Глава XI. Привидения Петра III

Екатерина – просвещенная женщина, и она не верит в привидения. С ней не может приключиться, чтобы она, как леди Макбет, посреди радостного банкета, увидела окровавленный призрак своего убитого мужа. Но в известном смысле с нею это все же происходит.

Это происходит во время банкета в честь помолвки великого князя Павла в 1773 году. Со дня восшествия Екатерины на престол прошло около десяти лет, и она может оглянуться на ряд блестящих внешних успехов. Она накануне заключения окончательного мира с Турцией и может быть уверена в том, что под давлением победоносной русской армии Турция согласится почти на все ее требования. Ее войска стоят в Крыму, ее флот уничтожил турецкий флот под Чесмой, ее флаги развеваются над Спартой и Афинами. Ее престиж в Европе чрезвычайно возрос и начал было серьезно смущать ее западных соседей Пруссию и Австрию, но она их утихомирила, предоставив обоим принять участие в дележе Польши. Она заткнула Фридриху II и Марии-Терезии рты куском "польского пирога", да и сама проглотила около трехсот тысяч квадратных километров земли с двумя миллионами жителей.

При таких блестящих успехах совершеннолетний сын не может представлять для Екатерины особых опасностей. Кто осмелится прервать такой величавый подъем? Сократить правление, дающее стольким людям случай отличиться, предоставляющее такие удивительные возможности быстро сделать блестящую карьеру? Толковые солдаты ставятся на высокие посты, толковые купцы наживают огромные богатства, архитекторы, художники, скульпторы получают выгодные заказы, поэты и музыканты осыпаются крупными наградами. Всякий, кто может принести пользу, встречается с распростертыми объятиями, щедро, даже расточительно награждается.

Гордое меценатство Екатерины затмевает всех прочих владетельных лиц Европы и в состоянии пристыдить даже такой высококультурный двор, как французский. Два года тому назад Дидро стоял перед печальной необходимостью продать свою драгоценную библиотеку. Екатерина узнала об этом и благородным чутким жестом пришла на помощь находившемуся в стесненном материальном положении философу. Она явилась в качестве покупательницы на тех условиях, что Дидро будет до самой своей смерти заведовать библиотекой за ежегодный гонорар, обеспечивавший ему возможность безбедного существования. Гримму и Вольтеру она тоже выплачивает ежегодные пенсии. Она словно обладает каким-то волшебным аппаратом, дающим ей возможность, несмотря на долголетнюю войну и сопряженные с ней колоссальные издержки на флот и армию, иметь постоянно под руками деньги и раздавать их со щедростью богини. Вокруг себя она видит только довольные лица. Она получает только восторженные, преисполненные хвалы письма. Вольтер называет ее Минервой, северной Семирамидой. Державин воспевает в патетических строфах райское состояние страны под ее скипетром. Ей кажется, что она счастливой рукой управляет счастливым народом.

С законной гордостью вспоминает Екатерина за торжественным обедом, устраиваемым по поводу помолвки ее сына, о том, как сама она тридцать лет тому назад, подобно невесте Павла, немецкой принцессе Наталии, приехала в Россию такой же маленькой бедной принцессой, чтобы сочетаться браком с наследником русского престола. Теперь ей сорок четыре года, она – пышущая здоровьем женщина, с круглыми розовыми щеками и сверкающими глазами, преисполненная сознания своего счастья и более чем когда-либо бурных желаний. Благодарение Господу, есть еще и несбывшиеся грезы, иначе она чувствовала бы себя постаревшей. С сострадательной симпатией взирает она на маленькую принцессу Наталию: она, Екатерина, будет ей лучшей свекровью, чем была для нее самой Елизавета. Но и Наталия не будущая Екатерина. Да ей и незачем быть таковой. Ей достаточно только рожать детей – сыновей. Екатерина завещает каждому из своих внуков, сколько б их ни было, по целому царству. Кто в силах помешать ее дальнейшему триумфальному шествию?

