Экватор. Черный цвет & Белый цвет

ГЛАВА 37 — ЛИБЕРИЯ, МОНРОВИЯ, ИЮЛЬ 2003. РЕКА СВЯТОГО ПАВЛА

— Вот она, Монровия!

Сергей необычайно возбудился, как только зеленая грузовая «тойота» подъехала к реке Святого Павла. Я неторопливо вылез из кабины, где занимал почетное место рядом с водителем. Журавлев выпрыгнул из кузова. У него в руках была видеокамера. Вот уже несколько часов он сидел в кузове и снимал всех, кто нам попадался по дороге. Боевиков, беженцев, пленных. Сожженные деревни были похожи одна на другую, но Сергей всякий раз просил нас остановиться возле развалин, чем значительно осложнял продвижение к линии фронта. Он просил дать ему на съемки ровно минуточку. Затем исчезал в развалинах на добрые полчаса. Когда он появлялся, мы снова трогались, но, завидев очередные руины, тормозили. Процесс невероятно раздражал водителя, и он страшно ругался на языке мандинго. А я, не зная ни одного слова на мандинго, повторял ругательства на русском. Получался синхронный перевод. Но журналист не обращал на нас внимания.

Вот уже месяц мы двигались от Ганты к Монровии. Маршрут был запутанным и утомительным. Сергей сумел упросить Симбу найти ему камеру и кассеты. Тот откликнулся с пониманием, и вскоре Журавлеву принесли четыре камеры на выбор. У одной был разбит объектив. Другая была нестандартного формата, и ни одна кассета к ней не подходила. На видоискателе третьей брезгливый журналист обнаружил густое красное пятно загадочного происхождения и поэтому отказался даже брать ее в руки. Четвертая работала с равномерным жужжанием, как электрическая бритва, но Сергей, осмотрев ее, сказал, что снимать можно. Вот этим занятием он и развлекал себя в походе на Монровию. А что было делать мне? Только ругать себя, сетовать на собственную глупость и лечить малярию с помощью виски.

— Это Монровия, Иваныч! — запрыгал по берегу реки Святого Павла репортер. — До центра километров десять, не больше!

Где-то невдалеке ухнул разрыв минометной мины. Над рекой поднялся фонтан грязной воды. Чернокожий водитель махнул нам рукой и развернулся в сторону одноэтажных построек на берегу. За ними находился лагерь повстанцев. Дожидаться, пока мы добежим до машины, парень не стал. Рассудил, видимо, что своя жизнь дороже.

Мы добежали до ближайшего дома, утопая по колено в мягком мусоре, который за месяц осады накопился вокруг позиций боевиков. А, может быть, здесь и раньше была свалка. Она прекрасно простреливалась с того берега. Там, все еще надеясь на перелом в войне, держали оборону правительственные войска. Стрелять солдаты Тейлора умели не лучше наших новых друзей. Вторая мина, выпущенная по нашей машине, снова разорвалась в реке. Мы залегли за каменным забором возле незнакомого дома и осматривали мост, который собирались штурмовать боевики.

— Сегодня девятнадцатое июля, — сказал Сергей, наблюдая за суетой вооруженных людей на противоположной конце моста.

— Ну и что? — ответил я механически.

— Нет, ничего. Ровно месяц назад мы разгрузили твой «борт».

— Я бы попросил..., — начал я было возмущаться, вспомнив, как Журавлев ухитрился прятаться во время разгрузки, но потом махнул рукой. — А!

— Хорошо бы отметить! — мечтательно сказал он.

— Это, Сережа, уже алкоголизм. Мы каждый день что-нибудь отмечаем. Или боремся с малярией. А что, собственно, есть отмечать?

— Месяц моей глупости! — произнес Журавлев. В глубине души я с ним был согласен. В жизни с рэбелами были минусы и плюсы. Плюсов было меньше. Что хорошо иллюстрировало лицо журналиста в рамке немытых бороды и волос. А также стойкий запах, который источала его драная одежда. Я выглядел не лучше. К тому же вот уже несколько дней меня трясло, бросая из жара в холод. То ли малярия, то ли неизвестная форма похмельного синдрома. Я все же надеялся на второе. Но больше всего мне портило настроение отсутствие хорошего кубинского табака. А плохой я курить отказывался. Меня от него тошнило навыворот.

