! — С этими словами она схватила топор и разрубила змею пополам.

Сын фараона возблагодарил Ра-Хорахти. Он каждодневно стал славить великого бога и приносил щедрые жертвы на его алтари. Это и спасло его в будущем.

Прошло много дней. Как-то раз юноша отправился на прогулку вместе со своим псом. Когда они отошли от дворца, пёс вдруг ощетинился и зарычал:

— Я — твоя судьба!

И бросился на него. Сын фараона увернулся от оскаленных собачьих клыков и побежал. Но пёс мчался быстрее: вот-вот он был готов прыгнуть, вцепиться юноше в горло и загрызть. Сыну фараона ничего не оставалось делать, как кинуться в пруд. И тут его схватил крокодил.[3]

Крокодил утащил юношу под воду и принёс в пещеру, где жил Водяной Силач. Здесь он разжал челюсти и выпустил юношу.

— Я — твоя судьба, — прохрипело зелёное зубастое страшилище. — Я бы уже давно тебя убил, если б не Водяной Силач. Он не даёт мне выйти на берег. Каждый день я сражаюсь с ним, но не [195] могу его одолеть, так же как он меня. Я отпущу тебя, если, когда этот Водяной Силач вернётся, ты сразишься с ним и убьёшь его.

Конец сказки не сохранился. Дальнейшее изложение основано на восполнениях, сделанных разными исследователями на основе других источников.

— Нет! — ответил сын фараона. — Пусть лучше я погибну, но не совершу предательства. Я не подниму руку на того, кто меня защищал!

— Тогда я сам убью Водяного Силача, а потом убью тебя! — рассвирепел крокодил. — Пусть свершится твоя судьба!

Эти слова крокодила услыхал на берегу пёс. Он побежал во дворец и привёл жену юноши к пруду.

Тем временем вернулся и Водяной Силач. Он прилетел издалека и теперь отдыхал на берегу пруда перед битвой с крокодилом. Дочь царя Нахарины сказала ему:

— Спаси моего мужа! Сделай так, чтобы крокодил выплыл на поверхность, и я убью его топором. Ведь тогда ты и сам избавишься от крокодила!

Водяной Силач без лишних слов бросился в пруд. Вскипела, забурлила вода, и вскоре на поверхности у самого берега, среди камышей и лотосов показались дерущиеся противники. Тут царская дочь взмахнула топором и убила крокодила.

Водяной Силач привёл спасённого юношу к его жене, и она сказала:

— Боги уберегли тебя от второй твоей судьбы, уберегут и от последней!

И сын фараона опять возблагодарил Ра-Хорахти за своё чудесное спасение.

Прошло несколько лет. На Нахарину напали иноземцы. Неприятельские войска захватили всю страну и пленили царя.

— Где скрывается твоя дочь и её муж-египтянин? — спросил царя вражеский воевода. — Отвечай немедленно, или я прикажу предать тебя мучительной казни!

— Они ушли охотиться в пустыню, — ответил перепуганный царь. [196]

Воевода тут же стал снаряжать отряд для погони.

— Кто найдёт этих беглецов, пускай убьёт египтянина, а его жену возьмёт себе, — сказал он своим воинам.

Эти слова услыхал Водяной Силач и сразу же полетел к сыну фараона.

— Спасайтесь! — сказал Водяной Силач юноше и его жене. — Вас ищут иноземцы. Вы помогли мне убить крокодила, но я не могу вам помочь: на суше я бессилен.

Поблагодарив Водяного Силача, сын фараона и его жена ушли в горы и спрятались в пещере. Вход в пещеру они завалили камнями и ветками, так что невозможно было его заметить, проходя мимо. Вместе с ними в пещере спрятался и пёс.

На третий день в горы пришёл отряд иноземцев. Воины обшарили все окрестные заросли, облазили все ущелья, но пещеры не заметили и стали собираться в обратный путь. Сын фараона, видя, что спасение близко, обрадовался. Обрадовалась и его жена. И пёс тоже обрадовался и от радости громко залаял.

Иноземцы услыхали лай, похватали оружие и кинулись к пещере. Увидев сына фараона, они метнули в него копья. Но дочь царя Нахарины заслонила мужа грудью. Копья вонзились в неё, и она упала замертво.

Разозлённые иноземцы обнажили мечи и зарубили юношу, а вслед за тем и его пса. Мёртвые тела они вынесли из пещеры и бросили на растерзание дикому зверью. И ушли.

Но всё, что случилось, видели боги Великой Девятки. Ра-Хорахти сказал:

— Этот юноша жил праведной жизнью, соблюдал обряды, приносил жертвы и всячески выказывал почтение к богам. Давайте вознаградим его за верность! Воскресим его и его жену. Ведь судьба уже свершилась.

Девятка согласилась с владыкой. Сын фараона и его жена воскресли. Прежде всего они возблагодарили богов за их милость и принесли жертвы. После этого юноша сказал своей жене:

— Я не тот, за кого себя выдавал. Теперь, когда свершилась моя судьба, я откроюсь тебе. Я — сын фараона, владыки египетского [197] престола. Ты полюбила меня как простого бедняка-беглеца, теперь же ты станешь женой великого властителя!

И они отправились в Египет и предстали перед его величеством. Фараон несказанно обрадовался, узнав, что его единственный сын жив, несмотря на то, что предсказание Семи Хатхор свершилось. И он объявил юношу своим соправителем.

По прошествии нескольких лет сын фараона собрал войско, отправился во главе его в Нахарину, разгромил армию иноземцев и освободил страну. Потом он вернулся в Египет, принёс благодарственные жертвы Ра и богам Девятки, после чего зажил счастливой жизнью на родной земле.

Рен

Отец и мать дают своему ребёнку Рен — имя.

Имя очень много значит в жизни египтянина. Это — одна из пяти его «душ». Знающий имя человека имеет над ним власть. Если кто-то хочет причинить зло своему недругу, он напишет его Рен на куске папируса и затем этот папирус сожжёт. А придворные ваятели фараона порой высекают Рен владыки Обеих Земель на статуях других фараонов, далёких предшественников, а прежний Рен стёсывают, — и статуя после этого изображает уже нового фараона! Внешнее сходство не так уж и важно — Рен гораздо важнее.

Даже к разрушителям погребений — тем, кто берёт из древних усыпальниц камень для нужд строительства — закон не так суров, если Рен владельца гробницы уже забыт. Но если время ещё не стёрло Рен покойного, разрушение гробницы карается смертью.

Не меньшее значение имеет имя-Рен и для богов.[4] Сам великий Ра творил мир силой слова: давал вещам их имена, тем самым определяя их место в мироздании (с. 90-91). А в четвёртой долине Дуата бог Солнца дал имена человеческим расам, установив [198] их иерархию (с. 99). Стражи Дуата, охраняющие врата, не открыли бы их перед Ладьёй Месктет, — но Ра знает имена огнедышащих охранников, и только поэтому они беспрекословно подчиняются солнечному богу (с. 96). И Исида сумела излечить Ра от укуса ядовитой змеи лишь тогда, когда Владыка всего сущего открыл богине магии свой сокровенный Рен (с. 129-131). Он сообщил свой Рен одной только Исиде, и не вслух, а из сердца в сердце, — чтобы никто больше этого имени не узнал и не обрёл власти над великим богом.

Илл. 139. Ка фараона Хора. Деревянная статуя; XIII династия; Египетский музей, Каир.

Ка, Ах и Шуит

Ка — Двойник, подобие человека. Человек и его Ка похожи, «как две руки»,[5] — поэтому слово «Ка» пишется иероглифом, изображающим две руки, поднятые кверху:

Ка рождается дважды: в первый раз — вместе с человеком, и во второй — при его жизни, когда будет изготовлена гробничная статуя Ка (илл. 139) и жрецы совершат над нею обряд «отверзания уст и очей», который наделит статую способностью говорить, вкушать пищу и видеть свет.[6]

Ка будет обитать в своём вечном жилище — в своей гробнице; туда ему будут приносить жертвенные дары и совершать ради него заупокойные службы.

«Проблемой Ка» египтология занималась полтора века, и за это время учёные сделали [199] множество ценных наблюдений и обещаний, однако начиная с 1950-х годов работы о Ка практически перестали появляться в печати, и «проблема Ка» фактически была признана бесперспективной. Лишь в 1987 г. эта проблема была разрешена русским египтологом А. О. Большаковым:[7] как реально существующий Двойник человека египтянами был истолкован образ этого человека, «живущий» в сознании других людей. Для «оживления в памяти» какого-то образа человеческому сознанию необходим внешний ассоциативный «толчок», напоминание, — этой цели у нас служат фотографии, и этой же цели египтянам служили гробничные изображения изображения, в частности — статуя покойного. Точно так же «оживляет» образ человека в памяти и произнесённое имя-Рен; и по тому же психологическому механизму «материализуются» для покойного все настенные изображения жертвенных даров при «взгляде» на них статуи и при произнесении жрецом вслух жертвенных формул.

В эту теорию очень хорошо «вписывается» ещё одна «душа» египтянина — Ах, буквально: «Светлый, Освещённый». Ах изображался в виде хохлатого ибиса: — , но это изображение — лишь звуковой (передающий сочетание двух согласных «ах») иероглиф, никак не связанный с представлениями об Ах. До недавнего времени о назначении Ах и о связанных с ним представлениях и верованиях египтологическая наука ничего определённого сказать не могла. В свете же теории А. Большакова Ах есть «душа», которая, в отличие от Ка, не рождается вместе с человеком, но которую он обретает лишь после смерти путём ритуала «отверзания очей». Зрение, при помощи которого «оживает» Ка, является необходимым условием потусторонней жизни, ибо «слепая» статуя не может кормиться жертвенными дарами. Невидимое просто не существует (сравн. угрозу бога-змея в «Сказке о потерпевшем кораблекрушение» — с. 222). Отсюда связь солярных божеств с жизнью и воскресением, а сил «тьмы» — со смертью и небытием; отсюда и важность обряда «отверзания очей» — возвращение [200] способности видеть суть возвращение жизни. Эти представления «позволяют объяснить один из ключевых эпизодов египетской мифологии, когда убитый Осирис "воскресает" благодаря тому, что его сын Хор даёт ему свой глаз. Поскольку у убитого Осириса оба глаза оставались на месте, передача ему глаза Хора не была компенсацией физического недостатка, ведущего к слепоте. Осирис был слеп, как всякий мёртвый, с глазом же Хора он обретал новое, "искусственное" зрение. Осирис, получивший глаз, "оживает", так как становится зрячим. Впрочем, "искусственный" характер этого нового зрения всё-таки даёт себя знать: обретая активность, Осирис становится царём мира мёртвых, но в мир живых не возвращается».[8] Ах, таким образом, означает «Зрячий».

О назначении «души» Шуит («Тень»), к сожалению, ничего определённого сказать пока невозможно. Изображалась она в виде тёмного силуэта; и некоторые посмертные наказания за грехи включали в себя уничтожение Тени грешника.

Илл. 140. Ба возвращается к своей мумии. Прорисовка виньетки из «Книги Мёртвых» («Папирус Ани»); XIX династия; Британский музей, Лондон.

Ба и Сах

Ба — сокол с человеческой головой — «жизненная сила» человека: человек умирает, когда Ба покидает тело, вылетая через рот,[9] и оживает после возвращения Ба к мумии (илл. 140). Поэтому и необходимо сохранить тело покойного нетленным: чтобы Ба мог обрести свою мумию.

Мумию для Ба бальзамировщики изготавливают из Сах — мёртвого тела, омытого водой Нила. Каждый, кто причинит увечье [201] телу-Сах, подлежит каре и презрению, даже парасхит — вскрыватель трупов перед мумификацией. Он делает на теле умершего надрез кремнёвым ножом — и сразу обращается в бегство, а все присутствующие — жрецы-бальзамировщики и родственники покойного — преследуют его, осыпая проклятиями и швыряя вдогонку камни. Дом парасхита — «нечистое место», и всякий, кто войдёт в этот дом по какой-либо причине, должен после этого пройти обряд очищения.

Стража фараона охраняет некрополи, но грабителям всё равно удаётся проникнуть в усыпальницы вельмож. И они не только забирают всё ценное, — они уничтожают мумию, дабы не настигла и не отомстила. Ба лишался своей мумии, своего тела-Сах! Поэтому в гробнице должно быть подобие умершего — каменная статуя. А чтобы Ба узнал свою статую, она должна иметь с умершим сходство (илл. 141).

Илл. 141. Статуи царевича Рахотепа и его жены Нофрет. IV династия; Египетский музей, Каир.

Илл. 142. Карлик Сенеб с семьёй. V династия; Египетский музей, Каир.

Таковы истоки скульптурного портрета, впервые появившегося в изобразительном искусстве [202] Древнего Египта. При III и IV династиях скульпторы стремятся передать в камне черты умершего как можно точнее, но уже с V династии изображения становятся достаточно условными, сочетающими правдоподобие с канонической идеализацией. Владелец гробницы всегда изображается молодым, здоровым и полным сил, — независимо от того, умер ли он глубоким стариком и имел ли какой-нибудь физический недостаток или увечье. Есть, однако, исключение из этого правила: в Старом царстве вельможи-карлики изображали себя непременно карликами (илл. 142; обратим внимание, как искусно ваятель решил композицию: уродства Сенеба почти не заметно). Возможно, быть карликом считалось тогда особой заслугой и давало какие-то привилегии; во всяком случае, карликов среди вельмож Старого царства было немало.

Что касается святотатцев-грабителей,[10] им полагается жесточайшая кара: заживо на съедение крокодилам или львам. Их Ба не получат ни мумий, ни скульптур, — и они не смогут воскреснуть в Дуате и сгинут в небытие на веки вечные.

Магия и врачевание

Когда малыш подрастёт и станет, благодаря заботам Хатхор, Шаи, Месхент, Таурт, Бесов и покровительницы материнства Исиды, крепким румяным мальчуганом, для него наступит самая беззаботная и счастливая пора. Хоть он уже и достаточно смышлён для того, чтобы помогать родителям в домашней работе, но ему ещё рано идти учиться в храмовую школу. Чаще всего ребёнок предоставлен сам себе и с утра до вечера носится сломя голову вместе с ватагой таких же, как и он, озорных мальчишек.

Им весело, они играют, — а взрослые, едва раздадутся поблизости крики детей, прерывают каждый своё дело и внимательно прислушиваются к ребячьим голосам. Ведь по крикам детей, играющих [203] возле храмов, можно узнать будущее: дети обладают вещим даром, которым их наделили боги с тех пор, как дети указали Исиде, где искать саркофаг с телом Осириса.

Но ребятишкам, играя, нельзя быть слишком беспечными! В густой траве, по которой они бегают босиком, водятся ядовитые змеи и скорпионы. Ядовитые твари только и ждут момента, чтобы вонзить смертоносное жало в тело ребёнка. Или взрослого, если тот зазевается.

Чтобы предотвратить несчастье, надо прежде всего запастись чудодейственными амулетами. Самый лучший защитник — амулет с изображением Ока Уджат — Ока Хора или Ока Ра: ведь солнечный бог в своё время пострадал от укуса ядовитой змеи, а Харпократа ужалил скорпион, когда бог-малыш спал в папирусном шалаше в болотах Дельты, — и оба они благополучно исцелились от яда. Так же исцелится и человек, имеющий амулет с изображением Ока. Но перед тем, как надеть его на себя — украсить им ожерелье, браслет, либо просто поставить у себя в доме, — надо отдать этот амулет лекарю или жрецу, чтобы тот прочёл над ним волшебное заклинание, — и тогда талисман вовеки не потеряет силы.

