Эммануил Сведенборг

ВЕХИ БИОГРАФИИ [39; 52; 71; 72; 78–80]

Имя этого великого мыслителя, ученого, философа, инженера и поэта занимает одно из почетных мест в списке величайших имен его родины — Швеции. Его труды и открытия в области химии и анатомии, металлургии, горного дела и в других областях естественных наук, а также его инженерные изобретения, во многом опередившие свое время, ставят его в один ряд с таким светилом европейской науки, как Леонардо да Винчи. Но главным образом он остался в памяти человечества как величайший духовидец, которого называли даже «королем духовидцев».

Сведенборг родился 29 января 1688 г. в Стокгольме в семье Еспера и Сары Сведберг.

Незаурядные предки. Дед Сведенборга был Даниил Исаксон, а поскольку он жил в имении Sweden, то отсюда и образовалась прибавка из Сведен. Он был собственником шахты и занимался горным делом. Бабушка Сведенборга, Анна, была дочерью пастора. Оба они были бедны, набожны и богобоязненны. У них была очень большая семья, но это их нисколько не смущало: если Бог дарует большую семью, то Он даст и пищу, чтобы ее прокормить. После обеда Даниил всегда говорил: «Благодарю вас, дети, что вы меня накормили, потому что все это Бог дал не ради меня, а ради вас».

В той местности была шахта, залитая водой, очень долгое время стоявшая без эксплуатации. Даниил образовал общество с другими энтузиастами, откачал воду из шахты, приобретя большие богатства. Это дало ему возможность прилично воспитать своих детей.

Вторая женитьба Даниила была показательна: овдовев, мужчина остался с восемью детьми на руках. Случайно он узнал, что в Стокгольме живет одна благочестивая женщина по имени Bergia. Она была два раза замужем, два раза овдовела, детей у нее не было. Она была набожна, помогала бедным, прекрасно вела хозяйство и обладала хорошим характером. Не долго думая, Даниил Сведберг, не видя ее в глаза, делает Bergia письменно предложение быть его женой, получает письменное же согласие и женится.

Когда Даниил Сведберг выстроил новый дом, то на торжество открытия он пригласил всех нищих и вышедших в последние дни из больниц. С ними он провел целый день в благочестивых беседах, пел псалмы и угощал.

Из всех его детей наиболее воспользовался образованием Еспер, отец Сведенборга. Ввиду владения горой Еспера называли Сведбергом. Своей специальностью Еспер избрал теологию, став священником. Своим красноречием и начитанностью он обратил на себя внимание и был назначен придворным священником. Вместе с этим он был профессором теологии в Упсальском университете. Вскоре он был назначен ректором, а затем и епископом Скара, в Вестготланде. Это был человек чрезвычайно деятельный, энергичный и честный, любил музыку, был доброжелателен, хотя и вспыльчив.

Было, однако, и несколько странных обстоятельств в жизни Еспера Сведберга. Так, в первые годы студенчества он видел сон, который так сильно на него повлиял, что он не мог отрешиться от мысли — не было ли то откровение. По поводу этого сна он говорил: «Никакой язык не может того высказать, никакой ангел не может того описать, что я тогда видел и слышал». Далее Еспер передавал такой факт из своей жизни: однажды после служения в церкви он услышал голоса, поющие псалмы. С этих пор к своему сану и своему служению он относился с особенным почтением и благоговением, так как во время служения он всегда чувствовал близкое присутствие ангелов. Еспер говорил, что ангелы еще во время студенческой жизни охраняли его от сообщества с дурными товарищами. Божий ангел однажды стоял около него и спросил:

— Что ты читаешь?

— Я читаю Библию и таких-то авторов…

— Понимаешь ли ты то, что читаешь в Библии?

— Как я могу это понимать, если я не знаю никого, кто бы мне это объяснил.

— Достань книги такие-то.

— Часть этих книг есть, а другие я достану.

— Блаженны те, кто это читает, кто слышит слова откровения и исполняет то, что в них написано.

Таким образом, Еспер столкнулся в церкви с видением ангела и слышал его голос.

Передают также и о том, что Еспер творил чудеса и обладал в некоторой степени даром предвидения.

Однажды у слуги Еспера болела рука так сильно, что он готов был решиться на самоубийство. Еспер сжалился над слугою: он протянул над ним руку и возгласил: «Именем Господа приказываю боли прекратиться». Боль прекратилась, и слуга стал здоров.

Когда Еспер жил в Старбо, к нему привели одержимую злым духом девушку, Керстен. Он поставил ее на колени и стал молиться. Засим он приказал злым духам ее покинуть. Духи покинули. Девушка ушла здоровая, спокойная и освобожденная. Прошло три года. Керстен поступила в услужение в дом Еспера. Однажды епископ, занимаясь в кабинете, почувствовал какое-то волнение и беспокойство. Его осаждала мысль о Керстен. Это его беспокоило все больше и довело до того, что он не выдержал, выскочил в кухню и спросил: «Где Керстен?». Оказалось, Керстен поссорилась с прислугою и ушла с угрозою на самоубийство. Епископ бросился за нею и нашел ее удушившуюся с едва заметными признаками жизни. Тогда Еспер простер над нею руку и возгласил: «Именем Господа приказываю тебе: проснись и встань». Девушка проснулась, встала и была здорова.

Еспер умер 82 лет, признаваемый всеми примерным епископом Швеции.

Детство Эммануила проходило в очень религиозной атмосфере. В семейном кругу часто проходили беседы на религиозные темы, даже за столом обсуждались вопросы веры. Все семеро детей епископа получили имена, взятые из Священного Писания, что должно было постоянно напоминать им о долге перед Господом и Церковью. Имя «Эммануил» означает «Бог с нами»: действительно, тема Господа пронизывала всю юность Сведенборга.

Его воспитание шло в строго религиозном направлении, хотя свободным от излишнего ригоризма. Сам Сведенборг об этом времени говорил так: «От 4 до 10 лет я был поставлен в постоянное общение с Богом и пребывал в беседе о загробной жизни и душевных страданиях… В те времена я не знал другого учения, как следующее: «Бог есть Творец и Владыка вселенной». Сведенборг любил беседовать с духовными лицами о предметах веры, причем держался того убеждения, что «вера не что иное, как любовь к ближнему».

Уже с детских лет Сведенборг настолько осмысленно усвоил эти сведения и располагал ими столь умно и обстоятельно, что нередко этим поражал своих родителей: «В своих рассказах я часто высказывал такие мысли, что они нередко приводили моих родителей в удивление и иногда заставляли думать, что моими устами говорит сам ангел». Однако христианство мальчика было далеко от ортодоксальных воззрений.

Случалось еще в детстве, что во время молитвы он впадал в какой-то экстаз, причем у него останавливалось самое дыхание и происходило телесное оцепенение. В этом состоянии он видел странные лучи, падающие с солнца на какую-то страну, которые перед его глазами пронизывали тьму.

Особо показательным здесь является следующее: отец юного Сведенборга, лютеранский епископ, воспитывал детей лишь в общих принципах христианской веры, выбор же конфессии он оставлял за ними самими, до достижения ими сознательного возраста.

Красной нитью через всю жизнь гениального шведского мистика и ученого прошел завет, который дал ему отец, покидая Упсалу для исполнения пастырского своего долга в другом приходе: «Молю тебя, дабы ты боялся и любил Бога превыше всего остального в мире, ибо без страха Божьего все науки и все занятия ничего не стоят, но способны причинить исключительно один лишь вред».

Учеба. Согласно Соловьёву, «отец будущего великого мыслителя не подвергал сына никакому конфессиональному принуждению; лишь с поступлением в университет Упсалы молодой Сведенборг отчетливо познакомился с главными учениями протестантской ортодоксии, которые глубоко его возмутили. В особенности даровое искупление, оправдание одной верой без дел и предопределение к спасению и к вечной погибели — догматы, преподававшиеся тогда в рассудочной школьной форме, заслонявшей их умозрительное и мистическое содержание, — показались прямому уму Сведенборга чистой нелепостью, оскорбительной для Божества. При таком мнении он остался до конца, выражая его во всех своих сочинениях с несколько наивным негодованием».

Обладая блестящими способностями, Сведенборг с ранних лет отличался неутомимым стремлением к познаниям. В 1699 г. он поступил в Упсальский университет на факультет философии. Кроме философии он также углубленно изучал математику, астрономию, все естественные науки, прослушал курсы по юриспруденции. Он выучил латынь, поскольку обучение в основном проводилось на этом языке, а на следующий год овладел древнееврейским и греческим, что впоследствии позволило ему изучать Священное Писание в подлинниках. В результате многих путешествий он приобрел познания в голландском, французском, английском и итальянском языках. Для отдыха он изучал музыкальную грамоту и писал стихи на латыни, а овладев искусством игры на органе, порой замещал штатного органиста в церкви.

После окончания университета в 1709 г. Сведенборг много путешествовал (1710–1715 гг.). В Англии, в Лондоне он обучился ремеслам часовщика, гравера, столяра, переплетчика, оптика, чернодеревщика, преуспел в изготовлении духовых музыкальных инструментов. Юноша также чертил необходимые для глобусов карты, не пропуская при этом занятий по разнообразным естественным дисциплинам, по алгебре и новой астрономии Ньютона — он мечтал с ним побеседовать, но так и не встретился.

В Голландии он изучал шлифовку линз. Позднее он занимался космологией, анатомией, физиологией, политикой, экономикой, металлургией и геологией, химией и горным делом. Кроме этого он основательно изучил Библию. Как ученый и в то же время способный ученик он был знаком с наиболее значительными светилами науки своего времени. Но каких бы вершин науки не достиг Сведенборг, он, похоже, всегда помнил слова, сказанные ему однажды его отцом о любви к Богу. И действительно, на протяжении всей жизни Бог оставался для него всепроницающей силой, пронизывающей всю Вселенную.

Старт административной карьеры. В 1716 г. король Карл XII (да-да, тот самый выдающийся и образованнейший шведский монарх, проигравший русским битву под Полтавой) назначил молодого талантливого ученого на пост экстраординарного асессора Королевского горного института (Коллегии).

В это время в его семейной жизни произошло несколько событий, которые не могли не оставить следа во впечатлительной душе Сведенборга. Умерла мать. Пожар уничтожил имущество отца: его состояние и дела были потрясены. Все это стало причиной того, что Сведенборг стал замкнут, сосредоточен и сдержан.

Король поручил ему вместе с инженером по имени Польгем сооружение системы каналов и шлюзов, соединяющих Стокгольм с Гётеборгом. В связи с этим Сведенборг изобрел особую машину с цилиндрами, с помощью которой шведская артиллерия была перевезена под стены той норвежской крепости, во время осады которой и был убит Карл XII. Королева Ульрика-Элеонора, возведя семью Сведбергов в высшее сословие, пожаловала им право на фамилию Сведенборг, принадлежавшую другой, более знатной линии их рода.

