Экранные поцелуи

Глава 16

«Никто в этом мире не совершенен», — думала Клаудиа. Ни ее парикмахерша, ни портниха. И ни один из ее мужей, включая последнего.

Шесть месяцев назад, после бракосочетания, ей казалось, что она наконец нашла того, кто ей нужен. Теперь она уже не была в этом так уверена. Взять хотя бы его привычку рано ложиться спать. Где бы они ни находились, на обеде или на приеме, в половине одиннадцатого он готов был ехать домой. Конечно, Клаудиа знала, что он очень рано встает и, должно быть, много работает у себя на студии. Она старалась его понять. Но обида от этого не становилась меньше. В конце концов, она тратила целые дни на то, чтобы сделать себя как можно привлекательнее для него же. И еще организовывала их светскую жизнь, неустанно следила за тем, чтобы они постоянно были в обществе. За это она заслуживала по меньшей мере благодарности. Но ничего подобного он не выказывал.

Вот это ей в нем тоже не нравилось: он слишком многое принимал как само собой разумеющееся. Имеет ли он хоть малейшее представление о том, во что обходится тот образ жизни, который она старается поддерживать? Счета за цветы, приемы, «роллс-ройс», плата слугам — все это составляло больше, чем он зарабатывал в неделю. А ее туалеты! Лучшие модельеры, как известно, обходятся недешево. А у Клаудии всегда все было самое лучшее, и другого она не принимала.

Растущие расходы начали серьезно ее тревожить. Теперь она не работает, нельзя же ожидать, что она так и будет сама все оплачивать. А Боб при своих доходах явно не может ее содержать. Если только он не…

Через два месяца после бракосочетания Клаудиа решила, что муж должен поменять работу. Приняв решение, она немедленно начала действовать. Прежде всего, договорилась о ленче с главой студии «Фокс», потом навестила руководителей других студий, всех, кто был у нее в долгу. А затем произошло нечто настолько очевидное, что Клаудиа сама не могла понять, как же это ей раньше не пришло в голову. На одном из ленчей Дэн Кейзер отвел ее в сторону и спросил, не согласится ли Боб занять место старшего вице-президента студии «Магнум». Похоже, до него дошли слухи о том, что Боб не прочь поменять работу. Зарплата, которую он предложил, вполне устраивала Клаудиу.

Она едва не подпрыгнула от радости. Подожди, пока приедем домой, думала она. Уж я тебя удивлю. Однако вопреки ее ожиданиям Боб отнюдь не обрадовался, услышав эту новость. Более того, с ним оказалось совсем не легко говорить.

— С какой это стати я пойду работать на «Магнум»? Не собираюсь я работать ни на какую студию и вообще ни на кого, кроме самого себя. Я полагал, ты это знаешь.

— Но подумай же о деньгах. Нам стало бы намного легче.

— А что, разве у нас трудности с деньгами? Ты мне ничего об этом не говорила.

И тогда Клаудиа поведала ему обо всем: о счетах за цветы, о расходах на содержание дома и «роллс-ройса» с шофером, о стоимости парижских туалетов…

Вначале Боб остолбенел. Потом предложил поговорить с ее бухгалтером, и Клаудиа вздохнула с облегчением. Когда Боб сам убедится, во сколько ей обходится его содержание, он, конечно, ее поймет.

Но он ничего не понял. Предложил отказаться от этого дома и подыскать что-нибудь подешевле.

— Я и не представлял себе, что наш образ жизни так дорого обходится. Придется нам кое-что изменить.

Клаудиа пыталась убедить его, что этого не нужно, что она привыкла жить именно так и что изменить необходимо только одно — его работу. Пусть работает на Дэна Кейзера. Но он и слушать не хотел, и тогда она решила поменять тактику. Несколько дней не разговаривала с ним и даже как будто не замечала. Однако и это не возымело действия. Тогда Клаудиа ушла от него. Переехала в отель «Беверли-Хиллз». Уж теперь-то он обязательно прибежит, думала она. И он действительно прибежал, уже через несколько часов после ее отъезда. Привез ее домой и вел себя как страстный любовник. Все было восхитительно. Но решения своего он так и не изменил. На Дэна Кейзера он работать не будет.

В конце концов они пришли к компромиссу. Клаудиа уволила слуг, продала «роллс-ройс», сократила количество приемов и вечеров. Боб ежемесячно отдавал ей все, что зарабатывал, и теперь от нее зависело сводить концы с концами. Это, конечно, было не совсем то, на что она рассчитывала, но до сих пор она как-то справлялась. Перед Рождеством «Покинутые» выйдут на экраны, и тогда, надо надеяться, у них появится достаточно денег.

Звук голосов в холле вывел Клаудиу из задумчивости. Она взглянула на часы — около шести. Сегодня Боб пришел раньше обычного.

Он вошел в комнату. Клаудиа встретила его улыбкой.

— Сейчас приготовлю тебе что-нибудь выпить. А потом пойду переодеваться.

Он смотрел на нее с удивлением.

— Какого черта тебе еще переодеваться? Ты и так выглядишь потрясающе.

— Ты что, забыл?! Мы сегодня обедаем с Марвином и Джоанной. Они специально зарезервировали «Поло-лонж».

— И сколько там будет человек?

Клаудиа мысленно прикинула.

— Думаю, человек двенадцать. А что?

— Знаешь, если ты не против, то я пас. Чертовски трудный день был сегодня. Единственное, чего мне хочется, — это спокойно посидеть дома.

Клаудиа надула губы.

— Дорогой, тебе непременно нужно вывести меня из себя?

Боб с трудом подавил раздражение. Она произнесла это таким капризным тоном, что ему захотелось ее ударить.

— Дай мне передохнуть, Клаудиа. Ты что, не видишь, я устал.

Но она его не слушала. Пустилась в пространные жалобы по поводу того, как провела сегодняшний день. Новый автомобиль вышел из строя, из-за этого она опоздала на ленч с Карлой Кейзер, и ее любимый столик в «Спагосе» оказался занят. Вернувшись домой, обнаружила, что портниха испортила ее новое вечернее платье.

Боб ответил любезной улыбкой.

— Ну, это теперь не проблема. Мы ведь не идем в «Поло-лонж», так что вечернее платье тебе не понадобится.

Клаудиа нахмурилась Господи, да так она выглядит намного старше! Боб тяжело вздохнул. С тех пор как они с Клаудией познакомились, он открыл в ней много неожиданного. Например, ее ум — он этого совсем не ожидал, так же, как и необыкновенной активности в постели. У Клаудии оказались и другие качества, которые открылись только после свадьбы, когда обратно уже было не повернуть.

Он и понятия не имел, что она такая неряха. Раньше, когда в доме были слуги, он этого не замечал. Теперь же в мойке постоянно стояла гора грязной посуды, в ванной лежал ворох нестираного белья. Это начало действовать ему на нервы. Против воли он сравнивал Клаудиу с Рэчел, которой всегда удавалось поддерживать в доме идеальную чистоту. Да еще Рэчел готовила, чего Клаудиа не делала никогда. В чем же дело? Что произошло?

