Эм + Эш. Книга 2

Глава 10

В воскресенье собирались пойти с Вероникой к какой-то её подруге.

— Мы с Кристинкой учились в одном классе. Так что дружим уже сто лет, — рассказывала она, выводя чёрным стрелку. — Правда, последнее время редко встречаемся. У неё семья, трое детей, у меня — работа.

Она повернулась к нему и, улыбнувшись, добавила:

— И ты.

Шаламов тоже улыбнулся в ответ — Вероника с одним накрашенным глазом выглядела комично.

— Кристинкин муж, Владик, он — продюсер в театре Охлопкова. Кристинка и сама раньше играла на сцене. В театре они и познакомились, потом поженились. Пошли дети один за другим, и ей пришлось забыть, что когда-то была актрисой. Ну а Владик всё так же, в театре работает. Всё время достаёт нам билеты. И он, между прочим, тоже её младше, только на семь лет, — Ника принялась за второй глаз. — Но живут они душа в душу, хотя…

Её на полуслове оборвал телефон. Звонил отец.

— Можешь к нам сегодня подскочить?

— А что случилось? — спросил Шаламов.

— Да так, хотел тебя попросить помочь кое-что в гараже сделать.

Идти к бывшей актрисе Кристинке и её мужу, продюсеру Владику, совсем не хотелось. Все эти посиделки с чаем и домашними пирогами, церемонными разговорами о высоком и соблюдением всяческих политесов уже поперёк горла стояли. А там ещё бонус — галдящая орава детей. Может, конечно, дети у Кристины и не галдят, а тихо сидят по углам и читают книжки, но образ уже сложился. И идти в гости не хотелось до тошноты.

— Мы вообще-то к Никиной подруге собирались, — промямлил Шаламов специально для Вероники. — Но раз такое дело…

— Э-э, ну раз вы заняты, то не надо, как-нибудь потом, — сразу пошёл на попятную отец.

— Нет-нет! Я всё понимаю. Надо так надо. Уверен, Ника поймёт и не обидится.

Вероника погрустнела, но выдавила улыбку.

— Ну иди, конечно, раз надо. А что там? — спросила она, когда Шаламов повесил трубку.

— Да я толком и не понял. Отец сказал, что-то случилось, на месте расскажет.

— А вдруг что-то серьёзное? Давай я с тобой?

— Да нет, ты езжай к своей подруге, она ждёт, готовилась, пирог пекла… Я сам. Если что — созвонимся.

Вероника нехотя уступила, поехала одна. Шаламов же не спеша добрёл до родителей, безотчётно наслаждаясь короткой свободой. Они жили в нескольких кварталах от Невского. Тем более весна вступила в самую его любимую пору. Последние дни апреля, не жарко и не холодно, земля просохла, проклюнулась трава, деревья как будто в зелёной дымке — благодать!

Мать предлагала попить чаю, но отец сразу, как только он пришёл, потянул его в гараж.

— Мы недолго, — заверил отец.

Гаражи в их доме располагались в цоколе, что удобно — далеко ходить не нужно.

— Вы с датой не определились? — спросил отец, отмыкая замок.

Двери гаража с тарахтеньем поползли вверх.

— Нет, — едва сдерживая раздражение, ответил Шаламов.

— Пора бы…

— Успеем.

— Ну, проходи, — сказал отец с таким лицом, будто с трудом скрывает какой-то сюрприз.

Вспыхнули с нервным дрожанием лампы дневного света, и перед Шаламовым предстала совершенно невероятная картина — новенький, чёрный красавец-эндуро. Плавные изгибы одним своим обликом приводили в экстаз, хромовое литьё призывно блестело в свете ламп, кожаное сиденье источало ни с чем не сравнимый запах. В первые секунды Шаламов лишь оторопело глазел на это чудо, не в силах вымолвить ни слова, не в силах даже поверить собственным глазам.

— О-о, — наконец издал он звук, в котором слились и восхищение, и потрясение, и благодарность. — Это мне?

— Тебе, тебе, кому ж ещё, — ответил отец, чрезвычайно довольный произведённым эффектом.

— Бааатя! Спасииибо! Спасибище! — Шаламов обошёл байк по кругу. На руле громоздился такой же чёрный с серебристой полосой шлем. — Я именно о таком и мечтал.