Упомянутый инженер Польгем был в те времена учителем Сведенборга в области естествознания. Сведенборг в возрасте 28–30 лет жил у своего учителя и помогал ему в постройке шлюзов. Здесь будущий мистик получил первый серьезный сердечный жизненный «толчок». У Польгема была тринадцатилетняя дочь Эмеренция. Сведенборг в нее влюбился, но эта любовь оставалась безответной. Сделав официальное предложение, он получил отказ. Это слишком огорчило Сведенборга. Он был потрясен: как душевно, так и умственно. Огорчен отказом Эмерендии был и ее отец. Огорчен он был как за дочь, так и за ученика и за самого себя. Желая хоть сколько-нибудь утешить любимого ученика, Польгем заключил с Сведенборгом контракт на выдачу за него дочери в замужество. Отец рассчитывал, что молодость, постоянное соседство и дружеские отношения победят нелюбовь Эмеренции и, быть может, помогут будущему вступлению в супружество. Эмеренция контракт подписала, сильно страдая от этого. Случилось, однако, нечто еще худшее. Брат Эмеренции, видя мучения последней и не ожидая от этого супружества ничего хорошего, выкрал у Сведенборга контракт. Последний покинул учителя, дав клятву, что он никого больше не полюбит и никогда не женится. Клятву свою Сведенборг сдержал.

Жизнь, тем не менее, шла своим чередом. В 1717 г. неприязнь к «числовому умозрению» вынудила мыслителя отказаться от предложенной ему королем кафедры астрономии.

31 год прослужил Сведенборг в горном управлении, внеся огромный вклад в развитие горнодобывающей промышленности Швеции. Несмотря на то, что ему часто приходилось осуществлять инспекционные поездки по шахтам Швеции, регулярно присутствовать на заседаниях управления, на которых выносились решения о развитии всей горной промышленности Швеции, он находил время для путешествий и занятий другими науками. С 1719 г., когда его семье было пожаловано дворянство, Сведенборг занял место в палате лордов шведского парламента (риксдага) и с того времени почти до самой смерти участвовал едва ли не во всех заседаниях палаты. Преданно служа благу Швеции, он планировал свои путешествия так, чтобы они нисколько не мешали исполнению его обязанностей в парламенте.

Как член шведского сейма Сведенборг работал над самыми трудными практическими задачами, особенно в области финансов. Важность и практичность мер, которые он предлагал по этим вопросам в своих записках сейму, признавались знатоками еще полвека спустя. С его служебными трудами связано сочинение о понижении и повышении ценности монет в Швеции (1722). После основательного исследования отечественных рудников, он с той же целью путешествовал в Германии (1721–1722). В это время в Амстердаме и Лейпциге были опубликованы им на латинском языке следующие труды: «О началах натуральной философии», «Наблюдения и открытия касательно железа и огня», «Новая метода для определения географических долгот на земле и море», «Искусство строить доки и новая метода для устройства плотин», «Искусство определять механическую силу кораблей», «Разные наблюдения над минералами, огнем и расположением гор», «О сталактитах Бауманова грота». Эти, как и последующие, научные труды Сведенборга отличались, по отзывам специалистов, богатством собранных фактов, стремлением возвести эти факты к общим и окончательным принципам и очевидной полезностью указываемых приложений.

Король Карл XII также назначил Сведенборга своим советником по инженерным вопросам. В результате его деятельности были созданы сухой док нового типа, система механизмов для разработки соляных источников, а также система передвижения военных судов по суше, успешно применяемая в годы Северной войны, разработаны новые технологии прокладывания каналов. Среди его набросков найдены эскизы машин будущего, таких как подводная лодка, аэроплан (летательный аппарат с жестким крылом), печь регулируемого сгорания, паровой котел, пневматическое ружье, устройство «воздушной подушки». Он также сделал несколько открытий в металлургии и биологии, выдвинувших его в ряд сильнейших научных авторитетов этих двух наук.

В своих космогонических теориях и в области механики Сведенборг значительно опередил свое время и предсказал множество позднейших открытий; его теория туманностей предвосхитила гипотезы Канта и Лапласа. Ранее Гершеля Сведенборг открыл место нашей Солнечной системы в Млечном Пути и раньше Лагранжа показал, что отклонения планетных орбит имеют свойство через определенные промежутки времени возвращаться к норме.

Особенно известен шведский мистик собственной концепцией островной иерархической Вселенной, разработанной им на основе картезианской физической картины мира. Астрономические сочинения Сведенборга (первое вышло в 1707 г.) касались, например, проблемы определения долготы на море с помощью наблюдений Луны. Основным же вкладом его в астрономическую картину мира стала его космолого-космогоническая концепция, разрабатывавшаяся с 1722 г. и опубликованная в 1729 и 1734 гг. (соответственно: «О принципах природы» и «Труды по философии и минералогии», т. 1, ч. 3).

Так, в области космогонии Солнечной системы Сведенборг опирался на вихревую концепцию Вселенной Декарта, будучи одним из последних сторонников и защитников картезианской физики и философии. Однако его космогоническая планетная концепция отличалась от модели Декарта. Планеты в ней образовывались из самого солнечного вещества. Эта идея (возможно, независимо и многократно) возрождалась впоследствии в гипотезах Бюффона, Канта, Лапласа и Чемберлена, заняв прочное место в космогонии солнечной планетной системы. Согласно гипотезе Сведенборга планеты сформировались в результате возникновения в солнечном веществе и постепенного развития вихря материи, который, ускоряясь, расширялся под действием центробежных сил. От внешних частей его в некоторый момент отделилось кольцо материи, разбившееся затем на отдельные массы — родоначальницы планет. Аналогично представлялось возникновение спутников из вещества протопланет. Движение планет вокруг Солнца у Сведенборга объяснялось в духе Кеплера — Декарта (посредством идеи околосолнечного вихря). Ошибочная с точки зрения законов механики, космогоническая гипотеза Сведенборга содержала в то же время ценную идею эволюции материи во Вселенной.

В целом в основу своей космологической картины мира Сведенборг положил идею, согласно которой все явления и процессы в природе (независимо от масштабов) должны подчиняться некоторым общим принципам. Занимаясь особенно много изучением магнитных явлений, он считал, что правильное распределение мельчайших частиц материи относительно магнита должно проявляться и в распределении колоссальных космических тел — солнц. Отсюда он сделал вывод, что полоса Млечного Пути должна соответствовать некоторому особому направлению, относительно которого упорядочены звезды. Это направление понималось им либо как «ось» системы звезд (аналогично оси магнита), либо как ее экватор. Главная ценность гипотезы Сведенборга состояла в том, что упорядоченность звезд, по-видимому, впервые связывалась в ней с какой-то физической причиной, т. е. Млечный Путь определялся как реально существующая динамическая система звезд, удерживаемых вместе физическими силами.

Идея реальной упорядоченности звезд была в эти же годы (1729–1734) высказана Т. Райтом (однако на совершенно иных, теологических основаниях): лишь к 1750 г. она оформилась в его гравитационной концепции островных Вселенных. Позднее эту идею развили Кант (1755) и (независимо) Ламберт (1766).

На основе своего системного представления о структуре мироздания Сведенборг пытался создать универсальную картину природы, в которой объекты разных масштабов объединялись бы в общую цепь. Она охватывала объекты всех мыслимых в природе масштабов — от мельчайших частиц до грандиозных космических систем. Сведенборг, по-видимому, первым высказал идею космической иерархии — существования сложных систем высших порядков, элементами которых являются целые млечные пути, и т. д.

Сведенборг выдвинул также молекулярную теорию, развивал теорию космических атомов, основал науку кристаллографии, изобрел слуховой рожок для глухих, создал проекты пулемета, подводной лодки и летательного аппарата и др.

Впоследствии в качестве побочного результата исследования местоположения человеческой души и доказательства ее бессмертия разработал современную теорию атомной структуры материи.

Сведенборг первым выделил ряд функций коры головного мозга, а также функцию дыхательного движения в тканях мозга. Эти открытия впоследствии указали путь для развития нервной и сенсорной физиологии. Современная медицина отдает должное его гениальным догадкам о функциях и значении желез внутренней секреции и особенно гипофиза для жизнедеятельности человека.

За что бы ни брался Сведенборг, он отличался универсальными способностями и воображением, сочетающимся с тщательным подходом к делу и практичностью. Его обязанности, как человека и гражданина, всегда были для него предметом самого добросовестного исполнения.

Научная стезя. Первым научным трудом Сведенборга в 1709 г. была его академическая диссертация на степень доктора философии, имевшая предметом изречения римских философов — сентенции Сенеки и Публия Сирийца (Мима) с примечаниями Эразма и греческим переводом Скалигера. Вернувшись из путешествия в Англию, Голландию и Францию, он издал два сборника стихотворений (в 1714 и в 1715 гг.). По квалификации Соловьёва, «не обладая поэтическим вдохновением, он писал правильными и изящными латинскими стихами».

В 1716 г. он предпринял периодическое издание своих и чужих исследований и статей по естественным наукам «Daedalus hypcrborcus» («Дедал[1] Гипербореец», в 6 т). Этот журнал Сведенборг на протяжении двух лет публиковал за свой счет. Всего вышло 6 номеров, куда вошли сообщения о механико-математических проектах Сведенборга и «его учителя [Г. Польгема]» (1661–1759). (Именно обратив внимание на этот журнал, король Карл XII и призвал Сведенборга ко двору.)

Физические и математические опыты, а также содержащиеся в журнале работы по механике и изобретательству принесли Сведенборгу известность в научных кругах. Его же «Алгебра» (1718) была в Швеции первым трудом по этому предмету. Первая из серии значительных философских работ Сведенборга — «Принципы химии» была издана в 1720 г. В ней он начал развивать теорию, по которой все в природе поддавалось объяснению в терминах математики.

В 1722 г. была осуществлена публикация «Разнообразных наблюдений» Сведенборга. Со временем Сведенборг со всевозрастающей силой стал интересоваться вопросами философии. В первом томе трехтомных «Трудов по философии и минералогии» (1734) он изложил свои основные выводы в сфере космологии, выдвинув теорию происхождения материи от «исходной точки», побужденной к действию и развитию Божественным импульсом. Во втором томе идет речь о железе и стали, в третьем — о меди и бронзе. При этом Сведенборг не только анализирует технологию изготовления и употребления этих металлов, но и приходит к определенным выводам о происхождении и развитии Вселенной. Его не устраивало чисто материалистическое ее объяснение. Он исходил из того, что Божественная сила — первопричина всей материи. На эту тему Сведенборг написал книгу «Философский трактат о бесконечном и первопричине творения, а также о механизме работы души и тела».