В первый раз он задал себе этот вопрос, увидев Клаудиу без косметики. Без румян, губной помады и подведенных глаз она выглядела другим человеком. Рэчел без косметики казалась молоденькой девочкой, озорной и в то же время беззащитной. Клаудиа же выглядела просто старой. Боб внезапно осознал, что ей уже под сорок и никакими дорогостоящими пластическими операциями этого не скрыть. Сколько бы подтяжек ни сделала Клаудиа Грэхэм, при ярком солнечном свете она будет выглядеть на свой возраст.

Она заметила его взгляд и перестала хмуриться.

— Если ты действительно решил остаться сегодня дома, надо позвонить Джоанне.

Она встала, направилась к двери, но Боб остановил ее:

— Послушай, я не хочу портить тебе вечер. Почему бы тебе не пойти без меня? Я посмотрю телевизор и лягу спать пораньше. Тебе совсем не обязательно держать меня при этом за руку.

Она смотрела на него в нерешительности.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Ну конечно. Можешь сказать, что я неважно себя чувствую или что-нибудь в этом роде. Они поймут.

Клаудиа кинулась ему на шею.

— Ты такой добрый!

В следующую секунду она уже исчезла в спальне, чтобы привести себя в порядок. Боб знал, что на это уйдет не меньше часа и по прошествии этого часа она будет выглядеть той кинозвездой, той королевой, на которой он женился. Он почувствовал страшную усталость. Откинулся на кресле. По крайней мере, она сдержала слово — порвала билет члена Актерской гильдии, а он не связал свою судьбу с актрисой, для которой карьера была бы превыше всего. Однако при этой мысли он внезапно понял — его абсолютно не интересует, чем занимается Клаудиа и чем она живет.

В театре Рэчел ждала телеграмма. Ее доставили в плотном желтом конверте с многочисленными марками. Она была предельно краткой: «Срочно позвони по поводу номинации на „Оскара“. Дэн».

Рэчел вскрыла конверт в своей уборной. Ее сразу обдало жаром, даже голова закружилась. Кого выдвинули на «Оскара»? Весь фильм или одного из актеров?

На Новый год она уже видела объявления в рекламной газете. Все они заканчивались призывами к Американской академии голосовать за «Покинутых». Исходили они от студии «Магнум» и без всякой скромности претендовали на «Оскара» во всех номинациях, от лучшего режиссера до лучшей второстепенной роли. «Господи, — подумала Рэчел, — неужели и меня тоже выдвинули?»

Перспектива поездки в Лос-Анджелес всколыхнула в ней чувства, которые Рэчел считала давно забытыми. Она там неминуемо встретится с Бобом. С Бобом и Клаудией… Ну уж нет, она вполне может обойтись и без этого. Да, но как же тогда номинация?

Рэчел взглянула на часы. В Нью-Йорке час дня, значит, на побережье сейчас четыре. Позвонить и по крайней мере избавиться от сомнений.

Через пять минут Кейзер был на проводе.

— Привет, незнакомка! Сколько лет сколько зим. Ну, как там у вас дела?

Рэчел не стала тратить время на светскую болтовню.

— Кого выдвинули? Кого из нас выдвинули на премию?

Наступило короткое молчание.

— Успокойся, Рэчел. Выдвинули вас всех: Рика — на лучшего режиссера, Клаудиу — как лучшую актрису на заглавную роль и тебя — как лучшую на второстепенную роль. Поздравляю. Я горжусь тобой.

«Этого, вероятно, следовало ожидать», — подумала Рэчел. Фильм с самого начала имел бешеный успех. Публика так и ломилась в кинотеатры, везде стояли длинные очереди за билетами, и критики буквально захлебывались от восторга. Но чтобы сразу три номинации… это уж слишком.

— Да, это потрясающая новость. Ты, наверное, очень доволен.

— Доволен?! Да я на седьмом небе! Если дадут хотя бы одну премию, наши прибыли взлетят до небес, а мы уже и так прилично заработали на этом фильме. Но хватит обо мне. Кажется, весь мир уже знает, как я отношусь к этому фильму. Что скажешь, Рэчел? Как тебе в роли звезды?

Она рассмеялась:

— Никакая я не звезда. Разве что на Бродвее. Сомневаюсь, что в вашем сказочном городе кто-то еще помнит мою фамилию.

— Когда получишь премию, все узнают твою фамилию, можешь не сомневаться.

— А почему ты так уверен, что я ее получу? В кино я личность неизвестная. Любая другая киноактриса того же ранга гораздо более знаменита, чем я.

Теперь рассмеялся Дэн Кейзер. Его раскатистый смех донесся от Западного побережья до Нью-Йорка.

— Могу тебе сказать, почему я так уверен. Слухами земля полнится. В этом городе все только о тебе и говорят: продюсеры, режиссеры, агенты. Для них всех ты новая звезда. Неизвестная, которая явилась ниоткуда и завоевала мир. Рэчел, ты своего добилась.

Она не знала, что и думать. Не могла понять, что она чувствует. Конечно, это лестно, очень лестно. Для любой актрисы. А она, прежде всего актриса. Но не только. Она еще и женщина, и как женщине ей внезапно захотелось бежать от этой вновь обретенной славы. Что это говорил ей Боб при прощании? «Подожди, пока твое имя появится крупными буквами в заголовках газет. Подожди, пока тебя пригласят на Джонни Карсона. Тогда, возможно, весь мир покажется тебе иным».

Рэчел вздрогнула. Не нужен ей иной мир.

— Вы, наверное, хотите, чтобы я прилетела на церемонию вручения наград?

— Еще бы! А что, есть какие-то проблемы?

Рэчел вздохнула и решила попытаться выбросить Боба из головы.

— Да вроде нет. Конечно, я смогу приехать очень ненадолго. В театре меня заменят дублершей, но не больше чем на один вечер.

— А мне больше одного вечера и не нужно. Да, кстати, у тебя сейчас кто-нибудь есть?

«Тебе-то какое дело до этого», — подумала Рэчел.

— А что? — произнесла она вслух.

— Очень просто. Тебе понадобится сопровождающий. Ты же не захочешь появиться перед прессой и телекамерами в одиночестве. Может, хочешь привезти с собой кого-нибудь? Кого-то, кто тебе нравится…

Рэчел подумала о своих поклонниках и улыбнулась. Английский лорд, который больше интересуется оперой, чем ею, Рэчел. Сенатор, проводящий почти все свободное время в игорных домах Невады. Есть еще Тедди Хэйгерти.

— Нет, — решительно ответила она, — никто мне здесь не нравится. Но я могу привезти Десмонда Френча, если нужно.

Ей показалось, что на другом конце провода раздался вздох облегчения.

— Нет-нет, этого не нужно. Дэвид Прайс собирается приехать без жены. По-видимому, у них там что-то разладилось в семейной жизни. А мне совсем не улыбается, чтобы он появился на церемонии под руку с какой-нибудь шлюшкой. Короче говоря, если ты приедешь одна, я бы вас соединил на вечер.

— Считай, что твоя проблема решена. Я с удовольствием встречусь с Дэвидом. Столько времени прошло.