Представление, что сказанные вслух слова могут обладать сакральной силой и оказывать воздействие на окружающий мир, возникло в глубокой древности и существовало в том или ином виде (заговоры, заклинания, проклятия, благопожелания и т д.) у всех народов на протяжении всей истории — вплоть до наших дней. Легко видеть, что на сознательной или бессознательной вере в воздействующую силу слова основаны и некоторые традиции (произнесение тостов, торжественные напутствия выпускникам школ, молодожёнам в ЗАГСе, стандартные «формулы вежливости» при общении и т. п.); и моральные табу говорить на некоторые темы (например, о сексе), «называя вещи своими именами»; и все случаи употребления эвфемизмов («приговор приведён в исполнение» вместо откровенного «расстрелян»); и идеологические манипуляции терминами (в СССР — «разведчики» и «военно-патриотическая работа», в США — «шпионы» и «военная истерия»); и психологические ситуации, когда совершить определённое действие можно лишь произнеся предварительно определённые слова (эпизод с Кознышевым и Варенькой в «Анне Карениной» см. с. 18-19)... Однако всё это — во-вторых и в-третьих, а во-первых: способность слова воздействовать на [204] мир — реальность настолько самоочевидная, что остаётся только удивляться, почему применительно к древним народам понятие «воздействующее слово» рассматривают обычно лишь с религиозной точки зрения, как предмет веры или суеверия.

Простейшие примеры: если исход сражения во многом зависит от боевого духа солдат, то речь командира перед боем, поднявшая этот дух, — разве не «воздействующее слово»? Или речи талантливых ораторов, хрестоматийная речь Цицерона против Каталины? Предвыборная агитация? Призывы на митингах?.. Словом совершались революции, слово меняло судьбу человека (множество тому примеров в книге Карнеги «Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей»).

Нет никаких сомнений, что древние это прекрасно осознавали, и именно здесь следует искать истоки всех магических и религиозных ритуалов, связанных с произнесением слов.

Хорошо защитят от ядовитых укусов и перстень с изображением скарабея, и фигурки Басов, и изваяние бога Шэду — мальчика с «локоном юности». Шэду — «Спаситель»; в одной руке он держит изогнутый дугой лук, а у ног его валяется поверженный, бездыханный, пронзённый стрелами скорпион.

Защищают от змей и статуэтки священных зверьков — ежа и ихневмона (мангусты).

Охранят от бед — и не только от укусов скорпионов и змей, но и от всех прочих несчастий — духи Хемсут и Ка, мемфисские воплощения покровительства. Ка — мужские божества, Хемсут — их женские пары. Этих благих духов, которые творят всю пищу и всю еду, создал в начале творения своим Словом великий Птах.

Необходимо также, чтобы в доме была установлена охранная стела (илл. 143).

Обычай помещать в домах охранные стелы распространился в XXVI династию.

На плите должен быть высечен рассказ о каком-нибудь случае, как силой магии были разрушены чары злых сил: об исцелении Харпократа в болотах Дельты или об исцелении Ра, ужаленного коброй. Пробравшись в дом и прочитав текст, повелитель змей и [205] скорпионов вспомнит своё былое поражение и придёт в ужас. Ему ничего не останется делать, как покинуть эти места подобру-поздорову, и чем скорей, тем лучше.

Илл. 143. Охранная стела (так наз. «Стела Меттерниха»). Харпократ, стоящий на крокодиле, держит в руках змей, скорпионов, газель и львицу. Над Харпократом — маска Бэса, слева от Харпократа — Ра и Исида, справа — Тот. В вертикальных столбцах — изречения «Исиды, великой матери богов» и «Тота, владыки Гермополя» с благопожеланиями Хору. На стеле высечены мифы-заговоры «Исида и Хор в болотах Дельты» (с. 126) и «Исида и семь скорпионов» (см. далее). Ок. 250 г. до н. э.; Музей Метрополитен, Нью-Йорк.

А чтоб ещё больше напугать злодея, надо убедить его, что, если он всё-таки решит остаться в доме, ему предстоит иметь дело не с людьми, а с богами. Поэтому текст охранной стелы лучше написать от имени кого-нибудь из богов:

«Я — Исида, вышла из дома рабынь, куда меня поместил брат мой Сет. И сказал мне Тот, великий бог, владыка Истины на небе и на земле:

— Приди, о божественная Исида <...>. Укройся с юным сыном, пришедшим к нам. Когда же окрепнет тело его и достигнет он полной силы, да поможешь [ты] возвести его на престол отца и завладеть саном владыки Обеих Земель.

И вот вышла я в вечернюю пору. И вышли вслед за мною семь скорпионов, дабы защищать меня своими жалами. Тефен и Бефен были позади меня. Местет и Местетеф — под моими носилками, Петет, Четет и Матет освобождали [206] мне путь. Я повелела им строго-настрого, и речь моя достигла их слуха:

— Не знайте Чёрного, не говорите с Красным,[11] не делайте различий между сыном знатного и бедняком. Да обратятся ваши лица [только] на дорогу. Остерегайтесь указать путь тому, кто ищет меня (Сету), прежде чем мы дойдём до <...> болот Дельты.

Потом подошла я к домам замужних женщин. Увидела меня издали одна из знатных женщин и захлопнула передо мною дверь. Она показалась злой моим спутникам. Тогда они посовещались и собрали свой яд в жале Тефена. [Зато бедная] девушка из Дельты открыла мне дверь своего убогого дома. Тефен [тем временем] прополз под створками двери и ужалил сына богатой женщины. И [словно] вспыхнул пожар в её доме, и не было воды, чтобы его погасить: не пришло ещё время небу пролить дождь в дом её. Опечалилось сердце той, что не открыла мне дверь, ибо не знала она, будет ли жив её сын. С плачем бежала она по городу своему, но никто не вышел на её рыдания.

И тогда сердце моё опечалилось из-за [судьбы её] маленького [сына], и захотелось мне сохранить жизнь невинному. Я крикнула ей:

— Приди ко мне, приблизься ко мне, ибо мои уста владеют [тайной возвращения] к жизни. Я — дочь [бога], известная в своём городе тем, что могу заставить отступить ядовитую змею. Меня научил этому заклинанию мой отец, ибо я его родная, любимая дочь.

[Я возложила руки на умирающего ребёнка и сказала:]

— Уйди, яд Тефена, сойди на землю, не продвигайся далее. <...> Я Исида божественная. Владычица Чар, творящая чары, превосходная речами. Послушна мне всякая ядовитая тварь. <...> Отступи, уйди, поверни вспять, яд! <...> [207]

Илл. 144. Хонсу. Гранитная статуя из храма Хонсу в Карнакском храмовом комплексе; XVIII династия; Египетский музей, Каир.

Илл. 145. Неферхотеп. Бронзовая статуэтка; VII в. до н. э.; Эрмитаж.

О, живо дитя! И мёртв яд! Жив Ра! И мёртв яд! Как был исцелён Хор для матери своей Исиды, так исцелится и тот, кто страдает! <...> Ячменный хлеб уничтожил яд, и он ушёл. Соль же, [смешанная] с чесноком, отвратила жар и изгнала его из тела»*.

Но если, несмотря даже на все эти предосторожности, несчастье всё-таки произойдёт, надо посылать за лекарем. На помощь магу-врачевателю и больному придут Тот, Хор, покровительница магии — «великая чарами» Исида, Анубис — знаток лекарственных трав, Хонсу и Неферхотеп. В том случае, если беда случилась в области Ашеру, священном округе Карнакского храма, к ним присоединится богиня Мут, жена Амона(-Ра) и мать Хонсу, покровительница Ашеру и воплощение Ока Ра (илл. 19 на с. 42).

Хонсу (илл. 144) и его ипостась Неферхотеп (илл. 145), — лунные боги. Неферхотеп носит Объединённую корону, а Хонсу увенчан серебряным месяцем или лунным диском. Бог луны, Хонсу ассоциируется с Тотом и поэтому тоже считается богом мудрости и владыкой времени. Он также бог-лекарь, помощник в приготовлении целебных зелий, и бог правды. В Карнакском святилище Хонсу находится его оракул. [208]

Столь прославлен бог Хонсу своим искусством целителя, что однажды,[12] во времена фараона Рамсеса II, царь чужеземной страны Бехтен,[13] дочь которого была «великой женой» Рамсеса, прислал к владыке Обеих Земель гонца с просьбой доставить в Бехтен статую бога-целителя, ибо никакой лекарь не может исцелить от недуга его дочь Бентреш, родную сестру великой фараоновой жены.

Рамсес созвал мудрецов на совет. Не в первый раз обращался царь Бехтена с просьбой о помощи, и в Бехтен уже посылали искуснейшего врачевателя, но и он не смог своими заклинаниями разрушить чары злых сил и вылечить Бентреш. И было решено обратиться к Хонсу-Неферхотепу.

— О великий бог! Изъявишь ли ты согласие отправиться в Бехтен, дабы исцелить Бентреш, поражённую неведомым недугом? — спросили мудрецы статую бога в храме, и бог в ответ дважды кивнул.

Процессия, сопровождающая статую Хонсу, торжественно прибыла в Бехтен. Бог сотворил над Бентреш заклинание, и царевна сразу исцелилась.

Столь поражён был царь Бехтена могуществом Хонсу, что решил не возвращать его статую владыке Египта. «Да пребудешь ты в Бехтене, о могучий Хонсу-Неферхотеп! — воскликнул он. — Здесь будут тебя чтить, как подобает чтить величайшего бога».

Минули три года и девять месяцев, а статуя Хонсу всё ещё стояла в храме Бехтена. И вот увидел царь Бехтена во сне, как обернулся Хонсу-Неферхотеп золотым соколом, взмыл в небеса и полетел в Египет.

В ужасе вскочил вероломный царь со своего ложа посреди ночи. Понял он, что сильно гневается бог на него. Едва забрезжил рассвет, статую Хонсу водрузили на носилки, и процессия направилась в Египет, дабы как можно скорее вернуть могущественное изображение бога в его храм в Фивах. [209]

...При покровительстве Исиды и других богов, лекарь-чародей прочитает над больным магический текст — об Исиде и Ра, если больной пострадал от укуса змеи, или о Харпократе в болотах Дельты, если его ужалил скорпион. Чтобы повелитель жалящих тварей испугался и удалился прочь, надо убедить его, что перед ним не простой смертный, а бог. Для этого чтение магического текста нужно закончить так:

«Уходи, яд, выйди из Ра. Пусть Око Хора, выходящее из бога, засияет золотом на его устах. Я делаю так, чтобы яд упал на землю, ибо он побеждён. <...> Да будет жить Ра, и да погибнет яд. Пусть погибнет яд и будет жить Ра»*.

Можно применить и другое средство: написать заклинание на куске полотна и повесить, как амулет, на шею. Или растворить сделанную краской надпись в ячменном пиве и дать выпить пострадавшему.

Учёба. Работа. Женитьба

Когда мальчик достигнет школьного возраста, его отдадут учиться в школу при храме, под опеку мудрых жрецов. Там он изучит геометрию и астрономию, познакомится с географией, научится писать и считать. В усвоении всех этих наук ему помогут Птах, Сешет, Хонсу, Неферхотеп, бог мудрости и луны Ях (Аах; илл. 146), сын Птаха — зодчий Имхотеп и, конечно, Тот.

Илл. 146. Осирис-Ях, увенчанный лунным диском. Бронзовая статуэтка; XXVI династия; ГМИИ.

Если мальчуган окажется нерадивым, если больше будет думать о шалостях и об удовольствиях, чем о получении знаний, жрецы-наставники быстро убедят его, сколь он неразумен, и что самое почётное занятие на земле — это быть писцом (илл. 147). И не только плёткой и палкой убедят, но и мудрым словом. [210]

Цитируемые далее тексты взяты из школьных наставительных прописей Нового царства. Эти прописи имели не только назидательную цель, но были также и упражнениями в письме (поэтому они пестрят орфографическими ошибками). Переводы И. М. Лурье, И. А. Стучевского, М. Э. Матье.

Илл. 147. Писцы Старого царства за работой.

Сделайся писцом! Он освобождён от повинностей, он охранён от всяких работ, он удалён от мотыки[14] и кирки. Ты не будешь носить корзину, избавит это тебя от [доли] гребущего веслом. Он удалён от тягот. Ты не будешь под многими господами, под многочисленными начальниками. Из всех дел и обязанностей — писец первый.

Писец — это тот, кто облагает Верхний и Нижний Египет; он — тот, кто получает [подати] от них. <...> Он — тот, кто повелевает всей земле целиком; все ценности под началом его.

Сделайся писцом! Гладки его члены, и станут твои руки мягкими. Когда ты выходишь, ты разодет, тебя возвеличивают, тебя вопрошают придворные. Когда ищут умелого — находят тебя. <...>

Сам рассуди, могут ли сравниться с искусством писца все прочие занятия и ремёсла.

Прачечник стирает на берегу рядом с крокодилом. Неспокойное это занятие! Схватит его крокодил, и останется семья без кормильца.

Воин приходит в Сирию без посоха и сандалий, и он не знает, жив он или мёртв из-за дикого льва. Противник прячется в траве, враг готов к сражению, и воин идёт, взывая к своему богу: «Приди ко мне, спаси меня!..» <...>

Когда хлебопёк стоит, и печёт, и [ставит] хлеба в огонь, то [211] его голова внутри отверстия печи. Его сын держит его ноги, но если однажды он выскользнет из рук своего сына, то он падает в печь.

Но, может быть, ты хочешь обратить своё лицо к работе в поле? Может, ты думаешь, что земледелец сыт и богат? Дай мне разъяснить тебе состояние земледельца — этой иной тяжкой должности.

Когда [ещё] вода прибывает, [уже] мокнет он [в реке. Затем] он начинает заботиться о своём снаряжении. Проводит он день, изготавливая инвентарь для запахивания зерна. Проводит он ночь, плетя верёвки. Тратит он [даже] свой полуденный [жаркий] час на работы земледельца. <...> Между тем земельный участок подсох и лежит перед ним. Он выходит, чтобы раздобыть упряжку свою. Много дней после этого он [следует] за пастухом, [надоедая ему своими просьбами. Наконец] достаёт он упряжку. Он возвращается с ней. Прокладывает он для неё путь в поле. На рассвете он выходит, чтобы приступить к работе. Не находит он её [упряжку] на своём месте. Проводит он три дня в поисках её. Находит он её в топком месте. Не обнаруживает он [даже] шкур на них [быках], [так как] сожрали их шакалы. Он выходит, его набедренная повязка в руке его, чтобы вымолить для себя [другую] упряжку. <...> Тратит он время на запахивание зерна, а змей уже следует за ним. Уничтожает он [змей] посевное зерно, брошенное в почву. Не видит он [земледелец] зелёные всходы. Совершает он это три раза, запахивая семена на счёт зерна, взятого в долг. Его [жена] попала к торговцам [в кабалу], и не находится ничего для выкупа.

[Между тем] причалил писец к берегу. Он распределяет урожай. Привратники следуют за ним с палками, а нубийиы — с прутьями. Они говорят: «Подай зерно!», а [его] нет. Бьют [они] его яростно. Он связан и брошен в колодезь. Он захлёбывается, будучи погружён в воду вниз головой. Его жена связана перед ним, и его дети в оковах. Его соседи покинули их. Они [соседи] бежали. [Что же касается] недоимки, то нет [212] зерна. Если у тебя есть разум, будь писцом. [Ведь] ты осведомлён об участи земледельца. Ты не должен это делать. Да знаешь ты это!

Поэтому прекрати бездельничать и будь усерден! Вставай на твоё место! Книги [уже лежат] перед твоими товарищами. Возьми своё платье и позаботься о своих сандалиях <...> Читай прилежно книгу <...> Не проводи дня праздно, [иначе] горе твоему телу!

По окончании школы можно продолжить обучение. Тогда из мальчика — теперь уже юноши — сделают учёного мудреца или мастера того ремесла, каким он будет заниматься.

Если он решит посвятить свою жизнь искусству врачевания, то он узнает от жрецов все целительные заклинания и научится делать сложнейшие операции.

Если он станет ваятелем статуй или высекателем саркофагов и будет трудиться в Фиванском или Мемфисском некрополе, его покровителями станут фиванская богиня Мерит-Сегер или Мемфисский Сокар.

