Глава 2. ОБЛОМ

Яшка радовался как ребенок. Еще бы! С пристройкой закончено. В ней по весне осталось выкопать смотровую яму, соорудить полки для инструмента и запчастей. Но это не горит, можно понемногу, потихоньку управляться, не рвать задницу, как говорит отец. Можно и отдохнуть бездумно, вспоминает озорные взгляды поселковых бабенок. Давно он у них не отмечался. Все некогда было. Теперь ничто не точит. Можно и отдохнуть,— думает Яшка. Он долго решал, куда пойти сегодня.

— Конечно, к Наташке! Девка веселая, озорная. С нею ночь минутой пролетает. Одно плохо, выпивает, потому ему пить приходится, а утром голова, как чугун кипит. Зато ночь подарком помнится,— бреется участковый. Разглядывает себя в зеркале.

— А что? Совсем неплохо выгляжу. Ни морщин, ни седин, красавчик, да и только,— любуется собой.

— Все ж, может, к Ольге заглянуть? Тоже девка— огонь! Но с гонором, с самомненьем. Хотя ничего особого собою не представляет. Рожица смазливая, но таких в поселке хоть неводом лови. Зато во всем остальном сущая заноза,— сел к столу попить чаю.

— Ты уходишь? — подскочил Степка.

— Да, хочу отдохнуть.

— Возьми меня с собой!

— Рановато тебе, подрасти сначала! — рассмеялся Яшка. Мать понятливо улыбнулась. Спросила тихо:

— Ключи возьмешь?

— На всякий случай прихвачу. Вдруг поздно приду, не буду вас будить.

— Пап, я тебя ждать стану!

— Сегодня с бабушкой ложись. Ее сказку послушаешь.

— А ты мне про хорька и ежика не досказал. Кто из них в генералы пролез? Подлый хорек или умный ежик?

— Знай, сынок, только в сказках умные побеждают. В жизни все наоборот. Вон подлому Вадиму майора присвоили. А твой дед и Анискин так и на пенсию уйдут капитанами. Зато Вадим на их плечах и руках карьеру делает. Хотя сам по себе сущее говно и без наших стариков настоящий Ванечка-дурачок!

— Пап! А ты тоже капитан, как наш дед?

— Да, сынок, но через год обещают майора.

— А когда генералом сделаешься?

— Никогда! У меня обычная должность, с такою в генералы не пускают.

— Зачем другую работу не возьмешь?

— Не торопи, детка! Яше тоже, как и тебе, не все сразу дается! У них начальник в полковниках. Его Яше не обскакать. Да и не то важно, малыш. Главное, чтоб в хорьки не влететь при звании и остаться человеком, чтоб люди вслед не плевали,— погладила Степку по голове Ирина Николаевна и повела мальчишку в спальню.

— Бабуль, вот если у ежа есть жена, она ежиха. А жена хорька кто?

— Тоже хорек...

— Не-ет, она вонючка и засранка. Так детки в садике говорят,— спорил Степка.

Яшка усмехнулся, услышав сказанное. Ему теперь приходилось отвечать на сотни Степкиных почемучек. Вот и сегодня спрашивал, зачем дядькам тетки нужны.

Яшка долго потел, прежде чем прилично ответить на этот вопрос. Он говорил о дружбе и любви, о красоте и нежности, о верности и страданиях. А Степка прищурился и подытожил:

— А Томка сказала, что сами дядьки детей не родят, потому им тетки нужны!

— Ну и деловая у тебя подружка! Прямо ходячая энциклопедия, с мокрых штанов все знает. Ты с нею дружишь?

— У нас койки рядом...

— Понятно. Надо завтра с воспитательницей поговорить. А то еще до школы узнаешь и увидишь, из чего тетки состоят.

— Если не в садике, так по телевидению о том узнает. Не уследишь. Нынче дети ранние. Одно слово — акселераты. Все хватают на ходу. Не вмешивайся в их общенье, правильно направляй, советуй, но не ругай. Пусть сам поймет и разберется,— встрял Илья Иванович ненавязчиво. На том и порешили. Теперь криминалист вздумал сам отвечать на все Степкины почемучки.

— Поверь, я нигде не перегну палку и не стану отвечать мальцу, что я не знаю как ему объяснить. Ведь ты подчас выглядишь круглым идиотом-недоучкой, какой забыв свое детство, не умеет объяснить ребенку элементарное. Невольно думаю, что учителя в школе, жалея тебя, ставили тройки. Ты и этого не был достоин.

— Ну посмотрю, как ты справишься, когда Степка спросит, почему у баб растут сиськи, а у мужиков их нет?

— Это мелочь! Сам в детстве этим интересовался и гораздо раньше Степки! — рассмеялся Илья Иванович.

— Ну, а дальше спросит, почему собаки друг друга сзади лижут?

— Ну, это уже круто. Хотя могу сказать, что они так свою любовь, дружбу выражают.

— Он и спросит, почему ты нашу мать вот эдак не обхаживаешь? Или заставить меня целовать его в задницу! — фыркнул Яшка.

Илья Иванович расхохотался:

— Хотел бы я посмотреть на этот цирк! — сказал простодушно.

— Ладно! Я пошел. Пообщайтесь сами, думаю, тебе со Степкой скучно не будет! — вышел Яков из дома и, задержавшись у калитки ненадолго, решил навестить Наташку.

Та словно ждала Яшку. На столе бутылка вина, в вазе конфеты, фрукты. В квартире полумрак и тихая музыка.

— Что за праздник у тебя? Или ждала кого? Я не помешал? — стоял робея.

— Тебя ждала. Скучно мне, Яшка! Тоскливо.

— С чего бы эдак? Ты и хандра несовместимы.

— Депресняк одолел. Надоело все. И деланое веселье и минутные друзья. Даже жизнь кажется какою-то продажной, неестественной, а я в ней как зритель, смотрю на всех со стороны. Как гнусно вокруг. Ни в ком нет искреннего, сплошное кривлянье и притворство, ложь и предательство.

— Ты это о ком?

— Да обо всех!

— И обо мне?

— Тебя уже сто лет не видела!

— Надо ж какой старый! А я и не знал...

— Я уже забыла, какой ты есть на самом деле! А может, другую подружку завел, помоложе, побогаче?

— Знаешь, я у любви выгоду не ищу. И про запас подружек не имею. А вот ты явно кого-то ждешь. Но не меня. Я случайный, как незваный гость, уж так совпало. Тот не пришел, а меня черти принесли.

— Не угадал! Он приходил. Но мы расстались.

— С чего бы, так круто?

— Не сошлись в мнениях. Слишком разные.

— Кто ж тот неудачник, я его знаю?

— Еще бы! Конечно, даже очень хорошо. Это ваш Вадим. Замужество предлагал.

— Даже так? И ты отказала? — удивился Яков.

— Конечно.

— А почему?

— Замуж выходят за мужчин. А этот что собой представляет?

— Он майор милиции!

— И что с того? Получает вшивую зарплату. На нее не то семью содержать, себя не прокормит. Он ко мне в рваных носках пришел. Тоже мне, жених долбанутый. Появился сделать предложение, хоть бы букет цветов купил. С пустыми руками завалился. Ну, это бы ладно, другое рассмешило. Стал меня спрашивать, сколько я получаю, имею ли приработок, левый доход, есть ли сбереженья.

— Во, деловой? Пришел как налоговый инспектор!— рассмеялся Яшка.

— Не надо! Те порядочнее, помнят, зачем приходят. Этот даже в мой гардероб влез.

— Зачем?

— С проверкой! Хорошо ли одета, все ли я имею?

— Смеешься, Натка!

— Ничуть! Он даже в холодильник глянул. Любознательный хахаль! Тут и меня за живое задело! Указала на протертые носки, на грязный воротник рубашки. На неглаженные брюки и стоптанные ботинки. Сними с него форму, голиком останется! Своего ничего нет, хотя пришел не в рабочее время, видно, переодеться не во что! Тоже мне, мужик! Хоть бы на коробку конфет разорился!

— А разве вино не он принес?

— Да что ты? Сама купила. Этот задавился б!

— На что же он рассчитывал?

— Ну как же? Считал, что осчастливил меня. В поселке себя первым женихом считает! Выбор мужиков здесь небольшой! Был уверен, что соглашусь. А мне зачем хомут на шею, кому нужен иждивенец? Да лучше одной жить без мороки!

— Ну, а за меня пошла бы?

— Яшка, ты то чем лучше Вадима? Зарплата даже меньше, да еще говорят, будто чужого ребенка усыновил. Правда ли?

— А что тут такого?

— Ты с ума сошел! Иль своего не можешь сделать?

— И своего заимею. Но этот готовый, ему уже пять лет! Мужик!

— Ненормальный! Да какая дура захочет теперь выйти за тебя? Чужого растить кто согласится? Ты хоть бы подумал головой, зачем его взял?

— А чего ты взъелась, если я тебе не нужен, хоть со Степкой, или без него! Зарплата у меня и впрямь незавидная. Своего жилья нет. Сам с родителями обитаю. Хвалиться и впрямь нечем. Я и ни на что не рассчитываю. Тебе крутой нужен, бизнесмен или предприниматель. Я не из той породы. Но сама сказала, что меня ждала. Или пошутила? — спросил прищурясь.

— Нет, не шутила. Ждала, но только на ночь. Все ж я женщина! И меня иногда достает природа. Не хочу рисковать с другими. Тебя я знаю, ты мне подходишь.

— Только на ночь?

— Яшка, не усложняй. Оно и тебе удобнее. Мороки меньше. Разве не права?

— А время идет, Наташка, годочки катятся.

— Ну и что с того? Разве лучше тянуть замужний хомут, задыхаясь от нужды? Смысла в такой перемене не вижу. Посадить себе на шею мужика и везти его на плечах до самой старости? Зачем это нужно? Кому? Лучше встретиться на ночь, отвести душу и разбежаться на всю неделю. По моему, так удобнее.

— Ты и Вадиму такой выход предлагала?

— Ну уж нет! Иль меня за дешевку держишь? С ним о том не говорили. Его ни одна уважающая себя баба на пушечный выстрел не подпустит. Теперь такие не в спросе. Лучше «дублера» в аптеке купит любая. Так от него не влетишь на аборт, он никому ничего не проболтает. И удовольствия доставит сколько хочешь,— щебетала Наташка.

— А зачем меня ждала?

— Ну, живой мужик все ж лучше. С тобой на всю катушку можно оторваться, словом перекинуться, ты и приласкаешь, с тобой и выпить можно, даже на брудершафт. А с «дублером» не получится.

— Выходит, мужики все ж в спросе?