Рэчел положила трубку. Мысли снова вернулись к Бобу Делани. Он наверняка там будет. Вместе с ней, Клаудией. Рэчел вскинула голову. Она теперь тоже знаменитость. И хорошая актриса к тому же. Ей не составит труда убедить любого, что ей наплевать на Боба Делани. Даже его самого.

Клаудиа, у заднего окна своего трейлера, пристально всматривалась в поток машин. Все четыре полосы были заняты, машины двигались почти вплотную друг к другу, оглушая ее непрерывными гудками.

Еще полчаса… Через полчаса все начнется. Клаудиа в сотый раз проверила, хорошо ли все просматривается из другого окна, и осталась довольна. Отсюда, с передней площадки «Астра синема», где она припарковала свой передвижной домик, можно будет увидеть всех прибывающих на церемонию вручения наград Академии. Меньше чем через полчаса Клаудиа будет точно знать, в чем явятся Лиз Тейлор, Барбра Стрейзанд, Ванесса Редгрейв, Дайан Китон и Рэчел Келлер. Тогда она сможет действовать наверняка.

Она еще раз пробежала глазами перекладину с вешалками, занимавшую всю стену ее кондиционированного трейлера. Там висели четыре туалета — платье из фиолетовой тафты от Сен-Лорана, плотно облегающий расшитый бисером костюм от Келвина Клайна, платье из прозрачного шифона от Романо Гигли и скромное маленькое черное платье от Диора. Только увидев соперниц, сможет Клаудиа принять решение, какой из этих четырех туалетов выбрать для церемонии. Она ни минуты не сомневалась в том, что на этот раз получит премию за лучшую заглавную роль. И хотела, чтобы ее снимки, сделанные в тот момент, когда ей будут вручать «Оскара», появились на первых полосах всех газет мира. Поэтому-то она и взяла напрокат этот домик на колесах.

Боб с самого начала был категорически против.

— К чему все эти фокусы? Кто-нибудь обязательно об этом пронюхает. Ты выставишь нас обоих на посмешище.

Но Клаудиу оказалось невозможно переубедить.

— Это мой последний фильм. Я хочу уйти с триумфом. Хочу, чтобы мои фотографии появились на первых полосах всех газет.

— Но они и так появятся, если ты получишь «Оскара». Не понимаю, к чему вся эта суета. Чтобы выделиться самой, совершенно не обязательно шпионить за всеми другими женщинами.

Однако Клаудиа стояла на своем.

— А вот тут ты не прав. Если Лиз или Барбра явятся на церемонию в чем-нибудь умопомрачительном, мне конец. Я могу получить первую премию года, а на первых полосах все равно будут их фотографии. Единственный способ их обскакать — это узнать все заранее.

После двух недель жесточайших споров Боб нехотя уступил. Согласился встретить ее у трейлера за пять минут до начала церемонии. «Остается лишь надеяться, что вся эта возня стоит того», — думал он.

Клаудиа еще раз взглянула на часы. Пятнадцать минут пятого. Еще пятнадцать минут ожидания. Сердце гулко колотилось в груди. По какой-то непонятной причине все в этом году как будто бы решили не слишком выделяться и не шокировать публику. И Лайза Миннелли, изменившая своей всегдашней экстравагантности, и даже Лиз Тейлор, всем своим видом как бы олицетворявшая в этот вечер Восточное побережье. Но главное заключалось, конечно, в Рэчел Келлер. Эта британская стервочка, похоже, решила привлечь к себе всеобщее внимание. Во-первых, явилась вместе с Дэвидом Прайсом. И это когда все в городе уже знали, что у него нелады с женой. Мало того, она появилась в мужском костюме. Даже Клаудиа подивилась ее смелости. Явиться в прекрасно сшитом мужском костюме с бабочкой, как будто прямиком от Дуги Хэйварда. И что самое странное, она не смотрелась в нем нелепо. Наоборот, глядя на нее, можно было подумать, что это обычное дело — прийти на самую престижную церемонию Голливуда в облике мужчины. Однако красная, яркая до неприличия губная помада и эти ее ярко-рыжие волосы ни у кого не оставляли сомнений в том, что Рэчел Келлер — женщина. Женщина с головы до ног.

Но уж в том, что касается сексуальности, ей Клаудиу ни за что не переплюнуть. Клаудиа еще раз пробежала глазами вешалки с туалетами и мгновенно интуитивно сделала выбор. Если все они в этом году решили не выставлять себя напоказ, ей остается только одно — платье от Гигли из прозрачного черного шифона, с бисером как раз в тех местах, где нужно.

Она одевалась быстро, с искусством и ловкостью профессионала. Бриллиантовые серьги и длинные черные перчатки лежали наготове на полочке. Высокие сверкающие сандалеты стояли рядом с другими вечерними туфлями. У нее ушло ровно пять минут на то, чтобы сменить пеньюар на туалет секс-богини. Перед тем как выйти из трейлера, она еще раз оглядела себя в большом зеркале. Контуры тела ясно просматривались сквозь прозрачную ткань платья. Лишь бисер на груди и бедрах спасал от того, чтобы выглядеть неприлично. Она повернулась, посмотрела на себя в профиль и удовлетворенно кивнула. Строгая диета возымела действие. Живот был плоским, как у двадцатилетней девушки. Никто никогда не догадается, сколько ей на самом деле лет. Даже собственный муж.

Клаудиа взяла сумочку и вышла из трейлера. Все остальное — дело времени и везения, но в одном она, по крайней мере, может быть уверена: в этом платье она победит их всех.

Дэвид Прайс буквально втолкнул Рэчел в вестибюль «Астра синема». Нелегко было им попасть сюда. Представители прессы весь вечер не оставляли их в покое.

— Это правда, то, что говорят о вас с Дэвидом? — спросил Рэчел один из репортеров — Вы и есть та самая таинственная незнакомка, из-за которой он порвал с женой?

Если бы Кейзер не предупредил ее о разладе в семейной жизни Дэвида, Рэчел бы, наверное, остолбенела от изумления, услышав этот вопрос. Теперь же она просто промолчала, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Оказавшись наконец в вестибюле, она обернулась и пристально посмотрела на австралийца. Он заметно поправился со времени их знакомства на Бали. Рэчел запомнила его как вечно недомогающего невротика. Однако сейчас на лице его не осталось и тени каких-либо забот или переживаний. Волосы выгорели до белизны, загорелый, подтянутый, на лице играет теплая улыбка. Если бы Рэчел не знала, что перед ней актер, эта улыбка наверняка бы ее подкупила.

Они прошли через вестибюль к бару, где все уже было приготовлено для вечера.

— Я знаю, еще рановато, — сказал Дэвид, — но может быть, хочешь выпить чего-нибудь, прежде чем идти туда?

Рэчел кивнула. Он протянул ей бокал шампанского, и она взглянула на него с благодарностью. Вино придало ей храбрости, и она решилась задать тот вопрос, который с самого приезда вертелся у нее на языке:

— Что это за разговоры о вас с Дарлин? Не может быть, чтобы вы с ней разошлись.

