Экватор. Черный цвет & Белый цвет

ГЛАВА 21 — ЭМИРАТЫ. МОИ ЛЮДИ

Этот процесс продолжался до самого города Дубай. Именно там, в районе Дейра, и находился мой главный офис. Возле «Дубайских курантов», знаменитой конструкции, похожей на марсианский агрегат из «Войны миров» Уэллса, на вершине которого, вместо лазера, пристроились самые известные в арабском мире часы. Я самым первым среди пассажиров своего рейса прошел паспортный контроль и покинул прохладный терминал. Багажа у меня не было. Ручная кладь — спортивная сумка — была оформлена, как дипломатический багаж, и не подлежала осмотру. Усатый таможенник в белом дишдаше, наблюдавший за дверью под надписью «Green line», лениво скользнул взглядом по моей сумке и быстро потерял к ней интерес. На его месте я бы уделил больше внимания подозрительному европейцу в пропотевшей рубашке и джинсах со следами окаменевшей желтоватой грязи. Но, впрочем, подозрительный европеец был надежно прикрыт диппаспортом страны третьего мира. Вместе с рубашкой и джинсами. На сумке еще были заметны следы от обуви, то ли моей, то ли Долорес, а тонкие матерчатые бока не могли скрыть того, что внутрь ее набиты некие прямоугольные бруски, соответствовавшие по размеру банковской расфасовке долларов. Я рисковал. Но не настолько сильно, чтобы дать почувствовать человеку в дишдаше свое волнение. Здесь, в стране миллионеров, привыкли к тому, что через пустынный рай на берегу Персидского Залива кочуют огромные деньги. Разными способами. В том числе, и в грязных спортивных сумках.

Такси несло меня по Мактум Роуд. Широкая и прямая трасса, помеченная на дорожной карте номером восемьдесят девять, упиралась прямо в авангардную конструкцию, с постройки которой в шестидесятые годы и начался современный Дубай. Дело было так. У хозяина прибрежного клочка Аравийской пустыни шейха Рашида был зять, шейх Ахмед. Однажды он поднес своему тестю в подарок часы, как это принято во многих семьях. Но так как оба, — и зять, и тесть, — были в этой части мира большими людьми, то и часы тоже нашлись подходящего размера. Башенные. Шейх Рашид, конечно, поначалу обрадовался подарку, но спустя некоторое время растерялся и даже расстроился. Часы были столь внушительных размеров, что никак не могли поместиться во дворце эмира Рашида. Дворец «Забиль-сарай» тогда только заканчивали строить. Сегодня это ординарная и наполовину забытая постройка. А тогда, в шестидесятые дворец считался чуть ли не символом новой сытой жизни, которая вместе с нефтью пришла на смену кочевым временам. Руководил строительством австриец Отто Буллард. Он взглянул на часы и шутки ради предложил — раз часы башенные, давайте построим для них башню. Но в Аравийской пустыне все воспринимают всерьез. И в шестьдесят пятом посреди песков водрузилась четырехлапая конструкция. Что привиделось австрийцу, когда он впервые нарисовал ее на бумаге, неизвестно. Какой смысл решил вложить в свое творение, непонятно. Одним башня напоминает вышку на нефтяном промысле. Для других, для меня, в частности, символизирует вторжение с Марса. Обе точки зрения вполне символичны. Нефтяным вышкам Дубай обязан своим процветанием. Новый, чужой, образ жизни захватил Аравийскую пустыню столь же быстро, как марсиане планету Земля в книжке Уэллса. Вокруг четвероногой конструкции очень скоро возник город, в котором не найдешь двух похожих зданий, и к каждому зеленому кустику подведен собственный шланг с водой.