— Давай выпьем без лишних вопросов! — налила вино в бокалы, выпив, спросила:

— Яшка, а правда, что усыновил чужого ребенка, или на время взял его?

— Насовсем! Он теперь Терехин!

— Дурак! Зачем ты это сделал?

— Натка, не доставай. Тебе, едино не понять. А потому, говорить с тобою бесполезно. Так надо было, вот и взял, и не жалею. Станешь бочку катить, наезжать, насовсем слиняю. И раз в неделю не нарисуюсь! — заводился Яков.

— Ты не кипи, ни я одна удивилась, вон даже Вадим сказал, что взял ты пацана, чтоб повыделываться перед всеми, пролезть в сознательные, чтоб о тебе газеты зашумели, показали б по телику.

— Зачем мне это нужно? — поперхнулся вином мужик, удивленно уставился на женщину.

— Рекламу себе решил сделать, чтоб хвалили. Ну, а там начальство заметит, поощрять, продвигать начнет сознательного!

— Натка, ты что, сбесилась? Кому какое дело до нас? Ну, взяли и ладно, сами так решили, никто не просил, не уговаривал. При чем здесь пресса? Что ты сочиняешь?

— Это не я, весь поселок так зудит...

— А ты и поверила?

— Да мне все равно. Не ко мне, к себе привел...

— Вот было б шороху, если б мы со Степкой к тебе ввалились бы! Чтоб делала б?

— Как ввалились, так и вывалились бы! Обоих выперла б под задницу! Только попробовали б войти!

— Вот так? Даже малыша?

— А чего ты мне на сопли давишь? Пусть о нем думает та, какая родила!

— Ладно, Натка! Пойду домой! Что-то все настроение пропало, даже вино поперек горла стоит.

— Кончай капризничать! Ну не злись, Яша. Давай не будем про мальца! Отвлечемся. Неделя была трудной, давай расслабимся,— вернула за руку из прихожей.

— Наташка! Ты все в кучу собрала. Вадима и свой отказ ему, «дублера» и моего сынишку. Я ведь тоже не собираюсь жениться ни на ком без согласия Степки. А он покуда маленький, значит, у меня еще есть время в запасе. И жениться по расчету не хочу, никому в мужья не стану набиваться. Возьмем ту, какая нас полюбит.

— Ну и размечтался мужик! — рассмеялась Наташка:

— Да ты свою зарплату вслух назови, от тебя любая баба отвернется! Даже я, хоть и женщина, вдвое больше получаю.

— Эх, Натка! Как изменилась ты! Совсем испортилась. Видно, деньги ослепили? Что ж, живи по-своему. Говорить нам не о чем.

— А зачем нам разговаривать, разве для того встретились? Пошли в постель, там не до трепа! — подошла к Яшке.

— Прости, Наташка! Ничего сегодня не получится. Полный облом ты мне устроила. Ведь не скотина я, не разучился себя уважать. А тебя послушал, все в душе перевернулось. На все ценники вешаешь! Малая зарплата — не годится в мужья. А сама чего стоишь? Говоришь, выгнала бы нас со Степой? Да кто его доверил бы? Я слишком хорошо тебя знаю и никогда сюда не привел бы пацана, в этом будь уверена.

— Да хватит отрываться! Не хочешь, отваливай, не держу! Замена сыщется, ты в поселке не единственный! — открыла двери перед Яшкой настежь. Тот вышел, не прощаясь, не оглядываясь. Спустился по лестнице и растворился в темноте.

— Больше сюда никогда не приду! — пообещал человек сам себе. Он вернулся домой, когда мать с отцом еще не спали. Яшка молча разделся, подошел к Илье Ивановичу, присел рядом:

— Что? Отставку получил у бабенки? — глянул на сына хитровато.

— И так, и не совсем так. Короче, сам ушел.

— Ну, без причины это не случается...

— Понятное дело. Но все ж обидно, когда мужика на весах взвешивают, годен ли в мужики? И, прежде всего, интересуются получкой. Ну, конечно и другое обсчитывается. А тут еще пацан. Нынешние бабы своих рожать не хотят, а тут чужой. Вот и открыла пасть, мол, зачем взял? Я ей и вылепил, что и без Степки на ней не женился бы никогда. Слишком хорошо знаю. Слово за слово, я завелся и ушел.

— Тебе виднее! Коль сердце не лежит, душе не прикажешь.

— А как ты про отставку угадал?

— Глянь на свой карман. Там духи, ты не отдал их. Значит, не приняла или не стал дарить. Такое при полном обломе бывает. Но не переживай! Женщин на твой век хватит.

— Как со Степкой пообщался?

— Он с матерью уснул, под сказку. Ее замучил своими почемучками,— глянул на сына и сказал:

— Анискин недавно от нас ушел. Сказал, что Степкин папашка объявился. Звонил в райотдел, интересовался сыном. Увидел его фотографию по телевидению и обратился туда. Ему дали адрес и телефон райотдела.

— А где же раньше был, столько времени прошло!

— На зоне срок отбывал.

— Чего ж теперь хочет?

— Сына вернуть, забрать у нас Степку!

— Не отдам! Малец его не помнит и не знает.

— На его стороне закон. Он родной отец и никто не лишал родительских прав.

— А за что он был судим?

— За наезд на человека. Управлял машиной в нетрезвом виде. Вот и задавил мужика. Да еще скрылся с места происшествия, удирал от ГАИ, отказывался от обследования на алкоголь у врача. В общем, мужик крученый.

— Давно он с зоны пришел?

— Неделю назад вернулся.

— Уже устроился?

— Да кто его знает? Он спрашивал о Степке, у кого он живет, как нас найти. Обещал в ближайшие два дня появиться.

— Конкретно за сыном?

— Наверное! — вздохнул Илья Иванович и, глянув на Яшку, сказал:

— Если он нормальный, хороший мужик, пусть забирает ребенка. Я ему не стану мешать. Все ж родной отец! Мне ли его не понять? В жизни всякое могло случиться. Не мне упрекать за аварию, он за нее свое отсидел. Может, Степка для него не просто сын, а единственный якорь, какой держит в жизни. Понимаешь меня, сынок?

— А меня кто поймет? Он в зону влетел, не защитив и не оградив Степку! С кем он сына оставил, кому доверил?

— Что он мог сделать, находясь в зоне? А потом, о чем спорим? Мы того человека в глаза не видели. Может, ты и сам спорить не станешь, выведешь к нему мальчонку за руку, отдашь, пожелав обоим здоровья и добра.

— Понимаешь, отец, тебе смешным покажется, но я привязался к пацану и не хочу отдавать никому. Может, его отец хороший человек, но я не смогу забыть тот день, где и каким нашел мальчишку! Он сразу меня признал. Он мог умереть там на дороге!

— Все знаю, сынок! Но закон на его стороне. Он родной отец! И успокойся, не рви душу свою заранее. Если не судьба нам, заберут мальца. Он у нас немного пожил. А представь, если такое случилось бы лет через десять-пятнадцать? Вот где было бы тяжко!

— Тогда уже Степка решал бы с кем ему остаться! — вспомнил Яшка.

Они долго говорили, сидя совсем рядом. Обоих взбудоражило внезапное известие.

— Анискин пообещал поинтересоваться биографией папаши, наизнанку вывернуть. Я попросил его не вмешиваться, сам разберусь и пойму.

— Пап, но ведь тот тип обратился в суд!

— Если не отдадим Степку по-доброму, конечно, будет добиваться своего любым способом. Знаешь, несколько лет назад Анискин нашел возле магазина корзинку. Заглянул, а в ней ребенок, девочка. Истощенная до того, что кричать не было сил. Пищала еле слышно. Анатолий Петрович скорее в отдел, вместе с ребенком. Ну, попробуй, сыщи, чья она, кто бросил малышку? Меня позвали. Я вгляделся. А у девчурки мизинчик с безымянным пальцем на руке оказались сросшимися. Такой дефект был лишь у одной, я у нее за год до этого отпечатки пальцев брал. Так нужно было по делу. Вот и вспомнил. Нашли бабенку, она не стала отрицать, только уж очень удивилась, как вышли на нее. Ну, девочку мигом отвезли в больницу, выходили, а через три года ее удочерили и увезли в Испанию. Так вот родная мамаша, когда отбыла срок на зоне, еще долго судилась с приемными родителями. Успокоилась, когда получила какую-то сумму. Хотя, казалось бы, какое она имела право на какие-то требования? Ведь она оставила девочку на погибель. Не кормила ее! Ребенка еле выходили. Но вот находились же судьи, какие жалели ту бабу, сочувствовали и хотели судить директора приюта и других за то, что отдали девчушку в Испанию, не спросив согласия матери! Разве это не кощунство? Конечно, когда дело дошло до Верховного Суда, куда из Испании привезли фотографии ребенка и сравнили с теми, какою малышку привезли в больницу, а потом в приют, спорить стало не с чем. Но ведь родная мамашка выиграла суды в предыдущих инстанциях, пока ей не отказал Верховный Суд! Дико! Но такое было. Наши районные и областные судьи все еще верят, что зона перевоспитывает сознание людей, и забывают, за что конкретно был осужден человек? Где гарантии, что эта баба не расправилась бы с ребенком более изощренно? Не стоит в этом случае полагаться на проснувшиеся материнские чувства.

У людей с повернутой психикой они отсутствуют напрочь и это не раз доказано жизнью.

— Там дело касалось матери, прямой виновницы. Тут совсем другое. Отец Степки сидел в тюрьме. Л из дома и семьи его выкинула мать. Он к этому отношения не имеет. И мальчишку будет требовать он. Его никто ни в чем не упрекнет и не обвинит,— заметил Яшка.

— Я понимаю всю сложность, но давай наберемся терпения и дождемся. Мы можем много предполагать, а решение окажется самым простым!

— Ты так думаешь? — удивился Яшка.

— Это бывает чаще всего! Ведь вот и та баба, даже не дождавшись решения Верховного суда по дочке, успокоилась деньгами, какие ей предложили приемные родители в коридоре во время перерыва. Она тут же написала заявление об отказе от дочери и ушла, не выслушав, не дождавшись решения суда.

— Думаешь, и этот с нас потребует деньги? — догадался Яшка.

— Вполне возможно. Я ничего не исключаю,— усмехнулся хитрюще Илья Иванович.

