Александру, третьему в македонской династии Аргеадов имевшему это имя, едва исполнилось двадцать лет, когда убийство его отца Филиппа летом 336 года до н. э. неожиданно позволило ему получить верховную власть. Отношения между отцом и сыном в последнее время были напряженные, Филипп оставил царицу Олимпиаду, мать Александра, ради нового брака с юной македонянкой Клеопатрой, которая родила ему дочь. Но после смерти царя решительность молодого царевича, которому помогал советами и которого поддерживал один из ближайших друзей его отца, Антипатр, обеспечила ему бесспорное право наследования. Представленный Антипатром собранию македонского народа, он был провозглашен и признан царем. При этом были устранены обвиненные в государственных преступлениях реальные или потенциальные претенденты и противники: двоюродный брат Александра, которого в свое время изгнал Филипп, чтобы тот не занял его место, ребенок Филиппа от Клеопатры, сама Клеопатра, ее дядя Аттал. Эта неблаговидная борьба за наследство, это кровавое сведение счетов продолжалось в течение всей истории эллинистических царских династий. Новый правитель Македонии вскоре заслужит у греков такой же авторитет, который приобрел в их глазах Филипп после своих побед: совет амфиктионии и совет Коринфского союза признают его выдающиеся способности и утвердят его в роли предводителя союзной армии, которая в соответствии с принятым в 337 году до н. э. решением должна была начать военную кампанию в Азии против персидского царя. Александр без колебаний и проволочек взялся за осуществление грандиозных замыслов своего отца.
Несмотря на юный возраст, он был психологически и теоретически к этому готов. Мог ли не верить в свое предназначение наследник рода Аргеадов, возводимого к Гераклу, сыну Зевса? Филипп, стремясь напомнить об этом выдающемся происхождении, выбил в год рождения Александра, в 356 году до н. э., монету с изображением Геракла. По линии своей матери Олимпиады, дочери царя Эпира Неоптолема, Александр был в родстве с древней династией Эакидов, которая восходила к Ахиллесу. Постоянно памятуя как о герое, совершившем двенадцать подвигов, так и о юном герое «Илиады», молодой царь мечтал совершить достойные их деяния. В этом блестящем родстве греки видели источник эллинского духа у македонского царя, который в свою очередь мог рассчитывать на преданность народа, с которым был связан происхождением. Греческие полисы не чувствовали, что объединяются с варваром, потому что уже на протяжении нескольких поколений македонская династия допускалась к участию в Олимпийских играх, как эллины, и одерживала там победы. Согласно преданию, образование юного царевича было поручено греческим учителям, среди которых, возможно, был Анаксимен Лампсакский. Позже Александра с тринадцати до шестнадцати лет, три года, обучал величайший мыслитель того времени Аристотель из Стагира, философский и энциклопедический ум которого глубоко повлиял на его воспитанника. Впоследствии царь любил говорить, что если жизнью он обязан своему отцу Филиппу, то своему учителю Аристотелю он обязан тем, что научился жить благородно. Воспитанный на греческой литературе, он все время перечитывал поэмы Гомера и трагедии Еврипида, которые помнил наизусть целиком. Интерес, который он проявлял во время долгого похода в Азию к экзотическим странам, местным народам, их верованиям и нравам, — это отражение географо-этнографического любопытства, свойственного эллинам со времен Гекатея Милетского и его продолжателя Геродота, которое поддерживалось потом историками вроде Ксенофонта и усиленно развивалось в эпоху Александра благодаря деятельности Аристотеля и его школы. Естественно, Александр в совершенстве владел двумя языками: если к своим подданным и своим верным солдатам он обращался на македонском, то со своими ближайшими соратниками и чужеземцами он общался на аттическом греческом — диалекте, уже широко распространенном в эллинистическом мире вследствие политического, экономического и интеллектуального расцвета Афин.
Эта вера в величие своего рода и в свою собственную судьбу, эти присущие ему черты характера проявились у юного царевича еще при жизни его отца. В возрасте шестнадцати лет, в 340–339 годах до н. э., в то время как Филипп находился в военном походе против Византия, Александр, управлявший делами в отсутствии царя, основал первый город, названный его именем, — Александрополь Фракийский, который называется так до сих пор. Это был показательный акт, и впоследствии он будет повторен неоднократно. Два года спустя, в битве при Херонее, в 338 году до н. э., Филипп не усомнится доверить сыну командование тяжелой конницей, атака которой с левого фланга македонской армии принесет победу. Юношеский пыл, энергичность, боевой дух Александра, увлекающего собственным примером войска, всегда будут присущи ему как полководцу и не раз склонят судьбу в пользу его армии.
По примеру отца Александр не устремится вглубь Азии, не укрепив своих позиций в Европе. Прежде чем присоединиться за Черноморскими проливами к частям македонского военачальника Пармениона, необходимо было устранить угрозу, которую постоянно создавали на северных и западных границах его царства одолевающие их варварские племена. Это стало целью стремительных и победоносных походов весной 335 года до н. э. на север, чтобы покорить некоторые фракийские племена, дойти до Дуная и по ту сторону реки разбить кочевников-гетов, неоднократно осмеливавшихся перейти ее; усмиренные греческие колонии на западном побережье Черного моря: Аполлония Понтийская, Одесс, Истрия — были присоединены к Македонии. На западе, в балканских горах, следовало подчинить иллирийцев. Пока Александр расправлялся с этими варварами и укреплял свой авторитет в македонской армии во внутренних военных походах, правление в столице Пеле осуществлял опытный политик Антипатр, доказавший свою безусловную преданность.
Тем не менее в Элладе оставались люди, которые, подобно Демосфену, не переставали ненавидеть Македонию. Они не бездействовали: новый персидский царь Дарий III Кодоман, правивший с мая 336 года до н. э. и пытавшийся избежать опасности македонского вторжения, не жалел средств на подкупы и военные расходы. Когда из далекой Албании пришли ложные вести о том, что Александр погиб в сражении с иллирийцами, антимакедонским силам показалось, что это сотрет саму память о Херонее. Фивы, потерпевшие жестокое поражение в этой битве, восстали против демократов полиса, которые содержали македонский гарнизон, оставленный Филиппом в акрополе Кадмее. Афиняне, подстрекаемые Демосфеном, пытались присоединиться к мятежу. В Пелопоннесе Аркадия и Элида проявили себя не столь решительно. Македонская гегемония была поставлена под сомнение.
Ответный ход был сокрушительным. Осенью 335 года до н. э. Александр за тринадцать дней вернулся из Иллирии горными тропами, собрал вокруг себя отряды беотийских полисов, соперничавших с Фивами, и с помощью фокидийцев разбил фиванские войска и занял город. Уважающий институты, учрежденные отцом, он расчетливо предоставил совету Коринфского союза, объединяющего греческие полисы, вынести приговор виновным, нарушившим присягу Филиппу. Наказание было ужасным: Фивы надлежало срыть до основания, а все население города обратить в рабов. Александр следил за приведением в исполнение этого сурового приговора, который не противоречил принятому у греков военному праву, но который редко применялся в отношении столь крупных и прославленных полисов. Этим примером он хотел устрашить противников и, безусловно, достиг своей цели. В полностью разрушенном городе царь пощадил только одно здание — дом, в котором жил в свое время поэт Пиндар, в знак преклонения перед культурой, которую ему привили его греческие учителя. Афиняне, пошедшие за Александром, как когда-то за Филиппом после Херонеи, проявили в отношении его предупредительную услужливость. Всякая опасность мятежа против македонской власти отныне была исключена, и, действительно, до конца его царствования не произошло ни одного серьезного выступления.
Спокойствие в Греции, таким образом, было восстановлено, и Коринфский союз по договору с царем Македонии, которого он признал главой военной кампании, принял решение начать войну против Ахеменидской империи следующей весной (334). Контингенты греческих полисов собирались в Амфиподе; численно они были невелики, всего не более 7 тыс. пехотинцев и 6 тыс. всадников — ничтожно мало по сравнению с более чем 50-тысячной армией Великого царя[1]. Афины, наиболее густонаселенный из греческих полисов, предоставили только 700 солдат и 20 военных кораблей. При этом флоту предстояло сыграть в будущих операциях всего лишь вспомогательную роль. Главную часть армии Александра составляли македоняне, фессалийская конница и варвары, набранные во Фракии и Иллирии. В большей степени, чем гоплиты Коринфского союза, эти разнородные войска, лично привязанные к царю, станут завоевателями Азии. Ибо таково было намерение Александра: ступив впервые на азиатский берег Дарданелл, он вонзил в землю копье, как бы завоевывая ее оружием. Тем самым он повторил жест, который эпическая традиция в Chants cypriens приписывает герою Протесилаю — первому греку, высадившемуся на побережье Трои. Эпитет doriklutos, «завоеванный копьем», с тех пор стал обозначать в эллинистическую эпоху территории, занятые по праву завоевателя и управляемые на основании этого права. Александр, пускаясь в эти великие походы, которые закончатся только с его смертью, исподволь заложил основы нового узаконенного права силы исключительного человека, любимого богами, помогающими ему одерживать победы. Последствия этого будут ощутимы еще очень долго.
