Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны

Глава 9. Экономика идентичности и экономическая методология

В нашей книге мы модифицируем и расширяем экономический анализ за счет включения понятия идентичности. Символическая фигура «человек экономический», населявшая экономические модели с начала прошлого века, касалась только экономических товаров и услуг. Затем Гэри Беккер (и его последователи) добавили в функцию полезности все виды предпочтений. После этого были добавлены психологические отклонения от «рациональности» – в особенности когнитивные предубеждения. Экономика идентичности – это следующий шаг в данной эволюции.

Если идентичность является таким сильным понятием, то почему нам потребовалось так много времени, чтобы прийти к ней? Почему это понятие не было частью экономической науки прежде? Эта глава предлагает некоторые возможные ответы. Таким образом, мы размышляем над собственной теорией. В соответствии со стандартами профессии экономиста, какими качествами должна обладать хорошая теория? Каковы правильные процедуры по использованию фактического материала?

Экономисты достигли исключительного согласия в отношении того, как проводить исследования. Хороший пример, в котором можно увидеть доктрину, – это эссе Милтона Фридмана «Методология позитивной экономики»[263]. Конечно же не каждый экономист согласился бы со всеми положениями этого эссе. Однако по крайней мере в широкой своей интерпретации Фридман зафиксировал основы того, как, по мнению экономистов, мы должны продвигаться вперед: мы сначала выбираем модель или теорию. Затем мы тестируем модель, сопоставляя ее с наблюдениями, и отвергаем ее, если она не соответствует наблюдениям. Должно иметь место также возвратно-поступательное движение от наблюдений к модели и обратно, поскольку они дополняют друг друга.

Хорошая теория должна прежде всего соответствовать критерию эффективности: Фридман говорит нам о том, что «нужно объяснять большое с помощью малого»[264]. Согласно этому критерию, по нашему мнению, экономика идентичности является очень «экономичной». Применение нашей простой процедуры показало, что мы можем объяснить большое число феноменов – включая природу афроамериканской бедности, причины того, почему ученики уходят из школы, роль женского движения и механизм работы организаций. Это, по всей видимости, и есть объяснение большого с помощью малого.

Даже при этом многие сказали бы, что наша модель не является экономической. Экономисты могут привести примеры старых теорий и понятий; в соответствии со стандартной практикой экономист должен давать жизнь другой теории, отвергая старую теорию. Теория должна также генерировать «фальсифицируемые гипотезы». Однако из-за трудности отклонения теорий, феномена, который мы рассмотрим ниже, этот критерий дает в настоящий момент «зеленый свет» признанным теориям и рассматривает почти все экономические теории как нефальсифицируемые.

Фридман и большинство современных экономистов считают, что статистические тесты представляются подходящим способом тестирования моделей. Однако Фридман в своей работе от 1953 года вряд ли мог предполагать, что статистика окажется не столь сильной в вопросе отклонения экономических гипотез. Есть несколько причин этому. Во-первых, это наступление современной экономической теории. В те времена, когда Фридман писал свое эссе, экономическая модель обычно предполагала идеальную конкуренцию. Неопределенность могли упоминать, но это была необычная характеристика. Можно было бы сравнительно легко отвергнуть такую узкую теорию по причинам статистического характера. Однако в настоящий момент с приходом теории игр признанная экономическая наука включает все виды асимметричной информации, а с применением экономики поведения она может даже включать мотивации психологического характера, такие как отвращение к потерям и предубежденности. С такой экспансией экономической теории огромное число возможностей рассматриваются по прецеденту как более эффективные, нежели экономика идентичности; и они должны исчерпать себя до того, как экономист должен, согласно нормам, принятым в своей профессии, приступить к исследованию моделей, где новые факторы играют свою роль.

