Екатерина Великая. Биография

Глава IX. Повелительница

Екатерина рождена для того, чтобы властвовать. И властвовать именно над Россией XVIII века, этой своеобразной исполинской страной, преисполненной бесконечных неорганизованных сил, находящихся в стадии развития. Но она – узурпатор, ибо, в сущности, обязана престолом только удавшемуся государственному перевороту.

Пройдет целых десять лет до тех пор, пока на место не хватающих ей наследственных прав станет право привычки, и в течение этих десяти лет Екатерина принуждена, чтобы остаться у власти и осуществить то, что она считает за благо, совершать сотни таких поступков, которые и она сама, и все расположенные к ней люди считают дурными. А когда по истечении этих десяти лет она будет держать скипетр в своих руках достаточно крепко для того, чтобы иметь возможность осуществлять идеалы своей юности, то сама она уже станет совершенно иной, и все прегрешения, совершенные ею во имя блага, оставят неизгладимый след на ее существе и ее воззрениях.

Но начинает она во имя добра. Начинает преисполненная пламенной веры в добро, справедливость и разум. Начинает как человек, десятки лет подготовлявшийся к выполнению своей задачи и готовый, несмотря на это, каждый день доучиваться, переучиваться и, если понадобится, пожертвовать всем передуманным ради потребностей данной минуты.

В момент ее восшествия на престол она имеет двух умных сотрудников, на которых можно всецело положиться: Панина и Бестужева. Обоим она благодарна, обоим доверяет, с обоими часто советуется. Но следует она только тем советам, которые кажутся ей правильными, подходящими. Ни одному из этих двух лиц никогда не удается повлиять на нее в решительных вопросах.

Она принимает свои решения совершенно самостоятельно, не признает никакого контроля, диктует свою волю. Но эта воля еще полна в то время свежего и неиспорченного духа гуманности. Впервые в истории России монарх задумывается о своем народе, видит в маленьком человеке не только объект для эксплуатации. Первые мероприятия Екатерины направлены против лиц, пользующихся привилегиями: она отменяет большую часть монополий, сдачу таможенных пошлин на откуп, предоставляет право свободной торговли некоторыми важными продуктами, запрещает вывоз зерна, чтобы понизить в стране цену на хлеб. Она еще не забыла своего Монтескье. Дух его витает над ее большим (хотя и оставшимся без практического значения) манифестом против коррупции чиновников и продажности суда.

Странный фарс мировой истории: толстый Людовик остается глух к новой музыке, зазвучавшей в его стране, и кроты, подрывающие его трон, становятся бардами самодержицы всероссийской! Двойной фарс: духовный глава самого верующего на земле народа становится идеалом просветительной литературы. Духовенство встречает в лице Екатерины верного союзника в борьбе за власть над умами. Она молится и постится точно так же, как молилась и постилась "благочестивейшая императрица Елизавета".

Но то, что являлось у Елизаветы естественным, Екатерина делает только для внешности. Никто из представителей духовенства не имеет влияния на настроение и умо-воззрение, и в тех случаях, когда речь идет о светских вопросах власти, союзница превращается в противницу. В то время как Екатерина отправляется на паломничество в Троицкий монастырь, куда так часто ездила Елизавета, назначенная ею комиссия занимается разработкой вопроса о секуляризации церковных имуществ. В этом единственном пункте Екатерина не считает своего покойного супруга неправым: секуляризация является неотложной государственной необходимостью. И чем очевиднее становится эта необходимость, тем истовее обнаруживает Екатерина свою благочестивость. Секуляризация церковных имуществ не только завершает дело Петра Великого, лишая духовенство его безграничной власти и превращая его в платных чиновников государства, она дает кроме того свободу более чем миллиону крестьян.

Если Екатерина желает управлять в духе Монтескье, то она должна усматривать центральную проблему в отмене крепостного права. Это не только проблема свободы личности в ее простейшей, примитивнейшей форме, это, помимо социальной проблемы, и проблема духовная, не терпящая компромиссов. Речь идет не о том, чтобы облегчить положение крепостных, уменьшить их количество наполовину или на три четверти. Если Екатерина и впрямь желает управлять, опираясь на волю народа, то в ее стране вообще не должно было бы быть рабов.

