Экранные поцелуи

Глава 2

«Что толкает меня на это? Какая сила?» — Рэчел спрашивала себя об этом каждый раз, отправляясь на новые гастроли. Поезд только что отошел от Юстона. Как всегда, перед ней встала проблема — где остановиться. Они направлялись в Бирмингем, один из самых нелюбимых ею городов. Опять отель «Миллгейт»! Овсянка там всегда сварена комками, а чтобы зажечь газовую горелку, надо опустить в специальное отверстие монетку. Она вспомнила свою уютную лондонскую квартирку. Нет, я точно не в своем уме, решила Рэчел.

Однако внутри звучал и другой голос, говоривший прямо противоположное. Сейчас она прислушивалась к этому голосу: «Я еду на гастроли. Я еду на гастроли. Эти гастроли станут поворотным моментом в моей жизни».

Она вспомнила все прошлые гастроли, тоже казавшиеся поворотными. Сколько их было за последние шесть лет? Манчестер и Шеффилд, Ньюкасл и Бирмингем. Куда они ее привели, все эти гастроли? Никуда.

И снова другой внутренний голос перекрыл все сомнения: «На этот раз все будет иначе. Теперь ты будешь играть Лауру Чивли, великолепнейшую стерву. Это судьбоносная роль».

«А как же прошлые гастроли? — напомнила она себе. — Разве плохо я сыграла Порцию, или Кэйт, или мисс Джулию? Почему же эти роли не принесли мне славы?»

Снова вступил внутренний голос: «Может быть, все дело в режиссере? Наверное, тогда у тебя были не те режиссеры. Да, тебе не хватало именно Джереми Пауэрса. Его ведущие актеры становятся звездами».

Она откинулась на спинку сиденья. За окном проплывали поля, пастбища. Сделай же из меня звезду, Джереми Пауэрс. Сделай из меня звезду. Тогда, наконец, я смогу сказать, что все усилия были не напрасны.

Вот и Бирмингем. Рэчел собрала сумки и чемоданы, приготовилась выходить. Снова подумала о своем будущем пристанище. Раньше, приезжая на гастроли в Бирмингем, она всегда останавливалась в отеле «Миллгейт». Когда-то его порекомендовала другая актриса. Конечно, там отвратительная газовая горелка и комковатая каша, но зато какая хозяйка… В унылой провинции симпатичная хозяйка отеля очень много значит. В этом отношении Шейла оказалась просто находкой. В течение двадцати лет она была второй матерью для нескольких поколений актеров. Если они опаздывали к завтраку, она приносила тосты к ним в номер, позволяла смотреть свой телевизор, а то и ссужала деньгами, если им не хватало до получки.

«Шейла, Шейла, — думала Рэчел, проезжая в такси по неприглядным окраинам Бирмингема, — надеюсь, ты окажешься на месте». Она представила себе Шейлу, с тугими кудряшками перманента и вставными зубами.

Она расплатилась с таксистом у кирпичного дома с террасами. На углу улицы все та же бакалейная лавка. Похоже, здесь ничего не изменилось. Входя в дверь, она втянула носом воздух. Пахло все так же — капустой и сыростью. И в гостинице тоже ничего не изменилось.

Войдя в вестибюль, Рэчел сразу заметила, что Шейла не одна. Какая жалость… На полу, с сигаретой в зубах, сидел худощавый молодой человек в голубых джинсах. Что-то в нем показалось ей знакомым. Особенно эти джинсы, то, как они на нем сидели. Внезапно она вспомнила.

— Ричард Робертс! Что вы здесь делаете?

Он смотрел на нее, явно не узнавая.

— Не помните? Прослушивание у Джереми Пауэрса. Вы тогда еще жаловались на то, какой он подонок.

— Ну конечно! Вы та рыжая секс-бомба, которая так хотела получить роль Лауры Чивли. Ну что, получили?

— Да. А вы?

Он коротко рассмеялся:

— Скажем так: меня взяли в труппу, но не на ту роль, которую я хотел.

— Не может быть! Вы все-таки согласились играть того старикана?!