На какое-то мгновение выражение лица австралийца изменилось. В нем проглянул тот затравленный неврастеник, которого Рэчел знала на Бали.

— Это правда, — ответил Дэвид. — Но никакая другая женщина здесь ни при чем. Дарлин сама во всем виновата.

— Не понимаю.

Он взял ее за руку, отвел в угол. Вокруг уже собиралась публика: руководители киноиндустрии, агенты, независимые продюсеры, охотники за талантами. Дэвид, казалось, ничего этого не замечал. Его мысли были заняты другим.

— Знала ли ты о том, что жена пыталась меня отравить?

Рэчел была поражена.

— Не придумывайте. Мне казалось, вы с Дарлин — лучшая семейная пара в кинобизнесе.

— Мне тоже так казалось. Но я ошибался. Все открылось в конце съемок. Мне рассказала одна из горничных отеля. Дарлин за что-то ее невзлюбила и пыталась добиться ее увольнения. Ничего глупее нельзя было придумать. Девушка видела, как жена готовила мне еду, и кое-что рассказала.

— Что например?

— Например, жена регулярно подливала мне ром в стакан с фруктовым соком, зная, что спиртное вызывает у меня страшную мигрень. Но это еще не все. Помните, как я страдал от энтерита на Бали?

Рэчел кивнула.

— Ну так вот, это тоже подарочек от моей дражайшей супруги. Она наливала мне в кувшин не минеральную воду из бутылки, а местную, из водопровода. Вы-то понимаете, что это значит.

Рэчел сделала глоток шампанского.

— Но зачем? Какое удовольствие иметь на руках вечно больного мужа?

— Наверное, больной муж все-таки лучше, чем неверный. Она думала, что я бы изменял ей с Клаудией, если бы был здоров и хорошо себя чувствовал. Она в этом почти призналась, когда я припер ее к стенке.

Фойе постепенно опустело. Молоденькие пышноволосые актрисы, взволнованные актеры, холеные мужчины в смокингах — все переходили в зал. Рэчел и Дэвид тоже пошли к своим местам.

— А вы бы в самом деле изменили ей с Клаудией, если бы хорошо себя чувствовали?

Он ослепительно улыбнулся:

— Можете не сомневаться.

Они нашли свои места. Рэчел огляделась. Они на пятом ряду, сцена видна прекрасно. Пока все идет хорошо. Что же дальше? Кто получит «Оскара» в этом году? Мысленно она пробежала глазами список кандидатов. Однако занимало ее на самом деле совсем другое. Черт бы побрал этого Рика Гамильтона! Если бы не его звонок сегодня днем, ей было бы спокойнее.

Рэчел получила его сообщение, едва прибыв в «Беверли-Уилшир». Он звонил, чтобы пригласить ее на ленч на следующий день. Рэчел перезвонила и сообщила, что на следующее утро улетает обратно в Нью-Йорк. Он был страшно разочарован.

— Неужели руководство театра не дает тебе выходных?

— Практически нет. Но это и к лучшему. Чем дольше я задержусь в Лос-Анджелесе, тем больше шансов наткнуться на Боба и Клаудиу.

На другом конце провода прозвучал короткий смешок.

— На твоем месте я бы на этот счет не очень беспокоился. Эти двое уже больше не воркуют.

— Что ты имеешь в виду?

— То самое. Шестое замужество Клаудии ничем не отличается от предыдущих. Полный провал. Не удивлюсь, если они завтра расстанутся. Не могут же они продолжать воевать на людях.

Весь день слова Рика не выходили у нее из головы. Полный провал… готовы расстаться хоть завтра… Значит, Боб снова будет свободен. Рэчел вновь и вновь возвращалась к этой мысли.

Голос Дэвида Прайса вернул ее к действительности:

— Рэчел, обернись, ради Бога. Ни за что не догадаешься, кто пришел.

Рэчел обернулась назад, и все остальные в зале сделали то же самое. В дверях появилась Клаудиа Грэхэм.

С первого взгляда казалось, что на ней ничего нет. Платье — если это можно назвать платьем — было практически прозрачным, и все внимание сосредоточивалось на этом великолепном теле. Ах, какая пышная грудь и какая тонкая талия, дивилась Рэчел. Нет, конечно, Рику все померещилось: Клаудиа совсем не похожа на женщину, которую вот-вот бросит муж.

За актрисой следовала свита, включавшая Дэна и Карлу Кейзер и Ширли Маклейн. Рэчел хотела было спросить о нем Дэвида, как вдруг увидела Боба Делани.

Он шел позади процессии, на некотором расстоянии. И выглядел каким-то неприкаянным, как будто стеснялся того, что здесь находится. Незаметно для себя Рэчел улыбнулась, и в этот момент глаза их встретились.

Она призвала на помощь всю свою волю, но не смогла отвести взгляд. Он держал ее крепче, чем если бы сжимал в объятиях. Ничто не изменилось, поняла Рэчел.

Они могли бы так смотреть друг другу в глаза весь вечер, если бы не Дэвид Прайс. Австралиец дернул ее за рукав:

— Берегись. Если Клаудиа увидит, как ты строишь глазки ее мужу, она тебя убьет.

Рэчел отвернулась, постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Значит, это правда. Их брак действительно под угрозой.

Клаудии отвели место в полукруге. Студия «Магнум» об этом позаботилась. Отсюда ее платье было видно всем — и устроителям церемонии, и остальным претендентам, и телевизионщикам с камерами. Она сосредоточила внимание на том, что происходило на сцене. Вводная часть с кабаре подходила к концу. На сцену поднялся Уоррен Битти. В его обязанности входило представление награды за лучшую режиссерскую работу. Клаудиа расслабилась. Лучшие режиссеры ее не интересовали, во всяком случае, сегодня вечером. Она ждала объявления двух наград — за лучшую главную и лучшую второстепенную роль.

Когда Битти назвал фамилию победителя этого года, она услышала, как Боб, сидевший рядом, громко застонал:

— Ах, черт, не повезло! Может быть, в следующий раз.

Итак, значит, Рик не получил премию. Клаудиу это нисколько не огорчило. По крайней мере, премия лучшей актрисы еще пока не отдана никому.

Часы невообразимо медленно отсчитывали минуты. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Уильям Голдман представил призы за лучший оригинальный сценарий и лучшую адаптированную киноверсию. Милош Форман объявил лучший иностранный фильм, Стивен Спилберг — лучший фильм года.

На сцену поднялась Барбра Стрейзанд. Наступил долгожданный момент.

В зале присутствовали четыре претендентки на «Оскара» — Жаклин Биссет, Лайза Миннелли, Кейт Картер и она, Клаудиа. Мысленно Клаудиа сразу исключила Кейт Картер. Та снималась в кино не больше четырех-пяти лет. Правда, последний ее фильм прогремел, но это ничего не значило. Что касается двух других, то здесь Клаудиа не была столь уверена. Обе они, конечно, многообещающие актрисы, однако ни у одной нет такого послужного списка, как у Клаудии. В конце концов, это ведь всегда решает дело — добротные и в то же время кассовые фильмы.