В 1734 г. он, в частности, стал почетным членом Петербургской академии наук. (Намного позже, в 1763 г… Парижская академия наук опубликовала его трактат о железе на французском языке, напечатав в своем «Описании искусств и ремесел», что эта работа в данной области признается лучшей.)

В 1736 г. Сведенборг издает текст «Principia», в котором рассуждает об элементах мира, используя довольно непривычные суждения. Так, например, о сотворении Адама он говорит примерно следующее: «… росло дерево жизни. Это дерево было выражением всего совершеннейшего, и потому все остальные деревья его защищали, охраняли и ублажали. На этом дереве появился плод в виде яйца. Из этого-то яйца и появился Адам…». Не менее фантастично также аналогичное повествование о творении Евы. В это же время является его сочинение о «бесконечном», где рассматривается цепь мироздания и соотношение между душою и телом. Постепенно в этот период творчества в своих сочинениях он поднимается выше и выше от железа и камня к телу и крови, чтобы затем перейти к душе, духу и Высшему Существу.

В 1736 г. Сведенборг снова предпринимает путешествие в Голландию, Бельгию, Францию и Италию, во время которого усиленно занимается физиологией и особенно анатомией. Результаты своих трудов он излагает в двухтомном сочинении о строении животного царства (1741). В 1744 г. он издает (в Гааге и Лондоне) три тома другого сочинения о животном царстве, сохранившего свое значение и через 100 лет, когда один из ученых членов Лондонского медицинского общества издал его английский перевод. В обоих биологических сочинениях Сведенборг не касается систематики и описания животных; к зоологии в общепринятом смысле они вовсе не относятся. Сведенборг берет животное царство или зоологическую ступень мироздания в ее высшем и нормальном представителе — человеке, и предмет этих двух его сочинений может быть точно обозначен как морфология и механическая физиология человеческого организма.

Сведенборг выдвинул идеи о функциях крови, которая представлялась ему субстанцией-носительницей души. Чем больше он углублялся в эти исследования, тем больше он видел связь между душой и телом, как между причиной и следствием. Он чувствовал, что этот принцип отношения между душой и телом является универсальным законом взаимодействия между духовным и материальным мирами. На протяжении всего периода научной деятельности благочестие и искренняя вера, воспитанные в семейном кругу, не разрушались, а вместе с возрастанием познаний лишь углублялись. Для Сведенборга царство природы, тело и душа человека были областью Божественного действия. Микроскоп, телескоп и скальпель служили ему лишь средством к открытию Божественной мудрости и силы.

Озарение. В 1744 г. Сведенборг совершил путешествие в Голландию, во время которого начал видеть странные сны. В ходе большинства своих путешествий Сведенборг вел путевой журнал. Местонахождение этого журнала долгое время было неизвестно, однако впоследствии он был обнаружен в Королевской библиотеке в 1850 г. и был опубликован под названием «Журнал снов» в 1859 г.

Из него, в частности, стало известным, что Бог в самом деле обращался к нему, но он смог понять лишь малую часть этого обращения, ибо оно состояло из символов, почти непонятных. Во сне он видел женщину, которая владела очень красивой усадьбой, и он прогуливался с ней там. Он собирался жениться на ней. Она обозначала благочестие и мудрость. Все чувства представали ему в образах женщин: мистики, стремясь выразить любовь к Богу, которую они переживали в минуты религиозного экстаза, заимствовали из земной любви ее словарь и даже ее физические образы. В видениях Сведенборга тоже многие фрагменты бывали часто окрашены в эротические тона. Хорошо знакомый с человеческой физиологией, Сведенборг мог понимать значение сексуальных снов и честно описывать их.

«Такие предметы будут нечистыми для мира, но сами по себе они чисты», — говорит он после одного из таких интимных описаний (24 апреля 1744 г.). Благородные девственницы символизировали истины и его любимые философские занятия, и его союз с ними обозначал его любовь к мудрости. Соблазны, удерживавшие его, представали в образах уродства. Так, неприятный сон означал, что он должен посвятить свое время чему-то более возвышенному и не писать о низменных мирских предметах.

Все это время Сведенборг находился в Голландии, готовя к печати «Животное царство», первые два тома которого уже были готовы. Весной 1744 г. он увидел во сне корабль и счел это указанием на то, что ему нужно продолжить работу в Англии, и поэтому решил напечатать третий том там. Он преподнес два готовых тома своему другу, шведскому послу Прейсу, и 13 мая отплыл из Амстердама, а уже через два дня, 15 мая, сошел на берег в Гарвиче (по английскому календарю это было 4 мая). В ночь перед прибытием в Англию ему приснилось, что он рисует некий красивый узор для гравюры по меди — предзнаменование того, что скоро он создаст нечто красивое. Этим шедевром стала его следующая книга «Почитание и любовь к Богу».

Теперь Сведенборг работал над третьим томом «Животного царства», посвященного органам чувств, но перед ним открывались новые пути мысли, и в голове у него рождались новые планы. Во сне он увидел прекрасный дворец, в котором он хотел жить, чтобы иметь возможность всегда видеть перед собой рощицу финиковых деревьев вдоль рва, окружавшего дворец. Согласно его образам, «в дальнем конце одного крыла дворца было открыто окно, и я подумал, что хотел бы жить там. Дворец может означать план моей работы» (15–16 июня 1744 г.).

Однажды, в дремотном состоянии, он снова пережил «священный ужас» и увидел перед собой кого-то: «Это был, должно быть, святой ангел, ибо я не был брошен лицом к земле». Он увидел этого ангела, по его словам, «внутренними чувствами, отделенными от внешних». Это было первое в длинном ряду подобных видений, которые с течением времени становились все более частыми и ясными.

Впервые он пережил посещение духа 21 сентября. Сведенборг сидел, глубоко погруженный в свои мысли, когда он вдруг услышал слова: «Придержи язык или я ударю тебя!». Это происшествие напугало его, и он воспринял его как предостережение не уделять так много времени научным занятиям, особенно по воскресеньям и в вечернее время. Он и вправду был неутомимый работник. Он закончил переписку двухсот страниц in folio менее чем за полтора месяца!

Такая поразительная скорость была возможна только потому, что его ум был необычайно ясен и не ведал стеснений. По его собственным словам, он «пребывал в продолжительных и глубоких размышлениях, свободных от забот и тревог». Искушения преследовали его в духовной жизни. В делах он был осмотрителен, в общественной жизни скромен, и временами он принимал участие в каких-нибудь приятных развлечениях.

Работая над продолжением своей большой книги, он увидел однажды во сне, что пьет небесный нектар, — знак того, что помощь в его работе ему будет оказана свыше и что Высшее Существо использует его как Свое орудие. «Я подобен Его орудию, с которым Он делает все, что Ему хочется… Я хочу стать орудием, которое поразит дракона!»

Искушения все еще преследовали его. Соблазненный лестью, он похвалялся своими трудами. «Никто из смертных, но только Бог может помочь мне!» — восклицает он в отчаянии, и ему снится Он, в котором его хочет поднять на рога огромный черный бык. «Ты будешь в целости и сохранности», — говорят ему. Его не оставляло предчувствие, что с ним что-то случится, когда он закончит первую главу, посвященную органам осязания. Это предчувствие сбылось, ибо вскоре Сведенборгу снова приснился тот же самый дворец, который он однажды видел во сне, и этот дворец был весь залит солнечным светом. «Мне было сказано, что я смогу стать членом того общества, — как бы бессмертным — которого никто из людей не видел, если только он не умер и не возродился вновь к жизни».

В голове его родился план новой книги. Ее название пришло к нему во сне. Она должна была называться «Божественная книга о поклонении и любви к Богу». И в своем видении он прозрел, что этой книге надлежало быть совсем непохожей на его предшествующие труды, ибо она должна была родиться из любви совсем другого рода. Но он пребывал в сомнении относительно того, не воспримут ли ее другие как заурядное пустословие, как пустую забаву. Он даже порывался забросить ее, но ему были даны силы продолжать ее (6–7 октября).

Два дня спустя он записал: «Прошлая ночь была прекраснейшей в моей жизни, потому что я видел Царство Невинности. Я видел перед собой самый красивый сад, какой только можно представить. Потом я вошел в длинную залу, где стояли прекрасные белые сосуды с молоком и хлебом. И ко мне подошел красивый невинный ребенок… Все это означало, что я был в Царстве Невинности. Я проснулся, сокрушаясь о том, что мне пришлось покинуть его…».

Ему казалось теперь, что он вообще перестал понимать религию, но что Бог научит его заново, ибо он достиг состояния, когда он не знал ничего, а все его готовые мнения были от него отняты. Вот так, говорит он, начинается познание духовных предметов. Сначала ты должен уподобиться ребенку, а потом в тебе вскормят знание. Те, кто стараются помочь себе найти дорогу на Небо, трудятся напрасно и постоянно рискуют погубить себя, но найти этот путь легко, когда человек поворачивается к Богу.

Суетные мысли не отпускали его. Собака, которая, как полагали, была на привязи, набросилась на него и покусала ему ногу. Это происшествие Сведенборг объяснил как последствие того, что случилось за день до того, когда он находился на лекции в Лондонском врачебном совете и был «настолько легкомыслен, что вообразил, что обо мне могли бы упомянуть как о хорошем знатоке анатомии».

Многое в своей жизни Сведенборг воспринимал теперь как знак Божественного водительства в его трудах. Ему было наказано «не брать ничего чужого и ничего не предпринимать без Христа». С необычайной проникновенностью он описывает, как ему было показано, что теперь он должен совсем оставить научные изыскания и обратить свой взор на более возвышенные предметы.

Так, «когда я шел с другом по длинному проходу, к нам приблизилась прекрасная девушка, которая со стоном упала к нему в объятья. Я спросил ее, знакома ли она с ним. Она не ответила. Я взял ее за плечи и повел прочь от него. Это означало, что я должен был начать новую работу» (26–27 октября).

Позднее однажды утром, когда он только что пробудился, ему вновь явилось свечение, подобное тому, которое он созерцал шесть или семь лет назад, начиная работу над «Экономией животного царства». На сей раз свечение было тоньше. Он бросился ничком на пол. Свечение прошло. На какое-то время он погрузился в беспамятство. Как и в прошлый раз, это означало для него, что его сознание было очищено от всего, что могло стать преградой для его мыслей.

Так заканчивался его дневник снов за исключением последней записи, датируемой маем 1745 г.: «Я увидел, что вся моя жизнь была приуготовлением», — писал он, комментируя один из своих снов. Теперь подготовка была почти закончена, и об этом Сведенборг написал в своей книге со всей почтительностью разума и любовью сердца, где отныне все чувства были подчинены любви к Богу.

