Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны

Глава 7. Пол человека и работа

Только 7% среднего медицинского персонала в США являются мужчинами. В этой области настолько мало мужчин, что люди используют фразу «медбрат», чтобы описать этот феномен. Эта фраза не только описывает статистическую аномалию; она также раскрывает социальное противоречие, которое заключается в том, что именно люди признают и обсуждают. В фильме «Знакомство с родителями» будущий муж героини работает медбратом, и это вызывает общий шок. Журнал Male Nursing Magazin («Медбрат») выступает за школы для медицинского персонала, благоприятно относящиеся к мужчинам в этой сфере, и предлагает советы, как ориентироваться в профессии, в которой доминируют женщины.

Что касается преобладания мужчин либо женщин, средний медицинский персонал – это не исключение, а правило. В основном мужчины и женщины в США работают в разных профессиях. Профессиональная сегрегация – это одна из наиболее прочных характеристик американского рынка труда. С начала XX века до 1970-х годов две трети женщин (или мужчин) в США должны были бы сменить работу, чтобы сравнять распределение по половому признаку в профессиях. Между 1970-м и 1990-м годами профессиональная сегрегация уменьшилась, однако в 1990 году опять более половины (53 %) мужчин и женщин должны были бы поменять свою работу, чтобы достичь равного распределения[186].

Что может объяснить профессиональную сегрегацию и ее тенденции? Экономисты изучали мужчин и женщин на рынке труда в течение десятилетий. Экономика идентичности делает шаг вперед и расширяет рамки наших современных теорий – сравнительного преимущества, дискриминации, основанной на вкусах, и статистической дискриминации, которые мы опишем ниже. Понятие идентичности объясняет тенденции в профессиональной сегрегации и позволяет нам оценить политику. В частности, мы можем изучить полный спектр законодательства в области дискриминации по половому признаку.

Ядром нашей теории является различие между социальными нормами и обычными вкусами. Отдельные работники могут иметь пристрастие к определенной работе, могут иметь склонность к выполнению определенных заданий или могут иметь определенные таланты в конкретной области. Однако согласно нашей теории некоторые виды работ считаются подходящими для женщин, а другие – для мужчин. Это как раз и является профессиональными нормами. Например, около 1970 года нормы предполагали, что мужчины должны быть кормильцами в семье, работая в таких профессиях, как строительство, технические области и финансы. Женщины, если они работали, должны были быть медсестрами, учителями и секретарями.

Наша модель идентичности строится на наблюдениях. Исследователи изучили юридические фирмы, госпитали, фабрики и производственные подразделения, а также то, каким образом люди описывают свою работу, то, как они относятся к своей работе, и то, как люди реагируют на тех, кто приобретает нетрадиционные профессии.

Работы имеют свою репутацию. Есть работы, выполняемые мужчинами, и есть работы, выполняемые женщинами[187]. В соответствии с этим женщина, которая является инженером в области ядерной физики, и женщина-моряк кажутся противоречащими логике, так же как мужчина в роли медсестры или в роли секретарши. Такие присвоенные профессиям ярлыки частично оправдывались предполагаемыми качествами мужчин и женщин. Полагали, что для женщины естественно «заботиться о ком-либо» и быть «терпеливой»; а это те качества, которые необходимы на должностях учителей в начальной школе и медсестер. В старые времена работа прядильщицы считалась важным занятием для женщин, поскольку у них, как считалось, были «проворные» пальцы. В противоположность этому качества, которые ассоциировались с мужчинами, делали их подходящими для работы администраторов, врачей и пилотов.

Независимо от того, основана ли пригодность на реальных различиях, эти ассоциации закрепляют стереотипы: что должны делать мужчины и женщины. Таким образом, к примеру, мнение, что женщины биологически менее подходят для работы в науке и в технических областях, – это не просто невинная гипотеза, которую можно проверить посредством усилий способных статистиков. Такие утверждения являются частью набора стереотипов, закрепляющих за такими занятиями понятие «мужские». Они навязывают социальный кодекс, который удерживал поколения женщин от реализации научной карьеры. Какие бы биологические различия ни существовали, простое предположение, что различия существуют, дает экономическое объяснение тому, что называется статистической дискриминацией, которая, как мы увидим позднее, является незаконной.

Риторические рассуждения, которые окружают смещение определенных видов работ из сферы доминирования мужчин в сферу доминирования женщин, тем более подчеркивают особенности ассоциаций, связанных с полом и профессиями. Например, чтобы сделать социально приемлемой работу женщин во Время второй мировой войны на должностях, традиционно ассоциируемых с мужчинами, официальная пропаганда и популярная литература изображали женщин, выполняющих работу на производстве, без потери женственности[188]. Помимо этого, имели место чрезвычайные обстоятельства военного времени, извинявшие нарушение обычных предписаний, связанных с полом.

Этнографические исследования показывают, что люди продолжают рассматривать некоторые виды работ как более подходящие либо для мужчин, либо для женщин. Те, кто нарушают эти нормы, зачастую относятся к работе амбивалентно и являются объектом домогательств и даже насилия. Антрополог Дженнифер Пирс в начале 1990-х годов 15 месяцев проработала помощником юриста в районе Сан-Франциско-Бей в юридической фирме, она описала, как проявлялись мнения относительно работ, ассоциируемых с мужчинами либо с женщинами[189]. Женщины-юристы хотели думать о себе как о женщинах, но перед ними стояла дилемма. Быть хорошим юристом означало вести себя «как мужчина». Это означало, что нужно выглядеть «как Рэмбо», «пленных не брать», «постоянно бороться» и быть «мужчиной в юбке». В рождественской карикатуре партнер-мужчина Майкл был изображен как человек, комфортно чувствующий себя в своей роли. В противоположность этому партнер-женщина была изображена на этой карикатуре как человек, который никак не может решить, «кем быть, мужчиной или женщиной»[190].

Многие авторы зафиксировали притязания, которым подвергаются женщины, когда они работают на должностях, ассоциируемых с мужчинами. Мужчины иногда реагируют на своих коллег-женщин очень резко. Такие реакции выражают эмоции, идущие далее простого нежелания работать с женщинами, постулируемого в ранних теориях о дискриминации. Социолог Ирен Падавич предлагает объяснение этому на основании своего личного опыта работы в качестве грузчика угля в крупной коммунальной компании[191]. Вскоре после того, как она начала работать в этой компании, ее коллеги-мужчины начали издеваться над ней физически, толкали ее туда-сюда и как-то раз попытались толкнуть на ленту угольного конвейера. Мужчины сказали, что это была просто шутка.

