Эльмира Нетесова Мгновенья вечности

Глава 7. КАКАЯ ТЫ КРАСИВАЯ

Ох, как не хотелось Яшке выпускать руку Фаины. Ее волосы и ресницы покрылись инеем. И вся она казалась сказочной волшебницей, случайно заглянувшей в дверцу человеческого сердца, внезапно и ненадолго. Парень поймал себя на мысли, что не хочет расставаться с нею, и попросил заикаясь:

— Может, погуляем немного? Говорят, перед сном полезно. Как твоя психология? Одобряет мой вираж?

— Не против! — вернулась к человеку.

— Какая ты красивая! Если б сейчас могла на себя глянуть!

— А я всегда одинаковая! Просто раньше мы говорили, и ты смотрел под ноги, на дорогу. Теперь, когда остановились, ты меня увидел. Но я никогда не была красивой. Обычная. Да и это ли важно? Случается, встретишь человека, ну такой лощеный, как фантик, а внутри сплошная пустота. Соска! Пустышка! А бывает, невзрачный человек повстречается. Зато в душе у него теплая радуга! От него уходить не хочется. Потому что нет в нем зла, и сердце открытое нараспашку, как у ребенка! — внезапно умолкла и сказала:

— Слышишь, ребенок плачет. Пошли...

Фаина сразу приметила мальчишку. Его она знала. Подошла как к давнему знакомому, спросила участливо:

— Опять с мамкой не поладил? Что случилось теперь?

— По морде надавала. Я убежал!

— А за что? Опять что-то натворил?

— Нет,— скульнул пацан.

— Двоек нахватал?

— Ни одной...

— Мамке нагрубил?

— Нет! Ей попробуй! Язык выдерет!

— Олег! За что получил, скажи правду? — спрашивала Фаина.

— Компьютер просил. Она наехала на меня, сказала, что достал ее.

— Пошли домой, к мамке, давай с нею все вместе спокойно поговорим,— оглянулась на Яшку и предложила:

— Давай вместе зайдем.

Двери дома были открыты. Возле печки хлопотала женщина. Она не оглянулась на вошедших. И лишь на голос повернулась, поздоровалась:

— Дусь! Ты чего Олега вышвырнула из дома? — подошла к хозяйке Фаина.

— Достал он меня вконец, зверюга! С потрохами сожрал! Сил больше нет!

— Да ты не шуми, успокойся! Расскажи, что на тебя наехало? — положила руку на плечо женщине. Та, приняв с огня сковородки, провела Яшку и Фаину в зал, сыну велела умыться. Сама, вытерев руки, подошла к вошедшим:

— Пойми, Фаина, я не могу, не успеваю за его прихотями. Только неделю назад купила ему сотовый телефон. Он мне кишки достал с ним, все клянчил. Какие бабки вломила! Не успел его обнюхать, компьютер затребовал! Что я банк? Эта хреновина мешок денег стоит. Я как узнала цену, охренела вконец! Да разве мыслимо вот так родную мать изводить? Чтоб он окосел, поганец, зверюга рогатый! Забодал змей! Сил больше нет с ним!

— Дусь! Ну, ни на курево, ни на наркоту просит. Пойми, компьютер вещь серьезная! Он Олегу для учебы нужен. Теперь уже в школе требуют, чтобы задания выполнялись на компьютере.

— Пусть школа и купит, коли так! — вспыхнула женщина.

— Я без компьютера училась. И не дурнее нынешних выросла! Чего захотели эти учителя? Мало им каждый месяц с родителей тянуть шкуру?

— Не закипай, Дуся! Компьютер не им, твоему сыну нужен. И чем дальше, тем необходимее становится. В нем ответы на все вопросы. И тебе он пригодится, по работе, и в жизни!

— Да хватит смешить! Мне он к чему?

— Дусь! Да эта техника самая нужная в доме! Можешь письмо отправить куда угодно, найти другую работу, даже мужа за границей себе подыскать.

— Зачем импортные? Или своих козлов мало?— вытерла слезы баба.

— Не безделушку просит, нужную вещь, она долгие годы семье служить будет, себя сто раз окупит. Ну, скажи, разве это мыслимо мальчишку в такой холод на улицу выгонять как собачонку? А если простынет, получит пневмонию, не станет его? Что будешь делать? Ведь он у тебя один! Куда от себя денешься?

— Да он меня вперед угробит!

— Дуся! Олег и так целыми днями один. По дому во всем помогает. В школе хорошо учится, его хвалят. Я недавно с классным руководителем Олега говорила, она хочет послать мальчонку в город на математическую олимпиаду...

— Чего? А кто платить, опять я? — взвилась хозяйка.

— Туда посылают лучших, самых способных ребят. Твоего изо всей школы выбрали, единственного! Гордиться надо сыном, а ты что делаешь?

— А нам не надо лезть в лучшие, проживем в обычных, с них спросу меньше, им компьютеров не требуется.

— Эх, Дуся! Тебе весь поселок завидует. Сын гением растет. Будет у него судьба счастливой и светлой. Не все мальчишкой будет. Вырастет, большим человеком станет. А какое место в жизни отведет тебе? Как вспомнит? С благодарностью или с обидой? Что расскажет о тебе своим детям? Как мешала ему, попрекала всякой копейкой, выгоняла из дома на холод, когда был ребенком? Но ведь и сама начнешь стареть и будешь беспомощна. Не напомнит ли Олег тебе день нынешний? В других семьях и впрямь негодяи растут.

— Это точно! Они не спрашивают, не просят, воруют деньги у родителей. На курево, выпивку, наркоту их тратят. А попробуй слово сказать, с кулаками на отцов и матерей бросаются. Не учатся и не работают нигде. Таких не выгонишь, сами родителей из домов выбрасывают! — встрял в разговор участковый.

— Да я б такого по стене размазала! — взвизгнула хозяйка.

— Потому что твой сын Олег! Умный, хороший мальчишка, от того проблем нет. Ты сама их придумала. Сына беречь нужно, пора считаться с ним,— говорила психолог.

— А как жить? На завтра самолет попросит. С него станется, вовсе без тормозов мой малец, все ему мало. Плевать, что на хлеб нету, лишь бы какую-то хренатень купить!

— Компьютер не развлекашка! Только очень серьезные мальчишки работают с ними! — вступился за Олега Яков.

— Когда купишь его, сын уже не будет болтаться на улице. От друзей отойдет. Учиться еще лучше будет.

— А это правда, что на нем мужика выбрать можно? — спросила, покраснев, хозяйка, доверчиво глянув на Фаину.

— Конечно! Там выбор большой! — поддержал Яшка.

— Тогда куплю! — согласилась Дуся. За стенкой, в детской комнате, послышался вздох облегченья...

— До свиданья! — прощались с женщиной Фаина и Яков. Они вышли во двор, оглянулись, в освещенном окне увидели обнявшихся мать и сына. Они уже помирились...

Яков вернулся домой, когда Илья Иванович со Степкой только что справились с уроками. Оба устали, но сидели довольные, отдыхали.

— Дед! А кто у нас дома главный? — спросил Степка внезапно.

— Конечно ты!

— А вот и неправда!

— Почему?

— Главного в угол не ставят А меня часто так наказывают. Все! — глянул на Илью Ивановича с обидой.

— Значит, провинился.

— И неправда! Просто свою соседку по парте привел к нам домой, чтоб с ней познакомиться. А когда она ушла, папка меня в угол поставил.

— Ну, конечно, знакомился он с нею! Захожу, а Степка ее целует!—добавил Яшка.

— Ну и что? — глянул Илья Иванович на сына.

— Как это что? Не рановато ли?

— Тогда тебя в детстве из угла выпускать не стоило. Всех девчонок в дом приводил. Сам в пятом классе учился, а приволок из восьмого. Она тебе с уроками помогала? — рассмеялся Илья Иванович, Яшка сконфужено покраснел.