Илл. 148. Богиня Мерит-Сегер.

Мерит-Сегер (илл. 148) живёт на западном берегу Великой Реки, на высокой горе близ посёлка ремесленников Фиванского некрополя, — поэтому египтяне почтительно величают эту богиню «Вершина Запада». Она сурова, но справедлива. Она преследует осквернителей святынь, грабителей гробниц и других грешников, поражая их страшными недугами. Но если грешник вовремя одумается, раскается и почтит богиню достойными жертвами, она может смилостивиться и даровать исцеление. Тогда египтянину надлежит установить [213] в некрополе стелу — в память о великом событии и в назидание другим:

«Восхваление Вершины Запада, преклонение перед её Ка. Я восхваляю тебя, услышь мой призыв.

[Я был] человеком незнающим, глупцом, и не знал я, что хорошо и что плохо. Совершил я грех против Вершины, и она наказала меня, ибо я был в руке её ночью так же, как и днём. Я сидел на кирпиче, подобно беременной женщине.[15]

Я взывал о воздухе, но он не пришел ко мне.[16]

Я воззвал к многосильной Вершине Запада, к богу каждому и богине каждой: "Смотри, я скажу большому и малому, которые среди рабочих (некрополя): остерегайтесь Вершины, ибо лев находится в Вершине, и она поражает, как поражает дикий лев, она преследует того, кто согрешит против неё!" И когда я воззвал к моей госпоже, нашёл я, что она пришла ко мне в виде дуновения сладостного. Она была милосердна ко мне, [после того, как] она дала мне увидеть руку свою. Она обратилась [опять] ко мне милостиво, она дала мне забыть болезнь мою, которая была [у] меня. Вот, Вершина Запада милосердна, когда к ней взывают <...> смотри! Да слышат все уши, которые живут на земле, — остерегайтесь Вершины Запада!»

Если же Мерит-Сегер прогневает кто-либо из камнетёсов некрополя, она поразит его слепотой.

«Слепота вообще была всегда сильно распространена среди египетского народа; различные глазные болезни, которыми египтяне древности страдали <...> происходят в результате грязи, пыли и массы мелкого песку, подымаемого сухими и жаркими ветрами. Среди же рабочих некрополя это несчастье могло увеличиваться ещё просто благодаря условиям работы в темноте гробниц. Поэтому нас не должно удивлять обилие стел, свидетельствующих о распространённости слепоты. Слепота едва ли не более всех болезней воспринималась, как наказание божие, и мы видим, что на некоторых [214] памятниках люди прямо исповедуют свои грех, за который, по их мнению, постигла их кара.

Так, служитель некрополя Нефер-абу сознаётся, что он ложно поклялся богом Птахом: "Начало повествования о силе Птаха служителем некрополя к западу от Фив, Нефер-абу правогласным. Говорит он: я человек, который ложно поклялся Птахом, владыкой Истины, и дал он увидеть мне мрак днём. Я расскажу о силе его тому, кто не знает его, и тому, кто знает его, малому и большому: остерегайтесь Птаха, владыки Истины! Вот, не оставит он дела никакого человека. Удержитесь произносить ложно имя Птаха. Вот, кто его ложно произносит, — вот гибнет он. <...> Справедлив Птах, владыка Истины, ко мне, что он наказал меня! Будь же милостив ко мне, да увижу я милосердие твоё"».[17]

Во время строительства гробницы под начало главного зодчего будет отдан отряд некропольских ремесленников, а для тяжёлой работы — рабы. Чтобы рабы хорошо трудились, надо о них заботиться: сносно кормить и временами давать им отдых. Труд раба наиболее выгоден хозяину, если тот будет работать шесть дней по десять-двенадцать часов, а на седьмой день — отдыхать.

Когда египтянин решит, что пора ему обзавестись семьей, в этом ему помогут Хатхор, Таурт, Бэсы, Исида — покровительница материнства и домашнего очага, и богиня Бастет — богиня-кошка (илл. 149), дочь Ра, его Око и помощница в борьбе Солнца с Апопом, богиня веселья и любви. Египтяне устраивают в её честь пышные празднества (прилож. 11-Д и 11-З).

Илл. 149. Бастет с систром. Британский музей, Лондон. [215]

Илл. 150. Танцующие музыкантши на празднестве.

Когда наступит день свадьбы, Хатхор и её сын, бог музыки Айхи, заиграют на систрах, Бэсит ударят в бубны, Таурт пустится в пляс — и весельем богов вдохновятся музыканты и танцовщицы (илл. 150). А покровитель женской красоты Бэс сделает так, что невеста в тот день будет самой прекрасной девушкой на свете.

Охота и война

Предаваясь азартному удовольствию ловли рыбы или охотой в прибрежных зарослях, лучше всего плавать на лодке, сделанной из папируса: ведь в такой лодке Исида плавала по болотам и рекам, когда собирала части тела Осириса, и поэтому крокодилы из почтения к великой богине не нападают на тех, кто плавает в папирусных лодках.

Будет охота удачной или нет и будет ли богатым улов, зависит от Онуриса, Хапи и бога-крокодила Себека.

Себек (илл. 151) — покровитель рыболовов и охотников на водоплавающую дичь и бог плодородия. Ему подвластны разливы Реки, приносящие ил на поля. Старательней и усердней всего Себек печётся о жителях Фаюмского оазиса, где находится культовый центр крокодилов и Себека — город Шедит (греч. Крокодилополь).

По одному из сказаний, бог-крокодил возник из камня, освещённого сиянием «души» Ах бога Ра (с. 113). Согласно другому мифу, Себека родила и выкормила богиня Нейт (илл. 152). [216]

Илл. 151. Себек. Прорисовка рельефа с колонны большого гипостильного зала храма Амона в Карнакском храмовом комплексе; XIX династия.

Илл. 152. Нейт выкармливает грудью двух крокодилов. Каменная статуэтка. Эрмитаж.

Илл. 153. Херишеф. Стенной рельеф

Помогает фаюмским рыбакам и охотникам местный водяной бог Херишеф — человек с головой барана (илл. 153). Имя этого бога означает «Тот, кто в своём озере». Он тоже бог плодородия, податель разливов и покровитель урожая.

Если же египтянину придётся идти на войну (илл. 154, 155), то Онурис, Сохмет и Упуаут сделают его руку твёрдой, не знающей промаха, а сердце — неустрашимым. В битве с неприятелем на помощь воину придут Анат и Астарта — дочери Ра, покровительницы боевых колесниц; богини-львицы Мехит, Менхит, Пахет и бог Монту. Рать фараона возглавит великая богиня Нейт, а Амон(-Ра) повергнет всех врагов и всех мятежников ко стопам фараона. [217]

Илл. 154. Воины.

Илл. 155. Лучники.

Путешествия на чужбину

Владыка Обеих Земель часто посылает своих вельмож в рудник за камнем для строительства или в чужеземные страны за данью. И может случиться, что во время путешествия посланцу его величества придётся столкнуться с опасностью или пережить удивительное приключение, — как это было с одним вельможей, посланным в далёкий рудник.

Этот текст дошёл в единственном экземпляре. Папирус, на котором он записан, в прошлом веке оказался в Эрмитаже. Музейное дело тогда во всём мире было поставлено плохо; у кого папирус был куплен, где был до того найден, кем передан в Эрмитаж — не записали, и происхождение его осталось неизвестным, — наверно, уже навсегда. Много лет он пролежал на полке, всеми забытый. Обнаружил его великий русский египтолог В. С. Голенищев и в 1906 году опубликовал первый перевод, озаглавив его «Потерпевший кораблекрушение» и назвав «сказкой». С той поры и заглавие, и определение жанра — «сказка» — утвердились в египтологии, а затем перекочевали в популярную литературу, — но это только традиция, на самом же деле никто не знает, что это за текст — сказка ли, приключенческая повесть или религиозное сочинение. (Правда, некоторые исследователи утверждают, что принадлежность текста к жанру сказки не вызывает сомнений, но автор, к сожалению, не может разделить такой уверенности.)

В «Сказке» есть несколько очень трудных для прочтения фрагментов, однако в целом её язык довольно несложен — много проще, чем, например, [218] в повести о красноречивом поселянине (см. далее). Но это лишь с языковедческой точки зрения; а что касается общего смысла «Сказки» — он туманен и неясен. Толкований предлагалось множество, однако никто из исследователей не привёл решающих доказательств в подтверждение своей гипотезы, и, видимо, понимание «Сказки» остаётся делом будущего.

Начало текста не сохранилось. Судя по всему, там рассказывалось, что один из персонажей — предводитель[18] — плавал с воинской дружиной на юг, в Нубию, но поручения фараона он там не выполнил и боится грозящей ему кары. Папирус начинается с речи спутника:[19] поучая номарха, он рассказывает ему историю своего путешествия на неведомый остров в Красном море, где царствует бог в облике змея. Спутник называет свою историю «подобной» той, что приключилась с номархом; позднее и змей, рассказывая, как погибли его братья и дети, называет это «подобным случаем», — и остаётся только строить догадки, чем «подобны» друг другу эти совершенно разные истории... Кто наслал бурю, бывшую причиной кораблекрушения? Описывая своё морское путешествие, спутник настойчиво подчёркивает, какой опытной была корабельная команда, — однако никто не смог предсказать бурю, — значит, её наслал бог-змей? Но почему же тогда змей дважды спрашивает у спутника, кто он такой и как очутился на острове? Почему змей называет себя «владыкой Пунта» — древнего государства (на территории современного Сомали)? Туманна история гибели змеев; к тому же этот фрагмент можно прочесть несколькими способами. (Главное «мучение» для египтологов вовсе не в том, что какие-то фрагменты в тех или иных текстах пока не удалось прочесть, а в том, что многие фрагменты можно прочитать двумя, тремя, порой даже и больше, способами — и любой из них «подходит» и с точки зрения грамматики, и с точки зрения логической последовательности повествования, — а смысл во всех случаях получается разный.) Совершенно загадочна горькая насмешка номарха над рассказом спутника...[20]

Жирным шрифтом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской. Курсивом в круглых скобках выделены две фразы, которые не написаны, но их смысл, по мнению автора, должен был возникать в сознании египтянина по ассоциации. [279]

История красноречивого поселянина

Эта повесть, созданная блистательно талантливым писцом, была очень популярна в Египте: текст её много раз копировался (до нас дошло пять списков — четыре на папирусах и один на остраконе). Возможно, в основу сюжета лёг подлинный случай из древнеегипетского судопроизводства конца III тысячелетия до н. э.

Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале он написан прозой — незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и — вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной — в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.

Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво, — но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесённого вслух, речь, насыщенная [243] созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а, стало быть, более убедительной и действенной.

Жирным шрифтом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской (в разных экземплярах текста некоторые выделения не совпадают). Поселянин, главный персонаж повести, — в буквальном переводе «полевой»; обычно этим словом называли крестьян-земледельцев, но «полевым» мог именоваться и просто не городской житель. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут (греч. Гераклеополь), куда направляется поселянин, — столица XX верхнеегипетского нома, в Первый Переходный период — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф.

При составлении примечаний частично использованы комментарии И. Г. Лившица к его прозаическому переводу повести.[52]

Поселянин приходит к Ренси девять раз и произносит девять речей, обличая разгул несправедливости вокруг и упрекая Ренси в бездействии и попустительстве беззаконию. Распорядитель угодий, во исполнение наказа фараона, по-прежнему оставляет жалобы без ответа. Потеряв, наконец, терпение, поселянин заявляет:

Заключительные 7 столбцов текста разрушены. По отдельным уцелевшим словам, однако, можно понять, что справедливость восторжествовала: поселянину возвратили его ослов с поклажей, а всё имущество Джехутинахта — 6 человек прислуги, домашний скот и запасы полбы и ячменя — было конфисковано.

Суд над грабителями гробниц

Если греческое «жизнь египтянина состоит из приготовлений к смерти» перефразировать по-современному — чуть не половина государственной экономики работала на то, чтоб плоды труда замуровать в подземелье. Земля хранила несметные богатства — и неудержимо влекла грабителей усыпальниц. Ни жесточайшие кары, вплоть до скармливания заживо крокодилам и львам, ни вера в возмездие, исходящее от богов, не могли остановить гробокопателей.

В XVIII династию (с Тутмеса I) фараоны перестали возводить [261] пирамиды, куда хоть и трудно было проникнуть, зато легко найти. Отныне гробницы владык высекали в скалах на Западе Фив и после погребения замуровывали, а вход опечатывали, заваливали щебенкой и тщательно маскировали. Некрополь патрулировала стража, стояли дозорные, — но служители Города Мёртвых помнили, где спрятано вожделенное золото, и нередко вступали с грабителями в сговор.

Вот знаменитое дело грабительской шайки каменотёса Амонпанефера — три судебных папируса времён Рамсеса IX (XXI[77] династия; Британский музей). Прямые цитаты в переводах И. С. Лурье (с незначительной авторской редактурой).

Амонпанефер и его сообщники были обнаружены грабившими на Западе — то есть схвачены дозором, и в год 16-й от начала отсчёта лет (царствования Рамсеса IX), в 3-й месяц Половодья, в 14-й день состоялся первый допрос. Уже состав судей — фиванский градоначальник визирь (египетск. чати) Хаэмуас, двое дворецких владыки и правитель Фив Пасар — говорит, насколько нерядовым было дело.

Амонпанефера допросили при помощи битья палками, его руки и ноги были скручены. Били в таких случаях обычно по подошвам ног, что особенно больно и почти никто не может вынести. Амонпанефер признался: Четыре года назад, в 13-м году царствования фараона — да живёт он, да здравствует и да благоденствует! — я по своему обыкновению отправился грабить могилы вместе с моими сообщниками. Это: каменотёс Хапиур, земледелец Амонемхеб, плотник Сетинахт, плотник начальника охотников Иеренамон, камнерез Хапио и водонос Каэмуас[78] — всего 7 человек. Мы проломали гробницы на Западе и вынесли гробы. Мы сорвали золото и серебро с гробов и поделили его между собой. Затем мы проникли в гробницу Чанефера, третьего жреца Амона. Мы открыли её, и вынесли наружу гробы, и вытащили мумию, и положили её в один из углов усыпальницы. Гробы и мумию мы перевезли на остров и под покровом ночи сожгли...

Предание мумии огню — естественно, отнюдь не акт циничного надругательства: с уничтожением тела прекращалась жизнь покойного в потустороннем мире, и он уже не мог оттуда настичь своих обидчиков и свершить возмездие. По той же причине необходимо было сжечь и изготовленный в виде мумии гроб. (Разорители скифских захоронений на Алтае всё же были гуманнее: они только переламывали мумии ноги, чтоб не догнала, но «вечной жизни» покойного не лишали.)

...А золото и ценности мы поделили между собой, — продолжает Амонпанефер. — На мою долю пришлось 4 кит золота (меньше 40 [262] граммов, но скоро мы увидим, что это ложь; да и вообще о главном своём злодеянии Амонпанефер ещё не проронил ни звука). Потом меня арестовали. Но пришёл ко мне писец Хаэмипет, и я отдал ему свою долю.

Здесь в папирусе пробел. Надо думать, высокий суд заинтересовался продажным чиновником, освободившим преступника за взятку. Место оставили для записи допроса; но о подкупе писца Амонпанефер расскажет лишь спустя девять дней.

А покуда в суд привели рыболова Панахтемипета. «Они, — признался сообщник мародёров, — попросили перевезти их ночью на западный берег. Когда я их перевёз, мне было велено вернуться за ними завтра. Вечером следующего дня я вернулся и перевёз их обратно. Спустя несколько дней мне заплатили 3 кит золота».

Затем Амонпанефер был допрошен во второй раз, и снова, выдержав побои, он не сказал главного — про ограбление пирамиды. Он сознался лишь в ограблении нескольких усыпальниц знатных людей — втроём с каменотёсом Хапиуром и камнерезом Хапио. Мумию опахалоносца фараона они на этот раз сожгли прямо в гробнице.