Такое расширение экономической теории привело экономическую науку в состояние, значительно более близкое к реальности. Однако оно является «ночным кошмаром» для экономиста, мыслящего в рамках логического позитивизма. Если ему в достаточной степени повезет и он сможет отвергнуть одну модель, то всегда найдется другая модель, которая займет место прежней. И это только начало проблем. Любое статистическое тестирование теории требует указания переменных с такой степенью точности, которая будет значительно выше, нежели та, что может быть предложена теорией. У экономиста почти всегда есть широкий выбор независимых переменных (тех, которые находятся в левой части уравнений регрессии), зависимых переменных (в правой части уравнений) и многих других различных аспектов функционального характера. Если оценка проводится по временной шкале, экономист должен в дополнение к этому оценить опережающие и запаздывающие параметры. Он должен выбрать временной период для своих оценок (даты начала и окончания), а также периодичность данных (должны ли данные собираться с интервалом в недели, месяцы, годы либо с другим интервалом). Если его оценка касается населения, то нужно решить, какие слои населения включать в рассмотрение, а какие – нет. (Например, нужно ли включать только мужчин, только женщин или обе категории.) Таким образом, даже при тестировании достаточно хорошо определенной экономической модели у экономиста есть много вариантов способов тестирования[265]. Поскольку каждое из этих решений можно принять независимо, то даже самый простой и ясный тест имеет буквально миллионы возможных спецификаций. Все это говорит о том, что трудно придерживаться принципа научного исследования, который гласит, что если теория не отвергнута, то она должна быть принята. Становится трудным фальсифицировать теорию. Редко можно найти модель (независимо от степени ее глупости), миллионы аспектов которой могут быть единодушно отвергнуты.

Статистические проверки в большинстве эмпирических работ незначительно влияют на результат, так что мы должны искать альтернативные методы. Большая часть научных исследований проводится посредством очень внимательного наблюдения малых явлений. Этот альтернативный метод позволяет достичь успеха во многих областях, поскольку ключом к совокупному результату часто бывают микроскопические явления. Наиболее драматический пример сходства между малым и великим – это сама структура жизни. Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон справедливо предположили, что если они смогут описать кристаллическую структуру одной молекулы ДНК, то они смогут расшифровать код жизни[266]. Дуальность отношений между структурой молекулы ДНК и способом, посредством которого рождаются и репродуцируются организмы, – это одно из наиболее красивых открытий в науке.

Каковы следствия такого подхода в экономической науке? Стандартная экономическая методология с ее сосредоточенностью на статистическом анализе популяций исходила бы из того, что интенсивное изучение одной-единственной молекулы было бы «почти бесполезным» исследованием. Такие наблюдения «анекдотичны». В случае с ДНК оказалось, что справедливо совершенно противоположное. Один кролик выглядит точно так же, как и другой, по причине общности их ДНК, а отличия между кроликами имеют место благодаря отличиям в ДНК. Коды стоит изучать, потому что до тех пор, пока они одни и те же, они приводят к дубликации; однако раз уж они отличаются, это приведет к отличиям. Этнографы, работы которых мы изучаем, ставят перед собой цель раскрыть социальные коды экономических подразделений – таких, как фирмы, школы и домашние хозяйства. Имеет смысл изучать их социальные коды по той же причине, по какой имеет смысл изучать ДНК кроликов, – чтобы понять как сходства, так и различия между ними.

Внутренняя логика этих этнографических изысканий предоставляет критерий собственной валидности, хотя и отличающийся от статистической проверки. Милтон Фридман и другие предупреждали, что мы должны быть осторожными, делая выводы на основании того, что говорят люди: они могут не понимать своих собственных мотивов, они могут служить своим собственным интересам. Однако самые лучшие этнографические работы дают возможность это проверить. На основании множества мельчайших подробностей, которые они записывают, и благодаря вниманию, которое они уделяют подтекстам того, что произносят люди, ученые конструируют последовательную картину поведения людей. Действительно, самые лучшие этнографические работы не просто записывают то, что говорят люди; они декодируют то, что те говорят и делают.

