Екатерина Великая. Биография

Глава X. Иоанн

Через несколько недель после своего восшествия на престол, через несколько дней после кровавой кончины Петра Екатерина тайком посетила Шлиссельбург, чтобы повидать с глазу на глаз "законного государя", единственного опасного соперника ее власти.

Иоанну уже двадцать четыре года. Хотя он никогда не был на свежем воздухе, хоть ему не приходилось делать никаких иных движений, кроме расхаживания взад и вперед по камере, как зверю в клетке, он высокого роста и строен, кожа его бела и чиста, волосы белокуры и вьются, борода коротко подстрижена.

О разговоре Екатерины с Иоанном ничего, к сожалению, не известно. А жаль, потому что никогда еще в истории не было встречи лицом к лицу двух личностей, в такой мере воплощающих величие и совершенство. С одной стороны – женщина, являющаяся олицетворением всей красоты, всей мудрости, всей ответственности и всей испорченности светской власти, с другой стороны – чистейший, невиннейший мужчина, столь же свободный от греха, как в первый день рождения, никогда не читавший ни одной книги, кроме священного писания, хранивший на себе печать величия как следствие незаслуженно переносимых страданий. Что ощущает этот мужчина, никогда еще не видавший существа женского пола, при встрече с этой гордой красивой женщиной? Какое впечатление производит его внешность на узурпаторшу его трона? Говорят, будто она после этого разговора разразилась безудержными рыданиями. Почему?

Впоследствии Екатерина рассказывала, что арестант бормотал что-то совершенно непонятное, обнаруживая слабоумие и почти полное отсутствие человеческого рассудка. Но этот ее отчет относится к такому моменту и такому положению, которые дают основание сомневаться в его правдоподобии: он был дан во время процесса об убийстве Иоанна, в котором Екатерина, в глазах всей Европы, играла роль обвиняемой. Если бы Екатерина действительно встретила в Шлиссельбурге заикающегося, бормочущего что-то непонятное идиота, то она, несомненно, не преминула бы щегольнуть своим добрым сердцем, освободила бы несчастного и предоставила бы возможно большему количеству людей случай убедиться в том, каким невозможным претендентом на престол является этот жалкий "царь".

Она, несомненно, только с той целью и отправилась тайком в Шлиссельбург, чтобы затем огласить во всеобщее сведение результаты своей поездки и тем положить конец толкам об Иоанне как претенденте на престол.

Но она так же тайно вернулась оттуда и, следовательно, Иоанн не был безумным. Разумеется, его духовные способности не могут равняться ее дарованиям. Да как бы оно и могло быть иначе? Ведь он ничему не учился, ничего не узнал, ничего не пережил. Он не в состоянии управлять государством, но своей поразительной чистотой он в состоянии вызвать смятение в стране. Он привел в смятение даже Екатерину: ведь ее, а не его нервы не выдержали разговора.

Но это, конечно, только общечеловеческая слабость. Императрица не имеет права ей поддаваться. Иоанн, сидящий в Шлиссельбургской крепости, – мученик и святой, и она никогда, несмотря на все самообладание, не забудет облика этого невинного страдальца. Как бы ни обливалось кровью ее сердце, Иоанн является опасностью для всех благих начинаний Екатерины, опасностью для благоденствия и величия России, опасностью для прогресса, для просвещения, для философии.

Вскоре после посещения Екатериной Шлиссельбурга охраняющие Иоанна офицеры Власьев и Щекин получают указ, где им разъясняется, что если за арестантом явится кто-нибудь без подписанного собственноручно ее величеством распоряжения о выдаче оного, то, значит, речь идет об обмане и вражеских происках и выдавать арестанта ни в коем случае нельзя. Если же явится столько лиц, что сравниться с ними силой окажется невозможным, то надлежит арестанта убить, но, во всяком случае, не выдавать его живым.

Этот указ подписан Паниным. Панин достойный человек и человек принципа. Руководясь принципами, он неоднократно возражал Петру III и тем вызывал его недовольство, он часто возражал Екатерине, не вызывая тем ее неудовольствия. Власьев и Щекин отправляют Панину слезное послание: они же вот уже шесть лет не имеют права отлучаться из Шлиссельбурга, пусть их наконец освободят от выполнения несказанно тяжкой службы. Но Панин отвечает, что знает, как нелегка их служба, но знает также, что им обещан скорый конец возложенной на них миссии, просит их еще немного потерпеть и заверяет, что они не останутся без надлежащего вознаграждения.