— Выходит, мы с тобой вовсе похожие,— оглянулся Степка на отца и добавил:

— А я твой пинжак надевал сегодня. Знаешь, пока он мне большой. Но в нем я вовсе как ты. Наверно, когда большим сделаюсь, тоже в мильцанеры пойду! Тогда сам начну в угол ставить...

— Кого? — удивился Яшка.

— Ну, мало ли! Вот сегодня шел из школы, а навстречу пьяный дяхон. Хотел мимо пройти, а он дорогу загородил, хотел поймать. Сам дражнится:

— Легашонок! Лягушонок! — и еще матерными словами обзывался. А за что?

— Ты не обращай внимания. Пьяный человек не знает что делает! Он как больной, с таких спроса нет.

— Этот не больной. Он в меня камни бросал, когда я побежал от него и все кричал:

— Бей проклятых мусоров!

— Он попал в тебя?

— Нет. Но обидно стало. Вот вырасту, сам его поймаю!

— Что с ним сделаешь? — спросил Яшка.

— Морду побью!

— Надо поговорить с Никифором. Это только он мог так отличиться,— сказал Илья Иванович.

— Почему на него подумал? — присел поближе к отцу Яков.

— Его только позавчера из «обезьянника» выпустили. Оштрафовали. В магазине дебош устроил, разборку с Торшиной, та ему отказала дать водку под список. Так он витрину разбил вдребезги. Хотел Валентину измесить, но люди не дали, скрутили и сдали нам. Попросили приехать. Там его Анискин встретил и сразу в камеру определил. Когда протрезвел, прощенье просить стал, на Толяна не подействовало. Он слезам не верит давно. Вот и отсидел с неделю. Понятно, что в памяти отложилось. Теперь всю милицию личными врагами считает. Но на Степке отрываться непорядочно. Надо с Никифором встретиться. Сам с ним поговорю,— пообещал Илья Иванович коротко и слово сдержал.

С Никифором он увиделся на следующий день, когда тот, возвращаясь с работы, шел мимо райотдела.

— Заверни на минуту! — попросил Терехин человека, тот в растерянности остановился:

— Это вы мне? — не поверил в услышанное и огляделся вокруг.

— Да, к тебе обращаюсь.

— На кой предмет? Я тверезый, с работы вертаюсь,— растерялся мужик. Ему очень не хотелось идти в милицию и разговаривать с Терехиным.

— Давайте, проходите смелее, чего мнетесь? — открыл дверь перед мужиком, пропустил вперед и завел в кабинет.

— Никифор, у вас есть дети? — внезапно перешел на вы Илья Иванович.

— А то как же? Целых трое! — похвалился человек.

— Все у них нормально, не обижают вас?

— Еще чего? Да я им головы сверну, коль хвосты на меня поднимут! — хохотнул гулко.

— Ну, а их никто не трогает?

— Кому они нужны? Мои покуда все мелкие, как гниды, только нас с бабой грызут.

— А если б вашего ребенка обидели, что бы было?

— Ну, коли заслужили и получили оплеуху иль подсрачника, что тут скажешь? Еще дома добавил бы!

— А если ни за что, из куража? Тогда как?

— Сыскал бы и ввалил! Наехал бы по полной. Но о чем базар?

— За что моего внука обидел? Мало было обозвать, так еще камнями швырял в мальчишку. Стыдно! Мужчина, а на мальчишке отыгрался. Ребенок при чем?

— Не помню, да и не знаю твоего пацана!

— Вчера это было! Он со школы возвращался, а вы навстречу, пьяный.

— Ну да, вчера получку получил. Конечно, на зуб принял, но немного. Всего сто грамм.

— Я не спрашиваю, сколько выпили, за что внука обидели? — начал терять терпение Терехин.

— А! Так это тот найденыш! Он мне рожи корчил и дразнил. Ему моя харя не по кайфу пришлась. Так мало козлом назвал, еще рога показал, сам знаешь, что это для мужика. Ну, я, конешно, полез в бутылку, чтоб какой-то козий выкидыш в рогоносцы произвел! Если тебе такое покажут, тоже не смолчишь!

— Мог мне сказать или Якову! Зачем же камни в ход пускать или обзывать ребенка матом? Ведь сам отец...

— Мои дети себе не позволят взрослого обидеть. Пусть сам корявый на все места, но за свою детвору никогда не краснел. С детства приучал

к уваженью, а как иначе, все в одном поселке живем. Случается я лажаюсь, но только по бухой. А твой отморозок вон чего отчебучил, клоп сопливый!

— А если б попал в него? Не приведись, окалечил бы? Что тогда?

— Я видел куда кидал, пугал засранца! Если б хотел, поймал бы мигом.

— Понятное дело, что со Степкой сам поговорю. Но, говорю сразу, твои пугалки и матершину он не простит и не забудет. Ребенку можно внушить многое кроме уважения. Оно не с возрастом дается. Его заслужить надо.

— А кто он есть, чтоб я об том думал? Нехай сначала человеком станет! Вот я хочь и выпиваю иногда, а мои дети меня уважают. Знают, что я на Чернобыле был, людей наших спасал от радиации. Мог бы, как другие, сесть на группу, но я работаю, хотя иной раз мне, ох, и нелегко приходится. Но помню, я ликвидатор. Не должон на горле страны болячкой жить. Покуда дышу, хлеб семье своими руками зарабатываю. Когда пойму, что настал мой час, ликвидирую себя, чтоб никого не изводить и не мучить. Коль мужиком народился, надо им оставаться до конца!

— Так и живи достойно! Во всем! Неужели не мог обойтись с пацаном иначе. Ты, взрослый человек. А он в малом возрасте беды хлебнул.

— Иваныч! На всех сердца и убежденья не хватает. Вон я сколько болел, кто мне помог? Только жена! А ведь я там один за весь поселок был! И никто даже не навестил. Вот и прорывает иной раз обида, ведь живой человек, все помню. От себя куда денешься? Мои дети знаешь, о чем спрашивают:

— Папка, ты людей загородил? А почему у нас холодно и нет хлеба?

— Поверишь, еле живой встал и пошел на работу. Падал, терял сознанье, но шел, чтоб в доме все было, и хлеб, и тепло.

— Ладно! С внуком я поговорю. Но и ты, Никифор, держи себя в руках, оставайся до конца мужчиной. Не ликвидируй в себе то, с чем ты уехал в Чернобыль. Оставайся тем, каким был тогда.

— Я постараюсь! — подал человек руку.

Вернувшись домой, Илья Иванович позвал Степку и долго говорил с ним наедине, как мужчина с мужчиной. После этого разговора мальчишка вышел на кухню притихший и задумчивый.

Шло время. Казалось, ничто не изменилось в поселке. Разве только переселенцев и беженцев поубавилось. Они незаметно растворились средь поселковых. Теперь их трудно стало отличить. Люди вжились так, будто родились здесь и никогда отсюда не выезжали.

Несколько раз приезжала в поселок Вика. Загоревшую, постаревшую, ее несколько раз встречал Яшка. Они общались, даже однажды вместе ездили на рыбалку с ночевкой у костра на берегу реки. Им было весело и грустно. Ведь вот так же что-то сокровенное нашептывала река, загадочно светила луна. Но лишь светила, уже не согревала таинственным огнем сердца и души, успевшие забыть и остыть друг к другу.

Почему в жизни так коротки любовь и счастье? Почему их нельзя окликнуть и вернуть? Они ушли и растаяли как эхо, как последний снег. Лишь в душе почему-то осталась старая обида.

Яшка всегда помнил причину отказа от него семьи Пики и никогда не напоминал девушке о прошлом.

Та по-прежнему была одинока. Не нашла себе ни друга, ни мужа. Она даже внешне изменилась, стала жилистой, сутулой, на лице появились горькие морщины, поблекли губы, потускнели глаза, выгорели волосы, а и сама огрубела. Она уже не смеялась как раньше, звонким колокольчиком, не пела от души веселые студенческие песни. Подолгу задумчиво смотрела на пламя костра, о чем-то молча думала.

Даже Леха перестал над нею подтрунивать, не задевал сестру, лишь изредка смотрел с сочувствием на угасающую в бабе девчонку и молча жалел, понимая, что отругать опоздал, а советовать не решался. Лишь тормошил, заставляя поесть уху, попить чай.