Имеется другая, возможно даже более непосредственная причина изучения небольших явлений. В большинстве экономических проблем причинная связь может реализовываться двумя различными способами. Например, изменения в цене могут происходить или из-за изменения в спросе, или из-за изменения в предложении. Один из популярных подходов к определению причины заключается в поиске событий – «естественных экспериментов», в которых что-либо вне системы вызывает только изменение предложения либо только изменение спроса. Наш любимый пример – это кубинский «лодочный мост», который привел к огромному притоку в США кубинских иммигрантов в 1980 году. Решение Фиделя Кастро – позволить большому количеству кубинцев покинуть страну – ничего общего не имело с условиями рынка труда в США. Иммигранты наводнили Южную Флориду, значительно увеличив предложение низкоквалифицированной рабочей силы на местном рынке труда. Специалист по экономике труда Дэвид Кард использовал эту прекрасную возможность, чтобы изучить влияние притока рабочей силы на уровень зарплат и безработицы[267].

Несмотря на изобретательность экономической науки в поиске таких ситуаций и в периодической разработке самих экспериментов, даже лучшие из этих исследований оставляют неразрешенные вопросы. Исследования, которые успешно определяют причинную связь, разумеется, полезны. Однако они могут лишь намекнуть на то, что мы действительно желаем знать. Например, мы видели ранее, как Кивкин, Ханусек и Кейн показали, опираясь на специальный набор данных, что учителя влияют на результаты академических занятий учеников. Будучи важным по своей природе, данное открытие поднимает другой вопрос: как и почему учителя оказывают влияние? Этот вопрос значительно труднее исследовать с помощью статистических методов. Что же такое делают хорошие учителя в отношении общей стратегии действий, планирования и своих повседневных обязанностей, что приводит к успеху?

Чтобы ответить на такие вопросы, нам нужно собрать информацию, которая может быть получена лишь путем тщательных и внимательных наблюдений. Такие исследования, как «Мир, который мы создали в Hamilton High», «Средняя школа типа Shopping Mall» и «От обучения до труда», приоткрывают нам окна в жизнь учеников. Часть работы Коулмана «Взрослое общество» и исследование Бишопом оскорбительного поведения в школе, которые мы находим особенно полезными, были описательными работами, а не статистическими проверками.

Лабораторные эксперименты – это еще один способ рассмотреть события малого масштаба. Статистические проверки с использованием данных по популяции малоэффективны, а масштабную работу в полевых условиях может оказаться трудно осуществить. Однако заменой этому могут оказаться хорошо разработанные эксперименты. Точно так же, как эти эксперименты могут протестировать отвращение к риску, существующие предубеждения и стратегические игры, они могут протестировать и экономику идентичности. И на самом деле, как мы уже обсуждали выше, некоторые экспериментальные работы уже продемонстрировали, что идентичность и нормы оказывают влияние на экономические результаты.

Идя далее эмпирических тестов, большинство экономистов убеждены, что хорошая модель приводит к поразительным заключениям. Один наш друг сказал, что должно быть «джентльменское расстояние» между допущениями и заключениями – в противном случае теория может оказаться пустой. Следовательно, непосредственное выведение наших заключений из наших предположений – это ошибка. Мы при этом подобны тому мудрецу, который объяснял движение, говоря, что оно происходит благодаря принципам перемещения.

Мы соглашаемся с тем, что выводы не должны быть очевидными. Однако может существовать более чем один способ прийти к неочевидным выводам. Допущения сами по себе могут быть новыми и могут дать дорогу новым знаниям. Примите два утверждения, изложенные в нашей книге:

Ни одно из этих утверждений не вытекает из стандартной теории. Что является новым в каждом из данных утверждений, так это допущения. Мы знаем, что между допущением и результатом – малое расстояние.