На экране появились фрагменты из фильмов четырех претенденток. Клаудиа увидела себя, подалась вперед. Члены жюри выбрали для показа сцены на пляже, и она была им за это благодарна: здесь нет крупных планов, значит, никто не сможет заметить ее шрамы.

Клаудиа видела фильм, наверное, сотни раз, знала на память практически каждый кадр и все же до сих пор критически относилась к своей работе. Спору нет, работа неплохая, но если бы Рик дал ей побольше времени, она могла бы еще кое-что усовершенствовать.

В конце клипа раздались дружные аплодисменты. Клаудиа почувствовала себя увереннее. Она им, конечно же, понравилась, даже более того. Можно считать, что премия у нее в кармане.

Барбра Стрейзанд вновь поднялась на сцену, и в зале наступила мертвая тишина. Она зачитывала имена в обратном порядке, то есть фамилия победительницы должна была прозвучать последней. Барбра назвала Жаклин Биссет. Все ее поклонники, включая и руководителя студии, сидели как громом пораженные. Дальше прозвучало имя Лайзы Миннелли. У Клаудии мурашки пробежали по телу. Осталось два имени. «Боже, — молила она, — не дай назвать меня следующей».

Барбра опустила глаза на свой листок, потом выпрямилась, посмотрела в зал.

— Клаудиа Грэхэм, — произнесла она.

Клаудиа едва успела понять, что произошло, как прозвучали следующие слова:

— А теперь я с удовольствием объявляю имя победительницы этого года — Кейт Картер.

Клаудиа услышала свой собственный голос как будто откуда-то издалека:

— Этого не может быть! Это ошибка! Да она же ничтожество!

Боб схватил ее за плечи, притянул к себе.

— Успокойся! — яростно процедил он сквозь зубы. — Ты что, не видишь — все на тебя смотрят.

Клаудиа с трудом сглотнула. Лицо ее горело.

И это после всего! После стольких надежд и молитв, после всех затрат на рекламу премия досталась какому-то ничтожеству, неизвестно откуда появившейся козявке. Кейт Картер снялась всего в двух фильмах, в то время как она, Клаудиа, в двадцати. Как это несправедливо! Клаудиа готова была разрыдаться. Потом вспомнила о своем потрясающем платье. И тело ее все равно стоит того, чтобы его показать. Ладно… Пусть она и не поднимется на сцену для получения «Оскара», но когда она пройдет через фойе к выходу… Еще есть шанс, что ее фотографии появятся на первых страницах газет.

Оставшаяся часть церемонии для нее прошла как в тумане. Без всякого интереса следила она за тем, как Дастину Хофману вручили «Оскара» за лучшую мужскую роль, Джину Хэкмэну — за лучшую мужскую второстепенную роль.

На сцену поднялась Миа Фэрроу для объявления приза за лучшую женскую второстепенную роль. Клаудиа затаила дыхание. На этот раз в списке претенденток значилось пять фамилий. Четыре против одного, что Рэчел проиграет.

Миа Фэрроу откашлялась и ослепительно улыбнулась публике:

— С удовольствием объявляю, что премия за лучшую женскую второстепенную роль в этом году присуждена Рэчел Келлер, новичку на наших экранах.

Рэчел медленно поднялась, тряхнув головой и откинув назад завесу из золотисто-рыжих волос. Потом медленно пошла на сцену, к Миа Фэрроу. Высокая, худенькая и какая-то очень одинокая. Актрисы обнялись. Миа Фэрроу отступила назад, давая Рэчел возможность обратиться с приветственным словом к публике. Клаудии со своего места было видно, как дрожит Рэчел. Однако никакого сочувствия она не испытывала.

— Чертовы новички! — пробормотала Клаудиа. — У Голливуда просто какая-то страсть к новичкам.

На нее зашикали со всех сторон. Рэчел в это время, заикаясь, произносила слова благодарности. Клаудиа кинула взгляд на Боба и тут же пожалела об этом. На его лице ясно читалось восхищение и даже нечто большее — благоговение. Но этого не может быть! Боб любит ее, а не эту тощую, плоскогрудую англичанку.

Без всякой видимой причины она заплакала. Горячие слезы потекли по безупречно напудренным щекам.

Боб встревоженно смотрел на нее:

— В чем дело? Рэчел выиграла эту премию и для нас.

— Что ты имеешь в виду? Она выиграла премию не для нас, а для себя. Ну и для фильма. К нам это не имеет никакого отношения.

— Если ты помнишь, — язвительно произнес он, — мне причитается пять процентов от прибылей с фильма. После этой премии доходы «Покинутых» взлетят до небес, так что, если я правильно понимаю, на хозяйство тебе достанется гораздо больше, чем сейчас.

Клаудиа состроила гримаску:

— В таком случае, что же ты тут сидишь? Беги, поздравляй свою подружку. Тебе же не терпится поцеловать ее в задницу с того самого момента, как ты ее увидел.

Наступило молчание.

— Неплохая мысль. Когда все закончится, я, наверное, так и поступлю.

— Не доводи меня до крайности, не то…

— Не то что?

— Встану и уйду, прямо сейчас.

Боб улыбнулся. Потом встал и уступил ей дорогу:

— Милости просим.

Когда Рэчел прибыла в «Спагос», вечер Свифти Лазара был в полном разгаре. Каждый год агент Голливуда снимал этот ресторан для приема после вручения наград, и каждый год люди буквально убивались из-за приглашения. Рэчел не была знакома с устроителем, но сегодня это не имело значения. Сегодня она получила премию «Оскар», и весь мир мечтал познакомиться с ней. Весь мир, включая Свифти Лазара.

Они вышли из «Астра» в сопровождении преисполненного благодарности Дэна Кейзера, и их сразу окружила толпа. Рэчел жаждала увидеть Боба. И еще испытывала неловкость оттого, что вынуждена повсюду появляться в сопровождении Дэвида Прайса. Оказалось, однако, что ей не о чем беспокоиться. Она могла бы появиться рука об руку с Кинг Конгом, и никто не обратил бы внимания. В этот вечер и публику, и репортеров интересовала лишь она сама. Что же касается Боба… то это ее теперь тоже не беспокоило. Она найдет к нему дорогу. Больше ей идти не к кому. Но она придет к нему, только когда почувствует, что готова. И на своих условиях.

Никогда еще Рэчел не видела «Спагос» таким переполненным и таким праздничным. Все известные и неизвестные ей люди устремлялись к ней с поздравлениями. Со всех сторон открывали бутылки с шампанским. Это напоминало премьеру в театре. Или день рождения. Теперь она была рада, что пришла сюда.

Она обернулась к Дэвиду:

— Скажи, кто та шикарная блондинка, с Милтоном Гаррисоном? У меня такое чувство, что я ее знаю.

Австралиец поднял брови:

— Я надеялся, что ты об этом не спросишь.

Они стояли у большого узорчатого окна в дальнем конце ресторана. Внизу простиралась долина, а в ней лежал Голливуд. Рэчел впитывала в себя этот пейзаж и не могла до конца поверить, что сегодня вечером сама стала его частью.

— Все еще думаешь о той блондинке? — спросил Дэвид.

