Эльмира Нетесова Мгновенья вечности

Глава 4. НОЧНЫЕ СТОРОЖА

Яшка шел к друзьям на мальчишник. Он заранее знал, кто будет в этой компании, а потому прихватил с собой пива, сушеной воблы и побольше курева. Его всегда почему-то не хватало.

Но дверь участковому открыла незнакомая девушка. Приветливо улыбнулась, назвалась Викой и пропустила гостя впереди себя.

— Сегодня я хозяйка вечеринки! — объявила звонко и уточнила:

— Лешка — мой двоюродный брат. Мы с ним редко видимся. Последний раз в детстве встретились. Подрались, поругались вдрызг. Сколько лет не хотели друг о друге вспоминать. А тут нас из института прислали на практику. Пришлось помириться, забыть о старых синяках и шишках.

— А вы кто? — спросила улыбаясь.

— Яков! Работаю участковым в милиции. А вас куда направили на практику?

— Конечно в школу! Решили проверить состоятся ли из нас преподаватели?

— Воркуем, люди? — появился из ванной Алексей. Он только что побрился, привел себя в порядок и сверкал как новая монета.

— Слышь, Яшка, давай на выходной рванем в деревню! Заодно бабке помогу. Просит в сарае почистить, картошку из подвала поднять, ворота закрепить, у самой уже сил нет. Совсем состарилась. А и мы посидим на домашнем молоке, на твороге и сметане. Бабуля отменные пироги печет!

— Возьмите меня с собой! — попросилась Вика.

— Чего тебе там делать? Кто заждался или соскучился по тебе? Мы в деревню не отдыхать, а работать поедем. Ты этого не умеешь. Потому, сиди дома. Не мешай мужчинам! — грубо оборвал Леха сестру и пошел открыть двери звонившим.

— А вы тоже не хотите, чтоб я поехала в деревню?— спросила девушка. В больших, серых глазах погасли искры смеха, исчезли забавные ямочки на щеках:

— Я давным-давно не была в деревне и не видела бабушку. Она и мне родная. Так хочется увидеть. Мама ее часто вспоминает. А вырваться к ней в деревню никак не может. Все заботы на плечах виснут. Выходных мало, не успевает. Помогите мне в деревню попасть. Я не помешаю!

— Хорошо, попробую уговорить Лешку,— согласился Яков. Вика благодарно улыбнулась и весь вечер сидела рядом, слушала, присматривалась к компании. Нет, она не выпивала и не курила. На это никто не обратил внимания. Парни собрались к Лешке и говорили о своих проблемах:

— Сергей! Ты свой гараж закончил?

— Электрика осталась, остальное готово!

— Никого не зови! Через два дня буду у тебя. Сам сделаю.

— Денис! Ты когда в свою квартиру переберешься? Ведь от тещи избавишься?

— Через неделю ремонт закончат. Машина потребуется...

— Ты только позвони! Будет тебе и машина, и грузчик!

— Леха! Ты в деревню намылился? Прихвати мне от бабки мешок картошки, пока мои семенную не поели! Договорились? Ну, заметано!

Яшка уделял внимание соседке, оживленно болтал с нею и под самый конец вечеринки понял, что увлекся Викой ни на шутку. Ему так хотелось обнять девчонку, поцеловать ямочки на щеках, почувствовать тепло рук, взять ее на колени, как ребенка, прижать к себе и не разлучаться никогда. Вика это почувствовала и кокетничала с Яшкой открыто, напропалую.

— Вика! Пошли погуляем по поселку! Ведь нужно знать, где придется работать? — предложил Яшка.

— Ага! Вали с ним! Ему здесь всякая собака честь отдает по всей форме! Ни одна в его присутствии не решится лапу на угол задрать, чтоб без яиц не остаться! Не веришь, а зря! Он даже спит с пистолетом под подушкой. У него дома даже петух звание имеет. Попробуй, выйди во двор без ведома хозяина? Петух, как ефрейтор, всю задницу с макушкой исколупает!

— Да хватит базарить, Леха! Чего кипеж поднял, городишь всякое! — осекал друга.

— Иди с ним смело! С таким провожатым тебе сам черт не страшен. И ему, коль под горячую лапу попадется, Яшка откусит или отстрелит все на свете,— напутствовал сестру. Та поспешила одеться и выскочила во двор вперед Якова. А тот повел ее по затихающим улицам, указывая на дома, рассказывал об их хозяевах:

— Вот здесь моя первая учительница живет. Хорошая женщина, никогда ни на кого не кричала, не обидела. Бывало, не выучу урок, она не ставила двойку, но советовала, чтоб на следующий день подготовился получше. И знаешь, никто не подвел ее, не обманул. Уважали в ней человека. Помню, обозвал меня мусорягой один пацан за то, что отец в милиции работал, эта учительница и скажи:

— Митя! Кем твой отец работает? Метеорологом? Но поверь, он не сможет изменить погоду, а вот отец Яши сумеет уберечь человека от беды, предупредит и удержит от ошибки. Он многим помог. Его люди уважают. А твоего отца кто знает? Его хоть кто-нибудь благодарил за помощь? Что он оставит на земле после себя? Только тебя! Так хоть ты не проявляй наглядно свою ограниченность, это стыдно, дружок! Извинись немедля!

— И кем стал тот Митя? — поинтересовалась Вика.

— На зоне второй срок отбывает. Едва школу успел закончить. Заносчивый пацан, таких до старости мужиками не признают ни на воле, ни в тюрьме.

— А в этом доме кто живет?

- Пекариха Глаша! Самый уважаемый человек! Какой вкусный хлеб печет! А на праздники булки, баранки, калачи выпекают. Но Новый год даже пироги, на Пасху куличи. Ночами работает и все успевает. Поверишь, у нее с мужем восемь детей. И все путевые, ни одного хулигана и лентяя нет. А вот здесь самая гнусная старуха живет. Всех соседей в кляузах утопила. Всякий день доносы строчит. До чего желчная, ядовитая карга, от нее

даже собаки убегают, кошки не приживаются. К ней мальчишка залез в сад за яблоками, она его пятилетнего костылем по голове ударила, пацан сознанье потерял. Упал возле яблони, а бабка вместо того, чтоб помочь ребенку, прибежала к нам жаловаться на мальчугана. Наш начальник тогда в отпуске был, мой отец его замещал. Вызвал он тому мальчонке неотложку, а старуху так отчихвостил, что она и по сей день на него кляузы строчит. С нею, единственной, никто в поселке не здоровается, не ходят к ней колядовать под Рождество, только воронье крышу дома ей загаживает. Помрет она, никто и не узнает. Потому что не заходят к ней люди. Живет поганкой средь нас. Кому такая нужна? Ее в соседки даже покойники не примут на кладбище,— робко взял Вику под руку. Та и не дернулась, заслушалась человека.

— Вот тут портниха живет с двумя дочками. Сама чудо-женщина. Руки — золото, а девки никчемные. Жаль, что в отца-алкаша удались. Уже взрослые, а нигде не работают, на материнской шее сидят обе, бесстыжие телки! И ни стыда, ни совести нет у них. Даже в огороде матери не помогают, только на ребят виснут, но кому нужны бездельницы. Наш поселок хоть и городского типа, большой, но люди друг друга знают. Все коренные, приезжих мало, каждый человек на виду.

— А в этой развалюхе кто? Наверно, старики век доживают? — спросила Вика.

— Хозяин два года назад умер. Никого нет в доме. Хотя где-то остались дети. Но никто их адрес не знает. Куда сообщить, кому? Знаем, что была семья. Но умерла хозяйка. А старик скупой. Выгнал всех детей на улицу. Ничего им с собой не дал кроме документов. Так они и уехали куда-то.

Не навещали и не писали никогда. Сам дед еще долго жил. Все к соседям за молоком приходил. А тут перестал. И из трубы дым не идет. Ну, решились, вошли. А он мертвый, вокруг фотографии детей слезами залиты. Припоздал дед. С прощеньем и прощаньем откладывать нельзя... Теперь дом одну судьбу с могилой разделил. Никто не навестит и добром не вспомнит.

— А в этом бараке кто живет?

— Сплошные забулдыги! Этот барак, так и зовем геморроем милиции. Что бы ни случилось, корни всех бед отсюда начало берут. Здесь путанками рождаются. Наследственность по генам передается. Ни одного приличного человека отсюда не вышло. Сплошной мусоропровод, все собираются местные власти снести этот тараканник. Но как копнут, там столько в каждом углу прописано, и все на зонах. От Мурманска до Колымы его жильцы расползлись. Попробуй, тронь этот клоповник, завтра все возникнут со своими претензиями на новую квартиру. Их приличным людям не хватает,— сморщился Яшка и повел Вику к скамейке:

— Давай посидим. Тут нормальные люди живут,— приобнял за плечо девушку.

— А у тебя есть семья? — спросила тихо.

— Как у всех нормальных людей! Отец и мать, даже сын...

— И жена? — спросила отодвинувшись.

— Жены нету...

— А куда она делась?

— Ее попросту никогда не было.

— Откуда же ребенок?