Посреди этого горделивого пиршества, в зените своей славы, Екатерина вдруг узнает, что на юго-востоке ее страны, на берегах Урала, появился какой-то человек, именующий себя Петром III, и что тысячи людей восторженно следуют за этим человеком, а местные власти не в силах с ним справиться, и количество его приверженцев неудержимо возрастает со дня на день.

Этот человек – обманщик, в том не может быть ни малейшего сомнения. Екатерина – просвещенная женщина. Она знает, что Петр мертв, а мертвецы никогда не возвращаются. Но люди, живущие на Урале и по среднему течению Волги, невежественны, суеверны, легковерны, безграмотны. Это в большинстве казаки, беглые солдаты, скрывающиеся преступники, мужики. Они думают, что Петр III спасся от своих убийц, скрывался до сих пор в каком-то укромном месте и теперь объявился. Они верят любой небылице, которую им преподносят, потому что – и это самое ужасное – они несчастны. Существование их до того невыносимо, их томление по улучшению жизненных условий до того велико, что они бегут к каждому человеку, который обещает им лучшую долю.

Человек, выдающий себя за Петра III, конечно, обманщик. Но за ним – подлинное восстание. Уральские казаки, лишенные своих старых привилегий и распределенные по ненавистным им регулярным полкам, духовенство, многие из представителей которого ввиду секуляризации церковных имуществ дошли до положения нищих бродяг, сектанты, правда, терпимые верховной властью, но разоряемые незаконными поборами жадного до денег мелкого начальства, мужики, у которых позабирали их лошадей, овец и коров для снабжения армии, солдаты, бежавшие от принудительного рекрутского набора, преступники, ни в чем не повинные, которых без суда сослали на каторгу, и в первую очередь бесконечные ряды разочарованных, истерзанных до крови, измученных и изголодавшихся крепостных.

В азиатских народностях, включенных в состав полуцивилизованной Российской империи, но не нашедших в ней себе места, башкирах, киргизах, калмыках, просыпается их старый дух, они сбрасывают с себя ненавистное ярмо полевых работ и выступают против непонятной им, чуждой, враждебной государственной власти.

За самозванцем выступает целый народ, на протяжении каких-нибудь нескольких месяцев к нему присоединяется чуть не половина страны. Тот народ, о котором Екатерина так охотно и красноречиво говорит, но о котором она совсем позабыла из-за своих грандиозных завоеваний и успехов. Народ не выгадывает ничего от славного расширения границ государства, но истекает кровью от бесконечной войны.

Какое дело крепостному мужику, не знающему даже русской азбуки, до того, что над Акрополем развеваются русские флаги? Какое дело ему, не имеющему права удалиться со своего клочка земли, до роскошных петербургских и московских дворцов, до удивительных картин итальянских и голландских мастеров, которыми императрица украшает Эрмитаж? Какая ему польза от произведений французских философов и борцов за права человека и гражданина, на переводы которых Екатерина затрачивает ежегодно десятки тысяч рублей? Какая польза ему от того, что заграничные ученые разъезжают вдоль и поперек по всей стране, чтобы составлять географические карты, измерять высоту гор, колебания температуры?

Народу никогда не жилось хуже, чем сейчас. Потому что за все грандиозные и помпезные начинания короны расплачивается, в сущности, народ, хоть он и не сознает, как это происходит: волшебный аппарат, при помощи которого Екатерина добывает все новые и новые средства, не что иное как печатный станок. Екатерина печатает столько бумажных рублей, сколько ей надобится, и соответственно с этим ценность рубля все падает, хлеб все дорожает, налоги все повышаются, а податные чиновники становятся все беспощаднее.

Человек, выдающий себя за Петра III, в действительности – Емельян Пугачев, он бывший казак и неоднократно подвергавшийся наказаниям дезертир. Ему не раз приходилось укрываться от преследований военных властей у враждебно относящихся к правительству лиц – казаков, крестьян, раскольников. Ему отлично знакомы все местности на Урале и по нижнему течению Волги, он знает настроение живущих там людей. Он чувствует себя солидарным с ними, тоже преследуемыми, тоже угнетенными.