Как восстановить историю этого десятилетия, которое с 334 по 323 год до н. э. глубоко изменило судьбы западного мира? Невозможно представить, но ни одного свидетельства того времени, ни даже чуть более позднего об этих событиях до нас не дошло. Однако о них сообщали не только официальные истории, как, например, та, что писал до самой своей трагической смерти философ Каллисфен, племянник Аристотеля, или воспоминания, оставленные многими соратниками царя: военачальником Птолемеем — будущим правителем Египта, или флотоводцем Неархом, который вел корабли из Индии до Персидского залива, или инженером Аристобулом, чье произведение, написанное уже спустя какое-то время, получило большую известность. Царские дневники, или «эфемериды», бережно хранимые секретарем, греком Эвменом, представляют собой своего рода журнал, содержащий массу документов, а также официальную переписку царя — богатую (поскольку в текстах упоминается о семидесяти двух его письмах), но иногда вызывающую сомнения в своей подлинности. Эти документы вместе с рассказами непосредственных участников событий более или менее точно воспроизводились современниками, которые, не принимая участия в завоевательных походах, сохранили о них память: старым наставником Александра Анаксименом Лампакским и особенно историком Клитархом, близким к Птолемею и пытавшимся представить в выгодном свете действительно важную роль, которую сыграл этот наместник в судьбе царя. Наряду с этими серьезными произведениями существует памфлетная литература, как враждебно настроенная, так и одобряющая завоевания, в которой отразились взгляды на выдающуюся историческую личность. И ничего или почти ничего от этой богатейшей литературы до нас непосредственно не дошло. Она нам знакома только через переложения и компиляции, в основном поздние, самая древняя из которых принадлежит Диодору (2-я пол. I века до н. э.). Книга XVII его «Исторической библиотеки» представляет собой первое не фрагментарное повествование об истории Александра из того, что мы имеем. Оно основано на разных источниках, среди которых наибольшего внимания удостаивается Клитарх. Очень живое и информативное, он читается с удовольствием, будучи насыщено подробностями, призванными подчеркнуть героические заслуги и благородство царя. Квинта Курция, Юстина и в значительной мере Плутарха можно отнести к этой компилятивной традиции, в которой прежде всего выделяется Клитарх и которую называют вульгатой. Зато историк Арриан, который соединял широкую эрудицию с личным опытом общественной деятельности (он управлял Каппадокией при императоре Адриане во II веке н. э.), попытался представить критический взгляд на походы Александра в своем труде, названном «Анабазис», в котором он намеренно воспроизводит заголовок, выбранный в свое время Ксенофонтом для рассказа о походе 10-тысячного греческого войска через Ахеменидскую империю.
Другое произведение Арриана, «Индия», повествует о морском пути Неарха от устья Инда до Персидского залива. Арриан отдает предпочтение свидетельствам Птолемея и Аристобула, у которых расхождения с вульгатой иногда очень ощутимы. Если отбросить фантастические приукрашивания, из которых со временем родился «Роман об Александре», приписанный Каллисфену, и его многочисленные средневековые варианты на разных языках (в том числе и на французском), то наши сведения о завоеваниях и их последствиях основываются именно на этих двух традициях — вульгаты и Арриана. Некоторые любопытные надписи и нумизматические данные немногим могут дополнить эти тексты. Если последствия этих событий и их хронология восстанавливаются достаточно четко, то подробности зачастую остаются неясными и их интерпретация не всегда обоснованна. Однако одно лишь перечисление побед и географии походов, говорящее о территориальном размахе завоеваний и о трудностях, которые они представляли, само по себе достаточно красноречиво, как мы увидим ниже.
Армия, занявшая земли Азии в районе Абидоса, в проливе Дарданеллы, была не очень велика: приблизительно 30 тыс. пехотинцев и 5 тыс. всадников. Ей предстояло сразиться со значительно превосходящими силами персидского царя. Этот последний, Дарий III Кодоман, взошел на престол, как и Александр, в 336 году до н. э. благодаря дворцовому перевороту. Безусловно, у него не было лидерских качеств его предшественников; но его влияние на подданных, привыкших веками подчиняться, имевшиеся у него людские ресурсы и накопленные богатства, удачная организация его империи, одновременно гибкая и эффективная, делали его поистине опасным противником для иноземных захватчиков. Уверенный в своем превосходстве, которое казалось незыблемым, он не счел необходимым выступить самому и предоставил вести военные действия в Малой Азии своим военачальникам, то есть персидским сатрапам, которые управляли провинциями Анатолии, и Мемону Родосскому, возглавлявшему контингент греческих наемников на службе у Великого царя. Мемнон намеревался применить тактику опустошенной земли и позволил захватнической армии углубиться во внутренние регионы и оторваться от своих резервов, чтобы ее было легче разгромить.
1. Малая Азия.
Но сатрап геллеспонтской Фригии не захотел допустить разорения своей провинции, и было решено дать немедленное сражение. Александр, совершив паломничество к Трое в память о своем предке Ахиллесе, возвратился к своим войскам, расположившимся у Абидоса, и, следуя на восток, встретился с вражеской армией, которая ждала его у небольшой реки Граник, впадающей в Мраморное море. После яростной схватки бурный натиск македонской конницы, возглавляемой самим царем, смял персидские эскадры и принес победу. Александр сильно рисковал своей жизнью: не подоспей его товарищ Клит Черный — он мог бы пасть под ударами персидского всадника. Но его дальновидность и отвага спутали планы врага. Греческие наемники, составлявшие основной контингент пехоты Великого царя, после беспорядочного бегства конницы, оставившей фланги без прикрытия, были полностью разбиты. После этого первого сражения (июнь 334 г. до н. э.) Александр заставил противника уважать себя и упрочил свой авторитет как полководца и воина среди собственных военачальников и в глазах своей армии.
Битва при Гранике имела значительные последствия: Александр воспользовался своим успехом расчетливо и решительно. Не только геллеспонтская Фригия, но и богатая провинция Лидия, сердце западной Анатолии, вместе со своей столицей Сардами, центром персидского могущества в Малой Азии, а после греческие полисы Ионии сдались и признали его власть. В покоренных провинциях Александр оставлял македонских военачальников в качестве сатрапов вместо ахеменидских наместников, не меняя существующей системы местного управления. В греческих городах Приене, Эфесе, Милете (единственном, который пришлось брать силой) он возродил автономию и независимость, присущие полисам: поскольку персидская власть опиралась обычно либо на местных тиранов, либо на олигархии, ее крах привел к повсеместному установлению демократического режима, сторонники Великого царя уступили место представителям враждебных взглядов. В Элладе македонская монархия, напротив, чаще всего опиралась на олигархии и даже на тирании. Это было не идеологическое предпочтение, а выбор, диктуемый в каждом конкретном случае обстоятельствами. Для Александра было не столь важно, чтобы правительство греческих полисов придерживалось того или иного принципа правления, — главное, чтобы оно было ему послушно. Он стремился установить в Азии свою власть вместо власти Великого царя, максимально используя местные условия, разнообразие которых было важно сохранить. Поэтому он постарался отделить территорию греческих полисов, которая не была обложена данью, от других земель, находящихся в царской собственности. Понимающие это свое преимущество и благодарные тому, кто освободил их от ахеменидского ига, азиатские греки были первыми, кто оказал Александру при его жизни божественные почести и установил культ, чтобы воздавать их ему. Таким образом, это была та же форма лести, которой когда-то удостоился Агесилай, и признание выдающейся судьбы.
Отправившись из Ионии на юг, Александр тут же принялся завоевывать средиземноморское побережье Малой Азии. Кария подчинилась ему с помощью престарелой принцессы Ады, сестры покойного Мавсала, которого другой ее брат, Пиксадар, отстранил от власти: молодой царь оказал ей почет и уважение и даже позволил, чтобы она признала его своим сыном. Он впервые применил оригинальную политику личных союзов с местными правителями, которая широко использовалась впоследствии. Однако крупный прибрежный полис Галикарнас, главный порт Карии, куда отступил Мемнон, поддерживаемый персидским флотом, пока еще невредимым и мощным, отбил первые атаки: пришлось брать город длительной осадой, а Мемнон бежал морем. Александр, несмотря на начавшийся неблагоприятный сезон, продолжил путь по прибрежным регионам — в Ликию и Памфилию, которые покорил одну за другой. Затем он взял северное направление на Писидию и Фригию, где в самом сердце Анатолии, в Гордионе, древней столице царя Мидаса, соединился с подразделением, отправленным туда из Карии под командованием Пармениона. Именно там зимой 334–333 годов он увидел в храме колесницу основателя фригийской династии Гордия: по древнему преданию, азиатская империя будет принадлежать тому, кто сумеет развязать сложный узел, затянутый на дышле колесницы. Александр, согласно некоторым из его историографов (которым современные критики в этом вопросе не склонны доверять), разрубил ударом меча знаменитый гордиев узел. Правдивый или вымышленный, этот случай замечательно демонстрирует характер завоевателя, желающего поразить воображение толпы, прислушивающегося к предсказаниям оракулов и ненамеренного медлить, поэтому эта история имеет вполне заслуженную славу.