С того берега снова донесся глухой разрыв минометного капсюля. Через несколько секунд мина ухнула у самой кромки воды, подняв в воздух невообразимое количество прибрежного мусора.

— Андрей Иваныч, ну хотя бы теперь скажи, чего тебя понесло в Моноровию? — ворчал Журавлев, снимая с уха упавшие с неба картофельные очистки.

Мне не хотелось тратить время на ответ. Было некогда. Я пытался вычислить, сколько против нас задействовано минометов. Минометы я либерийцам не продавал, этим занимались мои американские конкуренты.

Я досчитал до пятидесяти, когда услышал следующий разрыв. На этот раз мина упала метров на двести правее. То ли у них там несколько орудий, то ли минометчик в стельку пьян. Или обкурен. Скорее всего, так и было. Хорошо это или плохо, я не знал. У меня не было никакого плана относительно того, как перебраться на тот берег. Но я почему-то был уверен, что это у меня обязательно получится.

— Вот что, Сергей, — сказал я своему попутчику. — Держись ко мне поближе. Ко мне и к этому Крейзибуллу. Если, конечно, тебе нужно туда.

Я кивнул головой в сторону моста.

— Нужно, — подтвердил Сергей серьезность своих намерений.

Мы по-пластунски двинулись в сторону одноэтажных пакгаузов, неровные стены которых были усеяны следами от пуль.

За этими невысокими строениями спрятался узкий, но очень длинный переулок, который кишмя кишел людской массой. Голые по пояс боевики, увешанные автоматами и гранатометами, суетились и кричали, перетаскивая с места на место боеприпасы. Они смеялись, демонстрируя белизну зубов, ругались между собой и время от времени отпускали друг другу подзатыльники. Казалось, вся мелкорослая армия Симбы набилась сюда, и стоило минометчику с того берега удачно пристрелять свое орудие, как наступление повстанцев будет остановлено. Но миномет продолжал крайне бессистемно лупить по нашим позициям, и на гулкие взрывы уже никто не обращал внимания. Даже если россыпи осколков с металлическим звоном врезались в стены строений, которые нас прикрывали.

«Генерал» Крейзибулл стоял возле своего главнокомандующего. Симба был в неизменном камуфляже, довольно чистом, и, как мне показалось, даже наглаженном. На Крейзибулле тоже была военная форма, а на голове огромный, не по размеру, фиолетовый берет, в который поместилась вся его прическа. За все время, которое мы провели вместе с рэбелами, я впервые видел, чтобы Крейзибулл полностью спрятал свои дрэды под берет. А, может быть, он постригся. Мой перстень был у него на руке.

Симба кратко отдавал распоряжения Крейзибуллу. Тот по очереди подзывал к себе своих людей и передавал им указания, для убедительности дополняя их крепкими тумаками. Гора боеприпасов под стенами складов росла все быстрее.

Я заметил полуголого паренька лет пятнадцати, сидевшего на деревянной табуретке. Под ней была россыпь патронов от «калашникова». Парень набивал магазин, поднимая их прямо с земли. Когда боевик закончил свою работу, он левой рукой залез в карман штанов и извлек оттуда полиэтиленовый пакетик с зеленым порошком и моток белого пластыря. Неведомо каким образом в правой у него оказался перочинный ножик. Меня слегка передернуло: он, не торопясь, сделал надрез у себя на виске. Из раны сбежала капелька крови. Парень небрежно смахнул ее. Он оторвал полоску пластыря и аккуратно уложил на нее щепотку порошка. Затем ловким движением прикрепил пластырь у виска, аккуратно разгладив края материи, так, чтобы они получше держались.

— Чего это ты делаешь, дружок? — ласково спросил его Сергей.

— Какой я тебе «дружок», урод?! — возмутился боевик и подбросил на ладони пакет. — От этого весь страх проходит. Воевать веселее. Понял? Если хочешь, могу тебе продать.

Журавлев поспешил отрицательно покачать головой, а я оглянулся по сторонам. Пожалуй, у каждого подростка на виске красовался пластырь. У кого белый, а у кого серый, от грязи. Они все чаще и громче смеялись. Их движения стали широкими и, как мне показалось, более развязными. Я посмотрел на Крейзибулла. Наш «генерал» смеялся, как и все. Но глаза его оставались какими-то напряженными, а приказы нервными. На его висках не было пластыря.