Судебное преследование, связанное с притязаниями, против Эвелета Майнса в Миннесоте предлагает другую яркую информацию. В августе 1988 года сотрудники Лоис Дженсон и Патрисия Космах подали в суд официальную жалобу против Эвелета Майнса в соответствии с параграфом VII Акта по гражданским правам. Они заявили, что компания несет ответственность за притязания, с которыми они столкнулись со стороны коллег по работе, после того как они и другие женщины начали работать на шахте. Данное разбирательство прошло в судах трех инстанций. Апелляционный суд подытожил показания женщин:

На определенном этапе этого разбирательства защита проявила предубежденность в пользу мужчин. Она заявила, что Эвелет не виновен, поскольку такое обращение с женщинами имело место благодаря общей культуре грубого характера, принятой в данной отрасли. Суд, на который не произвели впечатление эти аргументы, вынес обвинительный приговор. В итоге компания, которая столкнулась с перспективой еще одного процесса, предложила мировую, не доводя дела до суда, за 3,5 млн долларов[193].

На основе этих наблюдений мы строим теорию пола на рабочем месте. Мы снова следуем процедуре, принятой в главе 3. Мы указываем стандартную экономическую модель рынка труда. Затем мы устанавливаем функции полезности работников с помощью трех ингредиентов идентичности. В этих функциях идентичности работники понимают, кто они в обществе и как они и другие должны себя вести. В данном случае полезность работников отражает категории и нормы пола.

Процедура. Часть первая. Мы начинаем со стандартной модели для рынка труда. Имеются компании, которые желают нанять работников для выполнения работы – создавая тем самым спрос на трудовые ресурсы. Имеются мужчины и женщины, которые желают работать, – что создает предложение на рынке труда. Некоторые мужчины и женщины лучше выполняют задания, нежели другие; при этом общая разница между мужчинами и женщинами отсутствует. Стандартная модель для рынка труда на этом заканчивается. Решение относительно уровня зарплаты, при котором предложение равняется спросу, дает нам число принятых на работу мужчин и женщин.

Процедура. Часть вторая. Мы вводим наши три ингредиента идентичности.

Социальные категории. Социальные категории в данном случае – это просто мужчины и женщины.

Нормы и идеалы. Некоторые работы считаются подобающими для выполнения мужчинами – это работа для мужчин. Другие работы считаются подобающими для выполнения женщинами – это женская работа.

Потери и выгоды в полезности идентичности. Женщины теряют полезность идентичности, работая на должностях, ассоциируемых с мужчинами. Мужчины теряют полезность идентичности, работая на должностях, ассоциируемых с женщинами. Они также могут саботировать работу женщин. Этот саботаж повышает полезность идентичности злоумышленника, но приводит к более низкой производительности всех.

Мы разрабатываем данную модель, определяя зарплату, при которой предложение на рынке труда равно спросу, и определяя число женщин и мужчин, работающих на различных должностях.

Наш фундаментальный вывод состоит в том, что работодатели обычно нанимают мужчин на должности, ассоциируемые с мужчинами, а женщин на должности, ассоциируемые с женщинами. В среднем женщины, которые работают на «мужских» должностях, имеют более высокий уровень навыков, нежели мужчины.

Несмотря на недостаточное использование навыков женщин, такой паттерн приема на работу максимизирует прибыли компании, потому что она платит более низкую общую зарплату. Другой вариант действий для фирм заключается в том, чтобы полностью разделить мужчин и женщин и избежать любых потерь, связанных с саботажем и перерывами в работе. Такая стратегия закрепляет неэффективную комбинацию навыков работников, но благодаря разделению отсутствуют потери в производительности из-за саботажа. И наконец, ни одна конкурентоспособная компания не имеет выгод от изменения общих социальных норм, связанных с полом, потому что любые выгоды будут размыты конкуренцией.

Поскольку наша модель основана на наблюдениях общественных взаимодействий на рабочем месте, неудивительно, что выводы, сделанные на основании данной модели, соответствуют реальным паттернам рынка труда.

В нашей модели, так же как и на рынке труда США, паттерны занятости отражают стереотипы «работ для женщин». Женщины часто работают на «женских должностях». Секретарей (96,7 % женщин в 2007 году) часто называли «офисные жены». Элементы аспектов пола касаются отношений на работе[194]. От секретарей ожидается, что они должны обслуживать своих руководителей и быть внимательны к их личным нуждам[195]. Забота о подрастающем поколении традиционно относилась к числу работ, выполняемых женщинами. Неудивительно, что 97,3 % учителей и воспитателей детских садов и начальных школ в 2007 году были женщинами[196]. Медсестры-женщины (93 %) должны, с одной стороны, проявлять заботу в отношении пациентов, а с другой стороны, отличаться от врачей (по традиции мужского пола)[197].

Привлекая нормы, связанные с полом, экономика идентичности облекает в конкретную форму теории дискриминации по половому признаку и приводит к новым заключениям касательно дискриминации на рабочем месте и профессиональной сегрегации.

Несколько предыдущих теорий представляют аналогичные прогнозы касательно уровня зарплат и занятости женщин. В первой такой модели, которая выросла из работы Гэри Беккера по расовой дискриминации, о некоторых владельцах фирм говорят, что им «не нравится» нанимать женщин. В несколько более сложной версии, собственник компании не проявляет негативного отношения к женщинам как к работникам, но это делают мужчины-работники. Компания должна при этом платить мужчинам более высокие зарплаты, когда они работают с женщинами. Каждая женщина, нанятая на работу такой фирмой, увеличивает затраты компании, и поэтому они нанимают меньше женщин. На конкурентных рынках либо работники должны платить за свое предубеждение (получая более низкие зарплаты), либо компании, которые идут на поводу у вкусов своих работников, должны быть заменены экономически более выгодными фирмами, которые не нанимают на работу таких работников, склонных к дискриминации.

Во второй теории этого рода мужчины и женщины имеют разные предпочтения в отношении работы вне дома. Женщины, как говорит эта теория, «меньше ассоциируются с рабочей силой»[198], поскольку они могут присоединяться к числу работников и выходить из их рядов. Женщины меньше инвестируют в развитие навыков и образование, а возврат на эти инвестиции реализуется только тогда, когда они работают. Женщины, таким образом, заканчивают свою карьеру на должностях, где требуются меньшие инвестиции, и в именно так возникает профессиональная сегрегация[199].

Третья теория проводит «статистическую» дискриминацию. Работодатели зачастую не могут оценить навыки отдельно взятого работника. Они принимают решения о найме на основе средних навыков в своем составе работников. Когда предполагается – в соответствии с моделью, – что у женщин более низкий средний уровень навыков, работодатели нанимают меньшее число женщин, а если и нанимают, то на более низкие зарплаты.