Мое такси повернуло направо, на Умм Хурейр, и, попетляв между домами, через несколько минут остановилось возле бетонной многоэтажки, где и был мой офис. В прохладной приемной никого не было, но я учуял запах табака и кофе. В гостевой комнате, за столом сидели двое. Осетин Плиев, мой лучший пилот, и менеджер по личному составу Петрович. Полностью его звали Григорием Петровичем Кожухом. Коллеги, в том числе и я, старика называли панибратски «Петрович». Официально, по имени-отчеству, обращался я к нему только тогда, когда был зол. Но это случалось крайне редко.

Петрович был самым ценным моим сотрудником. Разруливал все проблемы внутри постоянно меняющейся команды и, в то же время, никогда не влезал в финансовые тонкости нашего деликатного бизнеса. Не человек, а просто клад. Плиев, честно говоря, влезал, и это меня порой очень беспокоило. Но летал этот осетин просто виртуозно, и, главное, умел молчать, как партизан на допросе. На допросе, кстати, он тоже бывал, причем не на одном. После каждого ухитрялся оставаться в дружеских отношениях с представителями правосудия тех стран, в которых его брали «за одно место.» У меня Плиев числился контрактником. Каждый месяц он пытался пересмотреть условия контракта, но это было почти нереально. Мы оба с ним все время летали по миру, но по разным маршрутам. Мне незачем часто встречаться со своими пилотами.

Сейчас был другой случай.

— Казбек, есть работа. — начал я с главного. С этими людьми нужно прямо, без всяких там восточных премудростей. — Плачу наличными по тройному тарифу.

— Ого! — довольно сказал осетин. — «По тройному» — это сколько?

— По десятке на пилота и еще приятное дополнение в виде премии.

Я хотел сказать «премии за молчание». Но передумал. Казбек и так все сообразил.

— Идем к карте. — Я подошел к двум полушариям на картонке, висевшей на стене, и пальцем провел линию предполагаемого маршрута. — Нужно сделать только один рейс. Загружаемся в Иордании, дозаправляемся в Африке и летим в Колумбию.

Мой план, с учетом информации Крукоу, был гениален и, как все гениальное, довольно изящен и прост. «Мы заявляем наш груз как стройматериалы из Иордании. Покупатель ждет их на Гавайях. Время вылета из Аммана мы выбираем не просто так.» — объяснял я своим людям. Те внимательно слушали и следили за моим указательным пальцем, который гулял по карте. — «Самолет подходит к воздушному пространству Колумбии. Подлетное время приводим в соответствие с графиком полетов гражданских судов. Нас ведут кубинцы, причем, по тем данным, которые им сообщаем мы. Мы отклоняемся от курса. Кубинцы нас не видят. Только слышат. ЦРУшники в Боготе нас тоже не видят. И даже не слышат. А почему? Да потому, что мы ложимся под пассажирский „Боинг“ колумбийской компании. Мы идем прямо под ним. Он на девяти. Мы на пяти. Он в режиме переговоров с диспетчером. Мы тоже. Кубинцы слышат нас и думают, что мы летим своим курсом. Американцы видят нас и рейсовый борт как одну зеленую точку. На экране радара два объекта, следующих в одном и том же направлении, с одинаково скоростью, но на разной высоте, сливаются в один. Мы доходим до точки сброса. Открываем рампу и спускаем груз на парашюте. Дальше на сверхмалой высоте покидаем воздушное пространство суверенной страны и, продолжая дезинформировать кубинцев, незаметно возвращаемся на свой курс. Прилетаем на Гавайи, садимся, сдаем фанеру, которую и в самом деле грузим на борт в Иордании. Да, самое главное. Стройматериалы мы получаем в Украине. Подлетая к Иордании, мы меняем позывные. Мы имеем на это право. Наши самолеты зарегистрированы на разные компании в разных странах. Соответственно, имеют разные позывные. Что думаете?»

Казбек почесал свой небритый подбородок.

— В плане два слабых места. Первое кубинцы. А вдруг у них уже появился радар?

— Не думаю. Но если план принимается в целом, мы уточним. И потом, мы можем лететь через Гваделупу. Это дороже, но надежнее.