— Эй, парни, не тратьте сразу весь порошок! — крикнул он повстанцам. — Мы начинаем завтра на рассвете!

Девятнадцатое июля две тысячи третьего был долгим днем. Двадцатое июля обещало неизвестность. А мне очень сильно хотелось, чтобы для меня завтрашний день был таким же долгим, как и сегодняшний.

Утром я проснулся от сухого треска автоматов. Представить себе не мог, что засну, и, в конце концов, ожидание сморило меня. Ну, и конечно, проспал самое начало. Мы спали в кузове «тойоты» Крейзибулла. Не успели мы проснуться, как «генерал» с РПД наперевес запрыгнул в грузовик и принялся торопливо устанавливать пулемет на самодельной опоре, приваренной к кабине. Конец ленты, переброшенный через плечо, хлопал его по спине.

Пулеметные ленты это не просто атрибут любой революции. Это ее символ. Символ надежды на счастливое будущее, которое почему-то обязательно рождается в крови и грязи. Такое вот повсеместное заблуждение. Ленты на серых шинелях. Ленты на красных пончо. Ленты на черных голых телах. Они остаются неизменными. География и время меняют лишь цвет фона.

— Забыли, мать его, вчера установить! — выругался сквозь зубы Крейзибулл. Он торопился, и от этого его движения теряли ловкость.

— Ты бы лучше приказал водителю сменить колеса, — услышал я веселый голос Симбы из джипа, остановившегося рядом с нами. — Вон на передних корд уже виден!

Крейзибулл, даже не взглянув на него, продолжал возиться с пулеметом.

— Слезайте, — махнул он нам с Журавлевым, закончив дело.

Мы переглянулись.

— Я остаюсь в машине, — сказал я «генералу».

— Мы тут немножко поснимаем, — промямлил Журавлев. — Ладно?

Крейзибулл ничего не сказал, только махнул рукой. Он сел в кабину. Худощавый подросток, один из его людей, сунул в кабину свой автомат, а сам вскочил в кузов и стал за пулемет. Мы сидели рядом. Со стороны подъездов к мосту доносилась ожесточенная стрельба, и, хотя бой шел еще далеко от нас, мне захотелось пригнуться и спрятаться за кабиной. Наша «тойота» ехала по опустевшему переулку. Перед нами, разбрасывая колесами автоматные патроны, кучками валявшиеся возле стен, двигался джип Симбы. Из окон его машины в разные стороны торчали стволы автоматов и черные руки охранников. Время от времени в переулок забегали возбужденные боевики. Они сбрасывали опустевшие магазины и тут же хватали новые, полные. Их, сидя на корточках, набивали малолетние девчонки-оборванки, неизвестно каким образом появившиеся в расположении повстанцев. Машина Симбы ловко маневрировала мимо заряжальщиц. Мы набирали скорость, стараясь не отставать от главнокомандующего.

Наша кавалькада выехала на центральную улицу, главную артерию города, пересекавшую предместье и плавно переходившую в мост через реку Святого Павла. Именно там, на мосту, шел ожесточенный бой. Взяв его, повстанцы смогли бы беспрепятственно дойти до центра Монровии и взять резиденцию Тайлера. Только река была им в этом преградой. И несколько сотен верных президенту солдат.

Это был очень странный бой. Партизаны, — их здесь почему-то оказалось немного, — потрясая длинноволосыми прическами, по очереди выбегали на мост и с криками разряжали свои автоматы в сторону противника. Они почти не целились. Оттуда повстанцев непрерывно поливали ответным огнем. Он был очень плотным, но хаотичным. Я сразу и не заметил, чтобы с нашей стороны были убитые или раненые. И этот факт невероятным образом поднял мне дух.

Джип Симбы на большой скорости несся к мосту. Крейзибулл (и мы вместе с ним) следовали за командиром невероятного войска, называвшего себя Пятой бригадой Движения за демократию. Из командирской машины нам махнули рукой, мол, отвалите, не едьте за нами. Крейзибулл проигнорировал приказ. Наша «тойота» только немного притормозила, но потом прибавила газку, сократив расстояние между машинами.

Сергей этого не заметил. Он включил свою камеру и принялся водить ею по сторонам. Не знаю, что он там наснимал. Машину трясло невероятно, камеру в его руках болтало из стороны в сторону. Пулеметчик с невозмутимым лицом оттянул на себя затвор. Оружие было готово к бою.