Идентичность расширяет экономическое восприятие дискриминации и профессиональной сегрегации. Мы вводим набор норм, который диктует соответствующее поведение мужчин и женщин. В нашей модели мужчины не высказывают общего нежелания работать с женщинами. Вместо этого они не приемлют определенные виды работ. Это отражают наблюдения. Во всем мире мужчины и женщины работают вместе. Однако у них обычно разные должности: женщины – это секретари, а мужчины – руководители.

Наша модель, таким образом, приводит к новым заключениям. Во-первых, она предлагает новый взгляд на профессиональную сегрегацию. Наша модель идет дальше, нежели разговор о том, что женщины приобретают меньше навыков: она говорит о том, что женщины инвестируют в приобретение навыков для тех профессий, которые являются подобающими для женщин. Поэтому женщины идут скорее в образовательные и в профессиональные школы, нежели в бизнес-школы. На более глубоком уровне женщины могут «иметь меньшую приверженность рынку труда», поскольку у них более широкие нормы в отношении пола. Предполагается, что женщины должны оставаться дома и растить детей. Следовательно, ожидается, что женщины будут выходить на рынок труда и уходить с него, в то время как мужчины никогда так не поступают[200].

Во-вторых, теория идентичности предлагает объяснение, почему дискриминация и профессиональная сегрегация пробивают себе дорогу, несмотря на конкурентные рыночные силы. Теория идентичности предполагает, что реальная проблема коренится в нормах, которые требуют, чтобы мужчины и женщины занимали определенные должности, независимо от своих индивидуальных вкусов и способностей. Ни одна из компаний сама по себе не имеет значительных стимулов к тому, чтобы изменить нормы, характерные для общества в целом.

Затраты на это были бы слишком высокими по сравнению с выгодами для отдельной фирмы. Небольшие конкурентоспособные фирмы могут извлечь только небольшую часть общего возврата на инвестиции в изменение норм, связанных с полом, которые распространены в обществе. На самом деле мы видели именно этот аргумент в защиту Эвелета Майнса из Миннесоты.

Таким образом, в соответствии с данной теорией нужны изменения в масштабах всего общества, чтобы изменить нормы, связанные с полом. Абсолютным «лекарством» от дискриминации будет устранение ярлыков, ассоциируемых с определенными должностями. Это было целью женского движения – и дома, и на рабочем месте. Модель предсказывает многие последствия таких изменений. В целом больше женщин будут работать. Снизится профессиональная сегрегация. Доля женщин и мужчин, занятых в определенной профессии, будет сближаться. В тех сферах, которые ранее считались работами для мужчин, будет работать больше женщин, и, одновременно, больше мужчин будут работать на традиционно «женских» должностях. Все эти результаты будут иметь место. Движение женщин и изменения в законодательстве, а отнюдь не изменения в конкуренции по Беккеру были ответственны за изменения в паттернах на рынке труда с 1960-х годов[201]. Конкретные профессии стали меньше ассоциироваться с определенным полом, что отразилось и в языке, и в том, что содержание работ также претерпело решительные изменения. Пожарные (firemen, дословно «мужчины огня». – Перев.) стали называться в английском языке словом firefighters (дословно «борцы с огнем». – Перев.). Полицейские, которые назывались английским словом policemen (дословно «мужчины в полиции». – Перев.), стали называться «сотрудники полиции» (police officers. – Перев.), а слово «председатели» (chairmen, «мужчины в креслах». – Перев.) стали передавать просто словом chairs («кресла». – Прим, перев.). Женщины теперь остаются на работе столь же долго, сколь и мужчины. В 1968 году минимальный срок пребывания на работе для профессионально занятых женщин в возрасте свыше 25 лет был на 3,3 года ниже, нежели у мужчин. К 1998 году разрыв сократился до 0,4 года[202]. Изменения в составе по половому признаку внутри различных профессий стали основной причиной снижения профессиональной сегрегации в период между 1970-м и 1990-м годами[203]. В соответствии с информацией Бюро переписи населения США из 45 профессий, которые в 1970 году были абсолютно мужскими, только одна профессия (супервайзеры в строительных работах по укладке кирпича, камня и выкладыванию черепицы) показала менее одного процента женщин спустя 20 лет[204]. Некоторые «наступления» на профессии, где доминировали мужчины, были очень успешными. В 1970 году женщин было только 24,6 % среди аудиторов и бухгалтеров и только 4,5 % среди юристов. Через 20 лет более половины аудиторов и бухгалтеров (52,7 %) были женщинами. Доля женщин-юристов выросла более чем в 5 раз (до 24,5 %). Выросла не только доля женщин в традиционно мужских профессиях, но также и доля мужчин в традиционно женских (хотя не столь впечатляющим образом)[205].

Традиционная теория спроса и предложения говорит нам о том, что показатели на рынке определяются технологией, структурой рынка и мотивами полезности и прибыльности для индивидуальных потребителей и компаний. Из трех возможных объяснений изменений состава рабочей силы по половому признаку на рынке труда – технология, структура рынка и прибыльность и полезность – полезность для работников становится главным «подозреваемым». На рынке не происходило столь драматических изменений в технологии или структуре, которые могли бы объяснить рост смешения мужчин и женщин в профессиях[206]. Юридические инициативы, которые обсуждаются ниже, также отражают такие изменения в нормах.

Закон о дискриминации по половому признаку в США происходит от параграфа VII Акта о гражданских правах 1964 года. Этот акт сделал незаконным для работодателя проводить дискриминацию «против любого человека... касательно... компенсации, условий найма (или негативно относиться), то есть... ограничивать, проводить сегрегацию или классифицировать работников... в соответствии с их полом»[207]. В своей основе данный закон запрещает основанную на предпочтениях дискриминацию по полу или по критериям, которые коррелируют с полом человека, представленные в теории Гэри Беккера[208]. Суды также интерпретировали параграф VII как делающий незаконным статистическую дискриминацию по полу либо по критериям, которые коррелируют с полом человека. В судебном случае «Филлипс против Мартин-Мариетта» компания приняла на работу меньше женщин, поскольку руководство посчитало, что женщины будут с меньшей вероятностью «держаться» за работу в компании. Они скорее покинут ряды рабочей силы из-за обязательств по отношению к семье. Такие дискриминационные процедуры найма экономически рациональны с точки зрения компании, и они выражаются, как мы видели, в экономических теориях статистической дискриминации. Верховный суд США в 1971 году постановил, что является незаконным проводить дискриминацию следующим путем: незаконным является обращаться с женщинами в соответствии с групповыми стереотипами, даже когда в среднем женщины обладают качествами, которые делают их нежелательными работниками[209].