— Да нет в общем-то. Но ты можешь мне рассказать, кто она такая.

— Это Жизель Паскаль. Как я понимаю, между вами что-то произошло года два назад.

— Да уж, — улыбнулась Рэчел. — Эта стерва всего-навсего пыталась отнять у меня роль в «Покинутых». И ей бы это удалось, если бы не Боб.

— Слышу, кто-то здесь произносит мое имя всуе.

Он возник из ниоткуда. И выглядел настолько безмятежным и настолько к месту в этой обстановке, как будто они трое просто собрались выпить после съемочного дня. Он на седьмом небе от счастья из-за успеха Рэчел, сообщил Боб. И стал рассказывать о том, как воспринял это событие Дэн Кейзер:

— Он ведет себя так, как будто это целиком его заслуга, а ты — его собственное открытие. Порой мне самому становится трудно понять, где тут правда.

Рэчел снова взглянула на Жизель, стоявшую в другом конце зала, в облегающем белом джерси и с настоящими бриллиантами.

— А она как?

Боб засмеялся:

— На твоем месте я бы не стал беспокоиться по поводу Жизель. У нее с Дэном все кончено. Думаю, теперь она ни слова не проронит о том, что случилось тогда.

Дэвид слушал с любопытством.

— Как давно она знакома с Гаррисоном?

— Около двенадцати лет.

Рэчел обвела глазами ресторанный зал. Тарелки с копченой семгой, маленькими французскими бутербродами, пирожными… разноцветные воздушные шары… мужчины в черных костюмах, блестяще одетые женщины. Вот только одной нигде не видно — той, которую искали глаза Рэчел. Где же она? Не похоже это на Клаудиу — пропустить подобное событие.

Слова Боба прервали ее мысли:

— Ты, кажется, совсем перестала обращать на меня внимание.

— Нет. Я просто подумала: а где же Клаудиа?

Ему явно стало не по себе.

— Она плохо себя почувствовала и уехала домой без меня. — Он заметил немой вопрос в ее глазах и добавил: — Вообще-то мы поссорились.

Он раскрылся перед ней… Рэчел не смогла удержаться:

— Что-то разладилось в вашем семейном раю?

— Прекрати, Рэчел.

— Почему я должна прекратить?

— Потому что к тебе это не имеет никакого отношения.

Она ответила сладчайшей улыбкой:

— Наоборот, это имеет самое прямое отношение ко мне.

Его глаза потемнели. Она заметила суровые складки в углах рта. Раньше их не было.

— Перестань, Рэчел. Клаудиа сейчас сидит дома, потому что попыталась устроить мне скандал, а я не захотел этого терпеть. Если я не потерпел этого от нее, то уж, конечно, не потерплю и от тебя.

Рэчел почувствовала, как внутри безудержной волной поднимается гнев.

— А может, ты как раз этого и заслуживаешь, — произнесла она едва слышно.

— Нет, — ответил он с таким же ледяным спокойствием. — Я заслуживаю понимания и уважения.

Рэчел выпрямилась во весь рост, чуть отступила назад.

— А что ты сделал для того, чтобы заслужить это самое понимание и уважение? Врываешься в мою жизнь, потом исчезаешь, даешь обещания, которые не можешь сдержать. Женишься по минутной прихоти, а потом удивляешься, что ничего из этого не выходит.

— Кто говорит, что из моего брака ничего не вышло?

— Я говорю. И весь город говорит то же самое. Ты ведь живешь в таком городе, где все обсуждается, и жена твоя не из самых молчаливых.

— А ты недобрая сегодня, Рэчел.

— Да, я недобрая. А ты хоть имеешь представление о том, что мне пришлось вынести по твоей вине?

Он улыбнулся, но без всякого тепла.

— Судя по всему, ты прекрасно это перенесла, моя дорогая. Тедди Хэйгерти, как я слышал, очень внимателен. Ну а если он тебе надоест, готов поспорить, Ричард Робертс уже ждет за соседним углом, готовый на все.

Она подняла на него печальные глаза.

— Бедняга Ричард. Да что он такого сделал? Просто оказался рядом в тот момент, когда мне это было необходимо. Чего нельзя сказать о тебе. Как ты посмел подслушать наш разговор, а потом, когда тебе не понравилось то, что услышал, просто взял и ушел без единого слова! Тебя не интересовало, что я делала долгими одинокими ночами, без тебя. Вспомни, я ведь была совсем одна. И ужасно боялась премьеры. А ты появился, когда тебе этого захотелось, чтобы сказать: «Вычеркни последние месяцы из своей жизни. Сделай вид, будто их просто не было». Но они были, я сама этого хотела.

Наступила мертвая тишина. На мгновение Рэчел показалось, что он сейчас ее ударит. В этот момент Дэн Кейзер дотронулся до ее руки, так и сияя улыбкой:

— Ну как тебе роль звезды? Я слышал, Альберт Левинсон со студии «Фокс» уже строит какие-то планы.

Рэчел, похоже, не знала, что сказать.

— Я и понятия не имею… Как-то все это слишком быстро.

Кейзер ухмыльнулся, похлопал ее по руке.

— А кино — это вообще быстрый бизнес. Все здесь делается молниеносно… вчера. На тебя сейчас большой спрос, так что не зевай. Кто знает, что может случиться завтра. — Он взглянул на Боба. — Надеюсь, я не нарушил вашу беседу?

— Между нами все нарушено уже давно.

Рэчел провела рукой по глазам.

— Извините, но я, кажется, больше не могу. Пожалуй, поеду домой, спать.

Боб подошел ближе.

— Я тебя отвезу. Где ты остановилась?

Она ответила, что в «Беверли-Уилшир», и он повел ее к одному из лимузинов студии «Магнум», стоявших у входа в ресторан. Всю дорогу Рэчел молчала. Гнев ее улетучился, она ощущала лишь пустоту. Следующий шаг, если он вообще последует, должен сделать Боб.

Они подъехали к отелю. Боб повел ее в фойе. Ждал, пока она брала ключи. Потом долго смотрел на нее. Рэчел в своей жизни видела его и рассерженным, и расстроенным. Но таким, как сейчас, — никогда. Обычно гладкие черные волосы растрепались, под глазом, как будто в спазме, дергалась мышца.

— Знаешь, по-моему, нам обоим не мешает выпить, — мягко произнесла она. — Сейчас только половина одиннадцатого. Поднимешься ко мне?

Он взял ее за руку, и они пошли к лифту. Напряжение исчезло. Они были как старые друзья, уставшие от долгого путешествия и не знающие, куда приведет их дорога.

Рэчел ввела его в длинную низкую гостиную своего номера. По старой привычке Боб сам подошел к бару, налил ей вина, себе — виски. Принес, поставил на столик перед диваном.

— Чего же ты хочешь? — спросил он. — Чего ты хочешь на самом деле?

Внезапно на нее снизошел мир. Она подняла на него глаза:

— Тебя.

Он сел рядом на длинный белый диван. Привлек ее к себе и поцеловал. Это был долгий поцелуй. Они заново открывали друг друга. Она ощущала его вкус, его такой знакомый запах. Она растворялась в его тепле.