— Есть кое-что посерьезнее. Смена позывных. Если нас засекут, то самолет заберут наверняка.

— Не заберут, Казбек. Посуди сам. Машины принадлежат украинскому министерству обороны. Значит, имеют украинскую регистрацию. Я их взял в аренду. Теперь у них есть и второй регистр. Эмиратский. Я сдал самолеты в аренду азербайджанцам. И в Баку им тоже присвоили свои позывные. Вот эти позывные мы и дадим в эфир. В смысле, ты дашь в эфир. Именно по ним, в случае чего, и станут искать наш самолет. Но даже если это будет именно так, машина к тому времени уже вернется в Эмираты.

— Есть и третья проблема, Андрей Иваныч. — заговорил Кожух. — Может быть, это меня не касается, но как мы будем сбрасывать груз? У нас нет таких систем в наличии.

— Петрович, — отвечаю я ему. — Это самая большая проблема. Но я ее тоже решил. Выпей кофе, присаживайся и слушай.

Был в Крыму в советское время завод, который производил уникальные парашютные системы. СССР почему-то упрямо хотел вести войну на чужой территории. Причем, воевать с Западом собирался с помощью десантников. Следующим образом. Забросить своих суперсолдат в тыл к противнику, захватить все жизненно важные объекты в самом начале боевых действий, а потом уже наступать пехотой и танками. Объектов у Запада было много, людей тоже. Для десантных операций требовались сотни самолетов и тысячи солдат. Ну, а поскольку вместе с солдатами нужно было сбрасывать оружие и прочую технику, парашютов нужно было немало, и самых разных. С парашютными системами экспериментировали повсеместно, но главные экспериментаторы традиционно находились в Крыму. Удобное место. Тут тебе и степь, и море, и горы. Условия приземления можно смоделировать любые. Здесь также было в изобилии хорошее вино и красивые девушки. Нужно же испытателям снимать стрессовые состояния. Сюда съезжались лучшие парашютисты со всего Союза. Знатные были люди. У каждого тысячи прыжков с разной высоты, в разных условиях. Их привозили в сверхсекретное конструкторское бюро, где ученые создавали в единственном экземпляре свои уникальные воздушные крылья. Парашюты для катапультирования с больших высот. Парапланы для полета на небольших. Многокупольные системы для сброса техники, причем, вместе с экипажами. Сначала испытатели внимательно изучали на земле то, что должно было спасти им жизнь в воздухе. А потом сигали в открытый люк с парашютами за спиной. По результатами прыжков принималось решение. Если оно было положительным, то изделие тут же становилось на поток. Цех по производству парашютных систем был тут же. И вместе с КБ тоже являлся секретным объектом. Но вот закончилась холодная война, не перейдя, слава Богу, в горячую фазу. Парашюты стали не нужны. За годы конфронтации их наклепали такое количество, что каждого крымчанина можно было обеспечить отдельным парашютом. А также жителей некоторых соседних областей. Воевать на чужой территории становилось немодным. Так, во всяком случае, казалось в начале девяностых. Секретный цех на берегу моря рассекретили. Лучшие мастера стали зарабатывать на жизнь ремонтом корабельных снастей и подбадривать друг друга рассказами о былом за стаканом вина. Вино стало кислым на вкус. Крымские красавицы, предел мечтаний испытателей парашютных систем, нарожали потомство и, значительно прибавив в весе, превратились в сварливых теток. Снимать стресс стало некому и нечем. Жизнь круто изменилась. И этот факт, конечно, вводил обладателей секретных технологий в полное уныние.

