Екатерина Великая

Глава XII Переворот

На рассвете 28 июня (9 июля) 1762 года Алексей Орлов в карете приезжает в Петергоф. Парк еще дремлет в белом тумане северной летней ночи. Кое-где видны призрачные силуэты гольштейнских солдат. Оставив карету на дороге, Алексей неслышно пробирается среди кустов к боковому входу павильона «Монплезир». Быстро проходит через гардеробную, где видит придворное платье императрицы для встречи мужа. Через минуту камеристка Шаргородская будит крепко спящую Екатерину. Сообщает ей, что приехал Алексей Орлов и срочно хочет поговорить с Ее величеством. Екатерина мгновенно собирается с мыслями. Еще в ночной рубашке, она принимает Алексея, сидя в постели. У него боевое выражение на лице.

– Пора вставать, – говорит он. – Все готово для провозглашения вас императрицей.

И добавляет:

– Капитана Пассека арестовали. Надо уезжать отсюда!

На этот раз у Екатерины никаких сомнений. У нее почти звериное чутье на выбор нужного момента. Она инстинктивно понимает, когда надо отступить, а когда наступать. И вот она уже на ногах и одевается, «даже не помывшись». Шаргородская, дрожа, помогает ей. Едва застегнув последнюю пуговицу, обе женщины выходят вслед за Алексеем и спешат к карете. Екатерина садится в экипаж, горничная – рядом, верный слуга Шкурин, которого они разбудили, проходя мимо, встает на запятки вместе с лейтенантом Бабиковым. Алексей вскакивает на козлы рядом с кучером, и упряжка с места галопом вылетает на дорогу в Санкт-Петербург. Время от времени Алексей оглядывается: нет ли погони. Неожиданное бегство сквозь туман, утренняя свежесть, толчки на ухабах, крики кучера, страх, что догонят, надежда на удачу – все для Екатерины смешалось в какое-то радостное возбуждение. Вдруг она заливается хохотом: горничная потеряла туфлю по дороге, а у нее самой на голове – ночной чепчик с кружевами. По дороге встречают Мишеля, француза-парикмахера, шедшего на ежедневную свою работу – делать прическу Ее величеству. Берут и его. В карете он наспех причешет императрицу. Лошади, проделавшие уже тридцать верст, начинают уставать. Одна из них спотыкается и падает, с трудом поднимается. Выдержат ли обратный путь? В спешке Алексей не подумал о перекладных. Он злится при мысли, что из-за него отличный замысел может окончиться катастрофой. Но на дороге появляется крестьянин на телеге с двумя лошадьми. Алексей и Шкурин останавливают его и просят обменять его свежую упряжку на их уставших коней. Мужик соглашается, и карета мчится дальше во весь опор. За несколько верст до столицы Екатерину поджидает князь Барятинский с открытой коляской. Она быстро пересаживается. Тут же Григорий Орлов, верхом на коне. Он выехал навстречу беглянке. При виде любимого, такого прекрасного и полного решимости, Екатерину охватывает восторг. Какое-то время он гарцует, сопровождая коляску, гордый тем, что сопровождает ее на пути к славе. Затем пришпоривает коня и скачет в Измайловский полк сообщить о прибытии императрицы.

В семь часов с минутами коляска останавливается перед казармой. Слышится барабанный бой. С бьющимся сердцем Екатерина, в траурном платье, стройная и прямая, идет к солдатам, от которых зависит ее судьба. Поднявшись на стременах, Григорий Орлов отдает ей честь саблей. Бояться ей больше нечего: солдаты горят желанием защитить ее. К тому же им была обещана водка. Как только она подходит, ряды распадаются и воздух оглашается мощным криком: «Матушке Екатерине ура!» Полковой священник с поднятым крестом благословляет ее. Офицеры окружают несчастную императрицу, и она просит у них защиты. Они преклоняют колена и целуют полы ее плаща. И граф Кирилл Разумовский, командир полка, преклоняет колено. Затем встает и пробует добиться тишины. Но крики радости не прекращаются. Наконец, перекрывая шум, Кирилл Разумовский провозглашает Ее величество императрицу Екатерину единственной и полновластной государыней всея Руси; от имени солдат он произносит клятву верности.