— Я не знаю и никогда не видел его мамашу,— рассказал Вике откуда взялся Степка. Девушка невольно удивилась:

— Странный ты, Яша. И как решился на такое? Хотя не имею права ничего говорить. Но я не смогла бы, попросту не решилась бы. Нужна определенная смелость. Понятно, когда есть семья, свои дети, если же никого, это очень сложно растить ребенка самому. Сильный ты человек! И очень необычный, таких мало. Во всяком случае, я никого подобного не знала.

— Вика, а что сделала б на моем месте? Проехала бы мимо пацана, задравшего ручонки кверху. Ведь последний дождь шел. Холодный. А на Степке рубашонка с короткими рукавами и шорты. Он дрожал, как кутенок. Голодный к тому же был.

— Что ж там за мать? Как ее земля держит?

— Она тоже как все, только о себе думала. У таких нет жалости. Вот эта проедет мимо. И не только она. Да разве она мать? Зверь своего дитенка не оставит, разве только при смертельной опасности.

— Удивительный человек, ты хоть понимаешь, как нелегко будет тебе создать семью?

— Ты хочешь сказать, что не найду жену? Очень ошибаешься. Хоть завтра приведу. Ни все тепло растеряли. И Степке станет матерью, а не мачехой. Но я хочу, чтобы не из сострадания, а по любви пришла в дом, и чтобы я привел в семью не только хозяйку и помощницу матери, а и жену. Правда, друзья за это называют мечтателем. А я верю, что повезет, и не спешу.

Яшка оглянулся на окна дома за спиной, в одном из них увидел Степку. Тот прилип носом к стеклу, наблюдал и ждал. Не хотел ложиться спать. А вдруг сегодня Яшка приведет в семью мамку? Вон, как долго сидит с этой теткой, даже обнимал ее. Но почему не ведет домой? Или она не хочет к ним, или боится? Ну, если захочет отец, обязательно уговорит. Надо только дождаться...

— Я много раз видел бродячих детей. Кого-то выгнали, другие сами ушли от родителей. Таких теперь много. По работе постоянно имею дело с беспризорниками. А вот свыкнуться не могу. Определяем их в приюты, интернаты, а они убегают оттуда и снова бродяжничают. Редко кто из них доживет до взрослого возраста. Обычно рано умирают, потому что не держатся за жизнь и не дорожат ею. Брошенные родителями, они уже никому не верят. Что ждать от них? Вот и среди твоих учеников могут случиться подобные! — придвинулся к Вике.

— Теперь дети и в семье одинокими растут. Родители на работе, возвращаются домой поздно, усталые, и отрываются на детворе. Та, оторвавшись от теликов и компьютеров, убегает на улицу, чтоб не слышать брань и упреки. А там во дворах, в подвалах и подъездах, такие же кучкуются. Ну и что там услышат, какое получат воспитание? Попробуй, выровняй, исправь его? Ни одному учителю не справиться.

— А как тебе удается? Получается?

— Ох-х и не всегда! — признался Яшка.

— Ну ты кого-нибудь с улицы вернул домой, в семью?

— Вика! Тех, кто ушел в бомжи, нереально убедить. Эти пацанята уже познали другую жизнь. Они, помимо горестей, получили полную свободу от постоянного давления взрослых, от унижений, оскорблений, упреков и наказаний. Голод легче переносят, чем это. Дети счастливы, когда растут вольно. Они не прощают незаслуженных обид. В том-то и проблема, что сбежавшие в бомжи ребятишки, уже никогда не возвращаются в семью сами. А когда их приводишь к родителям насильно, они вскоре снова убегают, предпочитая сытости полную волю.

— А случалось, что оставались дома?

— Крайне редко. Вот у меня на счету за все пять лет только шесть человек домой вернулись. Да и то потому, что их почти сразу хватились. Они еще не успели привыкнуть к улице. Не выдержали голода. Вот так Маринка Тульчева, сбежала из дома от мачехи, родная мать умерла, а отец через неделю новую женщину привел. Та, понятное дело, сразу за Маринку взялась. Той восемь лет. Терпела две недели, а потом сбежала из дома. Отец к нам обратился, попросил найти дочку. А та потребована убрать из дома чужую бабу. Мол, иначе, не вернусь домой.

— И он ее выгнал?

— Женщину? Ну, зачем так грубо? Он просто объяснил ситуацию, сказал, что без дочери не мыслит жизни, а без женщины обойдется.

— Она сама ушла?

— Не знаю, как там получилось, но бабу он выставил. А Маринка к отцу вернулась. Учится в школе, управляется в доме и на даче. Говорят, хорошей хозяйкой стала. Отец ею не нахвалится. О женщинах не хочет думать, боится потерять дочь,— прижал к себе девушку, взял ее руки в свои ладони, грел дыханием. Заглянул в глаза. Вика смутилась, отвернулась.

Тебе холодно? Я совсем замучил своими разговорами. Ты еще не устала, не надоел я тебе? — спросил шепотом.

— Ну зачем ты так? Мне интересно с тобой.

А знаешь, как я вернул в семью Кешку? Во

с кем помучился. Мальцу семь лет. Его отец co 161

всем спился. Дома драки и ругачки постоянными стали. Больше всех Кешке перепадало от мужика, и пацан сорвался, не выдержал, убежал из дома средь ночи прямо из-под ремня. Недели две искали. Понятное дело, нашли у бомжей. А малец на рога встал и отказался к матери вернуться, пока отец дома. Та попросила нас устроить мужика на принудительное лечение. Ему торпеду вшили. И Кешку домой привели. А папаша в тот же вечер снова надрался до визга и на сына с кулаками полез. Много ли надо семилетнему? Один раз поддел и едва не погасил. Жену измесил за принудиловку так, что скорая увезла. Пока она очухалась, мальчишка опять сбежал, а мужик все из дома пропил. Тут и я нагрянул. Меня алкаш никак не ждал, он уже задумал загнать квартиру, да я помешал. Забрал и закрыл в камере за систематические дебоши в семье. Там и Сазонов подключился. Определили с помощью суда на принудительные работы, а он сбежал оттуда. Вернулся, а квартира опечатана. Он двери взломал, а соседи позвонили нам.

— Вы его в зону упрятали?

— Нет! Он, как только нас увидел, из окна выпрыгнул. Забыл, что на четвертом этаже живет. Ну и все, самостоятельно встать не смог. Увезли к травматологам в город. А вскоре жена его из больницы вышла. Мы Кешку нашли. Того с неделю уговаривали всем райотделом. Кое-как вернули. Малец уже прижился на улице. Не хотел домой. Мать его на коленях умоляла. Кое-как убедили и теперь живут вместе.

— А что с тем алкашом стало? Он выжил?

— Собрали его по кускам в Смоленске. Больше года в больнице лежал прикованный к постели, как мумия. От него позвоночник и уши остались, в щепку высох. И все мечтал, как встанет, враз обмоет свое второе рожденье. Ведь сколько времени капли в рот не брал. Ну, выписали его. Он уже на свои ноги встал. Отпустили домой спокойно. А его по пути машина сбила. Водитель не остановился, не помог, и мужик до утра пролежал в кювете. Там и умер. Его еле опознали... Жена с сыном отказывались хоронить, это и понятно. Теперь они спокойно живут. Никто их не достает, и Кешку на улицу не тянет.

— Трудная у тебя работа,— вздохнула Вика.

— Твоя не легче.

— Мне мама говорит, что у преподавателей еще легкая работа. А вот у нее и отца, приведись мне, ни за что не справилась бы.

— А кто они у тебя?

— Отец археолог, мама художница и скрипачка! Знаешь, мы дома вечно спорим. Отец говорит, что я глупая, недоразвитая, как несформировавшаяся приматка, ну, значит, что-то вроде недоношенной обезьянки, потому пошла в учителя.

— Ну, он неправ! — рассмеялся Яшка.

— Я с ним два лета была в экспедиции. Первый раз в Египте, когда третий курс закончила, а в прошлом году в Казахстане была. Еле дожила до конца лета.

— Жара измучила?

— Не в том дело! Все эти археолухи повернутые на голову! Нет, ну ты только представь себе, целый день корпеть над какой-то кучей, выметать ее кисточкой из песка и слышать:

— Вика, осторожнее! Помните, на экспонатах каждая пылинка целая эпоха, всякая находка дороже золота! Будьте аккуратны и терпеливы, под вашими руками сама история человечества!

— Ну, обмела, поднимаю, а это банальная куча дерьма, только окаменевшая от времени. Какой-то мамонт или слон осчастливили это место. Свой след оставили. Мне аж гадко стало, на что целый день убила? А эти психи археологи от радости чуть ни на уши встали! Эту кучу готовы целовать. Надо ж какое открытие сделали, убедились, что в этом месте жили парнокопытные! Ну и что с того? Ведь кроме дерьма они ничего не оставили после себя! А может, и нагадивший, ненароком заблудился, возвращался из кабака! Подумаешь, великое дело! Кучу нашли! До ночи ее под лупой изучали. Чем чужое дерьмо рассматривать, лучше б о своих желудках вспомнили, с утра не жравши... Что они после себя оставят потомкам? Их и на экскременты не хватит! Или они кость отыскали! И тоже гадали, чья она, берцовая или нет? Человечья иль конская? Каждый к себе примерял, никому не подошла ни по размеру, ни по весу. Мне предложили приложить. Я, как дернула в пустыню, до темноты не возвращалась. А когда пришла, глядь, та костяра у отца под головой, он так и проспал до утра на своем сокровище! Всякие осколки от кувшинов и горшков, как грибы из песка лезли! Как и кто ими пользовался? По какой нужде применяли? Меня тошнота одолевала. А эти психи полоумные еще и спрашивают меня:

— Может, насовсем у нас останешься?