И в 1745 г. в Лондоне произошло событие, определившее всю его дальнейшую жизнь. Как об этом пишет Сведенборг, Сам Господь явился ему в видении и сообщил, что он избран для передачи миру нового Божественного откровения: «Будучи в Лондоне, обедал я, припозднившись, в одном подвальчике… Был я голоден и вкушал с хорошим аппетитом. Под конец обеда заметил я что-то смутное перед глазами моими; когда же потемнело, увидел я, что весь пол покрыт отвратнейшими гадами ползучими, змеями, кротами и прочими подобными созданиями. Удивительно мне стало, ибо пребывал я в полном рассудке и ясном сознании. Наконец, заполонила все темнота, да вдруг и раздвинулась, и увидел я в углу комнаты человека сидящего. Но, будучи совсем один, испугался я при слове его: Не ешь так много. Снова сделалось у меня темно в глазах, но так же скоро и просветлело… От столь неожиданного испуга поспешил я домой… И шел я к дому, но в ночи явился мне все тот же человек, и не было у меня испуга на этот раз. И сказал он, что Он — Господь Бог… и что избрал Он меня, дабы изложить людям духовное содержание Священного Писания… И во убеждение мое в ту же ночь открылся мне духовный мир, и ад, и небеса, где я узнал много знакомых по положению моему; с того дня отринул я всю мирскую ученость и трудился над предметами духовными… С тех пор весьма часто открывал мне Господь телесные очи мои, так что я средь бела дня в иную жизнь заглянуть мог и в бодрственном состоянии с ангелами и духами беседовать».

Иное свидетельство о ходе мистического озарения звучит у Сведенборга так: «Спустя полчаса я услыхал над головою стук, после чего я испытал, при продолжающемся шуме, сильное потрясение с головы до ног. Мне показалось, будто надо мной находится нечто священное, потом я уснул. Примерно между 12 и 2 часами по мне снова пробежала дрожь с головы до ног, причем слышался такой шум, как если бы столкнулось множество ветров. Это привело меня в сильнейшее сотрясение и повергло ниц. В то мгновение, когда я был сброшен, я был в полном сознании, и видел, что сброшен, и дивился, что бы это могло значить. И затем я заговорил, как если бы слова извне были вложены в уста мои, и я произнес: О всемогущий Иисус Христос, то, что Ты, по Твоей великой милости, соизволяешь явиться к столь великому грешнику, делает меня достойным Твоей милости! — Я сложил свои руки, и тогда показалась рука, которая крепко охватила мои руки. — Ты обещал оказывать милость всем грешникам, Ты не можешь не сдержать Своего слова! И в то же мгновение я уже был на Его Лоне, и видел Его лицом к лицу, и это был облик со святейшим выражением, которого нельзя и описать. Облик Его был совершенно такой же, какой носил Он, живя в мире».

Затем Господь заговорил со Сведенборгом и спросил его, имеет ли он «Сертификат здоровья»[2]. Сведенборг ответил Ему: «Господи, Ты знаешь это лучше, чем я». «Хорошо, тогда начинай», — ответствовал Господь. И затем Он произнес нечто, что Сведенборг истолковывал позднее как «Люби Меня подлинно» или как «Делай то, что пообещал». На что тот ответствовал затем: «О Боже, даруй мне благодать для этого! Я уразумел, что это выше моих сил!» После чего Сведенборг проснулся, содрогаясь.

Впоследствии, реконструируя ситуацию, размышляя в полусне о случившемся с ним только что, он думал с изумлением: «Что это все могло бы значить? Был ли это Христос, Сын Божий, Тот, Кого я увидел?». Он осознавал, что было бы величайшим грехом впасть в сомнение. «Но ведь нам заповедано испытывать духов?» — думал он. Сведенборг начал просматривать всю свою прошлую жизнь, как он был очищаем и приуготовляем, как он пал на лице свое, и как слова молитвы были вложены в уста его. И затем мыслитель уразумел, что к нему явился Сам Сын Божий, нисшедший в таких громах, Кто поверг его ниц против его воли и вложил ему молитву в уста; после чего он воскликнул: «Это был сам Иисус!». И затем Сведенборг молился о благодати и любви, ибо это было дело Иисуса Христа, а не его собственное. При этом он постоянно обливался слезами, не слезами печали — но слезами счастья и радости, оттого что Господь наш соизволил явить благодать Свою такому недостойному грешнику, как он.

Ретроспективно суть произошедшего с этим выдающимся шведским естествоиспытателем разъяснил Борхес: «Этим событием было откровение. Оно снизошло на Сведенборга в Лондоне; как было отмечено в его дневнике, откровению предшествовали сны. Сведенборг не описывал их, но известно, что это были эротические сны.

Затем было посещение; некоторые посчитали это припадком безумия. Однако это опровергается ясностью его трудов, при чтении которых никогда не возникает чувство, что они написаны сумасшедшим.

Объясняя свое учение, Сведенборг всегда пишет очень понятно. В Лондоне какой-то незнакомец шел за ним по улице и, войдя в его дом, назвал себя Иисусом Христом. Он сказал, что Церковь приходит в упадок, подобно еврейской Церкви перед приходом Христа, и что Сведенборг должен обновить ее, создав третью Церковь, Церковь Иерусалима.

Это кажется нелепым, невероятным, но остались труды Сведенборга. Их много, и написаны они в очень спокойной манере. Он никогда не рассуждает. Вспомним известное высказывание Эмерсона: аргументы никого не убеждают. Сведенборг авторитетно все излагает, со спокойной уверенностью в своей правоте.

Итак, Иисус сказал Сведенборгу, что на того возложена миссия по обновлению Церкви. Он сказал, что Сведенборгу будет позволено посетить мир иной, мир духов с бесчисленным количеством небес и адов. Он сказал, что Сведенборг должен изучить Священное Писание. И прежде чем что-нибудь написать, Сведенборг посвятил два года изучению еврейского языка, потому что он хотел читать священные тексты в оригинале. Он снова принялся их штудировать и усмотрел в них основу для своего учения. Это немного напоминает каббалистов, которые основываются в своих поисках на священных текстах» [39, с. 520–521].

Согласно характеристикам очевидцев в то время «Сведенборг был маленького роста, 5 футов и 9 дюймов[3], глаза у него были малы и слабы, лицо бледное, рот широкий, с приветливой улыбкой; все его лицо носило выражение довольства и приветливости, проистекавших из внутреннего самоудовлетворения» [52].

С тех пор видения — самые разнообразные — продолжались, и Сведенборгу была дарована способность общаться с духовным миром, о чем он сам писал во вступлении к 12-томному труду «Arcana Coelestia» («Тайны Небесные»), вначале увидевшему свет — по Борхесу — умышленно анонимно: «По Божественной милости Господа мне дозволено в течение нескольких лет постоянно и непрерывно находиться в обществе духов и ангелов, слыша их речь и говоря с ними. Таким образом, я в состоянии видеть и слышать чудеса потусторонней жизни, которые по сие время ни одному человеку не были ведомы и не вступали в его представления. Я узнал благодаря этому о различных родах духов, о состоянии души после смерти, об аде и жалком состоянии погибших, о небе или блаженном состоянии спасенных и, в особенности, об учении веры, которое признается во всем небе».

В августе 1745 г. Сведенборг покидает Лондон и возвращается в Швецию. Здесь он принимается за изучение еврейского языка и Библии: «Когда для меня открылось небо, то мне пришлось изучать еврейский язык, на котором составлена Библия, и это дало мне возможность прочитать ее несколько раз».

Люди, знавшие в это время Сведенборга, описывали его так: это был человек религиозный, исполнительный, уважающий человеческое достоинство в других и сознающий свой собственный гражданский долг, бескорыстный и нестяжательный. Его все очень любили и часто приглашали на пиры: Сведенборг их посещал. Со времени видения Сведенборг перестал употреблять мясную пищу и довольствовался хлебом, чаем и большим количеством сладкого кофе. Кроме того он любил кушать миндаль, изюм и шоколад. Из напитков он изредка употреблял пиво и то в очень малом количестве; зато много нюхал табаку. Вообще в течение всей жизни Сведенборг пил мало и вел жизнь очень строгую и воздержанную. Сведенборг был заика и проявлял еще ту особенность, что во время молитвы и экстаза мог надолго задерживать дыхание. Он всегда держал себя с большим достоинством. Сначала о своих видениях он передавал окружающим очень охотно; но когда заметил, что становится предметом праздного любопытства и насмешек, то сообщал о видениях только своим друзьям. Если кто пытался над ним подтрунить, то всегда находил ловкий ответ.

Один граф отзывался о Сведенборге так: «Это удивительно умный человек, обогащенный необыкновенно обширными познаниями, он прекрасно говорит и имеет самые здравые суждения обо всем, за исключением вопроса о его духовидении, во что он убежденно верит и в чем разубедить его никто не может».

В 1747 г. Сведенборг выходит в отставку из горной коллегии ради освобождения времени для теологических писаний.

Если подытожить первый этап его жизненного пути, то можно было прийти к такому выводу [71]: Сведенборг действительно был крупным ученым и деятелем науки. Он долго убеждал Карла XII ввести в стране десятеричную систему исчисления и провести водный канал, соединяющий центр Швеции с Атлантикой. Фундаментальный доклад Сведенборга о плавильных печах, обнаруженный лишь недавно, был очень высоко оценен даже современными металлургами.

К собственной теории механики он пришел в результате оригинальных открытий в кристаллографии, магнетизме и экспериментов с фосфорическим свечением. Натурфилософ разрабатывал законы активного и пассивного начал, прослеживая границу между актуальным и потенциальным движением. Сигштедт кратко изложила достаточно сложное учение легендарного шведа о первозданной субстанции, «конечных вещах», элементарных частицах и поверхностях: Сведенборг выдвинул динамическое понятие о материи, показав, что энергия, из которой она состоит, может поступать изнутри. Его определение атома как поля активности (а не неделимой частицы, как считали со времен Демокрита) полностью совпадает с современными воззрениями науки.

Изучение природы интересовало Сведенборга как способ познания Бога. Поначалу он попытался выйти к высотам богопознания, погрузившись в анатомию человека, «образа Божия» (Быт 1: 26). В поисках человеческой души Сведенборг, согласно библейской традиции, обратился к крови. «Кровь содержит в себе вещества всего мира, все вещи были сотворены для того, чтобы служить элементами крови и делать возможным ее обновление». С помощью оригинальной доктрины «степеней» (видимые прогрессии) и «серий» (подчиненные вещи, объединенные в целое) Сведенборг подразделил кровь на три вида. Ему удалось даже предвосхитить открытие ее кислородного насыщения. Смелым новшеством было и помещение в мозг центра психической деятельности. Идея метемпсихоза представлялась Сведенборгу чуждой: по его убеждению, одухотворенный флюид человека (субстанциональная основа души) после освобождения «от пут и оков земного существования… никогда больше не сможет войти в земной мир посредством какой бы то ни было реинкарнации в физическом теле».