Но я знал, как его развеять. Еще не доехав до своего офиса возле Дубайских часов, я сделал несколько звонков. Один из них в Украину, знакомому парашютисту. Этот человек, у которого наград было больше, чем денег, согласился передать руководству забытого завода мою просьбу. Сделать на заказ парашютную систему, с помощью которой можно сбросить любую технику с любой высоты. Но так, чтобы парашют раскрывался возле самой земли. Сброс должен производиться автоматически, чтобы экипажу не пришлось вручную выталкивать контейнеры через люк. И главное условие. В грузовом отсеке после сброса не должно остаться следов парашютной системы — никаких направляющих, бугелей, тросов и прочей хрени, которая может вызвать подозрение при досмотре. Старый испытатель сказал, что на крымском заводе такую систему соорудить это не проблема. Мало того, они с охотой возьмутся за работу по своему основному профилю. Им порядком надоело чинить дырявые катера для браконьеров. Для чего мне это нужно, он не спрашивал. Хотя наверняка догадался.

— Иваныч, — поинтересовался Плиев. — А ты уверен, что крымчане не расколятся?

— Уверен. Им не в чем колоться. Заказ-то мой будет вполне законный. Они же теперь рассекречены и могут брать частные заказы. Хочешь — снасти штопай, хочешь — парашюты. А как мы ими пользуемся, никто не узнает, пока стукач не попадет на борт. А он ведь не попадет, так?

Я внимательно посмотрел на Плиева. Я знал, что этот человек не предатель, но тем не менее задержал взгляд на его зрачках. На всякий случай, чтобы пилот не расслаблялся.

— Ты что, Андрей Иваныч, — заволновался не Плиев, а Кожух. — Кто же из нас будет пилить сук, на которых сидит?

— Ты имел в виду «на котором»? — решил поправить я оговорку.

— Что «на котором»?

— Ну, «сук, на котором»?

Кожух напряг извилины и сморщил лоб. Его бортовой компьютер быстро проанализировал сказанное и нашел ошибку. Петрович рассмеялся.

— Хе-хе-хе, бывает, бывает.

— Знаешь, Петрович, — говорю ему. — Был такой ученый Зигмунд Фрейд. Так вот, он считал: именно тогда, когда человек оговаривается, он говорит правду. То самое сокровенное, о чем он думает.

— Так ведь о суках и думаю, Андрей Иваныч, не скрою. Здешние девки не по нашим карманам.

Я вынул две пачки долларов.

— Нате вам, коллеги. Это небольшой задаток. Отдохните пару дней, а потом за работу. И чтобы потом не вспоминали о том, кто на ком сидит. Договорились?

Пачки я приготовил заранее. Они были значительно тоньше тех, которые я предлагал Долорес и Крукоу. Но денег в них вполне хватало на несколько дней роскошной жизни на краю Персидского залива. Казбек открыл плоский портфель и кинул внутрь свой задаток. Петрович, бормоча цифры, пересчитал порцию долларов и поглубже засунул деньги в карман. Каждый из моих людей четко знал свой участок работы и ту линию красных флажков, за которую заходить было нельзя. Даже если очень хотелось. А я, в свою очередь, хорошо знал свои кадры.

Плиев не просто разбирался в грузовом «Иле». Он его чувствовал. Его собственные органы работали в унисон с начинкой крылатого красавца. Я очень люблю «семьдесят шестые». Это самый красивый в мире самолет, в котором, как в никаком другом, воплотились изящество и мощь авиации. Есть, конечно, самолеты помощнее. Но по сравнению с «Ил-76» они выглядят неуклюже. Когда стоишь перед его стеклянным носом и глядишь снизу вверх на линию крыла, то кажется, что для этого самолета нет ничего невозможного. Я без преувеличения был счастлив, что именно «семьдесят шестому» и суждено было провести самую виртуозную операцию в истории грузовой авиации. Которая, по понятным причинам, должна была остаться секретной. Казбек смог рассчитать подлетное время к северному побережью Колумбии, имея на руках лишь только минимальные исходные данные. Вылет из Аммана, дозаправка в Тунисе и дальше через океан. Следующая посадка поближе к Колумбии, в зависимости от того, где придумает дозаправку Петрович. И потом смело на Гавайи. А Петрович, будучи идеальным менеджером, смог договориться не с Кубой, а с маленьким островом Гваделупа, с которого мы можем взлететь в любое время и незаметно войти в колумбийское воздушное пространство.