— Да! Я люблю историю и буду преподавать ее детям. Но сам предмет, а ни то, что достают при раскопках. Я видела, как вытащили бабу из ее склепа. На ней всяких украшений мешок. Не пожалели, наверное, очень радовались, когда умерла. Самой ей с такой тяжестью ни за что не встать! Так вот археологи над этими украшениями бились:

— Из чего они? Из серебра и драгоценных камней?

— Я им и ответила, мол, из кирпича. Кто мертвую бабу сердоликом и сапфиром станет украшать? Те, кто ее хоронили, дураками не были! Что живым годится, мертвым не отдавали, не дурней вас жили люди! — рассмеялись оба.

— А тебе в Египте понравилось?

— Не-ет! Отец задолго до поездки рассказывал мне о Египте, пирамидах, о раскопках и находках. Когда сама туда попала, уже ничему особо не удивлялась. Только один раз испугалась по-настоящему, когда заблудилась в тех ходах. Их там ни счесть. Ох, и орала я со страха. Еще бы, хороша перспектива, сдохнуть ни за что, ни про что в заморском склепе какого-то фараона Тутанхамона. Я его вскоре увидела. Мумию конечно. Весь в золоте, под маской, как наш рэкетир. Кругом оружие, всякие драгоценности. Как будто на том свете это нужно. Тоже мне — великий фараон! Ну что великого, если до восемнадцати лет пожил, а дальше не привелось, теща отравила. Совсем как у нас, у русских, надоел зять алкаш, поставят ему ведро самогонки, ну и жри ее, пока не посинеешь, глядишь, к утру готов. Зато наши психи, отморозки археологи, того фараона со всех сторон фотографировали. Готовы были в саркофаг к нему влезть и в обнимку с тем Тутанхамоном сняться. Чтоб потом дома хвастаться, что и этого в хахали заклеила, а мужики собутыльником гордились бы.

Яшка хохотал до колик в животе. А Вика, осмелев, схватила за руку и спросила:

Нет, ты только подумай! Мой папашка пришел «под шафе» в маленькую пирамиду и, увидев в саркофаге мумию, спросил гида:

— Сколько лет ей было, этому прекрасному цветку?

— Тот ответил, что всего двенадцать. Фараоны иногда предпочитали мальчиков. Этот был любимцем...

— Моего отца как ветром сдуло. Больше он вопросов гиду не задавал. Оконфузился, а вся экспедиция еще и теперь над ним подтрунивает. И мать не упускает случая к нему приколоться. Тоже мною недовольна. Привела как-то меня на концерт, чтобы я ее игру на скрипке послушала. Ну что поделать, если не люблю классику? Конечно, весь концерт проспала. Когда она подошла ко мне, я безмятежно сопела в кресле, мама еле разбудила. Зато больше никогда не брала с собою на концерты ни в камерный, ни в оперный театры. Знала, зря выкинет деньги,— хохотала Вика от души.

— А еще она водила меня на художественные выставки. Там и ее работы были. Она у меня абстракционист. Что-нибудь слышал, видел эти картины?

— Нет! Я на выставках не был. Хотя хорошие картины люблю!

— А это я и не знаю, как назвать. Картиной никак язык не поворачивается, слова работа мазня тоже недостойна. Да и кому может понравиться эдакая гадость? Вот я показываю мамке на ее хренатень и спрашиваю, что это такое, объясни. Она мне о каких-то модернах, новых веяниях, игре света и тени. А я свое:

— Нет! Ты скажи, что это?

— Она в ответ, мол, изобразила безответную любовь. Я единственное добавила, что она забыла нарисовать бутылку, было бы понятнее! Но с тех самых пор дома со мною не говорят об искусстве и музыке. Я так счастлива, что отстали с этими темами. И даже убрала из своей комнаты мамины работы. Бедная все годы считала, будто они вдохновляют и помогают, а они лишь раздражали. А когда она начинает дома играть на скрипке, я плотно закрываю двери в свою комнату.

— А чем же в свободное время занимаешься?

— Читаю книги. А когда настроение плохое, вяжу. Это у меня неплохо получается. Отец не снимает зимою вещи, какие я для него связала. Говорил, что в них и без спального мешка можно обойтись. А мама вязанье не признает. Она у нас продвинутая. Даже готовит все из концентратов и полуфабрикатов. Только вот есть это некому, сама мучается. Я люблю своими продуктами пользоваться, чтоб борщом на всю квартиру пахло. А от котлет не устоять бы. Чтоб их хотелось есть, а не запихивать в рот кулаком, напоминая себе сколько заглотила. Но мама со мной не согласна и говорила, что культ из еды делать не стоит, что ради пуза жили пещерные, а мы должны жить духовно, чисто и светло. Отец к тому всегда добавляет, что о том можно порассуждать после моего обеда... Вот так мы и живем. Всяк своими интересами, но нам хорошо вместе. И хотя частенько спорим, до ссор не доходит никогда. Потому что уважаем друг в друге то, что называем тяготением, целью, смыслом и радостью жизни. Это не пустые слова, Яша! Ведь если лишить родителей работы, их не утешит никакая пенсия. Они потеряют самих себя, свою нужность, индивидуальность, они растеряются, одряхлеют и потеряют интерес к жизни! — глянула на Яшку.

— Я что-то глупое сморозила?

— Наоборот! С удовольствием слушаю тебя!

— Мои родители очень подвижные люди! И теперь много ездят Отец в экспедиции, мама с концертами. Я не могу их представить пенсионерами, на скамейке со стариками нашего двора. Это не для моих. Не знаю, какою я буду в их годы. Но я хочу иметь очень большую семью, и чтобы в ней все любили и понимали друг друга.

— А кто такого не хочет? — удивился Яков.

— Да хоть бы Леха! Он и не думает о семье и детях. Для себя жить мечтает. Хотя уже тридцать лет скоро.

— Какое там? Мы с ним ровесники! Ему до тридцати пять лет!

— А разве это мало? Он меня в двадцать один год старухой называет.

— Ну, это он шутит,— вступился за друга Яшка.

— Хорошая шутка! Спрашивает меня при своих ребятах, какое вино предпочитал всем прочим Наполеон Бонапарт? А откуда я знаю? За одним столом не была. А Леха издевается, как это забыла вкус и привычки своего одногоршечника?

Яшка не смог сдержаться и хохотал от души.

— А мне вовсе не смешно. Лешка всегда высмеивает, даже будущую работу, говорит, что никогда из меня не состоится преподавательница, а из школы убегу в тот же день.

— Это почему?

— Ученики не признают. Потому что не продвинутая, не смогу говорить с ними на одном языке. И что они на моих уроках будут оттягиваться, курить и пить пиво.

— Вика! Тут от самой зависит все, как себя поставишь, так и будет. Можно сидеть на уроке тихо, но не слушать и ничего не запоминать, не считаться с училкой.

— А разве история бывает неинтересной?

— Кому как. Я ею не интересовался и не учил. Мне было наплевать на древний Рим и Египетские пирамиды, они не задевали мою душу, слишком далеки от дня сегодняшнего и от нас. Не привязаны к нынешнему дню. Потому знал, что и в будущем они не пригодятся. Точно так и с литературой. Ну, скажи, к чему мне было учить «Песню о Буревестнике» или зубрить наизусть описание дуба из Толстовского романа «Война и мир»? Всяк по своему видит все, и дубовые описания только раздражали нас. В будущем тот литературный мусор так и не сгодился. А дети и сегодня это понимают и не станут тратить время впустую. Зато от компьютеров за уши не оттянешь. Это не просто нужно, еще и интересно.

— Ни все рождаются технарями. И к компьютерам потянет не каждого. Вон, мой сосед по лестничной площадке — Сенечка, мать с отцом в диспетчерах автохозяйства всю жизнь проработали, а их сын на технику никакого внимания не обращал. И сегодня «Волгу» от «Мерседеса» не сумеет отличить, зато он священник. И очень умный человек. Общаться с ним интересно, он много знает. Но в технике круглый ноль. Зато в иконах разбирается, Библию наизусть знает. С детства не выпускал ее из рук. А все бабушка, она внушила любовь к Богу. Сеня таким и вырос.

— Таких единицы! Вот попробуй моего Степку за книжки усадить, ни за что не удержишь, не усидит. Побежит к своим машинкам, конструкторам. Ему нужно, чтобы все вокруг крутилось, гудело, визжало и сверкало огнями, тогда он счастлив.

— Интересно, а каким был бы твой родной ребенок?

— Наверное, как и Степка, было бы в доме два механика,— попытался поцеловать Вику, но та отвернулась. И встав со скамейки, сказала, что ей пора домой.

— Мы завтра увидимся? — спросил тихо.

— Не знаю, как сложится день.

— Я позвоню тебе вечером. Хорошо?