Они смотрели друг на друга. Связь, возникшая между ними в этот момент, была сильнее, чем просто желание, глубже, чем любовь, крепче, чем взаимное влечение. Они оба принадлежали к той профессии, где гордость отступала на второе место перед возможностью получить работу. Для нее не имело значения, будет ли Ричард играть ведущую роль или проходную. Главное — это то, что он работающий актер, он играет. Остальное не важно.

Ричард взглянул на часы — они показывали шесть, — потом на Рэчел и Шейлу.

— Пошли. Пора выпить. «Лиса и виноград» уже полчаса как открылся. — Он уловил сомнение в глазах Шейлы. — Не волнуйтесь, я угощаю. Надо же отметить начало гастролей.

Пожилая женщина понимающе улыбалась. У них с Ричардом уже был подобный разговор, в прошлый его приезд. Если он хочет ее угостить, мог бы принести бутылку, купленную без наценки. Не собирается она таскаться за ними и слушать, как он болтает с Рэчел.

— Вы двое идите вперед. У меня тут еще есть кое-какие дела.

Шейла вышла, а они остались сидеть, неуверенно поглядывая друг на друга.

Ричард заговорил первым:

— Не думайте, что я собираюсь к вам приставать. Просто очень хочется пива, а я терпеть не могу пить в одиночестве.

А волосы у него, оказывается, светлее, чем она их запомнила. И то, как сидели на нем джинсы, теперь ей нравилось еще больше.

В баре «Лиса и виноград» полно народа. Рабочие с фабрики, все в голубых джинсах, потягивали пиво после дневной смены. Работники из типографии, расположенной через дорогу, стояли небольшими группами, все еще в темных комбинезонах, покрытых пятнами краски. В углу музыканты настраивали инструменты. Рэчел взглянула на часы. Почти семь.

Вероятно, через час приедет певица, скорее всего одна из продавщиц местного торгового центра. Наверняка будет петь песни военных лет или еще более старые. Как всегда, будет нервничать и сбиваться с тональности. Часов в десять к пению присоединятся посетители и совсем ее заглушат.

«Не нравится мне здесь, — решила Рэчел. Тут темно, грязно и чересчур накурено. При каждом вдохе как будто выкуриваешь целую пачку сигарет». И все же… что-то в этой забегаловке напоминало те незабываемые дни, когда она впервые вышла на сцену и оказалась перед зрителями. Именно в Бирмингеме она в первый раз играла в настоящем театре. Публика в зрительном зале была примерно такая же, как сейчас, ну может, еще банковские служащие. Однако Рэчел все же ценила их аплодисменты. Каждый вечер после спектакля она приходила в этот бар, выпивала с ними рюмку-другую и выслушивала их мнение.

Если зрители хорошо принимали пьесу, она их любила. Если же нет, обвиняла в неудаче пьесу, режиссера или художника по костюмам. И лишь очень редко себя. Рэчел, конечно, сознавала, что еще очень молода, что многому надо учиться, и вместе с тем была уверена, что она хорошая актриса.

Рэчел с Ричардом протиснулись в самый угол за стойкой. Ричард спросил, что она будет пить. Рэчел заказала маленькую рюмку бренди и бутылку «Бэбичема». Она от души рассмеялась, увидев выражение его лица.

— Вижу, вы шокированы. Такое обычно пьют проститутки. Но я знаю, что пиво здесь больше напоминает мочу. Так что лучше уж буду пить свою смесь и воображать, что это коктейль с шампанским. Все равно ничего более похожего на коктейль здесь не получишь.

Теперь рассмеялся Ричард. Но совсем невесело.

— Интересно, не говорил ли то же самое мой отец в начале своей карьеры.

Она с любопытством взглянула на него:

— А кто он, ваш отец?

— Эдмунд Робертс. Может быть, видели его в «Ричарде III», когда учились в школе искусств?

Теперь она смотрела на него во все глаза.