По филологической иронии русского языка крепостные именуются "душами", и средней ценой "души" считается тридцать рублей. Что бы ни совершила Екатерина для блага своей страны, для ее величия, славы и цивилизации, все это – с точки зрения гуманности – остается штукатуркой, фасадом, праздным отводом глаз до тех пор, пока в стране существуют люди, которых можно продавать, как животных, души, лишенные права распоряжаться своими телами.

"О, свобода, душа всех вещей, без тебя все мертво", – пишет Екатерина. Но если свобода самая драгоценная на земле вещь, то нетрудно высчитать стоимость всего того, чего достигает Екатерина, опираясь на рабство своих подданных: меньше тридцати рублей.

Как раз при попытке разрешения этой самой жгучей из всех проблем Екатерина испытывает самое суровое столкновение с действительностью. Это столкновение происходит в первые же недели правления и чрезвычайно характерно, что она никогда не упоминает об этом решающем эпизоде, предпочитает выслушивать все упреки в непоследовательности, но не сознаться в том поражении, которое понесла ее оптимистическая вера в людей.

Положение крепостных не повсюду одинаковое. У благоразумных помещиков, понимающих, что в их собственных интересах "беречь и кормить свою дойную скотинку", крепостным живется ненамного хуже, а в некотором смысле даже спокойнее, чем остальному европейскому земельному пролетариату. Но в фабричных и горнозаводских районах их жизнь сплошной ад.

Купленные мужики дешевле всего прочего рабочего инвентаря, и соответственно с этим их меньше щадят, их рабочее время не ограничено, их питание сведено к минимуму, телесные наказания применяются беспрерывно. Никаких гигиенических или профилактических мероприятий нет и в помине, работа в рудниках не только адски тяжела, но сопряжена с опасностью для жизни.

Уже в правление Елизаветы в среде этого несчастного пролетариата происходили неоднократно бунты, и в этих случаях вызывались всегда близлежащие войска, и зачинщики образумливались соответственным количеством ударов кнута. 8 августа 1762 года, то есть на шестой неделе своего правления, Екатерина издает манифест, посредством которого она надеется подрубить зло в корне: она запрещает собственникам заводов и рудников покупать крепостные души и требует, чтобы они удовлетворялись вольнонаемными, свободными, снабженными паспортами, рабочими, уплачивая им соответственное вознаграждение по договору. Пишется также проект последующего указа, которым должен быть совершенно отменен принудительный труд.

Екатерине никогда не придется издать этот указ, потому что все происходит совершенно иначе, чем она предполагала. Екатерина знает народ только по французской литературе и имеет о нем такое же идеализированное представление, какое имели французские писатели до того времени, пока пробужденные ими от сна и впрямь проснулись, чтобы доказать разбудившим их, что они мечтатели. Екатерина разочаровалась в действительности на тридцать лет раньше, чем Мирабо и Бомарше: не успевает дойти до провинции ее указ, желающий превратить продажных рабов в свободных людей, как мужики по большей части просто бросают работу, отправляются в соседние районы и мутят там своих товарищей, собирают подписи с целью организации всеобщей забастовки, избивают тех, кто продолжает ходить на работу в рудники, громят их дома, распространяют подложные манифесты. Освобожденные рабы, вместо того чтобы стать благодарными подданными, превращаются в диких опасных бунтовщиков.

Бунт может привести к самым тяжелым последствиям. Дело идет не только об ущербе, наносимом фабрикантам и владельцам рудников, но и о государственном порядке, которому угрожает опасность со стороны разгуливающих повсеместно толп безработных и разносящих смуту крестьян. Необходимо их образумить, заставить вернуться на работы. Впоследствии, утешает себя Екатерина, впоследствии она расследует зло до корня, воспитает этих людей, сделает их зрелыми для свободы; в данный же момент ей не остается ничего другого, как сделать то же самое, что делали ее предшественники: она посылает для борьбы с мятежниками несколько полков под верховным командованием князя Вяземского. При прежних бунтах достаточно было кнутов, теперь же Вяземский пускает в ход пушки.