Действительно, в том, что касается большой части научных исследований, ключевым моментом являются сдвиги в допущениях. После того как этот сдвиг произошел, результаты очевидны. Здесь снова нужно упомянуть работу Крика и Уотсона. После того как они охарактеризовали ДНК как двойную спираль, основу генетического кода даже не нужно было утверждать. Как они писали: «От нашего внимания не ускользнуло, что специфический парный характер ДНК, который мы постулировали, сразу же предполагает возможный механизм копирования генетического материала»[268].

Глава 10. Заключение. Пять направлений, в которых идентичность изменяет экономику

Мы использовали экономику идентичности для того, чтобы исследовать работу, школу и дом. Мы рассуждали о том, почему экономисты прежде не рассматривали понятие идентичности. Теперь мы заглянем вперед и обсудим пять различных причин, иллюстрируя их примерами, почему идентичность обогащает экономический анализ.

Идентичность непосредственно влияет на индивидуальное поведение. Это влияние наиболее очевидно в том, что не приносит экономической выгоды, – зачастую в действиях, которые сопряжены с затратами, некомфортны и даже могут принести ущерб. Экономика идентичности позволяет экономистам получить простое представление о том, что можно снабдить ярлыком в буквальном смысле деструктивного поведения и действий, которые не имеют экономического смысла.

Боди-арт и «Плохой выбор». Один из наиболее очевидных примеров показывает, как люди изменяют свое тело, чтобы соответствовать идеалу. Выставка Американского музея естественной истории озаглавлена «Боди-арт: маркеры идентичности». На выставке было представлено то, как в прошлые времена люди связывали мягкие кости черепа детей и их ноги, как они стягивали их шеи кольцами, как они удаляли ребра, чтобы сделать более тонкой талию, и как они придавали форму голове даже в Европе XIX века[269].

Как писал Джерри Макки, в начале XIX века в Китае приблизительно от 50 до 80 % родителей туго бинтовали ноги своим дочерям. Они делали это в основном потому, что существовало требование женитьбы «в своем кругу». Но они делали это также и для того, чтобы их дочь могла соответствовать идеалу женщины. Бинтование ног рассматривалось как знак скромности, что делало женщину более хрупкой и сексуально более привлекательной[270].

Боди-арт жив, он процветает и в современном мире, хотя и в связи с другими идеалами. Косметическая хирургия в США – это бизнес, оборот которого составляет 13 млрд долларов[271]. Однако это лишь одна из практик, связанных с изменением тела, наряду с такими, как татуировки, пирсинг (например, ушей, носа и пупка), бодибилдинг, использование стероидов, обрезание и диеты.

Экономика идентичности не только помогает нам понять эти обычаи. Она помогает нам объяснить «плохие варианты выбора» в более широком контексте. Учителя школы, работу которых изучал Пол Уиллис, думали, что «парни» сделали неправильный выбор. Однако сами парни думали, что их шуточки имели смысл. Люди думают, что неправильный выбор делают другие, у которых иные идеалы. Таков же, разумеется, и взгляд на боди-арт с точки зрения сегодняшнего дня: мы удивляемся, что подвигло этих «древних» уродовать себя.

Благотворительные вклады и пожертвования выпускников. Благотворительность – это совсем другой пример идентичности и норм, которые направляют действия отдельного человека[272]. Американцы очень много жертвуют на благотворительность. Общий объем пожертвований в 2008 году превышал 300 млрд долларов[273]. Экономика идентичности может помочь нам понять как размах, так и направленность этих пожертвований. Например, одни только пожертвования образовательным учреждениям составили 41 млрд долларов[274]. В нашем, порой поистине сумасшедшем мире стандартной экономической теории департамент развития Университета Северной Каролины обнаружил, что более выгодно приглашать к пожертвованиям выпускников Duke, нежели UNC. Почему? Потому что, согласно стандартной модели, люди направили бы свои доллары туда, где дополнительный доллар мог бы сослужить большую службу, а это может быть университет с более низким уровнем пожертвований. Экономика идентичности, в противоположность этому, точно предсказала бы, за редким исключением, что выпускники колледжей США выделяли бы деньги своим альма-матер. Бравурные песни, футбольные игры и другие ритуалы колледжа закрепляют эту ассоциацию выпускников со своим учебным заведением, чему дополнительно способствует департамент развития. Песня «Славные годы в колледже» шлет выпускникам Йельского университета свой посыл: «За Господа, за страну и за Йельский университет»[275].