Наша модель, в которой половая дискриминация имеет место, поскольку профессии ассоциируются с определенным полом, соответствует более широкой интерпретации параграфа VII. Данная интерпретация находится на переднем крае текущих юридических дебатов и поддерживается некоторым числом прецедентов. В судебном разбирательстве «Диас против компании Pan American World Airways» суд признал незаконными запрещения на найм работников по половому признаку[210]. Авиакомпания высказывалась в защиту введенного ею запрета на наем мужского обслуживающего персонала, поскольку женщины лучше проявляли себя в «немеханических» аспектах работы. Такая увязка пола человека с работой оказалась под запретом, поскольку типично женские черты были признаны незначащими для выполнения «первичных функций или предлагаемых услуг»[211]. Судебное разбирательство «Price Waterhouse против Хопкинс», которое мы обсуждали во введении к нашей книге, установило прецедент запрещения дискриминации при карьерном продвижении работников, которые уже приняты на работу[212].

Судебные разбирательства также включали сексуальные притязания в отношении женщин, которые работали на «мужских» должностях. Разбирательство «Беркман против города Нью-Йорк» восстановило в правах женщину-пожарного, которая была уволена из-за того, что работала нестандартным образом[213]. Суд постановил, что притязания со стороны коллег по работе мужского пола сделали для нее невозможным адекватно выполнять свою работу[214]. Вики Шульц и Кэтрин Франке высказывались в том духе, что любые притязания, которые вытекают из норм, связанных с полом, имеют дискриминационные последствия (как описывается в нашей модели) и, таким образом, являются нарушением параграфа VII Акта о гражданских правах[215]. Такая расширенная интерпретация «враждебной рабочей среды» была исключением. Случай «Дженсон против компании Eveleth Takonite Со», упомянутый выше, был первым успешным судебным разбирательством такого рода против компании, которая не воспрепятствовала сексуальным притязаниям на рабочем месте. Следуя мнению, которое было высказано Кэтрин Мак-Киннон, судьи вместо обычного приговора вынесли вердикт, наказывающий за принудительные заигрывания сексуального характера, поскольку они являются важным элементом сексуальных притязаний. Закон все еще находится в процессе изменений[216].

Рынок труда – это только одна из арен, где нормы пола влияют на экономические результаты. Экономисты также очень интересуются тем, что происходит в рамках домашнего хозяйства: как супружеские пары делят домашние обязанности и заботу о детях и каким образом они решают, кто должен идти работать и какова должна быть длительность рабочего дня[217]. Исследования продемонстрировали, что нормы пола могут значительно повлиять на установление баланса труда и отдыха, и, теоретически, экономисты давно ушли от «унитарной модели» ведения домашнего хозяйства, в которой пары просто максимизируют совместную полезность. Шелли Лундберг и Роберт Поллак, например, строят модели стратегических договоренностей в отношении того, как пары разделяют домашние обязанности, где нормы пола устанавливают варианты отступлений[218]. Мы применяем экономику идентичности в отношении домашних хозяйств, чтобы получить точные прогнозы: кто и какую работу выполняет и в каком объеме.

Стандартная модель домашнего хозяйства была бы чем-то типа модели «сравнительного преимущества». Партнер, который сравнительно лучше справляется с выполнением домашних обязанностей, будет работать дома, в то время как тот, который лучше проявляет себя в получении дохода для семьи, должен пойти работать. Эта теория предсказала бы симметричный паттерн разделения обязанностей: тот, кто больше работает дома, должен работать меньше вне дома.

Однако мы не наблюдаем это как закономерность в США. Женщины, даже если они больше времени работают вне дома и обеспечивают большую часть дохода, больше работают и по дому. Мужчины, в среднем, делают в аналогичной ситуации не более трети работы.

Модель идентичности легко объясняет такой результат. Мы берем стандартную экономическую модель и добавляем социальные категории мужчин и женщин. В соответствии с традиционными нормами в отношении пола женщины должны выполнять всю работу по дому. Эти нормы все еще определяют семейную жизнь в Америке, как мы это видим. В модели идентичности женщина или мужчина потеряют полезность идентичности, если они будут выполнять не соответствующие своему полу работы. Таким образом, когда женщина обеспечивает большую часть дохода семьи, она будет также делать и больше работы по дому.

Мы привели некоторую статистику, которая описывает данный паттерн, и мы опишем ее еще чуть ниже. Но вначале давайте рассмотрим домашние хозяйства изнутри, чтобы выявить проявления норм, которые направляют нашу теорию. Арли Хочсчайлд в своей работе «Вторая смена» описывает разделение домашней работы среди пар среднего класса в Сан-Франциско-Бей, с которыми провели интервью в период с 1980 по 1988 год. Хотя эти пары отстаивали миф, что они разделяют работу поровну, только небольшая их часть делала это на самом деле, поскольку мужчины выполняли «мужскую часть» домашних обязанностей (которая составляла лишь относительно небольшую часть общего объема работы), а женщины выполняли «женскую работу» (ту часть, которая была более значительной). Хочсчайлд приводит пример четы Холт, супруги сказали, что нашли способ поделить домашние обязанности поровну. Эван, продавец мебели, заботился о первом этаже дома (цокольный этаж с его мастерской). Его супруга, Нэнси, лицензированный социальный работник, работающий полный рабочий день, заботилась о верхней части дома. Забота о «биологической» части жизни семьи была разделена по тому же принципу: она заботилась о ребенке, а он заботился о собаке[219].

Пример Хочсчайлд и наш анализ данных предполагает, что чета Холт соответствует национальному паттерну. Мы изучили доли домашней работы, выполняемой супружескими парами, в «Панельном исследовании динамики дохода», и их отношение к их доле оплачиваемой работы[220]. В свободной форме мужья и жены давали ответ на вопрос: «Сколько примерно времени вы (ваш (-а) супруг (-а) проводите за домашней работой в среднем в неделю? Я имею в виду время, которое затрачивается на уборку, приготовление пищи и выполнение других работ по дому»? Вопрос намеренно исключал заботу о ребенке. Как показано на графике ниже (в правой части), когда на муже лежит 100 % работы, за которую платят деньги, мужья в среднем выполняют 10 % от общего объема домашней работы. По мере того как доля работы вне дома у мужа падает, растет и доля домашней работы, но не более чем на 37 %. Наличие детей различных возрастов вносит мало различий в разделение труда. Аналогичные результаты получаются при рассмотрении доли дохода мужчины в семейном бюджете и долей выполняемой им работы[221].