Пугачев не отличается ни малейшим сходством с покойным Петром III. Он – высокий, крепкий парень, густые черные волосы спускаются низко на его упрямый, изборожденный морщинами лоб, его энергичный подбородок оброс черной бородой. В начале своей карьеры он одевается в скромное монашеское платье, мало ест и никогда не пьет, живет аскетом и утверждает, что ищет власти не для себя, а для своего возлюбленного сына Павла. Он часто со слезами на глазах нежно прижимает к губам портрет царевича.

Это, конечно, комедия. Но его ненависть против всякого злоупотребления властью, его любовь ко всем угнетенным искренни и в основе всех его бесчисленных грозных злодеяний тлеет пламя возмущенного чувства справедливости.

– Если Господь поможет мне добраться до Петербурга, – говорит он обычно, – то я заточу мою злую супругу Екатерину в монастырь, дам волю всем крестьянам и уничтожу до последнего всех дворян.

Пугачев – революционер, и все его приверженцы – революционеры. Но так как они действуют без всякой подготовки, без дисциплины, без творческой идеи государственной реформы, поддаваясь только непосредственному чувству слепой ненависти ко всему существующему, то напоминают исполинскую разбойничью шайку. Состоящее из нескольких тысяч человек войско Пугачева вынуждено добывать все ему необходимое – оружие, продовольствие, деньги – грабежом, нападает на деревни, вытаскивает из сараев повозки, уводит лошадей, забирает все движимое имущество, попадающееся под руку, подвергает разгрому целые города и при малейшем сопротивлении или просто из жажды уничтожения поджигает их. Бунтовщики повсюду призывают крестьян восставать против своих помещиков, убивать их, отбирать их землю и имущество, нередко прибегая для воздействия на крестьян даже к террору.

Пугачев не умеет ни читать, ни писать. Его воззвания и манифесты передают из уст в уста, но это оказывается весьма быстрым средством сообщения. Крестьяне убивают своих помещиков, если те не укрываются своевременно в лесах, и один город за другим открывает восставшим свои ворота. Духовенство, крепостные и даже низшие органы администрации встречают мятежников хлебом и солью. В медных рудниках на Урале рабочие бросают работы, убегают к бунтовщикам и возвращаются с ними обратно, забирают добытую руду, льют из нее пушки и ядра и, таким образом, оказываются технически снаряженными лучше, чем правительственные войска.

В Петербурге сначала недооценивают опасности, представляемой мятежом, а позднее стеснены в своих действиях вновь вспыхнувшей турецкой войной. Крепость за крепостью переходят в руки Пугачева, правительственные войска несут огромные потери из-за фанатического сопротивления мятежников и большого количества перебежчиков.

Само собой разумеется, что при такой разнузданности всех инстинктов грабежи, убийства, поджоги становятся сплошь да рядом самоцелью. Повсюду организуются самостоятельные, не находящиеся в связи с Пугачевым подлинно разбойничьи шайки, которые, прикрываясь его именем, грабят, поджигают, вешают дворян, похищают женщин и доводят всеобщее смятение до невероятных размеров. Подобно исполинскому рою, подобно бесчисленным тучам саранчи растекаются дикие банды по всей стране, не оставляя позади себя ничего, кроме пепла, развалин и опустошения. Насколько эти люди, превратившиеся за одну ночь в мятежников, не задумываются о будущем, о том, чтобы и впрямь завладеть завоевываемой землей, явствует из того факта, что они забывают ее обрабатывать: в этом страшном 1774 году почти одна треть России остается невспаханной.

Пугачев так же мало подготовлен к неожиданно выпадающей на его долю политической роли, как и его приверженцы. Власть бросается ему в голову, опьяняет его, как то крепкое вино, которым он начинает теперь запивать каждый вечер свои лукулловские трапезы. Свой скромный полумонашеский наряд он сменяет на фантастический красный мундир. Его "дворец" около Берды (во время осады Оренбурга) представляет из себя, правда, просто большую крестьянскую избу, но все стены этой избы оклеены изнутри с потолка и до пола золотой бумагой.