Но ведь взбрело ж кому-то включить веселую музыку. Она сорвала с ног всех, и Вика с Яшкой оказались напротив друг друга. Эх, как они танцевали! На них загляделись все. И кто-то невольно обронил:

— Ох! Какая была бы пара...

Вика на секунду замерла, а потом побежала в лес, рыдая. Яшка не пошел за нею. Он сел к костру, рядом с друзьями, молча закурил, успокоился. Он знал, даже детские обиды помнятся, взрослые, не забываются никогда. Каждый промах болит годами, иной до конца жизни помнится.

— Яшка! Успокой Вику! — попросил Леха.

— Она сама справится,— ответил тихо. И все вокруг поняли, что от прежней любви в душе человека остался лишь пепел...

В поселке за спиной участкового все еще шептались досужие пересудницы, не зная, к кому теперь приклеить участкового. Он никому не отдал предпочтенья. Его короткая вспышка к Фаине была еще быстрее погашена. Она сказала Якову, что он ни в ее вкусе и много моложе. Когда назвала свой возраст, Яков перестал видеть в ней свой идеал и предмет обожания. К тому же Фаина нашла работу в городе и вскоре уехала, сказав всем, что серьезно заболел отец, и его нельзя оставлять без ухода и присмотра.

С Яшкой они простились тепло, как старые, хорошо понимавшие друг друга приятели. Фаина даже дала ему свой городской номер телефона, сказав, что он может звонить в любое время. Вместо нее в райотдел приехал молодой парень из начинающих. Он не имел опыта работы и краснел от каждого забористого словца. К алкашам ездить опасался, не зная с какой стороны к ним подступиться и о чем говорить. Потому все время пропадал в райотделе. Яшка с ним не сдружился и окончательно разочаровался в психологе.

В семье Терехиных жизнь шла без изменений. Разве что Ирина Николаевна в последнее время стала уставать, часто болела, но по-прежнему, каждую ночь рассказывала сказки подросшему Степке. Он не мог заснуть без них и не ложился спать, пока бабушка не позовет его к себе.

— Степан! Ты уже большой, почти мужчина! Пора бы уже самому засыпать. Я в твои годы забыл о сказках,— говорил Яшка.

— Ну да! Какие там сказки, если под боком девки суетились, каждый день новые! Уж эти такие сказки рассказывали, что до утра на чердаке хохот стоял! — напоминал сыну Илья Иванович и говорил Степке:

— А ты, дружок, ступай к бабке! Детство пора короткая. Как роса на траве. Чуть солнышко, и нету ее. Береги себя от грязи! Сказки душу чистят.

Ирина Николаевна любила свою семью. Незаметная, немногословная, она вела свой дом без жалоб. На ней держалось все. Уж как успевала повсюду, знала только она. Женщина вставала раньше всех и засыпала, когда мужчины давно спали.

Она еще умудрялась работать. Раньше на хлебозаводе поселка знали Ирину Николаевну как бухгалтера. В этой должности она проработала почти тридцать лет. А потом сама попросилась на работу полегче, с меньшей ответственностью и занятостью. Ей предложили место вахтера, и женщина с радостью согласилась. У нее даже свободное время появилось, чему была несказанно рада.

Вот так вернувшись с работы вечером, удивилась, что муж уже дома, достала из сумки буханку теплого хлеба и услышала:

— Ты что? Украла его?

Ирина Николаевна возмутилась впервые:

— Да ты хоть дома можешь побыть человеком, а не сотрудником милиции? Почему, за что меня мучаешь вечными подозрениями? То ревновал меня к каждому столбу, теперь того не легче. Не украла я! Купила, как все, на копейки дешевле, чем в магазине, зато свежий, из последней выпечки. Уже третий год приношу, ты только увидел. Все наши покупают хлеб на работе. Только ты узнал впервые и сразу с подозрениями. Сколько лет с тобою живем, ты никогда мне не верил! Почему, за что эти муки? Какую радость с тобой видела? Вконец извел! Не могу больше с тобой! — заплакала женщина.

— Ирина, успокойся, прости меня, слышишь? Ну, сорвалось с языка глупое. Не буду больше! — приобнял жену. Та руку мужа с плеча сбросила:

— Да отвяжись! Сначала нагадил в душу, теперь лезешь!

— Ирка, да хватит бурчать, чего расходилась, как квашня на печке. Случайно вылетело, не заходись, забудь.

— Ты давным-давно ни в чем по дому не помогаешь. Все на меня взвалил как, на кобылу. А я тоже работаю и устаю как все. Почему я везде и всюду сама, будто проклятая, а еще эти твои подозренья, ну, сколько могу терпеть? — возмущалась женщина.

— Иришка! Не сердись, голубушка. Ты у меня самая красивая, самая лучшая на земле! Не плачь, солнышко! Ну, дурак я! Прости, лапушка! Я так люблю тебя, мою единственную и незаменимую! — прижал к себе жену. Та сразу успокоилась. Высохли слезы. Да и какая баба устоит под градом таких объяснений, старуха и та в пляс пойдет, поверит, что к ней вернулась молодость. Мужчины, зная о том, нередко пользуются этим приемом и, убедившись, что жена простила и завелась по дому с новой силой, ложились на диван с газетой или садились перед телевизором и спокойно отдыхали.

Илья Иванович был не таков. Ему стало стыдно. Ведь жена упрекнула справедливо. И человек решил помочь ей. Он пошел в сарай, все почистил, подмел, проветрил. Достал корове сено с чердака. Прибрал на крыльце и во дворе. Хотел прочистить от снега тропинку к дому, но было уже темно.

Из дома выскочил Степка. Он только что сделал уроки. И теперь хотел пойти к однокпасснику-соседу, но Илья Иванович придержал, указав на окно мальчишки:

— Видишь, он не один, с ним девочка. Они занимаются...

— Так это же Верка, она моя соседка по парте, вовсе не девочка!

— А кто она по-твоему?

— Да, обычная, как все!

— Не мешай! Я тебе не советую. Обычна она для тебя. А для него она особенная.

— С чего так решил? — удивился Степка.

— Занавески открыты. Пусть весь поселок видит и знает. Голова к голове сидят. Короче, нравятся они друг дружке. Не мешай. Дай им побыть в своей сказке. Найди себе занятие.

— Дед! А можно я с тобой побуду?

— Давай пообщаемся,— указал место на скамье перед домом:

— Дед! А сегодня Никифор умер. Его весь поселок хоронил. Хвалили и жалели его. Почему живого ругали, а мертвого хвалили?

— Покойника нельзя ругать. Это грех. Да и не за что на Никифора обижаться. Этот за нас жизнь отдал. Один за всех. Вот только ни все это оценили вовремя. Немного теперь таких, как Никифор,— сказал задумчиво.

— Мне его тоже жалко,— сопнул Степан и, помолчав, спросил:

— Знаешь, Анискин заболел сильно. Его тетка шла из магазина, увидела меня, я с ней поздоровался, она сказала:

— Нехай твой дед моего Толяна навестит, совсем расквасился мужик. В отпуск пошел и уже какой день с койки не встает. Плохо человеку. Уж и врача вызывала, и скорая приезжала, а все не легчает. Вовсе занемог наш старик. И Илья его забыл. Пусть придет. Все ж друзьями были столько лет!

— Хорошо, завтра навещу,— пообещал коротко.

— Дедунь! А когда я помру, ты меня будешь вспоминать и жалеть?

— Ты это о чем? — поперхнулся дымом Илья Иванович, уставясь на внука ошалело:

— У тебя вся жизнь впереди! О чем завелся? Даже я о смерти не помышляю! Тебе с чего такое в голову взбрело?