Крейзибулл мне уже давно казался очень подозрительным парнем. Он вел себя, как стопроцентный рэбел, но именно в этом полном соответствии и было что-то ненастоящее. Вымученное. Словно начинающий актер пытается быть полностью похожим на тот образ, который играет на сцене. Но здесь не сцена. Я, белый и чужой, сразу увидел то, что черные не замечали. Впрочем, нет, не сразу.

Все дело в моем кандагарском перстне. Не знаю, каким образом он оказался на руке у Крейзибулла, но зато я знаю точно, что пришел он с той стороны. Он мог достаться крестьянам, которые растащили обшивку сбитого самолета. Он мог попасть к людям Суа Джонсона, наверняка осматривавших место падения «Ана». В конце концов, его мог снять с пальца погибшего Левочкина и Журавлев, хотя бы теоретически. Но перстень никак не мог достаться боевику Движения за демократию. Это исключено. И все же это было именно так.

Я понимал, что перстень неведомым образом пришел с другой стороны. Значит, однажды он вернется на ту сторону. С Крейзибуллом. И со мной, если повезет. А, кстати, я так и не выяснил, куда делось тело Суа Джонсона. Оно ведь лежало возле «фольксвагена». Но подумать об этом у меня не было времени.

Мы подъехали к мосту. Симба выскочил из джипа и стал отдавать короткие распоряжения своим людям, отброшенным назад контратакой правительственных сил. Их глаза были мутными. А на лицах у каждого блуждала улыбка. Симба обернулся назад, посмотрел на наш пикап и крикнул нам:

— Какого хрена? Я же сказал, убирайся на правый фланг, там нет никого!

Распоряжение, как видно, было адресовано Крейзибуллу, но тот даже не ответил. Шофер вопросительно взглянул на «генерала». Так и не получив подтверждения приказа, он нервно передернул плечами. Водитель и без войны был достаточно нервным парнем, и это внушало опасения. Зато пулеметчик, сохраняя каменное лицо и ленивую позу, продолжал равнодушно глядеть, как на той стороне радостно подпрыгивают солдаты Тайлера, выигравшие первое сегодняшнее боестолкновение.

Рядом с Симбой стоял долговязый боевик. Черная кожа плотно облегала его ребра, их было совсем нетрудно пересчитать. Руки-плети болтались в разные стороны. Настолько тонкие, что, казалось, у парня вообще отсутствуют мускулы. Удивительно, какими силами он удерживал в правой ладони рукоять одиннадцатимиллиметрового «кольта», которым постоянно указывал в сторону правительственных солдат. Парень был похож на одуванчик, качавшийся от ветра. Сходство добавляла курчавая круглая шапка черных волос. Если бы боевик был блондином, сходство было бы почти абсолютным.

Рэбел спорил о чем-то с командиром Пятой бригады. Они говорили на мандинго. Вернее, говорил боевик. Симба отмахивался, а когда ему надоело слушать полунаркотический бред своего бойца, он толкнул его ладонью в грудь. Несильно так толкнул, по-отечески, но «одуванчик» не удержался на ногах и рухнул на землю, выронив из рук пистолет. Когда он приподнялся, то я заметил на его лице оскал ненависти и гнева. Этот оскал был адресован Симбе. Парень резко вскочил на ноги. Я подумал было, что сейчас он бросится на обидчика. У его ног, прямо на разбитом асфальте дороги, лежал гранатомет. Заряженный. Худой верзила, не долго думая, схватил его. Охранники Симбы предостерегающе закричали, наставив на рэбела свои стволы. Они были уверены, что «одуванчик» намерен пальнуть в их джип. Но все произошло совсем иначе.

Свой гнев боевик направил в другое русло. Он бросился на мост. Издавая дикие вопли и размахивая гранатометом, он добежал до середины моста. Солдаты на той стороне опешили. Словно оцепенели. Они явно не ожидали увидеть перед собой камикадзе. В момент замешательства в стане противника боевик присел на колено и нажал на спуск.

Граната громко хлопнула и с шипением устремилась на ту сторону. Через считанные доли секунды гулко грохнул взрыв. А потом еще один, куда более мощный. Граната попала в груду боеприпасов, сложенных солдатами. Участь тех, кто стоял рядом с ней, была незавидной. Белая яркая вспышка на мгновение ослепила глаза, но я успел увидеть, как в разные стороны разлетаются черные силуэты людей. И самым крупным из них был силуэт на переднем плане, уже знакомый мне по пышной круглой шевелюре.