Пугачев – этот бывший дезертир, исходным пунктом мятежа которого являлась борьба против военного начальства, – начинает награждать своих людей орденами, срываемыми с трупов убитых офицеров. Он, обещавший уничтожить дворянство, начинает жаловать своим приверженцам дворянские титулы. Смертельный враг Екатерины называет одного из своих наиболее приближенных сотрудников "граф Орлов", другого казака – "Воронцов", а какого-то беглого разбойника-каторжника, которому отрезали нос и который вследствие этого неизменно носит на лице сетку, – "граф Панин". Так как к подлинному придворному штату принадлежат и фрейлины, то дюжину-другую неуклюжих крестьянских девок при помощи палочных ударов обучают делать глубокие придворные реверансы и согласно "этикету" ухаживать за "императором".

Эта детская игра среди бесчисленных виселиц и дымящихся развалин производит какое-то жуткое, призрачное впечатление. Непостижимо, как это несомненно все же гениальный Пугачев коверкает свой характерный казацкий череп жалкой маской Петра III, как это вождь такого гигантского революционного движения тратит свое время на обезьянничанье, на нелепое подражание внешним придворным обычаям. Но дело в том, что грозный Пугачев, который якобы собственноручно отрубил около тридцати тысяч голов, одновременно с этим наивное дитя, наслаждающееся совместно с другими, тоже ребячливыми насильниками, пребыванием в сказочной стране, оклеенной золотой фольгой.

Среди пленных офицеров некоторые умеют писать и даже владеют иностранными языками. Пугачев теперь в состоянии издавать настоящие манифесты, снабженные подписью "Петр III", и так как позади этих манифестов стоит грозный принудительный аппарат, то к ним относятся столь же серьезно, как к манифестам Екатерины. Если она пытается просвещать народ насчет подлинной личности "разбойника Пугачева", то он распространяется насчет своих законных прав и противопоставляет их притязаниям своей преступной, убивающей из-за угла супруги.

Когда она устанавливает тяжкие наказания для лиц, которые станут на сторону лже Петра, самозванца Пугачева, он грозит виселицей и колесованием за приверженность к узурпаторше Екатерине. Так как военное счастье изменчиво, то бывают такие случаи, как, например, в Самаре, что утром в одной и той же местности казнят от имени императора Петра III, а вечером от имени императрицы Екатерины. Несчастные обыватели, сплошь и рядом не знающие, допрашивают ли их правительственные или повстанческие войска, отвечают на вопрос о том, кого они считают имеющим законные права на престол:

– Того же, кого и вы.

Летом 1774 года войска мятежников уже больше любой неприятельской армии, когда-либо выступавшей против России. И это войско находится посреди страны. Какая польза от того, что правительственные войска одерживают тут и там победу, берут в плен тысячу-другую бунтовщиков, отбирают несколько десятков орудий? Пламя, погашенное в одном месте, вспыхивает с удвоенной силой в десятке других мест. Пугачев побеждает не силой оружия, а как эпидемическая болезнь: заразительностью. Он еще в тысячах верст от Москвы, а сердца сотен тысяч крепостных, проживающих в старой священной столице или в непосредственной близости к ней, уже начинают усиленно биться и преисполнены нетерпеливого ожидания желанного освободителя. По ночам на пустынных неосвещенных улицах первопрестольной раздаются сплошь да рядом возгласы: "Да здравствует батюшка Петр III!"

Осенью 1773 года Екатерина назначила 250 рублей за голову Пугачева, теперь она повышает эту цену до 100 000 рублей. Не есть ли это самое явственное, наглядное выражение успехов восстания?

Екатерина никогда не понимала надлежащим образом народа и не в силах его вообще понять. Подобно своим учителям – энциклопедистам, она понимает под словом "народ" совокупную массу всех людей, не принадлежащих к сословию дворянства и не обладающих дворянскими привилегиями. Она не знает ничего о социальном расслоении этой массы, и каждый раз, когда из-за спины "третьего сословия" выглядывает лицо находящегося еще в стадии формирования "четвертого сословия", лицо это кажется ей угрожающей рожей.