— Тот самый Эдмунд Робертс! Я и понятия не имела…

Перед глазами встал образ высокого человека с царственной осанкой, гривой седых волос и большим животом пьяницы. Но не его внешность поразила ее тогда, а голос — сильный, рокочущий. Эдмунд Робертс прекрасно им владел. Меняя интонации своего хорошо поставленного голоса, он мог заставить зрителей горько рыдать, а в следующую минуту безудержно смеяться. Рэчел его обожала, как и все ее однокашники. В ее представлении он так и остался на пьедестале, несмотря на все разговоры о его тяжелом характере и пьянстве. Таким актерам, как Эдмунд Робертс, многое позволено. Их гениальность все оправдывала.

Она смотрела на высокого узкобедрого человека, стоявшего рядом, и пыталась найти в нем хоть что-то от Эдмунда Робертса. Но тщетно. Ричард смотрелся, пожалуй, лучше отца. И, тем не менее, его внешность не впечатляла. Он обладал хорошо поставленным голосом, и только. Если Эдмунд Робертс мог заставить весь зал замереть от одного щука своего голоса, то в Ричарде не было ничего, кроме обаяния.

На какое-то мгновение она почувствовала, что ведет себя не по-товарищески. Кто она такая, чтобы судить о его актерском мастерстве? Она ведь даже не слышала, как он читает. И все же в глубине души она знала, что это и не нужно. Ему далеко до отца.

Голос Ричарда прервал ее мысли:

— Как вы с этим справляетесь?

Девушка в недоумении качнула головой.

— Справляюсь… с чем?

— Да вот… с такой дырой, как эта, где приходится пить бренди и «Бэбичем», с холодными, промозглыми театрами, с постоянной жизнью на чемоданах.

Рэчел рассмеялась:

— Отправляясь на гастроли, я в первую очередь думаю именно об этом. А потом начинаю размышлять о роли, о труппе, о театре. И все плохое отступает на задний план. Наверное, я люблю такую жизнь.

— Вероятно, лишь потому, что для вас это все еще в новинку. Слышали бы вы, как мой отец распространяется об условиях, в которых ему приходится работать. У вас бы на всю жизнь отбило желание бывать в провинции.

Она допила и сделала знак бармену налить еще.

— Тогда почему же вы сами так живете? С вашей внешностью да при таких связях вы давно могли бы занять прочное положение в какой-нибудь телепрограмме и ни о чем не беспокоиться до конца жизни.

Похоже, эти слова его всерьез задели.

— Что?! И согласиться, что мой отец прав?! Да он только и ждет, когда я сорвусь. Все время повторяет, что мне не выдержать. Он с самого начала не хотел, чтобы я стал актером. Говорил, во мне этого нет. Так что теперь мне приходится доказывать, что он не прав.

— Думаете, вы сможете это доказать?

— Когда-нибудь, может быть… Посмотрим.

Он резко сменил тему. Заговорил о других актерах, о Джереми Пауэрсе. Как будто опустился занавес, скрывший за собой все его эмоции и даже способность чувствовать.

Рэчел поняла, что, несмотря на кратковременность знакомства, они с Ричардом слишком сблизились. Интересно, удавалось ли такое другим женщинам? И что происходило потом? Перед ними тоже опускался занавес? Или, может быть, им все-таки удавалось проникнуть в его душу?

Она смотрела на него сквозь клубы дыма. В полумраке его волосы казались еще светлее. А глаза у него, оказывается, зеленые. Как у кота.

Они стояли совсем близко, почти касаясь друг друга. Он ответил взглядом на ее взгляд, и у Рэчел перехватило дыхание. Он не произнес ни слова. Ни один из них не произнес ни слова, но Рэчел ясно поняла — если не поостережется, очень скоро окажется в его постели.

На следующее утро, взглянув в зеркало, Рэчел почувствовала к себе отвращение, Красные глаза, мертвенно-бледная кожа, под глазами мешки. «Никогда больше не буду пить», — поклялась она себе. И усмехнулась.

Стоя под душем, она вспоминала вечер, проведенный с Ричардом. Он повел ее в индийский ресторан, а вернувшись в отель, даже пальцем до нее не дотронулся. Хитер паршивец! Хочет, чтобы она сама сделала первый шаг. Что ж, ему придется подождать. Сначала Джереми Пауэрс, потом личная жизнь.