Два дня жила семья Терехиных под напряжением, в ожидании отца Степки. Тот заявился в конце третьего дня, когда вернувшиеся с работы Яшка и Илья Иванович, никого не ждали. Ирина Николаевна ставила на стол ужин и очень удивилась стуку в дверь, подумав, что кто-то из соседей заглянул на огонек. Но в дом вошел незнакомый человек. Оглядел всех изучающе, пристально и сказал хрипло:

— Привет, мужики! — подал руку хозяину. Илья Иванович пожал ее коротко, предложил присесть, смотрел на гостя ожидающе.

— По делу к вам возник! Я отец Степки, мне сказали, что он здесь живет. За ним приехал. Хочу забрать сына.

— Вас как зовут? — рассматривал человека Илья Иванович.

— Андрей Долгих! Ну а полностью — Андрей Егорович Долгих. Весь как есть. А где сын? — огляделся вокруг.

— Он в своей комнате играет,— ответил Яшка.

— Так позовите его! — привстал гость.

— Может, сначала сами поговорим? — предложил Илья Иванович.

— Вы дайте мне на сына взглянуть,— попросил гость и предложил неуверенно:

— А потом и поговорим:

— Степа! Степан! — позвал Илья Иванович мальчишку громко. Тот выскочил, держа в руках заводную обезьянку, и, не обращая внимания на гостя, заговорил восторженно:

— Дед! А она прыгает! Знаешь, как скачет через голову! И кричит! Смешная!

— Иди мой руки и садись ужинать! — сказал ему Яшка.

— Пап! Ну, дай поиграюсь еще немножко. Я пока не хочу есть. Я ужинал в садике!

— Ну, ладно! Иди, поиграй!—отпустил мальчонку Илья Иванович, Степка даже не оглянулся на гостя, умчался в свою комнату.

— Совсем забыл меня. Отвык. Хотя, что может помнить в девять месяцев? Он тогда еще не ходил. Совсем малышом был,— словно оправдывался гость.

— Давно из заключения? — спросил Илья Иванович.

— Сегодня десять дней...

— На работу устроился?

— Обещают взять. Немного подождать надо. Машина в ремонте. Может, к концу следующей недели все образуется.

— А куда берут?

— В перевозки! Я дальнобойщик. В Трансагентстве пятнадцать лет отпахал без единого сбоя. И если б не тот старик на своем велике... Поднесла его нелегкая на мое горе,— посетовал вполголоса.

— Ничего себе! Задавил мужика, да еще ругаешь! Кто на кого обижаться должен? — не выдержал Яшка, добавив:

— Бухим не надо за руль лезть.

— Яша! Иди к Степке! Мы тут сами поговорим,— прервал сына Илья Иванович, смерив недовольным взглядом.

— А я и не был пьяным! — сказал гость, добавив поспешно в спину уходящему Яшке:

— Если бы пьяным был, влупили бы червонец. За отягчающее вину обстоятельство. Мне дали пятак, за смерть по неосторожности. А вышел раньше, потому что начальство зоны обратилось с ходатайством о досрочном освобождении за хорошую работу и поведение! И нечего меня мордой в дерьмо пихать. С любым такое может случиться.

— Это верно! От тюрьмы и от сумы никто не зарекайся! — согласился хозяин.

— Я и на зоне вкалывал в карьере на самосвале. С первого и до последнего дня. Без единого прокола. Начальство предлагало остаться в вольнонаемных, да я отказался. Все ж зона не воля. А и подсадить могут запросто. Народец там всякий. К чему рисковать?

— А за «баранку» снова сесть не боялся?

— Моей вины не было. Туман тогда случился непроглядный. Я с зажженными фарами ехал. А старик пер, не видя света. Не свернул к обочине, как ехал так и ехал. Не увидел его. И гаишников не приметил, какие «на хвост» сели, в погоню,— вздохнул человек.

— Ты ешь, пока горячее! — предложил хозяин.

Гость не стал отказываться. Расстегнул телогрейку, придвинулся ближе к столу. Ел торопливо, жадно.

— Андрей, где остановился? Вернулся в свою квартиру к жене? — спросил Илья Иванович после ужина.

— Нет! Я у своих мужиков канаю. С кем раньше работал. Мы друг друга давно знаем. Не бросили дружбаны даже в ходке. Посылки присылали, сами приезжали. Оно понятно, любой вот так влететь может.

— А с женою как?

— Да понимаешь, Илья, она со мной развелась, покуда в ходке был. Совсем скурвилась сучка. Хахалей домой приводит. Их у нее косой десяток, всех не упомнишь. Она хотела меня выписать из квартиры, пока сидел, да не обломилось. Менты в паспортном столе отказали ей. Сказали, когда освобожусь, тоже жить где-то нужно. Ведь квартиру я купил, она не работала тогда. Устроилась, когда посадили. Да какая зарплата у экспедитора торговой базы, смех один!

— Андрей, как же собираешься забрать Степку, если нет у тебя ни угла, ни заработка? — спросил Илья Иванович, недовольно оглядевший Яшку, вернувшегося на кухню.

— Так вот в том и дело, что с сыном я много быстрее все получу. Ну, с работой без загвоздки, а вот жилье — это вопрос! Хочу выковырнуть блядешку из квартиры и вселиться вместе со Степкой.

— Ты в постоянных разъездах, а как пацан? О нем подумал? Иль решил его взаперти целыми днями держать? Нет, так не пойдет! И хоть ты отец, при таких условиях не отдадим пацана. Хватило с него и того, что мамаша чуть не угробила. Почему не спросишь, как он у нас оказался?

— Небось, отдала вам по пьянке?

— Как бы не так! — рассказал Яшка, как нашел Степку.

— И после этого ты хочешь забрать мальца? А он не знает, не помнит, не пойдет к тебе. Ты для него чужой. Для Степки, что дядя Миша или ты, одинаковы. Потому как в лихую минуту тебя рядом не оказалось. Отцом не признает, не поверит. Ведь вот он даже не оглянулся на тебя,— говорил Илья Иванович.

— Как же ты жил с нею до зоны, или не видел ни хрена, с кем постель делишь? — возмутился Яков.

— Да я дома почти не был. Все в разъездах, мотало по заграницам. Приезжал на ночь, на две и снова в поездку. Не я один, все так работали, деньги легко не давались. А тут как-то машину на ремонт отдал. Мотор забарахлил. Пока слесаря перебирали двигун, я на целую неделю на прикол дома сел. И вот тут увидел свою бабу! Она на работу собралась. Мама родная! В таком виде дома ходить непотребно. Вместо кофты лифчик с широкими лямками, огрызок от юбки, на манер «мужу некогда», она не только колени, задницу не прикрыла. Нагнулась обуться, а вместо трусов сплошь тесемки. Я ее из прихожей в комнату за шиворот вернул. Как глянул поближе, озверел. У нее в носу персинг и даже в пупке эта мерзость торчит Велел ей переодеться в нормальную бабу и вынуть из себя всякое говно, пока я сам за это не взялся. Так она дикарем, пещерой, тундрой назвала. Звенела, что мне в джунглях дышать нужно, а не отрываться на современной бабе! Ну вмазал ей по роже за базар. Она на площадку вылетела и давай там базлать. Но бесполезняк! На ее вой соседи не вышли. Вернул ее домой пинком. Не выпустил, пока не переоделась. Так сколько она воняла на меня. А вечером к подруге убежала ночевать. Тогда она уже была беременной Степкой. Мне не хотелось сиротить будущего ребенка, пришлось вернуть домой дуру. Всю неделю вместо отдыха скандалил с нею. Домой из поездок возвращаться не хотелось.

— И при Степке не остепенилась? — удивился Яков.

— Еще круче оборзела. Поверила, что ради сына все стерплю, смирюсь с ее придурью. И терпел до самой зоны,— попросил разрешения закурить.

— Андрей, ну, а куда ты теперь пойдешь со Степкой? Он ребенок! При том уже переживший и выстрадавший нимало.

— Покуда к мужикам, своим водилам, эти не выгонят, примут обоих, Степку не обидят. А когда квартиру заберем, все проще будет.

— Не отдам Степку! — вспылил Яшка.

— Да не поднимай хвост! Как только верну квартиру, привезу вам Степку обратно! Можете не сомневаться! Мне б только жилье вернуть. Ну, куда его дену, когда на машину сяду? Ведь в поездках не то сутки, недели проходят. Кто его накормит и помоет, где спать ему, кто прогуляет пацана? Мне это не под силу. А жениться уже никогда не решусь. Все бабы одинаковы. Больше не стану рисковать.

— Так ты Степку на время взять хочешь? — уточнил Яшка.

— Ну да! Насовсем не смогу. Если вы не захотите обратно взять, сдам в приют. Ну, поймите и меня! Вот на ноги встану заново, тут и сын подрастет. Тогда насовсем забрать можно.

— Андрей, какая у вас квартира в городе?

— Двухкомнатная! — ответил гордо.

— А чего голову морочите себе? Разменяйте ее на две однокомнатные и все на том. Оба довольны останетесь, и Степка ни при чем. Конечно, ей за свою доплатить придется, коли приличную квартиру захочет. Но ты с нею сам поговори. Ведь если хвост поднимет, может за решетку угодить за покушение на жизнь сына! За такое она получит гораздо больше, чем ты. И срока давности нет. И Степка уже сам все рассказать может. Так что втолкуй зверюге ее прямую выгоду, пусть цепляется за этот шанс! А Степку оставьте в покое, не вмешивайте в свои шальные игры и ошибки. Он однажды чуть не погиб. Не испытывайте судьбу вторично. Это может плохо кончиться,— предупредил Илья Иванович.

— Мне мужики советуют вообще выбросить ее из квартиры, даже не разговаривая ни о чем.

— Андрей, ты только что из зоны! Не спеши туда вернуться. Пальцем ее не трогай. Помни, малейший промах, и бывшая жена воспользуется им. И уже выпишет, если попадешь на срок. Поговори с нею спокойно, уважая в себе мужчину. Скажи, чем она рискует. Я думаю, вы найдете приемлемый вариант. Кстати, разменять квартиру сумеете и через объявление в газете,— говорил хозяин.

— Одно не пойму, Андрей, как ты узнал сына? Его показали пятилетним, а тебя взяли, когда малышу было всего девять месяцев? — спросил Яков.

— Мои друзья навещали, фотографировали сына и фотки мне на зону присылали. Я его сразу узнал.

— Ты с женой не переписывался?

— После развода не писал ей. Все понял сразу, нашла мне замену Набиваться не хочу.

— Но поговорить с нею придется. Советую держать себя в руках, если хочешь добиться результата. Не сорвись на оскорбленья и упреки. Они запоздали, и ворошить прошлое уже не стоит. Своим преимуществом в этой ситуации воспользуйся разумно. Помни, перед тобой женщина, которая охладела, а значит, способна на множество пакостей. Не поддайся на ее провокации,— советовал Илья Иванович.