Так как могущество Пугачева основано на том, что оно опирается не только на силу оружия, но и на определенные слои населения, относящиеся по преимуществу именно к этому "четвертому сословию", то опоре Пугачева должен быть противопоставлен столь же сплоченный другой слой населения.

Петр Панин, брат министра, командируется в местности, охваченные восстанием, чтобы призвать всех дворян к объединенной борьбе с мятежниками. Так как помощь дворянства необходима, ему гарантируется сохранение и укрепление всех его сословных привилегий и в первую очередь крепостного права. Солидарность интересов правительства и имущих классов совершенно естественна и очевидна.

Миссия Панина вскоре увенчивается успехом. Дворянство передает в распоряжение правительства все, что только может: солдат, деньги, военное снаряжение. Голод выступает в роли союзника: необработанная земля не дает мятежникам ни хлеба, ни скота. Симпатизирующие повстанцам круги населения терроризованы энергичными мероприятиями Панина, который расправляется с непокорными с жестокостью, не уступающей жестокости Пугачева. Он тоже не скупится ни на виселицы, ни на колесование. Тщетно Екатерина несколько раз упрашивает его быть немного мягче, снисходительнее. Панину предоставлены диктаторские полномочия, и он пользуется ими вовсю. Через несколько недель голод, страх и несколько решительных военных поражений окончательно сокрушают силу восстания.

Пугачев защищается до последней возможности. Разбитый наголову правительственными войсками, он переплывает вместе с несколькими ближайшими сообщниками на другой берег Волги. Но среди этих нескольких приверженцев находятся люди, которым сто тысяч рублей дороже верности: они нападают на своего вождя во время сна и выдают его, связанного по рукам и ногам, военным властям. Пугачева отвозят в железной клетке, как зверя, в Петербург. Екатерина приказывает, чтобы его не подвергали пытке и при наличности малейшего признания вынесли приговор. Когда судьи приговаривают Пугачева к четвертованию заживо, она заменяет этот приговор простой смертной казнью.

После печального опыта этого смутного года для Екатерины нет больше возможности повернуть вспять. Она никогда не простит народу, что он через десять лет после ее восшествия на престол возмутился против нее и выступил перед лицом всей Европы на стороне мнимого Петра III. Она никогда не простит этим "народным подонкам", что из-за них чуть было не лишилась престола и, так сказать, получила его обратно из рук дворянства и имущих классов. Все ее последующее поведение обусловлено этими чувствами. О "правах народа" в смысле Монтескье больше нет и речи.

Петр III управлял только в течение нескольких месяцев. Его брак с Екатериной не был настоящим браком. И тем не менее воспоминание о нем еще на протяжении десятилетий витает каким-то призраком над русской землей, тем не менее он никогда не перестает тревожить Екатерину и занимать ее мысли. Петр постоянно снова и снова предстает перед нею в образе всевозможных претендентов на престол, а в образе Пугачева он во второй раз оспаривал ее трон и во второй раз был ею уничтожен. После позорного и страшного конца этого самозванца не найдется, должно быть, такого безумца, такого дурака, который ощутил бы охоту выдавать себя за Петра.

Но все же призрак Петра снова предстает перед Екатериной и на этот раз в лице ее собственного сына, цесаревича Павла.

Все относящиеся к тому времени документы, личные записи Екатерины, речи Петра III не оставляют ни малейшего сомнения: Петр не отец Павла. Но каким-то непонятным образом последний с года на год становится все очевиднее, все нагляднее, все несомненнее как будто сыном Петра.

Салтыков был ослепительный красавец – Павел же некрасив, причем некрасив, как Петр. Впрочем, в раннем детстве он был очаровательным по красоте ребенком, только на десятом году его жизни с ним приключилась серьезная болезнь, оставившая после себя конвульсии лица, под влиянием которых красивые черты его исказились. Вопрос о безобразии Павла, таким образом, легко объясняется. Но как объяснить тот факт, что он так же точно, как Петр, недоверчив, раздражителен, хвастлив на словах и труслив на деле, что он приводит свою мать в отчаяние тем же времяпрепровождением, которым огорчал Петр Елизавету, что он в своей летней резиденции занимается бессмысленными упражнениями с кучкой солдат, вместо того чтобы интересоваться государственными делами, что он, будучи рожден в России и воспитан на любви к России, презирает и издевается над всем русским?