— Так я в курсе. Ты ведь нам с матерью все уши прожужжал…

— Круто! А можно…?

— Ну а зачем же я его купил? Только обещай, что гонять не будешь, — отец достал из кармана ключи и бросил сыну. Шаламов поймал их на лету, но вставлять в зажигание не спешил. Подошёл к отцу, глядя на него с таким лицом, с каким смотрят малыши на Деда Мороза.

— Блин, батя! Ты не представляешь даже, как я рад. Спасибо тебе! Серьёзно…

— Ну… ладно … давай, пробуй.

Он надел шлем, вывел мотоцикл из гаража, повернул ключ. Мотор взревел, и у Шаламова аж дух захватило.

Сделав несколько первых кругов по ближайшим улицам, он снова подъехал к отцовскому гаражу, совершенно ошалевший от восторга.

— Пойдём, мать уже заждалась, — позвал отец, — нагоняешься ещё. Пусть мотоцикл пока у нас постоит, ключи от гаража там же, на связке. Когда захочешь — придёшь, возьмёшь. И всё же, Эдик, с датой нужно определиться.

На этот раз настойчивость отца не вызвала в нём раздражение, хотя и было подозрение, что подарок этот неспроста.

«Ну и ладно, — подумал он. — В первый раз, что ли, отец пытается его купить?».

Сейчас он хотя бы не просто сунул деньги на отвяжись, а подарил действительно то, о чём Шаламов горячо мечтал.

— Ну раз нужно — определимся, — пообещал он, успев заметить у отца на губах мимолётную полуулыбку.

Ну и пусть. Ему вообще сейчас ни о чём не думалось и думать не хотелось. У него наконец есть байк! И такой шикарный! Не терпелось снова покататься и уже вволю, а не просто нарезать петли по округе. Лучше где-нибудь в поле — эндуро же как-никак.

А Вероника пришла в ужас, узнав про байк. Весь вечер по пятам ходила и причитала, как это опасно:

— Эдичка, пожалуйста, откажись от этого мотоцикла! Умоляю. Я умру, если с тобой что-нибудь случится. По статистике каждый восьмой мотоциклист погибает.

— Я буду осторожен, — отмахивался он раздражённо. — Лихачить не буду.

Вот чего она портит радость?

— Эдичка, давай я лучше тебе машину куплю? Любую, какую захочешь.

Шаламов на это предложение вообще вспыхнул и наговорил ей резкостей. Потому что одно дело — принимать подарки от родителей, и совсем другое — от женщины. Это ж унизительно. Вероника ушла плакать.

Женские слёзы он вообще не мог переносить, никогда. Охота было сделать всё, что угодно, лишь бы они прекратились. Но, чёрт, не отказываться же от байка! У него тогда вообще никакой радости в жизни не останется. И зачем он только кричал на неё? Зачем нагрубил? Она же, в общем-то, не уязвить его хотела, а заботу проявила.

— Ника, — позвал Шаламов, но она продолжала всхлипывать.

Он присел рядом, обнял её за плечи.

— Давай назначим дату…

Вероника тут же повернулась к нему. Счастливая такая, даже про мотоцикл забыла.

— О, — выдохнула она, — я думала… Может, тридцатое июня? У тебя как раз сессия закончится.

Шаламов пожал плечами, мол, тридцатое так тридцатое. Приятно было, конечно, видеть в её глазах радость, но почему-то у самого возникло странное чувство, будто он только что балансировал на краю пропасти и вот теперь сорвался…

— Отец предлагает в пятницу отметить нашу помолвку в «Касабланке». Это хороший ресторан. Я как-то была там. Лишних людей не будет. Только мы, наши родители, ну и два папиных друга с жёнами. Ты их, конечно, пока не знаешь, но они очень влиятельные. Ты как? Не против? — спросила Вероника.

С того дня, как они назначили дату, Вероника беспрестанно пребывала в каком-то чрезмерном оживлении — строила грандиозные планы, выбирала туры, выписывала каталоги, заказывала кучу всего: от нарядов до подсвечников. И постоянно пыталась вовлечь в эту суету Шаламова, слегка обижаясь на его отстранённость.