Вика промолчала. Ответила уже у калитки Лешкиного дома:

— Завтра у меня начинается практика. Честно говоря, боюсь этого дня. Как он сложится, не угадаешь.

— Вот и расскажешь! Договорились?

Весь следующий день он думал о Вике. Она стояла у него перед глазами, смеющаяся, озорная. Но под вечер, уже к концу рабочего дня, вызвал Сазонов в кабинет всех сотрудников райотдела и объявил, что сегодня умер паспортист, который проработал в милиции больше двадцати лет.

— Вы все хорошо знали Олега Трофимовича Кудрявцева. Хороший человек! Язык не поворачивается говорить о нем в прошедшем времени. Не верится, что его нет, и болезнь оказалась сильнее,— сорвался голос Сазонова. Он закрыл руками лицо, выдав свое отношение к случившемуся. И, не сразу взяв себя в руки, сказал осипшим голосом:

— Надо помочь с похоронами. И семью поддержать. Материально и морально...

В кабинете стояла звенящая тишина. Все сотрудники знали, что Кудрявцев болел. Положение человека было безнадежным давно. Но все надеялись на чудо, на то, что Олег Трофимович сумеет выкарабкаться и обязательно придет на работу, как всегда скажет весело:

— Привет, ребята! Ну, что, начнем новый день с песней. Пусть крылья не слабеют!

— Вот и сложил он свои крылья, не споет, не пошутит. В работе ему равных не было, дорогой человек ушел!—сказал Анискин и, попросив разрешенья, вышел во двор милиции покурить. Дрожали плечи человека. Тяжело терять друзей...

Анатолий Петрович глянул на небо, услышал голоса перелетных птиц. Они вернулись. А вот человека не стало. Как это невыносимо горько и больно. Кажется, потерял частицу самого себя.

Илья Иванович вышел, положил руку на плечо друга. Курили молча. Слова застряли в горле колючим комом. Продышать бы их, а как?

— Надо детей пристроить. Тут без Сазонова не обойтись. Его жена ушла на пенсию. За Олегом ухаживала. Теперь ее нужно вернуть к людям. Чем скорее, тем лучше. Чтоб не зациклилась в горе,— сказал Анискин.

— Андрюшка его скоро в армию пойдет. С ним все понятно, а вот Светланку нужно на работу устраивать, что-то подыскать.

— Она учится в медколледже. Последний год остался,— напомнил Терехин глухо.

— Пусть заканчивает. Одно плохо, получать будет гроши. А как жить станут?

— У нас с тобой немногим больше. Как-то приноровились.

Яшка еще был в кабинете Сазонова, когда зазвонил его телефон. Участковый хотел его выключить, но вовремя глянул номер звонившего, и вышел в коридор:

— Алло! Вика! Здравствуй! — пытался человек стряхнуть мрачное настроение.

— Конечно, буду свободен! Примерно через час! — обрадовался звонку и пообещал:

— Я сразу позвоню тебе!

Они встретились возле школы. Девушка сама подошла к Яшке.

— Ну, как состоялся дебют? — спросил ее участливо.

— Нормально! Все в порядке! Мне десятый класс дали. Ребята серьезные, с ними работать легко. Только двое чудаков есть,— глянула на парня и спросила:

— Что с тобою? Ты сегодня какой-то другой.

— Наверное! Просто наш сотрудник умер. Час назад узнал...

— Яш, успокойся. Эту ситуацию не исправить. Как-то смирись, убеди себя! — взяла под руку, шла рядом, совсем своя, близкая и дорогая девчонка.

— А Степка когда в школу пойдет? — тормошила парня, отвлекала от невеселых мыслей.

— Скоро! Этой осенью.

— А мне в школе понравилось. Директор просил присмотреться. У них историк уходит на пенсию летом. Короче, почти предложение получила, работать здесь после защиты диплома.

— И что надумала?

— Присмотреться нужно. Впереди еще целый месяц практики!

— А если все состоится, согласишься? — спросил поспешно. И невольно дрогнул голос. Вика мигом уловила и ответила:

— Подумаю...

Согласишься ли? В этом вопросе крылась и Яшкина надежда. Неспроста задал вопрос. Девчонка все больше нравилась человеку.

— A y тебя в городе кроме родителей есть кто-нибудь?— спросил Яшка.

— Ну, конечно, девчонки — мои подружки. У меня их полно. Друзья нашей семьи, родня, их тоже много.

— Я о другом! У тебя парень есть? Встречаешься с кем-нибудь?

— Пойдем присядем,— предложила устало.

— Дружила с Антоном два года. С самого первого курса. Он был как все. А потом его отец вдруг стал предпринимателем и быстро разбогател. Удачливым оказался. Купил Антону машину, одел в импортный прикид, сделал из него супер лоха, и тот быстро распальцевался. Я его перестала узнавать. Был нормальный, стал отморозком. Мне расхотелось с ним встречаться. Нахальным стал. Начал приставать, я его отшивала. А он меня дикаркой обозвал. Такие глупости понес, слушать стыдно. Вроде как осчастливит, если овладеет мною. И добавил, что в моем возрасте даже стыдно оставаться непорочной. Мол, это удел уродок и больных, какие никого не возбуждают. Остальные должны натурально жить, без глупых комплексов. Ну, я его назвала козлом.

— Правильное имя дала! — согласился Яшка.

— А он меня назвал тундрой и еще полудурком. Мне безразлично, что подумал, но стало обидно, что встречалась с приматом! И дала ему по морде. Не велела подходить. Он с другими встречался. А через год женился на однокурснице. Я стала замечать, что он как-то изменился. Оказалось, «на иглу сел». Когда у него появился ребенок, решил завязать с наркотой. Сын родился с патологией. Но... Решили забрать домой, не оставлять в роддоме. А жена попреками довела, мол, вот по твоей вине ребенок дебильный. Антон и решил завязать. Но ломку не выдержал. Она оказалась жестокой, и он сдвинулся «по фазе», короче, сошел с ума. Его в психушку сунули. Думали, что может вылечиться, а может нет. Как ему повезет. Жена ждала год, больше не выдержала. Взяла развод, ребенка сдала в приют и уже вышла замуж вторично. А мне стало жаль Антона, и я навестила его в больнице. Он узнал меня, как обрадовался, прощенье просил. Говорил, что врачи обещают скоро выписать, и тогда он снова станет человеком. Но, его обманывали как всех. Кто-то сказал Антону, что стало с его семьей, и он повесился в психушке.

— А ты все любишь его?

— Я чувствую себя виноватой.

— В чем?

— В его смерти. Ведь это я ему рассказала о жене. Наказала за прошлую обиду и забыла, что Антошка больной. Удар был ниже пояса. Он не выдержал. А и я покоя себе не нахожу. Грызет вина, и отвернулись от меня однокурсники. Конечно, они правы, но случившееся не исправить.

— Но ты и теперь не можешь его забыть?

— Свою ошибку! Я очень виновата, Яша! Может, он вылечился б и жил. А я вмешалась. Лучше б не навещала.

— Тут больше врачи виноваты, не углядели.

— Да брось. Это стандартная отговорка.

— Ну, занимайся самоедством! Он нашел жену, какая устроила свою жизнь, как ей хотелось. Может, и в этом ты виновата? Когда это все случилось, года два назад?

— В начале прошлого года.

— Ну и все, забудь! Каждый человек платит за свои ошибки, и ты тут ни при чем. Он сам нашел приключенья на свой зад. Я не пойму тебя, о чем сожалеешь? При чем Антон, какого нет в живых. Я спросил совсем о другом. Есть ли у тебя сегодня парень, какой тебе по душе?

— Ну ты, Яша, крутой! Настоящий участковый! Вынь и положь ответ. А что хочешь услышать, признайся!

— Что кроме меня никого у тебя нет!

— Вот это закрутил! Мы с тобой всего два дня знакомы, а ты уже признанье в любви услышать хочешь! — смеялась Вика.

— Хотя бы так,— согласился Яков.

— Торопишься. А зачем? Видишь, какая я гадкая! Сама тебе рассказала все.

— Еще вспомни, что случалось в детстве в трусишки писить! И тоже повинись, мол, не успела на горшок сесть.

— Ну, ты совсем как Лешка заговорил. И почему все меня за ребенка держат?

— Я в своей работе каждый день с таким сталкиваюсь, что не верю, будто среди людей нахожусь. А ты о чем?

— Яша, я два года встречалась с Антоном, и ничего хорошего не получилось из того. Давай не будем спешить. Я не признаю и не верю в любовь с первого взгляда. Это несерьезно.

— Смотри, какая деловая! Настоящая классная дама,— иронизировал Яшка.

— Ну, хватит прикалываться! А то уйду!

— Грозишь! А я не пущу!

— Яш! Если вправду, совсем всерьез, когда уеду защищать диплом, ты хоть изредка будешь меня вспоминать?

— Даже звонить стану. И твоих звонков ждать.

— Правда? — подвинулась совсем близко. И спросила шепотом:

— A y тебя много женщин в поселке? Только не говори, что нет ни одной. Лешка проговорился. Сказал, будто ты ни разу один в постель не ложился.