Наконец, перед судом предстал для допроса медник Паихихет. Амонпанефер не упоминает его в числе своих сообщников; судя по всему, это были разные шайки. Паихихет назвал троих медников, плотника и работника некрополя, бывших с ним в гробнице вельможи. Награбленное имущество они продали где-то на пристани. А на Запад их перевозил всё тот же рыболов Панахтемипет.

Второй папирус датируется 18-м днём 3-го месяца Половодья — то есть четырьмя днями позже. Начальник стражи некрополя Пауро заявил, что осквернены не только гробницы вельмож, о которых шла речь в суде, но и священное погребение бога — фараона Аменхотепа I, да живёт он, да благоденствует и да здравствует вовеки. По этой жалобе градоначальник Хаэмуас и дворецкие властелина отправили инспекцию для осмотра некрополя.

«Пирамида[79] Аменхотепа, — гласит инспекторский отчёт, — погребальная камера которой находится на 120 локтей в глубину <...> проверена в этот день. Найдена целой.

Пирамида фараона Иниотефа была найдена нарушенной грабителями, сделавшими подкоп в 2 1/2 локтя в её северной стороне. Но грабители не сумели проникнуть в неё».

Целы были и усыпальницы других фараонов — все, кроме одной: фараона Себекемсафа (XVII династия). Она была найдена повреждённой грабителями, пробуравившими отдалённейшую комнату её пирамиды <...> Погребальная камера фараона была найдена пустой от её владыки, — да живёт он, да здравствует и да благоденствует! — и от его супруги. [265] Грабители наложили свои руки на них. Вельможи рассмотрели подкоп и обнаружили способ, каким грабители наложили руки на этого фараона и его царственную супругу.

Из десяти царских усыпальниц разграбленной оказалась только эта, но что касается погребений вельмож, — обнаружено, что грабители их всех повредили; их владельцы выброшены из своих гробов и саркофагов и брошены на землю, а их погребальная утварь вместе с золотом, серебром и ювелирными изделиями разграблены.

Пауро доложил об этом вельможам и дал им список грабителей. Отсюда мы можем догадаться (а запись в папирусе скоро это и подтвердит), что с арестом двух грабительских шаек многим служителям Города Мёртвых стало не по себе, и доносы посыпались как из рога изобилия (разумеется, в том числе и ложные, как увидим абзацем ниже). Пока же все, кого Пауро назвал, были арестованы и заключены в темницу. Они были допрошены и сказали то, что случилось.

На следующий (19-й) день на допрос был приведён медник Пахар. Не выдержав побоев, бедняга оговорил себя — что якобы он проник в гробницу Рамсеса III, и вынес оттуда немного вещей, и присвоил их. Но воздадим должное сынам тех жестоких времён: при всей жестокости они добивались истины, а не только признания. Медника отвели в некрополь и велели показать погребение, о котором он сказал, что ограбил его, и медник не смог. Вельможи приказали допросить медника тяжким допросом посреди долины, но не было обнаружено, что он знает какое-либо место. <...> И он поклялся собственным избиением, отрезанием своего носа, ушей и сажанием на кол, говоря: «Я не знаю здесь никакого места».

Тогда вельможи осмотрели гробницу Рамсеса III и нашли, что она цела. По этому случаю в некрополе устроили праздник: вельможи повелели всем людям некрополя обойти Запад в великом шествии.

Однако вечером того же дня Несиамон и Пасар встретили каких-то чиновников некрополя, и Пасар им сказал: «Что до шествия, которое вы сделали сегодня, это вовсе не шествие, а ваша радость». Мы знаем об этом из доноса Пауро, подслушавшего их разговор. «Я обнаружил Несиамона, вельможу, и Пасара, правителя города, когда они перебранивались с людьми некрополя подле храма Птаха. И Пасар сказал этим людям: Вы ликовали надо мною. <...> Или же вы ликуете относительно того, что вы были там, проверили гробницу и обнаружили её целой, хотя повреждена гробница фараона Себекемсафа и его царственной супруги?" У Пасара есть донос о весьма тяжких преступлениях, содеянных людьми некрополя, и нельзя умолчать о них, ибо это преступления великие, подлежащие или казни через нож, или сажанию на кол, или наложению какого-[264]либо другого тяжёлого наказания. Услышал я эти слова и вот, докладываю их перед моим владыкой, ибо было бы преступлением такому, как я, услышать подобные слова и утаить их».

Основательность обвинений правителя Фив суд рассмотрел спустя день. Но в папирусе здесь неясное место. Привели каких-то трёх медников — совсем не тех, чьи имена назывались при первом допросе; и было обнаружено (можно представить, после каких побоев), что эти люди не знают гробницы, относительно которой Пасар высказал свои обвинения.

«Пасар был признан неправым», — гласит папирус. А что же с невиновными медниками? Им дали свободу, но — передали в этот день верховному жрецу Амона-Ра, царя богов. Из этого же самого папируса мы знаем, что верховному жрецу «передали» и всех преступников, подлежащих казни...

И вот последний папирус — 23-й день 3-го месяца Половодья. Амонпанефер рассказывает всю историю своей шайки. Поначалу они грабили вдвоём с каменотёсом Хапиуром, а четыре года назад объединились с другими работниками некрополя, знавшими о богатых погребениях, и вскоре ограбили пирамиду Себекемсафа. «Мы взяли наши медные инструменты, — свидетельствует Амонпанефер, — и прорыли пирамиду этого царя сквозь её отдалённейшую комнату. Мы взяли зажжённые светильники в наши руки, и мы спустились вниз и нашли этого бога лежащим в погребальном помещении. Мы также нашли погребальное помещение его царственной супруги. Мы открыли саркофаги и гробы, в которых они покоились, и увидели почтенную мумию фараона. На её шее было множество амулетов и золотых драгоценностей, а на лице золотая маска. Почтенная мумия фараона была целиком обложена золотом. Мы сожгли их гробы и поделили между собой золото — каждому пришлось по 20 дебенов.

Через несколько дней надзиратель квартала прознал, что мы грабили. Он схватил меня и передал в канцелярию градоправителя. Тогда я отдал свои 20 дебенов золота писцу канцелярии Хаэмипету, и он отпустил меня. Я вернулся к своим сообщникам, и они возместили мне мою часть. И я стал вместе с другими грабителями грабить усыпальницы вельмож. И многие люди, кроме меня и моих сообщников, также грабят в некрополе...».

Папирус заканчивается перечнем преступников. Их намного больше, чем было у Амонпанефера сообщников. Один из них, как оказалось, бежал из города, остальные были схвачены и переданы верховному жрецу Амона-Ра — дожидаться, пока фараон, наш владыка — да живёт он, да здравстует и да благоденствует! — вынесет им свой приговор. [265]

Постройка гробницы

Своё вечное пристанище, обитель своего Ка, египтянин должен возвести и обустроить заранее.

В Старом царстве гробницу «жаловал» фараон: построить её можно было только с его разрешения и только за счёт царской казны проводились соответствующие работы. Таким образом, от фараона зависело, будет ли вельможа удостоен жизни после смерти или навсегда сгинет в небытие. Быть удостоенным гробницы считалось особой милостью и высшей наградой. К концу Старого царства, по-видимому, такие ограничения касались только столичных вельмож и их погребений подле царской пирамиды, в провинции же можно было возвести гробницу за свой счёт и без высочайшего дозволения.

Традиционной формой гробницы знати Раннего — начала Среднего царств является мастаба (илл. 173) — прямоугольная кирпичная постройка, состоящая из двух частей: подземной погребальной камеры и надземного сооружения, включавшего кладовые и помещения для отправления ритуалов (мастабы самых знатных сановников насчитывали десятки комнат; это были настоящие дворцы, по грандиозности превосходившие даже погребения фараонов). Обычно мастабы обносились кирпичной стеной. Первоначально во дворах мастабы совершались заупокойные службы, затем местом служб стала комната сперва у западной, а позднее, с возвышением солярного культа, у восточной стены надземной постройки.

Илл. 173. Мастаба Старого царства в изометрическом разрезе. Реконструкция. [266]

Со Среднего царства от возведения мастаб постепенно отказываются, и к Новому царству они полностью исчезают, сменившись новым типом погребальных сооружений — скальными гробницами. В это время радикально меняются религия и культ: с Осирисом отождествляется уже любой умерший египтянин, а не только фараон;[80] образ фараона всё больше утрачивает ореол божественности, «приземляется»; для постройки гробницы уже не нужно «милости» и дозволения властелина Египта — любой сановник, да и просто состоятельный человек, обустраивает себе «вечную обитель» по собственной воле и собственному разумению; любой простолюдин отныне вправе молиться, обращаясь к бессмертным от своего имени, без посредничества жрецов; изменяются представления о Дуате (см. в следующей главе).

Родственники и домочадцы покойного будут приносить в гробницу жертвенные дары для Ка (илл. 174), а специально назначенные жрецы — «рабы Ка» — совершать заупокойные службы.

Илл. 174. Вельможа Птаххотеп, восседающий перед жертвенным столом и вдыхающий аромат из сосуда с маслом. На столе в верхнем ряду — птицы и ритуальные хлеба различной формы, ниже — длинные ломти хлеба, под столиком — формула перечисления даров: «1000 хлебов, 1000 сосудов пива, 1000 алебастровых сосудов с умащениями. 1000 одежд»⁺. Рельеф из гробницы Птаххотепа в Саккара; V династия. [267]

В настоящее время бесспорно установлено, что «загробный культ Ка» в действительности был никакой не загробный: он нередко начинался ещё при жизни владельца гробницы, который сам отправлял регулярные службы собственному Ка, назначал «рабов Ка», которые должны были поддерживать культ после его смерти, и отписывал для их содержания часть земель и имущества.

В гробнице должна быть установлена статуя (илл. 175) — изображение покойного, вместилище его Ба. Искусные мастера-каменотёсы высекут её из глыбы в каменоломне, и жители города под всеобщее ликование привезут её на деревянных салазках и навсегда утвердят на постаменте.

Как египтяне перевозили тяжести? Как строили свои великие пирамиды, прежде всего пирамиду Хуфу? Для пирамидомании это уже закрытый вопрос: либо им помогали космические пришельцы, либо они знали секрет левитации (опять-таки сообщённый пришельцами) и, словно пушинки, поднимали на высоту глыбы, непосильные ни одному современному подъёмному крану. Родом пришельцы, скорее всего, с Сириуса, поскольку это самая яркая звезда нашего неба, хотя нельзя полностью исключать возможность, что они с Ригеля или какой-нибудь другой звезды Ориона. Конечно, предстоит еще выяснить много деталей, но ясно главное: земными средствами пирамиду построить невозможно — и не только за 25 веков до нашей эры, а и теперь.

Что же до египтологии — здесь дела куда плачевнее. Египтолог сошлётся на скучные документальные записи, какой камень положила бригада

Илл. 175. Статуя сановника Мерерука в его мастабе в Саккара. VI династия. [268]

Илл. 176. Правый фрагмент стенной росписи гробницы Джехутихотепа в Эль-Бёрше:

перевозка колоссальной статуи номарха. [269]

«умелых», какой — «сильноруких» и сколько съели строители хлеба и чеснока; перечислит существующие гипотезы о рычаговых подъёмниках, об искусственных каналах для кораблей и т. д. и т. п. — и в конце концов разведёт руками: ничего лучше наклонной насыпи, о которой пишет Геродот, не придумали покуда, увы.

В 1970-х (кажется) годах японцы попытались, в точности следуя Геродоту, построить пирамиду-карлик — всего 11 метров высотой. К великой радости пирамидоманов, из эксперимента ничего не вышло. 11 метров и 140 — насколько же египтяне опережали нас в техническом прогрессе!.. Против эксперимента не попрёшь, и египтологи, скрепя сердце, должны признать: да, опережали, — примерно настолько, насколько нас опережает, ну скажем, африканский абориген с луком и копьём. Ведь если нас с вами, почтенные читатели, выбросить в джунгли без еды и одежды, мы через час погибнем, а абориген запросто выживет... Кто ж будет спорить: цивилизация притупила в нас всё природное, а что-то и выхолостила навсегда. Не вооружившись техникой, голыми руками — мы уже ничего не можем.

Ещё один излюбленный аргумент пирамидоманов: пирамиду Хеопса, при общем её объёме ок. 2,5 млн кубометров, должны были возводить лет 600 а не 20, как у Геродота. Но тут уместно вспомнить другой «эксперимент» поставленный в России: Беломорканал. 21 млн кубометров земляных работ в вечной мерзлоте, сплошь скальный грунт, дневная норма — «2 кубометра гранитной скалы разбить и вывезти тачкой»; и никакой техники, даже лопат на всех не хватает, а колёса для тачек зэки сами отливают на костре. И ничего — голодные измождённые рабы справились меньше чем за 2 года. А египтян кормили прилично, и отдыхать давали, и карельских морозов на Ниле нет...

Но довольно о пирамидоманах. Египтологи редко спорят с ними в печати, полагая это скучным и бессмысленным занятием. Но всё же снисходят иногда, и бьются, доказывая, что египтяне перетаскивали каменные глыбы волоком. Однако почему-то ссылаются при этом то на обнаруженные археологами остатки насыпи, то на объёмы выработки известняка в соседней каменоломне, — словно и в расчёт не беря, что известняк египтяне добывали не только для пирамид: он был нужен во всех 42 номах Египта, — и в 250 км от усыпальницы Хуфу (Хеопса), в столице Заячьего нома (совр Эль Бёрш), в гробнице номарха Джехутихотепа сохранилась не только надпись с рассказом о перевозке исполинской статуи, но и подробный «инженерный чертёж» (илл. 176).

Гробница Джехутихотепа датируется XII династией — то есть она моложе великих пирамид примерно на 600 лет. Но в данном случае это не существенно: «технический прогресс» египтян был на прежнем уровне, они [270] ещё не знали ни лошади, ни даже колеса. Зато весила статуя номарха, по самым скромным подсчётам, вдвое-втрое больше, чем самая гигантская из глыб великой пирамиды: высота её была 13 локтей — ок. 6,5 метров. Доставляли её из алебастровых каменоломен Заячьего нома, называвшихся «Усадьба Золота». Руководил работами некто Сепи, сын Нахтанхи, — он изображён (илл. 177) позади статуи во 2-м сверху поясе (ряду). Другой приближённый Джехутихотепа, домоправитель Нехри, стоит во главе свиты номарха в 4-м поясе. Сам Джехутихотеп изображён на высоту всех поясов. Его сопровождают жрецы (Тота?), военачальники, опахалоносцы, копейщики и ближайшие родственники, в том числе сын его от плоти его, любимый им*.

Илл. 177. Левый фрагмент росписи: номарх и его свита.

Сначала для перевозки колосса была построена дорога. Затем его водрузили на деревянные салазки, намертво закрепили канатами, и четыре отряда потащили салазки волоком из каменоломни к гробнице номарха; а вдоль дороги статую приветствовали восторженные толпы горожан. Вот как об этом рассказывает гробничная надпись:

Сопровождение образа в 13 локтей из камня Усадьбы Золота. Воистину весьма трудна дорога, по которой он пришёл, — более вещи всякой.[81] Воистину трудно, по мнению людей, тащить громаду по ней из-за камня тяжёлого постамента песчаникового. Повелел я, чтобы прибыли дружины юных рекрутов, дабы проложить для него дорогу, вместе с некропольским отрядом каменотёсов, и вместе с ними руководители опытные. Говорят люди, сильные рукой: «Идём мы, чтобы доставить его!» Сердце моё радуется. Собравшиеся горожане ликуют. О, сколь [271] прекрасно зрелище! — более вещи всякой. Старец там, опирающийся на ребёнка; сильные рукою вместе со слабыми. Сердца их воодушевлены. Руки их сильны. Каждый там силён, как тысяча человек. И вот образ этот прямоугольный выходит из горы! Велик он весом более вещи всякой <...> Рождённые мною и любимые мною красуются позади меня. Номовые люди мои воздают хвалебствия...*

Дорожную пыль перед салазками для лучшего скольжения обильно поливали водой; один из поливальщиков с сосудом в руках стоит у изножия колосса. Носильщики воды изображены слева внизу, и рядом с ними — носильщики брёвен. Видимо, на самых трудных участках дороги брёвна подкладывали под салазки, а кроме того, использовали их в качестве рычагов.