Впрочем, еще через секунду я понял, что ошибался. Кучерявого парня ударная волна не достала. Она улеглась, а «одуванчик» продолжал, подпрыгивая, к нам приближаться. Он все еще держал гранатомет на плече. И я понял: рэбел скачет от восторга. Он и сам не ожидал, что может сделать столь удачный выстрел.

Сергей направил на парня объектив своей камеры. Рот его был приоткрыт, из узкой щели между верхними и нижними зубами торчал красный кончик языка. Сергей тоже испытывал восторг, но несколько другого свойства. Он радовался удачному кадру. Так, сдержанно и сосредоточенно, радуется удачной охоте профессиональный охотник.

На той стороне очень быстро пришли в себя. Я услышал треск автоматных выстрелов. Алюминиевые фонарные столбы на мосту зазвенели, принимая шальные пули. Раскаленный воздух нежно запел над нашими головами. «Фьюить,» — кратко сообщили пули, пролетавшие слишком высоко. «Фьюииить,» — затянули те, которые летели все ниже и ниже.

Охранники развернули свои автоматы в сторону противника и открыли огонь. Они первыми сообразили: парня надо прикрыть. Худощавый боевик с гранатометом бежал прямо на выстрелы «своих», но телохранители Симбы стреляли получше основной массы рэбелов. Впрочем, это уже не имело большого значения. Я заметил нешуточное движение на том берегу реки. К мосту подтягивались серьезные силы. Огонь становился все более плотным, а количество боевиков с нашей стороны сейчас было явно недостаточным. Симба раскидал своих людей вдоль всего берега, и теперь их срочно нужно было возвращать к мосту Святого Павла. Но сделать это быстро у него не получалось.

Охранники молотили из автоматов по толпе солдат. Симба, залезая в джип, неистово орал приказы в рацию. Сергей снимал завязавшийся бой, не выключая камеры. Он сосредоточился на том, что происходило на середине каменного моста. И зря. Сидя в кузове пикапа, почти у самых ног пулеметчика, я увидел то, что не видел никто другой. Крейзибулл, оставаясь совершенно невозмутимым во время всей этой сцены, внезапно высунулся по пояс через окно машины и рукой, — той самой, на которой красовался мой перстень! — сделал знак пулеметчику в кузове. Один короткий взмах. Мол, давай!

Я прятался за невысоким бортом. От свиста пуль над головой останавливалось сердце и стыла кровь. Каждая вторая, кстати, была продана Тайлеру мной. Но это было для меня уже неважно. Потому что я следил за тем, что сделает пулеметчик на крыше. Выражение безразличия моментально сошло с его лица. Он молниеносно подчинился команде Крейзибулла.

Симба запрыгнул в джип. Пулемет на нашей «тойоте» развернулся в сторону командирской машины. Водитель джипа двинул вперед рычаг. Звякнула первая передача. Машина было рванула с места. Но проехать она успела немного. Заработал пулемет на «тойоте». И он стрелял по Симбе и его телохранителям. Мощные пули калибра 7.62 входили в крышу джипа так легко, словно машина была сделана из картона. Они рвали все, что встречалось им на пути: пластик, материю, человеческую плоть. Во все стороны разлетались осколки стекла и, как мне казалось, красные кровавые брызги. Изнутри доносились вопли охраны и стон Симбы. Вскоре их совсем не стало слышно, а пулеметчик продолжал разряжать свой пулемет, и рваных отверстий в тонкой стальной крыше становилось все больше и больше. Никто не успел выскочить из джипа. Рука Симбы безвольно повисла из окна. С указательного пальца на землю быстро закапала кровь. У Пятой бригады не стало командира.

— Гони на мост! — крикнул Крейзибулл водителю, но тот растерялся. Он изумленно таращился то на джип Симбы, то на своего непосредственного начальника. Крейзибулл явно не посвятил шофера в свои планы. И это замешательство стоило нервному водителю жизни. Крейзибулл, не раздумывая, вскинул автомат, который лежал у него на коленях, и всадил на меньше половины рожка в растерявшегося соотечественника. Очередью водителя выбросило из машины.