Яшка густо покраснел, обругал друга молча и ответил:

— Это он явно перегнул. Конечно, не стану прикидываться пай-мальчиком или девственником, но и распутным кобелем никогда не был. Обычный холостяк, не связанный семейными узами и обязательствами. Я себя ничем не опорочил, никакими связями и знакомствами, их легко прерву, как только появится семья.

— А Лешка говорит, если человек гуляет по женщинам, то это у него на всю оставшуюся жизнь.

— Ты что же это, не ответив на мой вопрос, уже ждешь от меня клятву в верности до гроба? — усмехнулся парень.

— Ладно тебе, я просто спросила,— отодвинулась от Яшки и приметила молодую женщину. Та шла мимо, оглядела обоих, приветливо, очень тепло поздоровалась с участковым.

— Кто она? — заинтересовалась Вика.

— Наша Сонечка! В детском садике работает. Хороший человек. Двое детей у нее растут, и свекровь с нею живет.

— А муж где?

— К другой переметнулся. Надоело ему в нужде жить. Нашел обеспеченную. Та, конечно, приняла его. Но только самого. Без детей и матери. А старой куда деться? Осталась с Сонечкой. Та на трех работах крутится. Нянечкой и уборщицей в детсаде, а еще дворником, на двух участках. Свекровь в доме, на огороде управляется. Глянешь, и не верится, что свекровь, лучше иной матери к невестке относится. Никогда меж собой не базарят. Вот тебе и чужие люди.

— Ты ей чем-то помогал?

— Как все наши мужики. То дров нарублю, забор или ворота подправлю. Где-то картоху с огорода помогу перенести. Ей все поселковые помогают. Пекариха каждый день теплый хлеб приносит. А та старуха, о какой вчера говорил, кляузы строчит. Всех мужиков к Соне в хахали приклеила, даже меня с отцом вместе. Лежачего Кудрявцева, нашего паспортиста, и того в покое не оставила, секс-гигантом сделала. Анискина и вовсе в постояльцы определила. А женщина одинокой голубкой живет. Никто ей не нужен, кроме своей семьи. Всем мужикам это хорошо известно. За что уважаем женщину. Она свое имя никому не бросит в ноги.

— Яша! А этот кто? Смотри, как улыбается, к нам идет.

— Это мой отец, познакомься! — предложил девушке.

— Что же вы на скамейке мерзнете? Или в доме места мало? Почему гостью не приглашаешь? Совсем заморозил! Пойдемте к нам! — предложил так, что отказаться было невозможно.

Вика вошла неуверенно. Едва огляделась, к ней подскочил Степка:

— Ты к нам насовсем или в гости? — спросил звонко.

— В гости. Познакомиться пришла.

— А ты сказки знаешь?

— Конечно.

— А много?

— Даже очень много!

— А конфетов мне принесла? — заставил покраснеть всех домашних, но Вика не растерялась:

— Степа, я завтра много конфет принесу. Договорились? Не обижайся, я прямо с работы, не успела в магазин.

— Смотри, не забудь про сказки, я люблю их долго слушать, пока ни засну, тогда отпущу тебя к папке,— повел Вику в свою комнату.

— Ты только не бери шиколадные конфеты, от них у меня ухи пухнут. Купи сосательные. Эти лучше. Я их целое ведро могу поесть,— объяснял по пути.

Яшка чутко вслушивался в каждый звук, доносившийся из комнаты Степки, но хитрый мальчишка предусмотрительно закрыл дверь, чтобы никто из домашних не мог помешать общенью.

Илья Иванович, позвав к столу сына, сказал тихо:

— Послезавтра похороны Кудрявцева. Надо кое-что отнести на поминальный стол. И завтра поможешь с могилой для него. Нужно хорошее место выбрать. Оформить все как надо. Человек был достойный. Сделай все путем, чтоб Олег не обижался.

— Хорошо, я постараюсь! — пообещал отцу.

Они поговорили о предстоящем дне. Обсудили все. К ним тихо подошла Ирина Николаевна и, присев рядом, сказала:

— Я уже отнесла все, что нужно для поминок. Там не только я, весь поселок собрался. Кто чем может, помогает. Могилу уже определили, где выкопать. Поселковые даже деньги собрали семье. Жалеют люди Олега Трофимовича. Даже наша склочница, кляузница Варвара и та принесла от себя. Не поскупилась бабка. А как плакала. Говорила, что единственный, приличный человек из всего поселка и тот помер...

— A y меня опять неприятность на участке. Федька Коновалов тещу из дома выгнал. И не велел на порог ступать. Жена с детьми в город поехали по делам, а он войнушку с погромом устроил.

— Пьяный что ли? — перебил Илья Иванович.

— Да кто ж его знает. Никого не пускает в дом. Закрылся на запор и баста. Бабе все тряпки во двор вышвырнул. Той деваться некуда, пошла к соседям ночевать, там у них дочку дождется.

— Сама виновата, не стоит язык распускать и позорить зятя. Он, пусть не лучше, но и не хуже других. Ни забулдыга, зарабатывает неплохо. Из дома ничего не пропил, наоборот, в дом тащит. И руки у мужика умелые, хороший хозяин. Такого беречь надо,— вступился за человека Илья Иванович.

— А теща требовала, чтоб я его в милицию забрал. Жаловалась, будто он ей все кишки достал и печенку поел. Что нет больше терпенья с зятем. Ну, как его заберу, если на все замки закрылся?

— Не лезь в семейные дрязги. Они, как только жена приедет, мигом помирятся, а ты виноватым останешься. Тебя клясть будут. Скажи-ка, Федька ее побил?

— Поджопника дал ей с крыльца! А больше ничего. Так сама сказала. Обещала к Сазонову пойти, чтоб зятя в баранку скрутил.

— Размечталась! Только и дел у него в семейном дерьме ковыряться! — сморщился Илья Иванович, добавив:

— Пусть эта Зинуля радуется, что соседи ее приняли. Если сейчас пойдешь, увидишь, что они уже помирились, жена навела средь них порядок.

— А чего они грызутся?

— Банальная ситуация! Зинуля хочет верх над всей семьей держать, головою в доме быть, да Федька не дает царствовать и бюджет семьи теще не доверяет. Всю зарплату Клавде отдает. А теще ни гроша. Та им пенсию не отдает, прячет, хотя живут вместе. Короче, Зинка, что инфекция. Своего сына с женой развела. Они целый год врозь жили. Потом помирились, опять сошлись, но Зинулю подналадили и запретили возникать даже в гости. Вот и перебралась к дочке. Одна жить не может, ей прислуга нужна. На такое нынче нет желающих. Да и попробуй угоди старой бабе. Только на моей памяти она пятерых мужиков сменила. Никто не угодил. Потому и теперь одна, никому не нужна.

— Пятерых? А с чего мужики на нее западали?— округлились глаза Яшки.

— Я не знаю. Сам в их числе не был. Говорят, что если б не язык, Зинке цены бы не было. Но она теща! Они без изъяна не родятся. С нею даже внуки не хотят оставаться. Убегают на улицу. Это уже вовсе неспроста.

— Ладно, если до завтра не помирятся, придется беседовать с Федором в отделе.

— Зачем? Предложи Зинуле в свой деревенский дом уйти. Там сама с собой быстро поладит. Найдет какого-нибудь «мухомора» и успокоится. Делом займется. Только не уговоришь. Кому охота отрываться от газа, телефона, горячей воды? Теща уже привыкла к комфорту. А в деревне, сам знаешь, магазин два раза в неделю открывается. О теплом хлебе забыть придется. А зимою в морозы, да еще в старой избе, ох и не сладко одной. Там и помоложе не выдерживают.

— Зачем же тогда паскудить Федьку?

— Я ж говорю, теща! Иначе не может. Она никчемной свекровью была. Уж сколько времени прошло, а сын с невесткой Зинулю на порог не пускают. Это неспроста. Но вот загадка. На работе бабу все любили. И никто о ней плохого слова не сказал. Хотя на маслозаводе народу много работает. А Зинуля контролером качества продукции была. Сам понимаешь, всякое случалось. Баба она требовательная.

— А вот и я! — вошла на кухню Вика.

— Уснул наш разбойник?

— Конечно. Даже спящий не отпускал, держал за шею и все просил еще сказку!

— Измучил вконец?

— Все дети одинаковы. Я сегодня вела урок, ребята и девчонки сидели тихо, слушали. А я им рассказала о Египте, как работала с археологами, что увидела своими глазами. Верите, мои ученики сидели не шелохнувшись. Слушали, как сказку. Уже звонок на перемену прозвенел, они, словно не слышали. И просили рассказать еще. Когда-то в детстве я точно так же слушала отца. Он много рассказывал о Египте, об Индии, о Китае. Тогда мне казалось, что он вернулся с другой планеты, недосягаемой и чудесной. Верите, мне даже теперь хочется попасть в Индию и Китай. Но в Египте мне не понравилось. Хотя в детстве слушала о нем, открыв рот.

— А что не понравилось там? — спросил Илья Иванович.

— Чужбина! Куда ни глянь, сплошные пески, злые ветры, жара и культ захоронений. Нет жизни! Каждый глоток воды на строгом учете. А красота гробниц и мумий меня не тронула. Она мертвая.

А я люблю, чтоб все вокруг пело и смеялось, жило и радовалось. Там сплошное молчанье.