Стоя под прохладными струями воды, она попыталась сосредоточиться на пьесе. «Идеального мужа» ставили еще в школе искусств, и уже тогда она мечтала о роли миссис Чивли. Ах, какая роскошная стерва, какая интриганка! Только Оскар Уайльд мог создать образ женщины, решившейся пойти на шантаж, для того чтобы сместить с поста самого министра. Женщины, совершенно не заботившейся о последствиях.

Она задумалась о том, как сыграть эту роль. Потом попыталась представить себе остальных актеров труппы и предстоящую читку пьесы. Ее охватила дрожь.

Сегодня Судный день. Судный день в Зеленой комнате… Господи, как же она это ненавидит!

В театр она пришла с опозданием на десять минут. Все уже собрались. Кофеварка была наполовину пуста. Актеры и рабочие сцены стояли небольшими группками, нервно озираясь по сторонам Они еще не были знакомы и теперь с подозрением оглядывали друг друга, как гладиаторы перед боем Она поискала глазами Ричарда. Он стоял в самом дальнем углу, поглощенный беседой с Пауэрсом. Пожалуй, лучше сейчас его не трогать. Она налила себе кофе, присела на потертый, продавленный диван и стала приглядываться к актерам.

Две молоденькие девушки с глуповатыми лицами, по-видимому, только что из школы искусств. Наверное, с одного курса, судя потому, как стараются держаться вместе. Потом она заметила высокого красивого молодого человека. И сразу его узнала — Чарльз Элкотт, звезда популярной телевизионной «мыльной оперы». «Вот, значит, кто у нас играет главную роль, — подумала Рэчел. — Интересно, как он с этим справится…»

На этом осмотр пришлось прервать. Джереми Пауэрс — в джинсах и помятом замшевом пиджаке — встал и сделал актерам знак начинать читку.

— Читайте в том ритме, в каком вам удобно. Не гоните. Никто здесь никому ничего не доказывает.

«Это ты так считаешь», — подумала Рэчел. После того прослушивания, когда он упрекнул ее в избытке темперамента, она решила показать ему, на что способна.

Первые страницы она прочитала почти небрежно, сохраняя основной накал для больших сцен. И в то же время прислушивалась к остальным. Девушки оказались лучше, чем она ожидала. Элкотт — хуже. А в Ричарде открылись возможности, о которых она и не подозревала. Его «сценический» голос впечатлял гораздо больше обычного, разговорного. Он перенял от отца многие интонации и способность правильно выдерживать паузы. Однако игра его казалась искусственной, ненатуральной. Он слишком старался, слова звучали фальшиво. «Наверное, это нервы, — подумала Рэчел. — Надеюсь, со мной такого не произойдет».

Наконец они дошли до середины второго акта, где у миссис Чивли первая большая сцена. Рэчел напряглась, сосредоточилась.

В конце акта в комнате наступила полная тишина. На лицах присутствующих Рэчел увидела восхищение, и для нее это значило больше, чем аплодисменты.

Она обернулась к Джереми Пауэрсу.

— Вы, я вижу, уже поработали над ролью, — произнес режиссер.

— Да, я подумала, что это поможет.

— В таком случае вы ошиблись.

— Почему?

— Вы слишком гоните роль. Я бы хотел, чтобы вы входили в нее постепенно, чтобы прощупали ее. Поэкспериментируйте с текстом, попробуйте разный ритм. Сейчас у вас получилось то, что можно показывать на премьере. Но это не то, что мне нужно.

Рэчел не знала, что и думать. Да ей никогда не сыграть лучше, чем сейчас! А он говорит, что она делает не то. Впервые за шесть лет она засомневалась в себе.

Дрожащими руками она достала из сумочки сигарету, но зажечь сразу не смогла. Пауэрс сделал это за нее. Потом отвернулся вместе с ней от остальных.

— Послушайте, я бы не хотел сейчас больше говорить на эту тему. Позже поговорим… если получится.

— Чего вы от меня хотите?

Он на минуту задумался.

— Держитесь пока в тени, хорошо? Потом мы с вами во всем разберемся.

Третий акт она прочитала монотонным голосом. Сегодня из нее уже один раз сделали дурочку. Больше она такого не допустит.