Тем временем Дарий и его военачальники производили реорганизацию своей армии, которая не обошлась без трагических событий. Мемнон, со своим флотом занявший Хиос и высадившийся на Лесбосе, умер на этом острове, когда осаждал Митилену: так Великий царь лишился лучшего из своих стратегов. Персидский флот после этого сыграл весьма незначительную роль, совершив несколько рейдов в Эгейском море. Дарий собирал свои силы в Сирии, куда должны были прибыть греческие наемники Мемнона. Афинянин Харидем советовал ему опереться на них, чтобы выступить против македонской армии с сильным войском, закаленным и сплоченным. Но ревность персидской знати к этому греку заставила отказаться от этой, возможно спасительной, идеи, а Харидем, который не захотел подчиниться по доброй воле, был отправлен разгневанным Великим царем к палачу. В итоге атаки Александра ждала многочисленная, но разношерстная армия: к боевому корпусу, сформированному из наемников, были присоединены небольшие отряды азиатов и иранская конница.
Александр, оставив побережье Черного моря, поручил одному из лучших своих военачальников, Антигону, контролировать Фригию и охранять от любого посягательства западную границу своих анатолийских завоеваний, проходящую по реке Галис. Антигон до самого конца царствования Александра проявит себя достойным такого доверия. Сняв с себя эту заботу, царь направился в Сирию, ясно показав тем самым, что он не намерен ограничиться завоеванием Малой Азии. Болезнь ненадолго задержала Александра в Киликии, в Тарсе, где его лечил врач Филипп из Акарнании. Однажды, принимая из рук врача лекарство, Александр получил письмо от Пармениона, предупреждавшего, что Филипп был подкуплен шпионами Дария, чтобы отравить Александра. Бесстрашный царь протянул письмо врачу и выпил чашу со снадобьем: доверие, которое он питал к своим друзьям, не могли поколебать ложные доносы. Этот жест демонстрирует ту склонность к риску, которой он любил поражать свое окружение.
Выздоровев, он преодолел горные пути, которые вели в Сирию, и осенью 333 года до н. э. вышел на прибрежную равнину у Александретты. Продвигаясь дальше на юг, он обнаружил, что Дарий, направлявшийся с противоположной стороны, разминувшись с ним, тоже пересек горы и занял Иссу, находящуюся у Александра в тылу. Македонская армия оказалась отрезанной от Малой Азии. Немедленно повернув обратно, Александр выступил против численно превосходящих войск Дария на берегах Пинара — небольшой прибрежной реки, впадающей в залив у Александретты, возле Иссы. Армии сошлись в битве с обратных сторон: Александр — с юга, персы — с севера. После упорной борьбы атака конницы с правого фланга во главе с самим царем решила исход сражения. Дарий пустился в бегство на своей колеснице, а за ним в полном беспорядке устремилась его армия. Его храбро сражавшиеся греческие наемники отступали организованно, и некоторые из них добрались до Греции, где их принял к себе на службу спартанский царь Агис. В обозе Дария, брошенном у Дамаска, македоняне обнаружили его великолепный шатер, его предметы роскоши, а главное, взяли в плен мать, жену, двух дочерей и сына Великого царя. Не собираясь обращать захваченных в рабство, как то диктовали законы войны и примеры поэмы о Трое, Александр отнесся к ним почтительно, особенно к царице-матери, и успокоил их, сообщив, что Дарий, которого они считали мертвым, жив. Такое великодушие произвело большое впечатление и прославило величие и благородство царя.
Битва при Иссе еще больше, чем сражение при Гранике, принесла Александру почет, славу и выгоду. Отрезанный от своих тылов, он сумел извлечь пользу из опасной ситуации, воспользовавшись узостью поля боя, которая не позволила противнику развернуть свои численно превосходящие войска. Поведя сам решающую атаку, он бросился на самого Дария, который в страхе бросился назад. Драматическое столкновение македонского царя, стремительно несущегося верхом на коне, и персидского царя, в смятении поворачивающего свою колесницу вспять, было очень впечатляющим и вдохновляло творчество художников: знаменитая мозаика, обнаруженная на вилле в Помпее, в точности воспроизводит живописный оригинал, выполненный хоть и несколько десятилетий спустя после этого события, но по рассказам очевидцев. Немногие художественные произведения столь историчны. Завладев казной, оставленной в лагере персов, Александр смог финансировать дальнейшие военные действия, не добиваясь на то согласия греческих полисов. Так в один из октябрьских дней 333 года до н. э. вся западная часть Ахеменидской империи оказалась македонскими владениями.
Дарий, отступивший за Евфрат, безуспешно бросил войско в центральную часть Малой Азии: Антигон надежно защищал от нападений новую границу, проходящую по реке Галис. Тем временем Александр покорил Сирию и Финикию, где только один город Тир, рассчитывая на свою неприступность, сопротивлялся завоеванию: потребовалось восемь месяцев жестокой осады, чтобы взять крепость, понеся тяжелые потери. Население было вырезано или продано в рабство. Оставшись без своего последнего опорного пункта, флот Дария, с которым пытался соединиться персидский военачальник Фарнабаз, чтобы развернуть военные действия в Эгейском море, был рассеян или сдался победителю. Кипр и Родос, занимавшие поначалу выжидательную позицию, примкнули к более сильному противнику. Все восточное Средиземноморье с прибрежными территориями, за исключением Египта, отныне подчинялось Александру.
Дарий мог оценить масштабы своего поражения. Он не только потерял свои средиземноморские владения в Азии, но и те земли, на которые Александр даже не ступил, отделились от Ахеменидской империи: это касалось провинций северной Анатолии, таких как Битиния и Пафлагония, в то же время Каппадокия и Армения были неблагонадежны. Великий царь, пытаясь сохранить будущее империи, решил пожертвовать ее частью. Он отправил Александру письмо, которое застало его при осаде Тира и в котором ему, помимо предлагаемого огромного выкупа за освобождение царственных пленников, передавались все завоеванные земли и их зависимые территории, то есть вся Малая Азия до реки Галис, а также Сирия и Палестина до Евфрата. В знак своей искренности Дарий предлагал одну из своих дочерей в жены македонскому завоевателю.
Такое соглашение было соблазнительным: оно сулило гораздо более того, о чем мечтал Исократ несколькими годами ранее, призывая греков и Филиппа завладеть Малой Азией, и что тогда казалось несбыточным. И вот появилась перспектива великой македонской империи, которая закрепится в Эгейском море и Черноморских проливах, от Иллирии до Иерусалима, объединит под одним правлением множество богатых стран, окружит греческие полисы, окончательно превращенные в союзников, если не в подданных, и сформирует государство, могущественнее которого в Средиземноморье не помнили. Александр ознакомил совет с условиями предлагаемого ему договора. Парменион, опытный и уважаемый старый воин, тут же воскликнул: «Я бы согласился, если бы был Александром!» «Я бы тоже, — ответил царь, — если бы был Парменионом». Возможно, это изречение, сообщаемое Плутархом, приписано Александру. Но оно замечательно показывает, какая пропасть отделяла отныне грандиозные амбиции молодого царя от холодных расчетов его ближайшего окружения. Мы увидим, к чему привело такое расхождение мнений.
Отказавшись от предложений Дария и намереваясь продолжать свои завоевания, Александр, прежде чем снова сразиться с Великим царем, восстанавливавшим свою армию в Месопотамии, решил укрепить свою власть в Египте, единственной западной провинции Ахеменидской империи, которая еще не была занята им. Задержанный на два месяца осадой Газы, при которой он был серьезно ранен, Александр отправился затем в Пелузу, восточный рубеж в дельте Нила. Сатрап, управлявший Египтом и подчинявшийся Дарию, отказался от сражения и, вступив в переговоры с македонским завоевателем, передал ему страну. Понимая, насколько оригинален и богат этот регион империи, Александр не доверил его никому из своих военачальников, но сохранил здесь свое прямое управление, единственно поручив распоряжаться внутренними финансами рожденному в Египте греку Клеомену из Навкратиса. Зиму 332–331 годов до н. э. он провел в Египте. Именно тогда, увидев вещий сон, царь основал ввиду острова Фарос, известного еще Гомеру, в месте слияния дельты Нила с Мармарикой новый город, которому дал свое имя, — Александрию; расположенный рядом с египетским поселением Ракотис, этот полис, обустроенный в соответствии с традициями греческих государств и в скором времени населенный гражданами, пришедшими со всех концов греческого мира, благодаря своим крупным и надежным портам стал удобным местом обмена продуктов сельского хозяйства, доставляемых сюда по нильским каналам, на товары, привозимые со всего Средиземноморья. Это открыло иностранным государствам богатейший регион античного мира.
Неизвестно, какие обстоятельства побудили Александра после основания Александрии отправиться на запад, чтобы посетить лежащий посреди Ливийской пустыни оазис Амона. Там находился египетский оракул, который был известен грекам и к которому они уже долгое время обращались, понимая его чужеродность; но в процессе ассимиляции, не раз происходившей в их религии, они восприняли египетского бога, почитавшегося в оазисе Сивы, как Зевса, и изображали его как Зевса — бородатым, правда с бараньими рогами в виде причудливого головного убора. Поскольку Александр верил, что через своего предка Геракла он напрямую происходит от Зевса, он совершенно естественно пожелал испросить оракула этого бога. Оазис Амона, находившийся во владениях Великого царя, благодарно встретил завоевателя, которому греческий полис Кирена в знак верности отправил дары: поход в Сиву через богатую провинцию Киренаику тем самым позволил попутно распространить власть Александра на всю эллинизированную Ливию, куда он даже не ступил.