Несколько позднее положение горнорабочих в известной степени улучшается. В царствование Екатерины казна приобретает значительную часть рудников и обращается с работающими в них крестьянами значительно лучше, чем это делали частные капиталисты. Но это только небольшая практическая реформа. Она не имеет ничего общего с идеей свободы. Эта идея стала для Екатерины далеким религиозным словом, которое она всю свою жизнь повторяет, подобно тому, как продолжают повторять слово "Бог" люди, давно утратившие веру.

В вопросах внешней политики Екатерина так же мало прислушивается к советам Бестужева, как в вопросах внутренней политики к советам Панина.

На другой же день после своего восшествия на престол она призывает в Петербург того, кто первым подумал о возможности возложить на ее главу российскую корону, кто конспирировал для нее, кто молчал и прожил из-за нее четыре года в изгнании. Она высылает ему навстречу своего нового старшего камергера, графа Григория Орлова, принимает его с распростертыми объятиями как любимого отца, отводит ему квартиру в Летнем дворце и кормит от собственного стола. И все же обе стороны тяжело разочарованы.

Бестужев стал стар – не потому, что постарел на четыре года, а потому, что на протяжении этих четырех лет оставался вдали от сменяющихся событий и поэтому не изменился. Он все еще верит в свою старую систему, в единоспасительную политику европейских союзов. Екатерина же давно поняла, что исполинская, независимая и именно вследствие своего полуварварского состояния не могущая быть оккупированной Россия от каждого союза может только потерять. Россия должна занять такое положение, при котором она находилась бы в мире со всеми европейскими державами, была бы им желанной и при этом исподволь бы руководила ими всеми. Петр Великий готов был заплатить любую цену за одно только право играть в европейском оркестре, а Екатерина, уже после нескольких недель пребывания у власти, хочет стать дирижером этого оркестра.

Уже в марте 1763 года на курляндском троне сидит герцог милостью Екатерины – Бирон. Проходит немного времени, и на польском троне восседает король милостью Екатерины – Понятовский.

Она никогда не переставала обмениваться с ним корреспонденцией – любовными письмами. Понятовский имеет все основания считать себя тайным женихом Екатерины. Когда она, вследствие смерти своего супруга, вступает на престол, он считает дни, когда она наконец, во исполнение своих прежних обещаний призовет его к себе. Он ничего не знает об Орлове или по крайней мере считает невозможным, чтобы этот грубый необразованный солдат мог означать для Екатерины что-нибудь другое, кроме мимолетного чувственного увлечения. А Екатерина все не решается сказать ему полную правду.

Она заклинает Понятовского пощадить ее еще не упрочившееся положение, утешает его надеждами на будущее и вместе с тем показывает ему, как ребенку, которого хотят отвлечь от его каприза, новую соблазнительную игрушку: корону Польши.

Понятовский никогда не помышлял об этой короне. Он не чувствует в себе никаких способностей быть королем, терпеть не может Польши, его честолюбивый идеал сводился всегда к тому, чтобы играть блестящую роль при каком-нибудь приятном иностранном дворе. Новая игрушка его сначала нисколько не соблазняет. "Я был бы в тысячу раз охотнее послом в непосредственной близости от вас, чем королем здесь", – пишет он Екатерине. Но она остается глуха к этой лести и настаивает на осуществлении своего желания. У нее имеется для этого три веских причины: она хочет, во-первых, держать Понятовского вдали от своей особы, хочет, во-вторых, щедро вознаградить его за потерю ее особы, хочет, в-третьих, господствовать при его посредстве над соседней страной.

Еще в бытность свою великой княгиней Екатерина отметила, что в интересах России, чтобы Польша продолжала пребывать в состоянии своей "счастливой анархии". Циничное выражение, потому что она отлично понимала, что царящая в Польше анархия составляет счастье не Польши, а России. Она твердо решила в один прекрасный день проглотить Польшу, подобно тому, как играющая с мышью кошка готовится ее проглотить. Но момент для этого еще не наступил, страна эта должна быть сначала еще больше ослаблена, погружена в еще больший хаос, сделана еще более зависимой. Для этого Польше необходим слабый, непоследовательный, всецело находящийся в зависимости от Екатерины король – Понятовский.