Изучение колебаний в человеческом теле привели Сведенборга к созданию теории мембран. Учением о «круге пользы», который образован рядами внутренних органов, он вплотную приблизился к современным постулатам о железах внутренней секреции. Его правильная догадка о функциях селезенки и многие другие не были восприняты критиками XVIII в. исключительно из-за своего умозрительного происхождения. Тогдашние эксперты предпочли окрестить его теорию желез «плодами воображения и глупыми пустяками».

Вехи и условия мистического творчества [71]. Свой первый и самый объемный теологический труд «Arcana Coelestia» («Тайны Небесные») Сведенборг написал в 1749–1756 гг. В нем раскрывался внутренний смысл Священного Писания и прояснялись многие истины, относящиеся к Господу, Церкви и к вере, заключенные в Ветхом Завете.

Весной 1750 г. Сведенборг вернулся из Европы с набором семян и горячим интересом к выращиванию растений. В те дни почти каждый известный человек избирал своим хобби изучение природы. Все это было частью мира и самого Сведенборга. Его тоже называли искателем приключений, но так как он был «Колумбом» духовного мира, его новые земли удобнее всего было исследовать в тихом уединении. Сад Сведенборга находился на высоком холме у канала в районе, называвшемся Зёдермальм, или Южный Стокгольм. Перед его глазами расстилался старый город с дворцом короля, Дворянским Залом и другими общественными зданиями, а дальше виднелись новые дома Северного Стокгольма. Вся эта панорама была усеяна шпилями церквей, а с востока, откуда подступало море, его обрамляли мачты сотен судов, стоявших в порту.

Участок, которым владел Сведенборг, имел форму прямоугольника и насчитывал 356 футов (около 110 м) с востока на запад и 156 футов (около 50 м) с севера на юг. Он был окружен деревянным забором и разделен на две части внутренней перегородкой, отделявшей жилые постройки и конюшню от сада и расположенного там летнего домика. Как и все строения в округе, дом Сведенборга был покрыт красной черепицей. Неподалеку жил близкий друг Сведенборга, управляющий Городского банка Карл Робзам, а рядом, на той же улице — бывший коллега Сведенборга Кристофер Польгем. Первые три года, пока Сведенборг был за границей, в его доме жил Нильс Альстедт с женой и тремя детьми. После возвращения Сведенборга жилище уже не могло вместить всех жильцов, а кроме того, хозяин хотел иметь побольше места для своих насаждений. Поэтому в 1752 г. Сведенборг нанял плотника, и его «налог на окна» увеличился с четырех окон до тринадцати. Возможно, именно тогда Сведенборг окружил свой участок высоким забором и поставил для себя в саду домик, скрывавшийся за массивными резными воротами в стиле французского барокко. Этот домик имел 57 футов (17 м) в длину, 48 футов (ок. 15 м) в ширину и 9 футов (2,7 м) в высоту и был сложен из бревен, которые были обшиты панелями, выкрашенными охрой; оконные рамы были покрашены в белый цвет. В дом вела двойная дверь, а в дальнем его конце имелась еще одна дверь, выходившая в сад.

От входной двери надо было спуститься на одну ступеньку, чтобы попасть в холл, из которого наверх уходила винтовая лестница, освещаемая через окно в углу гостиной. Направо находилась гостиная с печью, выложенной голубыми изразцами. Там стоял мраморный столик с инкрустацией, орган и, возможно, буфет с серебряной и фарфоровой посудой. За гостиной находилась спальня, где, как говорят, висел его портрет.

Оттуда, пройдя через небольшую дверь, можно было попасть в «кабинет для письма», где всегда горел огонь, на котором ученый варил себе кофе. В этой комнате не было никаких книг за исключением Библий на греческом и еврейском языках и указателей к ним. Его стол был всегда завален исписанными страницами.

Большая верхняя комната была хорошо освещена и согрета теплом, шедшим от печки. Она использовалась Сведенборгом как «оранжерея». Здесь философ выращивал свои семена и в зимнее время держал тропические растения.

В бумагах Сведенборга сохранились упоминания о десятках интересовавших его растений, при этом некоторые были привезены из далекой Америки по его заказу.

Сад служил для Сведенборга любимым местом отдыха. А в отдыхе он действительно очень нуждался, если принять во внимание огромное количество литературной продукции, создававшейся им: за восемь лет он опубликовал восемь томов сочинений, не считая рукописей, оставшихся ненапечатанными.

Углубленные занятия Сведенборга требовали тишины и покоя в доме, но Сведенборг отнюдь не был отшельником. Самуэль Сандельс, коллега Сведенборга по академии, описывает его как приятного и веселого собеседника, любимца любого общества. Робзам говорил, что «в часы досуга Сведенборг любил беседовать с умными людьми, которые всегда оказывали ему теплый прием и глубоко чтили его. Наш Сведенборг остался до конца жизни неженатым. Но ему отнюдь не было свойственно равнодушие к другому полу, ибо он ценил общество приятной и умной женщины как один из самых чистых источников наслаждения».

Нередко бывало так, что изящный экипаж останавливался у ворот дома Сведенборга и господин в расшитом камзоле, сойдя на землю, подавал руку даме в перьях. Оба могли постоять минуту перед воротами, любуясь усеянными цветами клумбами и даже, возможно, посмотреть с улыбкой друг на друга, слыша последние такты мелодии Баха, которая лилась из гостиной дома их друга. Ибо на исходе дня в летнюю пору ученый, отдыхая от трудов, проводил некоторое время за органом.

Робзам рассказывает, что летом 1767 г. Сведенборг для развлечения посетителей устроил в своем саду некоторые новшества. В центре сада, где сходились четыре дорожки, стоял павильон квадратной формы с круглыми скамейками в каждом углу и, по-видимому, столиком в середине. Дорожка на юг от павильона вела к вольеру, где обитало множество редких птиц. А в конце дорожки, ведущей на север, он поставил маленький трехстенный домик с тремя двойными дверями и тремя окнами, выходящими в сад. Домик стоял таким образом, что, когда все двери были распахнуты, в зеркале, висевшем в дальнем углу домика, отражались сразу три сада — приятный сюрприз для тех, кто открывал дверь в «другой сад» Сведенборга, который, как он настаивал, был прекрасней первого. Сведенборг сам с удовольствием забавлялся этим зеркалом, особенно когда его посещали молодые особы.

В юго-западном углу сада находился подвал для хранения овощей. Перед ним Сведенборг соорудил из досок лабиринт для увеселения посетителей, в особенности их детей. Он принимал всех гостей с неподдельной веселостью и радовался, когда и им было весело. В то же время, рассказывает Робзам, Сведенборг «никогда не приглашал в свою комнату дам без сопровождения своего слуги, и когда какая-нибудь дама наносила ему визит, особенно безутешная вдова, желавшая знать судьбу мужа после смерти, или другие, считавшие его прорицателем, он всегда просил кого-нибудь присутствовать при их разговоре. «Женщины хитры, — говорил он, — и могут сделать вид, что я желал быть с ними слишком близок; к тому же хорошо известно, что они искажают сказанное, ибо не понимают его смысла…»

Сведенборг работал, не слишком обращая внимания на день и ночь. «Когда мне хочется спать, я отправляюсь в постель», — говорил он. Он не требовал многого от слуг. Мария готовила ему постель и ставила в прихожей большой кувшин с водой. Он сам варил себе кофе в кабинете и пил его в большом количестве с сахаром в любое время дня и ночи. Когда он не уезжал в гости, его обед состоял всего лишь из булки, облитой кипяченым молоком. Он никогда не пил дома вина или чего-нибудь покрепче и не ел вечером, но в обществе ел умеренно и мог выпить стакан вина.

Огонь в камине его кабинета никогда не гас в течение всей зимы, но его спальня никогда не отапливалась, и, ложась спать, он накрывался, в зависимости от погоды, тремя или четырьмя шерстяными одеялами. Проснувшись, он тут же шел в кабинет, подкладывал дров на искрящиеся угли вместе с пригоршней березовой коры, чтобы огонь быстрее разгорелся и он смог сварить себе кофе, который он пил без молока или сливок. После этого он сразу же садился писать.

В его комнате было прибрано и чисто, обставлена она была просто. То же самое можно было сказать о его платье. Правда, случалось, что, когда он уходил в гости и его слуги забывали проверить его одежду, в ней чего-нибудь не хватало. Однажды он пришел на обед к отцу Робзама с разными башмаками на ногах к вящей радости девочек в доме, всласть посмеявшихся над забавным стариком.

Он был весел и добродушен в обществе и в часы досуга с удовольствием беседовал с учеными людьми, которые всегда хорошо принимали и уважали его. Он умел вежливо и непринужденно направить в другое русло ту разновидность любопытства, которая часто стремится отвернуться от рассмотрения серьезных вещей.

Его холостяцкая жизнь, по свидетельству Робзама, не была следствием его равнодушия к женскому полу, ибо «он ценил общество прекрасной и умной женщины как один из самых чистых источников наслаждения, но его углубленные занятия требовали, чтобы в его доме днем и ночью царил полный покой».

В жизни Сведенборга можно заметить немало следов его интереса к образованным и умным женщинам. В своих ранних стихах Сведенборг выражает восхищение одной знакомой ему английской поэтессой и еще одной шведской.

Эмеренция Польгем, подруга его юности и не состоявшаяся супруга, написала книгу стихов. Она умерла в 1759 г., и когда некоторое время спустя ее дочери вместе с их мужьями нанесли Сведенборгу визит, он заверил их, что «беседует с их матерью столько, сколько хочет», что могло означать, что его теплые чувства к Эмеренции так и не прошли. Рассказывают, что в последние годы он завел близкое знакомство с некоторыми «синими чулками» в Голландии. Во всяком случае, друзья Сведенборга сообщают, что он имел духовную связь с писательницей Елизаветой Стьернкрона.

Сведенборг отличался крепким здоровьем и почти не болел. «Поскольку он был всегда доволен внутри себя и своими обстоятельствами, он прожил жизнь во всех отношениях в высшей степени счастливую», — свидетельствует современник.

Финансовый эксперт [71]. В ноябре 1760 г. Сведенборг представил в парламент доклад о финансовых проблемах, в котором утверждал, что политика парламентского финансового комитета, возглавляемого бароном Андерсом Норденкранцем, губительна для страны. Попытка удержать номинальный курс талера выше реального, говорилось в этом докладе, не может дать результатов, ибо купцы предпочтут менять свою валюту за границей. Именно по этой причине серебряные деньги утекают за рубеж, а остаются в ней бумажные ассигнации, не имеющие реальной ценности. В результате, заявлял Сведенборг, растут цены на товары, а в органах государственной власти процветает взяточничество. Если так пойдет дальше, государство окончательно разорится.