— Ну, а люди, какие с тобой работали?

— Они только вечером собирались к костру. Еще были верблюды. Я подошла к одному поговорить, а он жевал какие-то колючки. А потом как плюнул на меня, я чуть не задохнулась в его вони. Стою, как чучело, вся в слизи. Археологи хохочут, а я плачу. Самое плохое, что воды едва хватило умыться, да и то слегка. Какой уж там помыться или постирать? Представляете, как я уснула? От меня все козявки в обморок падали, ни одна не подползла! Зато мухи одолели. С тех пор я верблюдов не люблю и не признаю за разумных животных. Они бессовестные, как городские забулдыги. И морды у них тупые. Наша лошадь против них интеллигентное животное. А верблюд, как продолженье пирамиды.

— Вы, ешьте! Уж коль не понравился Египет, и мы туда не поедем! — поддержал Илья Иванович Вику.

— Мы там туристов встречали много. Больше всего из Штатов там тусуются. Фотографируются на фоне пирамид, с верблюдами. Им экзотику подавай. Громадные деньги на это удовольствие выкидывают. А меня туда больше и на аркане не затащить.

— Вика! А как жить собираешься? — спросил Илья Иванович. И уточнил:

— Учительницей будешь работать?

— Не знаю. Если совсем честно, я не сумею в эту зарплату уложиться. Копеечная она. Мои родители не вечные. Всю свою жизнь не смогут мне помогать. Да и самой стыдно просить у них. Им самим нелегко, а тут я на шее. Мои однокурсники не хотят в школе работать. Дипломы получат и пойдут работу искать. Я тоже что-то подыщу. С дипломом устроиться проще.

С этим доводом согласились все.

Прошли еще три недели. Яков с Викой встречались почти каждый день. Их отношения не остались в поселке незамеченными, и по соседям уже пошел слух о скорой свадьбе в семье Терехиных. Эту тему шумно обсуждали бабы в магазине. Шептались старухи за спиной участкового, мол, вот хоть и с ребенком-приемышем, а сумел девку из города завлечь. Ни на что не глянув, с Яшкой любится на виду у всех. А и то сказать правду, парень неплохой. За такого не то городская, а и столичная согласится выйти замуж.

— Ну ведь участковый он, наш Яшка. Работа у него собачья! В ней всякое случается,— прошамкал дед Савелий и напомнил обсевшим со всех сторон бабкам, как приключилось в прошлом году:

— На свадьбу к Цыбиным понаехали гости отовсюду. Родня с городу, с деревень. В избе места не хватило. Вздумали на дворе столы поставить, хоть и дом в два этажа. Ну, жених, ихний Петька, рыжий змей, все носится вкруг богатой городской родни. Всем угождает, на невесту мало внимания. Она с деревухи взятая, мол, куда денется, нехай радуется, что честь ей оказана. Ить Цыбины на весь поселок наипервейшие богатеи. Равных им и тогда не имелось.

— А невеста из захудалых? — встряла подслеповатая Аграфена.

— Не об этом говорка. Слышьте, девоньки! Конфуз какой вышел! Уже столы накрыты, гостей позвали, пошли за невестой. Ищут, зовут, а девки нет нигде. Словно ее и не было никогда, будто приснилась она Петьке. А и спросить о ней некого. Никого из невестиной родни на свадьбу не позвали. Постыдились, погнушались бедноты. Ну и обошли их вниманьем. А тут девка пропала. Ведь вот точно была. Своими руками ее наряжали. Ох и хороша! Как картинка смотрелась. Да только где она? Какой черт ее спер, или лешаки унесли в болота? Короче, нигде ни голоса, ни звука. И только в саду на ветке увидели невестино белое платье. Ну и все прочее при нем. А самой девки след простыл.

— Обиделась она за свою родню, вот и сбежала от корявого хорька. Как же можно так забидеть ее родителев?

— Ну, гости, оно конешно, вскоре позабыли, зачем приехали. Напились и веселились без свадьбы. Им дай повод. Ну, а Петька, жених несостоявшийся, в деревню к родне намылился, чтоб там свои претензии выложить и неустойку взять. Либо опозорить их вместе с дочкой на весь окрест. Так-то и приехал к вечеру. В дом ввалился вместе с двумя другами. А там на лавках старики, да детва голожопая. На гостей во все глаза таращатся:

— Где Анна? У вас прячется? Почему она сбежала со свадьбы и опозорила всю мою семью? — спрашивает у родителев. Те ни сном, ни духом ничего не знали. Дочка их лишь через неделю объявилась. Но не одна. С парнем, с каким любилась, пришла к родителям. Старики хотели, чтоб Анка жила безбедно в богатом доме, вот и выпихнули к Петьке. А парень, прознав про то, украл ее. Пришел, смешался с гостями, вывел в сад, велел снять с плеч чужое платье и увел голубушку в свой дом. Из-под Петькиного носа украл невесту. Тот с год холостяковал. Все девки ему отказывали и смеялись до икоты над шелудивым козлом. Лишь опосля оженился. Но и до ней слух дошел.

— А как же Аннушка нынче живет?

— Худо девоньки, померла она, не разродилася первенцем. Уж такая у ней судьбина полынная, с самого изначалья не повезло.

— Зато теперь старики пужаются выдавать замуж девок поперек их воли. Нынешние еще круче наказать сумеют и жениха, и родителев. Едино плохо, нынче мужиков все меньше становится, а и живут они совсем мало.

— Ну, наш Яшка ни тот Петька, уж и не ведаем, зачем ты просказал энту басню, только теперь на кажного мужика по десятку баб приходится. За любого заскорузлого в драку промеж собой...

— Я об том сказывал, что и раней, и нонче по любовям ожениваются.

— Ой, голубчик! Всяко бывает, ты нас испроси, сколько мы от тех любовей натерпелись за свой век, аж вся душа в мозолях изболелась. Пошти всплошную вдовами пооставались. О прошлом, коль взад оглянуться, и вспомнить нечего.

— Ну, может, Яшка счастливей и чище нас! — предположила бывшая почтальонка Галина Антиповна.

— А чем это Терехин лучше? Придумали тоже! Я в запрошлом годе гнала самогонку. На всякие свои нужды запас вздумала собрать. На тебе, Яшку черти принесли. И говорит, мол, по духу определил, чем я занята. Всю самогонку в туалет вылил змей. А ведь почти полный молочный бидон собрала. Я его каталкой по спине огрела. Он же пригрозил, если увидит на базаре с самогонкой, враз в милицию и под суд отдаст. А вы его хвалите! Хорек он, кабан немытый, шелудивый пес! Пусть и у него удачу из рук вырвут! Как он обидел меня, пусть ему так воротится! — заходилась рыхлая старуха.

— Меня тож в милиции ночь продержал.

— За что? — изумились старые.

— Дед мой отчебучил. С кумом нашим так нажрался на Новый год, что с мокрыми портками еле домой приволокся. Я его в сарай вытряхнула, каб не вонял. Сама спать легла. Утром Яшка в окно барабанит. Мол, пошто над дедом изгаляешься? Почему он у тебя в сарае ни своим голосом блажит? За что изводишь человека? А ну, ослобони ево! Ну, открыли, а мой дед весь как есть в говне! От копытов и до макухи. То ли он коров обосрал, то ли они его, так и не поняла! Орет, аж ухи порвал воем. Я ему по морде. А Яшка хвать за енту руку и в милицию приволок как дебоширку и эту, как ее, садистку, во! Руку мне за спину накрутил и, ничего не слушая, в камеру пихнул, а своим ментам сказал, что я свово деда чуть в говне не порешила насмерть. Но старик на другое утро, протрезвемши приковылял за мной. Упросил Яшку меня домой выпустить. Мол, коровы орут недоеные. Так знаешь, как грозился выпуская, ежли еще такое повторится, меня с поселка на высылки сошлют. И добавил, что дед у меня ветеран войны, герой, с им бережно обходиться надо, даже с обоссавшимся. Отмыть, обсушить ево и пальцем не трогать. С тех пор мой дед, распушив хвост, хорохорится. Дескать, он в авторитете, а я дерьмо. Во, гад Яшка! Ну, зачем влез в нашу семью? Без него как хорошо жила. Стариком своим одним пальцем управляла. Теперь он в героях, а я сама всюду управляюсь!

— И все ж он у тебя имеется. Каб плохой был, не держала б, давно выперла с дому. А уж подобрать его нашлось бы кому,— поджала губы бабка, сидевшая рядом.

— О! И я про то! Мы мужуки завсегда в золотой цене были. И не моги никто нас забидеть. За кажного не то участковый, сам Сазонов вступится и любой рога в штопор закрутит, хочь вам старым иль учителке.

— Гля! И ентот дохлый петух ожил! — рассмеялись бабки и, завидев Яшку, приумолкли, тот, поздоровавшись, прошел мимо, не хотел опаздывать на свиданье.

Яшка знал, через два дня Вика уезжает в город. Практика заканчивается, девушка уже собирает свой чемодан. Времени у нее мало. Дома ждут родители. Они каждый день звонили дочке. А тут еще Лешка их напугал. Сказал, что выдает Вику замуж за своего друга, и она навсегда останется в поселке. Так что ждут ее напрасно. Пусть лучше готовятся к свадьбе. Добавил, что выдать замуж девку в таком преклонном возрасте большая удача. Что лично он никогда не женился бы на такой старухе.