Теперь – в путь, к казармам Семеновского полка! Впереди в торжественном облачении идет священник с высоко поднятым крестом. Вокруг открытой коляски с императрицей едут верхом Григорий Орлов, Кирилл Разумовский, другие офицеры. Лица их возбуждены. За ними – нестройная толпа ликующих солдат. Они кричат: «Ура матушке Екатерине! За нее готовы смерть принять!» Семеновский полк с энтузиазмом присоединяется к Измайловскому, и разросшийся людской поток катится теперь к другим казармам. Повсюду солдаты с радостью присоединяются. Исключение – Преображенский полк, где заговорщикам не удалось убедить офицеров. В этом отборном полку служит капитан Семен Воронцов, родной брат любовницы императора. Для него судьба императора – это и судьба его сестры. Вместе с майором Воейковым он обращается с речью к солдатам, приказывает оставаться верными присяге царю и идет с ними навстречу бунтовщикам. Недалеко от церкви Казанской Божией Матери два потока встречаются. Сторонников Екатерины явно больше. Но они явились беспорядочной толпой, большинство солдат – без оружия, тогда как Преображенский полк снаряжен как положено, под командованием офицеров он являет собою дисциплинированную колонну, настроенную весьма решительно. На призывы Григория Орлова Семен Воронцов отвечает категорическим отказом. Ружья сняты с ремней. Наступает роковая минута. Если преданный царю полк откроет огонь, в толпе, окружающей Екатерину, начнется паника, и тогда – преследование, аресты, тюрьма, смерть. Вдруг майор Преображенского полка Меньшиков кричит: «Ура! Да здравствует императрица!» Секундная пауза, и крик этот подхватывает хор солдат. Они выходят из строя и бросаются к своим товарищам, обнимают их, встают на колени перед Екатериной, обвиняют своих офицеров в обмане. Воейков и Воронцов надламывают шпаги. Их арестовывают.[58]

Ясное летнее утро, воздух свеж, на небе ни облачка. На Невском проспекте столько народу, что проехать почти невозможно, несмотря на ширину улицы. Горожане, сбежавшиеся со всех сторон, смешались с солдатами и восхваляют героиню дня. Вокруг коляски – море радостных лиц. Над головами ружья и сабли, солдаты машут ими. Тысячи голосов сливаются в одном крике: «Катерина! Матушка Екатерина!» Коляска с трудом подъезжает к церкви Казанской Божией Матери. Через три часа после того, как ее вытащил из постели Алексей Орлов, Екатерина твердым шагом направляется к ожидающим ее служителям церкви. Войдя в храм, она сознает, какую службу сослужили ей молитвы при народе. В окружении священников архиепископ Новгородский приветствует ее как царицу-самодержицу и благословляет ее и ее отсутствующего сына, «престолонаследника царевича Павла Петровича». После непродолжительной церемонии Екатерина направляется в Зимний дворец все в той же коляске и с тем же эскортом из братьев Орловых и Кирилла Разумовского. На набережной перед дворцом и позади него, на огромной площади, напоминающей полевой лагерь, расположились шесть полков и вся артиллерия гарнизона. Священники благословляют солдат, стоящих на коленях со склоненными головами. Войдя в свои апартаменты, Екатерина потребовала, чтобы ей привели сына-царевича. Граф Панин тотчас приводит его. Мальчик только что проснулся, на нем ночная рубашка и ночной колпак. Она берет его на руки и подходит к открытому окну. Увидев их, толпа ревет от восторга. Испугавшись крика, восьмилетний Павел инстинктивно прижимается к матери. В эту минуту нежный ребенок с белокурой кудрявой головкой помогает ей узаконить ее поведение в глазах подданных. Однако не следует допускать, чтобы он превзошел ее, когда вырастет, в глазах народа. Она собирается царствовать не только пока он несовершеннолетний, но и после этого, пока позволят силы. Сиюминутная двусмысленность оказывает ей услугу, но не должна связывать ее в будущем. Пусть другие думают что хотят, а она неуклонно следует той линии, которую давно для себя наметила. Тут и княгиня Дашкова приехала, она кидается в объятия «своей» царицы. Они радостно обнимаются. «Слава Богу!» – восклицает Екатерина. По ее приказу двери дворца распахиваются для всех: сегодня каждый должен иметь возможность приблизиться к своей императрице. Члены Священного Синода, сенаторы, высшие сановники, придворные вельможи, послы, горожане, купцы – все толпятся в салонах и, расталкивая друг друга локтями, встают на колени перед Ее величеством, поздравляют ее. В течение нескольких часов Екатерина, улыбающаяся и сияющая, принимает поздравления высокопоставленных лиц и простолюдинов. А на улице тем временем зачитывают манифест, отпечатанный ночью, и раздают его желающим. Вот этот текст, написанный Кириллом Разумовским и подсказанный, по-видимому, самой Екатериной:

«Мы, Екатерина II.