В сентябре 1763 года умирает Август III. Екатерина немедленно начинает развивать необычайную активность. Для того чтобы повлиять на "свободное избрание" (в Польше короли избираются сеймом), существует два верных способа: деньги и насилие. Екатерина решается прибегнуть к обоим. Но не только она одна заинтересована в выборах польского короля. Для того чтобы провести своего протеже Понятовского, она должна столковаться с Австрией, Францией, Пруссией и Турцией. Мало того, необходимо еще подумать о том, как заставить свободный народ избрать в короли нужного ей кандидата. Разумеется, только силой оружия.

На дипломатическом языке это называется "гарантировать свободные, не находящиеся ни под чьим влиянием выборы". Фридрих Прусский, очень быстро сообразивший, что Екатерина имеет больший, чем он, интерес в продолжении состояния "счастливой анархии" в Польше, одновременно с изъявлением своей готовности охранить свободу Польши заявляет о желательности русско-прусского союза. Это контрпожелание мало улыбается Екатерине.

Она лично не имеет ничего ни против Фридриха, ни против союза с Пруссией, но это могло бы напомнить людям о Петре III. Сначала она посылает ему вместо проекта союзного договора – арбуз из Астрахани. Фридрих рассыпается в благодарностях. "От астраханских арбузов чрезвычайно далеко до польского сейма, но вы умеете включить все в сферу вашей активности. Та самая рука, которая одаривает фруктами, – распределяет троны и поддерживает европейский мир, за что я и все, заинтересованные в польских делах, будем вас благословлять".

В марте 1764 года переговоры переходят из области обмена любезностями в область реального. Между Пруссией и Россией заключается оборонительный договор и в тот же день обе стороны обязуются применить все меры, вплоть до силы оружия, буде к тому представится необходимость, на тот случай, если бы кто-нибудь попытался воспрепятствовать свободному избранию Польшей короля или нарушить существующую конституцию этой республики.

Франция объявила, что ей безразлично, изберет Польша того или иного короля. Но в действительности это не так. Понятовский и его проанглийское влияние на Екатерину там еще очень в памяти. Галантные французы просто неправильно расценивают интерес, обнаруживаемый Екатериной к избранию Понятовского, думают, что здесь играют роль мотивы галантного свойства и что дело идет о снабжении намеченного ею себе супруга, подходящим титулом.

Французы действуют не прямо, а через Турцию. В июне 1764 году великий визирь вручает ноту, в которой Порта признает русско-прусский союз, одобряет проект избрания польского короля из рода Пястов, но протестует против одного из возможных кандидатов – Понятовского. Он-де слишком молод, неопытен и – что в глазах Порты является самым веским аргументом – холост. Брак, заключенный по его собственному выбору, может-де явиться средством усилить могущество короля в ущерб соседним державам.

Намек достаточно ясен. Требуется, чтобы он немедленно устранил это препятствие и еще до выборов женился на какой-нибудь знатной польке. Понятовский противится и заявляет, что предпочитает отказаться от короны.

"Меня занимала в то время только одна мысль, – пишет он в своих мемуарах, – что российская императрица рано или поздно все же захочет выйти за меня замуж. Без нее корона казалась мне не имеющей никакой ценности.

Посреди всех интриг, интервенций, политических комбинаций, дипломатических нот и переговоров он остается до последней минуты частным человеком, слепо-доверчивым влюбленным, не желающим лишиться последней надежды. Эту надежду у него отнимают. Русский двор, то есть сама Екатерина, доводит до его сведения, что считает чрезвычайно желательным, чтобы он еще до созвания сейма женился или по крайней мере обручился. Понятов-скому приходится понять, что любимая женщина им окончательно потеряна. Он подписывает договор об условиях избрания, коим, между прочим, обязуется не жениться без согласия сената и, во всяком случае, жениться только на католичке.

16 августа собирается сейм. Русские войска переходят границы Польши, прусская армия стоит наготове – двести тысяч штыков гарантируют "свободное беспрепятственное избрание польского короля". Избрание литовского стольника Станислава Понятовского происходит спокойно и единогласно. "Поздравляю по поводу избрания нового короля, которого мы создали", – пишет Екатерина Панину. Самого нового короля она в течение шести недель забывает поздравить.

Через два года после своего вступления на престол Екатерина может с удовлетворением оглянуться на ряд успешно выполненных работ. И все же на протяжении этих Двух лет не было ни одного дня, когда она могла быть уверенной в прочности и незыблемости трона.