И как может себе объяснить нелепое, граничащее с безумием поведение своего сына возмущенная Екатерина, которая озабочена не только как мать за будущее родного ребенка, но и как императрица за будущее своей страны? Тем более что Салтыков был вполне здоровый и до конца дней благоразумный человек. Если бы она была суеверна, то должна была бы предположить, что мстительный дух Петра III, наперекор всем законам наследственности, завладел телом ее ребенка, чтобы вызвать Екатерину еще раз, на последний бой.

И действительно, несмотря на напрашивающееся само собою психологическое объяснение, во всем этом есть что-то мистически жуткое. Павел вырос в таких же неблагоприятных условиях, как в свое время Петр III. Его юность тоже затенена деспотизмом всемогущей женщины. О настоящей нежной любви между Екатериной и ее сыном нет и речи. Ее материнское чувство убито было в тот момент, когда ребенка отобрали еще младенцем от ее груди. В качестве императрицы она видит в нем только престолонаследника, подобно тому, как в свое время Елизавета не видела в Петре лишь наследника.

Да и по отношению к престолонаследнику ее чувство носит двойственный характер: она желает видеть его великим как преемника, но незначительным на все то время, пока она сама жива. Ввиду такого раздвоения чувства он постоянно кажется ей поступающим не так, как бы следовало: то слишком ребячливым, то слишком самостоятельным, то он, по ее мнению, слишком мало занимается серьезными делами, то сует свой нос в дела, его абсолютно не касающиеся. Словом, в этом единственном случае Екатерина, вообще столь уравновешенная и справедливая, так же неустойчива и не поддается резону, какою была Елизавета, и Павел находится под таким же враждебным его развитию гнетом, под каким находился Петр. Он, конечно, мог бы всякими другими способами бороться с этим гнетом, если бы не одно решающее привходящее обстоятельство.

Во время посещения Павлом Вены один знаменитый тамошний артист отказывается исполнять в его присутствии роль Гамлета, "потому что в таком случае в зале было бы два Гамлета" (артист этот получает за эту удачную шутку от Иосифа II пятьдесят дукатов). Павел, разумеется, еще в очень юном возрасте узнал о том, как погиб его отец. Присутствие Орловых при дворе, осведомленность о страстной любви матери к Григорию Орлову потрясли его душу в самые восприимчивые для впечатлений годы. Впоследствии место Орлова занимают другие мужчины, Павел видит, как растет могущество Потемкина, он вынужден почтительно относиться к таким ничтожным людям, как Мамонов, Корсаков, Ланской только потому, что они выходят из спальни его матери.

Сыновья всегда являются самыми строгими судьями добродетели их матерей, и Павел относится к своей матери с отвращением. Чем старше он становится, чем яснее видит, тем больше растет его отвращение. И в соответствии с этим он все больше отдает свое юное одинокое сердце, всю естественную для его возраста потребность преклонения, свое сильно развитое чувство справедливости памяти своего предательски убитого отца. Из всех придворных сплетен о несчастном браке его родителей он верит только тем, которые выставляют Екатерину в неблагоприятном, а Петра в благоприятном свете. При таком умонастроении все, что делал Петр, кажется ему хорошим и достойным преклонения. Наполовину из желания походить на своего идола, наполовину из желания позлить Екатерину, наполовину сознательно, наполовину бессознательно он начинает подражать Петру и с течением времени становится действительно похож на него.

До него доходят, конечно, и слухи о его происхождении. Князь Головин рассказывает, что Екатерина, перехватившая подозрительную переписку между Павлом и одним из его друзей, призвала сына к себе и прямо сказала ему в лицо, что он обязан своей надежде на занятие престола только ее молчанию, "а если мне придется выбирать между неблагодарным сыном и моими верными подданными, то я не поколеблюсь ни минуты и оглашу правду во всеобщее сведение".