Всем прямым сынам отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналась самым делом, а именно закон наш православный греческий первее всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона. Второе, слава российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, чрез многое свое крово-пролитие заключением нового мира с самым ее злодеем отдана уж действительно в совершенное порабощение, а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего отечества, совсем испровержены. Того ради, убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностью, принуждены были, приняв Бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийский и самодержавный, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили».

Зарубежные дипломаты знакомятся с документом, большинство из них радуются. Какой поворот в первый же день! Несомненно, после такого развенчания Фридриха II в манифесте Екатерина порвет союз с Пруссией и вернется в содружество с Францией и Австрией. Посол австрийский, Мерси д'Аржанто, выражает императрице свое удовлетворение, но она слушает его равнодушно и говорит о другом. Невозможно понять, о чем думает эта спокойная, сильная женщина, которая в момент наивысшего напряжения и ожидания любезно беседует со своими поклонниками. Время от времени она отдает вполголоса приказы братьям Орловым, Кириллу Разумовскому или Панину: пусть проследят, чтобы не очень много спиртного раздавали, во избежание беспорядков надо перекрыть все въезды в город и запретить движение по дороге Петербург – Ораниенбаум, чтобы император как можно позднее узнал о перевороте…

И действительно, хотя первый успех был несомненным, партия отнюдь не окончена. Если Екатерина располагает несколькими наспех собранными полками, Петр может рассчитывать на все армии, собранные в Ливонии для ведения войны против Дании, и на флот, стоящий у острова-крепости Кронштадта. Если начнут энергично наступать и с суши и с моря, Санкт-Петербург не продержится и двух часов. Значит, необходимо любой ценой обогнать императора и обеспечить себе поддержку флота. Немедленно в Кронштадт направляется адмирал Талызин с указом императрицы, предоставляющим ему полную свободу действий.

Во второй половине того же дня ничего еще не подозревающий Петр выезжает из Ораниенбаума в Петергоф, где хочет на следующий день отпраздновать свои именины, как он предписал Екатерине. С ним следуют: его любовница Елизавета Воронцова, генерал Миних, вызванный им из Сибири, где он провел в ссылке двадцать три года, посол Пруссии барон Гольц, князь Трубецкой, канцлер Михаил Воронцов, сенатор Роман Воронцов, а также семнадцать придворных дам в парадных туалетах. Кареты останавливаются у павильона «Монплезир». Все тихо. Двери и окна закрыты. Тщетно пытаются найти прислугу. Наконец подходит офицер охраны и бормочет: «На рассвете императрица бежала. Дом пуст». Взбешенный, Петр отпихивает офицера, кидается к дому, кричит: «Катерина! Катерина!», словно не веря в ее отсутствие. На вдруг ослабевших ногах переходит он из зимнего сада в китайский кабинет, из приемной – в музыкальный салон. Вдруг раздаются шаги. Это она. Она пряталась. Разыграла его. Как во времена их отрочества. Он кидается вперед и встречается носом к носу с канцлером Михаилом Воронцовым. Засыпает его вопросами, а тот в смущении бормочет: он только что узнал от тайного агента, что в Санкт-Петербурге Екатерина провозглашена императрицей. Тут же вся спесь сошла с Петра. Повиснув на шее Михаила Воронцова, он замирает, задыхаясь, рыдает, а тот пытается его подбодрить: «Крепитесь, Ваше величество! Смелее! Одного вашего слова, одного властного взгляда достаточно, и народ падет на колени перед царем! Солдаты гольштейнского полка готовы выступить! Мы сейчас же пойдем на Петербург!» Но Петр не решается на противостояние. Он ищет другие ходы. Бегает по комнате взад и вперед, теряет сознание, приходит в себя, пьет бургундское большими стаканами, диктует списки людей, подлежащих аресту за участие в заговоре, составляет один за другим два манифеста, обвиняющих Екатерину, заставляет придворных переписывать их в нескольких экземплярах, умоляет Михаила Воронцова ехать в Санкт-Петербург вместо себя и приказать мятежным полкам подчиниться, потом отметает этот план, велит собрать гольштейнских солдат, оставшихся в Ораниенбауме, а когда они приезжают, заявляет, что не нуждается более в их услугах, и, наконец уступая уговорам Миниха, соглашается поехать в Кронштадт, где флот и гарнизон его поддержат. Но ехать туда без женщин отказывается. Он пьян, шатается, плачет; его поддерживают под руки и в десять часов вечера наконец приводят на яхту. Вся пищащая орава дам, во главе с Елизаветой Воронцовой, следует за ним в галере.