За исполненным энтузиазма петербургским переворотом последовал более чем прохладный прием в Москве. Она притворилась, будто не замечает этого, и пишет во все стороны, что настроение первопрестольной столицы не оставляет желать ничего лучшего. Только английскому послу удалось как-то подметить тень заботы на ее челе, и в момент глубочайшей подавленности она сознается ему что "не вполне счастлива".

Это происходило в октябре 1762 года, в те дни, когда был раскрыт и подавлен в зародыше заговор братьев Хрущевых и поручика Гуршева. По существу своему это была довольно безобидная вещь: несколько подвыпивших офицеров под влиянием винных паров говорили о том, что по закону престол должен бы занимать находящийся в заключении царь Иоанн и что вскоре снова произойдут, должно быть, перемены. Но для Екатерины эти разговоры кажутся симптоматичными. Сколько Хрущевых, сколько Гуршевых имеется в армии? Не прошло и шести недель с тех пор, как эта армия встала за нее, как один человек. Сколько человек вспомнило за этот короткий промежуток времени о том, что на престол возвели женщину, не имеющую на него законных прав? Лица людские непроницаемы, никто не может увидеть сквозь мундиры, что творится в сердцах солдат.

Сенат приговаривает заговорщиков к смерти – Екатерина милует их. Гуршевых, Хрущевых и подобных им болтунов она не боится, пусть они сохранят свою жизнь. Есть некто другой, выступающий из следственного производства в качестве гораздо более опасного и страшного противника, другой угрожает ее спокойствию, ее трону, и этого другого она в глубине своей души приговаривает к смерти, хоть он и невиновен, как младенец в колыбели. .

Но в качестве лежащего в колыбели младенца он был законно коронован в российские императоры… Гуршевский заговор был раскрыт Григорием Орловым. Полгода спустя несколько офицеров организуют заговор против Григория Орлова. Это его прежние товарищи, несколько лучших людей из числа тех, которые вместе с ним – с тех пор не прошло еще и года – возвели Екатерину не престол: поручики Хитрово, Рославлев и Ляскунский. Гнездом заговора является Измайловский полк, тот полк, у которого Екатерина искала защиты и помощи во время ее памятной поездки из Петергофа в Петербург и который первый провозгласил ее императрицей. Что так озлобило за этот короткий промежуток времени измайловских офицеров против так горячо ими прежде любимого товарища, что они замыслили его убить?

Мотив ясен – ревность. Офицеры сделали для Екатерины то же самое, что и Орлов, они конспирировали, вербовали сторонников, рисковали своими головами, как и он, и получили за это какие-то ордена или пару тысяч рублей, Орлов же возведен в графское достоинство, получает сто пятьдесят тысяч рублей жалования в год, он любимец императрицы, один из могущественнейших людей в России. Один из могущественнейших? Хитрово утверждает, что Орлов на пути к тому, чтобы стать самым могущественным, так как Екатерина-де уехала с ним в Ростов, чтобы там обвенчаться. В интересах России это необходимо предупредить.

Екатерина квалифицирует утверждение Хитрово как "злую сплетню, изобретенную только с целью повредить ей в глазах ее подданных". Ее поездка в Ростов действительно не имеет ничего общего с Орловым, она предпринята была исключительно для поклонения мощам св. Дмитрия. Она действительно не имеет намерения ни сейчас, ни впоследствии превращать своего красавца-любовника в законного супруга. И все же утверждение Хитрово не просто злая выдумка. Оно не лишено реальных, хотя и очень запутанных оснований.

Отношения Екатерины к Орлову довольно сложны, но не потому, что она является сложным человеком, а потому, что таковым является Орлов.

Екатерина встает в пять часов утра и работает пятнадцать часов в сутки. Только в поздние часы ночи, по завершении всех функций представительства, непосредственно перед тем, как погрузиться в глубокий, вызванный утомлением сон, может она на короткое мгновение, жадно и наскоро отдаваться отпущенному природой на ее долю личному счастью. Ее любовь подобна любви всех крупных дельцов: проста, чрезвычайно сентиментальна и очень беспомощна. У нее нет времени на кокетничанье, на мечты, на игру. Вот почему ее совесть по отношению к ее возлюбленному всегда нечиста, вот почему она осыпает его фантастическими подарками, подобно тому, как крупные дельцы осыпают своих жен бриллиантами, потому что чувствуют, что все то, что совершается в прочих областях жизни, представляет собой дефект в волшебной области любви, ибо любовь требует для себя всего человека безраздельно.