Причиной нынешнего кризиса, писал далее Сведенборг, является выпуск банками векселей под залог недвижимости, которые не обеспечены действительным богатством. Сведенборг предлагал запретить выпуск таких векселей и постепенно ликвидировать те, что уже выпущены в обращение. Кроме того он советовал установить государственную монополию на производство спиртных напитков.

Когда доклад Сведенборга стал известен парламенту, ему предложили занять место в комитете по финансам. Но Сведенборг отказался, считая, что сам комитет незаконен, ибо все его члены были назначены бароном Норденкранцем и давали клятву действовать в секрете.

Норденкранц подал парламенту 700-страничный доклад с анализом причин финансового кризиса в стране. «Полон ада и так скучен, что начинаешь зевать на третьей странице и засыпаешь на десятой», — писали об этом докладе тогдашние наблюдатели. Автор обвинял правительственных служащих в некомпетентности и предлагал каждые два-три года полностью обновлять штаты правительственных учреждений.

Сведенборг счел эти предложения крайне опасными и в очередном докладе парламенту взял правительство под защиту: «Ошибки случаются в каждом государстве и с каждым человеком. Но если судить о правительстве только по его ошибкам, это будет все равно, что судить о человеке только по его неудачам и недостаткам… Если бы я стал перечислять все известные мне ошибки правительств Англии или Голландии, я бы, полагаю, смог бы написать целый том; однако же эти правительства, вместе с правительством Швеции, принадлежат к числу лучших постольку, поскольку каждый житель нашей страны находится в безопасности в собственном доме, и никто из них не является рабом, но обладает полной свободой…».

Далее Сведенборг опроверг пункт за пунктом утверждения Норденкранца и в особенности его предложение обновлять каждые два-три года весь государственный аппарат. Норденкранц также выступал против борьбы фракций в правительстве. Сведенборг указывал, что покончить с борьбой партий в правительстве можно лишь ценой возрождения опасности деспотизма. «Коррупция в свободных правительствах, — писал он, — все равно что мелкая рябь на воде, тогда как в абсолютных монархиях она подобна гигантским волнам; в абсолютных монархиях фавориты и фавориты фаворитов и, воистину, сам монарх склоняются к злоупотреблениям людьми, которые разжигают их страсти, и в подтверждение этого можно привести множество ужасных примеров». Далее Сведенборг недвусмысленно давал понять, что и сам Норденкранц, самолично назначая членов своего комитета и налагая на них клятву хранить молчание о своей деятельности в комитете, поощряет борьбу фракций в правительстве. В конце своей записки Сведенборг советует опубликовать доклад Норденкранца и публично обсудить его.

Норденкранц был человек волевой и решительный. Для своего времени он пытался проводить почти прогрессивную политику и при всех своих недостатках противостоял партии войны, которая находилась на грани вполне заслуженного ею краха. Многие в рядах противников Норденкранца понимали необходимость либерализации государственной жизни. Но Сведенборг был против резких перемен в политике, которые могли бы погубить шаткое равновесие политических сил, существовавшее в то время в Швеции. Нет сомнения, что сам он склонялся, скорее, к классическим, испытанным временем, нежели либеральным формам политического устройства. Но он никогда не был человеком партии и судил о каждом предмете сообразно его достоинствам.

Сведенборг отослал Норденкранцу экземпляр своих «Замечаний по поводу книги Норденкранца», присовокупив к нему письмо, в котором выражал надежду, что барон не станет обижаться на него. Он просил извинить его по той причине, что «наш способ управления и наша свобода дороги мне. Мы не найдет повода для резких возражений, ибо я последовал мягкой, а не жесткой манере и не употребил резких слов, предавая суду то, что вы написали в укор правительству с целью пошатнуть то, что является его главной опорой…».

В ответном письме Норденкранц отмел все возражения Сведенборга и в особенности предположение его критика о том, что он покушается на конституционные устои государства. Он требовал опубликовать «Замечания» Сведенборга, чтобы сделать возможным гласное обсуждение их полемики.

«Замечания» Сведенборга были зачитаны в парламенте 12 января 1762 г., а ответ Норденкранца — через неделю. Позднее Сведенборг гласно в парламенте и в личном письме Норденкранцу выразил недоумение тем, что тот воспринял критику доклада как выпад против него лично и приглашал барона посетить весной его сад. В ответ Норденкранц вновь обвинял Сведенборга в клевете, затрагивающей его честь, и угрожал подать на своего критика в суд, если «Замечания» Сведенборга получат хождение в столичном обществе.

Сведенборг, по-видимому, был очень расстроен раздраженным ответом барона и составил несколько черновиков своего третьего письма к нему. Дело было улажено, когда на одном из заседаний Дворянского собрания Сведенборг снял все свои возражения против Норденкранца. «Упаси меня и его Бог от этого! — воскликнул он тогда. — Я лишь выбрал из книги то, что касается нашего правительства, и написал к этому свой комментарий. Большего я делать не намерен; ибо в противном случае я буду спорить о том, что и так ясно, не имея противника в споре».

Острейший финансовый кризис и обесценение наводнивших страну бумажных денег вынудили главу правительства графа фон Гопкена и его ближайших сподвижников уйти в отставку как главных виновников неудачной войны с Пруссией. Это случилось 28 февраля 1762 г. Сведенборг счел отставку фон Гопкена столь несправедливой, что подал парламенту доклад в его защиту. В докладе он напоминал, что фон Гопкен предлагал послать в Померанию шесть тысяч солдат и что именно Государственный совет настоял на посылке туда двадцатитысячного войска, заботиться о котором впоследствии пришлось, естественно, главе правительства. Если бы было принято предложение фон Гопкена, Швеция была бы избавлена от непомерных расходов на содержание армии. В любом случае фон Гопкен честно служил своей стране и впредь по-прежнему должен пользоваться доверием парламента.

В другом докладе Сведенборг указывал на катастрофические последствия возможного восстановления в Швеции абсолютной монархии. Монарх, как и любой другой человек, может от рождения иметь порочные наклонности. Никто не должен отрекаться от права на жизнь и имущество ради безграничной власти одного лица, ибо один Бог — Господин в этом мире, и все должны служить только Ему. «Я вздрагиваю при мысли о том, что может случиться, если чьи-то частные интересы возобладают здесь, — писал Сведенборг. — Кроме того, я не вижу разницы между королем Швеции, обладающим абсолютной властью, и идолом, ибо и тот и другой притязают на сердца и души всех людей».

По мнению Сведенборга, союз с Францией был бы лучшей защитой для Швеции в случае возникновения опасности войны с кем-либо из ее соседей. Франция находится далеко от Швеции, так что между двумя государствами вряд ли возможно соперничество из-за территориальных споров или выгод торговли.

Партия фон Гопкена, ратовавшая за продолжение войны, еще некоторое время оставалась у власти, но ее дни уже были сочтены. 17 мая 1762 г. (при посредничестве Англии) Швеция и Пруссия заключили мир. Сведенборг ненавидел войну и никогда не поддерживал в своей стране любителей повоевать. В 1740 г. он выступил против войны с Россией, и на сей раз он тоже призывал к скорейшему прекращению войны (уже с Пруссией). «Мир на земле — да придет он!» — записал он в своем дневнике.

Фон Гопкен оценил вклад Сведенборга в политику своего времени в следующих словах: «Он высказывал убедительные суждения по всем вопросам; он видел все ясно и оценивал здраво любой предмет. Лучшие докладные записки в парламенте в 1761 г. по финансовым вопросам принадлежали его перу».

Желание Сведенборга помириться с Норденкранцем осуществилось год спустя, на Новый год, когда друг мыслителя, Николас фон Ольрих, написал ему: «Советник по делам торговли, господин Норденкранц, приглашает господина Асессора[4] и меня прийти завтра в церковь в 10 часов утра, а затем отобедать с ним. Он пошлет для этого карету, и в вышеуказанное время я заеду к господину Асессору в этой карете. Мне бы очень хотелось, чтобы вы стали добрыми друзьями».

Мистическое творчество после «Тайн Небесных». В течение двух лет после выхода последнего тома «Тайн Небесных» Сведенборг написал и издал несколько отдельных работ, развивающих темы, изложенные в предыдущем труде. Увидели свет трактат о природе Слова под названием «Белый Конь [Апокалипсиса]» (1758); небольшой труд «Новый Иерусалим и его Небесное Учение» [7], содержащий краткое изложение основ учения Новой Церкви, которая понимается в Писании под Новым Иерусалимом; а также небольшая работа «Земли во Вселенной» [20], повествующая о разных мирах в пространстве, о жизни, характере, нравах и богослужении их жителей.

В 1758 г. Сведенборг заявил, что годом раньше он стал свидетелем Страшного суда, наступившего в мире духа и соответствующего точной дате, когда во всех церквах угасла вера. Эта деградация, по его мнению, началась с основанием Римско-католической церкви. Реформа, начатая М. Лютером, оказалась, по убеждению мыслителя-мистика, недостаточной и во многом еретичной. Другой Страшный суд наступает в момент человеческой смерти и является следствием всей предшествующей жизни.

Тогда же вышла книга Сведенборга «О небесах, о мире духов и об аде» [8], в которой описывается духовный мир, населенный людьми, жившими на Земле от начала ее сотворения.

В своей работе «Последний Суд» [30] Сведенборг пишет, что буквальное понимание Священного Писания породило в христианском мире неверное представление о Последнем Суде и о втором пришествии, согласно которому Господь явится с ангелами на облаках небесных, восставит из могил умерших, облечет их души в тела и призовет на суд, отделяя злых от добрых, при этом считается неизбежным разрушение окружающего мира и сотворение нового неба и новой земли. В своем труде Сведенборг утверждает, что день Последнего Суда не означает разрушение мира.

В 1763 г. выходит в свет труд Сведенборга «Четыре Учения», состоящий из «Учения Нового Иерусалима о Господе», «Учения Нового Иерусалима о Священном Писании», «Учения Жизни для Нового Иерусалима по Заповедям Десятисловия» и «Учения Нового Иерусалима о Вере».

Видимо, впервые в интеллектуальной традиции Нового времени Европы был осуществлен столь системный и, главное, взаимосвязанный анализ самих основ христианского мировоззрения. После этих произведений учение Иисуса Христа могло снискать статус высокой моды даже в среде приверженцев ценностей светской культуры.

В работе «Мудрость Ангельская о Божественной Любви и Божественной Мудрости» Сведенборг показывает, что все во Вселенной сотворено Божественной Любовью и Божественной Мудростью Господа, который есть Сама Жизнь. Ангелы и люди являются лишь приемниками ее по мере принятия ими Божественного добра и Божественной истины. Всякий человек создан для жизни вечной в счастье и блаженстве. И Божественная Любовь желает этого, а Божественная Мудрость способствует этому.