В час ночи, при неестественном свете летнего неба над заливом, на рейде Кронштадта появляется яхта. Когда крепость уже на расстоянии голоса, Миних объявляет о прибытии императора.

– Нет больше императора, – отвечает вахтенный офицер. – Возвращайтесь в море!

Миних настаивает. Тогда офицер отвечает, что и флот и гарнизон принесли присягу императрице. Если суда тотчас не удалятся, будет дан залп из орудий на уничтожение. Так Талызин, посланный Екатериной, опередил царя. Несмотря на предупреждение, Миних не сдается и уговаривает Петра высадиться на остров. Не посмеют же стрелять в царя. Как только он высадится на сушу, эти кронштадтские безумцы раскаются и побросают оружие. Но Петр в страхе забился в каюту, весь дрожит и клацает зубами. Ведь до сих пор он имел дело лишь с деревянными солдатиками. Пусть оставят его в покое! Он плачет и громко икает. Вокруг – орущие, писклявые дамы. Зрелище настолько жалкое, что Миних не выдерживает и смеется, а потом приказывает яхте разворачиваться обратно.

На рассвете 29 июня судно причаливает у летней резиденции в Ораниенбауме. Миних предлагает царю немедленно пересесть на другой корабль и отправиться в Ревель. Оттуда можно добраться до армии, готовой к походу на Данию. С этими войсками будет нетрудно отвоевать трон. «Поступите так, государь, и через полтора месяца Санкт-Петербург и вся Россия будут у ваших ног! Ручаюсь головой!» Все эти слова лишь утомляют Петра. Он не хочет больше принимать никаких решений. Единственное, чего он хочет, – это лечь спать и чтобы рядом сидела Елизавета Воронцова. Выпроводив всех, кроме нее, он бросается в постель.

В момент, когда Петр плывет к Кронштадту, Екатерина надевает мундир офицера Семеновского полка. Для мужского занятия нужна и одежда мужская. Наспех пишет она записку в Сенат:

«Господа сенаторы, я теперь выхожу с войском, чтоб утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полной доверенностью под стражу: отечество, народ и сына моего». Затем выходит из дворца по наружной лестнице перед выстроившимися войсками. Легко вскакивает в седло белого породистого рысака. Вдруг замечает, что на сабле ее нет темляка. Гвардеец из унтер-офицеров срывает со своей сабли темляк и подносит ей. Екатерина берет и улыбается восторженному лицу красавца. Имя юноши? Григорий Потемкин. Она запомнит его.

Выехав за город, она принимает парад полков. Большинство солдат сбросили с себя немецкие мундиры, в которые вырядил их Петр III, и надели вытащенную из каптерок старую амуницию времен Петра Великого. Со шпагой наголо Екатерина лихо усмиряет приплясывающего от нетерпения коня. На голове ее – соболья шапка с венком из дубовых листьев. Длинные каштановые волосы развеваются по ветру. Все с восхищением смотрят на эту женщину в военном мундире, олицетворяющую силу и грацию, хрупкость и решимость. Возгласы одобрения покрывают звуки флейт и грохот барабанов. Рядом с царицей – ее подруга княгиня Дашкова, тоже на коне и в военной форме. Последняя рота проходит перед ними в десять часов вечера, но еще светло, как днем. В путь!

Как во сне ехала она в неверном свете северной ночи. Солдаты шагают, не зная точно, куда и зачем идут, что их ждет впереди. Но дух их высок, хоть и рискован этот авантюрный поход, где смешались свет и тьма, долг и бунт, действительность и иллюзия. Во главе медленно движущегося кортежа едет женщина, быть может, богиня войны. За ней – братья Орловы и большая группа офицеров, все выглядят влюбленными. Военный оркестр играет бравурные марши. А когда смолкают трубы, солдаты запевают старинные походные песни с подсвистом и веселыми прибаутками. Время от времени – все тот же возглас: «Да здравствует матушка Екатерина!» И каждый раз, когда слышит свое имя, вырвавшееся из грубых глоток, она содрогается, как от любовной ласки. Вот что ей нужно: народ – ее многоликий любовник, всегда горячий и всегда покорный.