Покончив с третьим актом, все отправились в бар. Рэчел осталась наедине с Джереми Пауэрсом — человеком, от которого зависела ее дальнейшая судьба. Режиссер, по-видимому, почувствовав ее настроение, спросил, не голодна ли она.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что уже час дня. Если у вас нет других планов, может быть, поговорим за ленчем?

Рэчел сразу почувствовала себя лучше. А когда Джереми Пауэрс привел ее в «Гранд», к ней начала возвращаться уверенность в себе. Если он повел ее в самый шикарный отель в городе, с самым лучшим рестораном, значит, не поставил на ней крест.

«Гранд» размещался в одном из небоскребов, и это напомнило ей «Хилтон». Такой же яркий разноцветный ковер в вестибюле, современная живопись на стенах, сверкающие хромированные кабины лифтов. Она знала, что местные воротилы бизнеса обычно обсуждают здесь свои дела. Войдя в круглый ресторанный зал на двадцать пятом этаже, она сразу поняла причину — этот зал создан для людей с солидными банковскими счетами. С очень солидными банковскими счетами…

В меню значились устрицы, стейки, а перечень вин занимал несколько страниц.

Она протянула меню в кожаной обложке своему спутнику:

— Закажите сами. Я не хочу брать на себя ответственность, если мы проедим здесь ваш трехнедельный бюджет.

Пауэрс улыбнулся и, не глядя в меню, заказал аспарагус с масляным соусом и стейк гриль.

— Овощи здесь подают по заказу. А может быть, хотите салат?

Ответа он не стал дожидаться. У Рэчел сложилось впечатление, что для этого человека еда не так уж важна. Пауэрс изображал из себя радушного хозяина, чтобы помочь ей преодолеть неловкость и поскорее перейти к делу.

Он стал расспрашивать ее о характере женщины, которую ей предстояло сыграть. Казалось, его всерьез интересует то, что она думает об этой роли. Рэчел много размышляла о своей героине, о ее побуждениях и теперь охотно делилась своими мыслями.

Режиссер выслушал ее, улыбнулся, похлопал по руке.

— Потрясающе. Но я вижу Лауру Чивли совсем другой.

Рэчел замерла с поднятой вилкой.

— Какой же вы ее видите?

— Узнаете позже, на репетициях. Вернее, мы оба это узнаем. Терпеть не могу все эти исследования, изучение персонажей. Это упражнения для интеллекта, в них нет души. Не хочу, чтобы вы исследовали Лауру Чивли как психоаналитик, хочу, чтобы вы стали ею.

Ее охватила паника.

— Но я так никогда не работала. Даже не знаю, с чего начать.

Пауэрс отхлебнул кларета.

— Для начала доверьтесь мне. Когда я увидел вас там, на прослушивании, сразу понял, что это ваша роль. И то, как вы держитесь, и эти невероятные рыжие волосы. Кажется, будто Уайльд написал роль специально для вас.

— Но ведь дело не только во внешности. Я должна понять женщину, которую собираюсь играть, должна проникнуть в ее характер. Иначе я не смогу играть.

Он смотрел на нее улыбаясь.

— А что же вы делали сегодня утром на читке?

— Пыталась поставить вас на место. Доказать вам, что я актриса, а не какая-нибудь любительница… да еще эгоистка.

Режиссер громко расхохотался:

— Считайте, что доказали. Да с таким темпераментом вы всю жизнь будете играть Лауру Чивли. Никогда не сможете остановиться.

— Не понимаю…

Он явно старался не терять терпения.

— Рэчел, я выбрал вас не за то, чего вы уже достигли, а за то, что вы, как мне кажется, еще сможете сделать. По-моему, талант у вас есть, иначе мы бы с вами сейчас здесь не сидели. Но ни вы, ни кто-либо другой до сих пор не нашли ему должного применения. Я вовсе не хочу вас обидеть или огорчить, но вы должны знать правду о самой себе. Да, вы прекрасно смотритесь на сцене, иногда даже более того. Однако вашу игру я бы назвал представлением в стиле драматической школы. Так играют почти все провинциальные актеры. Поэтому-то они и остаются до конца жизни в провинции. Вы, на мой взгляд, достойны лучшего. И хотите вы того или нет, но я собираюсь это доказать.