— Ну, вот у нас Маринка Косачева умерла. В одном классе учились. У нее туберкулез получился. Говорили, что простыла круто. Так и не смогли вылечить. Ее бабке девяносто лет, а она совсем живая. Вовсе не седая, как наша бабуля, и все зубы целы. Знаешь, как она по Маринке плакала? Я тоже ревел по ней. Нравилась она мне. Такая хорошая была девчонка! Тихая и добрая, всегда давала задачи списывать на контрольных. Как мне ее не хватает теперь. Я к ней на могилку хожу, прошу ожить, выйти из гроба. Она не встает, не оживает. Наверно, ей там лучше, чем с нами? — глянул на деда.

— Степка, люди приходят и уходят из жизни не по своему желанию. Чаще любимых забирает смерть. Плохие и там не нужны. Они долго живут в наказанье всем. Но, Марина болела. Ты здесь при чем? У тебя сколько одноклассниц, найди себе другую подружку. Зачем же о смерти думать, как же ты нас оставишь? Ведь мы без тебя не сможем жить! Даже не думай о таком! Это я старый, бабулька не молодая! А вам с отцом еще много лет жизни радоваться. И не обижай меня! Я хочу, чтоб ты жил светло и долго!

— Маринка тоже не хотела умирать. Я это знаю. Когда пришел навестить ее в последний раз, она взяла за руку и сказала:

— Степушка, поцелуй меня! И я не буду бояться смерти. Знаешь, как не хочу умирать! Но все боятся подходить и прикасаться ко мне, чтобы не заразиться. А ты не боишься ничего. Выходит, единственный на самом деле любил меня. Жаль, что поздно о том узнала. Но я всегда буду помнить тебя и ждать...

— Не забивай голову пустым. На твой век хватит девчонок, поверь, они не хуже Косачевой. Ты только приглядись, каждая как цветок!

— Только цветы разные! Вон у папки Вика была, тоже под цветок косила, такою хорошей прикидывалась. А оказалась крапивой. Недавно он все про нее рассказал. Я и в школе пригляделся к девкам. Оказалось, Вик много, а Маринок нет.

— Не спеши с выводами. Я твою бабушку тоже не сразу встретил и прошел через заморозки. И мне не сразу повезло. Но ведь встретил свою половину. Не обошла судьба. И ты верь и жди свое счастье.

— Дедуль! А зачем живут люди? Родятся, мучаются, болеют, учатся, чтоб работать, работают, чтобы поесть. Разве это счастье? Стоит жить для такого?

— Степка! Ни все в еде! Есть любовь и дети. Это непроходящая радость. Она всю жизнь рядом. Твоя жена, дети, друзья, они как звезды!

— Ага! Вон вчера ваши оперативники прямо со школы двоих пацанов забрали. Из туалета в наручниках повезли. «Травку» курили, марихуану. И что-то не поделили, махаться стали. Ножи вытащили. Правда, их вовремя расцепили. Их матери прибегали в школу за характеристиками. Как они ругали своих пацанов! Знать, круто от них получали, не радовались деткам. А Перепелкина из восьмого! Ее с панели за ухо директор школы привел. Она даже на большую перемену подрабатывать убегала. Знаешь, как директора обозвала? Старым козлом и импотентом. Пообещала натурой с ним рассчитаться, если аттестат ей пораньше выпишет. А училок с головы до ног забрызгала. Они ее стыдить стали, а «телка» во все места им напихала. Обозвала так, что пацаны не все поняли. И пообещала каждой из них разборку.

— Ничего себе девочка! — качал головой Илья Иванович.

— Это еще что? Вызвали ее предков в школу. Мать в истерику, отец по морде дочке дал, ругаться стал. А она как врубила ему промеж ног, послала всех и выскочила из школы. Уже сколько дней не приходит в класс. Во, радость от нее родителям! И таких полно. Стоит ради них жить? Они, по-моему, быстрей болезни своих стариков в могилу отправят.

— Ну, ни все такие! Смотря, как растили. Где-то не доглядели, упустили. Вот и получился сбой!

— А разве ты отца все время держал возле себя и водил за руку?

— Некогда было, я работал один за троих. Оно и тогда, и теперь людей не хватало в милиции. А все от того, что зарплаты маленькие, нагрузки большие. Требования растут, а заинтересованность гаснет. Люди с утра до ночи работают, буквально на пределе, на износ, а что имеют,— отмахнулся устало.

— Дед! Почему ты не ушел из милиции? Вот ведь в любой день на пенсию уйти можешь, выслуга есть, сам говоришь. Устаешь, пора бы отдохнуть, а тебя из отпуска отзывают. И ты, как угорелый, бежишь в милицию. Через неделю начинаешь стонать по работе. Чего дома не сидится?

— Степка, тебе пока не понять. Я люблю свое дело. Знаю, что нужен там. А раз так — живу! Нужность великое дело. Она силы дает, выдергивает из болезней и депрессии, помогает смотреть на жизнь философски, отметая мелочи. Нужность, это смысл жизни. Вон, наша бабуля, разве ей легко? А знает, что без нее нам не прожить, что она в каждой секунде нужна нам всем. Потому, держит себя в руках, даже больная не лежит, все делом занята. Ее заботы не кончаются. А ведь не жалуется, справляется молча, потому что любит нас, вот и заботиться о каждом, забывая о себе. Вот это и есть любовь, тихая, бессловесная и постоянная, на полной самоотдаче. Побольше бы ей внимания и тепла. Да забываем за своими заботами. Вот и стареет наша голубка. Совсем побелела,— вздохнул человек.

— Она всегда ждет, когда тебя среди ночи вызывают на происшествия. Я видел, как бабуля стоит у окна и молится. Просит Бога, чтоб ты вернулся домой живым и здоровым. Она никогда не ложится, пока не дождется тебя,— вспомнил Степка и добавил:

— Я тоже хочу, чтоб меня ждали вот так, как тебя.

Илья Иванович погладил Степку по голове, увидел Яшку, спешившего домой, встал навстречу сыну:

— Что так поздно? У друзей засиделся?

— Какое там? С бабулей занимался. Внучка из дома выставила. Надоела ей старая, устала заботиться. А бабка вырастила, выучила, замуж отдала.

Да только эта змея ни с кем не ужилась. Муж со свекровью выгнали. Дали ей комнатуху с работы, она в ней притон развела. Люди, соседи ее, не смирились и выкинули сучку взашей. Ее бабка приняла, куда деваться, родная! Та дрянь оформила дом на себя, а старуху в пансионат решила сплавить. Но пока документы оформляли, поругались. Бабуле внучкины хахали надоели. Вот и заискрило меж ними. Внучка бабку из своего дома вытолкала, а соседи увидели и позвонили мне. Поставил все на свои места! Теперь внучка ждет решения своей участи в камере. Знаешь, какой «прожектор» подсадила бабке на глаз. Я свой кулак еле удержал, чтобы ни ответить той чмо взаимностью. Ох, какой базар она подняла! Меня вместе с бабкой вконец испаскудила. Теперь в камере базлает, оперативников веселит. Им такое не часто приходится слышать. Мужики-алкаши против этой дряни грудные дети!—возмущался Яков.

— Пошли домой. Мать нас к ужину вконец заждалась. Видишь, в окне? Давай ее пощадим! — позвал Илья Иванович за собою сына и внука.

— А я сегодня две пятерки получил по литературе и истории. Еще трояк по алгебре. Ох, и мучает меня наша математичка! Въедливая и вредная, как клещ. Половину урока пытала. Все хотела меня дураком выставить перед классом. Но другие не лучше, еще меньше меня знали и уравненье не решили совсем...

— Степка! Знания нужны тебе! — возмутился Яшка.

— А мне алгебра не нужна и дальше не пригодится, чего время на нее буду тратить?

— Кем же хочешь стать?

— Криминалистом! Как ты, дедунь! — ответил уверенно и добавил:

— Я твою литературу изучаю! Вот это класс! Все интересно.

— Выходит, моим преемником станешь?

— Ну, до тебя мне слишком далеко. Ты знаешь много, чего нет в книгах. Тут только вместе с тобой поработать надо, чтобы перехватить. Самому трудно! — признал парнишка.

— Сегодня Торшина тобой интересовалась, спрашивала, почему к ней не приходишь? Говорила, что конфеты специально для тебя держит, самые вкусные, твои любимые! — вспомнил Яшка.

