Экспедиция в один конец

СЕНЧУК

Череда больших и малых удач, доставшихся ему ценой изрядных нервных перегрузок, закончилась тем, что набитый контрабандой сорокафутовый ребристый контейнер, крашенный суриком, скрылся в трюме, а ключ от замка был торжественно передан Крохину, не ведавшему, правда, что предусмотрительный Сенчук изготовил себе дубликат.

Проникнув в контейнер, он сподобился лишь на горькую и понятливую усмешку, обнаружив в ящиках, заставивших стальную полость, брикеты пластида, упакованные в вощеную бумагу. В трех плотных картонных коробках находились детонаторы и автоматы с боезапасом, выступавшим, видимо, в качестве тех самых цветных металлов, о которых плел ему мафиозо.

Раздумья Сенчука были недолгими: автоматы предназначались для сугубо внутреннего использования в той или иной критической ситуации, а пластид наверняка перегрузится на иное судно, которое рано или поздно должно подойти к "Скрябину".

Однако будущее взрывоопасной контрабанды занимало Сенчука в степени незначительной. Теперь ему оставалось завершить собственную, уже принципиально выигранную партию, избегая опрометчивых ходов.

Возможность же совершения таковых обусловила чисто техническая проблема, связанная с размещением членов экспедиции по элитарным каютам, в результате чего, прибыв на "Скрябин", Сенчук с большим неудовольствием обнаружил, что катастрофически опоздал к дележу апартаментов и его бывшую площадь оккупировал штурман, не без удовольствия на ней разместившись.

Понять штурмана не составляло труда: прошлое корабельное жилье ответственного офицера госбезопасности отличалось простором и отменной меблировкой. Уютная кожаная мебель, ковры и письменный стол красного дерева каким‑то непостижимым образом остались неразворованными, в чем виделась заслуга бывшего покойного капитана, избравшего, видимо, после изгнания Сенчука на сушу данное помещение в качестве своей резиденции.

Естественно, предложить штурману совершить обмен на куда более скромную каюту, выделенную старпому, было делом напрасным.

Впрочем, подосадовав на сбой в планах, Сенчук вскоре преисполнился оптимизма: сохранившийся у него ключ от обшитой сталью двери каюты, снабженной специальным сейфовым замком, при первой же проверке легко провернул шестерни запорного механизма, работавшего по–прежнему отлаженно и мягко.

Удовлетворенно сощурившись, Сенчук узрел знакомые округлые головки никелированных лжезаклепок, прочно удерживающих хитроумно установленные панели, за которыми таился его слегка запыленный саквояж с сокровищами.

Наслаждаться видами милого его памяти интерьера он не стал, полагая, что с этим успеется: каждый вечер штурман взял себе за правило навещать компанию ученых арабов, где неотлучно засиживался до полуночи. Какие общие интересы связывали его с этой компанией — оставалось загадкой.

Единственное, что до сей поры постоянно отравляло жизнь старпома, смутное подозрение: а вдруг да умудрился какой‑нибудь умник заглянуть за переборку и обнаружить в ней тайник?

В таком случае делать на этой посудине было абсолютно нечего, следовало немедленно возвращаться в сухопутные дебри, затевать дотошное расследование и, выявив подлого похитителя саквояжа, вытряхнуть из него ценности, как материальные, так и духовные!

Хотя, как размышлял он, если бы его преемник нашел драгоценности и решил присвоить их, то наверняка поступил бы как должно профессионалу, то есть как действовал бы в его положении Сенчук: вычислил без особенного труда закладчика тайника и ликвидировал его, устранив тем самым и проблемы взаимной бессонницы. Или же попросту сбежал за рубеж, чего за всю историю "Скрябина" с членами команды покуда еще не случилось.

А потому куда больше занимал Сенчука иной вопрос: как, изъяв из каюты ценности, переместить их на свою территорию, избегнув при этом свидетелей данного перемещения?

Выносить средневековый антиквариат частями, пряча его под одеждой? Сколько же несанкционированных проникновении в чужую каюту потребует такая метода? Нет, необходим был иной способ…

Однако в любом случае поначалу следовало убедиться в сохранности заветного саквояжа.

Воспользовавшись очередным ежевечерним отсутствием штурмана, Сенчук вставил ключ в прорезь замка и отпер каюту.

Нажав на кнопку секундомера часов, пустил стрелку: по идее, переборка вскрывалась за десять неполных минут, но он, увы, наверняка утратил былую сноровку.

Тонкий стальной ключик со специальной выемкой подлез под первую головку, утвердился во внутренних пазах, и крепеж нехотя принялся выворачиваться по окислившейся, чувствовалось, резьбе, что Сенчука весьма вдохновило.

Он управился с панелями всего за восемь минут: сказалось не то нервное напряжение, принуждавшее к скупой выверенности действий, не то таившийся в сознании навык, обретенный мгновенно и просто.

Просунув руку в темную сухую нишу, вытащил облепленный лохмами свалявшейся паутины саквояж, лежавший поверх кислородного аппарата, некогда предназначенного для походов советских лазутчиков в мирные тылы многочисленных врагов коммунизма.

Машинально крутнул вентиль и, услышав тугое шипение, удивленно хмыкнул, повернув его обратно.

Установив саквояж на табурет, раскрыл замки с облупившейся самоварной позолотой и истомленно выдохнул воздух через нос: сокровище все‑таки дождалось его!

Со лба Сенчука сорвалась увесистая капля пота, окропив старинное золото.

Только тут он ощутил, что насквозь мокр от невольной и обильной нервной испарины.