Другие источники приходят к аналогичным выводам. С использованием другого набора данных, полученных в результате проведения «Национального опроса семей и домохозяйств», социологи Норико Тсуйя, Ларри Бумпасс и Минья Ким Чу также обнаружили низкую эластичность (низкую чувствительность) отношения количества часов, проводимых мужьями за домашней работой, к количеству часов, проводимых их супругами на работе вне дома в США[222]. Также удивительно, что эта эластичность в США не больше, нежели в Японии и Корее, где роли женщин, как правило, значительно более традиционны и более четко определены. Однако мужья в Японии в среднем проводят за домашней работой только 2,5 часа в неделю, в то время как в Корее – 12,6 часа и 7,8 часа в Америке[223].

В дополнение к этому, выходя за пределы общего разделения домашней работы между мужьями и женами, работы, которые мужчины и женщины выполняют по дому, далеки от случайного распределения. Женщины 75 % времени заняты «традиционной работой женщин» (такой, как приготовление пищи, стирка и уборка по дому), а мужчины выполняют 70 % «мужской работы» (такой, как работа во дворе и ремонт автомобиля)[224].

Предыдущие главы показывают, как добавление понятия идентичности в экономическую науку обогащает текущую экономику организаций и образования, а в этой главе мы увидели, как наш метод обогащает экономику, касающуюся пола. В частности, нормы, связанные с половой принадлежностью, определяют некоторые работы как мужские и женские – как на рабочем месте, так и дома. Данные модели показывают нам, почему именно общественное движение и действия правительства, а не изменения на конкурентном рынке привели к эрозии дискриминации против женщин в США.

Глава 8. Бедность расовых и национальных меньшинств

Бедность меньшинств – это последний по порядку, но не по важности вид применения экономики идентичности, которые мы рассмотрим в данной книге. Неравенство между темнокожими и белыми составляет, как утверждают, наихудшую социальную проблему в США. Живучесть данной проблемы сложно объяснить текущими экономическими теориями. С помощью модели идентичности факты встают на свое место.

Мы задаем вопрос, почему, несмотря на движение за гражданские права и на различные действия правительства, так много афроамериканцев еще очень бедны.

С начала движения за гражданские права многие афроамериканцы значительно ушли вперед в экономическом отношении. Между 1959 и 2001 годами доля бедных среди чернокожего населения упала с 55 % до 23 %[225]. В 2001 году более половины афроамериканцев имели доходы более чем в два раза выше черты бедности. В результате этого сформировался растущий средний класс[226].

Однако эти достижения сопровождает сохраняющаяся «американская дилемма»[227]. Сегодня примерно две трети афроамериканских детей рождены матерями в неполной семье, из которых почти три пятых живут в бедности[228]. В настоящий момент почти одна треть от общего числа мужчин-афроамериканцев проведет некоторую часть своей жизни в тюрьме[229]. Примерно две трети чернокожих мужчин с законченным средним образованием или ниже не имеют работы на протяжении своего первого периода трудоспособности от 25 до 34 лет[230]. Они не принадлежат к рабочей силе, поскольку либо не имеют работы, либо находятся в тюрьме. Среди афроамериканцев в возрасте от 31 до 35 лет, бросивших среднюю школу, только 44 % в 2000 году либо учились в школе, либо работали[231].

Качественная теория в отношении расы и бедности должна объяснять как прочность этих видов неравенства, так и имеющиеся тренды.

Две школы экономистов из числа крупнейших в мире начали изучение расовой дискриминации в экономике. Мы уже видели версии этих теорий, которые применялись к вопросам пола. Первая теория принадлежит Гэри Беккеру и затрагивает вопросы, касающиеся дискриминации, основанной на предпочтениях. Согласно данной теории, белые работодатели могут проявлять неприязнь в отношении приема на работу чернокожих работников, а белым работникам может аналогичным образом не нравиться работать с чернокожими работниками. Независимо от того, кто выражает это негативное отношение, результаты будут одни и те же: чернокожие работники получат меньшую оплату и не будут работать на тех же должностях, что и белые.

Понятие статистической дискриминации, предложенное Кеннетом Эрроу, предполагает, что источник дискриминации лежит в другом месте, однако приводит к аналогичным результатам. В данной теории белые работодатели проводят дискриминацию чернокожих сотрудников не потому, что выражают собственное желание поддерживать физическую или социальную дистанцию, а потому что считают, что чернокожие в среднем имеют более низкий уровень навыков. Это может стать самосбывающимся пророчеством: отдельно взятые чернокожие работники не имеют стимулов приобретать более качественные навыки, поскольку о них будут судить как о людях, имеющих более низкий уровень навыков, нежели у белых, независимо от того, что они делают и какие у них навыки[232].

Поучительные ситуации показывают, что скрытая дискриминация все еще существует и, таким образом, может быть частью ответа на наш вопрос. Например, исследования показывают, что работодатели, банкиры и дилеры по продаже автомобилей обращаются с афроамериканцами иначе, нежели с белыми работниками. Марианна Бертран и Сендхил Муллаинатан направили фиктивные резюме в ответ на объявление о вакансии[233]. В ответ на резюме для «Грега» и «Эмили» (принятые имена в среде белых) пришло на 50 % больше приглашений на интервью, нежели в ответ на резюме с именами «Джамал» и «Лакиша» (популярные имена среди цветных и афроамериканцев). Алисия Муннелл и ее соавторы обнаружили, что стандартные обращения за кредитами афроамериканцев отклоняются банком в 28 % случаев, по сравнению с 20 % случаев обращений белых[234]. Иэн Айрес и Питер Сигелман направили чернокожих и белых мужчин, чтобы те получили данные по ценам на новые автомобили. По ответам дилеров на запрос афроамериканских мужчин цены оказались на 1000 долларов выше, нежели по ответам белым мужчинам[235].

В то время как дискриминация все еще существует, традиционные теории не могут помочь нам понять многие паттерны[236]. Многие афроамериканцы избирают направление действий, которое белые считают пагубным. Например:

• С точки зрения традиционной теории трудно объяснить количество случаев рождения детей вне брака, которое в 2,5 раза выше, нежели у белых людей[237].

• Традиционная теория могла бы объяснить высокую долю населения, пребывающего в тюрьме, если бы криминальная деятельность была лучшей карьерой для афроамериканцев, нежели любые виды законной деятельности. Однако статистика показывает, что преступления не окупают себя. Стивен Левитт и Сидхир Венкатеш изучали финансовые книги одной банды в Чикаго. Типичный «солдат» мог зарабатывать почти столько же, работая в McDonalds, но с гораздо меньшим риском[238].