Из Паретония (Марса-Матрух), где его застали киренские посланники, царь со своими приближенными отправился через безлюдную пустыню к Сиве дорогой, на которой пропало немало караванов. Согласно преданиям, во время этого трудного перехода явились священные звери, птицы и змеи, указавшие верный путь. Александр достиг далекого оазиса, и жрецы Амона приветствовали его, называя, как это было принято в отношении фараонов, «сыном Ра», бога солнца, отождествлявшегося с Амоном. Это титулование, воспринятое буквально, в дальнейшем станет для греков подтверждением божественного происхождения царя. Александр не откроет, какие ответы он получил от оракула своего божественного «отца». Но народное воображение, пораженное экзотичностью и отдаленностью места паломничества, охотно приняло небылицы, которые не замедлило породить это путешествие. Нельзя недооценивать важности этой экспедиции в Сиву для будущего развития царского культа.
Вернувшись в Египет, Александр рассудил, что настал подходящий момент, чтобы возобновить завоевание Азии. Его западные тылы были крепки благодаря покорности Кирены, уничтожению флота Фарнабаза, лишившегося всех опорных пунктов, и твердому правлению в Македонии и Греции Антипатра, сумевшего несколько месяцев спустя усмирить военный мятеж спартанского царя Агиса III. Покинув Мемфис весной 331 года до н. э., Александр достиг Тира, где принял разного рода политические и административные меры, в частности освободил заключенных афинян, чем заслужил признательность Афин, а также поручил македонянину Гарпалу распоряжаться военной казной, которая должна была пойти на расходы армии. Затем, получив сведения о том, что Дарий собрал в Вавилоне значительную армию, он двинулся в Месопотамию, оставив средиземноморские берега, которые уже никогда больше не увидел.
Так началась потрясающая авантюра, растянувшаяся почти на семь лет в следовании за восточным миражом. Окончательно разгромив Дария и став вместо него повелителем персидской Азии, Александр с горсткой воинов, македонян и греков, а также набранных на месте союзников двинется на Средний Восток через горы и пустыни, за Месопотамию и Персию, сердце Ахеменидской империи. Он дойдет до Каспийского моря, пересечет и подчинит Афганистан, пойдет на север, на равнины Центральной Азии, за Самарканд вплоть до русского Туркестана, дважды преодолеет хребты Гиндукуша и, наконец, достигнет верховьев Инда в районе Кашмира и завоюет Пенджаб. Этот долгий поход, сопровождавшийся жестокими боями с воинственными народами, сталкивавшийся с враждебностью самой природы и почти непроходимыми землями, совершавшийся в отсутствие регулярного подкрепления, длился четыре года, с 330-го по 326-й, прерываясь иногда на несколько месяцев, чтобы дать армии восстановиться и навести порядок на завоеванных территориях. Дойдя до Индии и одержав новые победы, Александр вынужден будет тем не менее, уступая нежеланию своей армию идти дальше, принять решение вернуться назад, но другой дорогой, на что уйдет более года. Мы бегло пройдемся по этапам этих необыкновенных походов, в которых человеческая сила преодолела все препятствия и которые потрясли современников и не переставали восхищать последующие поколения.
Летом 331 года до н. э. Александр двинулся из Сирии в Месопотамию во главе армии, состоящей из 40 тыс. пехотинцев и 7 тыс. всадников. Он переправился сначала через Евфрат в Тапсаке, через который проходила большая дорога, ведущая из Сард в Сузы, потом через Тигр в верхнем течении, не встретив серьезного сопротивления. Дарий III, объединивший намного более многочисленные силы, стянутые со всех восточных провинций империи, собирался сам выбрать место сражения, чтобы разбить противника в одной решающей битве, использовуя свое численное превосходство, особенно конницы. Кроме того, он располагал подразделением, на которое сильно рассчитывал: корпус колесниц, снабженных лезвиями, которые были закреплены спереди на дышле и по бокам на ступицах колес, должен был мощной атакой рассеять фалангу македонян. Чтобы использовать все свои преимущества, Дарий поджидал врага на равнине у Гавгамел, к северо-востоку от древней Ниневии (сегодняшний Мосул). Поскольку ранее он остановился у Арбел, примерно в 100 км юго-восточнее, то решающее сражение, которое было дано при Гавгамелах 1 октября 331 года до н. э., долгое время чаще называлось битвой при Арбелах. Оказавшись перед гораздо более многочисленным неприятелем, Александр проявил тактическую расчетливость в расположении своих войск: он выстроил их поэшелонно, чтобы избежать окружения, буквой «п», с двумя обращенными книзу флангами; перед фалангой, в центре своей диспозиции, он разместил легкие войска, чтобы те могли обстрелять смертоносные колесницы Дария, а сам занял позицию на правом фланге со своей элитной конницей. Битва была жестокой, на левый фланг македонцев обрушился яростный натиск мощной неприятельской конницы. Но в центре атака боевых колесниц, расстроенная стрелами и копьями, поражавшими коней и возниц, не сумела произвести должного эффекта: шеренги фаланги расступились перед последними колесницами, которые тут же сдались. Наконец, Александр лично повел в атаку своих гетайров[2] на центральные позиции противника, где находился Дарий: тот, как и при Иссе, растерялся, развернул свою парадную колесницу и бежал. На этот раз бегство Великого царя опять решило исход сражения. В то время как он укрывался в Мидии, в Экбатанах, Александр, завладев полем битвы при Гавгамелах в результате последнего, очень кровавого столкновения с персидской конницей, неотступно преследовал остатки побежденной армии до Арбел, закрепив тем самым свою победу.
В скором времени он вступил в Вавилон, где один из лучших военачальников Дария, Мазей, блестяще сражавшийся при Гавгамелах, перешел на его сторону и был за это пожалован на должность сатрапа Вавилонии, правда вместе с македонским командующим и македонским распорядителем финансов. Александр продемонстрировал тем самым свое желание открыть доступ прежним слугам Дария к руководящим постам в новой администрации, которая сменила старую, поскольку отныне он считал себя «царем Азии». Затем в течение нескольких недель была завоевана столица ахеменидских владык — Сузы. Александр оставил в своей должности сатрапа, сдавшего ему город.
Завоевание Суз было не только ярким свидетельством краха персидской монархии: оно дало Александру сказочные богатства в драгоценных металлах, которые здесь скопили предки Дария. Царь, не медля, пустил их на финансирование своих следующих походов, не забыв отослать часть Антипатру, чтобы помочь ему поддерживать царскую власть в Греции и эгейском мире. Наемники, оплачиваемые за счет казны, принадлежавшей теперь правителю Македонии, не колеблясь, предложили ему свои услуги. Этот источник пополнения, необходимого эллинистической армии, оказался исключительно полезен для Александра в его долгих восточных походах.
Из Суз царь направился в Персеполь, город пышных дворцов, выстроенных Ахеменидами. Отправив Пармениона с большой армией прямой дорогой, сам он возглавил немногочисленную колонну и, в разгар зимы, ценой невероятных усилий и яростных стычек с варварскими племенами уксиев, перешел через горы, обойдя проход, называемый «Персидскими вратами» и имевший крепкую оборону. Взятие Персеполя завершило эту зимнюю кампанию, во время которой Александр продемонстрировал, что, стремясь, несмотря на уже одержанные блестящие победы, к новым целям, для себя самого он выбирал самую трудную задачу. По его приказу большой дворец Персеполя был предан огню, но не так, как об этом рассказывает римское предание — под действием пьяной фантазии и в дионисийском исступлении, — а чтобы этим показательным актом отомстить за разрушения, которым подверг Грецию Ксеркс во время Второй Греко-персидской войны: ничто другое не могло бы лучше продемонстрировать грекам, что признанный ими предводитель полностью достиг цели, ради которой они призвали его, и что обещания Филиппа выполнены. Помимо этого пожар Персеполя после взятия Суз возвестил для Азии о конце Ахеменидской империи и о приходе новой власти на место потомков великого Кира. Из Экбатан Дарий III бросился искать убежища в Гиркании, на юго-востоке от Каспийского моря, за ущельями, которые на востоке Тегерана называются воротами Каспия. Его спутниками были сатрапы восточных провинций империи, в том числе и Бесс — сатрап Бактрии, командовавший левым флангом персидской армии при Гавгамелах. Наведя порядок в новых захваченных регионах, Александр весной 330 года до н. э. продолжил преследование. Достигнув Экбатан, он решил задержаться, чтобы удостовериться в своих силах: он распустил контингенты греческих полисов, которые сопровождали его как полководца Коринфского союза с начала его похода в Азию. Официально это знаменовало окончание общей кампании против Ахеменидской империи, победоносным завершением которой стала битва при Гавгамелах и падение столиц старой Персии. Отныне великий замысел, ради которого армия устремилась на такой далекий и такой загадочный Восток, стал делом одного только Александра и тех, кто был лично к нему привязан: греческие солдаты, которые предпочли остаться с ним, сделали это по собственной воле как наемники, а уже не как контингент, предоставленный их городами. Многих из них влекла слава завоевателя и перспективы грядущих побед.
Оставив в Экбатанах половину армии под началом Пармениона, Александр форсированным маршем с немногочисленным войском устремился в Гирканию. В пути он узнал, что Дарий был низложен Бессом и сатрапами, которые собирались дать отпор захватчику. Чуть позже разведчики обнаружат тело Дария, которого сатрапы убили и бросили при отступлении. Александр окажет ему царские почести и объявит себя его наследником и мстителем за него. С тех пор наряду с традиционным македонским церемониалом, очень простым и непомпезным, для своих новых азиатских подданных Александр ввел пышный ритуал и сложные правила ахеменидского придворного этикета. Он считал себя одновременно и правителем Македонии, и наследником Великого царя. Азиаты охотнее подчинились этим требованиям, чем македоняне и греки, которых такая двойная позиция оскорбляла. Мы вскоре увидим, к чему это привело.