Рэчел отодвинула тарелку. Еда осталась почти нетронутой.

— Хочу я того или нет? Что вы имеете в виду?

— Именно то, что сказал. Вам может не понравиться работа над ролью. Порой вы не сможете спать по ночам. Будут моменты, когда вам захочется меня задушить. Но в конце концов мы до бьемся того, что нужно. В этом можете не сомневаться.

Она смотрела на него с недоверием. А в ушах звучали слова из старого голливудского фильма:

«Держитесь покрепче, ребята. Дорога здесь очень неровная».

В отель Рэчел вернулась около восьми. После «Гранда» ей ни с кем не хотелось разговаривать. И бродить в одиночестве по городу тоже не хотелось. Поэтому, как и всегда в минуты депрессии, она решила пойти в кино. В «Метрополе» шел фильм «Какими мы были». В течение двух часов Рэчел воображала себя на месте Барбры Стрейзанд, постепенно влюблялась в Роберта Редфорда, и это было восхитительно. Выйдя из «Метрополя», она сразу свернула за угол, в «Одеон», где шел «Великий Гэтсби» с Миа Фэрроу.

Когда сеанс окончился, Рэчел достала кошелек и подсчитала убытки. За возможность на четыре часа уйти от действительности пришлось заплатить два с половиной фунта. Совсем недорого, если учесть, что после разговора с Пауэрсом она готова была покинуть труппу, предварительно высказав ему все, что о нем думает. Теперь ей казалось, что не стоит торопиться.

Рэчел решила зайти в бар. Наверняка там будет кто-нибудь из актеров. Однако ее ждало разочарование — в баре никого не оказалось. Даже рабочие сцены, по-видимому, сегодня пили где-то в другом месте.

Рэчел прошла в салун и заказала бренди и «Бэбичем». Рано или поздно кто-нибудь наверняка появится. К десяти часам она выпила по две порции бренди и «Бэбичема», выкурила целую пачку сигарет. «Ну что ж, пора домой, — решила она. — Сделаю себе чаю и посмотрю что-нибудь по ящику. Бывали в жизни вечера и похуже…» Хотя ничего хуже этого она припомнить не смогла.

В холле гостиницы никого не было. А потом Рэчел увидела его. Он сидел в углу, в полном одиночестве, высокий, худой, с копной очень светлых волос и как бы застывшим обиженным выражением на лице.

— Ричард! Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду, что же еще.

— Но почему?! Мы ведь, кажется, не договаривались о встрече?

— Нет, не договаривались. Но все остальные поехали куда-то в загородный ресторанчик поесть жареного мяса. А я решил остаться и подождать тебя.

Девушка опустилась на диван.

— Вот, значит, куда они все подевались… А ты можешь себе представить, чем я занималась последние два часа?

Он ухмыльнулся:

— Ну-ка расскажи.

— Сидела в «Лисе и винограде». — Она сделала гримасу.

— Мне следовало бы догадаться. Вообще-то я чуть было не пошел туда искать тебя.

— Что же тебя остановило?

— В этом городе есть другие места, получше, где тоже можно напиться.

— Значит, ты подумал, что я решила утопить горе в вине?

Ричард поднял брови:

— А разве нет? Не скажешь же ты, что тебе понравилось, когда Пауэрс сделал из тебя дурочку во время читки. Держу пари, он и не подумал потом извиниться.

— Нет, конечно. Дальше было еще хуже.

Он тяжело вздохнул.

— Только не говори, что я тебя не предупреждал. Я ведь тогда сразу сказал тебе, что он подонок. — Ричард на мгновение замолчал. — Если не хочешь встречаться с остальными, у меня есть идея. На другом конце города есть одно место. Там обычно собираются картежники. Местечко довольно обшарпанное, но они работают всю ночь, и там даже бывает вполне приличное кабаре, если правильно угадать время. В последний свой приезд я туда ходил с одним из наших актеров. Думаю, тебя это развлечет.

Рэчел была заинтригована.

— А что ты имеешь в виду, говоря о приличном кабаре?