— Разлюбил! — вздохнул Степка грустно.

— Кого? Конфеты или Валю? — спросил Яков хохоча.

— Обоих! Ты тоже забыл, когда к ней последний раз приходил в гости,— хитро прищурился мальчишка.

— Почему так решил?

— Домой приходишь на ночь.

— Я только сегодня ее видел, говорил с Валентиной.

— В магазин приходят все, а дружит она только с нами. Но я уже не могу у нее на прилавке сидеть, как кукла. Большим становлюсь. Все так говорят, и сам вижу. Теперь она меня не поднимет на руках как раньше. Да и прилавок не выдержит. Теперь никто в поселке не дразнит легашонком, знают, что сумею себя защитить, не дам в обиду имя,— сказал уверенно.

— Степка! Да ты еще малыш! — всплеснула руками Ирина Николаевна.

— Бабуль, мне скоро двенадцать лет! А ты все в детях держишь! У меня скоро борода начнет расти. Я даже на дискотеку ходил с пацанами. Но, честно говоря, не понравилось. Народу тьма, все дергаются как психи. Музыка гремит так, что перепонки в ушах едва уцелели. Да и танцевать было не с кем. Только взрослые «телки» тусовались с ребятами. Одна бухая подошла к Димке, внуку Анискина, ну вы ж его знаете, он громила ростом и жужжит ему:

— Пошли оттянемся...

Димка как глянул на нее, позабыл зачем возник на дискотеку. У этой чмо все наизнанку вывернуто, что снизу и сверху, аж страшно. Сиськи больше, чем наши подушки. Если одна на голову упадет, враз оглушит. А снизу лучше не смотреть, сплошной стрептиз! Димка вовремя нашел, что ей сбрехать и сказал, что уже «забил стрелку» одной мартышке. Ну, эта отвалила, и я тоже сбежал. Что-то ни по себе стало,— признался Степка.

— А ты и впрямь взрослеешь, сынок! — оглядел парнишку Яшка с усмешкой, невольно вспомнив свое взросление. Только у него оно было более смелым и дерзким, может от того, познав запретное в раннем возрасте, не вспыхивал огнем при виде первой юбки. Бабы чаще сами висли на Яшку. Он это быстро заметил и воспользовался своим превосходством. Он знал женщин, но никогда не бахвалился, ни одну не опорочил, держал в строгом секрете свои интимные связи и на вопросы любопытных друзей ничего не отвечал. Свои отношения с женщинами не афишировал. Потому ему доверяли.

Якова уважали в поселке за его порядочность. Он никогда ни от кого не вымогал деньги. Если брался кому-то помочь, то делал это бескорыстно.

В поселке жизнь каждого человека была на виду. Вот так было и с Терехиными. Многие жители поселка видели, как к их дому подъезжала большегрузая машина Андрея Егоровича Долгих — родного отца Степки. Человек всякий раз привозил полные сумки продуктов, заносил во двор. Но ни разу Терехины их не взяли, не внесли в дом. И человек снова относил их в машину. С Андреем Егоровичем никто не ругался. Иногда он заходил в дом, говорил с хозяевами, но надолго не задерживался. Он видел сына, говорил с ним, но Степка старался не оставаться с ним наедине, не брал деньги, какие Андрей предлагал ему на карманные расходы. Чем старше становился мальчишка, тем больше узнавал об отце. Нет, он уже не убегал и не прятался от него как в детстве, боясь, что тот насильно затолкает в машину и увезет в город.

Но всей семье запомнился один из приездов этого человека. Степке тогда исполнилось десять лет, и Андрей приехал, предупредив Терехиных по телефону заранее, сказал, что прибудет вместе с женой, чтоб познакомить сына с мачехой и забрать Степку в город насовсем.

Говорил с ним Илья Иванович. Он ответил, что общению никто не препятствует, и если Степан сам захочет поехать в город, никто не станет мешать и силой удерживать в поселке. На том и порешили.

Андрей Егорович приехал в конце недели уже под вечер. Как всегда поставил машину перед домом и помог выйти из кабины женщине, яркой, накрашенной, одетой по последнему писку моды. На ее шее, в ушах и на руках было столько украшений, что в магазине Торшиной столько не набралось бы.

Приехавшая брезгливо сморщилась, ступив на грунтовую дорогу. Ее сверкающие туфли на шпильке тут же испачкались в грязи и Андрей Егорович, увидев беспомощно застрявшую в грязи женщину, на руках перенес ее с дороги к калитке, чем вызвал восторг поселковых зевак. Их ни по какой погоде, ни в молодости, ни тем более в старости, не брали на руки мужики, ни свои, ни чужие...

— Проходи! — открыл калитку перед женщиной человек и, войдя следом за нею во двор, стукнул в окно.

Вся семья Терехиных была дома. Никто никуда не успел уйти. Яшка первым увидел гостей и пошел открыть дверь.

— Ну, вот мы и прибыли! Долго собирались, зато капитально подготовились! — широкорото улыбался Андрей, уверенно перешагнув порог.

Женщина застряла в коридоре, обтирала от грязи туфли.

— Проходите! — предложил Яков гостям и позвал Степку.

Илья Иванович, оглядев гостей внимательно, помрачнел. Кивнул головой, поздоровавшись холодно, но руки не подал. Молча сел у окна, наблюдал.

Ирина Николаевна, сняв фартук, тихо прошла в зал. Гости ее не заметили. Тихое приветствие хозяйки не услышали.

Степка влетел в зал ураганом, глянув на Яшку, спросил:

— Ты меня звал?

— Да, к тебе приехали...

Мальчишка глянул на гостей.

— Познакомьтесь! — предложил Андрей, указав на женщину, и только тогда Яков увидел ее. Он растерялся. Эту женщину знал давно. Еще с тех самых пор, когда учился в Смоленске и вместе с друзьями, гуляя по городу, знакомился с девчонками и девками. Среди них случались разные. Были и те, кого без долгих уговоров уводили в темные подъезды, за угол или в кусты. На знакомство не было времени, да и к чему, если через полчаса люди разбегались, даже не запомнив друг друга в лицо. Иногда девок угощали вином или водкой прямо на скамейке, других вели в бар или ближайшее кафе. На дорогое угощенье денег не было, а потому, все проходило впопыхах, на скорую руку. Никто не знал, встретятся ли еще или уже никогда не увидятся. Вот там встретился Яков с Анной. Она была молодой девкой, смотрелась много свежее, эффектнее своих подруг. Одевалась вызывающе, броско. Еще в те годы красилась без меры. Ее слипшиеся от краски ресницы, волосы, покрашенные под седину, темно-коричневые губы и ногти, в лаке кровавого цвета, отпугивали многих ребят. Яшке она импонировала своим задиристым, веселым нравом. Анна никогда не хныкала, ни на что не жаловалась, не канючила и не вымогала. Довольствовалась полученным и всегда радовалась встрече с Яшкой. Она была известной всему городу путанкой, не стыдилась этого, легко меняла клиентов, быстро их забывала, но иных помнила долго.

Вот и теперь, глянув на человека глаза в глаза, вдруг замешкалась, смутилась. Знакомиться со знакомым ей еще не доводилось. Она никак не ожидала такой встречи. С Яшкой она виделась в последний раз много лет назад, но узнала сразу. Анне стало неловко.

— Яков! — подал ей руку человек, решивший сам разрешить ситуацию, и она, подав руку, тихо ответила:

— Анна...

— Присядьте,— предложил Яков.

Илья Иванович, глянув на сына, сразу понял, что тот знаком с бабой достаточно близко. Приметил румянец на щеках женщины, проступивший из-под краски, смятение в глазах, дрогнувший голос. Такое случайным не бывает,— спрятал усмешку в уголках губ и молча слушал гостей, наблюдал...

— Вот это моя жена. Мы живем с Анной почти три года, присмотрелся к ней. Хозяйка она отменная, как человек заботливая, добрая. Я доволен своею женой. Они со Степкой подружатся. В том уверен. Да и что делить? Ведь мы и жить станем для сына! — говорил Андрей Егорович, вглядываясь в Степана.