Бесс, укрывшийся в своей сатрапии Бактрии, в свою очередь провозгласил себя Великим царем под именем Артаксеркса. Александр выступил против него, но измена сатрапа Арейи (западного региона Афганистана), притворявшегося его союзником, заставила царя изменить свои планы: отложив на некоторое время захват Бактрии, Александр повернул на юг и занял Дрангиану в районе реки Гельманд и ее озер. Тут он принял твердое решение, казавшееся ему необходимым для продолжения кампании: Парменион, старый, заслуженный военачальник, которому Александр долгое время безоговорочно доверял и под командованием которого в Экбатанах находилась половина армии, выступал против продолжения походов и продвижения еще дальше вглубь Азии. Царь решил избавиться от него, сделав назидание другим. Он воспользовался неосмотрительностью Филота, сына Пармениона, который командовал элитным корпусом гетайров и сопровождал Александра. Против царя был раскрыт заговор — вымышленный или действительно существовавший, — и было доказано, что Филот знал о нем и не предупредил царя. Представший перед собравшимся войском, согласно старому македонскому обычаю, он был объявлен виновным, предан пыткам и казнен. От него добились признаний о причастности его отца к заговору. Александр тут же отправил в Экбатаны приказ расправиться с Парменионом. Когда войска, бывшие в подчинении Пармениона, воссоединились с корпусом Александра в Дрангиане, командование над ними принял македонянин Кратер. Два близких друга царя, Гефестион и Клит Черный, разделили командование над гетайрами после гибели Филота. Среди офицеров, назначенных на ключевые должности в этой критической ситуации, были также Птолемей и Пердикка, игравшие отныне важные роли.
Реорганизовав и усилив таким образом свою армию, Александр, несмотря на начавшуюся зиму, выступил в поход на восток, вторгся в Арахосию (центральный регион Афганистана) и заложил там город — Александрию Арахосию (Кандагар). До этого он уже основал одну Александрию в Дрангиане и множил их по Центральной Азии, отмечая этапы своего похода. В каждой из них после разработки плана и совершения необходимых религиозных ритуалов он оставлял контингент греков или македонян, которые были одновременно и поселенцами, и солдатами, и купцами. Продолжив свой путь на север, зимой он достиг горной цепи Гиндукуша и основал там Александрию Кавказскую — как ошибочно называли греки гималайский массив. Повсюду он назначал македонских или персидских наместников, успешно укрепляя таким образом ахеменидскую администрацию в восточных провинциях империи, подчинявшихся ему одна за другой.
Главной целью оставались провинции севера, лежащие за Гиндукушем, — Бактрия и Согдиана. Первая, богатая сельскохозяйственная равнина, протянулась до реки Оке (Амударья), рядом с которой находилась ее столица Бактры (Балх). Согдиана, расположенная за Оксом, с севера ограничивалась рекой Яксарт (Сырдарья), текущей, как и Оке, с запада на северо-запад и впадающей в Аральское море: в этой провинции было два крупных центра — Мараканда (Самарканд) и Бухара. Дальше лежал неизведанный край кочевников-скифов — массагетов (к северо-западу и Аральскому морю) и центрально-азиатских саков. Завоевание этих северных провинций длилось три года, с весны 329 по весну 326 года до н. э., и сопровождалось жестокими сражениями, в которых Александр опять рисковал собой, был неоднократно ранен и вынужден был проявить стратегическую изобретательность и постоянно менять тактику. Нет ничего более захватывающего, чем подробная история этого значительного эпизода великих походов, с его постоянным перевесом сил, драматическими оборотами и триумфами. Оторванному от своих основных сил, находящемуся слишком далеко, чтобы ожидать подкрепления с родной земли, Александру предстояло покорить регион, равный по площади всей Малой Азии, окруженный суровыми безлюдными пустынями или неприступными горами, где обитали дикие племена, искусно боровшиеся с конницей при помощи засад в труднопроходимой местности. Александр проявил свою гениальность на всех этапах этой кампании.
Прежде всего он обманул Бесса, поджидавшего его у перевалов Гиндукуша, и преодолел опасные хребты через проход, расположенный восточнее. Благодаря этому обходному маневру он получил всю Бактрию, которую Бесс вынужден был оставить, чтобы укрыться в Согдиане. Александр в свою очередь перешел Оке, и вельможи Согдианы, чтобы умилостивить завоевателя, выдали ему Бесса, преданного своими приближенными, так же как сам он когда-то предал Дария. Александр подверг его суду и пыткам как предателя своего государя: по восточным обычаям Бессу отрезали нос и уши, после чего он был отправлен на казнь в Экбатаны и там распят. Тем временем царь дошел до Яксарта, заняв Самарканд, и на берегу реки основал самый северный из носящих его имя городов — Александрию Эсхату (Дальнюю) на месте нынешнего Ленинабада, или Ходжента. Конница саков не помешала ему перейти на северный берег под прикрытием катапульт, сосредоточенных для этой операции на южном берегу, — первое применение тактики массированного удара метательных машин против кавалерии. Соглашение, заключенное с саками после этой атаки, позволило Александру вернуться назад в Согдиану, чтобы подавить мятеж, вспыхнувший в его тылу. Он перезимовал в Бактрах и с этого момента начал усиливать свою армию азиатскими контингентами.
В 328 году до н. э. были проведены различные операции, направленные на поддержание порядка: как против набегов степных кочевников, так и против очагов сопротивления, которые нужно было погасить по разным регионам Согдианы. В перерывах между этими кампаниями Александр развлекался охотой и традиционными для греков длинными ночными трапезами с их непринужденными беседами. Во время такого пьяного пиршества один из его самых любимых друзей, Клит Черный, разгоряченный вином, стал задирать царя оскорбительными речами, обвиняя его в установлении новых порядков, которые не понравились бы его отцу. Александр, поначалу, сохранявший хладнокровие, в конце концов не сдержался, выхватил у стражника копье и, поскольку Клит, несмотря на попытки товарищей его остановить, продолжал произносить дерзкие слова, пронзил его одним ударом. Это проявление гнева, чем бы он ни оправдывался, сильно потрясло царя, и он впал в глубокую меланхолию, отказывался несколько дней от еды и винил себя в убийстве друга, который спас ему жизнь в битве при Гранике. Ему потребовалось несколько недель, чтобы преодолеть этот духовный кризис.
В этом ему помогли проблемы завоеванных территорий, требовавшие его вмешательства для отражения новых нападений и подавления последних мятежных крепостей. Александр уже захватил несколько орлиных гнезд в горах Согдианы: в разгар зимы, в январе 327 года до н. э., он отправился в новый поход против одной из этих крепостей, расположенной на почти неприступной скале и занятой войском местного князя Оксиарта, который укрывал там свою семью. Македоняне взобрались на гору, утопавшую в снегу, и крепости пришлось сдаться. Среди захваченных в плен была дочь Оксиарта — Роксана. Из политических соображений, а также, возможно, влюбившись, Александр решил взять ее в жены: этот брак не только сулил присоединение мятежных вельмож, он показывал желание завоевателя сохранить равный баланс между македонянами и азиатами как на службе государства, так и при раздаче царских милостей. Это было наглядно продемонстрировано Александром, когда он назначил сатрапом крупной провинции Мидии перса Атропата, который исполнял эту же должность при Дарии.
Эти назначения вызывали ревность в среде македонян. Они также не одобряли новых этикетных правил, в частности введения проскинесы, или падения ниц, принятого при дворе Ахеменидов, которое Александр хотел сохранить как выражение почтения к его собственной персоне. Некоторые греки из царского окружения, среди которых был философ Анаксарх, благосклонно отнеслись к принятию этого обычая, хотя он сильно противоречил македонской традиции и греческому менталитету, для которого падение ниц было возможно лишь как знак почитания бога. Племянник Аристотеля Каллисфен, который вел летопись правления Александра и до тех пор проявлял себя его ревностным слугой и поклонником, не стал скрывать своего неприятия проскинесы, и его мнение открыто поддерживали многие македоняне. Царь, приняв во внимание это настроение, столь распространенное среди его соотечественников, отказался от попыток навязать им обычай, который был так для них противен. Но он затаил злобу на Каллисфена, и когда в скором времени среди нескольких юношей из царской свиты был обнаружен зреющий заговор (который называют заговором пажей), Каллисфен, неосторожно произносивший резкие слова против тирании, способные вызвать подозрение у царя, был причислен к заговорщикам и казнен вместе с ними. Философская школа Аристотеля, так называемых перипатетиков, не простила Александру смерти своего представителя и всячески демонстрировала неприязнь к нему, так что Плутарх несколько веков спустя все еще считал необходимым опровергать это мнение.