Почему не исполняется столь понятная просьба обоих сторожей заключенного Иоанна? Вероятно, из опасения, что оба офицера, выбравшись из Шлиссельбурга, начнут болтать и своей болтовней могут вызвать беду. Но что означает упоминание о скором конце возложенной на них миссии? Ведь Иоанн может прожить еще десятилетия. Ну это, должно быть, просто фраза, имеющая целью умерить из нетерпение и успокоить их.

Но они не успокаиваются. В ноябре они снова пишут Панину, еще настойчивее, еще нетерпеливее. "Батюшка, освободи нас ради Христа, потому что силы наши подходят к концу". И Панин посылает каждому из них по тысяче рублей золотом и обещание, что "исполнение вашей просьбы может затянуться никак не дольше, как до первых летних месяцев".

На этот раз назван известный срок, правда, неопределенный, но все же срок. И 5 июля Иоанна не стало. Это, разумеется, только несчастное совпадение. Обстоятельства, при которых произошло убийство Иоанна, настолько сложны и запутанны, что Панин ни в коем случае не мог их предусмотреть. Если бы ему и впрямь мерещился такой вид "исполнения их просьбы", то он, несомненно, не намекал бы офицерам на это. По всем вероятиям фраза Панина носит совершенно случайный характер.

Но возможно также, что в тот момент, когда он ее пишет, существует план действительно вскоре положить конец миссии Власьева и Щекина, то есть перевести Иоанна в какую-нибудь другую крепость, в какое-нибудь другое верное место, но что к моменту, когда намеченный для этого перевода срок приближается, предпочитают оставить арестанта в Шлиссельбурге под прежним надзором. В начале лета Екатерина начинает собираться в поездку в остзейские провинции, несмотря на предостерегающие голоса, несмотря на анонимные письма и невзирая на сказанные ей когда-то Фридрихом Прусским и, несомненно, не забытые ею слова: "Пусть ваше величество только представит себе, что в ваше отсутствие какой-нибудь несчастный начнет строить козни с целью возведения на престол Иоанна". В то время, когда Фридрих написал эти слова, никто в стране еще и не говорил об Иоанне, никто не сомневался в праве Петра III на престол. Но теперь имя Иоанна жужжит ежедневно в ушах Екатерины, как шмель. И она тем не менее решается на поездку. Она верит в свою счастливую звезду. Она доверяет также Власьеву и Щекину. Оба они, угнетенные долголетней оторванностью от мира, жаждущие свободы и ненавидящие до бешенства невинного виновника их страданий, несомненно, не задумаются ни на секунду, если им придется выполнить инструкцию, данную им осенью 1762 года. Если появится кто-нибудь, кто захочет силой освободить арестованного, то эти два офицера охотно воспользуются случаем безнаказанно отделаться навсегда от того, кому они и так по сто раз на день желают смерти.

Но во время процесса об убийстве Иоанна инструкция, данная охранявшим его офицерам осенью 1762 года, исчезает бесследно. Никогда, вплоть до сегодняшнего дня, не найдено было также ни малейших фактов о том, знала ли Екатерина в момент своего отъезда, что в Шлиссельбурге находился человек, "строивший козни с целью освобождения Иоанна и возведения его на престол".

Этого человека звали Мирович.

Мы знаем о Мировиче только то, что выяснилось о нем на официальном процессе. Вот в каком виде предстает перед нами его образ на основании данных тщательно произведенного судебного дознания.

В момент государственного переворота ему двадцать два года, и он служит подпоручиком в Смоленском полку. Он происходит из хорошей дворянской семьи на Украине, но имения его семьи были конфискованы в 1709 году из-за участия его родственников в восстании Мазепы.

У молодого Мировича нет денег, и, что еще хуже, у него их меньше, чем у любого из его товарищей. Он играет в карты и играет неудачно. У него тяготящие его долги, которых он не в состоянии уплатить. Три его сестры голодают в Москве, и он не может им ничем помочь. Он затевает судебный процесс с целью добиться возвращения конфискованного имущества и проигрывает его. Но Мирович не так скоро успокаивается и надоедает всем со своим процессом.

На обороте одного письма, в котором его мать отказывает ему в высылке просимых сорока рублей, он дает святому угоднику Николаю зарок, начиная с 1763 года и по день своей смерти, не курить, не нюхать табака и не играть в карты. На другом клочке бумаги он зарекается по достижении двадцатипятилетнего возраста пить вино и водку только в самом ограниченном количестве. Все это на тот случай, если императрица уважит поданное им прошение об отмене конфискации фамильного имущества. Но прошение его оставляется без последствий.