Всего этого Журавлев не видел. Ему, наверное, казалось, что пулеметчик отражает контратаку солдат. Впрочем, все это произошло в течение нескольких секунд.

Пулеметчик заметил водителя, лежащего на земле.

— Давай сюда белого! — заорал на него Крейзибулл.

Белых в кузове было двое. Первым под рукой оказался я. Боевик, не глядя, схватил меня за ворот и рывком перебросил через борт. Не помню, каким образом я оказался на залитом кровью водительском сидении.

— Дави на педаль! Жми на мост! — кричал Крейзибулл, направив на меня ствол.

Не нужно было дважды меня приглашать. Ведь этого момента я и сам ждал. Я не знал, как это произойдет, но дожидался чего-то подобного с того самого момента, когда увидел на руке Крейзибулла мой перстень.

То-то удивился Журавлев, сидя там, в кузове, когда наш пикап рванул прямо на позиции Тайлера. В это время худощавый боевик, похожий на одуванчик, уже добежал до своих. Кроме меня, только он и мог видеть расстрел командира Пятой бригады. Рэбел отчаянно бросился наперерез «тойоте». Но никакого оружия, кроме разряженного гранатомет, в руках у него не было. Единственное, что он мог сделать, это попытаться остановить нас собой. Что он и попытался сделать. Но не успел. Я увидел, как он дернулся, словно его кто-то ударил сзади. Боевик удержался на ногах, но тут же потерял равновесие. Из сквозной раны на груди брызнули темные капли. Они долетели до «тойоты» и расквасились красными кляксами на лобовом стекле. Я дернул руль вправо, а затем влево, чтобы объехать упавшего на колени парня. Когда его лицо утонуло в пыли, мы уже мчались к середине моста.

Навстречу нам неслась вооруженная толпа. Люди с той стороны не очень-то отличались от боевиков Симбы. Те же грязные длинные волосы. Те же пулеметные ленты на полуголых телах. Хрен его знает, как они отличали своих от чужих. Солдаты отчаянно стреляли в разные стороны. И в нас, в том числе. Мелькнула мысль: «Интересно, как это Крейзибулл докажет, что мы свои?»

За доказательством боевик долго не лез в карман. В прямом смысле этого слова. Легким движением руки, как опытный престидижитатор, он извлек из кармана скомканный флаг с белыми и красными полосками и со звездой на синем фоне. Флаг был не больше тех, какими в свое время размахивали демонстранты во время Первомая на Красной площади. Но с той стороны его заметили. Очевидно, это был заранее установленный сигнал. Солдаты прекратили огонь, во всяком случае, по нашей машине. Я заметил среди них человека в синем бронежилете с камерой в руках. Он уселся прямо на землю и направил камеру на наш пикап.

Пулеметчик развернулся в сторону боевиков и открыл огонь. Не понимаю, что мешало сделать это на мгновение раньше. И тут я услышал один хлопок, потом второй. Машину качнуло сначала влево, затем вправо. Она перестала слушаться руля. Ее резко повело вправо, и она пошла боком. Я не мог ничего сделать. Я крутил баранку, и каждое мое движение лишь усложняло наше положение. Изношенная резина на колесах не выдержала скорости. Мы напоролись на какой-то военный мусор, — ведь бесполезными железками был усеян весь мост, — и пробили оба колеса. Вот ведь как! «А Симба нас предупреждал,» — подумал я, когда машина, перегородив мост, стала заваливаться на бок.

Крейзибулл яростно зарычал. Он не успел убрать руку из окна, и дверная стойка, прижавшись к земле, переломила ее, как спичку. Я оказался сверху «генерала». Он вопил от дикой боли, когда машину по инерции протащило на боку несколько метров. Я был в порядке. Как только развалюха остановилась, мне удалось выбраться через водительскую дверь наружу. Теперь она была сверху. Пока я возился, вылезая из машины, то, похоже, был отличной мишенью для боевиков. Пули сделали несколько дыр в крыше пикапа, совсем рядом со мной, и вошли в кресло водителя, на котором я только что сидел.

Подбежавшие солдаты с неистовым криком вцепились в меня.