— Теперь в моде «зелень», от двенадцати и до пятнадцати лет! — заявил нахально, и родители Вики, услышав от племянника эдакую дерзость, поневоле растерялись и попросили, чтобы дочка сама позвонила им как только вернется с работы. Вика не промедлила.

— Ты что? Замуж собралась? За участкового? Вика! Ты в своем уме? Это же низшая прослойка общества! В нашей семье все интеллигентные люди, без примесей и отклонений. Никакого замужества! Мы ни о чем слышать не хотим! Живо возвращайся домой! Если хочешь, чтобы между нами не возник конфликт, не задерживайся! Мы тебя ждем!

Вика пришла на свидание задумчивая, хмурая. Ее не трогало как раньше пение птиц, голоса оживающего леса. Яшку удивило, что девушка наотрез отказалась придти к нему домой, сослалась на усталость и плохое настроение. Она села поодаль от Яшки, молчала.

— Кто достал тебя, ученики или твои педики? Что случилось? От чего такая мрачная? — пытался обнять девушку, но она отодвинулась, сбросила его руку с плеча и еще ниже опустила голову.

— Вика! У тебя появился другой человек?

— Нет,— мотнула головой отрицательно.

— Ты устала от меня? Я надоел тебе?

— Не в том дело? — вздохнула подавлено.

— Какая муха укусила? Можешь сказать, что произошло?

Вика молчала.

— Когда собираешься в город?

— Завтра...

— Собиралась через два дня. Почему торопишься? Дома что-то случилось?

Девушка виновато смотрела на Яшку.

— Что-нибудь с родителями случилось?

— Нет. Все в порядке.

— Да скажи, что с тобой?

— Мы в последний раз видимся. Больше не будем встречаться,— ответила еле слышно.

— Почему?

— Я уезжаю навсегда и никогда сюда не вернусь. Все кончено, Яша!

— В чем провинился перед тобой, скажи?

— Ты не виноват...

— Тогда объясни, в чем причина?

— Не могу. Так надо.

— Кому это нужно разлучить нас?

— Всем. И мне прежде всего! — хрустнула пальцами, нервничала.

— Я больше не нужен тебе?

Вика едва заметно кивнула головой.

— Объясни вразумительно. Скажи честно. Где причина твоего виража? Ведь еще вчера все было безоблачно.

— Не могу!—дрогнули плечи.

— Сама так решила?

— Конечно.

— Степка помешал?

— Он ни при чем!

— Сплетен наслушалась?

— Да нет же, Яков! Не терзай, не спрашивай. Я уеду, и мы скоро забудем друг друга. Так надо.

— Кому это нужно?

— Мне и тебе! Мы слишком разные. Не стоит продолжать, из того ничего не получится. Нам нужно быстрее расстаться и забыть.

— Вика! Скажи, что стряслось? — притянул к себе девушку, она оттолкнула Яшку, вскочила, хотела уйти, но парень поймал, придержал за руки и сказал:

— Я хочу знать правду. Какою бы горькой она ни была, я выдержу. Но ты должна мне сказать ее, иначе перестану тебя уважать за то, что даже на это неспособна. Выходит, весь этот месяц ты лукавила, врала себе и мне. От скуки играла в любовь, какой не было. Да и способна ли любить? Вряд ли тебе такое дано? Зачем ты лукавила, соглашалась на свиданья, приходила ко мне в дом! Если безразличен тебе, к чему ты все это устраивала?

— Я не виновата, не хотела обидеть, но так нужно, чтоб мы навсегда расстались.

— Скажи, кому это взбрело в голову? Кто решил разлучить нас?

— Я сама.

— Не ври! Скажи правду и я оставлю тебя в покое!

— Яша! Ты хороший человек. Но обстоятельства сложились иначе, не в нашу пользу. Короче, мы не сможем быть вместе. А потому нет смысла встречаться, морочить головы. Мы слишком разные. У каждого своя судьба.

— Скажи понятнее, вчера говорила совсем другое. И планы на будущее строили. Кто вмешался? Ты говорила с кем-нибудь обо мне?

— Да. С родителями,— созналась тихо.

— Они запретили видеться нам, но почему? Не зная меня, вот так вбили клин? Чем я их не устраиваю?

— Они ничего не хотят знать. Требуют, чтобы немедленно вернулась домой,— дрожали плечи.

— Степка их испугал?

— О нем они ничего не знают.

— Странно, чем я их обидел или не подошел, если даже не знаком с ними?

— Они не станут с тобою знакомиться, Яша. Ты их не интересуешь.

— Мне они тоже не нужны. Но ты? Неужели с ними согласилась? Ведь все родители не вечны. А жизнь будет продолжаться дальше. Придется идти без поводырей, самой. Не будешь ли жалеть о дне сегодняшнем? Я понимаю, после диплома ты вскоре выйдешь замуж за другого, какого родители посоветуют. За какого-то археолога или художника. Но будешь ли счастлива?

— Я никогда не выйду замуж!—хлюпнула носом совсем по-девчоночьи.

— Все так зарекаются, но твои родители, разбив нас, постараются поскорее поставить точку на этой истории и выдать тебя замуж по своему усмотрению. Таких случаев нимало. Но потом случаются трагедии. Ведь жить приходится в разладе с собой. Ты об этом подумала?

— Я все осмыслила. Если пойду наперекор, я убью своих родителей и никогда не прощу себе этой подлости. Не хочу их терять по своей вине. Пусть живут сколько им отведено, не стану укорачивать их век, а потом до конца винить себя за глупость. Родителей не заменишь,— глянула на Яшку холодно, отрешенно.

— Выходит, это окончательный ответ?

— Да,— ответила резко.

— Что ж! Не буду назойливым,— глянул на проклюнувшиеся листья деревьев, на синее небо над головой. Как тяжело на душе. Но надо, ох, как нужно сдержаться и в этой ситуации, не опозориться, не унизиться в глазах девчонки, какую полюбил и получил отставку. С нею не хотел смириться.

— Ладно! Коли ты согласилась оставить меня, значит я тебе не дорог и не нужен. Я не стану вымаливать взаимность, ни тот случай. Из милости любви не бывает. А раз так, нам нужно проститься. Но... Если одумаешься, я подожду, позвони мне. У тебя есть мой номер телефона.

— Не жди, Яша!

— Тебе видней. Раз так, прощай, Вика! — резко шагнул в сторону, к опушке и, ступив на тропинку, вскоре вышел на дорогу к поселку.

Яшка шел не оглядываясь. Он не смотрел, идет ли сзади Вика, как она доберется домой? Ей предстояло пройти своею дорогой целую жизнь, что уж там лесная тропинка?

Яшка шел, не видя под ногами дороги. Вернувшись домой, встретился с удивленным взглядом Степки:

— Пап! А где Вику потерял? Она придет?

— Нет, сынок, она больше не появится здесь,— ответил хмуро.

— Почему? А кто мне сказку расскажет?

— Бабушка. Ее сказки лучше и теплее. А Вика насовсем уезжает в город. Там родители ждут. Они ей свои сказки расскажут. Но как их продышит? Впрочем, это уже не наша забота.

— Значит, мы снова безтетошные?

— Выходит так,— вздохнул Яшка.

— А Вика насовсем от нас уедет?

— Да, сынок!

— Выходит, она как моя мамка, тоже бросила, вот только эта — всех сразу. Наверно, теперь все тетки такие.

— Отставку получил? — глянул на сына Илья Иванович и, позвав за собою в зал, сказал негромко:

— Успокойся, Яша! Это не потеря. Когда уходит женщина, не считай такое бедой. В судьбе случайностей не бывает. Считай, что так и должно произойти. Где тонко пусть сразу порвется. Только объясни, в чем причина вашей ссоры?

— Это не ругачка, а полный разрыв. Я чем-то не устроил ее родителей, хотя мы не знакомы, и о Степке они не знали. Она не хочет идти им наперекор, сокращать жизнь, а значит, не любила, не нужен ей, был в роли временной развлекашки, она весело провела этот месяц и прошла двойную практику.

— Ты был с нею близок?

— Нет. Даже мысли не было о том,— покраснел парень.

— Выбрось ее из головы как можно скорее!

— А если это обычная проверка? Хочет узнать, люблю ли ее, что предприму? Может, она ждала, что сделаю предложенье?

— Поверь, в таком случае все женщины ведут себя совершенно иначе и не дают повод к полному разрыву. Но у тебя в запасе ночь и завтрашний день. Если не позвонит и не придет, сам не навязывайся, бесполезно. Восприми все как есть. Вика не единственная женщина на земле. Кстати, она вовсе не та, из-за какой стоит страдать. Ведь я немного понаблюдал за нею, мы и впрямь очень разные. У них в доме прислуга. Мы такое не можем себе позволить.

— Откуда знаешь? — удивился Яков.