Действия людей зачастую влияют на состояние и благосостояние окружающих. Экономисты и политики уделяют большое внимание тому, что мы называем воздействие па других, или внешние факторы. Давайте вернемся к примеру фабрики, образующей слишком много выбросов. Ее собственники не страдают от затрат и ущерба, испытываемого теми, кто живет с подветренной стороны, поэтому существует несогласованность между частными и публичными потерями. Политические меры – наподобие введения налогов на загрязнение окружающей среды – могут скорректировать данное несоответствие. По аналогичным причинам мы должны уделить внимание проблеме воздействия на других, которое напрямую связано с полезностью идентичности. Воздействия на других могут быть как позитивными, так и негативными. Женщины, которые работали на шахте Eveleth Mines, подвергались негативному обращению со стороны раздраженных работников-мужчин. Однако, как мы видим в экспериментах, проведенных на производстве, идентификация внутри группы может также привести и к сотрудничеству.

Оскорбления, преступления на почве ненависти и насилие. Со времен Гэри Беккера экономисты применяли теорию полезности к таким явлениям, как преступление и наказание. Экономика идентичности значительно расширяет данную теорию, она рассматривает влияние таких понятий, как оскорбления и нанесение физического ущерба. Кажущиеся или реальные оскорбления могут стать источником серьезного насилия, а также эскалации этнической и расовой борьбы. Давайте снова рассмотрим пример. Мужчины в XIX веке в США считали, что оскорбления должны приводить к дуэли. Ричард Нисбетт и Дов Коэн из Университета Мичигана раскрывают подробности рудиментов такой практики в своей работе «Культура чести: Психология насилия на Юге»[276]. В эксперименте юношей просили пройти в офис, находящийся в конце узкого коридора. В коридоре сообщник исследователей толкал юношу. Вместо того чтобы извиниться, он называл ученика бранным словом. Экспериментаторы измеряли реакцию юношей. Учащиеся из Южных штатов более часто и более резко реагировали на такое поведение, нежели ученики с Севера. Кроме того, при выполнении вербальных тестов они завершали неполные слова таким образом, что получались более агрессивные слова (например g-un – оружие вместо f-un – забава). Результат анализа крови показал, что у южан был и более высокий уровень гидрокортизона. Оскорбленные южане показали, что оскорбление повлияло на их собственный имидж: по результатам специального опросника было выявлено, что они чаще опасались, что экспериментатор был невысокого мнения по поводу их мужественности.

Такие реакции на оскорбление, а также преступления, основанные на ненависти, полностью вписываются в нашу схему, и таким образом экономика идентичности дает нам мощный инструмент для исследования преступности, насилия и политики борьбы с ними. Многие разновидности государственной политики влияют на возникновение таких проявлений и на затраты, сопряженные с наказанием за них. Запреты на дуэли, которые сначала были приняты на Севере, а позже и на Юге, действительно положили конец этой практике. Законы против суда Линча увеличили наказание за поддержание границ между черными и белыми[277]. Законодательство в отношении преступности, связанной с ненавистью, служит аналогичной цели[278].