Но разве Орлов требует от Екатерины именно любви? Не ищет ли он только тех внешних выгод, которыми она столь расточительно, подобно восточной богине, ежедневно одаривает его и его братьев? С внешней стороны это выглядит именно так. Кажется, будто Орлова связывает с Екатериной только беспредельное честолюбие и безграничное тщеславие, подобно тому, как и "господина Помпадура" графа Шувалова связывали с Елизаветой только эти чувства. Но Орлов отнюдь не мужчина-кокотка. Он просто мужчина. Более того – он варвар. Нет ничего сложнее варвара, говорит Флобер. В этом графе Орлове, избалованном фаворите Екатерины, все еще сидит тот отчаянно-храбрый офицер, который, несмотря на торчащие в его теле три вражеские пули, не покидает своего орудия и с риском для собственной жизни похищает потом возлюбленную своего начальника.

Честолюбие и тщеславие сыграли тогда известную роль. Сыграли свою роль честолюбие и тщеславие в ту пору, когда он влюбился в великую княгиню Екатерину. Но это было сопряжено и с опасностью, а устраивать заговор против императора и готовить переворот в пользу Екатерины было сопряжено с чрезвычайно большой опасностью. В ту пору он и Екатерина были в известной степени равны, потому что, рискуя за нее своей жизнью, он сглаживал разницу их общественного положения. Тогда он мог сделать и сделал для нее больше, чем она сделала для него. Тогда между ними и не происходило внутренних конфликтов.

Но как только Екатерина стала императрицей, дело приняло совершенно иной оборот. Орлов упорно пытается и дальше смотреть на Екатерину, как на свое творение. В интимной беседе с гетманом Разумовским он похваляется, что ему понадобилось бы не больше четырех недель для того, чтобы свергнуть Екатерину с престола.

– Возможно, – отвечает ему спокойно старик Разумовский, – возможно, сынок. Но за две недели до того мы бы тебя уже повесили.

Ответ Разумовского остроумен и меток, он попадает Орлову прямо в сердце. Орлов начинает понимать, что, невзирая на все происшедшее раньше, он является теперь только творением Екатерины, ее возлюбленным, ее любовником, ее фаворитом, мужчиной, которого награждают за то, что он нужен своей повелительнице. Он, правда, принимает все награды, позволяет возвести себя в графское достоинство, получает сказочное жалование за исполнение ничтожных служебных обязанностей, потому что он тоже честолюбив, тщеславен и прежде всего безумно расточителен. Но мужчина, здоровый варвар, в нем возмущается, протестует против этой неестественной ситуации.

До вступления Екатерины на престол между ними никогда не происходило ссор, теперь они ссорятся почти ежедневно, и зачинщиком ссор является неизменно Орлов, а Екатерина делает все возможное для того, чтобы их улаживать. Потому что Екатерина настроена миролюбиво, как все люди, которые ищут в любви счастья.

Орлов же далек от счастья. Он решается на то, чего никогда не делал ни один фаворит: изменяет Екатерине и притом открыто. Это не образ действий для человека, руководимого одним честолюбием, тот поостерегся бы поставить на карту свое положение и все с ним сопряженные выгоды. Орлов обманывает Екатерину именно за те выгоды, которыми он пользуется благодаря ей, за все ее подарки, обманывает потому, что он в качестве мужчины и варвара ненавидит ее за все, что она ему дает, и еще больше за все то, чего он ей не может больше дать: своей защиты, силы, презрения к смерти. Он обманывает ее потому, что ему нужны женщины, по отношению к которым он может играть роль стоящего выше, более сильного, дарящего. Он изменяет ей, чтобы доказать и ей, и самому себе, и всему свету, что он в любой момент готов Рискнуть милостью императрицы ради удовлетворения своих чувственных мужских капризов.