Тогда он пытается добиться протекции сильных в сем мире лиц. Он посещает графа Панина, князя Дашкова и своего земляка гетмана Разумовского. Старик гетман любезно выслушивает его и говорит:

– Мертвые не возвращаются из фоба. Пробивай себе дорогу самостоятельно. Хватай счастье за чуприну, как это делали другие.

На молодого человека, находящегося в таком печальном положении и в таком возбужденном состоянии, эти слова производят огромное впечатление. Он не может выбить их из головы, они кажутся ему скрывающими какую-то формулу, которую нужно только применить в надлежащее время и при надлежащих обстоятельствах, чтобы добиться всего, что душе угодно. Беспрестанно размышляя над таинственным смыслом этой магической формулы, отправляет он возложенные на него скромные обязанности: он служит караульным офицером в Шлиссельбургской крепости. Правда, только во внешней крепости, где никто не знает и не должен знать ничего о том, что происходит во внутренних казематах.

Но в один прекрасный день Мирович узнает об этом от уходящего в отставку барабанщика, и в тот же момент ему кажется, что пред ним раскрылся таинственный смысл магической формулы. Пробивать себе дорогу самостоятельно? Черт побери, в России уже имеется человек, который был таким же бедным изнывающим от долгов офицером, как Мирович, а теперь стал одним из могущественнейших и знатнейших лиц: Григорий Орлов. А что сделал Григорий Орлов? Он помог Екатерине свергнуть с престола ее предшественника и был осыпан за это золотом и отличиями.

Почему бы ему, Мировичу, не сделать то же, что удалось Орлову? Если он поможет Иоанну свергнуть Екатерину, тогда Иоанн по восшествии на престол щедро наградит его, пожалует чины, поместья.

Мирович легкомысленный человек, пьяница, картежник, по горло в долгах, но он вместе с тем чрезвычайно религиозный и суеверный человек. Подобно Орлову, он очень сложный варвар. Идея освободить Иоанна и возвести его на престол, порожденная тоской обойденного судьбой по роскоши и привольной жизни, принимает постепенно характер священной миссии. Это не простая случайность, что он попал в Шлиссельбург, не случайность слова, сказанные ему гетманом, не случайно, что барабанщик проболтался: он, Мирович, избран Господом и призван освободить несчастного императора и вернуть России ее законного царя. Его бедность, его низкий чин, его долги, проигранный им процесс – все это только бесконечная цепь испытаний, чтобы подготовить его к выполнению святой миссии.

В таком сумбурном и патетическом умонастроении сталкивается он с приятелем по имени Ушаков. Из всех загадок Шлиссельбургского дела личность Ушакова представляется самой таинственной. Уже после первого короткого с ним разговора Мирович приходит к убеждению, что в лице его ему послан Провидением единственный возможный союзник. Под влиянием Ушакова все смутные планы немедленно облекаются в вещественную форму.

Вместе с ним осматривает он всю крепость, вырабатывает стратегический план нападения на гарнизон. Ушаков диктует исходящий якобы от имени Екатерины указ, которым солдатам повелевается выдать безымянного узника и в случае необходимости арестовать коменданта крепости. Он же диктует и манифест, который должен быть подписан освобожденным императором и оглашен солдатам. По завершении этих практических приготовлений идет религиозное освящение начинания: Ушаков ведет Мировича в церковь, где они дают друг другу клятву привести в исполнение задуманное ими святое дело освобождения императора не позднее, чем через восемь дней после отъезда Екатерины, не раскрывать своих планов никому постороннему и приказывают отслужить по ним обоим панихиды, как по умершим.

После того как он снабдил Мировича всевозможными советами и окончательно его запутал, Ушаков вдруг исчезает: его командируют в Смоленск. Тщетно дожидается Мирович его возвращения. На берегу реки невдалеке от Смоленска находят шляпу и шпагу Ушакова, и крестьяне уверяют, что похоронили какого-то прибитого течением к берегу утонувшего офицера. Ушаков утонул или иным способом пропал без вести.

Но Мирович все же считает себя связанным клятвой, думает, что ему удастся и без посторонней помощи осуществить намеченный план. Через несколько дней после отъезда Екатерины, при первом случае, когда он несет караул в крепости, он вызывает в караульное помещение одного за другим всех подчиненных ему солдат, рассказывает им, что он намерен предпринять, и требует, чтобы они помогли ему. Каждый солдат отвечает, что если, остальные согласятся, то и он не отстанет.