Мальчишка сидел рядом с Яшкой, равнодушно рассматривал гостей, и, казалось, никого не слушал.

Яшка внимательно смотрел на Анну.

— Мать? Степкина мать? — рассмеялось внутри недоверчиво.

— Он будет жить с нею в городе, где ее знают все отморозки. Да и какая из нее мать? Как станет растить чужого мальчишку, никогда не имея своего? Откуда сыщется тепло к нему? — думал Яшка.

— Нам с Анной не повезло. Своего общего ребенка мы не сумеем родить. Три беременности закончились выкидышами. Ни одного ребенка не удалось спасти. Брать чужого не хочется. Вот и решили забрать своего. Пусть в нашем гнезде растет. Оно всем лучше! Мы полностью подготовились к приезду сына! — говорил Андрей Егорович, с надеждой глянув на мальчишку.

— Отец тебе даже компьютер купил,— вставила Анна.

— У меня он давно есть! — кивнул на свою комнату Степка.

— Твой, видимо, устаревший, а этот новой модели, современный, с плоским, жидкокристаллическим экраном. Самый супер! — хвалился Андрей.

— Меня мой устраивает,— буркнул пацан глухо.

— Отец научит тебя водить машину,— встряла Анна.

— А чего учить? Я итак умею. Нашу давно вожу. Вот только годов не хватает, чтоб права дали! — ответил не задумываясь.

— В городе у тебя большой дом!

— А мне и тут хорошо. Даже своя комната есть и мастерская! — перебил пацан.

— Все ж Андрей Егорович твой родной отец! Его тебе никто не заменит. Он твое будущее устроит, все ж город ни деревня! Там выбор большой и возможности иные,— встряла Анна.

— Я уже выбрал свое,— буркнул мальчонка и, глянув на бабу зло, продолжил вскипев:

— Родной? Мне лучше знать, кто роднее! — отвернулся от гостьи резко.

— Степ! Я предлагаю тебе поехать с нами в город. Все увидишь сам. Понравится, останешься у нас. Если не захочешь, вернем сюда, обратно! — неуверенно предложил Андрей Егорович.

— А я не хочу в город. С меня хватит, жил там.

— Мы не виноваты, что твоя мать оказалась сволочью! — перебила Анна.

— Может вы хуже ее, откуда знаю? — выпалил мальчишка неожиданно.

— Мы подружимся с тобой, вот увидишь. Я никогда тебя не обижу,— обещала гостья вкрадчивым голосом.

— А я не хочу дружиться с чужой. Зачем я вам нужен? Вместо куклы что ли? Когда надоем, прогоните, как мамка.

— Ну что ты? Мы навсегда заберем.

— Не хочу! Ни насовсем, ни на время. Я тут свой! Вы оба чужие! Зачем пристали? Мне хорошо здесь! Слышите? — резко встал и ушел в свою комнату, не попрощавшись с гостями.

— Помогите вы нам, Яков! Мы будем очень заботиться о сыне! — просил Андрей Егорович.

— Как помочь? Не хочет ребенок к вам, не верит. Не признал! Такое не внушить и не убедить, Степка сам выбирает. Мы не навязываем ничего,— вмешался в разговор Илья Иванович.

— Яков! Ну тебе зачем мальчишка? Ведь он всем вам совсем чужой. Сколько проблем из-за него! А когда развяжете от него руки, появится своя семья, родные дети, жизнь наладится. Разве я не права? — спросила гостья.

— Видишь ли, Анна, Степка с нами ни первый день. Годы прошли,— напомнил Терехин.

— Но у тебя впереди целая жизнь!

— Ребенок нашей семье не помеха!

— И все ж родной лучше!

— Есть другое родство. Оно без уговоров и обещаний, его не купить за конфеты и пряники. Оно в душе живет, сказкой и песней, когда не нужны слова. Вот так и здесь. Не поверил мальчонка, не легла к вам его душа. А попробуй, поверни, коли за плечами горе помнится. Сколько раз ты приезжал, Степка никогда не вышел тебе навстречу и не назвал отцом. Почему так, только ему известно. Одно знаю, дети никогда не ошибаются в людях. Это давно известная истина! — вставил свое слово Илья Иванович и, кивнув головой на прощанье, дал понять, что гостям пора уходить.

Андрей Егорович, неловко переминаясь с ноги на ногу, попросил разрешения у Яшки позванивать иногда, чтобы справиться о сыне. Тот согласился и, проводив гостей, вернулся в дом.

— Ты эту мачеху давно знаешь? — улыбался Илья Иванович.

— Одного не пойму, зачем им через столько лет понадобился Степка? — не захотел ответить на вопрос Яков.

— Бабонька деловая! Решила нашим мальчонкой мужика цепями к себе приковать. А потом, прибрав все к своим рукам, отделаться от обоих.

— Но ведь они и так расписаны.

— Блефовал мужик. Баба с ним недавно. А Степка стал последним условием. Удастся его уговорить, распишется с нею. Сорвется, значит, ничего не получит,— ответил криминалист.

— Почему так думаешь?

— По тому, как неуверенно она с ним держалась. На каждом слове спотыкалась, очень боялась попасть впросак. Но проколов не миновала. Андрей мужик тертый, но и он ошибся. Им нельзя доверять ребенка. Семья эта хрупкая и недолгая. Она вся в золоте, а ему разуться стыдно, носки рваные. Уж не говорю о рубашке. Воротник от грязи колом встал. Коли были б расписаны, кольцо носил бы. Тут же, кроме траура под ногтями нет ничего. Зато она, как карнавальная ночь, вся светится. Вот и делай вывод.

— Степка без твоих наблюдений им отказал.

— Разбирается в людях. Я думаю, что этот их визит был последним,— сказал Яшка.

— Тут не угадаешь. Но одно могу сказать твердо, шансов у них нет.

...За прошедшие с того дня годы, Андрей Егорович ни разу не позвонил и не приезжал к Терехиным. Он будто забыл о сыне, обидевшись за категорический отказ и полнейшее равнодушие к нему — родному отцу.

Степка, как и раньше, быстро забыл о приезде отца.

Ни до того ему было. Общительный, веселый мальчишка обзавелся в школе друзьями и вовсе не думал о переезде в город. У него появились друзья не только в школе, а и в поселке. Были среди них разные люди, даже старики. Вот так пробегал он мимо дома бабки Елизаветы Андреевой, та попросила мальчонку помочь ей, достать ведро из колодца. Уронила, не удержала его, а достать не может сослепу, хоть и крюк есть. Степка быстро поднял ведро и, чтобы бабка больше его не роняла, закрепил свободный конец веревки на колесике, и Елизавета легко и быстро поднимала воду.

— Спасибо, детка! Вот возьми яблоков.

— Не надо! У нас своих полно.

— Тогда грушу тряхни, набери себе.

— Своих хватает,— отказался Степка.

— Цветов сорви!

— Не стоит, без них палисадник скучным станет,— пошел к калитке. Но бабка окликнула:

— Ты заходи ко мне, слышь, внучок!

С того дня они здоровались. Потом помог ей донести из магазина тяжелую сумку. Бабка благодарностями засыпала. На весь поселок мальчишку хвалила. Говорила, что теперь внук Иваныча ее другом стал.

Елизавета издалека его узнавала и звала к себе в гости. То на блины или на вареники с картошкой. А однажды похвасталась:

— Слышь, Степа, а ко мне внучка приезжает из города! На все каникулы. Она тоже учится. Уж и не знаю где! Давно с ней не виделись, так вот познакомишься, может, подружитесь. И Ксюшка в самом деле приехала на зимние каникулы. Только вот досада! Она была вовсе не школьницей, а студенткой мединститута. Она встретила Степку как своего дружка-ровесника. Все благодарила за помощь бабке. А на следующий день позвала покататься на лыжах.

— Я плохо на них держусь! — отказывался мальчишка.