— Оставьте его, он журналист! — закричал Журавлев. Вот как! Он цел. Это хорошо. Я оглянулся на наш пикап и не увидел пулеметчика. Из-под машины виднелась раздавленная черная рука. С перстнем. И либерийским флажком. Крейзибулл все еще сжимал его, думаю, это была конвульсия. Боевик тихо стонал. Ему не повезло. А Журавлеву наоборот. Его выбросило из кузова, и он отделался сильным ушибом, впрочем, неопасным.

— Они журналисты, это правда! — закричал человек в синем бронежилете, подбегая к нам. На голове у него была потертая кевларовая каска с буквами «TV press». Из-под каски выглядывало черное круглое лицо с двойным подбородком. Десятки цепких рук продолжали держать нас за грязные майки. Наверняка не все из них были осведомлены о покушении на одного из лидеров герильи. А, значит, мы для них были перебежчиками. Да еще белыми. Что подтверждало легенду о белых наемниках, усердно размножаемую обеими сторонами этого конфликта.

— Эй, парни, они и впрямь журналисты! — повторил человек в синем бронежилете. — Я их знаю!

«Быстро отсюда,» — шепнул он нам, как только солдаты отпустили нас. Они было переключились на наш пикап, пытаясь извлечь из него Я оглянулся назад. Жалко было перстень, чего и говорить. Я подбежал к машине. В суете никто не заметил, как я снял с черной руки золото с бриллиантом. Теперь мой кандагарский подарок снова был у меня.

— Назад! — крикнул мне человек в синем бронежилете. Он видел то, чего не видел ни я, ни солдаты, возившиеся с пикапом. Я среагировал быстрее и с ускорением чемпиона по бегу понесся прочь от машины. Через секунду я услышал взрыв за своей спиной, и ударной волной меня подняло вверх. В общем, на противоположный берег я, в конце концов, попал по воздуху. По перевернутой машине боевики стреляли из гранатометов. Пикап, лежащий на боку, был прекрасной целью.

— Я Джимми Мангу! — пожал мне руку парень в бронежилете.

— Он из Ройтерс, — добавил Сергей, осматривая свою камеру. Он, видимо, остался доволен осмотром, потому что улыбнулся и хлопнул Джимми по спине. — С меня виски!

— Ящик, Серж, не меньше! — хохотнул Джимми. Сразу видно, эти двое были знакомы. Хотя и не нравятся мне журналисты, но правды ради следует признать: друг друга они выручают чаще, чем мы, бизнесмены. Впрочем, наш бизнес особого свойства.

С этой стороны все было примерно так же, как и с той. Суета. Ящики с боеприпасами. Солдаты среднего и старшего школьного возраста. И ковер отстрелянных гильз, покрывающий почти все прилегающее к мосту пространство. Мы сидели прямо на асфальте, у стены двухэтажного дома и — спасибо, Джим! — пили теплый спрайт из железных банок.

— Ну, как там у повстанцев, Серж? — спрашивал Джимми коллегу. — Что сумел отснять?

— Почти ничего, — уклончиво сказал Журавлев. — Мы ведь у них были в заложниках.

— А как ты там оказался? — продолжал допрашивать Мангу. — Тебя же вроде посадили?

— Ну, знаешь, одни посадили, другие выпустили.

И Сергей в общих чертах изложил нашу историю, обойдя стороной разгрузку в Ганте. И пластиковую бутылку, которой он запустил в охранника.

— А этот боевик в пикапе, не помню, как его звали, — и тут Сергей зачем-то соврал. — Он нам сразу сообщил, что хочет рвануть в Монровию, ну, мы с Энди к нему на хвост и упали. Только нам он ни хрена не сказал о том, что собирается завалить Симбу?

— Завалить Симбу? Он в него стрелял?! — возбудился Джимми.

— Наповал, — и Сергей сделал характерный жест, мол, Симбе конец. — А ты разве не видел?

— Да нет, там у вас была сплошная беготня, стрельба, — вздохнул Джим. — Я видел, что стреляют, а в кого, что, как, не понял.

Он помолчал и украдкой добавил:

— Но, ты знаешь, здесь об этом, похоже, знали. Они сегодня стянули сюда половину армии. А утром приезжал лимузин Тайлера. Не знаю, кто там был внутри. Стекла у него, понимаешь, тонированные.

— Послушай, Джим, — перебил его Сергей. — У тебя есть телефон? Нужно срочно позвонить своим.

— Не вопрос, — улыбнулся приветливый толстяк. И протянул Сергею спутниковый телефон.