Когда они оторвались друг от друга, слова были больше не нужны. Сердце гулко колотилось у нее в ушах. Он встал и повел ее в спальню. Осторожно и нежно начал раздевать.

— А ты? — прошептала Рэчел и стала развязывать на нем галстук.

Он остановил ее:

— Дай я сам.

Она закрыла ему рот поцелуем. А потом они лежали рядом, растворившись друг в друге.

Рэчел почти забыла, что это значит — любить. Теперь чувства снова возвращались к ней, и она полностью отдавалась этим чувствам. Окутала его своими волосами, обвилась ногами вокруг его тела и наконец приняла его в себя. Внутри вспыхнуло пламя, которое смело все годы разлуки, все, что их разделяло.

Потом они заснули, как когда-то, сжав друг друга в объятиях.

Когда Рэчел проснулась, он, не отрываясь, смотрел на нее.

— Что? — спросила она.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

— А как же Клаудиа?

— У нас с Клаудией давно все кончено. Хотя не думаю, что она с этим согласится.

— Почему?

— Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать Клаудиу. — Он приподнялся на подушке, закурил сигарету. — Знаешь, она ведь вышла за меня замуж не потому, что любила, а потому, что хотела мною владеть. Как платьем от Диора или виллой с бассейном. Только мною она хотела обладать еще больше, чем остальными вещами. Я был ее главным приобретением. Но я об этом не знал, пока не прожил с ней некоторое время.

— И как же ты об этом узнал?

— Постепенно понял. Ее выдавали всякие мелочи. Через какое-то время я заметил, что сам по себе не очень ее интересую. Нет, она, конечно, меня слушала. Но не воспринимала. Ее голова постоянно занята лишь одним — Клаудией Грэхэм. Как Клаудиа Грэхэм выглядит, что она чувствует, чего ей хочется. А я лишь зритель на спектакле, который никогда не кончается. Пока я оставался на заднем плане, все шло хорошо. Но как только начинал высказывать свои собственные мысли или пожелания, которые шли вразрез с ее желаниями, она тут же вскидывалась.

— Да, я слышала, у вас иногда едва до драки не доходило.

Он потер рукой щеку.

— Это еще что. Могу себе представить, какую сцену она закатит сегодня, когда я скажу, что решил уйти. Но меня это не волнует. Если бы я думал, что разбиваю ее сердце, тогда, конечно, другое дело. Но это лишь удар по ее тщеславию. Очень скоро она найдет себе другого мужа. Как всегда.

Он встал, заказал завтрак на двоих, потом пошел под душ.

— Тебе когда нужно выезжать отсюда?

— Во второй половине дня. А что?

— Я вернусь до твоего отъезда. Жди меня.

Рэчел улыбнулась:

— Конечно, я буду тебя ждать. А что ты собираешься делать?

— Как что?! Поехать домой и упаковать вещи. Что же еще?

После его ухода Рэчел долго стояла у двери. Потом медленно принялась укладывать вещи в чемодан.

Где же они будут жить — здесь или в Нью-Йорке? Внезапно Рэчел поняла, что ей надо решать, возвращаться ли в театр. Но в тот же момент поняла и другое: она больше не вольна принимать такие решения. Если вернется к Бобу, станет его женой, с карьерой актрисы покончено.

Она вспомнила его лицо, когда он в первый раз услышал о том, что она решила уехать. Каким суровым оно стало, каким непримиримым. «Я не хочу делить тебя с теми, кто платит за билеты, — говорил он тогда. — Я не собираюсь стоять в одной очереди ни со зрителями, ни с агентами, ни с адвокатами».

О Господи! Зрители, те, кто платит за билеты, — они же часть ее самой. Часть ее жизни, смысл ее жизни… Без театра она конченый человек.

Внезапно вернулись вся боль, все одиночество, которые, как ей казалось, остались позади. Итак, все совсем не так просто. Что бы ни говорили их тела, не могут они опять начать сначала, с того же момента, на котором расстались.

Интересно, почему они вчера ночью ни словом не упомянули о театре? Рэчел печально улыбнулась. Не хватало снова поссориться из-за театра.

Ничего не получится. Клаудиа Грэхэм тогда просто подвернулась под руку. Но разлучила их не Клаудиа, а театр. Профессия Рэчел.

Как в тумане, она закончила упаковывать вещи. Потом позвонила в аэропорт и заказала билет на более ранний рейс. Взглянула на часы. Половина двенадцатого. Если поторопиться, можно выехать из отеля еще до полудня. И покинуть город до возвращения Боба.

Она прошла в гостиную. Подошла к письменному столу, порылась в ящиках, нашла лист бумаги и конверт. Села писать.

«Дорогой Боб, к тому времени, как ты это прочтешь, я уже буду на пути в Нью-Йорк. Не пытайся меня догнать, в этом нет смысла. Я давно уже поняла, что без сцены жить не могу. Значит, надо научиться жить без тебя. После вчерашней ночи этобудет нелегко. Постарайся не испытывать ко мне ненависти. Люблю тебя.

Рэчел».

Рэчел запечатала конверт, надписала имя. Когда он приедет в отель и спросит о ней, ему передадут письмо. Она представила себе его лицо в этот момент и ощутила всю его боль. Она ведь так хорошо его знала. «Любовь», — с горечью подумала она… Не заслужила она этого.

В самолете Рэчел охватили воспоминания. Она снова была на прослушивании в «Спотлайт». За окном, в переулке Святого Мартина, зажигались огни театров. Ей было двадцать восемь, она ждала своего счастливого случая.

Рэчел вспоминала Джереми Пауэрса, Десмонда Френча, Дэна Кейзера, других людей, от которых зависела ее судьба. Как же она всегда была беззащитна перед ними, как старалась угодить. Готова была на все, чтобы только продвинуться. Почти на все. Все-таки Джереми Пауэрсу она не уступила и теперь гордилась этим. И вообще… все, чего она добилась, она добилась сама, своими силами, не шла ни на какие компромиссы.

Рука инстинктивно потянулась к носу, ощутила его прямизну, до сих пор еще не совсем привычную. А это можно считать компромиссом? Нет, решила Рэчел. Пластическая операция вносит лишь поверхностные изменения.

Только что полученный «Оскар» лежал на дне чемодана. Рэчел вспомнилось острое чувство триумфа в момент вручения награды. Вот для чего она шла на все неприятности и лишения. Вот ради чего мирилась с промозглыми театрами и обшарпанными гостиницами. Если сейчас выйти замуж за Боба и пожертвовать своей профессией, тогда, значит, все это было впустую? Тогда, выходит, вся ее жизнь не имела смысла.

Всю дорогу до Нью-Йорка Рэчел убеждала себя в правильности того, что делает. И, тем не менее, когда самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, сомнения не перестали мучить ее. Если все это к лучшему, если разлука необходима, тогда почему же ей сейчас так больно?

В театр она пришла с головной болью. По дороге попала в пробку, и это в сочетании с длительным перелетом окончательно выбило ее из колеи. Она вызвала костюмершу и попросила принести горячего чая и аспирина. Сейчас надо во что бы то ни стало сосредоточиться на роли. А вот после спектакля она наверняка «выпадет в осадок».

