Элеонора Августа

Глава 6

По правилам военного ремесла надобно было, конечно, догнать отошедшего после боя разбитого врага и со свежими ландскнехтами еще раз по нему ударить, но разъезды побитых горцев не нашли, и бог с ними. Уже через полчаса Волков спешно повел отряд на запад – туда, откуда прискакал гонец.

Вестовой говорил, что враг в часе солдатского шага, а он оказался уже ближе. Через полчаса марша они встретили свой разъезд, и ротмистр Каплец сообщил генералу:

– Встали на привал за поворотом дороги, выставили пикет, человек двадцать. То ли нас увидели, то ли предупредил кто. Сейчас ждут.

– Четыреста человек их?

– Нет, меньше, это по первости нам так показалось. А как пригляделись, так их оказалось человек двести пятьдесят.

«Жаль». Волков уже думал, что ему в руки попалось четыре сотни горцев.

– Что думаете, господа офицеры?

– Атаковать немедля, – сказал Кленк, и, конечно, был прав. – Перережем ублюдков.

– Думаю, ландскнехтам идти в штурмовой колонне по шесть, дорога широкая, – предложил Роха. – Кавалеристы наскочат на пикет, собьют его, а я перед ландскнехтами пойду рассыпным строем и сразу начну дело из мушкетов со ста шагов.

Можно было бы согласиться, но генерал сказал:

– Боюсь, что пикет вдруг за оружие схватится… Не хочу терять ни человека, ни коня. Вы, майор Роха, пошлите вперед Вилли с его ротой аркебузиров, пусть ударит по пикету, а когда те побегут, то уже пусть их кавалеристы потопчут.

– Вилли я не взял, он был бел как полотно, крови утром много потерял. Зачем брать, если человек слаб? – отвечал Скарафаджо. – Другого пошлю.

«Опять жаль. Утром Вилли был бодр и о ране за весь бой ни разу не поминал».

– Хорошо, начинайте дело, господа, пока про нас сволочи горные не прознали.

Так и пошло дело. Стрелки, почти сотня аркебузиров, выбежав вперед, начали стрелять. Но солдаты из пикета не побежали, собрались в кучу и ощетинились алебардами и копьями, готовые хоть и помереть, но дать бой. Одно слово – горцы. Кавалеристы, уже собравшиеся догонять и топтать врага, остановились. Приказ был преследовать и добивать, а кидаться на копья приказа не было. Пришлось уже подойти Рохе с мушкетерами – и сразу все переменить, одним залпом отменить горскую доблесть. А оставшийся на ногах после залпа мушкетов десяток врагов кавалеристы потоптали. И это в том бою была единственная заминка.

Увидав расправу над своими товарищами, главный отряд горцев побежал. Волков, который ехал вместе с Рохой чуть позади рассыпного строя стрелков, удивился такому зрелищу, не видел он, чтобы крупные отряды горцев бегали с поля боя. Генерал уже вертелся в седле, ища глазами командира кавалеристов, готов был бросить кавалерию вслед убегающему врагу, но понял, что торопится. Враг просто нашел удобное для обороны место – длинный холм у дороги. Глупцы, которых было в четыре, если не в пять раз меньше, чем людей Волкова, собирались драться. За исключением пятерых-шестерых, что убегали прочь. Сдайся они без боя, попроси они пощады, так, может, он даже и пощадил бы их, и не потому, что был добр, а из видов дальних, из видов политических. Но, глядя на то, как враг строит баталию на вершине холма, Волков обозлился: «Драться надумали, поганые псы? Гордыню свою непреклонную показать хотите? Что ж, пусть чаша сия не минет вас».

– Роха, – сказал генерал, глядя, как мерзавцы встают в ряды, – бей их без всякой жалости.

– Не волнуйся, генерал, пощады им не будет. Не тот они народ, – заверил его Скарафаджо и повел своих людей к холму.

На ландскнехтов любо-дорого смотреть, когда они идут в бой. Не зря они такие деньги просят. Хоть людей созывай для просмотра их атаки. Не останавливаясь, прямо из походной колонны, они под свой, только им одним известный барабанный бой разворачиваются в линии. Только сержанты разбежались в разные стороны, только подняли над головами протазаны, как колонны умелых бойцов стали переливаться в линии. Глаз не отвести от такого зрелища. Сколько лет понадобится Карлу Брюнхвальду, чтобы научить полк в шесть сотен людей вот так вот, не сбавляя шага, из походной колонны по шесть перестроиться в десять линий по шестьдесят человек в линии?

– Вот красота какая! – воскликнул майор фон Реддернауф, стоявший рядом с генералом.

И молодые господа были восхищены. Да что уж там, и сам кавалер оказался впечатлен таким умением Кленка. За всю жизнь генерал не видал такого фокуса ни разу. И враг, думается, сразу приуныл, поняв, с кем ему придется иметь дело.

А Роха уже безнаказанно палил от подножия холма, нанося врагу огромный урон.