— Размен квартиры самый лучший выход. Это ты, отец, хорошо придумал,— поддержал Яшка Илью Ивановича.

— Пожалуй, вы правы! Сегодня позвоню ей,— глянул на часы и попросил:

— Позовите сына, дайте еще глянуть на него!

— Зачем ему и себе душу бередить? Начинайте жизнь заново, там видно будет. Сейчас излишне терзать друг друга. Степке надо подрасти, покуда он начнет разбираться в жизни. Не стоит валить на маленькие плечи большие заботы, не выдергивайте малыша из детства раньше времени. От того никому не будет пользы. Пусть все останется как есть. Мы дали вам в руки козыри, сумейте сделать правильный ход и мы будем рады за вас от всей души.

— Я могу позвонить вам, узнать о Степке? Не стану часто надоедать,— пообещал человек смущаясь.

Илья Иванович написал на листке номер домашнего телефона, передал гостю и, проводив до калитки, вернулся домой.

— А у него и впрямь надежные друзья. Все это время, пока он был у нас, его ждали в машине двое мужиков. А значит, не сиротой в свете живет. На нем чистая рубашка, одет прилично. Сам помыт и побрит. Зэк в нем угадывается по короткой стрижке. Но нынче среди молодых полно стриженых и бритых наголо, будто все в одночасье из одной зоны свалили,— усмехнулся Илья Иванович.

— Ну, я торчу от тебя! Надо ж как делово базар прокрутил. Честно говоря, думал, что этот лох орать начнет, истерику закатит. Потребует немедля Степку. Но все тихо прошло. На удивленье спокойно поговорили.

— Яшка! Все не случайно. Мужики, отсидевшие на зоне, выходят с подавленной психикой, это для тебя не секрет. Ну, а теперь посмотри, что первое увидел он в прихожке на вешалке, наши мундиры и фуражки. Он понял все. И держался соответственно, знал, если рыпнется, себе навредит. А у него в памяти слишком жива зона, возвращаться туда не захочет.

— Пап! А чего он руки все время за спиной держал?

— Зона въелась в плоть, сам не заметив, дважды назвал меня в разговоре гражданином начальником. Думаю, сумеет удержаться от глупостей.

— Как же его снова в дальнобойщики берут после судимости? — удивился Яков.

— Он в зоне все четыре года водителем работал. Видно, характеристики получил отменные. Да и видно, что мужик не алкаш. Кто-то сбрехал Анискину, лажанул человека ни за что. Толик и поверил...

— Как думаешь, он часто будет возникать у нас? — выдал свое беспокойство Яшка.

— Постарается вообще здесь не появляться.

— Почему?

— Понял, что тут ему ничего не обломится. Не получится забрать Степку у двоих ментов. Он, кстати, очень внимательно слушал, когда ты рассказал, где и как нашел Степку.

— Неправда! Сына он не любит. Мальчишка нужен ему не для души, как родная кровинка, а лишь в качестве ширмы. И он этого не скрывал.

— Не суди его строго, сынок! Он после зоны, в свою свободу еще не успел поверить. Степка просто надорвал бы, ведь и так вокруг одни проблемы и ни одна не решена. Андрея надломила зона, предала жена...

— А почему ты не связался с прокуратурой, чтоб завели на нее уголовное дело и привлекли к ответу?

— Степан жив! А ей дан последний шанс. Никогда не поздно запихать бабу в тюрьму. И срок она получила бы немалый. Сазонов наводил о ней справки. Все узнал. И адрес известен, и вся биография как на ладони. Все рассказал Андрей, кроме одного. Его мать все годы жила с его женой в этой квартире. Хотя другие дети есть и живут в Смоленске неподалеку друг от друга. Никто из них не захотел взять к себе старую. Ее таскали по больницам, держали там, сколько было возможно. Бабка устала от лекарств, палат, чужих людей и любопытных старух. Она хотела тишины и домашнего уюта. И наконец сжалилась невестка, жена Андрея, привезла старуху к себе в квартиру, вместо матери. Сама баба измучилась. Бабку извела подагра. Ее постоянно лечили. А тут муж пилить стал, требовал пристроить в стардом. Но жена не послушалась. Она любила свекровь. Та лишь в прошлом году умерла. Ей семьдесят исполнилось. Сама похоронила старую. Даже в этом, последнем, никто ей не помог. И на похороны не пришли другие дети.

— А как же сведения? По ним у Степки нет родни в городе?

— Родня есть! А вот родных нету. Такое теперь случается часто. Вот так и здесь. Запила баба после смерти бабки. И пошла по наклонной. Единственного, близкого человека потеряла. С того времени все в ее жизни кувырком пошло. Но ведь нельзя добивать бабу! Способна она на доброе, а потому нельзя рубить с плеча по судьбе. Нужно дать последний шанс, может, еще одумается человек, увидит в жизни свой смысл.

— Ты думаешь, они помирятся?

— Ничего нельзя исключать. Ведь даже меж горбов верблюда есть просвет. А уж в душе человека обязательно живы капли света и тепла. Не сплошь она корявая.

— Я не верю в доброе потаскухи, какая выбросила сына из дома! — передернуло Яшку.

— Да, выбросила, но не убила! Оставила на совесть добрых людей и не ошиблась. Нашелся же ты!

— А не заметь?

— Другие взяли б! В том даже Сазонов уверен. И знаешь, он прав. Случайностей в этой жизни не бывает. Наверху все предусмотрено.

— Как думаешь, Степка его признает, пойдет к нему?

— Время покажет. Но теперь, вот именно сейчас, малец не признает Андрея отцом. Еще болит память, жива обида. Ну и даже нынче, нет в его сердце отца. Он выпал в самом раннем возрасте, не застрял в душе как человек и отец. Чем дальше, тем сложнее будет им наладить контакт. Дети до старости помнят больное и не прощают обид и просчетов. Но каждый человек индивид. Кто знает, как Степка воспримет Андрея в будущем.

— Мне кажется, что он очень скользкий человек.

— Он не хуже и не лучше других. Обычный приспособленец. Такие выживают за счет своей гибкости, если его правильно направлять. Андрей сам по себе примитивен и чаще всего живет по совету своего окружения, не передоверяя и не полагаясь на собственные способности. Плохо, что его друзья такие же. Из-за этого он может получить кучу неприятностей. Но, если поостережется, испугавшись повторного срока, сумеет наладить жизнь. Он цепкий и работящий. Это его спасет.

— Ты не обидишься, если пойду к своим ребятам? Устал я сегодня. На работе вымотался, а тут еще этот гость. Столько времени под напряжением пробыл, надо отдохнуть...

— Понятно! — улыбнулся Илья Иванович, оглядев сына, и напомнил:

— Когда пойдешь, не забудь духи прихватить, лишними не будут.

Яшка покраснел, понял, отец догадался. И молча положил духи в карман.

— Как ты все видишь и догадываешься? — удивился вслух.

— Уж очень тщательно брился. К мальчишнику так не готовятся. Не поливают себя дезодорантом во всех местах. Такое только слепой не увидит и не поймет,— хохотнул коротко.

— Какой ты у меня догадливый!

— Нет! Просто наблюдательный. Это моя болезнь с детства, какая помогла избежать многих ошибок. Вот добавь немного логики и не оступишься.

— Пап, а тебе не скучно было жить, просчитывая все наперед.

— Наоборот интересно, как сыграть в шахматы с самим собой.

— Но ошибки все же случались?

— По-крупному никогда!

— А у меня в последнее время, что ни партия, то мат. Наверное, я у тебя совсем дурак!

— Яшка, не отчаивайся! Какой-то бабенке проиграл, у другой выиграешь, тем она интересна эта жизнь, что все в ней меняется, и каждый поворот новая загадка.

— Ага! Только вот не предугадаешь финал.

— Яша, он зависит только от тебя! Будь посмелее, поверь в себя и поймаешь удачу за хвост. Там уж от тебя зависит, отпустить иль удержать ее...

Человек вышел из дома, подняв воротник куртки. На улице было темно и морозно.

— Яшка, это ты? Куда намылился? — чуть не столкнулся лоб в лоб с Вапькой Торшиной — продавщицей из магазина.

— К тебе спешил.

— За бутылкой? А я уже закрыла свое заведение. Опоздал малость. Но не переживай. Хошь, пошли к нам! Угостим, повеселимся. Время еще имеем. Иль у тебя другие планы?

— Пожалуй, я завтра к вам приду. Сегодня не до того. Ты не обижайся.

— Зачем? Мне некогда голову пустяками забивать. Когда надумаешь, заскакивай. Уж оторвемся на полную катушку. Верно? Жизнь короткая! Надо уметь себя радовать.

— Валюха! Не забывай про одиннадцать часов, глуши музыку, договорились?

— Лады!—услышал из темноты.

Яшка шел к Ольге. Она жила на самой окраине поселка в новом пятиэтажном доме. В большой трехкомнатной квартире, совсем одна, без родни и подруг уже три года маялась сиротою. Ее почти никто не навещал, к ней очень редко приходили гости. Из ее окон не доносилось голосов. Лишь яркий свет из одного окна светил до ночи. А значит, не спит, читает или смотрит передачу по телевидению. Ольга ни к кому не ходила в гости. Считала это занятие недостойным себя. А может, гнушалась окружением, пренебрегала общением с поселковыми и, видно, ждала своего принца.

Многие пытались ухаживать за нею, делали предложения, но напрасно. Ольга никому не ответила взаимностью. Не слушала признаний в любви, высмеивала незадачливых кавалеров и гнала их всех без жалости от своих дверей. Никто ей не запал в душу, никто не нравился, никому не отдала предпочтенье и жила красивой, яркой бабочкой на сером фоне поселка, тоскуя и страдая от безысходного одиночества.

Яшка изредка приходил к ней. Сам не зная, что тянуло его сюда? Он ни на что не надеялся, а потому ни о чем не спрашивал, не добивался. Он понимал, Ольга хорошо знает себе цену и вряд ли обратит внимание на участкового. Но она не прогоняла Яшку, не грубила ему и не унижала как других.

Увидев свет в окне зала, человек быстро поднялся на этаж, позвонил в дверь.

Ольга, открыв, не удивилась. Лишь спросила шутя:

— В темноте заблудился? Чего так поздно?

— Прости, Оля! Так хочется пообщаться. Вот и забежал на чашку кофе. Не прогонишь меня?

— Ну что с тобой поделаешь, раз пришел. Теперь уж так и быть, проходи,— указала на зал.

— А это в качестве презента!—достал духи.