Два крайних каната тянут отряды жителей с запада и с востока Заячьего нома; два центральных — отряды воинов (наверху) и жрецов (внизу). В надписи упоминается также отряд взывателей, дающих такт всей процессии ритмичными выкриками и битьём в ладоши.

Над всеми отрядами помещено по короткой надписи приблизительно одинакового содержания; например в поясе с изображением жрецов написано следующее:

Отряд жрецов Заячьего нома. Прохождение в благости. Говорение речей: «О возлюбленный Тотом Джехутихотеп, любимый фараоном, всегда любимый горожанами своими, всегда хвалимый богами его (нома) всеми! Храмы в празднестве, сердца их радостны. Видят они милость к тебе от фараона»⁺.

«Милость» фараона в том и заключается, что номарху Джехутихотепу фараон пожаловал гробницу и «образ», — то есть разрешил начать строительные работы, тем самым даровав ему вечную жизнь в потустороннем мире. Спустя приблизительно 300 лет любой состоятельный египтянин сможет не только заказывать гробницу по собственной воле, но даже самостоятельно молиться богам, — а пока этим правом обладает только божественный властелин государства. Боги общаются только с ним, только он может просить у них о блаженной жизни для своих усопших вельмож; а все жрецы — так сказать, «представители фараона перед богами на местах» — обращаются к ним только от имени владыки. Простому же люду заказано общение с бессмертными; они могут лишь просить жрецов, чтоб те от имени фараона передали их просьбу «наверх».

Но если так, кому же служит и совершает воскурение ладана простой смертный по имени Аменианху, изображённый перед статуей? Самой статуе, самому «образу» Джехутихотепа и его Ка. (Выше уже говорилось, что так называемый «загробный культ Ка» начинался ещё при жизни владельца гробницы.) [272]

Заячий ном в празднестве*. — гласит надпись верхнего пояса, где изображена торжественная процессия ликующих горожан. — Сердце его радуется. Старцы его, дети и воины его процветают. Дети его пляшут, сердца их в празднестве. Видят они владыку своего и сына владыки своего, осенённых милостью властелина — созидающих монументы свои*.

Почему же всё-таки египтяне при перевозке таких исполинских громадин не использовали быков? Ничего вразумительного на этот счёт сказать пока невозможно. То, что быки были священными, нельзя признать аргументом: ведь на них, тем не менее, пахали. Правда, полевые работы почитались своего рода священнодействием и были напрямую соотнесены с мифологией (срезание колосьев — убийство и расчленение Осириса, разлив Нила — его оплакивание, сев — погребение мумии, и с первыми всходами Осирис воскресает). Но уж никак не меньшим священнодействием была постройка «вечного обиталища» вельможи, а усыпальницы фараона тем более. Или, быть может, люди быков использовали, но в надписях умолчали об этом, приписав на веки вечные всю заслугу исключительно себе?..

Но статуя, как бы величественна она ни была, это всего лишь неодушевлённая глыба камня, не способная вкушать дары и обеспечить умершему вечную жизнь в Дуате — до тех пор, пока над нею не будет совершён обряд «отверзания уст и очей».

Этот обряд символизирует визит Хора к Осирису и воскресение великого бога после того, как Хор дал отцу проглотить свой глаз, вырванный Сетом и отвоёванный у него обратно, — Око Уджат.

Сперва сын умершего или жрец, изображающий бога Хора, коснётся губ статуи окровавленной ногой закланного быка и произнесёт заклинание:

— О статуя Осириса имярек! Я пришёл обнять тебя, я — сын твой; я надавил твой рот. <...> Уста твои всё ещё замкнуты, и это я их разжимаю и зубы твои, о Осирис имярек!

После этого он возьмёт в руки тесло, четырежды коснётся им уст и глаз статуи и скажет второе заклятие:

— Уста твои всё закрыты, это я приготовил их, равно и зубы твои, о статуя Осириса имярек, я разделил уста твои теслом Анубиса <...>

Затем весь обряд будет повторён от начала до конца, но уже с другим теслом, а затем с резцом скульптора. И когда прозвучит [273] последнее заклинание: «Хор надавил уста твои, он отверз очи твои, и они сделаны!» — статуя оживёт.

После того, как обряд «отверзания уст и очей» символически возвращал статуе способность есть, говорить и видеть, статуя считалась «ожившей». Окровавленная бычья нога (см. с. 297) играет в ритуале чисто магическую роль, а манипуляции жреца с теслом и резцом имитируют работу скульптора (называвшегося по-египетски «санх» — буквально: «дающий жизнь», «оживитель»). По всей вероятности, изначально глаза и рот действительно высекались в ходе обряда «отверзания». Впоследствии глаза статуй, а также антропоморфных саркофагов и гробов зачастую изготавливались отдельно и во время обряда вставлялись в углубления. Статуя «оживала» в тот момент, когда глаза были инкрустированы или нарисованы. (Таким образом, скульптура Нефертити из Ахетатона (илл. 130 на с. 179) — «неоживлёная».)

Строго говоря, выше описан обряд, производившийся в гробнице над заупокойной статуей после смерти того, кого она изображает. Какими заклинаниями «оживлялась» статуя того, кто на момент обряда сам продолжал жить и здравствовать (фараона, например, или того же номарха Джехутихотепа, при жизни начавшего отправлять культ собственного Ка), мы не знаем, но внешне действо, надо думать, было таким же и производилось теми же инструментами скульптора.

Оформление гробницы

Существовал целый ряд канонических предписаний относительно постройки гробницы и её оформления. Например, вход в гробницу должен быть ориентирован на восток, к восходу Солнца и «миру живых», а напротив него, на западной стене, должен располагаться вход в мир потусторонний — так наз. «ложная дверь», через которую Ка выходит из Дуата в гробницу и вкушает дары с жертвенного стола. Там же, на западе, рядом с ложной дверью, должна находиться и ниша (либо часовня) с заупокойной статуей. Однако, как мы увидим ниже, эти предписания, строго соответствующие религиозной символике, зачастую вынужденно нарушались.

Изображения различных сцен — охоты, хозяйственных работ, процессий с дарами для умершего и т. д. — располагаются по стенам гробницы горизонтальными рядами (поясами). Сцены одного пояса иногда составляют единую смысловую композицию, рассчитанную на последовательное восприятие — «кадр за кадром», как на киноленте (например: сцена сбора винограда, затем — сцена его давления, затем — процеживания виноградного сока и, наконец, сцена изготовления вина; подобные композиции ничем по смыслу не отличаются от композиций «статуэток слуг» (ткачей, пивоваров, [274] носильщиков и т. д.; см. далее — с. 315-317), когда статуэтки объединялись в группы и укреплялись на доске, и каждая группа поэтапно изображала весь процесс приготовления того или иного продукта). Однако чаще такая «последовательность кинокадров» в поясах — только кажущаяся, в действительности же её нет, и сцены должны восприниматься совершенно независимо (например, если в поясе чередой расположены сперва музыканты, за ними плясуны и следом дароносицы с косметическими притираниями, это не значит, что владелец гробницы сперва будет наслаждаться музыкой, затем созерцать танцы, а после этого умащать притираниями тело, — нет, из всего этого «набора ассорти» он «возьмёт» лишь то, что ему нужно в данный момент. Подобные композиции по смыслу «напоминают» сборы на охоту или рыбалку: в рюкзак укладываются продукты, топор, нож, котелок, плащ — и каждый предмет будет оттуда извлечён лишь когда в нём возникнет необходимость. Точно так же «запасается» всеми необходимыми сценами и египтянин, собираясь в Дуат; и нужная сцена «оживает» для него в нужный момент).

Фигуры людей на рельефах и росписях изображаются по так наз. «принципу аспективы»: фигура обозревается как бы сразу с нескольких сторон, для каждой части тела выбирается точка осмотра, с которой эта часть выглядит наиболее выразительно, и затем эти части механически соединяются: лицо в профиль, глаз и туловище анфас, живот в 3/4, ноги в профиль, обе ладони (в Старом царстве — почти всегда, в Новом — если они пустые) и обе ступни — правые или левые, в зависимости от направления движения фигуры. Это правило обычно не соблюдается при изображении статуй (см. илл. 176).

Размеры фигур пропорциональны значимости персонажей, но для низших должностей здесь различий иногда не делается; например, фигуры слуг и работников могут быть таких же размеров, как и фигуры их распорядителей. Фигура владельца гробницы неизменно самая большая: он изображается на высоту нескольких, а подчас и всех поясов. Исключение составляют случаи, когда изображён фараон, награждающий владельца гробницы, — естественно, фигура фараона будет самой большой. Однако присутствие фараона в гробнице вельможи — случай исключительно редкий (засвидетельствовано только для периода солнцепоклоннического переворота Эхнатона); а присутствие вельможи более высокого ранга, нежели сам владелец гробницы, и вовсе невозможно: здесь, внутри гробницы, — его мир, принадлежащий ему одному, здесь он самый главный.

Илл. 178. Слева — бог Хепри со скарабеем вместо головы; справа — Ра-Хорахти и Хатхор-Аментет; сквозь проём видны боги Атум (справа) и Осирис (слева); над проёмом — богиня Нехбет. Роспись зала гробницы царицы Нефертари в Долине Цариц; XIX династия.

Выше уже не раз говорилось, что до Нового царства только фараон мог непосредственно общаться с богами, а его «представители на местах» — жрецы обращались к небожителям лишь как посредники — от имени фараона. [275] Вот почему в вельможеских гробницах Старого — Среднего царств никогда не изображаются ни боги, ни какие бы то ни было сцены потусторонней жизни, — вообще ничего фантастического, — только хозяйство владельца, его любимые занятия и значительные события его жизни (как то: плавание на корабле с ответственной миссией, участие в победоносном походе и т. п.). Это — «улучшенный вариант» его земного бытия: изобилие, благополучие, сплошные удовольствия, — никаким печальным событиям места нет. Никогда мы не встретим в гробнице изображений, связанных со смертью родственников владельца (исключение — опять же только в солнцепоклонническом Ахетатоне, где в царской гробнице изображена смерть младшей царевны, умершей в раннем детстве, а Эхнатон и Нефертити рыдают над её трупом). Однако сцены погребения самого владельца в росписях присутствуют — чтобы показать, что ритуалы были соблюдены со всей тщательностью.

С Нового же царства молиться богам и общаться с ними мог уже любой человек; и в гробницах этого времени, наоборот, преобладают изображения богов и сцены фантастического характера (илл. 178). Эти сцены и [276] связанные с ними верования разбираются в следующей главе; здесь же мы подробно рассмотрим довольно типичную скальную гробницу Среднего царства — гробницу Аменемхета, начальника нома Белой Антилопы (16-го верхнеегипетского) во времена правления Сенусерта I.

Илл. 179. Некрополь Бени Хасана.

Некрополь столицы нома, города Менат Хуфу (совр. Бени Хасан), находится на восточном берегу Нила. Это длинная череда из 39 гробниц (илл. 179); в некоторых из них не сохранилось изображений и надписей, есть даже недостроенные, а те, которые удаётся датировать, принадлежат номархам. Аменемхет (называющий себя также сокращённо Амени) властвовал в номе в период, когда египетские области тяготели к независимости от столичной власти, и страна, единая политически, была идейно раздроблена: подчас фараон даже не назначал нового номарха, а лишь высочайше утверждал номархова сына-наследника в должности почившего отца. Мы увидим, что Амени называет фараонову дружину, над которой он начальствует, «своим войском», и даже ведёт летоисчисление по годам своего правления в номе... Череда богатых бенихасанских гробниц обрывается с воцарением фараона Аменемхета III, при котором центральная власть резко усилилась и самовластию провинциальной знати был положен конец. [277]

Гробница Амени (илл. 180) начинается с дворика перед входом протяжённостью около десяти метров, — полутуннеля в горном склоне. Перед входом в гробницу над двориком нависает козырёк с дугообразным потолком — естественная толща известняков, опирающаяся на две пятиметровые колонны.

Илл. 180. Гробница Амени в Бени Хасане. Разрез. Масштаб: в 1 см. 2,75 м.

Вход в гробницу, поскольку некрополь находится на восточном берегу, естественно, ориентирован на запад, — первое вынужденное нарушение канона. Известняк вокруг проёма хорошо отшлифован, так что вход напоминает врата с архитравом (верхней перекрывающей балкой); вся поверхность выкрашена в однотонный розовый цвет и покрыта брызгами тёмно-красной, зелёной и чёрной краски — для придания сходства с фактурой гранита. На архитраве и по бокам нанесены надписи (илл. 181); иероглифы вырезаны и закрашены зелёным. Вверху архитрава в длинном картуше — полная титулатура фараона Сенусерта I, при котором Амени властвовал в номе; ниже — титулы самого Амени, среди которых перечисляются как реально исполяемые должности, так и просто почётные звания. Каждая строка начинается словами «Блаженный пред Хнумом»⁺ или «Блаженный пред Хором»⁺ — эпитет, применявшийся только по отношению к умершим и подразумевавший множество смыслов: праведный, обладающий гробницей, наслаждающийся изобилием в Дуате, погребённый с точным соблюдением всех обрядов, чей культ регулярно отправляется и т. д. Вертикальные надписи по бокам также содержат титулы номарха (среди которых, кстати, «распорядитель храмов» и «распорядитель рабов божьих» — то есть жрецов) и всяческие благопожелания; а крайние к проходу столбцы слева и справа содержат особые заупокойные формулы «хетеп ди нисут» («жертва, даваемая фараоном»). Структура этих формул, сложившихся в древности, когда только фараон мог общаться с богами и только от его имени можно было что-то просить для себя, во все эпохи [278] стандартна: «Жертва, данная фараоном такому-то богу, чтобы даровал он такие-то жертвенные подношения для Ка блаженного имярек», — она нисколько не изменилась и в поздние времена, когда для общения с богами посредства фараона не требовалось.

Илл. 181. Гробница Амени в Бени Хасане. Надписи на входе в гробницу.

В крайнем столбце северной (левой) вертикальной надписи, кроме того, содержится формула «перет херу» («буквально: «выхождение голоса», то есть «сказывание слов»). Структура формул «перет херу» также во все эпохи стандартна: «Сказывание слов: 1000 [жертвенных подношений] в хлебе и пиве, 1000 быками и птицами, 1000...» — перечисляются различные жертвы продуктами. Считалось, что посетитель гробницы, прочитав (то есть произнеся вслух) эту формулу, магическим образом «оживит» все перечисляемые дары, «материализует» их в Дуате для Ка усопшего.

Обе стены прохода в гробницу, как и вход, покрашены розовым с брызгами разноцветной краски — опять же для придания сходства с фактурой [279] гранита. Надпись на стенах (илл. 182, север слева) — это автобиографическая надпись номарха. Трудно сказать, почему она помещена именно здесь: обычно такие надписи находятся внутри погребения. Приведём полный её перевод (нерифмованными стихами переведены и для наглядности напечатаны в столбик фрагменты, которые в подлиннике построены на игре созвучий):

Илл. 182. Гробница Амени в Бени Хасане.

Надпись на боковых стенах прохода из дворика в главное помещение.