На сброс у нас было часа полтора, не больше. По ходу сброса мы должны были решить массу прогнозируемых проблем. И, возможно, натолкнуться на непрогнозируемые. Мы были готовы к импровизации. В этом рейсе я решил лететь вторым пилотом. Но это было позже. После того, как мы смогли установить на борт новое оборудование.

Это было нечто совершенно необычное. На первый взгляд устройство походило на стандартную десантную платформу, с помощью которой можно доставить на землю груз весом в несколько тонн. Но на самом деле аппарат, который для меня сделали, мог не только падать вниз под голубым куполом из специального шелка. Теперь, с помощью этой системы, груз можно было сбрасывать хоть с десяти тысяч метров. На заданной высоте раскрывался парашют-крыло, который должен был помочь грузу добраться до земли целым и невредимым. Самым ценным в этой системе был блок автономного управления. Крымчане склепали его, похоже, из деталей разобранного радиоприемника вперемежку с запчастями от швейной машинки «Зингер», упаковав их в крашеный зеленой масляной краской металлический корпус. Дизайнерской фантазии отечественному ВПК и в этом случае не хватило. Но зато зеленый железный ящичек, делая поправки на ветер и периодически отдавая команды механизму управления стропами, мог доставить груз на землю с точностью до нескольких десятков метров. Собственно, блок управления и был главным ноу-хау в этой системе.

«Смотри, Иваныч, береги его,» — говорил мне в Симферополе человек, придумавший этот ящичек. Мы стояли на бетонке аэродрома и глядели, как в нутро самолета грузчики с красными лицами, в потертом камуфляже, заносят чудо-платформу в разобранном виде, о которой могут только мечтать контрабандисты. — «У наших заклятых друзей в Америке такое появится только лет через десять.»

«Так, может, заявить авторский патент, пока не поздно?» — хлопнул я говорившего по плечу.

«Что ты? Что ты?» — замахал на меня руками собеседник. — «Хватит того, что ты дал. А с патентом сидеть мне за решеткой, когда этот прибор найдут в джунглях. Кстати, в каких джунглях его могут найти?»

«Лучше тебе этого не знать. А зачем ты спрашиваешь? Есть какие-то технические сложности?»

«Да, в общем, нет. Спрашиваю просто так, чтобы потешить свое профессиональное тщеславие.»

«Как это?»

«Ну, буду говорить сам себе, что мой прибор успешно прошел полевые испытания. Хотелось бы знать, где. Например, в Африке или на другом континенте.»

«Не волнуйся, я тебе сообщу, если что.»

«Да нет, не надо. Ты и так нам всем неплохо заплатил. Еще год, я думаю, на этих деньжатах мы протянем.»

Да, думаю, у каждого действительно своя мера достатка. Тех денег, что я заплатил конструктору, мне бы и на две недели не хватило. Гениальное устройство улетело вместе со мной в Дубай. На нем не было ни клейма производителя, ни информации о технических характеристиках. Если прибор когда-нибудь найдут, то никогда и не догадаются, кто его автор.

А в это время в Дубае Плиев и Петрович, положив перед собой карту Колумбии и две бумажки с данными о рейсах, составляли точный план действий. Через день наш самолет вылетел в Иорданию, откуда ему предстояло доставить груз фанеры на Гавайские острова.

Что там, в огромных ящиках, я не знал. Это меня не касалось. Одно я понимал. ФАРК заплатил за доставку не просто много. Эта сумма в несколько раз была больше, чем стандартные расценки черного рынка. За три миллиона долларов можно купить три новеньких танка. Но партизанам не нужны танки. Оружие, которое я должен доставить, должно быть, убивает не хуже танка. Иначе мне ни за что не выдали бы столь значительную сумму.