• С точки зрения традиционной теории трудно объяснить также низкие уровни занятости среди мужчин-афроамериканцев. Другие группы меньшинств – к примеру, испаноговорящие граждане – имеют значительно более высокие уровни занятости, невзирая на препятствия (например, недостаточный уровень владения английским языком).

• Ставит в тупик следующий вопрос: если дискриминация не является причиной таких результатов, то почему же мы видим различия в доходах между афроамериканцами? В то время как доля афроамериканцев со средним доходом растет, также заметен рост в семьях с одним родителем, среди семей с мужчиной, находящимся в заключении, а также среди неработающих.

• Экономические теории также приводят в тупик при рассмотрении того факта, что уровень возврата на приобретенные навыки для черных, если таковой имеется, оказывается выше, нежели для белых[239].

Нам нужна более качественная теория, и для этого мы обращаемся к понятию идентичности. Исторически в отношении поведения чернокожих и белых в Америке существовали различные кодексы. Такой кодекс был особенно понятен в южных штатах и был формально отражен в законодательстве «Джим Кроу». Когда Роза Паркс отказалась уступить свое место в автобусе белому мужчине, она была арестована и оштрафована. Когда писатель Ричард Райт попытался обучиться выполнению квалифицированной работы оптометриста и шлифовщика линз, другие работники стали ему угрожать, и он был вынужден уйти с работы. Эмметт Тилл был линчеван. Многие из положений этого кодекса в настоящий момент незаконны, и большинство американцев считают в настоящий момент, что эти положения были неправильными. Однако, по словам Гленна Лоури, белые американцы все еще думают о чернокожих американцах как о «них», а не включают их в понятие «все мы»[240].

Общий опрос показывает, что большинство американцев проводит разделение между чернокожими и белыми. Исследователи, которые изучают интеграцию в местах жительства, обычно задают белым и афроамериканцам вопрос, хотели бы они переехать в район, в котором имеется другая пропорция белого и черного населения[241]. Большинство белых теперь говорят, что они переехали бы в районы с проживанием некоторого числа чернокожих семей, но не туда, где этих семей большинство. Многие рассматривают такие ответы как прогресс, поскольку теперь белые американцы принимают некоторое число чернокожих соседей. Однако, разумеется, существует только один вариант, который показал бы, что дискриминации не существует, ­ это 100 %. Эти мнения подпитывают разделение между «нами» и «ими». Эксперименты по формированию группы, которые мы обсуждали в главе 4, показывают, что очень легко найти экспериментальные причины для того, чтобы люди разделили себя на группы и обращались бы с другой группой по-другому. Они также показывают, как формируется негативное мнение по поводу представителей другой группы. Конечно же эти эксперименты бледнеют по сравнению с расовой динамикой в обществе США. Психологическое влияние реального мира на тех, с кем обращаются как с не принадлежащими группе, должно быть значительно более сильным. «Они» скорее склонны принимать мнение о себе в противоположность «нам» в доминантной группе. Такое отрицание, разумеется, имеет собственное подтверждение. На нашем языке, это приносит выгоды, связанные с полезностью идентичности. Мы рассматриваем здесь компромисс между такими выгодами и экономическими затратами.

Существует ли оппозиционная идентичность? Поп-культура полна проявлений оппозиции и различий, и ведутся дебаты по поводу музыки стиля рэп и того, какие послания она шлет афроамериканской молодежи. Проявления и последствия таких реакций на расизм занимают многих исследователей и писателей в области жизни афроамериканцев, как это видно в работах большого перечня авторов, включая Элию Андерсона, Джеймса Болдуина, Кеннета Кларка, У.И.Б. Дюбуа, Майкла Дайсона, Франклина Фрейзера, Ульфа Наннерса, Джона Огбу, Ли Рейнуотера и Уильяма Юлиуса Уилсона[242].

Возможность оппозиции касается не только афроамериканцев. Американская история – как она представляется в настоящий момент – была полна этнических конфликтов: черные против белых, аборигены и азиатские американцы против европейцев, испаноговорящие американцы против «гринго» и конечно же европейцы против других европейцев. Столетие назад различия между католиками и протестантами были столь же важны, как и различия между белыми и цветными. В начале XX столетия ирландцы с «занавесками из шнурков», которые старались вписаться в доминантную культуру, представляли контраст со своими собратьями-ирландцами, которые отвергали эту культуру[243]. Произведение Уильяма Уайта «Общество с уличного перекрестка» показывает, как такие проблемные отношения возникали ежеминутно между итальянцами из северной части Бостона в конце Великой депрессии[244].

В то же время такая оппозиционная идентичность не является прерогативой одной лишь Америки. Глава нашей книги, посвященная школьному образованию, описывает работу Пола Уиллиса о классовом антагонизме в английской школе между пристойными, покорными «ушастиками» и непокорными, мятежными «парнями», которые никогда не упускали шанса, чтобы нарушить ход занятий[245]. В области исследования колониализма работа Эдварда Сэда «Ориентализм» описывает, как происходит формирование западного стереотипа «восточного». Он усматривает наиболее крупный источник колониальной власти в идеале, которому могут соответствовать только колонизаторы[246]. Такой идеал создает проблему местной интеллектуальной и деловой элите. Они могут постараться либо «избегать», либо интегрироваться с доминантной группой, но они не могут быть полностью приняты. Они не в состоянии вписаться в идеал, к которому стремятся, они неадекватны этому идеалу в том, что касается их языка, культуры и образования. Психиатр Франц Фанон описывает, как это влияет на личность людей из колоний, которые стремятся к экономическому успеху, но при этом должны бороться, чтобы поддержать свое достоинство[247]. Такая амбивалентность – это общая тема в автобиографиях колониальных элит, а также успешных афроамериканцев.

Автобиография Джилл Нелсон, афроамериканского репортера, иллюстрирует, как трудно работать внутри доминантной культуры, не предавая себя. Следующая цитата описывает ее реакцию на интервью по поводу работы в Wasington Post «Я тоже играю в стандартную для негра игру в балансирование, когда речь заходит о контактах с белыми, что обычно включает «сглаживание острых углов моей личности», чтобы они не чувствовали испуга, при этом одновременно апеллируя к моей честности. Существует тонкая линия между тем, чтобы быть «скверной девочкой» и быть «паинькой». Отход от этой линии может означать беду. С одной стороны лежит работа и ненависть к самой себе. С другой – в равной степени сомнительная честь быть безработной, но честной»[248].

Эта дилемма открыто обсуждается. Рубрика «Когда стоит показать все как есть» в журнале NIAOnline публикует подсказки от известных чернокожих женщин-руководителей в отношении того, как вести себя «на рабочем месте там, где большинство сотрудников ­ белые мужчины», и уверяет своих читателей в том, что «вы не должны приносить в жертву свою идентичность чернокожей женщины на рабочем месте»[249].