Волков хотел было послать человека передать Кленку, чтобы подождал, пока Роха горцев как следует не побьет, но ландскнехты, подобно огромному пестрому зверю, уже поднимались на холм, даже не замедлив на подъеме хода.

Ландскнехты были весьма умелы, а горцев оказалось слишком мало, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Правое и левое крыло баталии ландскнехтов охватили фланги баталии горцев, навалились на них, смяли – и тут же, понимая, что теперь уже не до геройства, что смерть на этом холме неминуема, задние ряды горцев стали уходить, спускаться с холма, хотя оружие еще не бросая.

– Габелькнат, – велел Волков, – скачите к майору Рохе, пусть пошлет сотню стрелков на ту сторону холма. Пусть не дает им разбегаться. – И тут же добавил: – Майор, отправьте туда еще и эскадрон, чтобы быстроногие не думали, что убегут.

А храбрых горцев ландскнехты, как руками, уже обхватили со всех сторон, окружили, так что тем уже пиками не управиться. Побросали горцы пики. Только алебарды и копья помогали им, да и то немного. Имея преимущество в длине оружия, ландскнехты сжимали, и сжимали, и сжимали, аккуратно, умело и деловито убивая ненавистных врагов одного за другим, не спешили, работали так, чтобы самим потерь не нести. Это были мастера своего ремесла. Бородатые старики, отменные убийцы.

Не прошло и пятнадцати минут, как дело оказалось кончено. Тех, кто был на холме, ландскнехты с удовольствием добивали всякими способами: ножами резали, клевцами или молотами дробили врагам лица или суставы или еще как-нибудь убивали. На этот счет эти господа оказались очень изобретательны. А тех горцев, кто сбежал вниз, у подножия холма встречали стрелки и кончали дело простым ударом ножа или выстрелом в лицо. Надо же разрядить аркебузу после боя, ну не в воздух же стрелять. Некоторых, самых проворных, которым удалось убежать от стрелков, ловили кавалеристы. В общем, вряд ли кому из тех горцев, кто стоял на том холме, удалось уйти живым.

– Есть ли потери среди ваших людей? – спросил Волков, подъезжая к капитану Кленку.

– Семеро раненых, – невозмутимо отвечал тот, – может быть, один помрет, крепко его сволочи пырнули.

– Восхищен вашими людьми, – честно признался кавалер. – Вы просто пример всем иным, как надо воевать.

– Благодарю вас, генерал, – все так же невозмутимо говорил капитан. Эту похвалу он воспринимал как должное. Но было кое-что, что он желал услышать от генерала, кроме восхищения. – Надеюсь, что и награда наша в конце кампании будет соответствовать нашим умениям.

– Будет-будет, – пообещал Волков с усмешкой, думая о том, что о награде говорить еще очень рано.

Ландскнехты, стрелки и кавалеристы тем временем уже обшаривали трупы поверженных врагов. По негласному закону офицеры на поле боя ничего не трогают, все, что там есть, – добыча солдат, все, от кошельков и перстней мертвецов до одежды, доспехов и седел.

Приехавший Роха сказал генералу и капитану Кленку:

– Хорошо, что мы их так поймали, отличные были солдаты, в отличном доспехе.

– Да, – согласился капитан ландскнехтов, – это были бойцы первых рядов. В другом случае весьма много крови нам бы попортили.

Теперь настроение у Волкова явно улучшилось. Утреннее вязкое и тяжелое сражение в лагере, сражение с большими потерями и без явного разгрома отступившего в порядке врага, не давало людям уверенности в будущих победах. А тут совсем иначе. Хороший, крепкий отряд горцев уничтожен полностью, и притом что его люди потерь почти не понесли. Да, это победа.

– Господа, собирайте людей, пора возвращаться в лагерь, – сказал он и добавил: – Майор фон Реддернауф, передайте ротмистру Каплецу и его людям, что они получат пятьдесят талеров награды за отличный дозор.

– Передам, – отвечал командир кавалерии.

– Что ж, и кавалеристы иной раз бывают полезны, – ерничал Роха, – и на этот раз они заслужили честно свою награду.

Отряд собрался, построился, пошел на восток, к лагерю. Часть людей несла неплохие – только что добытые – доспехи, а кто-то даже успел надеть их на себя. Со всех окрестных деревень уже сбегались к месту побоища местные люди. Бабы рыдали, мужики послали гонца в место, из которого был набран отряд. Кому радость, а кому и горе. Это и есть война.

В лагерь отряд входил под радостные крики: первыми там оказались посланные заранее кавалеристы, они уже доложили, что вражеский отряд был уничтожен полностью, и у всех солдат полка Брюнхвальда эта весть вызвала душевный подъем. Еще бы, утром было не до радости, едва-едва удалось пересилить врага, а тут вон какая удача.

Солдаты славили Волкова, когда он въехал в лагерь:

– Эшбахт! Слава нашему генералу!

Но все это было не то, не то. Ему надобно было иное. Похожее, но иное. И нашелся же тот, кто звонким голосом капитана Вилли крикнул главное, то, чего Волков ждал:

– Длань Господня! Храни вас Бог, генерал!