Год 43 от начала отсчёта лет при величестве Хора: «жизнь рождений»; Сопричастного осоке Верховья и пчеле Низовья[82] властелина Хеперкара — живет он вечно! Обеих Владычиц: «жизнь рождений»; Хора Золотого: «жизнь рождений»; сына Ра Сенусерта [I] — живёт он вечнонерушимо вовеки! [280]

Соответствует году 25 от начала отсчёта лет в номе Белой Антилопы

Год 43 от начала отсчёта лет, месяц 2-й, число дней 15. О, любящие жизнь [и] ненавидящие смерть! Говорите: «1000 [жертвенных подношений] хлебом и пивом, 1000 быками и птицами для Ка благородного предводителя, [благоподателя,] любезного рукой, верхоглавенствующего начальника нома Белой Антилопы, советника[?], стража Нехена и верховного главы Нехеба,[84] распорядителя божьих рабов Амени, правдивого голосом!»

Поплыл я на юг как сын предводителя [нома], казначей властелина Низовья,[86] великий начальник войска нома Белой Антилопы, — как [сановный] человек, [пришедший] на замену отцу моему состарившемуся, ибо во дворце ему хвала, а при дворе любовь.

она достигла неба. И тогда его величество возвратился ублаготворённый. Поверг он своих [281] противников в мерзостной Куш. Я прибыл, сопровождая его как [страж], бдительный взором.[87] Не понесло урона войско моё.

[В другой раз] я плавал на юг, чтобы доставить золотую руду величеству властелина Верховья и Низовья Хеперкара — живёт он вечнонерушимо вовеки! Приплыл я на юг вместе с благородным предводителем [нома], старшим сыном властелина от плоти его, Амени[88] — жив-благ-здрав! Приплыл я на юг со всеми избранными мужами, счётом 400, из моего войска. Моё войско возвратилось благополучно, урону [среди] них не было. Доставил я золото, мне вверенное. За это я был во дворце хвалим. Бога восславил ради[89] меня сын властелина.

Потом я — я плавал на юг, чтоб отвезти руду в окрестности Гебтиу, вместе с благородным предводителем, распорядителем города, верховным сановником Сенусертом — жив-благ-здрав! Поплыл я на юг со всеми сильнейшими мужами нома Белой Антилопы, счётом 600. Возвратился я удовлетворённым, невредимо [было] войско моё. Всё, что мне было сказано, я сделал.

Я полон благосердия, в любви непреклонен; правитель, любимый городом своим.

Деяние остальных моих лет — управление в номе Белой Антилопы. Все [сборы] податей для дворца осуществлялись моей рукой. И тогда дал мне начальник отряда храмовых пастухов 3000 быков подъяремных. Хвалим я был за это при годовом исчислении [оброка] «иру», [взимаемого скотом]. Доставил я все их подати во дворец; ни в каком его ведомстве нет за мной недоимок.

И ном Белой Антилопы до края его работал для меня с неизменным усердием.

Нет дочери простолюдина, мной обесчещенной. Нет вдовы, мной ограбленной. Нет земледельца, которого я [бы] наказал. Нет отвергнутого мной[90] пастуха. Не существует начальника пятерки, людей которого я забрал [бы] себе на работы. В мои времена не было [ни одного] несчастного вокруг. И не было голодающих в мою пору,[91] — [ибо] когда наступили голодные годы, тогда я возделал все пахотные земли нома Белой Антилопы до границ его южных и северных. [Это] дало жизнь его [282] подданным. Создана была его пища. Не появилось в нём голодающих, [потому что?] я давал вдове равно как обладательнице мужа, и при любом деянии я не делал различия меж великознатным человеком и маленьким. Когда же половодья наступили великие, — с владельцев ячменя и полбы, и с владельцев вещи всякой, — не взял я недоимок [полевого налога] «ихетет», [что с них причитались]*.

Илл. 183. Гробница номарха Амени в Бени Хасане. Вид на главное помещение со стороны входа. В глубине — часовня со статуей. XII династия. [283]

Внутренняя планировка гробницы включает два помещения: главное, где находится само погребение — две шахты с (несохранившимися) саркофагами номарха и его жены, и часовни со статуей номарха (илл. 183).

Главное помещение разделено колоннами на три нефа (отсека) с дугообразными потолками; высота каждого нефа — ок. 6,7 м. Колонны упираются в архитравы, на каждый из которых нанесены надписи с титулами и именем «блаженного» номарха. Все стены покрыты росписями.

Западная стена. По канону здесь — в той стороне света, где Дуат — должна находиться сцена, изображающая владельца гробницы перед жертвенным столом. Но поскольку ориентация гробницы изначально не соблюдена и вход в неё оказался на западе вместо востока, входной проём нарушил бы целостность сцены вкушающего дары номарха, изуродовал бы её эстетически, находись она здесь. Поэтому её поместили на южной стене, а западную расписали сценами, изображающими номархово хозяйство.

В южной части стены (левее от входа, если стоять спиной к часовне; илл. 184) нарисована так наз. «ложная дверь» — символическая дверь в Дуат, через которую Ка покойного выходит в гробницу к жертвенному столу. (По канону она должна быть, естественно, на западе, но — строго напротив входа в гробницу и рядом с изображением номарха за столом с дарами. Впрочем, понятие «Запад» как синоним понятия «Дуат» уже в Старом царстве перестало быть географическим, поэтому подобные нарушения как нарушения не воспринимались.) Неподалёку от двери, у южной стены, находятся две шахты с (несохранившимися) саркофагами Амени и его жены — имя её было Хетепт, «Ублаготворённая». Вероятно, здесь и стоял некогда каменный жертвенный стол, к которому выходил из Дуата Ка. В большом, внешнем прямоугольнике «ложной двери» — две формулы «хетеп ди нисут», расходящиеся в разные стороны от центра: в одной дары адресуются Амени от Осириса, в другой, соответственно, — его усопшей супруге от Анубиса. Во внутреннем прямоугольнике — аналогичная композиция формул «перет херу». Два глаза, помимо прочего, символизируют зрение, возвращённое умершему в Дуате.

Сцены двух верхних поясов — единственные в этой гробнице сцены, построенные по «принципу киноленты»: сбор винограда; давление винограда в чане; процеживание сока сквозь закручиваемую шестами ткань; перебирание винограда; ниже — изготовление вина (слева — писец-учётчик). Козы (или, м. б., ручные антилопы) поедают листву с дерева, предназначенного к порубке. (Прямоугольная выемка, перекрывающая верхний пояс, — архитрав.)

Следующие два пояса — рыбалка и ловля птиц в западню. Западни эти были огромными: чтоб захлопнуть их рывком каната, нужен был целый отряд, [284] который прятался вдали в камышах, — однако другой номарх нома Белой Антилопы, Хнумхотеп II (тоже XII династия, но чуть позже) — страстный любитель охоты, испещривший всю гробницу охотничьими сюжетами, изобразил себя захлопывающим западню самолично. (Кстати, в надписях бенихасанского некрополя очень много упоминаний элефантинских богов, особенно Хнума: номархи Менат Хуфу были выходцами с далёкой Элефантины.)

Илл. 184. Гробница Амени в Бени Хасане.

Главное помещение. Южная часть западной стены. [285]

Илл. 185. Гробница Амени в Бени Хасане.

Главное помещение. Северная часть западной стены.

Следующий пояс — различные кладовые: хранилище овощей и фруктов; мяса; зерна; сосудов с пивом. Под хранилищем сосудов, справа от «ложной двери», — хлебопекарня; ниже — приготовление сладостей; и в самом низу — бредовый перегон быков по земле, залитой половодьем. Слева от «двери» соответственно — служанки Хетепт, жены Амени, с туалетными принадлежностями; и музыкантши с арфами, трещоткой, систром и отбивающие ладонями такт.

На северной стороне стены, справа от входа, — тоже хозяйственные сцены (илл. 185). В верхнем поясе под формулой «перет херу» — изготовление кремнёвых ножей и изготовление сандалий; во втором — изготовление луков; мастерская бондаря; изготовление стрел и плотники, делающие ложе [286] и сундуки. Далее вниз по поясам: ювелиры (работы по золоту и стеклодувы); горшечное производство; обработка льна; уборка урожая; вспашка земли и сев.

Северная стена. (К сожалению, композицию приходится механически разорвать на три части, дабы разместить на страницах издания — илл. 186, 187, 188.) Два верхних пояса содержат сцены охоты в пустыне: антилоп гонят к загону, обнесённому сетью. Это каноническая композиция, изображающая излюбленное развлечение вельможи, и в гробнице Амени она, скорее всего, лишь дань традиции: сам номарх, как мы видим, участия в охоте не принимает (в отличие от Хнумхотепа II, изобразившего себя высотою в три пояса, стреляющим из лука, а загонщиками — своих четверых сыновей).

В третьем поясе — дароносицы и танцоры. Они возглавляют процессию, перевозящую статую Амени в гробницу (илл. 188). Интересно, что статуя здесь изображена не в профиль, как в гробнице Джехутихотепа (илл. 176 на с. 268), а по «принципу аспективы». За статуей следует свита номарха: распорядители хозяйства, носитель сандалий, телохранители-оруженосцы.

В следующих трёх поясах — процессии, направляющиеся к номарху с дарами. Каждую процессию возглавляют распорядители той или иной хозяйственной службы (илл. 187, 188). В нижних двух поясах слева (илл. 186) — зернохранилище и погонщики ослов; справа (илл. 187) — писцы различных хозяйственных ведомств.

В восточной части композиции (илл. 188) — сам номарх. В горизонтальной надписи над ним — его титулы: «Благородный предводитель [нома], любезный рукой, казначей властелина Низовья,[92] друг единственный [фараона], распорядитель слуг божьих Хнума Аменемхет правогласный [далее разрушено: обладатель блаженства]»*. В вертикальном столбце — так наз. «формула смотрения»: «Смотрение на деяния[?], дары скотом и стада со стороны предводителя [нома] Амени, правогласного, обладателя блаженства»*.

Номарх совершает особое священнодействие — «смотрение». В чём его смысл? Выше (с. 199) уже говорилось о том, откуда у египтян возникло само понятие Ка: как реально существующий «двойник» человека ими был истолкован образ этого человека, «живущий» в сознании других людей, знавших его. Произнесение имени (Рен) или взгляд на изображение оживляет образ в памяти: как мы, взглянув на фотографию знакомого нам человека или услышав его имя, сразу его вспоминаем — и внешность, и характер; как при виде мёда или слове «мёд» вспоминаем его вкус и даже, может быть, ощущаем сладость во рту, — точно так же для покойного «материализуются» [287] дары, которые изображены на стенах, перечислены в жертвенных формулах и упомянуты вслух жрецом во время заупокойной службы. Услышанное или увиденное — это «толчок» сознанию, необходимый, чтобы оживить в памяти образ. И номарх, совершающий «смотрение», «оживляет» всё, что изображено и написано в гробнице. (Само собой, наше закавыченное «оживление» египтяне понимали буквально — без кавычек.)

Илл. 186. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Западная часть северной стены. [288]

Илл. 187. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Центральная часть северной стены.

Низший люд — слуги из номархова хозяйства приобщались загробному бытию, будучи изображёнными в погребении хозяина: совершая «смотрение», тот «оживлял» их своим взглядом, и посетители гробницы тоже «оживляли» их. Право изобразить в своём «заупокойном хозяйстве» человека среднего сословия — например, жреца, правящего службу, — часто покупалось; правда, цена была невелика: в Новом царстве, например, этому жрецу надлежало уплатить стоимость одной-двух набедренных повязок. [289]

Илл. 188. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Восточная часть северной стены.

Интересно, что по каким-то (пока неустановленным) причинам в период V династии вплоть до времени правления фараона Униса существовал запрет на изображения и надписи в погребальной камере (подземелье, где находился саркофаг) мастабы или пирамиды. При Унисе появляются первые изображения, но — только неодушевлённых предметов, и первые надписи, причём иероглифы, изображающие птиц, часто рисуются без лапок и крыльев, змей — без головы и т. д.; с VI династии появляются изображения [290] владельца гробницы перед жертвенным столом, изображения слуг; и к концу VI династии все запреты и ограничения снимаются полностью. Однако в период их действия при оформлении погребальной камеры нередко использовался так наз. «метод намёка»:[93] прекрасно зная, что означает каждая каноническая гробничная сцена и какие изображения она должна содержать, египтяне различными способами «намекали» на присутствие в композиции и запретных изображений (илл. 189).

Илл. 189. Фрагмент оформления часовни в гробнице номарха Анх-эм-Хора. Справа: жертвенный стол с дарами; наверху — перечень даров, ниже — ломти хлеба, сосуды и ритуальные хлеба (сравн. на илл. 174). Слева: кресло, на котором «восседает» усопший, чьё изображение отсутствует, однако надпись над креслом подразумевает его наличие. Старое царство. [291]

Илл. 190. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Северная часть восточной стены.

Восточая стена. В верхних трёх поясах здесь (илл. 190, 191, 192) — сцены спортивной борьбы. При всей схематичности рисунков легко различить те же приёмы, что есть и в арсенале нашего самбо: подхват, «мельницу», бросок через плечо и др. — то есть борьбе специально учились, это была не просто возня. Точно такие же росписи есть ещё в нескольких бенихасанских гробницах. Назначение их, надо полагать, — развлекательное, увеселительное, — вроде гладиаторского боя, только без римской кровожадности. Среди челяди Амени [292]

Илл. 191. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Центральная часть восточной стены.

один носит должность «распорядителя состязаний», так что вряд ли в этой борьбе оспаривается право на какую-то привилегию; но вообще-то с выводами в подобных случаях надо быть осторожным. Сто с лишним лет сцену дерущихся лодочников (илл. 193) — тоже каноническую, зафиксированную в целом ряде гробниц Старого царства, — египтологи считали развлекательной, хотя, с точки зрения египтян, подобная драка наносила ущерб гробничному хозяйству: [293]

Илл. 192. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Южная часть восточной стены.

ломались шесты, наносились увечья гребцам, переворачивались лодки. В уста лодочников подчас вкладывается злая ругань. Причём сцена всегда помещалась среди процессий с жертвоподношениями — как бы ни к селу ни к городу? В действительности же[94] в этом вся суть: лодочники тоже плывут с дарами [294] к гробнице, и перед нами состязание — кто первым достигнет её и возложит дары перед хозяином. Лодочники отпихивают друг друга, сталкивают в воду, бьют, но лодки не останавливаются ни на миг. Преданность хозяину, стремление ему услужить, рвение и усердие — все эти абстрактные этические категории выражены наглядно и предельно конкретно.

Илл. 193. Дерущиеся лодочники.

В следующих двух поясах северной (илл. 190) и южной (илл. 192) частей стены — сцены осады крепости и битвы двух воинских отрядов: победоносные сражения, в которых принимал участие номарх Аменемхет, личные его заслуги перед фараоном. В XII династию властелинам Египта приходилось подавлять смуты — не только на подвластных чужеземных территориях (мы помним из биографической надписи, что Амени плавал за данью в Куш, — в таких походах нередко дань приходилось брать с боя), но и внутри страны. Поэтому в гробницах провинциальной знати этого времени много батальных сцен, и нередко изображаются сражения египтян с египтянами.

В нижнем поясе — сцены плаваний на юг: в северной части (илл. 190) — «на юг»⁺ в Абидос, в южной (илл. 192) — «на север»⁺ в Бусирис. Оба города — важнейшие культовые центры Осириса. Очень многие состоятельные вельможи совершали туда паломничество и оставляли во собственное увековечение стелы; но в данном случае перед нами, очевидно, лишь ритуальное плавание у берегов Менат Хуфу, символически изображающее поездку к Осирису перед погребением номарха. Его мумия — в крайней левой ладье, в крайней правой — его «гарем», в остальных — свита и слуги. (Вообще любые похороны, как правило, сопровождались ритуальной перевозкой мумии в ладье на Запад — независимо от того, был ли некрополь на западном или восточном берегу.)

Вход в часовню (илл. 191) оформлен в точности так же, как и вход в гробницу: титулы номарха и формулы «хетеп ди нисут» и «перет херу». [295]

Илл. 194. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Восточная часть южной стены. [296]

Илл. 195. Гробница Амени в Бени Хасане. Главное помещение. Западная часть южной стены.