— О-о! Да у тебя отменный вкус! Маженуар! Мои любимые духи! Откуда узнал, что их всем другим предпочитаю?

— Потому что сам их люблю.

— Слушай, Яша, а с чего ради разорился на такой дорогой подарок? Теперь даже женам их не берут. А ты мне приволок! С какого праздника? Иль задумал что-то? Сразу говорю, бесполезно!

— Да я без всякой задней мысли! Чего придумываешь?

— Знаю вас! Все одинаковы! Стоит дверь открыть, через минуту уже на диван с газетой заваливаетесь, изображая хозяина. А от носков псиной за версту несет. Из подмышек, как от коня, дышать нечем. Так мало того, еще и закуривает, не спросив разрешенья. Вот деловые пошли!

— Это ты о ком? — насторожился гость.

— Все такие! Без исключения!

— Да я еще не присел, а ты уже бочку на меня катишь. Иль настроение испортили, или не во время пришел? Так скажи сразу. Уйду, чтоб не мешать.

— Сиди! Вечер длинный, время девать некуда, поболтаем! — варила кофе.

— У меня сегодня трудный день выдался. С самого утра не повезло. То с кляузами разбирался, то драки гасил. Потом малолеток гонял с чердаков и подвалов. Достали вконец. Пацанята еще в школу не ходят, а уже курят и пиво пьют. А приведи таких за уши к родителям, они знаешь, что говорят мне? Мол, какое имеешь право вторгаться в личную жизнь? Если подростки не хулиганили, никому не мешали, шурши мимо молча и не лезь к ним покуда самому не нашкондыляли! Вот так!

— А то, что эти детки слова без мата сказать не умеют, родители о том знают? — выглянула Ольга из кухни.

— Как дома говорят, так и на улице! Ладно бы пацаны! Девчонки тоже! Вот одну сегодня прихватил за шкирку, курила вместе с мальчишками. На меня так взъелась, послала по-мужицки и сказала:

— Отвали, козел! Чего прикипаешься как отморозок? Дома свой полудурок мозги сушит. Нечего нас доставать, если самих не трогают. А то как вломлю в промежность, шустро мозги сыщешь! Шурши отсюда, легавый геморрой, пока я добрая.

— И ты ушел?

— Вместе с этой оторвой. Доставил ее к родителям. Сказал, чем их дочь занимается, как со мною говорила. А ее мамаша свое кафе имеет и палатку на базаре. Так вот эта баба подбоченилась и говорит:

— Если она тебя пальцем не тронула, за что ты ее опозорил и привел домой как хулиганку.

— Она курила!

— Свои курила, не твои!

— Ей всего десять лет!

— И что? Кому она мешала? Если еще раз мою девку опозоришь, самого без лифта вниз спущу! Проваливай с глаз, козел!

— Мне так обидно стало.

— Яша! Мы недавно набрали в магазин молодых девчонок. Все после окончания школы, красивые, как с картинки. Но послушал бы о чем они говорят меж собою в подсобке, ушам родным не поверил бы. Наша уборщица, пожилая женщина, чуть не окосела, уши в трубки свернулись. Ей стыдно было повторить. На такое у нее у старой язык не повернулся. А когда сделала я замечание за опоздание двоим из этих девиц, они мне ответили так, что обоим велела тут же покинуть магазин и закрыла за ними дверь на ключ.

— Борзеют люди! — подытожил Яшка.

— Моя мама, она сейчас у брата живет, хочу к себе ее забрать, как только чуть подрастит племянницу. Так вот, я ни от нее, ни от отца за все годы ни одного грубого слова не слышала. Знаешь, как она нас с братом учила: человек, какой ругается матом, не уважает ни собеседников, ни себя. Если нормально говорить не умеет, значит, круглый болван. Остерегайтесь таких. Их интеллект слишком куцый, убогий. И сами до этого уровня не падайте.

— Да ты и так ни с кем не общаешься и не дружишь. Не скучно одной? Уж пора бы семью заиметь, детей завести.

— С кем? Уж не с тобою ли?

— А почему бы нет? Чем не устраиваю?

— Ну, Яшка, рассмешил! Да как мог предположить, чтоб я, директор магазина, вышла замуж за банального участкового? Это же уму непостижимо! Потом, ты моложе меня на целых пять лет!

— Сущий пустяк! Ты выглядишь моложе своих лет, прекрасно смотришься.

— Я это знаю! Но наши положения в обществе слишком разные.

— В поселке общество? Где его здесь нашла?

— Ну, местный бомон имеется. Начальство, врачи, учителя, юристы, короче, вся интеллигенция.

— Я не вписываюсь в этот круг?

— Сам понимаешь, не получится ничего.

— А я и не рассчитываю ни на что и тоже не хочу влезать в хомут. Холостому куда как лучше. Никто не пилит, ничего не требует, не следит и не контролирует.

— Какой же холостой, если ребенка взял в семью! Говорят, даже усыновил. Это правда?

— Все верно! Мальчонку привез домой. Какая-то идиотка-мамашка отказалась, выкинула из машины на полпути. И это в ноябре. Шел последний дождь. Холодный, мерзкий, а малец в одной рубашонке и шортах...

— Господи! Что за зверюга его мать? Прости ты меня, я не знала. Конечно, ты настоящий мужик. Тебя за одно это надо уважать. Я своего не решаюсь завести, а ты чужого взять не побоялся. Я на твоем месте не знаю как поступила бы. Тоже вон посмотришь на муки моих женщин, им с родными тяжко приходится, куда уж чужого брать?

— Оль! А ты не знаешь, от чего попал в больницу сын вашего товароведа Малышевой? Целых десять дней в реанимации провалялся. Но пришел в себя и молчал. Ни слова о случившемся.

— А ты Илью Ивановича спроси. Он только глянул и все понял. Сразу определил. Короче, «сел на иглу». Отец с матерью не сразу узнали. Когда хватились, враз за ремень взялись. Вломили круто, у Юрки сознание погасло. А родители его в подвал отволокли. Мол, пусть там очухается. Если не переломает себя, значит, такая судьба. Пацан там три дня лежал. И ни звука. Вызвали «скорую». Врачи сказали, неделю не проживет, признали передозировку и посоветовали готовиться к худшему.

— Круто обошлись с чадом!

— А что делать? Они его и в больнице не навещали. Разозлились и решили, коли выживет, сам домой вернется. Если не придет, не бегать за ним, не уговаривать. Долго они терпели. На работе баба слезами обливалась. Мать все же, ее можно понять. Но на людях держалась спокойно, ничем себя не выдала. Отец, сам Малышев, в командировку уехал. Чтоб не сорваться к сыну раньше времени. А вчера Юрка сам пришел. Прямо из больницы, на работу к Татьяне. Обнял ее и сказал:

— Прости, мамулька! Больше не буду! Навсегда завязал! Не обижайся, забудь, моя родная! Я встал, чтоб жить. Я выжил и понял!

— Думаю, это всерьез! Она, конечно, простила сына, потому что он свой, родной ребенок! А представь на его месте чужого? Зачем на свои плечи чьи-то беды валить? — налила кофе в чашки, достала конфеты, положила перед гостем:

— Ешь, пей, мой дружок! — потрепала по голове.

— Оль, когда свой с пути сбивается, это еще больнее. Но если чужого растишь годами, к нему как к кровному прирастаешь! Обидно, что не сумел в него вложить нужное, а все старания пошли насмарку. Это как часть жизни выкинуть. Больно такое осознавать, но думаю, втроем мы справимся со Степкой.

— Тебе надо хорошую женщину найти, чтобы она и мальчишку, и тебя полюбила, сумела б не только женой, а и матерью стать.

— Оль, подскажи адресок, где найти такую?

— Сама отыщется. Не спеши, ты везучий!

— Где уж там? Нынче все бабы как и ты рассуждают. Своего не хотят, чужого подавно не признают. Тебе со мною зазорно, другим хлопотно и тяжело. Люди не хотят семью заводить. Живут поодиночке. А знаешь почему? Сердечная недостаточность их одолела. Разучились любить и понимать, заботиться друг о друге. Как и ты! Ведь я не пришел сделать тебе предложение. Был уверен, что откажешь. Хотелось знать, на что сошлешься, какую причину назовешь? И услышал про бомон, про общество, неравенство положений. Олька! Это же смешно! Помнишь, как тебя поймали ночью приезжие прибалты, спортсмены, какие приехали на соревнования по футболу. Их было трое...

— Нет, Яшка, пятеро! Я хорошо помню тот случай и чем обязана тебе! Они не только обесчестили б, но и убили бы меня. Я видела нож в руках одного. И хотя не поняла ни слова, сердцем почувствовала, что мне пришел конец. Ты просто чудом оказался поблизости и засвистел так громко, что все гады мигом убежали. Не успели ничего со мною натворить.

— А когда тебя поднял с земли, ты ударила меня по морде. Но я не обиделся. Понял, что приняла за одного из них, или это был отходняк, что надо на ком-то сорвать зло. Я оказался ближе всех...

— Прости меня за все! — покраснела женщина.

— А помнишь, как я пошел провожать тебя домой. Впервые разрешила.

— Сама попросила, боялась одна идти. Ведь день рожденья мой отмечали в ресторане, сколько в провожатые набивались, всем отказала, но как могла поплатиться! Даже теперь страшно вспомнить,— призналась вздрогнув.

— Но ничему тебя тот случай не научил.

— Неправда! Я уже никуда не хожу ночами одна.

— Ты по жизни идешь в потемках. Это куда как страшнее. Над тобой ни луны, ни звезды. А рядом только ночь. Неужели думаешь до старости одна ковылять? Мне советуешь, о себе подумай. Ведь и годы уже прижимают, сама блекнуть стала, походка теряет легкость. Скоро на тебя не только прибалты, свои перестанут заглядываться. А что вспомнишь о своей жизни? Все годы работала директором магазина? И что с того, какая в том радость, ради чего жила, кто добрым словом вспомнит и скажет на погосте:

— Спасибо, что ты была...

— Нахал Яшка! Мне еще едва за тридцать, а ты уже хоронишь, всю как есть заплевал, изничтожил. Спросить за что? За отказ? Жестокий человек!

— Я самый добрый, так даже Степка говорит, отец и вовсе лопухом называет за простоту и доверчивость. Мамка и котенком зовет.

— Да тебя в поселке никто не боится.

— А я не зверь и не хочу, чтоб мною детей пугали. Правда, нынешних ничем не проймешь. Они сами и черту, и рэкету башки скрутят не сморгнув. А я из Степки человека хочу вырастить, не для бомона, для людей, чтоб тоже мог принять осиротевшего в свой дом, как в душу его взять. Без выгод, для сердца, жизни ради...