— Научу, не бойся,— уговорила и увела за поселок в заснеженные поля, к самому лесу.

Степка устал и продрог. Ему хотелось домой, но Оксанка развела костерок из хвороста и усадила мальчишку греться, сама пританцовывала, что-то напевала, чтоб не замерзнуть, и вдруг увидела двоих людей, бегущих к ним на лыжах со стороны поселка.

— Глянь! Какие-то козлы хотят у нашего костра погреться,— указала Степке на лыжников.

— Это не козлы, а мой отец и дед,— узнал мигом пацан.

— Степка! Ну разве можно, не предупредив, уходить так далеко? — упрекнул Илья Иванович внука, а Яшка, сразу оценив обстановку, уже знакомился с девушкой. Они вместе пошли за хворостом, подживили костер, о чем-то говорили без умолку. Илья Иванович присел рядом с внуком. Огляделся вокруг. И, придвинувшись к Степке, сказал совсем тихо:

— Когда-то вместе с Толяном мы приходили сюда на лыжах. Совсем молодыми были. Безусыми, но такими счастливыми. И не ценили, не понимали многое. Как хочется вернуть из того времени хотя бы один денек! Но не получится. Укатала нас жизнь безжалостно. Разболелся мой Анискин. Отправил его Сазонов на лечение в город. Наши клистоправы говорят, что у Толяна рак, но я им не верю. Наши часто ошибались в диагнозах,— помрачнел человек.

— Дед! А рак это плохо?

— Самая страшная болезнь, какая только есть на свете. Редко кто от нее избавляется.

— Выходит, Анискин скоро помрет?

— Не знаю, может судьба пощадит его. И оглянувшись на Яшку с Оксаной, спросил:

— Где ты с нею познакомился? Нам в поселке сказали, что видели тебя с чужою женщиной, какая тащила тебя к магистрали. Мы с отцом перепугались. Женщина — это серьезно! — рассмеялся человек, глянув на девчонку, прыгающую через костер зайцем.

— Я уж чего только не передумал.

— Оксанка не женщина! Она студентка. Внучка моей подружки Елизаветы.

— Что? Эта подружка была у меня училкой по физике. Она, наверное, даже царя помнит. Ну и подружка у тебя!

— Она еще молодая. У меня и старее ее есть. Не веришь? Вон дед Кузьма! Какой рядом с хлебозаводом живет. У него даже борода желтая от старости. И лицо совсем всмятку. Зато глаза, как у меня, все без очков видит. Любую старуху в темноте разглядит без ошибки. Каждого человека в поселке знает не только в лицо, а и по имени. Он самый добрый, никого никогда не ругает и мне говорит, чтоб не гневался, себя не гробил и другим зла не чинил. Я ему помог уголь в сарай переносить, потом дрова сложили, я двор подмел. А знаешь почему? Он улыбается как солнышко, от него тепло в самую душу лезет. И он всем ласковые имена дает. Я у него ясный молодец! А еще он много всего знает. И про поселок, про людей. Все помнит. Хотя плачет, как тяжело было, но никого не ругает. Вот такие мои друзья. Я средь них совсем маленький, а часто кажется, что сам такой же, как они. Что все это когда-то было,— задумался Степка, глядя в костер.

— И к тебе приходят те же самые мысли, что все не ново, когда-то это было.

— Мужчины! Пора домой! — послышался совсем рядом голос Оксаны.

В поселок они вернулись, когда стало смеркаться, и в домах уже зажигались огни.

Илья Иванович едва переступил порог дома, услышал, как звонит, надрываясь, телефон:

— Якова позовите! Опять в бараке драка. Наши с переселенцами махаются. Скорее сюда! Гасить нужно мужиков! Нет, не кулаки, уже с ножами! — послышался голос оперативника. Он едва успел добавить, что их всего двое.

Яков тут же забыл об Оксане. Какая там девушка. Снял лыжи, поставил их в коридоре, в следующую секунду выскочил из калитки.

В бараке все гудело. В непроглядной темноте слышалась брань, звуки ударов, падений. Кто кого и за что метелит, не понять. Участковый наступил в темноте на кого-то, свалившегося на пол. Угрозы, стон, сыпят отовсюду. Вот кто-то, падая, чуть не сбил с ног Яшку, тот включил свет, увиденное потрясло:

— Тихо! Мужики! Эй, люди, остановитесь! — кричал участковый.

— Ты, легавый, чего возник?

— Вали отсюда пока дышишь!

— Хватит махаться! Успокойтесь!

Но голос Якова глушила драка. И только когда подъехало подкрепление оперативников, и большая часть зачинщиков оказалась в машине, в бараке стало много тише.

— Я тебе, козел, башку сверну! — грозил один мужик другому.

— Еще раз моего пацана сюда затянешь, землю будешь пахать рылом! Из-под земли тебя достану, проклятого отморозка! — грозил поселковый мужик переселенцу.

— Заглохни, пидер! - неслось в ответ.

Яшка раскидал в стороны людей, схватившихся заново. Мужики, рассвирепев, не чувствовали боли, не хотели видеть никого вокруг. Горели кулаки. Люди крошили все вокруг. Вон кто-то коренастый поддел на кулак сухопарого, жилистого мужика. Тот и охнуть не успел, как вылетел из барака вместе с рамой. Звенькнуло стекло, рассыпавшись осколками. Рядом кого-то вбивают в стенку, та дрожит, того гляди, привалит всех. Кто-то стонет на полу под ногами.

— Всем тихо! Кому сказал?! — разбрасывает Яшка мужиков. Но кто-то неожиданно достал участкового кулаком в висок. Он отлетел к стене. И кто знает, что было б с ним, не подоспей на выручку вернувшиеся оперативники. Они первым делом увели в машину Якова, а вскоре, погасив драку, впихнули в «оперативку» забулдыг, доставили в вытрезвитель.

Уже в милиции поселковые рассказали, что случилось. Переселенцы заволокли в барак местных пацанов и угостили марихуаной. Мальчишкам понравилась «травка». В другой раз пришли сами. Накурились до глюков и кайфовали до ночи. Их отцы разыскали под утро. Из барака на кулаках вынесли, не пожалев. Угостившим вломили от души. Предупредили, что в другой раз без башки оставят. Но те не поверили. А через три дня мальцы снова в барак нарисовались. До самого вечера курили марихуану. Их искали родители и друзья по всему поселку, пока кто-то не предложил навестить барак.

— Ты, прежде чем забрать своих отморозков, рассчитайся! Отдай должок! Иначе в натуре увидишь, что из них изображу! — пригрозил смуглый, худощавый мужик и назвал сумму долга, от какой в глазах заискрило. Таких денег, конечно, не было. Вот тут и завязалась драка. Никто не хотел уступить и отступиться от своего. Отцы защищали своих ребят. Поселковые хотели вытащить мальчишек, но переселенцы не отдали, потребовали долг. В ход пошли кулаки, потом ножи. Пока на место подоспела милиция, «скорая» увезла в больницу двоих местных и переселенца. Все с проникающими ранениями попали на операционный стол к хирургу, все трое в тяжелом состоянии. Гарантий на выживание не было ни у кого.

— Выкинуть их! Выселить всех до единого за пределы области пока они нам подростков не испортили! Пожалели мы их, приняли, условия создали, а они работать не хотят. Ни один не устроился. Да еще смеются в глаза, мол, взяли нас, теперь кормите. Мы вам судьбы свои доверили, честь оказали. За это платите хоть из своего кармана! Ну и наглецы! — возмущался начальник райотдела Сазонов.

С приездом переселенцев вырос показатель преступности. Конечно, многие из прибывших вскоре были осуждены. Другие сами уехали, но время от времени в поселке все еще случались разборки.

В бараках дрались почти каждый день. Когда поселковые отмечали праздники, милиция не спала ночами, сотрудники дежурили сутками, забывая об отдыхе. Какие там выходные! Только бы праздник прошел без грохота и поножовщин, без пострадавших и трупов. Ведь не так уж много людей в поселке! Почему бы им не жить мирно и дружно?