«Зайцы». Внутригрупповые нормы, с другой стороны, могут разрешить одну из наиболее крупных проблем в экономике: проблему «зайца». Государственную собственность – такую, как национальные парки, национальная безопасность и государственное образование, достаточно дорого создать. Экономическая теория говорит нам, что люди попытаются «проехать зайцем» – предоставить другим сделать работу и понести расходы. Однако, разумеется, многие государственные блага предоставляются бесплатно. Люди голосуют за налоги, чтобы дети других людей получали образование и чтобы поддерживались в порядке национальные парки, которые они никогда не посетят. Экономика идентичности дает нам структуру, которая позволит изучить, почему и когда они это делают. Элинор Остром полагает, что решить проблему «зайца» можно в сообществах, в которых люди верят в нормы сотрудничества[279]. В экспериментах, связанных с государственной собственностью, как мы обсуждали, люди в большей степени сотрудничают с членами своей собственной группы. Также и эмпирические исследования в США показывают, что люди в этнически более однородных сообществах делают больший вклад в образование и в другие местные государственные услуги, нежели те, кто живет в более разнородном сообществе[280].

В нашей книге мы очень часто рассматривали социальные категории, нормы и идеалы, относящиеся к ситуации, как данность. Однако многие люди и организации манипулируют категориями, нормами и идеалами к своей собственной выгоде[281]. В наших моделях компании и школы, которые тратят деньги на то, чтобы превратить аутсайдеров в инсайдеров, делают именно это.

Реклама. Реклама – это наиболее очевидный пример такой манипуляции. Ее цель, разумеется, состоит в том, чтобы побудить людей покупать больше рекламируемого продукта. Рекламисты не только обращаются к существующим нормам; помимо этого они стремятся создать новые идеалы. Исследователи в области маркетинга и другие специалисты, не относящиеся к сфере экономической науки, давно поняли это[282]. И прежде всего в этой связи нужно рассматривать идеалы и нормы, связанные с полом (как, например, в рекламной кампании Virginia Slims, которую мы обсуждали в главе З)[283]. Такие рекламные кампании не вписываются в стандартное понимание экономистами рекламы, согласно их стандартному взгляду реклама просто информирует потребителей о существовании продукта или о его атрибутах, либо сигнализирует о качестве продукта[284]. Как видно из примера Virginia Slims, цель рекламы зачастую заключается в том, чтобы заставить людей желать продукта и, таким образом, соответствовать идеалу.

Политика. Политика тоже часто является «полем битвы за идентичность»[285]. Вместо того чтобы принимать предпочтения избирателей как данность, политические лидеры и активисты зачастую пытаются изменить идентичность или нормы[286]. Некоторые из наиболее драматических примеров изменения политического режима включают изменения в нормах касательно того, кто является инсайдером, а кто – аутсайдером. Лидеры фашистов и популистов продвигают идеи расового и этнического разделения[287]. Символические акты и трансформированные идентичности приводят к революциям. «Соляной поход» Махатмы Ганди привел к тому, что разгорелась борьба за независимость и новую национальную идентичность. Французская революция превратила людей в «граждан». Российская революция превратила их в « товарищей».

Идентичность не является фактором воздействия только в случае революций и крупномасштабных смен политического режима. Она также играет определенную роль и в случае демократических выборов. В стандартной модели рационального действующего лица в электоральной политике люди голосуют за партию или деятеля, чья политика наилучшим образом способствует их экономическим интересам. В расширенной модели, включающей экономику идентичности, избиратель обладал бы не только экономическими интересами, но и идентичностью и нормами, а также идеалами, а включение их в модель привело бы к совершенно другим прогнозам. На практике значительная часть политических воздействий включает такие, как целование ребенка на публике, парады с флагами, а также демонстрации позиции по социальным вопросам. Кандидаты, которые обращаются к идеалам избирателей и к их нормам, могут быть избраны, даже если их политика противоречит экономическим интересам избирателей. Эта проблема становится еще более острой, когда маркетинг (как в примере с рекламой) может поставить кандидатов в более близкое положение к идеалам избирателей либо может изменить их нормы.