Природа ангелов. Воззрения Сведенборга на ангельскую иерархию, а также их месторасположение радикально меняли сложившуюся систему представлений на этот предмет.

Так, ангелы, согласно учению Церкви, раса небесных существ, берущая начало от Сотворения мира. По мысли же Сведенборга, каждый обитатель небес, а равно и ада, некогда жил на Земле.

По Церкви, человек воскреснет в физическом теле. Физическое тело сгниет в земле и никогда не возродится, говорил Сведенборг.

Церковь учила: сразу после смерти человека воскреснет его душа (нематериальное тело); небесное блаженство, ожидающее спасенную душу, — вечное прославление Бога и пение псалмов. По убеждению Сведенборга, на небе (как и на земле) у каждого свое занятие: «поклонение Богу — только одна из сторон небесной жизни, скорее отдохновение, чем занятие; ангелы едят и пьют, работают и играют, живут в домах и собираются вместе; они разделяются на сообщества в соответствии с занятиями и талантами».

Сведенборг ликвидировал тонкую грань, которая лежит в теологии между уподоблением и отождествлением.

Следующий серьезный труд Сведенборг «Апокалипсис открытый» раскрывает внутренний смысл одной из самых загадочных пророческих книг Библии — Откровения Иоанна Богослова. Многие богословы, философы и ученые стремились проникнуть за завесу образов и видений, показанных в этой книге, но не могли увидеть содержащихся в ней тайн, поскольку их раскрывает только духовный смысл Писания.

В 1768 г. выходит книга Сведенборга «Супружеская любовь» [22], которая сразу же вызвала широкий резонанс. Основная ее идея состоит в том, что истинное супружество является духовным союзом и происходит от небесного союза добра и истины. Супружество же между мужчиной и женщиной соответствует Божественному супружеству Господа и Церкви.

В своем последнем труде «Истинная Христианская религия» Сведенборг подводит итог всего, написанного им в предыдущих работах. В этом труде он излагает фундаментальные основы истинного учения Церкви, принятого на небе и предназначенного стать учением Новой Церкви, создаваемой Господом на земле.

Демонстрации духовных возможностей [71]. Опыты общения шведского мистика с духами подтверждались многими жизненными случаями с разными людьми, свидетельствовавшими о том, что Сведенборг рассказывал о таких фактах, которые были известны только им и их покойным родственникам или друзьям. Это окончательно убеждало их в том, что мистик действительно общался с духами умерших, пребывая в духовном мире.

Эти случаи в достаточном количестве описаны в воспоминаниях и переписке различных людей, бывших тому свидетелями, и достаточно освещены в литературе. Ниже приведены лишь некоторые из них.

В конце сентября 1756 г. произошло следующее событие. В субботу, в четыре часа пополудни Сведенборг прибыл из Англии в Гётеборг, где господин Уильям Касл пригласил его к себе в гости в компании еще пятнадцати человек. В шесть часов вечера Сведенборг вышел из гостиной и вскоре возвратился бледный и взволнованный. Он заявил, что в Стокгольме, на Зюдермальпе, вспыхнул страшный пожар (Гётеборг отстоит от Стокгольма на расстоянии свыше пятидесяти миль), и что огонь быстро распространяется. Сведенборг очень беспокоился и часто выходил из комнаты. Он сказал, что дом одного из его друзей, которого назвал по имени, уже превратился в пепел и что опасность грозит его собственному дому. В восемь часов, снова войдя в комнату, он радостно воскликнул: «Слава Богу, пожар потушен недалеко от моего дома!».

Весь город, и в особенности гостей, собравшихся у Касла, сильно взволновало это известие о пожаре, и в тот же вечер о нем сообщили представителям власти. В воскресенье утром Сведенборг был вызван к губернатору, который расспросил его обо всем случившемся. Сведенборг подробно описал пожар, рассказав, как он начался, как закончился и сколько времени продолжался. В тот же день известие облетело весь город и вызвало большую тревогу. В понедельник вечером в Гётеборг прибыла эстафета, отправленная во время пожара стокгольмским купечеством. В письмах о пожаре рассказывалось точь-в-точь, как описал его Сведенборг. Во вторник утром к губернатору прибыл королевский курьер с донесением о пожаре и причиненном им ущербе, о сгоревших домах. Донесение ничем не отличалось от сообщения, сделанного Сведенборгом; пожар действительно был потушен часов в восемь вечера.

Случай этот принес Сведенборгу европейскую известность, и в дальнейшем ему достаточно часто докучали разнообразные посетители, умолявшие его разрешить ту или иную их проблему, для решения которой была необходима помощь от кого-либо, пребывающего уже в потустороннем мире. Не занимаясь подобной практикой регулярно, Сведенборг, тем не менее, иногда не отказывал подобным просителям.

Судьба «Тайн Небесных» [71]. В Стокгольме слух о визионерских способностях Сведенборга вызвал огромную волну интереса к нему. Его недавние богословские труды были еще неизвестны в Швеции, так что этот интерес не мог быть связан с его духовным опытом: так, во второй половине 1750-х гг. никто не обращался к Сведенборгу как к автору «Небесных Тайн» и последующих мистических текстов. Тем не менее, экземпляр книги «О небесах…» каким-то образом вскоре попал в Стокгольм, как подтверждает записка, написанная рукой графа Густафа Бонде 5 января 1759 г. Бонде, судя по всему, оказался первым, кто догадался, что автором всех пяти книг, изданных в Лондоне, был Сведенборг.

Сведенборг хорошо знал Бонде, бывшего президентом горного ведомства, когда Сведенборг посвятил ему первые три части своих «Разных наблюдений…». В 1739 г. он вышел в отставку, но спустя двадцать лет был призван на очередной срок в сенат и переехал в Стокгольм.

Бонде, в частности, оскорбило отрицание Сведенборгом спасения чисто по благодати независимо от покаяния. И как мог змей соблазнить Еву в раю, если на земле до людей не было ангелов и чертей? Еще Бонде опасался, что, если можно будет искать «внутренний смысл» Писания вместо того, чтобы твердо держаться его буквы, то каждый сможет изобретать какую угодно религию, придумывая угодный самому себе смысл.

Несмотря на эти возражения граф Бонде высоко оценил книгу, ибо он написал о ней в Роттердам своему другу барону Гатцелю, и тот сразу же стал горячим почитателем работ Сведенборга, включая «Небесные Тайны». В своем письме к Бонде Гатцель просил его передать Сведенборгу, что он с юных лет искал истину, и теперь, познакомившись с необыкновенными прозрениями Сведенборга, он хотел стать его учеником и вслед за ним «испить из того же источника мудрости». В благодарность за эту услугу Гатцель предложил перевести все труды Сведенборга на немецкий и французский языки, чтобы они стали доступны и не просвещенным людям.

Отправляя это письмо Сведенборгу 7 августа 1760 г., граф Бонде упоминает о давних узах дружбы, связывавших его с Гатцелем, и рекомендует ему своего друга, который с весны присылал ему письма с восторженными откликами на его книги. Кроме того, он напоминает Сведенборгу о его обещании нанести ему визит летом и осмотреть его маленький сад.

Ответ Сведенборга на это письмо, датированное четырьмя днями позже и касающееся просьбы Гатцеля, служит прекрасным примером его дружбы и такта. Он вежливо объяснил Бонде, что, поскольку его книги опубликованы анонимно, он не может входить в переписку с кем-либо, живущим за границей. Он просит Бонде передать Гатцелю, что ему приятны одобрительные отзывы барона на его труды. Это служит для него знаком того, что он был вдохновлен на них самим небом, ибо предметы, рассмотренные в них, невозможно понять без подобного прозрения.

Никаких известий о дальнейших контактах между Сведенборгом и Гатцелем не сохранилось. В скором времени, однако, весь город говорил о Сведенборге и его даре ясновидения. Некоторые ученые уже могли ознакомиться с его новыми книгами, ибо он стал понемногу раздавать их друзьям, ограничивая свой выбор, по его выражению, «просвещенными» и «мудрыми» людьми. Среди них был ученый архивист Антон фон Стьорман, которому Сведенборг преподнес некоторые свои научные труды, в том числе свою «Химию» с несколько витиеватой дарственной надписью: «Эти трактаты, которые суть мои первые плоды, даются в дар благородному мужу, рыцарю, советнику Казначейства, А. Стьорману, их автором Эм. Сведенборгом. Рыцарь в духовном смысле, каковой есть также мистический смысл, означает того, кто знает и просвещен; таков и Стьорман[5], ибо звезды в этом смысле означают познание истины и блага; таким образом, человек звезд есть тот, кто знает и просвещен».

Среди видных людей того времени, чье любопытство было возбуждено вновь открывшимися способностями и идеями Сведенборга, был бывший премьер-министр Карл Густаф Тессин, который оставил после себя пространные дневники, составившие 29 томов. Эти дневники поныне хранятся в замке Тессина в местечке Океро. За 28 февраля 1760 г. там присутствует такая запись: «Среди нас советник Сведенборг является живым примером того, как высоко могут подняться в человеческой голове пары воображения. Он живет, мне сказали, в саду-обсерватории, считает себя счастливейшим из смертных, да и является таковым; ибо благодаря непосредственному сношению с будущим миром он верит, что может видеть и говорить со всеми, кто умер, как известными, так и неизвестными ему».

Новые озарения [71]. Счет ювелира. Весной 1760 г. случилось событие, которое вызвало сенсацию в столице. Господин де Мартевилль, голландский посол в Стокгольме, умер в апреле 1759 г. Спустя несколько месяцев местный ювелир представил его вдове счет на оплату некоторых серебряных изделий, которые он сделал по заказу покойного посла. Вдова очень удивилась этому требованию, ибо она знала, что ее покойный муж всегда аккуратно расплачивался по обязательствам. Она была уверена, что этот счет на сумму в 25 000 голландских гульденов был оплачен ее мужем, но никак не могла найти расписку ювелира об оплате.

Русский посол, граф Остерман (по другим данным — посланник Мусин-Пушкин), друг покойного де Мартевилля, посоветовал вдове последнего обратиться за помощью к Сведенборгу. Через некоторое время вдова нанесла визит Сведенборгу в сопровождении нескольких дам. Асессор принял их в красивой комнате с высокими потолками и окном в потолке, которое выходило на обсерваторию, находившуюся на втором этаже. Потом он пригласил гостей на прогулку в сад. Когда госпожа де Мартевилль спросила его, был ли он знаком с ее покойным мужем, Сведенборг ответил отрицательно. Извинившись за беспокойство, которое она доставляет хозяину, вдова обратилась к Сведенборгу со своей просьбой. Если, как говорят, Сведенборг обладал необыкновенным даром общения с душами умерших, не будет ли он так любезен, чтобы спросить ее покойного мужа о счете, предъявленном ювелиром?