Журавлев вскочил и отошел от нас в сторону, туда, где трескотня выстрелов была слышна чуть меньше. Ну, а нам от них не было вреда. К шуму мы привыкли, а достать они нас не могли. Дом надежно отгораживал нас от линии фронта.

— Энди? Тебя так, кажется, зовут? — переспросил Джимми.

Я кивнул.

— Слушай, Энди, вы точно там ничего не отсняли? А то я могу поменяться. Мое видео в обмен на ваше.

Любопытно. Он принимает меня за журналиста. Ну, что ж, это хорошо.

— Ладно, — подмигнул я парню. — поговорю с Сергеем, может, он и отдаст. Сам понимаешь, эксклюзив.

Волшебное слово подействовало. Джимми понимающе кивнул в ответ и замолчал. Я неторопливо допивал свой спрайт, когда появился Сергей и вернул хозяину телефон.

— Дай-ка и я сделаю звонок, — обнаглев, попросил я черного парня. Он протянул мне телефон. На табло остался набор цифр, начинавшийся с кода +7. И дальше шел московский номер. Я автоматически пролистал оперативную память телефона. Предыдущий звонок был сделан по номеру с кодом +1. Звонили в Америку. Дальше шли местные номера. Я хотел было позвонить Маргарет. Но случайно нажал на клавишу «Звонок». «Я же просил не звонить дважды с одного и того же номера,» — услышал я в трубке недовольный голос незнакомого американца. — «Больше не буду это повторять!» Ничего не ответив, я сбросил вызов. Похоже, я слегка подставил Джимми. Потом я набрал Маргарет. В динамике послышались унылые длинные гудки. Я терпеливо насчитал четырнадцать и снова нажал клавишу сброса. Нужно было сделать еще один звонок, в Дубай. Но я подумал, что разговор с Петровичем будет долгий. И не стал ему звонить.

— Ну, что, Джимми, — улыбнулся Журавлев, допив свой спрайт. — Пошли пожрем где-нибудь, пока солдаты воюют.

— Ты что, Серж, с ума сошел, — пальцем покрутил у виска Мангу.

Мы удивленно переглянулись. Что он имеет в виду?

— Ребята, вы, что, не знаете? — чуть ли не крикнул Джим.

«Нет», — одновременно замотали мы оба.

— В городе нет нормальной еды. Люди едят кошек и собак. Это, — он указал на пустые жестянки, — была гуманитарная помощь.

Мы с трудом вникали в сказанное.

— Боевики перекрыли все дороги в город. Это блокада, — округлив и без того круглые глаза, твердил Мангу. — Это голод.

— То есть, как «блокада» ? Как у нас в Ленинграде?

— Не знаю, что там у вас, в Ленинграде, парни, но это не у вас. Это Монровия.

— Знаешь что, Джимми, — зло сказал я упитанному журналисту, — дай Бог вам не увидеть Ленинград! А ваш либерийский голод мы как-нибудь переживем. Ты, я вижу, не похудел?

Джимми не обиделся и вздохнул.

— Не похудел. Хотя, поверь, третий день ничего не жру. Только спрайт этот гребаный пью.

— Ну, парень, — говорю, — надо себя заставлять!

Шутке рассмеялся только Сергей. Джим ее не понял. Только заметил ворчливо «Those crazy Russians!» и, кряхтя, поднял себя над асфальтом.

Мимо нас, вдоль по улице, четверо солдат пронесли раненого парня в дырявых джинсах. Ранение было серьезным. За солдатами тянулась кровавая дорожка. Кровь, не останавливаясь, сбегала по спине прямо в задний карман джинсов и оттуда быстрыми каплями падала на асфальт. Вся задняя часть штанов была в пятнах грязно-бурого цвета. Солдаты, такие же подростки, как и раненый, старались не измазаться в кровь. Они с четырех сторон держали своего товарища на вытянутых руках и семенили худыми ногами в рваных кроссовках. Автоматы им очень мешали, били прикладами по лодыжкам. Раненый не издавал ни звука.

— Theirs not to reason why, theirs but to do and die, — тихо продекламировал Сергей.

— Что это? — спросил его Джимми.

— Альфред, сэр Тэннисон. Английская классическая литература.

— Слишком красиво для всего этого дерьма, — покачал головой Мангу.

И я не мог с ним не согласиться.