Люди часто принимают решения, которые затем неотступно преследуют их. Мы переедаем, мы курим, мы транжирим и мы сожалеем обо всем этом[288]. Экономика идентичности позволяет рассмотреть такую «нестабильность времени». Люди имеют различные личности в различные периоды своей жизни[289]. Новая личность может сожалеть о решениях, которые были приняты старой личностью. Предпочтения новой личности происходят от новых идентичностей и связанных с ними норм и идеалов. Иногда эти переходы ожидаемы, и люди соответственным образом планируют свою жизнь. Однако зачастую люди не готовы к изменениям в себе. Нормы и идеалы могут конфликтовать друг с другом, и мы сожалеем о том, что сделали в прошлом. Некоторые примеры, классифицированные по частотности их возникновения, дают нам оценку размаха таких изменений идентичности на протяжении жизни.

Экономика часто называется наукой о выборе. Предыдущие два раздела обсуждают влияние идентичности на выбор направления действий. Однако, как мы обсуждали ранее, и сама по себе идентичность может быть выбором. До некоторой степени люди могут выбирать, кем они хотят быть. Здесь мы кратко представляем три примера выбора идентичности, каждый из которых оказывает большое влияние на нашу экономику.

Домохозяйки и материнство. Прозрачным примером является выбор, перед которым стоит женщина, принадлежащая к среднему классу, – выбор между карьерой и тем, чтобы стать матерью, которая останется дома. В прошлом нормы не давали такого выбора женщинам, закончившим колледж. В 1963 году книга Бетти Фридан «Феминистическая мистика» рисовала идеал домашней хозяйки, живущей за городом: «Она целует своего мужа перед выходом, отвозит в школу полный автомобиль детей и с улыбкой продолжает натирать новым полотером пол, на котором и так нет ни одного пятнышка»[291]. Трансформация роли женщины с тех пор может быть даже зафиксирована статистикой, как это подчеркивается Клаудией Голдин. В 1970-х годах редко кто из молодых женщин мог ожидать, что их возьмут на работу в возрасте 35 лет. Сейчас почти все из них работают. Почти все женщины, которые закончили колледж, обычно брали фамилии своих мужей. Теперь, хотя и меньшинство но все же значительное число женщин оставляют девичьи фамилии. Доля работающих женщин, имевших мужей с большим доходом, была очень маленькой. Теперь связь между доходом мужа и тем, работает жена или нет, практически отстутствует. Когда зарплаты упали, женщины ушли с работы. Теперь гораздо более вероятно, что женщина будет продолжать работать. Голдин признается: «Они добавили «идентичность» к своему решению, работать или нет»[292].

Выбор школы. Мы уже обсуждали образование в средней школе и выбор, побуждающий к учебе и окончанию школы. Но имеется еще один фундаментальный выбор: в какую школу поступить. Родители зачастую выбирают школы за своих детей. Чуть более 10 % американских учащихся в настоящий момент посещают частные школы[293]. По предварительным статистическим прогнозам возможно, что роль частных школ возрастет. За время школьного обучения значительно большая доля учеников (до настоящего момента никто не подсчитал, насколько она велика) проведет некоторое время в частной школе. Эти говорит о значительной степени отрицания государственной школы, поскольку финансовые жертвы даже за один год обучения в частной школе являются большими: медианное значение оплаты обучения в частной школе равно 5 % медианного дохода семьи. Изучение состава учащихся частных школ показывает, что основная часть таких школ относится к тому или иному вероисповеданию. Приблизительно 45 % учащихся частных школ посещают католические школы, 38 % посещают иные религиозные школы, а 17 % учатся в независимых школах[294]. Выбор между государственными и частными школами, религиозными и нерелигиозными школами – это один из видов выбора, который стоит перед школьниками и родителями. А выбор школы, наряду с процессом становления школ, работающих по лицензиям, и разработкой ваучеров на обучение, является одной из основных тем в ходе споров о школьной политике. Много споров вокруг качества образования. Однако, как мы говорили в главе об образовании, экономика идентичности предполагает, что идентичность и качество связаны между собой.