У него же только крепло ощущение, будто он прыгнул пусть не в пропасть, но в бурную реку, и его несёт как щепку течением, и уже не выплыть, не выбраться. Это его, с одной стороны, злило. А с другой — справедливо себе напоминал, что прыгнул-то он добровольно. Да и все эти душевные трепыхания, по сути, беспочвенны. Что они, плохое ему навязывают? Нет, наоборот, самое лучшее. Шикарная свадьба — на. Завидная работа — вот. Крутой коттедж со всем причитающимся — пожалуйста. Медовый месяц — где там Вероника пожелала? На Мальдивах? — сколько угодно. Сказка, а не жизнь. Приятели, одногруппники, Лёва откровенно ему завидовали. А ему всё равно казалось, что собственная жизнь ускользает от него. Почему — сам не мог понять, сколько в себе не копался. Единственное утешение — байк. Он с упоением рассекал по городу, и только в эти минуты чувствовал себя по-настоящему счастливым и свободным. В остальное же время его затягивало в какой-то водоворот: новый дом, дизайнер, стилист, путёвки, список гостей, уроки хореографа, потому что на свадьбе танцуют вальс, а не брейк, в общем, много всего.

Вероника заезжала за ним в академию и буквально как куклу доставляла то туда, то сюда. Посмотрели очередной проект — на уроки танцев. Разучили пируэты — на примерку. И так до бесконечности. Так что эта отрешённость, на которую ему пеняла Вероника, служила, скорее, защитной реакцией, чтобы просто не взбеситься в конце концов.

— Ну так что ты скажешь насчёт «Касабланки»? — переспросила она. — Ты бывал там?

— Не бывал, и мне всё равно. Пусть будет «Касабланка».

Вероника отложила журнал, подошла к нему, присела на корточки.

— Ну что ты, Эдик? То ты злишься, что твоего мнения не спрашивают. То спрашивают тебя — а ты: «Мне всё равно». Может, ты просто не хочешь на мне жениться?

Шаламов пристально взглянул на неё.

— А если бы… нет, я не говорю, что так оно и есть. Просто интересно вдруг стало, а если бы я действительно не хотел жениться, что бы это изменило?

Лишь на долю секунды на лицо Вероники набежала тень. Ответила же она вполне спокойно:

— Всё бы изменило. Неужто ты правда думаешь, что я тебя на аркане потащу к алтарю? Нет. Если ты не хочешь жениться на мне, скажи честно. Мы разойдёмся и будем жить как жили. Только… только говори это прямо сейчас, когда ещё можно разойтись без последствий, когда ещё никто про нас не знает. Потому что потом…

Она осеклась, но он и так понял: потом в её окружении будут шептаться, кто-то со злорадством, кто-то с жалостью. Все будут шептаться, даже друзья и родственники. А для неё — это невыносимо. Для неё образ значит очень много. Недаром на людях она разительно перевоплощалась из мягкой и уступчивой Ники в холодную, жёсткую и бескомпромиссную Веронику Сергеевну. Её подчинённые трепетали перед ней едва ли не так же, как перед её отцом. Шаламов раза три заезжал к ней на работу и просто не узнавал свою подругу. Словно это были два абсолютно разных человека.

— Ты меня понял, — кивнула она. — Так что говори сейчас. Я слушаю.

Вероника превосходно владела собой, но Шаламов видел — в глазах её застыло нечеловеческое напряжение. И даже страх. Это, наверное, надо обладать какой-то особой жестокостью или быть совсем безразличным, чтобы, глядя в такие глаза, причинить боль.

— Я не против на тебе жениться, — сухо сказал он. — Просто… реально это утомляет, когда тебя как маленького за ручку водят и говорят, что делать.

— Я знаю, знаю, — улыбнулась Вероника, выпустив еле слышный вздох облегчения. — Поверь, так будет не всегда. Я прослежу, чтобы после свадьбы отец так уж не вмешивался в нашу жизнь. И уверяю тебя, в нашей семье ты будешь главным.

Вот умела же она находить нужные слова! Шаламов даже как-то сразу повеселел:

— Да ну эту «Касабланку»! Давай лучше в «Пекинской утке» всех соберём? Надоели уже эти ваши пафосные заведения.