Теперь мы строим теорию идентичности для дискриминации и бедности этнических меньшинств. Опять мы следуем процедуре, приведенной в главе 3. Мы начинаем со стандартной модели и добавляем наши три ингредиента идентичности: социальные категории, нормы и идеалы, а также выгоды и потери, связанные с полезностью. В данной модели мы обращаем особое внимание на то, как решение, принятое одним человеком, влияет на полезность других. Мы видим эффект обратной связи, который углубляет начальные факторы влияния со стороны дискриминации. Чем больше чернокожих, которые преодолели негативное влияние дискриминации и при этом не подвергают компромиссу свою честность, тем более комфортно будут чувствовать себя другие чернокожие при принятии того же решения. Однако если изначально достаточное количество чернокожих сталкиваются с неприятием, они не будут пытаться проявить честность и многие почувствуют себя более комфортно, если останутся аутсайдерами. Снова нужно сказать, что корневая причина этого феномена ­ неприятие чернокожих граждан доминантной группой. Социальная динамика внутри чернокожего сообщества при этом углубляет негативное влияние[250].

Процедура. Часть первая. Стандартная экономическая модель при этом аналогична базовой модели рынка труда в предыдущей главе. Теперь здесь рассматриваются чернокожие и белые работники (в противовес мужчинам и женщинам), и отдельные личности принимают решение относительно того, работать или не работать за конкретную зарплату.

Процедура. Часть вторая. Как и ранее, мы определяем социальные категории, нормы и идеалы, а также потери идентичности.

Социальные категории. Мы вводим две социальные категории – инсайдеров и аутсайдеров. Все белые работники, по определению, являются инсайдерами. Чернокожие работники могут выбирать, следует ли им интегрироваться и присоединиться к доминантному большинству в качестве инсайдеров. В качестве альтернативы они могут быть аутсайдерами, которые остаются в отрыве от остального сообщества и принимают идентичность, будучи в оппозиции к инсайдерам.

Нормы и идеалы. Для инсайдеров нормы диктуют, чтобы они работали на компании в данной экономике. В противоположность этому аутсайдеры («плохие девочки» в соответствии с терминологией Нелсон) считают, что они не должны быть столь сговорчивыми[251].

Чернокожие работники выбирают, таким образом, из трех возможностей: быть инсайдером, быть аутсайдером, который работает, либо быть аутсайдером, который не работает. Каждый из этих трех вариантов действий имеет свои соответствующие преимущества и недостатки – по мере того как они ассоциируются с различными уровнями оплаты и самоуважения. (На языке данной модели самоуважение, это полезность идентичности.)

Потери и выгоды в полезности идентичности. Потери и выгоды в полезности идентичности могут быть суммированы следующим образом:

И опять нет никакой неожиданности в том, что выводы, сделанные в соответствии с моделью, отвечают действительным паттернам. Стандартные экономические модели дискриминации черных, например те, которые основаны на «отвращении» белых менеджеров к найму на работу чернокожих работников, предсказывают, что конкуренция исключит дискриминацию. Хотя конкуренция, что очевидно, и привела к тому, что большее число чернокожих работников входят в число рабочей силы и работает, а также к тому, что зарплаты для некоторых чернокожих работников были подняты, мы также видим высокий уровень случаев, когда чернокожие бросают школу, высокий уровень преступности, а также высокий уровень наркоманов. С точки зрения инсайдера такое поведение является разрушительным для человека. И стандартная экономика, которая предполагает, что люди делают выбор, чтобы оптимизировать экономический результат, не может этого объяснить. Однако в модели идентичности ранний уход из школы имеет смысл. Это рационально, когда альтернатива (работа в мире белых, но невозможность признания в этом мире) представляет собой слишком большую потерю.

Результаты применения нашей модели повторяют выводы, сделанные Уильямом Джулиусом Уилсоном в его работе «Когда работа исчезает», которая изучает вопросы расовых и классовых различий и вопросы занятости в городах США с преимущественно афроамериканским населением. Модель предсказывает, что, по мере того как зарплаты падают, все большее число чернокожих работников предпочитает быть аутсайдерами. В конфликте между работой и достоинством достоинство побеждает, и все большее число людей выбирают идентичность аутсайдера. Кроме того, согласно нашей модели, если чернокожие, которые выбирают идентичности инсайдера, покидают определенное сообщество, все большая часть остающихся становятся аутсайдерами, и тогда еще больше инсайдеров покидают это место. Они считают, что оставаться – слишком некомфортно. Уилсон считает, что среди чернокожих низкие зарплаты и уход представителей среднего класса являются наиболее крупными причинами бедности и неправильного функционирования городских афроамериканских сообществ.

Чрезвычайно полезно иметь хорошую теорию диспропорций между чернокожим и белым населением. Даже если все еще остаются многие практические трудности в ее применении, данная теория дает понимание возможного результата. Она предполагает, например, что имеются по крайней мере три способа воспрепятствовать тому, чтобы чернокожие уходили с работы. Первый заключается в том, чтобы устранить различие между чернокожими и белыми в идеалах инсайдера. Белые в таком случае не будут более отвергать чернокожих граждан. В данном случае в нашей модели имеется только один результат. Все чернокожие попросту предпочтут быть инсайдерами, так что несоответствия, основанные на идентичности между чернокожими и белыми, исчезнут[253].

Второй способ заключается в том, чтобы изменить то, что означает быть чернокожим. Некоторые читатели уже подумали о том, что сама по себе оппозиционная идентичность не подразумевает саморазрушающего поведения. Скорее нормы, которые ассоциируются с такой идентичностью, могут быть саморазрушающими. Некоторые афроамериканские лидеры, которые видели эту проблему, связанную с нормами, пытались изменить их. Совершение реального поступка не обязательно означает уход из школы или отрицание «магистрального» направления норм поведения на работе. Многие известные чернокожие интеллектуалы, актеры и выдающиеся спортсмены обожествляют этот второй путь. На праздновании пятидесятой годовщины судебного разбирательства «Браун против департамента образования» Билл Косби произнес свою противоречивую речь, названную «фунтовое пирожное»: «Не {активисты в области гражданских прав} стали причиной того, что можно услышать «я терпеть не могу алгебры»... или «я терпеть не могу английского языка»[254]. Другие ­ как, например, Луис Франклин и программа для мусульман «Нации ислама» ­ призывают к различного рода изменениям. Исходя из опыта последних четырех сотен лет, они требуют отделить территорию для афроамериканцев[255]. Они противостоят интеграционалистам, но, так же как и Косби, желают подъема общества. Они хотят покончить с практикой самоподавления посредством изменения ценностей в сторону семьи, образования, уважения к женщинам и воздержания от наркотиков и алкоголя. Такая оппозиционная идентичность может потребовать упорной работы, продолжения учебы в школе, воздержания от наркотиков, а также того, чтобы заключать браки и оставаться в браке.