После покорения северных провинций, достигнутого ценой трехлетних усилий, для полного господства Александра над всей бывшей территорией Ахеменидов оставалось отправиться на восток, к Индии. Греческие историки от Гекатея до Ктесия сообщали о завоевании Великим Дарием бассейна Инда, власть над которым впоследствии была утрачена его наследниками. Александр собирался вновь покорить его. Поэтому летом 327 года до н. э., оставив в Бактрии одного своего наместника с достаточной оккупационной армией, он перешел через Гиндукуш, чтобы достичь района Кабула, и отсюда уже взял направление на восток. О переходе на его сторону индийского царства Таксила, находившегося на левом берегу Инда, ему сообщили, когда он находился еще в Афганистане: открывалась возможность собрать там, по течению Инда, достаточно многочисленную армию, чтобы утвердить господство над всей этой малоизведанной территорией и двинуться дальше Таксилы — туда, куда Ахемениды никогда не осмеливались вести свои войска. Чтобы собрать такую армию, значительный контингент которой должны были составить греческие, финикийские, египетские и кипрские моряки, которым предстояло спуститься вниз по Инду на судах, построенных на месте, Александр не торопился продолжать свой поход. Поручив Гефестиону вести большую часть своей армии в Таксилу, сам он с оставшимся войском двинулся севернее, в горы, по пути отражая нападения воинственных племен. Весной 326 года до н. э. он прошел через город Ниса, жители которого поклонялись местному богу, которого греки — по своей давней традиции отождествлять чужеземных божеств со своими — восприняли как Диониса: так родилась легенда о посещении Дионисом Индии, ставшая очень популярной в эллинистической мифологии. Чуть позже Александр, переправившись через Инд по понтонному мосту, встретился с Гефестионом в Таксиле. Здесь собралась внушительная армия — более 100 тыс. человек. Местный царь враждовал со своим восточным соседом Пором, чье царство лежало на противоположном берегу Гидаспа, притока Инда, и надеялся с помощью Александра разрешить этот конфликт. Дальнейшие боевые операции стали последним великим военным достижением Александра и положили предел его продвижению на Восток.
Эта кампания развернулась летом 326 года до н. э. У Пора была сильная армия, самым грозным контингентом которой являлся корпус из 120 боевых слонов, с которыми войска Александра столкнулись впервые. Они были слишком опасны, чтобы, имея такого противника, форсировать реку. Александру удалось обмануть бдительность врага: он разделил свои силы и сумел переправиться через реку выше того места, где поджидал его Пор. После чего оба полководца сошлись в битве на левом берегу Гидаспа. И здесь снова преимущество оказалось за тактикой Александра: умелым маневром он разбил неприятельскую конницу, прежде чем ввести в бой против слонов пехоту. После долгого и кровавого сражения слоны наконец были одолены, и Пор, командовавший войсками верхом на одном из них, был ранен и пленен. Александр из уважения к его смелости обошелся с ним как с царем, поручил его заботам своих личных врачей и заключил с ним соглашение, по которому Пор получал назад свое царство, заключал мир с соседним царством Таксила и мог рассчитывать на военную помощь для усмирения некоторых народов в регионе. В этих дальних краях Александр, как в свое время Дарий, предпочел прямому управлению политику протектората. Но представлять в этом регионе власть царя, контролируя от его имени местных князей, предстояло македонскому сатрапу Филиппу, брату Гарпала.
Победа над Пором, доставшаяся слишком дорогой ценой, поразила воображение современников. Монеты, выпущенные позже, напоминают об этом событии с документальной точностью, необычной для нумизматической традиции: на реверсе изображен Александр, преследующий верхом боевого слона Пора. Царь основал в этом регионе два города: один, Никея, заложенный на поле битвы, напоминал о его победе (nike); другой был назван Букефалия — в память о знаменитом коне Буцефале, служившем Александру со времен его отрочества и незадолго до того сдохшем.
Затем, совершив богатые жертвоприношения, он решил по совету Пора идти дальше на восток, пока Кратер заканчивал строительство флота, который позже был использован, чтобы спуститься по Инду. Разбив племена, занимавшие эту восточную часть Пенджаба, Александр подошел к берегу реки Гифасис: он приготовился переправиться через нее, чтобы исследовать неведомые земли, лежавшие дальше на востоке, в бассейне Ганга, где находилось полумифическое царство гангаридов. И в это время в армии, понесшей тяжелые потери в последних сражениях и измотанной непрекращающимися муссонными дождями, поднялся ропот, против которого авторитет Александра был бессилен: изнуренные войска, убежденные в том, что идти дальше — значит уже не вернуться назад, отказывались следовать за своим царем через Гифасис. Когда Александр убедился, что не может поколебать решения своих солдат, он, оценив ситуацию, уступил. Чтобы обозначить крайний рубеж своих завоеваний, он построил возле своего лагеря на правом берегу Гифасиса двенадцать величественных алтарей, каждый из которых был посвящен одному из двенадцати великих богов Олимпа, затем, совершив торжественные жертвоприношения, он отдал приказ возвращаться, встреченный ликованием армии, снова преданной своему повелителю.
Вернувшись к Гидаспу, Александр, покорив Пенджаб и часть Кашмира, закончил приготовления к выступлению на юг. Когда был готов сильный флот в тысячу кораблей, находящийся под командованием критянина Неарха, удачно назначенного на эту должность, в начале ноября 326 года до н. э. был дан сигнал, и армия двинулась двумя большими колоннами: одна, во главе с Кратером, следовала вдоль Гидаспа, затем вдоль Инда по правому берегу; другая, ведомая Александром и Гефестионом, — по левому берегу, поддерживая, таким образом, корабли Неарха, спускавшиеся по реке. Одной только восточной колонне пришлось в первой половине пути вступить в сражение между Гидаспом и Гифасисом. Она жестоко разбила нападавших. Именно здесь во время штурма одной крепости царь чуть было не погиб: первым взобравшись по лестнице на крепостную стену, он оказался там один с двумя или тремя своими воинами и вместе с ними спрыгнул внутрь крепости; тяжело раненный стрелой в грудь, он потерял сознание и был спасен лишь благодаря своим подоспевшим солдатам. Этот драматический эпизод замечательно демонстрирует то стремление самому бросаться в бой, которое до конца оставалось отличительной чертой характера Александра: для него, как и традиционно для греков, физическая храбрость, арете, была главным достоинством героя.
Так армия двигалась до весны 325 года до н. э. При слиянии Инда с Гидаспом была основана очередная Александрия. Для дальнейшего возвращения Александр разделил свои войска, отправив Кратера к Кандагару через горы, через ущелье Муллы, с частью пехоты и тяжелыми частями армии — слонами и осадными орудиями, приказав ему воссоединиться с основными частями в Кармании, на северном выходе в Персидский залив. Сам Александр в сопровождении флота собрался дойти до дельты Инда и до океана. Он построил порт в северной оконечности дельты, в Патале, покорил этот регион, и, достигнув моря, принес жертвы Посейдону, бросив в воду золотую чашу и прося бога защитить корабли Неарха. Флоту предстояло добраться до Персидского залива, следуя вдоль враждебного побережья Белуджистана, совершая по пути разведку, необходимую для установления регулярного морского сообщения между Месопотамией и устьем Инда. Чтобы обеспечить безопасность этого трудного мореплавания, Александр намеревался следовать вдоль моря по берегу, повторяя путь Неарха: подобные комбинированные маневры, когда одна колонна двигается по суше, а другая — по воде вдоль побережья, поддерживая друг друга, не раз совершались древними армиями.
Но географические и климатические условия расстроили этот план. Неарх переждал муссоны и сумел без значительных потерь и больших трудностей достичь пролива Ормуз на выходе в Персидский залив. Александр же не смог следовать берегом из-за слишком неровного ландшафта и вынужден был углубиться в пустыни Гедросии, где его армия, жестоко страдая от голода и жажды, потеряла много людей и животных. Остаток пути был менее тяжел. Дойдя в декабре 325 года до н. э. до Кармании, Александр воссоединился здесь с Неархом и Кратером, которые добрались сюда: один по морю, другой — через горы. В честь окончания долгих испытаний, которые пришлось пережить армии и ее царю, была основана новая Александрия и устроены большие религиозные празднества с жертвоприношениями и состязаниями атлетов.
По возвращении Александр вынужден был принять жесткие меры, чтобы подавить мятежи некоторых вельмож, возникшие в его долгое отсутствие. Некоторые сатрапы не послали продовольствие его армии, когда она с трудом продвигалась через Гедросию, — они заплатили своей жизнью за это преступное бездействие. Такое же наказание постигло Клеандра, который довел Мидию до разорения: царь не мог потерпеть, чтобы его чужеземных подданных обирали. Всем сатрапам был отдан приказ распустить наемников, которые могли быть набраны в их личную армию: царь оставлял за собой исключительное право иметь вооруженные силы. Даже его друг, надежный человек, которому Александр доверил царскую казну в Вавилоне, — Гарпал, до которого дошли ложные слухи о гибели царя, раненного в Индии, допустил злоупотребления, живя в царской роскоши и требуя, чтобы его наложницам оказывались знаки уважения, подобаемые царицам. Узнав о возвращении Александра, он покинул Вавилон и бежал в Киликию, увезя с собой значительную сумму — 5000 талантов, взятых из царской казны, которая предназначалась на содержание наемников. Позже, увидев, что власть царя, бесспорно, снова укрепилась, он решил искать убежища в Афинах, где оставалась сильная антимакедонская партия.