— Яшка! Ты и впрямь лопух! Прав твой отец! За тебя и без ребенка не всякая решится выйти замуж, потому что не сумеешь на свою зарплату обеспечить семью. А тут еще ребенок, к тому же чужой. Даже одиночка с дитем сто раз задумается, ведь все живем реально. Может по-человечески ты прав, если говорить о морали. Но ее в тарелку не положишь и на плечи не натянешь. Мы говорим о банальном, о хлебе насущном. Вот тут ты еще хватишь лиха и не раз.

— Ты слишком практичная. Это тебе мешает на каждом шагу. А я смотрю иначе! Послал мне Бог этого пацана на пути, даст Он нам и кусок хлеба. В том уверен. Не навязываясь никому, сами проживем. Я к тебе Степку не приведу, не попрошу накормить. Сам его выращу! Никому не доверю,— встал Яшка.

— Знаешь, Оль, я часто вспоминал ту ночь, когда провожал тебя домой после прибалтов. Ты шла, обняв меня, положив голову мне на плечо, плакала навзрыд и вовсе не думала о своем положении в обществе, тебе было наплевать на окружающих. В тот день ты была обычным, нормальным человеком, а теперь торгашка, со всеми недостатками и предубеждениями. Неужели человеку нужны встряски, чтоб снова стать самим собой, вылезти из скорлупы обывательщины и глянуть на жизнь чисто, не меряя ее выгодой и надуманными условностями?

— Яшка, что ты меня отчитываешь? Или я не имею права на личное мнение? Оно может тебе не нравиться, но оно мое, и я его не изменю никогда.

— Ладно, прости за вторжение и беспокойство. Больше не потревожу. Оставайся со своим мнением, а я пойду...

— Яков! Допей кофе!

— Не хочу. Наглотался по самые уши. Боюсь захлебнуться. А я еще Степке нужен,— шагнул в дверь.

— Опять облом? Что-то тебе не везет в последнее время с бабьем,— прищурился отец, глянув на сына.

— Ну откуда ты знаешь? — спросил Яшка раздраженно.

— Духов в кармане нет, а вернулся рано. Значит, что-то не склеилось. Пришел с запахом кофе и конфет. Значит, был у интеллигентной женщины, какая не заманивает мужиков водкой. Долго разговаривали. Но до постели не дошло. Брюки не помяты. А и сам не взлохмачен. Значит, все время просидел как мальчик-паинька, не дергался и не подходил к даме. Видать, строгая особа. Себя блюдет. Но одинокая, раз тебя приняла в гости в такое время. Что ж не склеилось меж вами? — ухмылялся Илья Иванович.

— Какой ты дотошный! Ну все увидел мигом. А вот главное не просчитал! — ответил Яшка.

— Дай поднатужусь. И это высчитаю! Мне недолго! — пообещал многозначительно.

— Не стоит! Не старайся, все порвано, я ей не подхожу. Так и сказала, что нечего соваться в калашный ряд с суконным рылом!

— Ишь ты! Вон как занесло на вираже! С таким форсом выдала? Кто ж такая?

— Ольга! Директор универмага!

— Сынок! Зачем тебе старуха? Ей через десяток лет на пенсию, какая из нее баба? Одно недоразуменье! Она на обед в ресторан, а не домой ходит. Знать, готовить не умеет или ленится.

— А ты откуда знаешь? — удивился Яшка.

— В прокуратуре каждый день бываю. Из ее окон ресторан как на ладони. Всех входящих и выходящих видно, кто «на рогах» выползает, а кто нормально идет. Эта баба там всяк день отмечается. Все в одно и тоже время. Так что сам вывод сделай, бездельница она. По парикмахерским ошивается часто, а все без проку, никто на нее не смотрит.

— Она говорит, что многие ей предложенья делали, да всем отказала, мол, не нужны...

— Ох-х, размечталась метелка, на ночь глядя! Кому нужна? Если ее сунуть в ванну, дать отмокнуть, а потом помыть в горячей воде, от нее одни морщины останутся, даю тебе слово! Ольге давно кичиться нечем! Никому не нужна! Все приличные мужики заняты, имеют семьи, детей. К ней разве на ночь кто-то зарулит, да и то, хорошо выпив перед этим.

— Да брось отец, совсем изгадил бабу ни за что.

— Яшка! Ответь мне на простой вопрос, для чего бабе наряжаться, бегать в салон красоты всякий день? Чтобы мужикам приглянуться. Ради своих торгашей не стала бы стараться. Кого-то на примете держит. Но не обламывается пока. Поверь, нет такой бабы, чтоб не хотела мужикам нравиться.

— Эта исключение! — не согласился Яков.

— Не верь! Такие в свете не бывают. Бабье и в гробу кокетки. Ей минута до смерти остается, а она ни о душе заботится, а губы красит.

— Зачем? Чтоб соседей покойников соблазнять на том свете? — смеялся Яшка.

— Природа такая! Иным бабкам даже в гроб кладут краски и пудру, чтоб и на том свете могли причупуриться. Я сам видел, как восьмидесятилетней старухе карандаш и духи под голову положили, а уж губы и щеки накрасили в первую очередь. Вот и спроси, зачем? Да еще зеркало в карман положили! Мертвой старухе! А ты споришь, что живой бабе никто не нужен! Да любая из них удавится, если ей за весь день комплимента никто не скажет. Бабы, сынок, это те же обезьянки, только говорящие, брюзжащие и подлые! Не верь ни одной, все они косят под оригиналок, а копни по сути, одинаковые дряни,— поморщился Илья Иванович.

— А как мамка? Как на ней женился?

— Вот она и впрямь исключение из правил. Но одно на тысячи баб! Не зря я за нею три года бегал. И уговорил в жены. Теперь таких нет! Кругом одна шелупень. И несмотря что старым становлюсь, никогда не обратил бы внимания на Ольгу, пустышка и бездельница, хозяйка из нее не состоится. А что толку от ее образования и должности? Они жену не заменят. И тепла в ее душе не прибавят. Так и уйдет из жизни пустоцветом. Не порадуешься ее судьбе.

— За что ты так невзлюбил эту женщину?

— За гонор и язвительность, за грубость. Не только я, многие ее не понимают. Надо жить проще, земными радостями, а не надуманными сказками. Хотя, какое мне дело до Матвеевой? Я с нею не общаюсь, не кентуюсь. А вот за тебя обидно.

— А я даже рад, что с нею у меня ничего не состоится. Она детей не любит. Все на деньги обсчитывает.

— Потому одна! Но скоро, ох как скоро, она хватится, да поздно будет,— качнул головой человек.

— Какое нам дело до нее! — отмахнулся Яков.

— Сегодня меня Степка удивил. Прилег я к нему на койку, а он и спрашивает:

— Дед! Когда маленьким был, тебе елку ставили на Новый год?

— Конечно! — ответил ему.

— А всегда?

— Понятное дело! Ведь как этот праздник встретишь, так весь год пройдет!

— А у меня эта елка была первой. Ты с папкой ее привезли. Вам Дед Мороз дал для меня? Так бабушка сказала...

— Понял я и соврал, мол, да, так и было. А Степка свое:

— Выходит, мамка просить не умела. Не дали ей елку, прогнали из леса?

— Да кто же знает, как оно получилось тогда.

— А я знаю. Не дали мамке, потому что она не любила меня! Ни елки, ни подарка. Выходит, мамка у меня была чужая! Не моя! Ведь своих любят!

— И заплакал малыш. Свои выводы сделал. Мне так горько стало, еле успокоил его. Уже соображать начинает. Все обдумывает. Серьезным становится. Все спрашивает меня, кем работаю и что там делаю? И он понял. Но мечтает летчиком стать или моряком.

— Чего ж не космонавтом?

— А потому, что все пацаны детсада туда намылились. Наш не любит много конкурентов. Свою тропинку топтать будет в жизни. Так и сказал, что полетит в небо вместе с птицами, один, никого не возьмет из одногоршечников. Может только воспитательницу прихватит, потому что она добрая и совсем красивая.

— О! Уже в бабах разбирается шкет! — улыбнулся Яшка.

— Он нас познакомил. А когда пришли домой, спросил, можно ли ему на ней жениться? Мол, она самая хорошая! Я его еле отговорил. Сказал, что рановато, надо подрасти, стать таким как папка. Он мне на это и ответил:

— А тогда она теткой сделается, совсем старой, больной как уборщица. На ней только сторож, дед Ваня женится.

— Вот тебе и пацан! Пообещал ему и тогда хорошую жену найти. Кажется, поверил и успокоился. Правда, спросил, а почему у тебя тетки нет?

— Ну, ежик любопытный!

— Долго объяснял, что не всякую бабу стоит клеить в жены, нельзя тащить в дом первую встречную, нужно советоваться, чтобы она всем по душе пришлась, и жизнь под одною крышей с нею не стала наказанием.

— Мне сейчас не до сказок! Сазонов порученье дал разобраться с жалобами пенсионеров, а их куча! У кого крыша протекла, у других полы прогнили, двери из петель выскочили, надо жилищников за жабры брать. А как, если люди на халяву не хотят помочь старикам? Вон, Валька Торшина, там же живет и ни о чем не просит. Бутылку мужикам поставила и все в порядке.

— А ты сумей убедить, подойти к жилищникам ни с требованием, а с просьбой.

— В таком деле Анискин нужен. Его послушают, меня пошлют подальше и ответят:

— Спасибо в тарелку не положишь. От него пузо не согреется. Я не уговорю мужиков. О том заранее знаю.

— А ты говори как о себе!

— Да я и не уламывал бы, выставил бы бутылку, и весь базар закончился бы!

— А без выпивки не сумеешь?

— Придется «бабки» отслюнивать, это дороже обойдется,— признался Яшка.

— Ладно, Яков, попробую жилищников на сухую уломать. Может, получится.

— И не пытайся! Я их знаю! Не уломаешь никого!

— Посмотрим. Авось повезет.

— Баб, может, уговорил бы, но в плотниках сплошь мужики.

— Тем более не безнадежно.

— Интересно, как уломаешь их?

— Давай вместе пойдем к ним, послушаешь, поучишься,— предложил Илья Иванович и утром вместе с сыном пошел к коммунальщикам.

Бригада плотников еще не собралась в полном составе. Мужики ждали опаздывающих, неспешно курили, переговаривались вполголоса. Завидев Терехиных, приумолкли. Но у кого-то сорвалось:

— Нешто оба козла к нам приперлись?

— Привет, мужики! — сделал вид, что не услышал реплику криминалист.