Южная стена. Здесь в восточной части (илл. 194) — знакомая уже нам сцена номарха, восседающего за столом с дарами; в западной части (илл. 195) перед таким же столом восседает его жена Хетепт. Дары перечислены в вертикальных столбцах надписей: сколько чего и в какой день. Заупокойную службу Амени правит его единственный сын — «...друг единственный [297] [фараона], фараону известный[95] воистину в Верховье, сын предводителя [нома], начальник войска, Хнумхотеп правогласный, обладатель блаженства, рождённый Хатхорхотеп правогласной»⁺. Почему он назван умершим? И кто такая Хатхорхотеп — побочная ли жена, или это вариант написания имени Хетепт (ведь и номарх называет себя то Аменемхетом, то Амени)? Скорее всего второе. Что касается сына, — он таким образом не только приобщен к загробному миру отца, но и сам объявлен «блаженным», причём то, что в отцовской гробнице он жрец, нисколько не помешает ему построить гробницу собственную, где он будет хозяин и владыка.

Илл. 196. Заклание животных.

В нижнем поясе — сцены заклания жертвенных быков. Это жестокая процедура. Иногда животное убивали и затем расчленяли тушу, но, например, для ритуала «отверзания уст статуи», где требовалась окровавленная бычья нога (см. выше, с. 272), ногу у быка отрезали заживо (илл. 196).

Бросается в глаза тщательность, с какой выполнено оформление южной стены: росписи остальных стен по сравнению с ней выглядят довольно небрежными. Так же тщательно выписаны все сцены в часовне. Возможно, Амени не успел закончить гробницу при жизни, и три стены главного помещения расписывали наспех, за 70 дней, пока бальзамировалось тело (столько дней Исида с Нефтидой собирали части тела Осириса и изготавливали мумию). [298]

Илл. 197. Гробница Амени в Бени Хасане. Часовня. Северная часть западной и северная стена.

Часовня. Высота часовни чуть больше 3-х метров, глубина — чуть больше 2-х. На росписях (илл. 197, 198) — перечисления жертв и дароносцы. Здесь, у ног статуи Амени, тоже был жертвенный стол и отправлялись службы.

Так кому же принадлежал этот мир — Ка, Ба или мумии? Кто именно вкушал дары?..

Это трудно сказать. Но не потому трудно, что уровень наших знаний о Египте не тот или слишком уж несхожи наши сознания — самим египтянам ответить на такой вопрос было б не легче. Мы пользовались осторожным термином «умерший» — в разных случаях это Ка, Ба или мумия по-отдельности или же все они вместе одновременно. Более того: когда в Новом царстве окончательно сложатся (разбираемые в следующих главах) представления о том, что «умерший» покидает гробницу и, проделав нелёгкое путешествие через Дуат, предстаёт перед богами на Загробном Суде Осириса, в гробницах всё равно будут изображать, наряду с фантастическими, и [299] сцены реальной жизни, — то есть Ка и Ба в одно и то же время и жили в своей гробнице, и удалялись в загробную блаженную обитель к бессмертным богам.

Илл. 198. Гробница Амени в Бени Хасане. Часовня. Южная и южная часть западной стены.

Эти два взаимоисключающих представления впервые встречаются уже в «Текстах Пирамид» по отношению к усопшему фараону, но оба они существуют на протяжении всей истории Египта — сперва параллельно, а с Нового царства полностью сливаются.

«В этом, конечно, нет никакой логики, но представления египтян о потусторонней жизни <...> не та область, в которой плодотворны поиски последовательности», — справедливо замечает М. А. Коростовцев.[96] Но, думается, что ещё справедливей будет отнести это замечание ко всем религиям вообще, а не только к египетской: ясности и логичности в представлениях о загробном мире и о потусторонней жизни ни у одного народа не было и нет. [300]

Погребение

Египтянин прожил долгую, счастливую жизнь, но вот Ба покинул его и он умер.

Оплакав умершего (илл. 199), родственники отнесут его тело к бальзамировщикам.

Мастера-бальзамировщики за 70 дней изготовят мумию — ведь Исида тоже в течение 70-ти дней собирала тело Осириса и мумифицировала его. Сперва парасхит вскроет тело Сах, омытое священной нильской водой; затем бальзамировщики извлекут внутренности и опустят их в погребальные сосуды — канопы, заполненные отварами из трав и другими снадобьями.

Канопы изготовлены в виде богов — сыновей Хора: Имсета, Хапи, Дуамутефа и Кебехсенуфа (илл. 200). Эти боги родились из цветка лотоса; они — хранители сосудов с мумифицированными внутренностями: Имсет — хранитель сосуда с печенью, Дуамутеф — с желудком, Кебехсенуф — с кишками и Хапи — с лёгкими.

Затем бальзамировщики приступают к самой мумификации (прилож. II-Ж). Бальзамировщики — это Анубис-Имиут (илл. 201 и илл. 94 на с. 123) и сыновья Хора, плакальщицы — Исида и Нефтида.

Илл. 199. Родственники покойного в знак скорби посыпают головы пылью. [301]

Илл. 200. Канопы (сосуды для забальзамированных внутренностей), изготовленные в виде богов — сыновей Хора.

Слева направо: Дуамутеф, Кебехсенуф, Имеет, Хапи. XIX династия.

Илл. 201. Маски. Справа: голова статуи бога Анубиса из раскрашенного дерева. «Нижняя челюсть подвижна, так как крючок, укреплённый в горле, позволял двигать челюстью шакала. Возможно, что челюсть статуи сдвигалась в то время, как скрытый вблизи жрец произносил соответствующие слова якобы от имени Анубиса» (Матье М. С. 166). XIII в. до н. э.; Лувр, Париж. Слева: Глиняная жреческая маска в виде головы Анубиса. VIII в. до н. э.; музей в Хильдесгейме. [302]

Илл. 202. Плакальщицы. Рисунок из «Книги Мёртвых» («Папирус Ани»); XIX династия; Британский музей, Лондон.

Помимо родственниц покойного, изображавших богинь, в похоронах принимали участие профессиональные плакальщины некрополя (илл. 202).

Все материалы, используемые бальзамировщиками, возникли из слез богов по убитому Осирису, с которым отождествился теперь умерший.

Бог ткачества Хедихати и богиня Таитет изготовят белое полотно, чтобы запеленать мумию. Бог виноделия Шесему даст Анубису-Имиуту и сыновьям Хора масла и притирания для бальзамирования. После того, как умерший упокоится в своём вечном пристанище, Шесему станет охранять его мумию от грабителей гробниц и заботиться о нём самом в Дуате.

Родные и близкие усопшего должны внимательно следить, чтобы все обряды были надлежащим образом соблюдены. Ка покойного не простит обиды за пренебрежение к себе и будет преследовать свой род, насылая беды на головы потомков.

Очень часто египтяне писали письма к умершим родственникам и оставляли их вместе с жертвенными дарами в гробнице. Чаще всего в таких письмах содержатся просьбы о даровании потомства: «Даруй, чтоб родился мне здоровый младенец мужского пола <...> прошу я также второго здорового младенца мужского пола для твоей дочери» — должно [303] быть, с точки зрения египтян, Ка усопшего предка не мог отказать в такой просьбе, ибо именно потомки, внуки и правнуки, должны были поддерживать его заупокойный культ, а с прекращением рода прекратятся и службы в гробнице. Встречаются в письмах просьбы об исцелении от болезни, о пресечении беззакония (см. с. 26) и т. д., и, кроме того, просьбы к Ка сменить гнев на милость и не преследовать живых родственников. «Что сделал я тебе плохого, — вопрошает вдовец свою покойную жену, — чтобы я дошёл до такого тяжкого состояния, в котором я нахожусь <...> а ты наложила на меня руки, хотя я не сделал тебе никакого зла. <...> Что я сделал тебе? Я был с тобою, когда я занимал всякие должности, я был с тобою, и я не огорчал твоего сердца! Когда я обучал военачальников для пехоты фараона и его конницы, я [заставлял] их приходить и простираться перед тобою на их животах, приносить всякие прекрасные вещи, чтобы положить перед тобою <...> И когда ты заболела, я [привёл] врача, и он лечил тебя и делал всё, о чём ты просила». Далее вдовец пишет, что после смерти жены он самым надлежащим образом исполнил все похоронные ритуалы и так был убит горем, что целых три года не приводил в дом новой супруги. «Если же ты не прекратишь меня преследовать, — грозит он в завершение, — я обращусь к суду богов с жалобой на тебя».

Если умерший был небогат, его мумию положат в простой деревянный гроб. На стенках гроба с внутренней стороны должны быть написаны имена богов, которые проводят покойного в Дуат, а на крышке — обращение к Осирису: «О Уннефер, дай этому человеку в твоём Царстве тысячу хлебов, тысячу быков, тысячу сосудов пива».

Иногда изготавливали маленький гробик, в который вкладывали деревянное подобие мумии, и закапывали поблизости от богатого погребения, чтоб Ка бедняка имел возможность питаться жертвенными дарами богача.

Гроб богача роскошно отделают и в гробнице опустят ещё в каменный саркофаг.

Погребальная процессия, оглашая окрестности плачем и стонами, переплывёт Нил и высадится на западном берегу. Здесь их встретят жрецы, облачённые в одежды и маски богов Дуата. В сопровождении Муу, исполняющих ритуальную пляску, процессия двинется к некрополю. [304]

«Первоначально танец Муу был связан с заупокойным ритуалом царей древнего Нижнеегипетского царства со столицей в городе Буто в Дельте. Муу изображали в этом ритуале царей — предков умершего царя, которого они встречали в момент его прибытия в Царство Мёртвых. Одним из характерных признаков этих персонажей на древнеегипетских изображениях были высокие суживающиеся кверху головные уборы из стеблей тростника».[97]

Жрецы и Муу приведут процессию к гробнице, вырубленной в скале. У входа в это последнее, вечное пристанище гроб поставят на землю.

Сначала боги Дуата совершат обряд поисков Ока Уджат. Все 70 дней, покуда тело-Сах мумифицировали бальзамировщики, Ба покойного пребывал в Солнечном Оке. В этом обряде Око Ра становится одновременно и Оком Хора, которое изрубил на куски Сет, и жрецы ищут его, чтобы исцелить, как это сделал некогда мудрый Тот, и оживить этим Оком усопшего Осириса.

Когда Око Уджат будет найдено, над мумией совершат обряд «отверзания уст», символизирующий визит Хора к Осирису, — такой же, какой был прежде совершён над заупокойной статуей и саркофагом (см. с. 272-273). Жрец в маске сокола — Хор — коснётся волшебным жезлом (илл. 203) губ изображённого на деревянном гробе лица — и тем самым символически даст покойному, отождествляемому с Осирисом, проглотить Око Уджат. Это действо создаст Ах умершего и возвратит ему жизненную силу Ба, которую в обряде изображает наконечник жезла — голова барана.[98] Умерший вновь станет зрячим и обретёт способность есть, пить и, главное, говорить: ведь по пути в Великий Чертог Двух Истин ему придётся заклинать стражей Дуата и называть их имена (илл. 204).

Совершив обряд «отверзания уст», жрецы отнесут гроб с мумией в усыпальницу и установят его в каменный саркофаг. У юж-[305]

Илл. 203. Деревянный жезл с изображением головы барана, использовавшийся при обряде «отверзания уст». Новое царство; ГМИИ.

Илл. 204. Обряд «отверзания уст». «Справа видна гробница, увенчанная небольшой пирамидой. Перед входом в гробницу на тростниковой циновке стоит саркофаг, в котором находится мумия умершего писца Ани. Саркофаг сзади поддерживает жрец, исполняющий роль бога Анубиса; на его голове надета маска в виде головы шакала. Перед саркофагом, на коленях вдова Ани оплакивает мужа. За ней — жертвенник с приношениями. Слева от жертвенника — группа жрецов, из которых два первых совершают самый обряд: один протягивает к лицу саркофага особую палочку с головой барана на конце, которой жрец должен коснуться губ саркофага, в другой руке он держит тесло для такого же действия; второй жрец со шкурой, наброшенной на левое плечо, в правой руке держит сосуд, из которого он совершает возлияние на жертвы, а в левой — кадильницу, которую он протягивает к саркофагу. Третий, крайний слева, жрец держит в руках свиток с записью слов ритуала, которые он и произносит по ходу действия» (Матье М. С. 166.). Рисунок из «Книги Мёртвых» («Папирус Ани»); XIX династия; Британский музей, Лондон. [306]

Илл. 205. Мумия на погребальном ложе и канопы. Над мумией — Ба.

Илл. 206. Богиня Серкет, охраняющая саркофаг Тутанхамона. Золотая статуэтка. Такие же статуэтки богинь-охранительниц Нефтиды, Исиды и Нейт (илл. 70) стояли у остальных трёх сторон саркофага. Гробница Тутанхамона; XVIII династия; Египетский музей, Каир.

ной стены погребальной камеры поставят канопу, изображающую Имсета, у северной — Хапи, у восточной — Дуамутефа и у западной — Кебехсенуфа (илл. 205).

Эти боги ассоциировались с Исидой, Нефтидой, Нейт и Серкет — защитницами и хранительницами умершего (илл. 206), изображавшимися на саркофагах в виде богинь с распростёртыми крыльями.

Вход в гробницу тщательно завалят глыбами и щебёнкой и замаскируют, предварительно опечатав его печатью некрополя.

Воскресение и путь через Дуат

Меж погребальными пеленами бальзамировщики должны положить амулет в виде Ока Уджат, а на сердце — амулет в виде скарабея. Без этих амулетов не воскреснуть для вечной жизни.

Помогают воскрешению и амулеты в виде Ока Ра (илл. 38 на с. 59): ведь покойный воскреснет подобно солнечному диску на востоке, рождённому богиней Нут (илл. 207).

Чтобы умерший не задохнулся в Дуате, в гроб следует положить деревянную статуэтку Шу. [307]

В воскрешении умершего (илл. 208) принимут участие все боги, связанные с деторождением: Исида, Хатхор, Рененутет, Бэс, Таурт, Месхент и Хекет.

Воскреснув, египтянин окажется перед первыми вратами «Дома Осириса-Хентиаментиу», которые охраняет страж по имени «Тот, кто следит за огнём». Тут же стоят и грозный привратник — «Тот, кто склоняет [свой] лик к земле, [имеющий] многие облики»*, и глашатай — «Подающий голос».

При жизни покойный должен был изучить «Книгу Мёртвых» и узнать из неё имена всех стражей, охраняющих врата, и все волшебные заклинания. Если он знает имена привратников, он теперь может без страха приблизиться к вратам и сказать:

— Я — тот великий, кто создал свой свет, я пришёл к тебе, Осирис, я молюсь тебе, очищенный от всего оскверняющего <...> Слава тебе, Осирис, в твоей силе и мощи в Ро-Сетау. Поднимись в могуществе в Абидосе,

Илл. 207. Изображение богини Нут на внутренней стороне крышки гранитного саркофага. Вероятно, считалось, что Нут заново рождает умершего подобно тому, как эта богиня рождает «воскресшее» Солнце. Из гробницы фараона Псусеннеса I в Танисе; XXI династия; Египетский музей, Каир.

Илл. 208. Магическое воскрешение умершего. Умерший, окруженный иероглифами «анх» — «жизнь», стоит между Анубисом и богом, имя которого не обозначено. Фрагмент росписи саркофага жреца храма Амона Аменемопа; XX династия; Лувр, Париж. [308]

Илл. 209. «Карта» Дуата. В центре — река, по её берегам — две тропы, ведущие в Великий Чертог Двух Истин. Прорисовка изображения на саркофаге («Книга Двух Путей»); XI династия; Египетский музей, Каир.

Илл. 210. Огненное озеро с павианами и светильниками. Виньетка 126-й главы «Книги Мёртвых» («Папирус Та-уджа-Ра»); XXI династия; Египетский музей, Каир.

Осирис! Ты обходишь небо, плывёшь в присутствии Ра <...>. Слава тебе, Ра, плывущий по небу <...>, открой мне путь в Ро-Сетау <...>. Проложи ему[99] путь в Большую Долину. Освети путь Осирису*.