Этот анекдот мало правдоподобен. Но Павел не поверил бы даже свидетельству собственной матери, его династическое чувство требует, чтобы в этом случае он считал ее добродетельной. Для того чтобы сознавать себя подлинным Романовым, законным наследником престола, он должен наперекор всем толкам видеть и чтить в Петре своего отца. Переходящие из уст в уста скверные сплетни служат для Павла только поводом выставлять демонстративно напоказ свои чувства сыновней преданности, подчеркивать свое сходство с Петром во всех деталях.

Маленькой немецкой принцессе Наталии не суждено стать будущей Екатериной, но не по причине недостаточной способности к политической интриге или к нарушению супружеской верности. Уже через несколько месяцев после свадьбы с Павлом она вступает в любовную связь с молодым графом Разумовским и обсуждает с ним возможность свержения Екатерины. Павел считает – подобному тому, как поступал в аналогичных случаях Петр, – юного графа Андрея своим лучшим другом. Есть слухи, будто Разумовский, когда ему не представлялось другой возможности остаться наедине с великой княгиней Наталией, подмешивал в пищу Павла опиум и тем положил основание его будущему помешательству.

Екатерина вскоре узнает о прелюбодейной связи своей невестки. Это обстоятельство само по себе представлялось ей безразличным. Но она узнает также о ребяческом заговоре против себя, и это побуждает ее раскрыть своему сыну глаза на происходящее. Так как Павел безумно любит свою жену, то свою мать, которой он не любит, считает лгуньей.

Наталия умирает от первых родов. Клеветнические языки относят и эту смерть на счет Екатерины. Она будто бы сказала врачу: "Если произойдет несчастье, то ты ответишь головой". Это привело к тому, что в надлежащий момент врача нигде невозможно было разыскать.

Это злостная легенда. Екатерина искренне огорчена, потому что лишается надежды на желанного внука. Но когда она видит, до чего Павел безумно убивается из-за смерти своей любимой супруги, то считает целебным средством показать ему переписку между Наталией и молодым Разумовским. Это действительно целебное средство: с Павлом случается припадок бешенства, но через неделю после этого он соглашается еще до истечения траурного года жениться вторым браком на одной Вюртембергской принцессе.

Обстоятельства требуют, чтобы он лично выступил в роли своего свата. Павел послушный сын. Он отправляется в Берлин, чтобы привезти с собой подысканную ему Екатериной жену. Но он привозит домой не только принцессу Марию, но еще и пламенное фанатичное преклонение перед Фридрихом II.

Как раз в это время русская политика в интересах восточного вопроса озабочена тем, чтобы укрепить связи с Австрией и ослабить связь с Пруссией. Павел ничего этого не понимает. Его фанатичное отношение к прусскому королю до того безгранично, что возмущенная императрица, которой это отношение напоминает рабскую привязанность к Фридриху со стороны Петра III, восклицает:

– Я уже вижу, как после моей смерти Россия превращается в прусскую провинцию!

Павел, подобно тому, как поступал и Петр в бытность свою наследником, ведет тайную переписку с Фридрихом П. Эта переписка не носит характера государственной измены, так как Россия не ведет в данный момент войны с Пруссией, но все же ужасно злит Екатерину, которая знает, что Фридрих только и мечтает о том, чтобы увидеть на престоле вместо нее своего поклонника Павла, подобно тому, как в свое время мечтал видеть на троне вместо Елизаветы Петра III.

Отношение Екатерины к сыну, не отличавшееся и раньше теплотой, становится прямо враждебным. Она держит "опрусаченного" великого князя вдали от дела, скрывает от него свои планы, относится к нему недоверчиво, велит шпионить за ним. Она заставляет его предпринимать с женой разные поездки – в Париж, в Вену, в Италию. В Вене цесаревич, краснея от стыда, узнает от Иосифа II о том, что заключен австро-русский союз, о каковом мать не сочла нужным его даже известить. Впоследствии Екатерина покупает ему поместье Гатчину, и там обреченный на духовное бездействие Павел ведет приблизительно ту же жизнь, которую вел в свое время в Ораниенбауме Петр III: муштрует кучку солдат, ломает голову над придумыванием новых мундиров и бессильно фрондирует против матери.