Тем временем наступает вечер. Мирович решает выждать еще два-три дня и основательнее распропагандировать солдат, но в час ночи узнает, что три человека уехали на лодке из Шлиссельбурга, считает, что его предали, и видит только один возможный исход: действовать немедленно, еще этой же ночью. В половине второго он встает, созывает солдат, приказывает им зарядить ружья и расставляет караульных у ворот. Прибегает комендант крепости Бередников, разбуженный криками команды, получает удар прикладом по голове и падает без чувств.

Мирович со своими солдатами переправляется через канал, отделяющий внешние помещения крепости от внутреннего гарнизона. Там теперь тоже начинается оживление, и вскоре раздается первый выстрел. В общем с обеих сторон обмениваются ста двадцатью четырьмя выстрелами, но ни один человек даже не ранен. В конце концов Мирович распоряжается, чтобы с бастиона притащили пушку и навели ее на гарнизон, сам бежит в погреб за порохом, заряжает пушку, но еще до того, как раздается первый выстрел, из гарнизона дают знать, что они не будут больше стрелять.

Теперь Мирович устремляется по мосту в казематы, манифест о восшествии на престол Иоанна у него в кармане, нужно только, чтобы тот его подписал. В каземате темно, хоть глаз выколи, Мирович кричит, чтобы принесли огня, кто-то убегает за фонарем, проходит несколько бесконечных минут, приносят свет, и Мирович видит наконец впервые того "законного императора", из-за которого рискует своей жизнью.

На грязном полу в луже крови лежит труп Иоанна. Власьев и Щекин стоят, ухмыляясь, подле убитого. Они исполнили свой долг, выполнили данную им инструкцию в тот момент, когда жерло пушки было направлено на каземат, они, не колеблясь, напали на спящего юношу и прокололи его тело восьмью ударами шпаг. Теперь они свободны…

Честолюбие и жажда денег давно перестали служить побудительными мотивами для Мировича, он сросся со своей новой ролью легитимистского фанатика. Он и не помышляет о том, чтобы спасти свою жизнь. Обливаясь слезами, падает он на колени перед трупом Иоанна, целует его руки и ноги, велит положить его на кровать и понести кровать через канал к внешней стене крепости. В этом траурном шествии принимают участие все солдаты.

Теперь, когда Иоанн мертв, впервые оказываются ему царские почести. Мирович велит бить в барабаны и говорит, обращаясь к солдатам:

– Глядите, братцы, это наш император Иоанн Антонович. Но теперь мы очень несчастны, а несчастнее всех я. Вы невиновны, потому что не знали, чего я хочу. Я один приму на себя все муки.

Потом он обходит всех солдат и обнимает каждого из них. Он обошел таким образом уже четыре шеренги, когда, наконец, один из солдат спохватывается и отнимает у него шпагу.

Поездка Екатерины по остзейским провинциям имела огромный успех. Везде ее встречали с восторгом, всюду, где проезжала ее карета, улицы посыпали цветами. Балтийские дворянские семьи спорили за честь принимать ее со всей ее свитой у себя, а полдня она ездила даже в шестиместной карете, в которую вместо лошадей впряглись добровольные скороходы. В Митаве герцог Курляндский Бирон встречает ее, стоя на коленях. Светлые впечатления от поездки действуют освежающе на Екатерину, которая последние месяцы часто страдала от того, что замечала, как охладевают к ней народные симпатии.

Вдруг приходит известие о восстании Мировича и смерти Иоанна. Ее секретарь Елагин находится рядом, когда она читает донесение Панина об этих событиях.

– Провидение, – восклицает она, – дало мне наглядное доказательство своей милости тем, что оно положило этому позорному предприятию такой конец.

Она не считает нужным прервать свою поездку и остается еще целую неделю в Риге. За эту неделю она получает еще несколько депеш от Панина, и не все радуют ее. По-видимому, не все так охотно, как она сама, верят в ее счастливую звезду, а милость Провидения кажется всем уже чересчур наглядной.

– Я спешу в Петербург, – заявляет Екатерина, – чтобы возможно скорее закончить это дело и опровергнуть все нелепые слухи.

Это ей не удается. Уже и то успех, что, несмотря на все нелепые слухи, ей удается удержаться на престоле. Уж слишком кстати пришел на помощь узурпаторше Мирович с его старой заржавленной пушкой. Уж слишком хорошим режиссером оказалась судьба в Шлиссельбурге. Бесконечный град пасквилей, брошюр, памфлетов обрушился на голову "подстрекательницы к убийству невинного". Процесс против Мировича тоже не улучшает положения вещей.