Третий способ заключается в том, чтобы ограничить эффект обратной связи. Если мы сможем разорвать цепь, при которой принятие идентичности аутсайдера приводит, в свою очередь, к его принятию другими, мы получим в итоге меньший уровень бедности среди чернокожих. Ниже мы обсудим, как публичная политика может изменить выбор идентичности посредством разрыва такой петли обратной связи.

Многие государственные политические меры были разработаны с тем, чтобы повысить занятость и уменьшить ущерб от дискриминации. В оценке таких программ экономисты обычно сосредотачивают внимание на обычных выигрышах и издержках – таких, как выигрыш, который выражается в большем числе учеников, закончивших школы, и в более высокой занятости населения. Наш анализ показывает, что влияние этих политических мер может зависеть от их способности влиять на выбор идентичности инсайдера или аутсайдера. Это иллюстрируют два примера – дискриминация в отношении зарплаты и программы тренингов для получения работы.

Экономика идентичности расширяет оценку экономистами дискриминации. Большинство экономических исследований сосредотачивают внимание на влиянии на тех, кто непосредственно вовлечен в определенную программу[256]. Такой фокус действий очень узок. Риторика и символизм дискриминации влияют на показатель социальной исключенное™ более широко. Например, программа California Proposition 209 – избирательная инициатива, которая прошла в 1997 году, – эффективно устранила дискриминацию в государственных университетах, а также в отношении занятости на государственных должностях и при заключении контрактов. Эти меры влияют не только на потенциальных кандидатов в колледжи и на выпускников средних учебных заведений. Меры и дебаты вокруг этих решений могут повлиять на общее восприятие меньшинств в плане того, имеется ли для них место в доминирующей культуре. В противоположность этому, но также с точки зрения более широкого взгляда на вещи, Гленн Лоури возражал в том духе, что программы против дискриминации порождают подсознательное восприятие чернокожих как жертв и таким образом, в нашей терминологии, поощряют идентичность аутсайдера[257].

Экономика идентичности поясняет, почему программы занятости, идентичные в отношении экономического содержания, но отличающиеся по структуре, могут порождать различные результаты. Рассмотрите результаты двух государственных программ правительства США, Job Corps и Jobstart. Первая программа реализуется по месту жительства и «предоставляет юношам и девушкам из группы риска возможность приобретения практического опыта и занятий в классе, а также возможность получения специальности непосредственно на рабочем месте, чтобы подготовить их к стабильной и долговременной высокооплачиваемой работе»[258]. Данная программа достигла успеха в отношении повышения заработков у молодежи; однако поскольку она проводится по месту жительства, то является дорогостоящей. Чтобы сэкономить средства, департамент труда США запустил программу Jobstart, которая во всех отношениях была идентична Job Corps, но проводилась не по месту жительства. Однако данная программа оказалась не столь успешной.

Наша модель может объяснить эту разницу. Обучение в рамках программ по приобретению специальности по месту жительства не только дает практические навыки, которые ценятся на рынке труда; оно также меняет социальную ориентацию участников. Если рассматривать это в аспекте нашей модели, то программы по месту жительства имеют то преимущество, что они превращают аутсайдеров в инсайдеров. Нерезидентные программы, которые гораздо меньше вмешиваются в жизнь учащихся, соответственно оказывают меньший эффект[259]. Эта интерпретация соответствует тому аргументу, что резидентные программы обучают социальным навыкам и новым жизненным привычкам, поскольку эти виды поведения также являются маркерами идентичности инсайдера[260]. Она также соответствует заключениям, сделанным в главе, посвященной школе, где мы увидели, что некоторые школы, даже расположенные в наиболее неблагополучных районах, достигают значительного успеха, если они изолируют своих учеников от пагубного влияния и настойчиво работают над тем, чтобы изменить идентичность своих учащихся.

Идя далее конкретных программ, экономика идентичности может дать нам общее понимание социальных и экономических проблем нации. Проблемы, которые решает нация, и проблемы, которые она все еще не может решить, зависят от нашего понимания и от нашего желания их разрешить. Как мы отмечаем в главе, посвященной школам, мы видим потребность в значительно более глубоком понимании и желании Соединенных Штатов преодолеть посредственность нашей системы образования. Ресурсы и новый экономический подход также нужны и для устранения сохраняющегося социального расслоения.

Барак Обама был ярым сторонником идеи, что как белые, так и чернокожие нуждаются в более глубоком понимании расовых проблем. Его речь «Более совершенный союз» была ответом тем, кто подвергал сомнению его суждение по поводу выбора Иеремии Райта в качестве своего пастора. Райт был скандально известен своими проповедями (например, той, которую он произнес непосредственно после праймериз, в том духе, что «цыплята американцев возвращаются домой на насест»). Обама дистанцировал себя от Райта, но, вместо того чтобы отречься от него полностью, он объяснил причины, по которым его проповеди вызвали негодование со стороны темнокожих американцев, а также реакцию со стороны белых.

Мы рассматриваем такие несопоставимые мнения по поводу расовых вопросов и их последствий как приводящие к «патовой ситуации» – термин, который как раз и использовал Обама, – при которой проблемы низшего класса афроамериканцев – равно как и проблемы всех бедных, независимо от расы, были оставлены без внимания. Вместо того чтобы принять эти проблемы как «наши» и работать над их разрешением, люди на обеих сторонах расового разделения стали настолько раздражены, что выделение ресурсов, необходимых для преодоления расовых различий, теперь политически невозможно рассматривать. Если использовать фразу Дэвида Эллвуда, мы оказываем «мало поддержки»[262].

Наш подход к данной проблеме отражает основное мнение в социальных науках. Как мы видели, имеется по крайней мере один политик, который понимает и поясняет проблему аналогичным образом. Наш метод, процедура из главы 3, сводит понятия идентичности, негодования и его последствий в стандартную экономическую схему. Заполнение этого пробела в экономике, связанного с расовой дискриминацией, – это только небольшой шаг в решении проблемы неравенства между чернокожими и белыми людьми. Однако возможно, что идеи действительно имеют последствия. Новая экономическая наука может попросту привести к открытию новых направлений в распределении скудных ресурсов и позволит использовать их наилучшим образом.