Иммиграция. Перед иммигрантами зачастую стоит непростой выбор: в какой степени они должны интегрироваться в своей новой стране и должны ли они менять гражданство. Независимо от того, какой выбор они сделают, существуют экономические издержки и неодобрение со стороны тех, кто принял противоположное решение. Давайте рассмотрим один случай. Ричард Родригес, американец мексиканского происхождения, который предпочел научиться бегло говорить по-английски вместо того, чтобы говорить на родном испанском, описывает реакции родственников и других членов его этнического сообщества. Поездка в магазин со своей матерью запомнилась ему надолго: «Почо! (американизированный мексиканец. – Перев.) – пробормотала женщина в мексиканском магазине, покачав головой. Я посмотрел на прилавок, где зеленый и красный перец горел как гирлянда на рождественской елке, и увидел недовольное лицо незнакомой женщины. Моя мать смеялась, стоя за мной. (Она-то знала, что ее дети не желают говорить на испанском языке после того, как стали ходить в школу.) Смех моей матери заставил меня предположить, что женщина на самом деле не сердилась. Однако, посмотрев на нее внимательно, я так и не смог увидеть и следа улыбки на ее лице»[295].

Текущие политические дебаты по поводу иммиграции и языка касаются конфликта норм и идеалов. Повторимся, что новое знание помогает нам понять эти споры и влияние политики.

Эта книга является своеобразным введением в экономику идентичности. Наша цель заключалась в том, чтобы представить идентичность в наиболее простом виде. После того как мы представили разработанную нами процедуру в главе 3, мы, рассматривая пример за примером, показали, как экономика идентичности и наша модель работают на практике.

Мы с оптимизмом относимся к будущему экономики идентичности по нескольким причинам. Типичный учебник открывает новый мир. Первоклассник, который только учится читать, стоит на пороге огромной библиотеки, книги из которой предстоит прочитать и постараться понять. И наше пособие по экономике идентичности открывает мир, который требует дальнейшего изучения. Изложенная здесь информация подтверждается нашим собственным опытом. Когда мы начали заниматься экономикой идентичности 14 лет назад, у нас не было даже начатков структуры. Мы не могли, например, системно описать наблюдение за каруселью Ирвина Хоффмана или результаты опроса Джеймса Колмана во «Во взрослом обществе», который задавал ученикам вопрос: «Кем бы вы хотели стать: учеником-отличником, спортивной звездой или самым популярным человеком?»[296] Колман искал примеры самопрезентации и хотел выяснить, что является идеалом для ученика. Теперь наша структура позволяет нам видеть общий принцип, который скрепляет все, – идентичность. Эта книга представляет вам результаты.

Спустя примерно десять лет после того, как мы опубликовали нашу первую статью по теме «Экономика и идентичность», наши коллеги-экономисты признали экономику идентичности и стали рассматривать ее с такой точки зрения, о которой мы никогда не подозревали. Они применили наши понятия к экспериментам и дали теоретические объяснения их возникновению. Кроме того, они даже провели некоторый статистический анализ. Некоторые из этих работ описаны в данной книге.

У нас есть все основания полагать, что это лишь начало. В нашу схему вписываются многие стандартные психологические и социологические понятия со значительным обобщением и общей темой: самоимидж, самореализация, ситуация, внутригрупповая идентификация в сравнении с внегрупповой идентификаций, «я» по отношению к другим, социальная структура, власть и индивидуальные различия людей. В каждом из приведенных выше пяти направлений назревают несколько вопросов экономического характера в отношении подхода, связанного с идентичностью. И мы еще не затрагивали основы, такие как история экономических организаций, экономическое развитие, а также природа и ограничения, связанные с компаниями.

Можно рассматривать и более глубокие вопросы. Откуда проистекают нормы и идентичность? Каким образом они изменяются и развиваются? Какова обратная связь между идентичностью, экономической политикой и организациями? Чем объясняется наличие различных идентичностей и норм в разных странах? Что может объяснить возникновение и закат группового конфликта? Если мы поставим эти вопросы и ответим на них, то это приведет и к вполне определенным последствиям.