Процесс ведется генерал-лейтенантом Гансом фон Веймарном со всеми внешними признаками беспартийности и непредвзятости. Акты судебного производства в чрезвычайном порядке, все бумаги тщательно пронумерованы и отлично сохранились по сию пору. В этих актах нет ни одного слова, в котором содержался бы малейший намек, что есть соглашение между Мировичем и Екатериной.

Только один раз вмешивается она в судебное производство: когда Черкасов заявляет ходатайство о необходимости подвергнуть Мировича пытке, чтобы он выдал своих сообщников, она отдает приказание не допускать пытки.

Так же поступила она в деле Гуршева и Хитрово, так же будет поступать всегда в будущем, потому что она принципиально против пытки. Но в этом единственном случае ее человеколюбие вызывает подозрения: ведь дело идет о человеке, который быть может, является главой широко разветвленного заговора. То обстоятельство, что Екатерина так мало интересуется, кто же стоял за Мировичем, наводит на мысль, что она либо боится его показаний, либо знает его подстрекателей – может быть, даже лучше, чем он их сам знает.

Человек, к которому вообще относятся подозрительно, любым своим поступком вызывает подозрения.

Мирович соблюдает перед лицом своих судей огромное спокойствие и выдержку, он открыто признает, что замыслил "нелепый и преступный переворот", он ведет себя, как настоящий азартный игрок, окончательно проигравший партию. Но в глазах недоверчивых людей его спокойствие кажется уликой против Екатерины. Она знает, что за границей поговаривают: "Только уверенность в том, что он будет освобожден от наказания, может внушить преступнику такое спокойствие". Она знает, что циничные прозорливцы, считающие, что они видят все насквозь, убеждены: в российской столице разыгрывают комедию для легкомысленного народа. Она знает, что даже аккредитованные при ее дворе иностранные послы считают, что Мирович будет в конце концов помилован. Но именно это-то обстоятельство и стоит ему жизни. Первый раз с момента своего восшествия на престол Екатерина подписывает смертный приговор и разрешает публично привести его в исполнение.

Но тех, кто относился к ней с подозрением, даже и это не убеждает в ее невиновности. Те, кто считал ее способной инсценировать шлиссельбургское восстание с целью отделаться от Иоанна, считают ее также способной послать на эшафот своего сообщника, после того как он сослужил службу, чтобы освободиться от человека, опасного своей излишней осведомленностью.

Но и русский народ не удовлетворен исходом процесса. К казни государственного преступника Мировича он относится спокойно, но то обстоятельство, что убийство неповинного Иоанна остается неотмщенным, что Власьев и Щекин за "верное исполнение своего долга" получили даже кучу денег, не вмещается в мозгу простого благочестивого русского человека. Тысячи людей, давно позабывших о коронованном ребенке "Иванушке", никогда не знавших, жив ли он еще, или умер где-нибудь за границей, начинают теперь тайком молиться за упокой души "невинно убиенного". Количество недовольных растет, но… Нет больше центра, вокруг которого могли бы сосредоточиться пожелания этих недовольных, нет законного претендента на престол, нет никого, кто мог бы оказаться действительно опасным для Екатерины. Ее моральная репутация подорвана, но ее могущество и спокойствие бесконечно много выиграли. Мертвые не возвращаются, независимо от того, каким образом они умерли. Теперь Иоанн мертв и унес свою тайну с собою в могилу, а Ушаков, который, пожалуй, мог бы навести на след какой-то связи между желаниями Екатерины и действиями Мировича, навеки бесследно исчез.

Всех их покрыло великое непроницаемое молчание сырой земли, и после них не осталось ничего, кроме аккуратной связки документов, в которых нельзя найти ни малейшей юридический улики. Историку остается только преклониться перед наличным фактическим материалом: не существует доказательств причастности Екатерины к убийству Иоанна, значит, было бы клеветой высказывать подобные предположения. Психологу же разрешено более свободное суждение. Для него играют роль не столько внешние реальные обстоятельства, сколько вопрос о внутренней возможности. И этот психолог не окажется неправым по отношению к женщине, взявшей на свою совесть убийство собственного мужа, если выскажет мнение, что она – преисполненная фанатичной веры в то, что ее личность воплощает благое начало, – была способна допустить и убийство Иоанна.