Миновав первые врата, умерший встретит две извилистые тропы (илл. 209), разделенные огненным озером (илл. 210). На берегах этого озера обитают чудовища (илл. 211), и пройти по тропе может только тот, кто знает их имена и священные заклинания «Книги Мёртвых».

Чтоб облегчить умершему странствие, боги создали в Дуате ариты — пристанища, где можно отдохнуть и набраться сил. Но войти в ариту может не всякий, а лишь знающий волшебные слова и имена богов, которые стоят у входа на страже (илл. 212).

Пройдя все врата и оставив позади четырнадцать холмов, умерший, наконец, достигнет Великого Чертога Двух Истин. [309]

Суд Осириса и вечная жизнь в полях Иару

Прежде чем переступить порог Чертога, умерший должен обратиться к Ра:

— Слава тебе, великий бог, Владыка Двух Истин! Я пришёл к тебе, о господин мой! Меня привели, дабы я мог узреть твоё совершенство. Я знаю тебя, знаю имя твоё, знаю имена сорока двух богов, которые находятся с тобой в Чертоге Двух Истин, которые живут как стражи грешников, которые пьют кровь в этот день испытания [людей] в присутствии Уннефера.

«Тот, чьи близнецы любимые — Два Ока, Владыка Двух Истин» — таково имя твоё. Я прибыл, дабы узреть тебя, я принёс тебе Две Истины, я устранил ради тебя грехи мои*.

Умершему будет внимать Великая Эннеада — боги, вершащие Суд, и Малая Эннеада — боги городов и номов. В Великую Эннеаду входят Ра, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Нефтида, Исида, Хор, Хатхор, Ху и Сиа. Головы судей украшены пером Маат.

Илл. 211. Обитатели Дуата. Фрагменты виньетки из «Мифологического папируса Джед-Хонсу-иуф-анха»; XXI династия; Египетский музей, Каир.

Илл. 212. Вторые врата Дуата и их стражи. Прорисовка росписи из гробницы царицы Нефертари в Долине Цариц; XIX династия. [310]

Перед лицом Великой Эннеады умерший должен произнести «Исповедь отрицания» — перечислить сорок два преступления и клятвенно заверить богов, что ни в одном из них он не виновен:

Назвав все преступления, умерший должен поклясться:

— Я чист, я чист, я чист, я чист!

Моя чистота — это чистота Великого Бену, что в Ненини-сут. <...> Мне не причинят вреда в Великом Чертоге Двух Истин, ибо я знаю имена богов, пребывающих там вместе с тобой*.

После «Исповеди отрицания» умерший должен предстать перед Малой Эннеадой и точно так же, называя по имени каждого из сорока двух богов, заверить их в своей непричастности к преступлениям (см. прилож. 9-Б).

Примечательно, что в Новом царстве оправдываться перед Загробным Судом и иметь ушебти (см. далее) должен был и фараон.

Затем боги приступят к взвешиванию сердца на Весах Истины. На одну чашу Весов положат сердце, на другую — перо богини Маат. Если стрелка весов отклонится, значит, покойный грешен, и Великая Эннеада вынесет ему обвинительный приговор. Тогда грешное сердце отдадут на съедение страшной богине Амт (Аммат) (илл. 213) — «Пожирательнице», чудовищу с телом гиппопотама, львиными лапами и гривой, и пастью крокодила. Если же чаши Весов останутся в равновесии, покойного признают «правогласным» (илл. 214, 215).

Илл. 213. Амт. [311]

Илл. 214. Суд Осириса. Слева: Анубис привёл покойного в Великий Чертог Двух Истин. В центре: Анубис взвешивает на Весах Истины, изображённых в виде богини Маат, сердце покойного; на правой чаше Весов — перо Маат, символическая «правда»; бог Тот записывает результат взвешивания и приговор; рядом с Весами — Амт. Наверху: умерший произносит оправдательную речь перед Великой Эннеадой, возглавляемой богом Ра. Справа: Хор привёл умершего после вынесения оправдательного приговора перед лицо Осириса. У изножия трона — сыновья Хора в цветке лотоса; наверху — крылатое Солнечное Око с пером Маат; позади трона — Исида и Нефтида. Рисунок из «Книги Мёртвых» («Папирус Ани»); XIX династия; Британский музей, Лондон.

Отчего греховное сердце должно было быть легче (или тяжелей) пера Маат, неизвестно. Ряд египтологов придерживается мнения (разделяемого и автором), что Весы служили для загробных судей своеобразным «детектором лжи»: взвешивание сердца производилось не после «Исповеди отрицания» и второй оправдательной речи, а одновременно с ними — на протяжении всего допроса сердце покоилось на чаше Весов, и если умерший оказывался виновным в каком-либо из преступлений, то, едва он начинал клятвенно утверждать обратное, стрелка немедленно отклонялась.

Автору представляется, что древнеегипетское мифическое действо взвешивания сердца символически выражает духовный смысл исповеди как таковой, — смысл, одинаковый, по-видимому, во всех религиях, независимо от различий внешней атрибутики исповедального обряда.

Известно, что человек, совершив противоречащий морали поступок, невольно (этот процесс бессознателен) ищет, а значит и находит, оправдание, суть которого обычно сводится к тому, что поступок был вынужден обстоятельствами, а не совершён свободной волей. Рассказывая о таком поступке или вспоминая о нём, человек испытывает потребность привести оправдывающие его доводы; если же у него отсутствует такая возможность, им сразу овладевает некое внутреннее беспокойство, неудобство. [312]

Илл. 215. Суд Осириса. В центре верхнего ряда — умерший, под его вытянутыми руками — два глаза, символизирующие акт возвращения оправданному умершему зрения. Далее в верхнем ряду — орнамент из уреев, светильников и иероглифов «шу» (воздух) — аллегория возвращения умершему способности видеть свет и дышать; по краям — два павиана с весами. В среднем ряду: умерший произносит оправдательные речи перед Великой и Малой Эннеадами. В нижнем ряду справа налево: умерший в окружении «Двух Истин»; Анубис и Хор, взвешивающие сердце на Весах Истины, увенчанных изображением павиана; бог магии Хека, восседающий на изображении жезла — символа власти; Тот; Амт; сыновья Хора в цветке лотоса; Осирис на троне. Над Амт — два бога-покровителя, левый — Шаи. Между Амт и Тотом — имя Месхент и её изображение в виде родильного кирпича с женской головой. Рисунок из «Книги Мёртвых» («Папирус писца Несмина»); IV в. до н. э.; Эрмитаж.

В художественной литературе множество раз описано, как в такой ситуации хочется «отвести глаза», «сменить тему разговора» и т. п. Обряд же исповеди как раз и не допускает всякого рода оправданий — только «да будет слово ваше: "да, да", "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого» (Матф., 5, 37). Таким образом, убедивший себя в собственной безгрешности (или, применительно к христианству, в искренности своего раскаяния в грехе) человек, заявив о своей безгрешности (раскаянии) вслух и будучи лишён возможности что бы то ни было добавить, сразу почувствует это самое внутреннее неудобство — «сердце изобличит ложь», и стрелка Весов отклонится. [313]

После взвешивания сердца боги приступят к допросу умершего:

— Кто ты? Назови своё имя.

— Я нижний побег папируса. Тот, кто в своей Оливе. Вот моё имя.

— Откуда ты прибыл? <...>

— Я прибыл из города, что лежит к северу от Оливы*.

Когда допрос закончится, перед Ра-Хорахти и обеими Эннеадами предстанут Месхент, Шаи, богиня доброй судьбы Рененутет и Ба покойного. Они будут свидетельствовать о характере умершего и расскажут богам, какие он совершал в жизни добрые и дурные поступки.

Исида, Нефтида, Серкет и Нейт будут защищать покойного перед судьями.

Когда Великая Эннеада огласит оправдательный приговор, бог Тот запишет его. После этого умершему скажут:

— Итак, войди. Переступи порог Чертога Двух Истин, ибо ты знаешь нас*.

Умерший должен поцеловать порог, назвать его (порог) по имени и назвать по именам всех стражей — только после этого он сможет, наконец, войти под сень Великого Чертога Двух истин, где на троне восседает сам владыка мёртвых Осирис в окружении Исиды, Маат, Нефтиды и сыновей Хора в цветке лотоса.

О прибытии умершего объявит божественный писец Тот:

— Входи, — скажет он. — Зачем ты прибыл?

— Я пришёл, дабы возвестили обо мне*, — должен ответить покойный.

— В каком состоянии ты пребываешь?

— Я очищен от грехов. <...>

— Кому я должен возвестить о тебе?

— Возвести обо мне Тому, Чей свод из огня. Чьи стены из змей живых и Чей пол — водный поток.

— Скажи, кто это?* — задаст Тот последний вопрос, на который надо ответить:

— Это Осирис. [314]

— Воистину же, воистину [ему] скажут [имя твоё]*, — воскликнет Тот, ликуя, что умерший чист перед великим владыкой Дуата Осирисом и достоин воссоединиться с ним.

Илл. 216. Ра-Хорахти, возглавляющий Загробный Суд. Роспись ящика для канопы; XX династия; Лувр, Париж.

Первоначально существовало другое представление — что Загробный Суд возглавляет Ра (илл. 216). Это представление просуществовало до Птолемеевского периода, но пользовалось значительно меньшей популярностью.

Суд на этом закончится, и египтянин отправится к месту вечного блаженства — в Поля Камыша, Поля Иару. Его проводит туда бог-хранитель Шаи. Путь в блаженную обитель преграждают врата, последнее препятствие на пути умершего. Их тоже придётся заклинать:

— Дайте путь мне. Я знаю [вас]. Я знаю имя [вашего] бога-хранителя. Имя врат: «Владыки страха, чьи стены высоки <...> Владыки гибели, произносящие слова, которые обуздывают губителей, которые спасают от гибели того, кто приходит». Имя вашего привратника: «Тот, кто [вселяет] ужас»*.

В Полях Иару «правогласного» покойного ждёт такая же жизнь, какую он вёл и на земле, только счастливее и богаче. Ни в чём он не будет знать недостатка, ни в чём не испытает нужды. Слуги, изображённые на стенах гробницы, будут обрабатывать его поля (илл. 217), пасти скот, трудиться в мастерских. Семь Хатхор, Непри, Непит, Серкет и другие божества сделают его загробные пашни плодородными (илл. 218), а его скот — тучным и плодовитым. [315]

Илл. 217. Земледельческие работы в Полях Иару. Фрагмент росписи гробницы Сенеджема в Дейр-эль-Медина; XIX—XX династии.

Илл. 218. Поклонение богам и сбор урожая в Полях Иару.

Фрагмент росписи гробницы Сенеджема в Дейр-эль-Медина; XIX—XX династии.

Покойному не придётся работать самому — он будет только наслаждаться отдыхом! Ему не нужно будет обрабатывать поля и пасти скот, ибо в гробницу положат статуэтки слуг и рабов и фигурки ушебти.

Ушебти — «ответчик». Шестая глава «Книги Мёртвых» рассказывает о том, «как заставить ушебти работать»: когда в Полях Иару боги позовут покойного на работу, окликнув его по имени, ушебти должен выйти вперёд и откликнуться: «Здесь я!», после чего он беспрекословно пойдёт туда, куда повелят, и будет делать, что прикажут.

Фигурки и статуэтки, назначением которых было обслуживать в Дуате умершего — владельца гробницы, можно подразделить на две группы.[100]

К первой группе, условно называемой «статуэтки слуг», относятся фигурки, изображающие людей за различными работами: пахарей, носильщиков, пивоваров (илл. 219), писцов (илл. 220), [316]

Илл. 219. Служанка, готовящая пиво. Известняковая раскрашенная статуэтка; Археологический музей, Флоренция.

Илл. 220. Писцы. Деревянные раскрашенные статуэтки; Среднее царство; ГМИИ.

Илл. 221. Ладьи с корабельными дружинами. Раскрашенное дерево; Среднее царство. [317]

Илл. 222. Ушебти Нового царства. Слева: ушебти в виде мумифицированного человека; в вертикальном столбце — «формула ушебти». Справа так наз. «ушебти в одежде живых» с надписью «Осирис Хонсу» (то есть «покойный [египтянин по имени] Хонсу». Глиняные раскрашенные фигурки; XIX династия; ГМИИ.

Илл. 223. Ушебти фараона Тутанхамона с атрибутами царской власти — скипетром-посохом и тройной плетью в руках.

XVIII династия; Египетский музей, Каир.

ткачей, корабельщиков (илл. 221), надсмотрщиков и т. д. Наличие таких фигурок в гробницах, возможно, восходит к древнейшему обычаю при похоронах вождя убивать его рабов, слуг и жён и хоронить их подле погребения господина.

В Старом царстве «статуэтки слуг» изготавливались из дерева и из камня, начиная со Среднего — почти исключительно из дерева. Все типы фигурок имеют достаточно строгий канон изображения: например, пивовары всегда изображаются замешивающими в ступке тесто для ячменных хлебцев (из которых готовили пиво), ткачихи — сидящими у станков на корточках, и т. д. В богатых погребениях с большим количеством «статуэток слуг» фигурки обычно объединялись в группы и укреплялись на доске; каждая группа поэтапно изображала весь процесс приготовления того или иного продукта — подобно композициям в гробничных росписях, изображающим ту или иную мастерскую вельможеского хозяйства (см., напр., илл. 184 на с. 284). [318]

Илл. 224. Ушебти в саркофаге. XIX династия; ГМИИ.

Илл. 225. Ящик для ушебти с изображением покойного и его жены. XVIII династия; ГМИИ.

Вторую группу составляют ушебти — фигурки из фаянса, дерева или глины в виде запелёнутых мумий с мотыгами в руках (илл. 222, слева) или в обычной одежде (так наз. «ушебти в одежде живых») (илл. 222, справа). Ушебти иногда изображали самого владельца гробницы (илл. 223), но чаще это были чисто условные изображения, без индивидуальных портретных черт (изготавливавшиеся в мастерских «поточным методом»). На ушебти-мумии делалась надпись — так наз. «формула ушебти» (цитата из 6-й главы «Книги Мёртвых»), полная либо сокращённая. Иногда ушебти-мумии клали в гробик (илл. 224).

Назначение ушебти, в отличие от «статуэтки слуги», — не работать в Дуате на владельца гробницы, а заменять его, когда самого владельца призовут, как гласит «формула», «перевозить песок с Востока на Запад». Что подразумевается под «перевозкой песка», неясно; возможно, это просто метафора, обозначающая или просто тяжёлую работу, или «загробный аналог» государственной трудовой повинности для свободных граждан Египта (каковой в разные времена были, например, работы на строительстве пирамид, в вельможеском или храмовом хозяйстве, перевозка статуй в гробницы и др.). [319]

Ушебти появляются в Новом царстве, и с этого же времени из гробниц исчезают «статуэтки слуг».

«Ушебти в одежде живых» изготавливались только в период XIX династии. Объяснение такой иконографии затруднительно; некоторые исследователи связывают её с отголосками верований периода солнцепоклоннического переворота, когда считалось, что «душа» умершего проводит день среди живых (см. с. 183).

В гробнице ушебти складывались в специальные ящики (илл. 225).

Вельможи брали с собой в Дуат обычно 360 ушебти — по одному на каждый день года; беднякам же ушебти заменял папирусный свиток со списком 360 таких работников. В Полях Иару при помощи магических заклинаний человечки, поименованные в списке, воплощались в ушебти и работали на своего хозяина (илл. 226).

Илл. 226. Поля Иару. Слева и наверху — сцены поклонения умершего богам Загробного Царства; в центре — земледельческие работы в Полях Иару; внизу — дневная и ночная Ладьи Солнца, на которых вместе со свитой Ра путешествует умерший(?). Рисунок из «Книги Мёртвых» («Папирус писца Несмина»); IV в. до н. э.; Эрмитаж. [320]