В три часа ночи царица и штаб останавливаются в бедном постоялом дворе «Красный Кабачок». Солдаты с рассвета на ногах, им надо отдохнуть. Ей – нет. Окружающие уговорили ее прилечь. Она ложится рядом с княгиней Дашковой на узеньком жестком матрасе. Но спать она не может. Думает, что делает Петр? Собрал ли он войска, чтобы бросить их на повстанцев? Утвердился ли он в Кронштадте, прежде чем адмирал Талызин достиг этого гарнизона? Она ворочается, обеспокоенная нехваткой провианта и боеприпасов. В пять часов утра ей докладывают, что прибыл парламентер – канцлер Воронцов собственной персоной. По поручению императора он прибыл предложить императрице раздел власти. При первых же его словах Екатерина понимает, что выиграла битву. В ответ на речь парламентера она расхохоталась. Воронцов не настаивает, встает на колени и приносит клятву верности. Да и можно ли колебаться между убогим паяцем, от которого он приехал, и этой уверенной и спокойной женщиной, чувствующей себя повелительницей? Прибывают еще посланцы с аналогичными предложениями и все, под впечатлением властного вида Екатерины, подобно Воронцову, переходят на ее сторону. К шести часам утра в «Красный Кабачок» прискакал радостный Талызин: «Кронштадт на стороне императрицы! Гарнизон запретил въезд царю!» Сердце Екатерины бешено бьется от радости, но лицо ее непроницаемо. Как будто она предвидела все это. Теперь, не теряя ни минуты, надо максимально использовать этот выигрыш. Войска ее в подходе. Произойдет ли стычка с гольштейнцами? По коням! Екатерина без устали скачет в Петергоф. Там она находит верных ей солдат, мирно сидящих вокруг дворца. Не желая сражаться, Петр приказал отвести большую часть своих солдат, а те часовые, что остались на месте, были без труда разоружены. Не пролилось ни капли крови. Это не просто победа. Это чудо. Расположившись в «Монплезире», Екатерина диктует акт об отречении от престола, который положат на подпись императору.

«В краткое время правительства моего державного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительство владеть Российским государством… того ради помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не только всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюся».

Григорий Орлов и генерал Измайлов тотчас скачут в Ораниенбаум доставить документ императору, по существу находящемуся под стражей. Когда они исчезают из вида, проголодавшаяся Екатерина весело садится за стол вместе с офицерами. Как обычно, пьет она умеренно – полстакана вина. Таким примером и других заставляет поступать так же. День еще не кончен! Среди шума хриплых мужских голосов неутомимо продолжает она свои расчеты. Что делать, если муж не захочет отречься от престола и откажется ехать под конвоем в Петергоф? А если его все же привезут, как поступать с ним?

А в Ораниенбауме в ту минуту подавленный Петр собственноручно переписывает и подписывает документ, привезенный посланцами Екатерины. «Как ребенок, которого отсылают спать», – скажет потом Фридрих II. Петру предлагают сесть в карету вместе с любовницей и генерал-адъютантом Гудовичем. По приезде в Петергоф он просит провести его к императрице. Возможно, надеется смягчить ее строгость напоминанием того, что их еще связывает? Но она отказывается принять его. Офицеры снимают с мавра награды, шпагу и военный мундир, дав взамен гражданскую одежду. Со слезами на глазах он покоряется. Никита Панин сообщает ему, что по приказу императрицы отныне он государственный узник и будет жить под домашним арестом в загородном дворце в Ропще, недалеко от Санкт-Петербурга, в ожидании решения о его дальнейшем постоянном местопребывании.[59] Петр знает, что постоянным местопребыванием может быть только ужасная Шлиссельбургская крепость, где вот уже много лет заточен бывший царь Иван VI. Перепуганный, он громко плачет, падает на колени перед гувернером своего сына, целует ему руки, умоляет хотя бы не разлучать его с любовницей. «Считаю, что одно из самых больших несчастий в моей жизни то, что я вынужден был видеть Петра в этот момент!» – напишет позже Панин. С болью и отвращением Панин объявляет, что императрица не может позволить Елизавете Воронцовой следовать с узником в его заключение. Это означало бы узаконение адюльтера. Фаворитка будет сослана в Москву. Кстати, вся семья Воронцовых уже отвернулась от нее и перешла на сторону Екатерины. Тут и Елизавета Воронцова присоединила свои истерические вопли к рыданиям своего любовника. Оба они ползают на коленях перед Паниным, но он остается неумолимым.[60] Вконец измученный, Петр просит разрешения взять с собой в Ропщу скрипку, негра по имени Нарцисс и любимую собачку Можи. Ему ответили, что императрица рассмотрит его просьбу в подходящий момент. И действительно, Екатерина согласится с этими тремя послаблениями. Она даже разрешит, чтобы еду ему подавал его постоянный лакей Брессан. Может быть, она вспомнила трогательные годы их детского обручения, глупые игры той поры тайком от императрицы Елизаветы? Но сейчас он должен повиноваться. Он хотел ее унизить, оскорбить, но она одержала победу. Нет, этот мужчина и эта женщина не имеют ничего общего с милыми воспоминаниями молодости. С течением времени между ними возникла и утвердилась смертельная ненависть.