— Сынок! Она даже за собою ни разу не помыла тарелку, не говоря о том, чтобы помочь матери. Какая из нее получится хозяйка мне тебе не говорить. Когда сюда приходила, никогда не спросила, как у тебя на работе, как здоровье каждого? Хотя бы из вежливости, так поступают все воспитанные люди. Вика рассказывала о своей работе, об учениках. Ей наплевать, что нам неинтересно было слушать ее, она хотела выговориться, похвастать, а наши проблемы были ей по боку. Она просто нашла отдушину в твоем доме. Пустышка! Больше о ней ничего не скажешь. О такой жалеть не стоит, невелика потеря.

— Может ты и прав, но сердцу не прикажешь. Я люблю ее. Нужно время, чтобы улеглось и прошло. Связывал с нею будущее, хотел о нем сегодня договориться конкретно. И вдруг, как сугроб на голову средь лета. Полный облом, а за что, так и не понял.

— Да все ясно! Что там долго думать, твое положение не устроило. Поселковый участковый! А они интеллигенты! Нам с ними не ходить в одной упряжке! Не вышли ни рожей, ни кожей. Будь ты городским предпринимателем, или даже мелким начальником, они без колебаний отдали бы за тебя Вику Но нужна ли она? Ведь и ты, и Степка были бы голодными и неухоженными. Через месяц начались бы ссоры, а потом и разрыв. Ты привык к заботам матери. Вике это не дано, она сама привыкла ездить на ком-то. Знай, одною постелью семью не удержать. Через такое прошли многие мужики. И навсегда забыли о любовях. Жизнь, сынок, многолетний экзамен для двоих. Его ни все выдерживают. Хорошо, что не получил больших разочарований, такое долго помнится и болит. Ты схлопотал щелчок. Ничего! Скоро забудешь! И благодари судьбу за милосердие.

Яшка, слушая отца, соглашался с ним, а в глубине души ждал звонка, надеялся на чудо. И телефон зазвонил:

— Это я! Леха! Ты, конечно ни меня ждал, понимаю. Но пойми, кореш, за нее, хоть и сеструха, я ни в ответе! Все бабы стервы! Теперь и ты согласишься. Я с нею побрехался круто, и Вика уехала, не дожидаясь завтрашнего дня. Не стал ее задерживать. Пусть катится к своим мамонтам. Я даже проводить отказался. На хрен мне та городская родня, какая пренебрегает нами, считает недостойными, пещерными. Видал я их всех! Назвал эту дуру чокнутым приматом, ее стариков — пещерными ящурами и потребовал забыть меня, моих родителей.

— Зря ты так! Зачем прогнал на ночь глядя девчонку? Стоило проводить по-хорошему.

— Чего? Сдалась она тут? Мамка еле выдержала эту гостью. Своих забот хватало. А тут с нею носись. Покорми, постирай, прибери за девкой! Мамка с ног сбивалась, Знаешь, что сказала мне:

— Леша, какое счастье, что ты не женат! Не приведись, попадется такая, как Вика! Лучше не спеши с невесткой! Ты у меня умный сынок.

— Кстати, она уже в пути. Шуршит к своим, через час будет дома. Ты хоть не ругай меня. Плюнь! Она тут все рассказала. Не бери к сердцу Давай, возникай завтра! Намылимся к нашим девкам. Оттянемся по полной программе. Наши бабы ничем не хуже! А главное, в них не вкладываем душу.

— Я на тебя и не обижался. Не за что! Сам дурак. Ты сразу предупреждал. А я не поверил, за грубость ругал. Но ты ее знал...

Яшка так и не смог уснуть в ту ночь. Перед тазами неотступно стояла Вика. Ее глаза, губы, волосы, хрупкая фигура будоражили воображение. Яшка до рассвета мучился:

— Не любила... Притворялась, лукавила. Зачем я ей такой корявый, периферийный мужик? В городе похожих хоть неводом лови. В институте, наверное, проходу не дают. Такая не может остаться в старых девах, быстро приберут к рукам. Девчонка приметная, яркая, что ни говори. Конечно, я ей ни пара! — вышел на кухню покурить, открыл форточку и почувствовал на плече руку отца:

— Никак не заснул? Сон убежал вместе с Викой? Все думаешь? Знаешь, Яша, я тоже думал, что не сумею себя переломить. Была и у меня первая любовь. Со школы с нею дружили. Портфель ей носил, за одной партой сидели. Еще со школы звали нас жених и невеста. А потом на выпускном вечере повздорили с нею. Она обиделась на то, что я со всеми одноклассницами танцевал и ей мало вниманья уделял. Ох, и психанула она тогда. Не разрешила проводить домой, ушла с гурьбой одноклассников. Я много раз пытался помириться с Майкой. Но на нее как черт наехал. Оскорбилась, не захотела простить моего легкомыслия, а вскоре уехала, поступила в мединститут в Москве. Я ей писал. Адрес взял у подружки. Но Майка не ответила. Вскоре и я поступил в юридический, уехал в Минск и написал ей оттуда. Но она опять отмолчалась и не ответила. О ней я краем уха узнавал от подруги, какая проговорилась, что моя Майка встречается с другим парнем, и у них все всерьез,— вздохнул Илья Иванович и продолжил:

— Мне все не верилось, и я насмелился пойти к ее родителям, узнать правду у них. И чтоб ты думал? — усмехнулся человек уголками губ:

— Мать Майки, увидев меня, заплакала. Как понял, слова у нее поперек горла встали. А отец после третьей рюмки разговорился и сознался, что его дочь уже вышла замуж за человека из Камеруна, то есть за негра. Они расписались, и когда Майка закончит институт, уедут к нему на родину, насовсем.

— Мать показала фотографии дочки. Свадебные. Я не верил глазам. Казалось, увидел дурной сон. Но надо было держать себя в руках. И я, как мог, постарался. Правда, не помню, как вышел от них и добрался домой. Конечно, писем ей уже не писал. Приказывал себе забыть свою первую любовь. Ох, и не легко далось. Хотя понимал, появись она, предложи помириться, никогда не согласился б! Но плакал в душе мальчишка, не мог согласиться с предательством и коварством женщины. Много лет я холостяковал из-за нее. Ни одной не верил, пока не встретил Ирину. Мы с нею год встречались. И я женился, чтоб снова не увел из-под носа какой-нибудь негр.

— А ты с Майкой так и не виделся? — спросил Яшка отца.

— Встретились через десяток лет. Ты уже в школу ходил. Честно говоря, я не узнал Майку. Она меня окликнула. От прежней девчонки ничего не осталось. Она сама стала похожа на негритянку. Располневшая, рыхлая, с двумя детьми, визжавшими на весь магазин. Она приехала в отпуск без мужа, на месяц, к родителям. Веришь, мне даже стыдно стало, что я когда-то любил ее. Не только не пожалел, а и порадовался, что судьба уберегла от нее. Никакого чувства не осталось кроме сожаления и брезгливости. Нам не о чем было говорить. И все ж, спросил, счастлива ли она? Майка уклончиво ответила, что нередко меня вспоминала, но когда появились дети, все прошло, и память о первой любви уже не терзает душу. Появились другие ценности и привязанности. А любит только детей. Хотя на мужа не обижается. Он прекрасный человек и ей с ним повезло.

— Не жалела о разрыве с тобой?

— Приглашала к себе в гости, предложила вспомнить прошлое. Но я не любитель экзотики и отказался. Не поверил словам. Многое увидел, что не сумела скрыть. Она смотрелась много старше своих лет. И, главное, в ее глазах не увидел счастья. Они потускнели, погасли, в них умерла радость. Она обабилась, потеряла свой шарм и всякую привлекательность. Я поспешил уйти от нее и тут же забыл о той встрече. А лет пять назад ее подруга сказала, что Майка стала бабушкой, и работает врачом в какой-то деревне. Она очень хочет вернуться домой, но теперь это нереально. Я ничего не ответил. Ни к чему возвращаться в прошлое. Не всякая весна греет душу, иную лучше не вспоминать.

— Но все же помнится!

— Давно без боли и страданий.

— Скажи, а почему она вышла за другого?

— Да кто их поймет тех баб? Экзотики захотелось, острых ощущений, решила всех удивить неординарностью. И у нее получилось. Правда, отразилась ее оригинальность на родителях. Отец спился совсем. Говорят, что от стыда за Майку в свой двор не выходил. Мать от инфаркта умерла, как только увидела внуков. Но она с родителями не советовалась, сама решала свою судьбу. И не пожалела. Да и о чем? Жизнь считай, прошла. Как знать, может, в своем Камеруне она счастлива. А любовь, Яша, понятие абстрактное. Ведь все мы по-настоящему любим только своих детей. Остальных, случается, меняют люди. И остаются живыми! Так что есть эта любовь? Она приходит внезапно и исчезает так же неожиданно. Ее, как домового, не купить и не прогнать. Только переждать как наводненье. Непонятно с чем придет. К одним с радостью, другим полные карманы горя. И все ж, хорошо, что она есть, не впустую жил, и тебя весна не обошла. Я тоже не сетую на случившееся. Ни о чем не жалею. Доволен, что моя жизнь сложилась нормально. Думаю, и у тебя все образуется и наладится. Помни, ни одна девка не стоит наших переживаний. А все бабы, как цветы в саду, один завял, на его месте новый десяток распустится,— озорно подморгнул сыну Илья Иванович и добавил:

— Значит, Вика не твоя весна. Дождись свою, ты ее враз узнаешь и не пропустишь...