— Тебе, Иваныч, чего не спится? — подал руку бригадир, подвинулся, давая место рядом.

— Я всегда в семь утра встаю. Не залеживаюсь в постели. Вредно это в мои годы. И сына к тому приучил. Кто рано встает, тому Бог подает, так меня с детства учили.

— Эх, видать и на небе нас не видят. Как ни вставай! Уже три месяца получку не дают,— пожаловался пожилой сантехник.

— Ты, Гриш, хоть при мне не гундось! Я ли не знаю! Вчера возле пивной с Женьки Козыревой «навар» снял за свою работу. И неплохо отслюнила! Кто виноват, что ты все проссал тут же! Всех собутыльников угостил.

— Зато в другой раз они меня поят...

— Короче, на сухую не сидишь!

— Как можно? Моя работа вредная. Попробуй сам целый день в канализации покопаться. К концу работы глаза на лоб полезут от тошноты.

— А водка помогает?

— Конечно! Я после рюмашки мигом прихожу в себя, снова бодрый, свежий и зеленый, как огурчик!

— Хоть по новой в канализацию ныряй? — рассмеялся криминалист.

— Не надо! Я пью только после работы! В течение дня ни глотка! Такое правило!

— Ни ты один, все так-то,— отозвался плотник хмуро.

— Помнишь, Гриша, как я тебя по молодости из канализации вытащил бухого. Ты там так закусил, что еле откачали. Верно, с того дня поумнел? — напомнил криминалист.

— Ладно тебе, Иванович! Нашел, что вспомнить,— покраснел сантехник.

— Да не обижайся, это я к слову,— ответил Илья Иванович и, подморгнув сыну, сказал:

— Ребята, выручайте! Мы с Яшей пришли попросить вас о помощи старикам нашим, поселковым пенсионерам. Помогите им! Совсем измучились люди! Крыша, полы, двери в полную негодность пришли. А у самих ни сил, ни денег.

— Пусть башляют, сделаем! Все на дармовщину рот разевают! А я им кто, Спаситель что ли? — отозвался коренастый, горластый столяр.

— Борис! Когда твой сын попал в неприятность, и я по вашей просьбе вытащил его из беды, разве взял у тебя деньги? Помог как своему, поселковому. Даже без адвоката обошлись.

— Так ты не для себя, за других просишь,— сконфузился человек.

— Они для меня такие же, как ты! В свое время мы об оплате за помощь постыдились бы даже подумать,— сказал Иваныч.

— А чего стыдиться, за свое требуем,— бурчал плотник Вася.

— Я твою дочь устроил на швейную фабрику. Разве она мне платила? — вставил Яшка.

— Это ваши с нею дела, как вы там рассчитывались!

— Еще чего придумал? Я ее с панели убрал, а ты городишь дурь! — вскипел участковый, но вовремя почувствовал на своем локте руку отца. Он сдавил локоть, велев остыть и остановиться.

— Борис! Поселок у нас небольшой, а потому все когда-то друг другу нужны бываем. Заранее не угадаешь, кто кому понадобится. А старики, это тоже чьи-то родители. Забыли их дети, перестали помогать. Что ж, давайте и мы бросим. Пусть мучаются от холода и сырости, зовут смерть среди нас живых. Чем мы лучше их детей? Такие же звери и отморозки! Никчемные людишки, меряющие свое тепло бутылками, не способные на доброе. А что было бы, если все вот так относились бы к людям? Прежде чем вытащить из канализации или из беды, поторговался бы об оплате?

— Ладно, Иваныч! Кончай вставлять фитили! Иди, говори с мастером, скажи ему, что нас уломал. Давай список и адреса своих дедов! — встал бригадир, давая понять мужикам, что отдых закончился, пора браться за работу.

А через три дня Яшка доложил Сазонову, что все ремонтные работы у стариков закончены, и у пенсионеров нет претензий к жилищникам.

Яков восторгался отцом. Тот ответил шутливо:

— И у тебя будет получаться, если к людям будешь подходить с уважением. Не унижай человека, если просишь о чем-то. Радуйся, когда помог. Не считай за подвиг. Ведь впереди жизнь, и кто знает, может к дочери Бориса со швейки еще придется обратиться. Не копи врагов. Этот багаж с годами тяжким становится. Пусть тебя уважают...

— А почему другие мужики бригады смолчали тебе, согласились тихо? — вспомнил Яшка.

— Мне было, что сказать им, но они не захотели вспоминать и правильно сделали,— отозвался Илья Иванович.

Яшку постоянно удивляла способность отца находить выход из любой, даже самой каверзной ситуации. Он умел общаться с детьми и стариками, умело получал информацию от самых разных людей, тактично пользовался ею и ничего не забывал.

Вот так и в этот выходной отпустили Степку покататься с горки на санках с поселковой детворой, а сами сидели на кухне, неспешно переговаривались. Ирина Николаевна пекла пироги, прислушивалась к разговору своих.

— Вчера мне звонил отец Степки. Андрей Егорович Долгих, так и назвался. Тебя дома не было. Я ждал, когда вернешься, но уснул.

— Чего он хочет? — встревожился Яшка.

— Проинформировал. Долго благодарил. Разрешил он свои проблемы.

— Какие? — торопил Яшка.

— Теперь он работает. А с жильем ему очень повезло. Встретился с бывшей женой и ее новым мужем. Поговорили без базара, как культурные люди. Даже хвалился, что отметили знакомство и встречу. Выпили. И обсудили все. Жена предложила хороший выход, не разменивать квартиру, а купить Андрею жилье. Предложили ему отдельный дом. Правда, далековато от центра города, но транспорт там ходит. В доме две полноценные комнаты, просторная кухня и прихожая. Конечно, есть коридор, кладовка, подвал и сарай, небольшой двор и участок в шесть соток. В доме все удобства кроме отопления, у Андрея оно печное. Запаса дров и угля, как сам похвалился, лет на пять хватит. Купили дом по дешевке, хозяева старики уехали к детям в Израиль, конечно насовсем и оставили Андрею все имущество кроме документов, фотографий и немного одежды. Так что новому хозяину ничего не надо покупать. Все сразу получил. Даже полный подвал картошки и солений.

— Повезло мужику! Много ж заплатили? — спросил Яшка.

— Сущие гроши! Люди спешили. И от этой сделки выиграли все. Каждый остался доволен результатом. Андрей так просто счастлив. Знаешь, он сам мне сказал, что и не мечтал о такой удаче. Отдельный, свой дом получил, ушел из коммунального улья, где все друг у друга на виду, на слуху.

— А чего ж его жена не перешла в дом?

— Она не захотела жить на окраине. Потому, осталась полной хозяйкой квартиры. Зато и Андрей получил целый дом. Места в нем достаточно. А тут и на работу его взяли. Снова на фуру дальнобойщиком. Теперь он готовится в первый после зоны рейс.

— Насчет Степки говорил?

— Разумеется!

— Забрать хочет?

— Да не дергайся ты! Не беспокойся! Думаешь, если появился дом, Андрей завтра приедет за сыном?

— Я бы тут же примчал! — отозвался Яшка.

— Потому что у тебя мозгов нет! Сплошными эмоциями живешь. Ну, скажи, с кем ты оставил бы мальца, укатив в Германию на продолжительное время? С собой его не возьмешь, родни нет, бабу не заклеил, с соседями не познакомился. Вот и суди сам, что делать мужику в такой ситуации? Он все сказал честно. Мол, пока не могу забрать сына, не получается. Пусть у вас поживет, может со временем что-то образуется, Степка подрастет, тогда и решим, как быть дальше. Я конечно, согласился. А что оставалось?

— Эдак будет нас годами под напряжением держать?— фыркнул Яшка недовольно.

— Ты головой думай! Время работает на нас. Степка привыкает к нам. Андрей, мотаясь по зарубежкам, отвыкает от сына, не захочет терять заработки, а они у дальнобойщиков неплохие. Там и бабенку сыщет. Теперь, сам знаешь, как мальчишку растить. Если общее дитя появится, вряд ли Степку возьмут. Андрею самому к нему привыкать нужно. А получится ли у них? Этот мужик вряд ли на другого ребенка решится. Возраст не тот. Что ж касается Степана, Андрей сто раз подумает, прежде чем его взять к себе. Ведь он не растил и практически не знает сына. Тот для него чужой. Ведь дело ни в жилье. Если бы любил пацана, забрал бы его сразу, без оглядок на неустроенность. Так поступают настоящие отцы. Степке с ним не повезло. Так что живи спокойно. Мальчишку у тебя не спешат отбирать. По-моему он никогда не захочет взять его к себе насовсем.

— Почему так думаешь? — удивился Яков.

— Есть люди равнодушные к детям. Короче, Андрей, как Ольга Матвеева, только себя любят. Не повесят на шею обузу, не любят и не хотят заботиться о других. Все только на словах, а коснись дела, сразу уйдут в сторону, потому что нет тепла в душе. Его не купишь и взаймы не выпросишь. Понял, сынок? Так что Степка у тебя надолго, на всю жизнь! — услышали крики и шум за окном. Оба мигом подскочили, выбежали во двор.

Валька Торшина волокла от калитки Степку. С мальчишки ручьями стекала вода. Он ревел во все горло и упирался, боялся идти домой. Валька тащила его за шиворот, ругаясь на всю улицу. Увидев растерявшихся Терехиных, заорала:

— Чего стоите, козлы? Скорей пацана в избу тащите. Чуть не утоп! Едва успела вытащить его из проруби! Прямо на санках в нее влетел. Хорошо, что я возле ней стояла, полоскала белье. Уйди я, где б ваш рахитик был теперь? Иди домой, говнюк!— подтолкнула мальчишку к мужикам.

— Валюша! Спасибо тебе! Зайди к нам! — опомнился Яшка.

Илья Иванович спешно увел Степку в дом.

— Некогда мне! Пойду за бельем, я его на речке оставила без догляда. Вашего засранца отлавливала. Он и меня с ног сшиб. А когда ухватила в подмышку, чтоб домой приволочь шустрей, он меня укусил, змееныш. Прямо за сиську!—жаловалась баба.

Прости ты его. Он еще не знает, как нужно обращаться с дамами! Не ругайся. Я приду к тебе вечером. С меня магарыч! Спасибо, Валюха! — крикнул вслед убегавшей Торшихе. Та уже не услышала сказанное.

Яшка вернулся в дом к ревущему, перепуганному насмерть мальчишке. Он уже стоял посередине кухни раздетый догола. Илья Иванович растирал пацана водкой. Мать, достав сухую сменку, стояла рядом, дрожа, будто сама побывала в проруби. Язык онемел от страха.