Его капризы доставляют Екатерине нестерпимые мучения. Она страдает из-за самой ничтожной фрейлины, именно так, как страдает влюбленная и чрезвычайно ревнивая женщина, и постоянно прощает Орлову его измены, как их прощает всякая любящая женщина тому единственному мужчине, которому бесповоротно принадлежит ее кровь. Потому что Орлов есть именно тот человек, которому принадлежит вся кровь Екатерины. Он ее "великая любовь", несмотря на большое количество мужчин, которые явятся его преемниками, несмотря на Потемкина, который представляет собою гораздо более крупную фигуру, чем Орлов, и сыграет значительно более важную роль, чем он. "Он оставался бы вечно со мной, – пишет она Потемкину об Орлове, – если бы не страдал от скуки".

Между этим признанием и первой изменой Орлова лежат почти десять лет. Десять лет просто невероятной снисходительности и терпения. Екатерина, должно быть, проявила бы по отношению к своему неверному любовнику и больше гордости, и больше энергии, если бы не стояла настолько выше его и по уму и по образованию. У нее совершенно правильное ощущение, что ей необходимо вознаградить его за все существующие между ними различия. Именно то, что побуждает Орлова изменять ей, лишает ее возможности реагировать надлежащим образом на его измены. Она держит его в руках потому, что она госпожа, он же держит ее в руках потому, что может заставить ее страдать.

Но у нее нет времени на страдания. У нее едва хватает времени на счастье, какой-нибудь часок в сутки. Страдание требовательнее. Она не может ни отдаться страданию, ни преодолеть его достойным образом, а потому лишь наскоро, торопливо заклеивает его купленными какою бы то ни было ценой пластырями. Вот тебе дворец, только оставь немедленно жену этого сенатора, я не в состоянии снова видеть твои ухаживания за нею. Вот тебе огромный бриллиант, но только перестань дуться на меня, скажи, что ты меня любишь, докажи мне это, чтобы я могла спокойно спать хотя бы несколько часов, потому что в пять часов утра я уже должна сидеть за письменным столом с ясной головой и принимать важные решения.

Это неравная борьба. Требования Орлова становятся все безмернее. Он хочет стать законным супругом Екатерины, может быть даже и императором. Если уж принимать плату, то самую грандиозную. Величие все искупает и облагораживает. Для императора не существует предрассудков, законный супруг – не мужчина-куртизанка. Фатальным образом именно это желание Орлова совпадает с пожеланиями куртизанок, которые ведь все мечтают о том, чтобы на них женились. Екатерина не решается ответить ему простым "нет": ведь он держит в своих руках покой ее сердца. А, кроме того, свадьба – это такая цена, которой можно манить, за которую можно купить много пластырей.

Она не говорит "нет". Посмотрим. Надо разузнать, как поступала в свое время Елизавета с Разумовским. Однажды ночью она отправляет канцлера Воронцова к старому украинцу. Разумовский сидит как раз у камина и читает библию. Молча выслушивает он ночного посланца, молча поднимается, открывает драгоценный ларец из слоновой кости, вынимает из него пергаментный свиток, завернутый в старый бледно-розовый атлас, все это он делает медленно и торжественно. Розовый атлас он кладет обратно в ларец, пергамент крепко прижимает несколько раз к губам, осеняет себя со слезами на глазах крестным знамением перед образом – затем бросает пергамент в огонь камина.

– Передайте ее величеству, что я никогда не был ни чем иным, как только преданным рабом покойной императрицы Елизаветы Петровны, – говорит он Воронцову.

Когда Воронцов возвращается к Екатерине с этой вестью, она долго смотрит на него испытующим взором.

– Мы понимаем друг друга, – говорит она, – между Елизаветой и Разумовским никогда не существовало ни какого тайного брачного союза. Я никогда не доверяла этим слухам.

Таким образом, прецедента больше не существует. Действовал ли Разумовский по собственной инициативе, или во исполнение поручения Екатерины? Этого мы не знаем и никогда не узнаем. Она, во всяком случае, проявляла по отношению к нему вплоть до самой его смерти величайшее благоволение.