Он взглянул на нее краем глаза:

— Пойдем со мной, и увидишь сама.

Клуб, о котором говорил Ричард, назывался «Бродяга». Они подошли к нему через лабиринт кривых улочек, окаймленных деревьями. Снаружи он напоминал обычную забегаловку, однако, пройдя через кафе и поднявшись по крутой лестнице, они как бы попали в другой мир. Это напоминало декорации из какого-нибудь старого фильма с Марлен Дитрих. Кругом блестки, мишура, зеркала.

Внимание Рэчел сразу привлек бар, вернее, те, кто там сидел: одни женщины, и как будто бы выставленные на продажу. Блестящие платья их были усыпаны фальшивыми бриллиантами, волосы выкрашены в невероятные цвета. А как они передвигаются на своих высоченных каблуках-шпильках, Рэчел и представить себе не могла. Но они, тем не менее, передвигались — расхаживали вокруг стойки, вертя в руках бокалы и кидая призывные взгляды на мужчин, сидевших за столиками. В зале царила атмосфера ожидания. Рэчел заметила, что никто не танцует.

— Что происходит? — прошептала она.

Ричард усмехнулся:

— Сейчас начнется представление. Мы пришли вовремя.

Она хотела еще что-то спросить, но в этот момент свет в зале погас и раздался гром барабанов. Потом кто-то, вероятно, поставил другую запись, и весь зал наполнила медленная, пульсирующая, очень сексуальная музыка. Дешевая музыка…

Господи, как же она сразу не догадалась! Он привел ее на стриптиз.

Из-за занавеса появилась девушка, высокая, стройная. Лишь высокие скулы придавали ей европейский вид, все остальное в ней было от Востока — и медово-смуглая кожа, и черные как смоль волосы, ниспадавшие до самой талии. Простое длинное белое платье прекрасно на ней сидело и в то же время не слишком облегало фигуру. В отличие от прочих женщин, у этой девушки есть стиль, подумала Рэчел. Она, конечно, классом выше остальных. Хотя, неизвестно, как бы она смотрелась при дневном свете.

Девушка начала играть со своими длинными белыми перчатками. Поглаживала их, легонько потягивала за пальцы. Рэчел кинула быстрый взгляд на Ричарда. Он сидел как будто погруженный в транс. Она знала, что он наверняка видит это не в первый раз, однако для него, похоже, в этой девушке было что-то особенное. Рэчел пожала плечами и снова перевела глаза на сцену. Как знать, может быть, и ей удастся здесь чему-нибудь научиться.

Девушка потратила не меньше пяти минут на то, чтобы снять перчатки. Потом несколько раз прошлась по маленькой сцене, как манекенщица. За кулисами кто-то вновь сменил кассету. Рэчел догадалась, что сейчас начнется главное. И верно — одним едва уловимым движением девушка что-то расстегнула на платье и выскользнула из него. Тут Рэчел поняла, в чем причина ее успеха. У этой девушки было самое совершенное тело, какое Рэчел когда-либо видела. Полные налитые груди, не нуждающиеся в бюстгальтере, самая длинная на свете шея, самая длинная в мире спина, а талия — когда взгляд наконец достигал талии — невероятно тонкая. Если бы девушка стояла сейчас полностью обнаженной, она бы выглядела не более эротично, чем статуя. Но она не была обнажена. На ней было нечто вроде нижнего белья, какое обычно продается в порно-магазинах.

Снова сменили запись. Теперь зазвучало «Болеро» Равеля. Все в зале не сводили глаз с девушки. Какое-то мгновение она стояла совершенно неподвижно, а затем бедра ее заколыхались в такт музыке. В любом другом исполнении это, вероятно, выглядело бы неловко, неграциозно. Но только не у этой девушки. Она оказалась достаточно артистичной. Тело ее волновалось, трепетало так, как будто к нему прикасались сотни невидимых рук. Как будто люди в этом зале собрались для того, чтобы доставить ей наслаждение.

Мечтательно улыбаясь, она расстегнула крючки на бюстгальтере, он соскользнул на пол, обнажив ее великолепные груди. Она начала играть ими. Засовывала палец в рот, потом проводила им вокруг сосков, пока они не напряглись. В следующую минуту девушка сошла со сцены в зал.