Конечно, ни все увлекались наркотой. Были и среди приехавших прекрасные люди. Вон Фатьма с Мурадом открыли свой модуль. Торгуют шашлыками, лавашом, пельменями и национальной едой. Все шло хорошо. Какую-то прибыль получать стали. Но ведь нашлись завистники и подожгли! Семья уехать собралась. Но люди уговорили остаться. Пообещали помочь и восстановить все, как было.

— Но прежде нужно найти поджигателя,— сказал Илья Иванович и, оглядев сгоревший модуль, обошел весь поселок, осмотрел каждый дом. И привел в кабинет Рауля, низкорослого, кряжистого человека, вспыльчивого и ругливого, какого не уважали в поселке люди.

— Зачем Сафаровых поджег? — спросил мрачно, глядя в глаза мужику.

— Я? С чего взяли? Близко не подходил! — выступил пот на лбу.

— У тебя даже волосы огнем спалило! Не аккуратно облил бензином и слишком близко подошел к стене, поджигая ее. Сам загорелся.

— Нет! Я с паяльной лампой возился. Чинил ее, к Сафаровым не подходил.

— Рауль, у меня много доказательств твоей вины. Я случайных не беру. И не ошибаюсь никогда. Ты поджигал модуль скрученной газетой, какую выписывает твой сын. Пламя обожгло пальцы, и ты откинул газету, даже затоптал со злости. Смотри, на пальцах волдыри от огня!

— От паялки, она вспыхивала!

— А вот газета. Смотри, даже твоя фамилия, написанная на почте, уцелела и адрес ваш!

— Это вы подбросили!

— Рауль, не смеши! Я никогда в своей жизни не подтасовывал доказательства. Не было между нами неприязненных отношений. Да и зачем я буду перед кем-то оправдываться. Хочешь увидеть еще доказательства? Изволь! —достал из стола складной нож.

— Им ты открыл замок на модуле, прежде чем его поджечь. Хотел взять деньги. Когда открыл кассу, она оказалась пустой, ты в досаде забыл про нож. А на его лезвии сам нацарапал свое имя. Ты на весь поселок один Рауль. Второго нет.

— Я заходил к ним и потерял нож. Три дня назад...

— А зачем тебе понадобился нож? К Сафаровым только с ложкой появляться стоило. Остальное лишнее...

Рауль растерялся. Он не знал, что еще ожидать от этого человека.

— Кстати, паяльной лампы в твоем доме никогда не водилось. Никакой техники в доме. Это совершенно точно. Когда нужен какой-то инструмент, у соседей просишь. Отремонтировать паялку никогда не сумеешь. Не сочиняй!

— Что я не мужик?

— Речь сейчас ни о том. Не забывайте, зачем здесь оказались?

Рауль еще пытался отвертеться, но Илья Иванович основательно подготовился к этому разговору, и человек не выдержал:

— Хватит меня наизнанку выворачивать. Ну, поджарил малость своих соседей! Мы до переселения соседствовали, дома рядом стояли, вместе сюда переехали. Всякий кусок хлеба пополам делили. А потом Сафаровы зажирели. В батраки меня позвали, чтоб я им мясо закупал по деревням, мотался б с утра до ночи за гроши. Ну, я и послал их. Решил тоже шашлычную открыть. Чем моя семья хуже? Вот только одно мешало. Двоим в поселке тесно. Решил подвинуть. А ему теперь местные хотят помочь восстановиться. И что мне теперь делать, как их сковырнуть, ума не приложу! — сетовал мужик.

— Ничего не получится!

— Так думаешь? — тупо уставился Рауль на Илью Ивановича.

— Придется отвечать перед судом и выплатить сумму за причиненный ущерб. А она немалая!

— А я откажусь! Скажу, что не поджигал! — нашелся Рауль.

— Доказательства убедительнее слов, от них не отвертитесь! — глянул на человека Илья Иванович и спросил:

— Что сделал бы с человеком, какой сжег бы вашу шашлычную?

— Убил бы! — ответил Рауль, не задумываясь.

— Свое жаль! А ведь с Сафаровыми каждый кусок хлеба делили! Эх, люди! За деньги готовы горло перегрызть другому. Когда я о вас спросил

Сафаровых, они даже слышать не захотели о вашей причастности, до сих пор братом, лучшим другом считают. Ни одного плохого слова не сказали.

— Ну, и я их не убил,— глянул исподлобья.

— От пожара до убийства меньше полушага. И, как знать, на что решились бы останьтесь на свободе! — вызвал Терехин охрану и распорядился поместить Рауля в камеру.

А через месяц мужика осудили на три года, с конфискацией имущества в пользу Сафаровых.

В сарае, на чердаке, за домом Рауля нашли много стройматериалов, из каких осужденный хотел сделать шашлычную.

Поселковые жалели лишь о том, что слишком мягко наказали поджигателя.

Сафаровы через два месяца поставили новое кафе, просторнее прежнего. Обшили его декоративной негорючей плиткой, поставили решетки на окна и отдали под охрану милиции.

Участковому забот прибавилось. По примеру Сафаровых в поселке один за другим открывались ларьки, киоски, палатки. Уж чего только здесь ни появилось! Квас и мороженое, восточные сладости со свежей пахлавой, орехами в сахаре, в шоколаде, с изюмом и гатой, с грильяжем и шакир-лукумом, глаза разбегались от изобилия. Дети не хотели отсюда уходить. Грызли козинаки, выбирали рядом в ларьке яркие игрушки. Их здесь было великое множество. Говорящие, поющие, прыгающие и ездившие, сверкающие огнями роботы и хлопающие ушами слоны. Ребятне хотелось многого. Родители с трудом уводили детей от этого многообразия. Редко кто уходил отсюда без покупки. Устоять и впрямь было тяжело. Появился и ларек с дискетами. Его с самого утра молодежь окружала плотным кольцом. Новые фильмы, учебные программы интересовали многих. Не отстал от других и Степка. Он не просил игрушки, но с дискетами замучил всех домашних. А потом до поздней ночи сидел за компьютером. Утром его еле поднимали в школу.

Яшка поругивал парнишку, просил соблюдать меру, но Илья Иванович, возвращаясь вечером с работы, совал Степке новую дискету за спиной сына, и внук нырял в спальню довольный и счастливый.

Яшка, заглянув в комнату к Степке, все видел и говорил отцу:

— Опять балуешь? Сам как дитя!

— Ладно, сынок, не шуми попусту, детство пора короткая и памятная. Пусть в нем будет побольше радостей. Счастливый ребенок хорошим человеком вырастет, сам о том знаешь. И тебе старались ни в чем не отказывать. Когда ты вырос, я все мечтал купить тебе машину. Поверишь, даже на куреве себе экономил. Урезали, как могли. А все равно, больше чем на велосипед не собрали мы с Иринкой. И это за три года! Ты же за один день выиграл. Мы с матерью смотрели передачу по телику, глазам не верили. Наша голубушка тогда поверила, что и у нас в доме счастье поселилось.

— Я помню тот день отец! Ведь Степку тогда привез. Помнишь, как возили его в приют, оставить там хотели, а у нас не взяли пацана. Скольких детей потом приняли! Та же самая женщина принимала без споров. А вот со Степкой заклинило. И не случайно!

— Все так,Яшка! Одно только плохо, нет у тебя семьи. Хотя на четвертый десяток поползло. Я совсем иное думал, что для мальчишки побыстрее хозяйку сыщешь. Да все не получается. То ли сам закопался в бабах, то ли тебя уже не берут,— вздохнул тяжело.

— Сам давно бы погорел на какой-нибудь шалаве и потом каялся б до конца жизни. К Степке любую не приведешь, со всех сторон присмотреться надо. Чтоб хорошей хозяйкой была и добрым человеком. А на поверку что получается, сам знаешь. В голове звон, в душе пустота, в руках ветер. Короче, не баба, сплошной сквозняк. Кому такая нужна в семье? Жениться я хоть сегодня могу, желающих хватает, но какой прок от такой бабы, какую завтра вышибать придется? — спросил Яшка отца.