Да-да, именно это он и хотел услышать, и вовсе не для того, чтобы елеем сладким умастить сердце старого солдата, а для того, чтобы в это верили его люди. А они должны верить, что так и есть, что он – Длань Господа. Иначе горцев не одолеть.

– Длань… Длань Господня, – неслось со всех сторон.

Генерал только кивал во все те стороны: да, так и есть, сам Господь меня ведет, а раз так, то и волноваться вам нечего, идите за мной, и воздастся вам, праведным.

Все было прекрасно. Кленк и Роха на радостях хотели было от работ увильнуть, мол, мы же в деле были, но Волков не дозволил. До темноты еще три часа, частокол, ров и рогатки надобно делать. И никто ему, Длани Господней, перечить не посмел.

Не зря кавалер посылал господина Фейлинга на пристань Милликона считать лодки и баржи. Не зря он считал амбары у пристани. Едва солнце осветило мир, еще роса на траве лежала, как пришел фон Каренбург, что дежурил у палатки генерала, и сказал, что к нему просятся люди из города Милликона. Капитан-лейтенант Хайнквист, комендант лагеря, спрашивает, пускать ли их.

Волков знал, что они придут, но не думал, что так рано. Даже позавтракать ему не дали.

Как и положено победителю, он сидел перед ними под своим знаменем, с ним были люди из его выезда и офицеры его. Горожанам сидеть не предложили, просители и побежденные должны стоять согбенно. Пришло народу много, почти дюжина всякого важного люда городского.

– Что же вам не спится, господа, отчего меня отвлекаете от завтрака? – спрашивал он без грубости и даже вальяжно.

– Господин Эшбахт, мы бы не осмелились вас беспокоить, коли люди ваши не беспокоили бы нас, – начал самый старший из пришедших. – Все баржи от нашего берега отошли, ни единой самой утлой лодки у пирсов не осталось. Торговля встала.

– О, торговлишка у вас, говоришь, встала? – едва не ли соболезнующим тоном произнес генерал.

– А еще ваши люди разбирают наши амбары, – добавил другой горожанин.

– И заборы, они все заборы берут себе, что у нас на краю города были, – подал голос третий.

Волков это знал и без них. Он сам на то давал добро. Зачем рубить да пилить да потом тащить деревья, если можно отличные бревна взять, разбирая крепкие амбары, а добротные заборы растащить на доски. Но, признаться, тон этих господ и претензии их Волкова удивили и даже повеселили.

– Вы никак жаловаться, господа горожане, пришли?

Он даже встал и засмеялся. А с ним над глупостью горожан стали смеяться и молодые господа, и старые офицеры. Господа горожане молчали, они и сами поняли всю неуместность своих претензий.

– А не ваши ли люди вчера недалеко отсюда стреляли в меня? – повышая тон, заговорил генерал. – Не ваши ли люди вчера убили моего солдата и ранили моего сержанта?

– Ну, то дело было военное, – промямлил один из пришедших.

Волков тут подскочил к нему – не смотри, что хром, – и прошипел дураку в лицо:

– Верно говоришь, верно, то дело военное. И лагерь ваш дело военное. Для чего его строили? А? Для чего тут припасы готовили, для чего тут добрых людей собирали, как не для войны. А позволь спросить тебя, горожанина, с кем вы воевать собирались? А?

Никто из делегации ему не ответил, только насупились все.

– Чего молчите, господа делегаты? Не хотите говорить, против кого силу собирали? Так я и без вас знаю… Собирались вы воевать против меня. И что же вы думали, что ваши люди на моей земле будут амбары мои беречь? Или торговлишку мою побоятся нарушать? Нет, людишки ваши известны всему свету своими зверствами, мало того, свирепостью и бесчестностью своими еще и кичатся. Так отчего же мне с вами честным быть? Может, скажете?

И опять из горожан никто не ответил. Всё так же стояли насупившись.

А кавалер, вроде как успокоившись, сел в свое кресло и продолжил уже без ярости:

– Три дня вам даю, чтобы собрали мне пятьдесят тысяч талеров Ребенрее или серебра по цене их. Иначе отдам ваш город на меч солдатам своим. И уверяю вас, то вам во много дороже станет. Головешки лишь от вашего города останутся. Все товары заберу, а баб ваших всякий брать будет, а уж дочерей так и вовсе дозволю увозить к себе в землю, моим солдатам в жены, венчая их по нашему ритуалу.

Горожане молчали, теперь они смотрели на него уже с испугом.

«Соберут денежки, соберут. В маленьком Ламберге купчишки и то двадцать тысяч собрали, а уж для торгового Милликона, где ярмарка, почитай, круглый год, пятьдесят тысяч не тяжки будут».

Делегация, кланяясь, ушла, а Роха, смеясь, говорил им вслед:

– Поглядите-ка на этих дураков, еще жаловаться вздумали. Надо же, совсем эти бараны горные про войны на своей земле позабыли.

– Сразу видно, что тут чужие солдаты горожанам в диковинку, – соглашаясь с ним, посмеивался полковник Брюнхвальд.