После поражения при Херонее в 338 году до н. э и разрушения Фив в 335-м, ужаснувшего Грецию, афиняне вели себя по отношению к Македонии с благоразумной осторожностью. Конечно, Демосфен и Гиперид, самые ярые противники Филиппа, все-таки решались выступать против Александра и не потеряли доверия народа, как это показал знаменитый процесс над Ктесифоном в 330 году до н. э„который возбудил Эсхин, старый оппонент Демосфена, против Ктесифона, когда-то предложившего народному собранию, по сути незаконно, почтить Демосфена золотым венцом. На этом процессе, по случаю которого великий оратор, чтобы защитить своего друга, произнес знаменитую речь «О венке», фактически обвинялось антимакедонское движение, и исход дела, которое завершилось триумфальным оправданием Ктесифона и изгнанием Эсхина на Родос, продемонстрировал, что народ, не державший никакого зла на Демосфена, вовлекшего полис в лагерь побежденных, был признателен ему за столь страстную защиту славной традиции национальной независимости. Тем не менее, оценивая реальную ситуацию, афиняне опасались преждевременно выступать против могущественной власти, имевшей гораздо большие силы. Они следовали мудрым советам оратора Ликурга, большого патриота и государственного деятеля, который призывал их восстановить свои финансы, возродить гражданское сознание, наказывая трусов и предателей (по этому поводу он высказался в речи «Против Леократа», произнесенной в 330 году до н. э. против афинянина, бежавшего со своей родины во время сражения при Херонее), и, наконец, реорганизовать армию и флот. Внемля его призывам, которыми он воодушевлял афинян двенадцать лет, с 338 по 326 год до н. э., город залечил свои раны, построил военный порт в гавани Пирей, привел в порядок флот, добавив к традиционным триерам новые, более вместительные и мощные суда, приводимые в движение большим количеством гребцов, — тетреры и пентеры[3]. Кроме того, чтобы вернуть народу осознание своих древних традиций, были предприняты различные меры по реорганизации отправления культов как элемента духовного сплочения полиса; алтари стали украшать, как, например, в храме Диониса, где к деревянной сцене были приделаны каменные ступени; в знак верности прошлому было предпринято официальное издание пе varietur[4] трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида, прославивших Афины веком ранее, а скульптурные изображения этих авторов были выполнены за счет государства. Древний институт эфебии, призванный обучать военной службе афинских юношей с 18 до 20 лет, был возрожден и в таком виде просуществовал потом долгое время как надежда на восстановление древних традиций. Атлетические сооружения: стадион, где проходили Панафинейские игры, гимнасии, палестры, — были обновлены или реконструированы, чтобы давать молодым людям физическую подготовку. Для руководства над восстановлением вооруженных сил народ неоднократно переизбирал стратегом Фокиона, ветерана борьбы против Филиппа, чей военный талант и неподкупность были всеми признаны: этот человек прежнего уклада, в описании Плутарха ставший легендарным, помимо своей строгой добродетельности прославился здравым взглядом на соотношение сил в современной ему мире и с проницательностью, рожденной этим здравомыслием, как и консервативным характером, готовился к войне, но призывал к миру.
Александр же в свою очередь умело щадил самолюбие Афин, оказывая им разные милостивые жесты, отсылая часть трофеев, взятых в битве при Гранине, или освободив пленных афинян, служивших наемниками у Великого царя, поэтому народ Афин охотно следовал советам Ликурга и Фокиона. Он отблагодарил царя за освобождение пленных присуждением ему золотого венка. Афинский народ, несмотря на призыв спартанского царя Агиса III присоединиться к нему к войне, которую тот впервые за время существования Коринфского союза начал в 331 году до н. э. Против Антипатра, укрепив свою армию за счет наемников, уцелевших в битве при Иссе. Выступив против своих соседей в Аркадии, Агис осадил федеративный полис Мегалополь, основанный в 369 году до н. э. Эпаминондом для объединения аркадских племен и создания противовеса Спартам на Пелопоннесе. Получив вскоре поддержку Антипатра и македонской армии, город успешно оборонялся, и в наступательном бою под его стенами Агис был побежден и убит. Македонское господство над Элладой, таким образом, крепло до самого конца правления Александра.
Экономические трудности способствовали поддержанию мира в Эгейском море: с 332 по 330 год до н. э. череда безуспешных мятежей привела к серьезной нехватке хлеба на всем полуострове и особенно в больших агломерациях, таких как Афины, снабжение которых в значительной степени было связано с морскими поставками. Надпись в Кирене свидетельствует о том, как в эти тяжелые годы эллинское единство помогло преодолеть кризис: африканская колония, бывшая одной из житниц греческого мира, в этой ситуации отправила многим большим и малым полисам огромное количество зерна, а именно 800 тысяч медимнов[5] (более 40 тыс. тонн), из которых 100 тыс. были посланы одним только Афинам. Когда проблема хлеба насущного вставала с такой остротой, было неразумно вести войны.
Поэтому, когда Гарпал весной 324 года до н. э. подошел к Пирею с одной эскадрой и несколькими тысячами наемниками, афиняне отказались их впустить. Отослав свои войска к мысу Тенар, бывшему крупным рынком наемников, он стал добиваться, чтобы его пустили в Афины как беженца, а когда ему этот позволили, старался, раздавая направо и налево деньги, склонить полис на свою сторону. Так как Александр требовал выдачи своего преступного казначея, Гарпал был арестован, но вскоре бежал к своим наемникам на мыс Тенар, затем на Крит, еще один большой рынок наемников, где был убит одним из своих офицеров, македонянином Фиброном. Но его приход в Афины повлек за собой тяжелые последствия: Демосфен, замешанный в аресте Гарпала и конфискации хранимых им денег, был обвинен перед ареопагом в подкупе. Признанный виновным, он был изгнан в Трезену.
Тем временем Александр, вернувшийся в сердце своей азиатской империи, принимал важные меры для упрочения внутренней безопасности в управляемой им разнородной империи: он осознавал, что, прежде чем двинуться в новые походы, в его провинциях необходимо наладить мир и благополучие. В Сузах в конце зимы 324 года до н. э. он издал эдикт (diagramma) для греческих полисов, в котором предписывал им призвать своих изгнанных граждан и вернуть им их имущество. Действительно, практически не было такого полиса, в котором политические разногласия не приводили бы к изгнаниям, иногда массовым. Александр намеревался положить конец такому положению дел, наносящему столь большой вред внутреннему миру провинций, вернув на родину тысячи изгнанников. По сути, это было вмешательством во внутренние дела полисов — участников Коринфского союза, которое не предусматривалось договором, заключенным между ними и Македонией. Но, по правде говоря, какой греческий полис в эпоху своей гегемонии останавливался перед подобным вмешательством? Всеобщее предписание Александра могло по праву считаться актом великодушия: чтобы придать ему больший резонанс, царь объявил о нем через своего представителя — приемного сына Аристотеля, Никатора из Стагира, во время празднеств в честь Олимпийских игр летом 324 года до н. э. Надпись в Тегее и еще одна, в Митилене, сообщают, как на деле небезболезненно было воспринято это возвращение изгнанников.
Чтобы поднять также свой авторитет у греческих полисов, Александр потребовал через своих друзей и приверженцев в каждом городе признания его божественной природы, которую он, со своей стороны, всячески демонстрировал со времени посещения оракула Амона. Это признание должно было выразиться в установлении культа, в котором бы его почитали как «непобедимого бога», theos aniketos. Само по себе обожествление смертного было вполне допустимо для греков, которые находили в известных мифах, например о Геракле или Асклепии, много таких примеров, считавшихся достоверными. Кроме того, в недавней истории тоже имелись прецеденты: всем был памятен пример Лиссандра. Разумеется, придирчивые и скептические умы противились подобным настроениям: Агесилай, например, смеялся над теми, кто хотел почитать его как бога. Но эллинистический политеизм, вбиравший в себя самые разнообразные верования, которые согласовались с традиционными ритуальными формами, никогда не препятствовал подобным нововведениям, если они имели подтверждение оракула и были обоснованы несомненными и очевидными силой и успехом. Греческие полисы в Азии после своего освобождения от персидского гнета первыми начали эту традицию. Полисы в Элладе, по-видимому без энтузиазма, последовали ей в свою очередь. Как серьезно Александр относился к установлению своего культа, прекрасно видно по реверсу серебряной монеты декадрахмы, чеканившейся в царской мастерской в Вавилоне в 324–323 годы до н. э., где царь представлен мечущим молнию, как Зевс, в то время как Победа возлагает ему на голову венок. Стремление придать ему облик бога очевидно.
В отличие от греков, македоняне в целом и Антипатр в частности почти не поддержали это движение. При жизни Александра на его родине ему не поклонялись. Здесь оставалась жива преданность древним формам национальной монархии и народное сознание остерегалось нововведений. Однако в Сузах Александр успешно устанавливал их: весной 324 года до н. э. он торжественно отпраздновал свою свадьбу с двумя персидскими царевнами из ахеменидского рода — с дочерью Дария III и с дочерью его предшественника, Артаксеркса III Оха. У него уже была жена Роксана, дочь Оксиарта, на которой он женился в Бактрии и которая родила от него сына уже после его смерти. Полигамия не была в обычае у греков, но она отвечала восточным традициям. Принятие ее Александром было расценено как принятие этих традиций повелителем огромной азиатской империи: царь уже появлялся при случае в персидских одеждах, и все помнили о его уступках, которые он сделал в отношении придворного ахеменидского этикета. Желание достичь слияния чужеродных элементов своих государств, и прежде всего двух главных — Македонии и Персии, проявилось еще ярче в его собственном бракосочетании, которое сопровождалось свадьбами его ближайших друзей с персиянками: Гефестион, его самый любимый друг, который первым следовал за царем, имея титул хилиарха, женился на другой дочери Дария, а вместе с ним Кратер, грек Эвмен, Селевк, будущий основатель династии Селевкидов, показали пример, взяв себе жен из знатных семей Персии; этому примеру последовали 10 тыс. македонских воинов. Все эти браки, известные как «свадьбы в Сузах», были заключены одновременно с бракосочетанием царя и сопровождались празднествами, которые получили широкий резонанс.