— Как же тебя угораздило вот так? — досадопал Илья Иванович.

— Зарулил не туда! Надо было в другую сторону повернуть, к сугробу. А я не захотел в него мордой втыкаться снова.

— Или других горок нет?

— Есть, но там собаков много, всю жопу порвут! — хныкал пацан.

— Я ж не разрешал на речку ходить! — строго смотрел на мальчишку Илья Иванович.

— Меня пацаны сманили.

— Свою башку иметь надо! Раз мы не велели, надо слушаться! Ведь утонуть мог!—упрекал Яшка.

— Давай одевайся, лягушонок! — торопил дед.

Степка виновато смотрел на взрослых:

А вы меня не будете колотить? — спросил, вобрав голову в плечи.

За что? Кого тут бить? Иди за стол шустрее. Пей чай с пирогами и малиной, да живо в постель. Нынче на двор не пущу,— хмурилась Ирина Николаевна.

А я тетку Валю уронил санками. Она тоже мордой в воду попала. Но она толстая, не поместилась в прорубь и меня с воды как дернула за шкирняк наружу! Как дала по заднице! И закричала:

— Лягашонок недоношенный! Куда ты попер со своими салазками, придурок? Ухи тебе оторву и в жопу вставлю! Кто тебя одного из дома отпустил, соплюган немытый! А сама схватила меня подмышку и поскакала конягой к нам, по жопе била на ходу. Я ее за сиську укусил. Заднице было больно. Она и отпустила, но сама торопила:

— Беги, засранец!

— Мне стыдно было, что так обзывалась на всю улицу...

— Скажи-ка, куда твои друзья делись, когда на речку пришли? Они видели, что ты в прорубь попал?

— Дед! Мальчишки сбежали со страху, когда меня тетка выволокла. Она так орала громко! Конечно, побоялись подойти!

— Чтоб я тебя даже издали с ними никогда не видел! Они не мальчишки и никогда не станут мужиками! Скажи, кто они? — потребовал Илья Иванович. Услышав имена и фамилии детей, человек поморщился:

— Все в родителей! Сущая шпана! Лучше сам, один во дворе играй, но к ним ни ногой! — предупредил мальчонку строго.

— А с кем тогда дружиться и играть?

— Найдутся хорошие ребята! Тебе на будущий год в школу. Немного осталось, подожди, наберись терпенья! — попросил дед.

Яшка в этот вечер, как и обещал, пошел к Валентине, прихватив коробку конфет и бутылку вина. Баба только вернулась с работы и едва успела влезть в халат.

— Это ты, зайка! Ну, проходи, не стой на пороге. Как там твой сопляк? Все у него в порядке? Но чихает, не кашляет пострел? Обошлось нормально купание?

— Дома играет. Сам с собой!

— Ноги в горчице надо ему напарить. Тогда точно простуда вылетит из него ветром! Ну и шустряга ваш малыш. А какой верткий. Так и не удержала и руках, вырвался шмакодявка. Но бежал за мною послушно,— похвалила Степку. Увидев конфеты, возмутилась:

— Зачем ты мне их принес? Отнеси Степке!

— Есть у него! Всяких полно!

— Конфет много не бывает. По себе помню. Сколько их не лопай, все мало. Так что, эти ему отнеси. От меня! Он нынче моим крестником стал, самым дорогим в поселке. У него сегодня второй день рожденья случился. Ведь головой вниз пошел, под лед. Едва успела выхватить! — приметила, как побледнел Яшка.

— Все обошлось, зайка! Не переживай! — обняла человека за плечи, заглянула в глаза:

— Ну, вот и я тебе сгодилась, а то все ты меня из неприятностей вытаскивал...

— Валюха! Я ж тебе за пацана своею шкурой обязан. Что было б, не окажись ты рядом.

— Яш! Ты понимаешь, у меня опять неприятность. Сторож снова в запой ушел. А магазин без охраны опять остался. Уже третьего человека

о сторожах сменила. Ну, что за напасть, все до одиного забулдыги. Может, ты кого-нибудь подышишь или посоветуешь. Ну, не везет мне. Не то строжа, уборщицы алкашки, всяк месяц их меняю Не держатся у меня люди, а почему, ума не приложу.

— С этим выручу, подберу сам. Только держи в руках, не балуй, договорились?

— Естественно! В ежовые рукавицы зажму каждого! — накрывала на стол.

— Ты поешь, я дома поужинал. Обо мне не думай и не хлопочи. Давай, кума, за Степку выпьем, чтоб жилось ему светло,— предложил бабе. Та стакан подставила, выпила залпом, не морщась, и стала хлебать борщ прямо из кастрюли.

— Ох, и вымоталась я сегодня, дружочек, хуже водовозной клячи. Целый день стирала, убирала, готовила. А спроси, для кого старалась? Ведь кругом одна, куда ни повернись!

— А где твои подружки? Ведь роями здесь кружили. Куда подевались?

— Да нашел о ком спросить? Умотались кто куда. Теперь не скоро появятся. А и какой с них толк? Они как мухи по теплу, но чуть приморозит, разлетаются. Вот ты молодчага! Взял и завел себе мальчишку. Неведомо как жизнь повернет, а тут живая душа всегда рядом. Есть с кем поделиться, поговорить, будет кому твое сердце согреть. Теперь вон свои хуже зверей. Только и норовят у родителей последние гроши выдавить. Даже на хлеб не оставят. Им на все плевать. Вон, как сын моей прежней уборщицы, зарплату и пенсию у матери отнял силой. За три дня до копейки пропил с дружбанами, а когда домой вернулся, жрать потребовал у матери. А где она деньги на еду возьмет? Ведь сам все забрал. Когда ему напомнила, он мать из квартиры вытолкал, на лестничную площадку, зимой, босую, в одном халате. А сам закрыл дверь на ключ и спать завалился. Бабка уже вовсе околела от холода, зуб на зуб не попадает. Ну, хоть волком вой. Тут на ее счастье соседи домой возвращались из гостей. Увидели бабу, забрали к себе. У них неподалеку парализованная старушка родственница жила. За нею уход требовался. Ее утром отвезли к бабке. Так они сдружились как родные. Моя уборщица с той бабкой жила, Та, не гляди что родных детей имела, на нашу Настю квартиру и имущество оформила. При ней она пожила. Сын долго искал мамку, когда протрезвел. Все больницы и морги обошел, весь город исходил, подвалы и чердаки оглядел, в милицию заявил, чтоб помогли разыскать. И нашли менты через полгода, только мать не захотела домой вернуться. Отболела сыном.

— Его судить надо! Отморозок, не человек! — не выдержал Яшка.

— Так вот он без суда, сам сдох по-песьи. Машиной его сбило. Пить он не бросил. Даже мать не вернул. Та только недавно узнала, что сына нет больше в живых. Вот тебе и родные люди. С тех пор временами сама в запой срывается, плачет горькими, да что вернешь? Оно так и ведется в жизни, что и обиде, и прощенью свой срок отмеряй. Коль опоздал, не взыщи за свою оплошку, сам виноват, терпи. Я это к чему тебе говорила, оно и от родных, своих детей, воют родители в две пригоршни до самой смерти. И не поймешь, что лучше, иметь кровных или принять чужого, а может, лучше жить самому, так хоть обижаться не на кого. Все ошибки свои. Никто не помог выжить и не поторопит помереть.

— А ты чего ребенка себе не родишь?

— Раньше надо было о том подумать. Teперь опоздала. На четвертом десятке кто рожает? Разве только ненормальные? Я себя такою не считаю!

— Зря, Валюха! Нашла бы себе путнего мужика, родила б от него пару ребятишек, совсем иначе зажила бы!

— Яшка! Ну кому я нужна? Кто женится? В поселке девок море. Все молодые, красивые, образованные. Я против них старое чмо. Если кто приблудит ко мне, так только на ночь, от таких кто рожает? — усмехнулась грустно.

— Валь, а разве ты не была замужем?

— Выходила, как же! Три раза...

— Куда же они делись те мужья?

— Подружки увели, отбили всех троих.

— Как так? Ну почему позволила?

— А как запрещу? Выходит, они лучше были. Да я и не жалею. Рвется всегда там, где тонко. Так пусть уж сразу, чем через годы. Я ни к одному не успела привыкнуть.

— И не любила никого?

— Первого! Его у меня родная сестра увела. Теперь живет с ним на Камчатке, двоих детей ему родила. Чудесные мальчата. А сам рыбаком работает. Уже больше десятка путин ходит в море. Хорошо получает. У них большая квартира, импортная машина, а вот сюда, домой, к себе на Смоленщину не решаются приехать.

— Почему?

— Стыдно ей. А он в себе не уверен, что разлюбил. Боится увидеть меня, чтоб не бросить свою семью, наплевав на все пережитое и нажитое. Ему — рыбаку хорошо известна цена суетной жизни. Он, как и другие, все время рискует и живет на грани. Только б он не сорвался, был бы жив и счастлив. Я давно простила их обоих...

— Сильный ты человек, Валюшка! Мало таких на земле!

— Да брось, Яша! Через одну все такие. Разве только молчим. Кому охота выставлять душу на осмеяние, она и так болит.

— Неужели во всем поселке никого не присмотрела? Ведь твой магазин как проходной двор! И свои, и приезжие приходят. Иль достойные люди перевелись?

— Есть, почему же? Но все занятые. А разбивать семьи не в моих правилах. По себе знаю, как это больно, потому сама на такое никогда не пойду. Был один мужик, с сыном. Жена у него алкашка. Практически он не жил с нею. Но ребенок любил мать. Для него она пьяная дороже десятка трезвых, потому что своя — родная. И отказала я ему. Не захотела обижать мальчонку. Он никогда не простил бы меня. Ну, а другие и внимания не стоили. Так себе, транзитные хахали, чьи имена не запоминала. Поверь, ни с кем из них в постели не кувыркалась. Просто вечер провели весело и бездумно. Отвлекаю себя от воспоминаний. Они, Яшка, слишком горькие. Потому веселюсь напропалую, а душа навзрыд плачет. Так вот и живу. Ну да что тебе жалуюсь. Сам не лучше живешь, тоже один всюду и, конечно, не с добра. Твои ровесники уже по двое детей имеют. А ты, как и я, один кругом. Конечно, есть родители. Но нет любви. А без нее жизнь пустая, как несоленый каравай, в горле колом стоит. Так что, я тебя лучше других понимаю. Иди домой, зайка! И забери конфеты мальчонке! Мою жизнь ничем не подсластить,— проводила Валентина гостя во двор и закрыла двери.

Загрузка...