Вечером в карете с опущенными занавесками Алексей Орлов увозит в Ропщу не владеющего собой Петра с позеленевшим от страха лицом.

На следующий день, в воскресенье, 30 июня 1762 года, Екатерина совершает триумфальный въезд в Санкт-Петербург под звон церковных колоколов, артиллерийский салют и крики ликующей толпы. Энтузиазм в войсках, чему способствовала раздача водки, был так велик, что в первую же ночь после ее возвращения солдаты Измайловского полка потребовали, чтобы им показали царицу, чтобы убедиться, что ее не похитили и не умертвили. Хочешь не хочешь, а пришлось ей вылезти из постели, напялить мундир и явиться перед солдатами, чтобы их успокоить. Положение мое таково, что последний солдат-гвардеец, видя меня, может себе сказать: «Вот дело рук моих».[61] Так, вслед за императрицей Екатериной I, императрицей Анной Ивановной, регентшей Анной Леопольдовной, императрицей Елизаветой пятая женщина подряд, Екатерина II, берет в руки судьбу страны, исключением были лишь два коротких эпизода с участием царей-мужчин. Вот уже тридцать семь лет русскими правят женщины, и они привыкли. Новая царица продолжает национальную традицию. Первая ее забота – отблагодарить творцов ее победы. Посыпался дождь наград, повышений по службе и денежных даров. За несколько месяцев сумма «подарков» выросла до 800 000 рублей. Григорий Орлов, княгиня Дашкова, всевозможные офицеры, ловкие советники – на всех пролился золотой дождь. Говорят, что только водка солдатам-гвардейцем обошлась в 41 000 рублей. Щедрая от природы, Екатерина не признает цифровых ограничений в благодарности. Вместе с тем она беспокоится о судьбе своего мужа. Он ей пишет из Ропщи жалобные и с трудом читаемые письма по-французски с огромным количеством ошибок:

«Прошу Ваше величество наверняка доверять мне и будьте добры снять постовых с другой, комната, потому что комната где я есть такой маленький, что я еле двигаюсь и поскольку она знает что я всегда хожу по комнате от этого опухнут ноги. Еще прошу не приказать офицерам сидеть в моей комната: когда нужда это невозможно. Еще прошу Ваше величество не третировать меня как ужасный злодей, я никогда ее не обижать. Напоминаю о себе ваша Великодушие прошу срочно отпустить меня с указанной персоной (Елизавета Воронцова) в Германия. Бог обязательно отплатить а я ваш покорный слуга, Петр. P.S. Ваше величество может мне доверять что я не подумаю и не сделаю ничего противнее или против ее правление».

И еще: «Ваше величество, если не хотите сделать умирать человека уже довольно несчастного пожалейте меня и дайте мне единственное утешение которая есть Елизавета Романовна (Елизавета Воронцова). Тем вы сделаете один очень большой благодеяние вашего правления. А также если Ваше величество хочет видеть меня одно мгновение я буду наверху моего блаженство».