Рэчел не раз слышала рассказы о подобных представлениях, но все это происходило где-нибудь в Берлине или Амстердаме. Никогда она не предполагала, что в Бирмингеме ей доведется увидеть, как обнаженная женщина предлагает себя клиентам.

Ричард коснулся ее руки.

— Не бойся, обычно она никому не позволяет притронуться к себе. Все это лишь для того, чтобы подзадорить публику.

Девушка направилась к их столику. Но Рэчел решила, что с нее хватит.

— Я ухожу. — Она встала. — Подожду тебя внизу в кафе.

Она побежала через темный прокуренный зал, мимо девиц, выстроившихся у стойки бара, к дверям и вниз по лестнице. Лишь здесь она заметила, что Ричард идет за ней.

— Да подожди же. Никто за тобой не гонится.

Она его не слушала. Нижний зал за это время заполнился фабричными рабочими и таксистами, так что ей пришлось прокладывать себе дорогу в толпе. Наконец она вышла на прохладный ночной воздух. Некоторое время стояла неподвижно, глубоко дыша, освобождая легкие от табачного дыма и ожидая, пока перестанет колотиться сердце.

Ричард виновато смотрел на нее:

— Извини, если тебя это расстроило. Я никак не предполагал…

— Проблема в том, что меня это не расстроило.

Он явно не понимал. Рэчел придвинулась к нему поближе.

— Дурачок ты. Меня это возбудило.

Он не обнял и даже не поцеловал ее. Вместо этого они вышли на дорогу и поймали такси. В отель вошли с черного хода. Ее комната на втором этаже была ближе, поэтому они направились туда, перешагивая через две ступеньки. Вошли в дверь, задыхаясь от смеха.

— А я-то решила, что ты собрался меня напоить.

— Есть гораздо лучший способ забыться.

Он подвел ее к кровати и стал раздевать.

Другие мужчины, случалось, не могли себя контролировать и сразу набрасывались на нее. С Ричардом все было иначе. Он знал, чего добивается, и совсем не торопился. Интересно, сколько раз ему случалось проделывать то же самое?

Однако, когда он снял джинсы, она больше ни о чем не могла думать. Он такой большой… Она испугалась, что ей его не вместить.

Рэчел подумала, что он захочет сразу войти в нее, и раздвинула ноги. Но Ричард улыбнулся и покачал головой.

— Не сейчас, — шепнул он, — ты еще не готова.

Не слушая возражений, Ричард стал легкими прикосновениями ласкать ее. Сначала губы, лицо, потом шею… Девушка почувствовала, как ее охватывает возбуждение. Не то возбуждение, которое она ощутила, наблюдая стриптиз, а скорее трепет, зародившийся глубоко внутри и медленно распространяющийся по всему телу. Она чувствовала его на губах, в груди, между ног, Ричард ласкал ее всю, легкими касаниями, с большим искусством, пока этот трепет не перешел в мощный шквал неукротимого желания. Она потянулась к нему. И снова он остановил ее:

— Еще не время.

Ричард поцеловал ее — нежно, осторожно, будто пробовал какой-то восхитительный плод и хотел в полной мере насладиться его вкусом. Потом повел губами вниз по телу, раздвинул бедра. В первый раз мужчина целовал ее, там. Рэчел была потрясена тем, что это доставляет ей такое наслаждение. А потом все ее тело напряглось. Кажется, он лучше ее самой знал, что ей нужно. Теперь она чувствовала толчки его пениса.

— Сейчас, — прошептал он.

И вошел в нее. Сначала медленно и осторожно, потом с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Он двигался мощно и ритмично. Она изогнулась, принимая его в себя.

Заснули они лишь на рассвете и проспали до самого ленча.

Пропустили первую утреннюю репетицию! «Хорошенькое начало», — подумала Рэчел. Но, взглянув на любовника, решила, что ей плевать.

— Ричард, я не сомневаюсь, что когда-нибудь поплачусь за это. Но, знаешь, я, кажется, в тебя влюбилась.