Но Орлов не так скоро отстает. Разумовский был всегда, в сущности, только красивым мужчиной, тогда как он, Григорий, и его братья возвели Екатерину на престол. Он снова начинает изводить Екатерину своими настроениями и капризами, и она снова как будто уступает ему. Бестужев, этот заржавелый политик, но все же могущий пригодиться интриган, вдруг начинает собирать среди высшей знати, членов сената и представителей духовенства подписи под петицией Екатерине, чтобы побудить ее к вступлению во второй брак. Поводом этой петиции выставляется забота о Престолонаследии – оно не вполне обеспечено ввиду хрупкого здоровья цесаревича. В петиции выражается пожелание, чтобы Екатерина вступила в брак не с иностранным принцем, а с каким-нибудь пользующимся всеобщей любовью русским дворянином – этим делается довольно откровенный намек на Орлова.

Несколько наивных лиц действительно ставит свою подпись под этой петицией. Наконец она попадает к Панину, который немедленно ходатайствует перед Екатериной о предоставлении ему аудиенции и спрашивает у нее с глазу на глаз, уполномочила ли она Бестужева на то, что он делает. Екатерина отрицает это. Она читает в глазах Панина мнение придворных кругов по поводу такого ее брака: мнение это уничтожающе.

Еще более уничтожающее впечатление производит заговор Хитрово. До сих пор Орлов верил в то, что его в армии ужасно любят. Теперь он убеждается в том, что любви этой нет и в помине, что даже его прежние приятели не примирились бы с дальнейшим ростом его влияния. Хитрово открыто и мужественно заявляет на допросе, что считал бы национальным несчастьем брак между Екатериной и Орловым и скорее убил бы и Григория Орлова, и всех его братьев и понес бы все с этим сопряженные для него лично последствия, чем допустил бы такое несчастье. Дальнейшее дознание обнаруживает, что Хитрово не оригинал-одиночка, что его мнение является выражением мнения всех солдат, это, так сказать, мнение народа. Орловы слишком высоко занеслись, получили больше того, Что может снести зависть.

Но Хитрово сообщает еще больше: он говорит, что Екатерина перед своим восшествием на престол подписала обязательство, согласно которому должна была править только до совершеннолетия наследника, и что это ее обязательство Орловы уничтожили после ее воцарения. Если уж императрица желает выйти во второй раз замуж, говорит он, то пускай выходит за человека царской крови, лучше всего за какого-нибудь родственника заключенного царя Иоанна, для того чтобы попранное право было восстановлено.

Все эти разговоры происходят в тайных комиссиях. Дело не попадает в суд, Хитрово и его сообщников смещают с должностей и ссылают в отдаленные области России в административном порядке (Екатерина великодушна по отношению к болтунам). И все же это дело вызывает больше толков, чем было бы желательно императрице. Она прибегает к старому мероприятию, введенному еще Петром Великим и приводящему обычно, несмотря на всю его поразительную примитивность, к благоприятным результатам. На всех площадях, во всех больших городах России бьют в барабаны, и герольды возвещают сбегающемуся толпами народу, что каждый приглашается заниматься своим делом, а не праздной болтовней и критикой правительственных мероприятий.

И послушные верноподданные возвращаются к своим обычным занятиям, а дело Хитрово так же скоро зарастает травой забвения, как в свое время гуршевское дело. Проект о вступлении в брак с императрицей погребен, воле народа принужден подчиниться даже заносчивый Орлов. Екатерина имеет от всего дела Хитрово только выгоду.

Но, как-никак, и в деле Хитрово выражались сомнения относительно ее прав на престол, снова называлось имя заключенного Иоанна. Это имя упоминается все чаще и чаще. Панин как-то получает анонимное письмо, в котором говорится, что императрицу отошлют на ее родину, Орлова подвергнут четвертованию, а на трон будет возведен император Иоанн Антонович. Затем Бестужев получает письмо с упреками в том, что держат в заключении ни в чем не повинного царя Иоанна. Французский и английский послы получают аналогичные письма.

Летом 1764 года Екатерина собирается в поездку по прибалтийским провинциям. Анонимные письма все множатся, в них постоянно идет речь о том, что в ближайшее время случится катастрофа. Императрица все же не отказывается от поездки, она сознательно посылает вызов судьбе. 20 июня на улице находят анонимное послание, в котором императрицу осыпают ругательствами и самым резким тоном требуют воцарения Иоанна.

– Все это только достойно презрения, – говорит Екатерина, возвращая послание Панину.

21 июня она уезжает.

Через десять дней Иоанн Антонович умирает.