Рэчел начала механически наносить на лицо кольдкрем. Стерла всю косметику. Теперь лицо стало чистым листом бумаги, на котором можно нарисовать все что угодно. Она рисовала Лили. Кожа у Лили бледнее ее собственной, лицо тоньше, нос длиннее, глаза глубже посажены и окружены темными тенями. Рэчел ловко работала с палитрой красок — темной, красной и несколькими оттенками телесной. Потом она припудрила свое новое лицо. Губы пока не тронула. Это потом, в последнюю очередь, после чая и сигареты.

Она подошла к шкафу. Костюмерша последовала за ней. Однако в ее помощи Рэчел не нуждалась. Достала из шкафа поношенный жакет и длинную плиссированную юбку под цвет. Долго рассматривала вещи. Казалось, сам покрой костюма говорил о военном времени, о лишениях, о голоде и продовольственных карточках. Рэчел надела его и сразу почувствовала себя бедной, голодной и озябшей. Обернулась к зеркалу. Теперь она почти полностью перевоплотилась в Лили. Почти. Оставались лишь волосы. Она собрала их назад в плоский пучок, заколола шпильками, надела парик.

Перевоплощение стало полным. Бледное лицо под короткими черными волосами выглядело изможденным, изнуренным войной. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, была уже не Рэчел Келлер. Это была Лили. Чувства ее стали чувствами Лили, слезы — слезами Лили.

Прозвенел первый звонок. Рэчел поднесла к губам помаду. Сейчас она начнет жить жизнью Лили.

Когда занавес опустился в последний раз и отгремели последние аплодисменты, Рэчел поняла, что спектакль все еще на гребне. Публика все еще любит ее. На какой-то момент она почувствовала себя вполне счастливой. Но лишь на короткий момент. В зале зажегся свет, зрители двинулись к выходу. Она осталась одна, она снова стала Рэчел Келлер.

Пройдут долгие двадцать четыре часа, прежде чем она сможет опять почувствовать себя счастливой. Еще целый день и целая ночь до тех пор, пока она снова ощутит, что ее любят. Рэчел обхватила себя руками за плечи и медленно пошла обратно в свою уборную.

Она увидела его сразу же, как только открыла дверь. Он сидел перед зеркалом, освещенным лампочками без абажуров, и пил красное вино из кружки, которую она обычно использовала, когда чистила зубы.

— Почему ты здесь? Ты получил мое письмо?

— Получил, — ответил он и пододвинул к ней открытую бутылку. — Может, нальешь и себе? Тогда и поговорим.

Она села на тяжелый, обитый парчой диван, который предоставило ей руководство театра, и начала стаскивать парик.

— Ничего из этого не выйдет. Что бы ты ни говорил, ничего у нас не получится.

— Почему, Рэчел? — спокойно произнес он. — Скажи, почему у нас ничего не получится?

Рэчел почувствовала, как ее охватывает отчаяние.

— Послушай, ты же прочитал мое письмо. Да ты и сам все знаешь.

Он со стуком поставил стакан.

— К черту письмо. Письма — это для малознакомых людей. Если моя возлюбленная считает, что мы должны расстаться, я хочу слышать это от нее самой.

Рэчел ощутила, что уверенность начинает покидать ее.

— Боб, — произнесла она дрожащим голосом, — мы ведь все это уже проходили, давно, в Лос-Анджелесе, когда расставались в первый раз. Надо ли к этому возвращаться?

Он встал, провел рукой по взлохмаченным черным волосам. Рэчел поняла, что от разговора не уйти. Сделала глубокий вдох.

— Ты тогда сказал, что не сможешь со мной жить, если я буду играть на сцене. Ну так вот, я не собираюсь бросать театр. Просто не могу. Так же, как не могу избавиться и от своих чувств к тебе.

— Так вот в чем дело. Ты будешь играть в театре. Мы будем жить отдельно… Ты, значит, этого хочешь.

Глаза ее наполнились слезами.

— Конечно, я этого не хочу. Но у меня ведь нет выбора, так?

Он подошел к ней, схватил за руку. Глаза горели гневом.

— А тебе не приходило в голову, что за это время кое-что могло измениться?

Она отступила, потирая локоть.

— Что могло измениться?

Наступило молчание. Потом он поднял глаза, и она увидела в них не гнев, а боль.

— Я изменился.

Рэчел сидела на диване в грубом костюме времен войны. Освобожденные от парика волосы падали на плечи беспорядочными завитками. Она чувствовала себя неряшливой, неловкой и беззащитной. Указала рукой на стул:

— Сядь, выпей еще вина и расскажи мне, в чем ты изменился.

Он сел рядом с ней на диван.

— Ты мне не веришь.

Сердце гулко стучало в ее груди. Она проклинала свое тело. Двадцать четыре часа назад она была в постели с этим человеком. Она все еще никак не избавится от привычки любить его. Усилием воли она выпрямилась, перевела дыхание.

— Конечно, не верю. Ты же старомодный ирландец, Боб. Тебе нужен старомодный брак со старомодной женой. А я не такая и не могу стать такой.

Он провел рукой по лицу.

— Старомодный брак… Можешь смеяться, если хочешь, но это как раз то, что было у меня с Клаудией. Мы и поженились только потому, что она пообещала отказаться от своей профессии. И, надо отдать ей должное, сдержала слово. Проблема лишь в том, что я не любил ее. Она могла хоть на голову встать, это все равно ничего бы не изменило.

Рэчел потянулась за сигаретой, но он остановил ее.

— Не надо, — сказал он мягко.

Она взглянула на него и снова почувствовала, что собственное тело предает ее.

— Почему ты не хочешь дать мне сигарету?

— Потому что мне нужно полное внимание.

Он взял ее руки в свои. Как только он до нее дотронулся, Рэчел почувствовала, что пропала.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Все остальное не имеет значения. Если тебе вздумается сплясать голой на столе или баллотироваться в президенты Соединенных Штатов, меня это не волнует. Меня волнует только одно — не оставишь ли ты меня опять.

Рэчел как бы смотрела на себя со стороны. И видела себя не героиней, не талантливой актрисой, а женщиной. Любящей женщиной. Женщиной, находящейся целиком во власти своих чувств.

— Я тебя не оставлю, Боб. Теперь нет.

Он притянул ее к себе. Теперь она поняла, кто она такая: Рэчел Келлер — женщина и актриса. Поиски закончились.

На Бали старая китаянка-прорицательница гладила кота и смотрела на огонь. На мгновение одно полено разгорелось ярче остальных, посылая вверх целый сноп искр.

Марта Чонг нахмурилась.

— Успокойся, Клаудиа, — проговорила она вполголоса, как бы обращаясь к самой себе. — Не видишь разве, теперь между вами все кончено.

Полено вспыхнуло еще ярче и раскололось, издавая звуки, похожие на взрывы.

Пожилая женщина тяжело вздохнула:

— Ох уж эти туристы… Ну почему я не промолчала и не оставила себе те деньги?