Многие из македонских ветеранов с неодобрением наблюдали, как потомок Аргеадов осуществляет политику слияния между греческим миром, к которому они себя относили, и миром варваров, против которых они недавно жестоко бились. Многие не собирались заканчивать свои дни в Азии, хотя бы и подле своего царя. Поэтому, когда тот предложил им вернуться в Македонию, если они того желают, подавляющее большинство восприняли это с энтузиазмом, который быстро перерос в открытый мятеж: наиболее смелые, не смущаясь, высказывались в адрес Александра самым нелицеприятным образом. Царь, пораженный тем, что мятеж охватил его старейших воинов, незамедлительно отреагировал со всей строгостью и воззвал к чувствам: он приказал верным войскам арестовать главарей и казнил их; в то же время он обратился к мятежникам с пылкой речью, затронувшей их сердца. Жертвоприношение с торжественными молитвами о восстановлении согласия было совершено в Описе, на Тигре, а последовавшее за этим пиршество братски примирило македонян и персов. После чего 10 тысяч ветеранов попросили у Александра отставку, чтобы вернуться в Македонию под командованием Кратера и Полиперхона; царь велел вручить им на прощание богатые дары.
Для тех же, кто согласился остаться на Востоке, в новой Александрии в Персидском заливе был выделен квартал, получивший название столицы Македонии — Пелла.
Александра ждало новое испытание, сильно его потрясшее: осенью 324 года до н. э., когда он пребывал в Медине, в Экбатанах, внезапно умер его друг Гефестион. Из всех ближайших соратников он был наиболее дорог его сердцу, и именно Гефестиону царь доверил первую должность в государстве, сделав его хилиархом — греческий титул, которым обозначалась должность премьер-министра в Ахеменидской империи. Эта смерть в расцвете лет повергла царя в глубокую печаль. Испросив совета у оракула Амона, он решил устроить другу пышные похороны. Неслыханно роскошный катафалк, сооруженный для него в Вавилоне и детально описанный Диодором, был изготовлен из драгоценных металлов и украшен бесценными статуями. Что бы ни делал Александр — все превосходило обычную человеческую меру.
Справившись со своей печалью, Александр принялся с присущей ему страстью готовиться к будущим походам. Он намеревался, во-первых, пустить богатства своих азиатских владений для развития речных коммуникаций и морской торговли, воспользовавшись исследованиями, сделанными Неархом во время возвращения из Индии, а во-вторых, расширить еще больше границы империи. Он провел недолгую зимнюю кампанию против касситов Загроса. Он планировал экспедиции на север, к Каспийскому морю, на юг — в Красное море, а в ближайшее время — завоевание Аравии, побережье которой его корабли начали разведывать с Персидского и Суэцкого заливов. В начале весны 323 года до н. э., когда Александр занимался этими приготовлениями, в Вавилон стали прибывать делегации греческих полисов, чтобы просить его помощи в разрешении проблем, которые влекло за собой возвращение изгнанников: послы предстали перед ним с венками, как перед богом. Другие посланники прибыли из дальних стран восточного Средиземноморья: из южной Италии, Этрурии, Карфагена, чтобы приветствовать государя, чья слава гремела далеко за пределами греческого мира. Среди посланцевварваров, согласно преданию, были также эфиопы, иберы, кельты, пришедшие из придунайских земель. Казалось, что вся вселенная, известная древним, склонилась перед Александром.
Все эти многочисленные заботы, несомненно, сказались на его здоровье, уже подорванном полученными в боях ранами и тяготами походов. В начале июня 323 года до н. э., когда вот-вот должна была начаться экспедиция в Аравию, Александра сразила лихорадка, которая за несколько дней истощила его. Тринадцатого июня 323 года до н. э. он умер в своем вавилонском дворце, не успев назначить себе преемника. Ему не было даже 33 лет.
Если слава Александра пережила века, поставив его в первый ряд среди завоевателей в памяти людей, это не значит, что оценки его деяний и его личности совпадают. Ненависть к нему противников македонской монархии никогда не утихала, даже перед великодушными извинениями и благодеяниями молодого царя. После смерти Каллисфена к ним присоединились некоторые философы, принадлежавшие к школе перипатетиков, которые не простили смертного приговора, вынесенного племяннику их основателя. Извечное недоверие интеллектуалов к военным, даже воспитанным в духе высокой культуры, усилит со временем эту традицию осуждения: как лучше всего выразить свое презрение к сильным людям, поразившим весь мир, если не предать суровому осуждению наиболее выдающихся из них? В этом смысл известного анекдота о Диогенекинике, который на вопрос Александра, не может ли он что-нибудь сделать для Диогена, ответил: «Не заслоняй мне солнце!» Слава великих всегда ослепляет большинство, которое компенсирует свою собственную ничтожность, умаляя значение слишком блестящих достижений. Поль-Луи Курье [6] в письме эллинисту Жильему де Сент-Круа, интересовавшемуся Александром, демонстрирует это чувство: «Не расхваливайте мне вашего героя; своей славой он обязан своему веку. Без этого был бы он чем-то большим, чем все эти Чингисханы, Тамерланы? Хороший солдат, хороший полководец, но это общераспространенные достоинства. В любой армии всегда найдется сотня офицеров, способных отлично ею командовать <…>. Что до него, он не сделал ничего такого, что не было бы сделано и без него. Еще до его рождения было решено, что Греция завоюет Азию <…>. Удача подарила ему мир, и что он с ним сделал? Не говорите мне: “Если бы он прожил…” Ибо он становился день ото дня все более жесток и все больше спивался». Блестящий памфлетист обнаруживает здесь обозленность артиллерийского офицера, которому обстоятельства — и, несомненно, также собственное нерадение и гордыня — не позволили сделать карьеру, на которую он рассчитывал. Он переносит на Александра категорическое осуждение, которое он так часто выдвигает в других местах против Наполеона и его маршалов. Однако историку следует оказываться от обобщенных предубеждений, а полагаться прежде всего на факты: в случае Александра они говорят сами за себя.
Да, действительно, в IV веке до н. э. многие греки вместе с Исократом настраивались на войну с ахеменидской монархией, что позволило бы восстановить между греческими полисами духовное единство, которое они изведали во время персидских войн, но их планы ограничивались лишь освобождением Эгейского побережья. Да, Филипп успел начать этот поход, но здесь уместно признать, что его реализм ограничивал его амбиции и он, как и Парменион, принял бы предложение Дария, в отличие от Александра, который в течение своих немыслимых походов никогда не переставал осознавать себя его инициатором и чувствовать свое одиночество перед лицом сопротивления и опасений своего окружения. Он желал не только подчинить своей власти древние владения Великого царя, но и достичь на Востоке крайних пределов известного в то время мира, до океана, прежде исследовав их к югу и северу, о чем свидетельствуют его приготовления в 323 году до н. э. Очевидно, что его стремлением было объединить под своим господством всю обитаемую землю, ойкумену, как говорили греки, — мечта, заимствованная у великих ахеменидских владык Дария и Ксеркса, но питаемая новыми идеями о сложности мира и об отношениях между народами. По мере того как совершался его поход, постепенно вырисовывался план, который он хотел реализовать. Как далеки друг от друга пожар Персеполя в искупление прошлых разрушений и сузские свадьбы, которые должны были заложить основу поистине нового будущего: вселенская монархия, объединяющая под единым именем македонцев, греков и варваров, воодушевленных общей преданностью к правителю и испытывающих друг к другу чувство взаимного уважения, как на пиру в Описе. Гибкие нововведения, смешивающие греческие и варварские обычаи, должны были способствовать такому сосуществованию, если не полному слиянию. Эта мечта могла бы оказаться вовсе не такой утопичной, если бы у Александра было необходимое время: авторитет повелителя, который он имел для всех, а умение заставить себя уважать, как доказывают многие примеры, — было единственным основанием, способным удерживать столько различных народов, объединенных в столь огромную империю. Александр понимал это, и он один был в состоянии завершить дело, которое он четко спланировал и успешно начал. То, что за его смертью последовал быстрый развал системы, доказывает не то, что она была нежизнеспособна, а то, что только Александр мог ее создать и обеспечивать ее существование. Его последователи, сознавая, что им это не под силу, быстро умерили свои аппетиты, соизмерив их со своими возможностями. Но образ вселенской монархии не пропал. Позже он будет воспринят Августом в адаптированной к новому времени форме, и Римская империя в значительной степени станет воплощением мечты Александра. И это прекрасно чувствовал создатель «Большой камеи Франции» («Камеи Тиберия»), хранящейся в Кабинете медалей (Парижская национальная библиотеке): над царственной четой — Тиберием и Ливией — обожествленный Александр в персидском одеянии парит в эмпиреях рядом с Августом, изображенным в сиянии славы, передавая правление миром своему далекому преемнику.