Некоторые обстоятельства повторяются с прямо жуткой последовательностью. Когда у Павла рождается первый сын, Екатерина, лишенная радостей материнства, загорается какой-то фанатичной любовью к маленькому Александру. Она, правда, не забирает ребенка окончательно к себе, как это сделала безудержная Елизавета, но велит приносить его к себе ежедневно на несколько часов и, подобно тому, как ей удается очаровывать стольких мужчин и женщин, ей удается очаровать и мальчика, сконцентрировать всю его любовь на своей особе и совершенно отдалить его от родителей. Она, до смешного обожающая своего внука, окончательно потерявшая от нежности голову, – трогательная бабушка, и маленький Александр, несомненно, тот человек, который знает великую Екатерину с самой лучшей ее стороны. Когда его приводят к ней, она прерывает всякий разговор, бросает всякую pa– | боту, часами возится с ним на полу и организует всевозможные общие игры, учит его читать, придумывает для него специальный костюмчик, не стесняющий свободы его движений, ее письма к Гримму заполнены взрывами | восторга по поводу ума этого маленького существа.

Второй внук, Константин, сначала не так ей приходится по душе: он слишком хилого здоровья, и она опасается, что он не выживет. Но впоследствии она и от него без ума и всецело очаровывает мальчика.

Преисполненные любви отношения между Екатериной и ее внуками носили бы характер совершенной идиллии, если бы не являлись в то же время заговором против промежуточного поколения. Екатерина все страстнее мечтает о том, чтобы отстранить сына от трона и заменить себя после смерти своим истинным наследником по духу – Александром. Павел видит в своем сыне все больше и больше соперника, опасного претендента на власть. Если Павел и его поведение являются в глазах Екатерины загадочным возвращением ее ненавистного мужа, то Павлу его подрастающий сын кажется воплощением его ненавистной матери.

Павел имеет все основания ненавидеть Екатерину. Она забрала у него его трон, забрала его сыновей и превратила их в его врагов. Он не может примириться с тем, что любой красивый гвардейский офицер, понравившийся его матери, имеет больше влияния на государственные дела, чем он, законный наследник престола.

Совершенно понятно, что эта накапливающаяся годами злоба, порожденная оскорбленным чувством справедливости и растущая со дня на день, делает его в конце концов пристрастным и несправедливым. Он не в состоянии объективно относиться к поступкам своей матери, не доверяет ни ей, ни ее друзьям и фаворитам, видит повсюду шпионов, врагов, наемных убийц, окончательно перестает показываться при дворе, даже в день своего тезоименитства или в годовщину коронации матери.

Враждебное отношение Павла к Екатерине имеет столько разумных оснований, что трудно установить момент, когда начинающееся безумие налагает на него свою трагическую печать. "Он сумасшедший!" – восклицает Екатерина, когда Павел в ее присутствии велит передать одному из ее доверенных, что отрубит ему голову, как только взойдет на престол.

– Но он, к сожалению, недостаточно сумасшедший для того, – продолжает она, – чтобы можно было предохранить Россию от его безумия.

И действительно, она не оказалась в состоянии предохранить Россию от безумного царя. На другой день после ее смерти безумие Павла впервые ясно выступает наружу: прежде чем взойти на престол, который "осквернила" его недостойная мать, Павел велит выкопать труп Петра III и провезти эти истлевшие кости, которые удалось вообще опознать только по сапогам, в торжественной процессии по улицам столицы. Он принуждает престарелого Алексея Орлова идти во главе этой мрачной процессии, непосредственно за трупом своей жертвы, и в конце концов приказывает посадить скелет Петра на мгновение на трон, чтобы таким образом символизировать законное преемство императорской власти.

Русская корона на оскаленном черепе мертвеца в просвещенный век Екатерины – разве это не показатель вечности шекспировских образов?

Загрузка...