Екатерина никакого ответа не дает. Но когда ей сказали, что Петр болен, она направляет к нему в Ропщу врача. Ему лучше. А она уж и не знает – радоваться этому или сожалеть. Пока он жив, ей всегда будет угрожать переворот недовольных офицеров или вечных интриганов – придворных. Даже свергнутый и заключенный, он представляет собой постоянную угрозу для трона. В конце концов это он – внук Петра Великого. А не она. Ей надо срочно укрепить свое положение во главе страны. 6 июля она издает второй манифест, в котором объявляется о ее восшествии на престол и об отречении Петра III. В этом документе, зачитанном перед Сенатом, она заявляет, что намерена заслужить любовь своего народа, «для которого признаваем себя быть возведенными на престол».

В тот же вечер ей принесли во дворец послание от Алексея Орлова. Она с трудом разбирает карандашом написанные каракули на куске смятой бумаги: «Матушка заступница наша императрица! Как объяснить, как рассказать, что случилось? Не поверишь слуге твоему верному, но, как перед Богом, говорю тебе правду. Матушка, готов умереть, но и сам не знаю, как это несчастье приключилось. Если не простишь, мы пропали. Матушка, он скончался. Никто из нас этого не хотел, да как бы мы осмелились поднять руку на императора? И вот, Ваше величество, горе случилось. Он начал спорить с князем Федором (Барятинским) за обедом, и не успели мы их разнять, как он помер! Не помню даже, что мы сделали, но все мы как один виноваты и заслужили смертный приговор. Пожалей меня, хотя бы из любви к брату моему! Я покаялся, и теперь ничего не скажешь. Прости или прикажи поскорее нас прикончить. Белый свет мне не мил. Мы тебя прогневали и прокляты будем навеки».[62]

Екатерина потрясена. Явно это было убийство, совершенное ее друзьями в ее же интересах. Теперь она свободна от жалкого Петра. Но репутация ее запятнана навсегда. Может быть, лучше было бы жить в страхе перед заговором, чем нести на себе общее осуждение? Разве не абсурдно приносить славу и будущее в жертву ближайшим политическим соображениям? Медвежья услуга! Как сообщают близкие люди и очевидцы, Екатерина падает в обморок, придя в себя, плачет и вздыхает: «Слава моя погублена! Потомки мне никогда не простят этого преступления, которого я не совершала».[63] И далее: «Невыразимый ужас охватил меня от этой смерти! Этот удар меня доконает». Княгиня Дашкова, услышав эти слова, отвечает: «Государыня, эта смерть слишком внезапна для вашей и для моей славы».[64] Но другие свидетели уверяют, что в тот вечер Ее величество явилась при дворе в состоянии полного спокойствия. Эти наблюдения дополняют друг друга. Екатерина всегда умела в решающий момент владеть собой. Каким бы ни было внутреннее смятение, она не желает выставлять его перед толпой дипломатов и придворных. Смерть эта для нее – желанная, хотя ею и не спровоцированная, ее устраивающая и вместе с тем досадная, эта смерть – дело не личное, а государственное. А государственные дела решаются с холодной головой и в узком кругу близких людей. Так и будет. Угрызений совести у Екатерины не будет. Будут беспокойства. Гнев на виновных смешивается с симпатией и даже нежностью. Они хотели сделать добро, и сама их неумелость – гарантия доброй воли. На следующий день, 7 июля, она публикует третий манифест, где говорится: «В седьмой день после принятия нашего престола всероссийского получили мы известие, что бывший император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Чего ради, не презирая долгу нашего христианского и заповеди святой, которою мы одолжены к соблюдению жизни ближнего своего, тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было к предупреждению следства из того приключения, опасных в здравии его и к скорому вспоможению врачеванием. Но, к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего дня получили мы другое, что он волею всевышнего Бога скончался. Чего ради мы повелели тело его привезти в монастырь Невский для погребения в том же монастыре, а между тем всех верноподданных возбуждаем и увещеваем нашим императорским и матерним словом, дабы без злопамятства всего прошедшего с телом его последнее учинили прощание и о спасении души его усердные к Богу приносили молитвы. Сие же бы нечаянное в смерти его Божие определение принимали за промысл его божественный, который он судьбами своими неисповедимыми нам, престолу нашему и всему отечеству строит путем, его только святой воле известным».