Вернул сокровище на прежнее место и, едва сумел уместить на переборке первую декоративную панель, услышал, обмерев, шорох за дверью.

Затем тишину буквально взорвал требовательный стук в дверь, за которым последовал вопрос: кто, дескать, находится в каюте? Проклятый штурман отчего‑то изменил своей традиции безвылазных посиделок с арабами до глубокой полуночи, подойдя к двери, услышал, видимо, возню за ней, и дело таким образом приняло скверный оборот.

Возможность внезапного возвращения нынешнего хозяина каюты Сенчуком учитывалась, относясь, правда, к вариантам крайне неблагоприятным и осложненным непредсказуемыми последствиями.

Стук усилился.

— Опять — двадцать пять, за рыбу деньги! — прошептал старпом, осторожно заглядывая в дверной глазок.

Да, у двери находился штурман, и, что было на руку, без каких‑либо компаньонов.

— Проклятая бестолочь! — просипел Сенчук себе под нос и открыл дверь.

— Какого черта вы делаете в моей каюте? — с места в карьер осведомился штурман откровенно враждебным голосом, не двигаясь с места и настороженно шаря растерянными глазами по каюте, покуда взгляд его не уткнулся в разобранную переборку.

— Что это? — спросил он неожиданно высоким голосом.

— Ничего особенного… — пожал плечами Сенчук. — Крыса скребется… Старая, добрая крыса… Мне бы она была мила, что твой сверчок, но господин капитан, ваш сосед, — персона чувствительная и хочет поставить крысоловку.

— Но как вы сюда попали? — с вызовом продолжил штурман. Голос его внезапно стал искаженно–визглив, даже пискляв, и Сенчук отчего‑то припомнил, что именно так изменяется тембр у подводников при глубоком погружении, хотя дело не столько в тембре, сколько в его восприятии подсознанием, откликающимся на подспудное ощущение сдавливания корпуса лодки.

— Капитан пригласил меня, дал ключ… — спокойно ответил Сенчук, отмечая странную метаморфозу взгляда штурмана — безумно–агрессивного, источающего истеричную ненависть…

— Зачем вы здесь?! — крикливо настаивал тот.

— Говорю же: устанавливаю крысоловку… — Сенчук, невозмутимо кашлянув, с заговорщическим видом указал ему на разверстую нишу, как бы приглашая заглянуть в нее, и, едва тот совершил первый рефлекторный шажок, в дело вступил испытанный германский клинок, до сей поры втиснутый под брючный ремень старпома.

Клинок описал короткую зеркальную дугу и канул в груди штурмана, кто сподобился лишь на короткий изумленный выдох.

Подхватив убитого под локти, Сенчук бережно уместил его на ковер.

"Я, наверное, мог бы зарабатывать забоем свиней, чем не работа?" механически подумал он. После метнулся к шкафу, достал из него пару рубашек, одной из которых вытер лезвие, а другую подоткнул под неподвижное тело, дабы не запачкать кровью ковер.

Раздраил иллюминатор.

Каюта мгновенно наполнилась промозглым влажным воздухом, шумом забортной воды и ходовых двигателей.

Он подтащил труп к округлой дыре, где качалась морская темень, просунув, согласно секретному учебному спецпособию, сначала безвольную руку, а вслед за ней и голову убитого, и далее, придерживая за ноги тело, скинул его в неразличимую далекую воду.

— Привет от меня басурманскому дьяволу! Ты ему, чувствуется, симпатизировал, — пробурчал, протирая на всякий случай проем иллюминатора скомканной рубашкой с пятном крови, вытекшей из раны.

Затем, швырнув рубашку за борт, вернулся к разобранной переборке.

— Того и гляди, останусь я со своим сундуком с золотишком один–одинешенек на этой посудине! — шептал он себе под нос, озабоченный возможностью появления еще какого‑нибудь настырного посетителя, способного превратить вынужденные злодеяния в конвейер смерти.

Тщательно прибрав следы своего пребывания в злополучной каюте, он окинул ее внимательным взором — не остались ли приметы проведенной процедуры депортации с судна мертвого тела? — а затем, уложив в пластиковый пакет верный кинжал, сунул сверток под ремень. Убедившись, что коридор пуст, покинул помещение, не забыв щелкнуть ногтем по выключателю.

Замкнул дверь, обтер головку ключа носовым платком.

Поднялся на верхнюю палубу, а после направился к мостику, размышляя, чем будет чревата пропажа важной персоны. Возвращением в питерский порт? Едва ли.

Те, кто стоял за находящейся на борту контрабандой, не мог допустить возвращения "Скрябина" в порт приписки, а значит, судно так или иначе пересечет Атлантику. Кроме того, отсутствие штурмана мог восполнить он, отставной подполковник КГБ Сенчук, кто, плавая по морям и океанам, на специфике своей службы не замыкался, с любопытством и усердием постигая морские профессии, и, в отличие от большинства надменных и никчемных особистов, мог встать и на капитанский мостик, и в штурманскую рубку, выполнив любой навигационный расчет и обеспечив прокладку маршрута с учетом, если угодно, сложных погодных условий.

Он отдал распоряжения вахтенному, попутно сделал замечание одному из матросов — мол, не громыхай подковами по трапам, развалишь ветерана, после чего спустился в свою каюту.

Завтрашний день обещал выдаться беспокойным, и ему предстояло как следует отоспаться.

"Скрябин", двигаясь на среднем ходу, держал курс к первой своей остановке: месту гибели "Комсомольца".