Весть об этой смерти и ее официальное объяснение не вызывают в обществе никакой реакции. Люди радуются новому правлению и вовсе не настроены предаваться предположениям, оскорбительным для матушки царицы. Придворные делают вид, что верят в неправдоподобное. Но на самом деле для приближенных императрицы факт убийства не вызывает сомнения. Некоторые полагают, что она приказала совершить это, большинство же считают ее косвенно ответственной. Хотела она этого или нет, но она заинтересована в преступлении. На руках ее кровь. Как пишет Рюльер: «Точно не известно, какое участие принимала императрица в этом событии». А вот мнение рыцаря Корберона: «Не вызывает сомнения, что, кроме Орловых, никто в убийстве участия не принимал». Беранже писал: «Какая картина для народа и какое хладнокровие надо иметь! С одной стороны, внук Петра I свергнут и убит, с другой – внук царя Ивана закован в кандалы, а принцесса Анхальтская захватывает корону их предков, и перед восхождением ее на трон совершается цареубийство… Я не думаю, что принцесса эта (Екатерина) кровожадна и замешана в убийстве царя… Но императрица не сможет отделаться от подозрений и позора».[65] Вернувшийся наконец в Санкт-Петербург барон де Бретель пишет: «Я давно знаю, а по возвращении получил подтверждения, что ее (Екатерины) правило: быть твердой в своих решениях, лучше плохо сделать, чем переменить мнение, а главное, нерешительность – удел глупцов».

В том, что касается убийства, тут мнения расходятся. Одни говорят, что вино было отравлено, другие – что удушили ружейным ремнем или под периною. Большая часть людей приписывают покушение Алексею Орлову. Как пишет Хельбиг, секретарь посольства Саксонии, в тот вечер, когда Алексей вернулся в столицу, на него было страшно смотреть, лицо его было искажено «осознанием низости и бесчеловечности поступка, мучившими его угрызениями совести». А Рюльер утверждает, что, согласно достоверным источникам, Алексей Орлов был «взлохмачен, весь в пыли и в поту, в порванной одежде и лицо его дергалось и выражало ужас и поспешность».

Факт тот, что поступок Алексея Орлова был отнюдь не следствием банальной ссоры подвыпивших собутыльников. И он, и друзья его заранее обдумали все. Узнав, что скоро Петра переведут в Шлиссельбург, они поняли, что в крепости он станет для них недоступен, и поспешили поехать в Ропщу. Предварительно приказали солдатам схватить и увезти подальше Брессана, лакея Петра. Освобождая царицу от неудобного мужа, Алексей Орлов думал, что открывает своему брату Григорию дорогу к трону. Действительно, почему бы, овдовев, Екатерине не выйти замуж за своего избранника? Таким образом, были бы исполнены все ее желания и как женщины, и как императрицы. Из-за Алексея Орлова Екатерина стала виновна не только в помыслах, но и в делах.

Ей было бы нетрудно немедленно отдать под суд убийц, ведь она их всех знала. Так она доказала бы свою невиновность. Осудив их, она спасла бы лицо. Но могла ли она, через несколько дней после восшествия на престол, послать на пытки и на плаху Алексея Орлова и его сообщников, которым она была обязана троном? Преданность этих людей обязывала ее сохранить им свободу и жизнь. Она была связана с ними неким безмолвным согласием если не на преступный замысел, то на его результат. Только малодушные наказывают подчиненных, чтобы выгородить себя. Не такова Екатерина. Поддержав официальную версию кончины от болезни, она спасает своих сторонников и соглашается стать лицом подозреваемым. Через два дня после убийства царя она появляется на людях и с олимпийским спокойствием парирует злое любопытство раболепствующих придворных.

По ее указанию тело Петра III перенесено в Александро-Невскую лавру. На этом почести кончаются. Покойник, хоть и был внуком Петра Великого, не более чем свергнутый император. Тело его, обряженное в светло-голубой мундир гольштейнского драгуна, выставлено без орденов в простом открытом гробу. Чего в этом больше: уважения к костюмным предпочтениям покойного или напоминания толпе, что он всегда был заклятым врагом России? Пришедшие проститься отмечают трагическое выражение лица. Оно почти черное, шея обмотана форменным шарфом, возможно, чтобы скрыть следы насильственного удушения, на руках – перчатки, хотя по правилам они должны быть открыты. Однако ни в народе, ни среди придворных никто не поставил под сомнение версию о естественной смерти. Удобнее и осторожнее помалкивать. Во всяком случае – пока. Екатерина не сидела у гроба и не присутствует на похоронах. Сенат, узнав о ее желании присутствовать на похоронах, нижайше просил ее не участвовать в печальной церемонии, «чтоб Ее величество, сохраняя свое здравие, по любви своей к Российскому отечеству для всех истинных ее верноподданных… изволила б намерение свое отложить».