Сведенборг, по его собственным словам, обещал несчастной вдове, что, если он встретит душу господина де Мартевилля, он расспросит его об этом деле. Так он и сделал, когда спустя некоторое время действительно повстречал покойного посла в мире духов. Де Мартевилль ответил тогда, что он сам «в тот же вечер пойдет домой и посмотрит», но ничего не попросил передать его вдове.

По словам госпожи де Мартевилль, спустя восемь дней после посещения ею Сведенборга ее муж явился ей во сне и указал место в английском бюро, где лежала расписка, сказав: «Дитя мое, ты волнуешься из-за расписки. Вытащи весь ящик наружу из моего бюро. Вероятно, расписка оказалась прижатой ящиком к задней стенке». Это случилось около двух часов ночи. Вдова, радостная, встала с постели и нашла в указанном месте не только расписку, но и украшенную драгоценными камнями булавку, которая считалась потерянной. Потом она легла вновь и спала до девяти часов утра.

Около 11 часов пришел Сведенборг и попросил доложить о своем визите. Еще не услышав от вдовы ни слова, он сказал ей, что этой ночью он видел много разных духов, среди них господина де Мартевилля. Сведенборг хотел поговорить с ним, но де Мартевилль отказался от беседы, поскольку, по его словам, он должен был прийти к своей жене и сказать ей что-то важное. После этого он оставит сообщество, в котором пробыл год, и перейдет в сообщество более счастливых.

Более драматическая версия этой истории была рассказана четыре года спустя Иммануилу Канту. Согласно этой версии, Сведенборг в присутствии своих гостей рассказал вдове про секретный ящичек, в котором лежала расписка, и вся компания тотчас направилась в дом покойного посла, где расписка и была обнаружена в месте, указанном Сведенборгом.

Тайна королевы Швеции. Сведенборг рассказывал, что в один из последних дней октября 1761 г. ему нанес визит граф Ульрик Шефер. Граф попросил Сведенборга явиться с ним завтра ко двору короля. Оказалось, что за несколько дней до того королева получила от своей сестры, герцогини Брунсвикской, письмо, в котором герцогиня спрашивала ее о некоем человеке в Стокгольме, умеющем, по сообщениям газет, разговаривать с духами. Герцогиня недоумевала, почему ее сестра до сих пор ничего не сообщила ей об этом человеке. Королева спросила присутствующих, действительно ли есть такой человек в Стокгольме и не сумасшедший ли он? На это граф Шефер ответил, что этот человек не только не сумасшедший, но принадлежит к числу самых ученых людей Швеции, и тогда Лоиза Ульрика выразила желание увидеться с ним. Граф Шефер сказал, что близко его знает, и выразил готовность прийти вместе с ним.

Выслушав этот рассказ, Сведенборг немедленно согласился явиться на аудиенцию к королевской чете.

На следующий день, когда граф Шефер представил Сведенборга королеве, та спросила его, правда ли, что он может разговаривать с умершими?

Сведенборг сказал:

— Да.

— Является ли это наукой, которую можно передать другим? — спросила королева.

— Нет, — ответил Сведенборг.

— Что же это в таком случае?

— Дар Божий.

— Можете ли вы говорить с любым покойным или только с некоторыми?

— Я не могу разговаривать со всеми, но только с теми, кого знал при жизни, — ответил Сведенборг. — А также со всеми королевскими особами, знаменитыми героями и великими учеными, которых я знал лично или о которых узнал из их сочинений; следовательно, со всеми, о которых я имею представление. Ибо можно предположить, что я не могу и даже не могу иметь желания говорить с теми, о которых не имею никакого представления.

Тогда королева спросила, не может ли он передать некое сообщение ее покойному брату? (Речь шла о прусском короле Августе Вильгельме, который умер 12 июня 1758 г.)

— С большой охотой, — ответил Сведенборг.

Согласно свидетельствам очевидцев, затем Сведенборг вместе с королем и графом Шефером прошел за королевой к окну, где она сообщила ему свое поручение, и он обещал доставить ей ответ.

После этого королевская чета пригласила Сведенборга отобедать вместе с нею, и за обедом король и королева задали ему тысячу вопросов, на которые он должным образом ответил. Воспользовавшись случаем, Сведенборг попросил у королевы разрешения преподнести ей свои опубликованные труды.

Три неделя спустя, свидетельствует Тессин, до него дошли известия столь удивительные, что он решил сам посетить асессора и узнать все из его собственных уст. Запись в дневнике Тессина от 18 ноября гласит далее: «Через три дня Сведенборг опять явился к королеве вместе со своими книгами и попросил личной аудиенции у Ее Величества. Королева сама утверждала позднее, что она играла в карты, когда вошел Сведенборг и попросил ее о приватной беседе. Она ответила, что в этом обществе он может говорить все, что он может сказать другому, но Сведенборг заверил Ее Величество, что он не мог раскрыть то, что он должен был сказать, при свидетелях.

Королева, слегка взволнованная, передала свои карты другой даме и попросила сенатора фон Шверина сопроводить ее в другую комнату. Она поставила фон Шверина у двери, а сама прошла в другой конец комнаты со Сведенборгом. Тогда Сведенборг сказал ей нечто, что должен был держать в тайне. Королева же, услышав сие, побледнела, отступила назад, словно она вот-вот лишится чувств, и воскликнула в большом возбуждении: «Этого никто не мог сказать, кроме моего брата!».

Заметив испуг королевы, Сведенборг выразил сожаление о том, что зашел так далеко.

Выходя из покоев королевы, он встретил советника фон Далина и попросил его передать Ее Величеству, что он займется этим делом дальше, чтобы она могла чувствовать себя спокойней. «Но я не осмелюсь сделать это, — добавил он мне, — раньше чем через десять или двенадцать дней; ибо если я сделаю это раньше, это вновь будет потрясением и, возможно, еще большим для Ее Величества».

Что же касается королевы, по Тессину, то она заявила, что все еще пребывает в нерешительности относительно того, чему верить, и попросила асессора представить ей новые доказательства. Если ему это удастся, она убедится в том, что он знает больше других. Возможно, это он и имел в виду, когда говорил о каком-то новом известии, которое должен получить через десять или двенадцать дней.

Остается несомненным, заключает Тессин, что состояние ума Сведенборга являет собой поразительное смешение проникновения, даже, поистине, ясновидения и необузданного воображения. Он один из тех необычных характеров, которые всегда будут загадкой для исследователей, не обязательно пребывая при этом за пределами возможного и доступного пониманию».

Этот дипломатичный и, в сущности, бессмысленный вывод давал Тессину возможность как-то закрыть для себя «тему Сведенборга».

Какой секрет передал Сведенборг королеве Швеции? Это все хотели знать. На протяжении нескольких дней после этого события к дому асессора одна за другой подъезжали кареты, из которых выходили первые люди государства, желавшие узнать секрет, так напугавший королеву. Но Сведенборг решительно отказывался разглашать его. Согласно одной из версий разговора Сведенборга с королевой, Сведенборг передал ей содержание ее беседы с покойным братом, когда она расставалась с ним в замке Шарлоттенбург. Если бы Сведенборг разгласил секрет королевы, это могло бы дать основания для новых обвинений королевы Швеции в измене и сговоре с врагом, поскольку Швеция была тогда в состоянии войны с Пруссией. За несколько лет до того Лоиза Ульрика едва избежала обвинений в подготовке государственного переворота, когда она попыталась расширить прерогативы королевской власти.

Смерть российского императора Петра III. По свидетельствам современников, в 1762 г., в тот самый день, когда умер император России Петр III, Сведенборг был в некоем собрании… Посередине разговора он вдруг переменился в лице, и было видно, что чувства покинули его и с ним что-то происходит. Когда он пришел в себя, его спросили, что с ним случилось. Сначала он отказывался говорить, но потом, уступив настойчивым просьбам, сказал: «В это самое время император Петр умер в тюрьме». Он объяснил причину его смерти и добавил: «Господа, отметьте, пожалуйста, какой нынче день, чтобы вы могли потом сравнить мое сообщение с известием о его смерти, которое появится в газетах».

Вскоре в газетах появилось сообщение о смерти императора, случившейся в тот самый час, который был указан Сведенборгом. Петр был назначен императором его теткой Елизаветой и вступил на престол 5 января 1762 г. Очень скоро жена Петра, бывшая немецкая принцесса Екатерина, организовала мятеж против него и провозгласила себя правительницей России. 17 июля Петр был задушен в тюрьме одним из заговорщиков, и эту трагедию Сведенборг, судя по сообщению его друга, и видел своим внутренним зрением!

Неразгаданные тайны [71]. Видения Сведенборга представляли мучительную проблему для ученых мужей его времени, которые не могли сопровождать ясновидца в его странствии к высотам науки и не могли видеть его постепенного восхождения к тайнам души.

Граф Клас Экеблад отмечал в своем дневнике типичный для того времени случай: 16 июня 1762 г. он пошел на прогулку в Королевский сад: «В саду было огромное стечение публики, и королевская чета остановилась специально для того, чтобы дать возможность своим верным подданным хорошенько разглядеть ее. Там был и асессор Сведенборг, который говорил о свадьбе в раю русской императрицы с моим дедушкой, о чем я и сообщаю за то, что купил».

Речь идет о дедушке графа Экеблада по материнской линии, Магнусе де ля Гарди, который умер еще молодым, и императрице Елизавете, дочери Петра Великого, которая умерла в январе предыдущего года в возрасте 53 лет. В потустороннем мире де ля Гарди расстался со своей женой из-за несходства их наклонностей. Императрица встретила в загробном мире разных мужчин, которые ухаживали за ней при жизни, но сочла их всех неподходящими для себя. Когда же она встретилась с де ля Гарди, оба тотчас поняли, что созданы друг для друга. По словам Сведенборга, Елизавета была правительницей над лучшим сообществом русских, а де ля Гарди тоже управлял большим небесным сообществом. Когда они решили пожениться, ангел в красивом белом одеянии спустился к ним для совершения свадебной церемонии. Он просто спросил у жениха и невесты об их согласии на брак и дал им Божье благословение. Это случилось, говорит Сведенборг, 5 марта 1762 г., за три месяца до того, как Сведенборг и внук Магнуса де ля Гардин встретились в парке.

«То, что с виду многим казалось в ней нерешительностью и медлительностью, чаще всего было мудрым откладыванием суждения». Это замечание Сведенборга о характере Елизаветы представляет большой интерес в связи с двумя иными эпизодами его жизни.

Первый из них записал его друг Робзам, который однажды пригласил Сведенборга отобедать в обществе русского монаха по имени Ороносков, священника русского посольства в Стокгольме. Это благочестивый и набожный человек получил от Робзама некоторые сочинения Сведенборга, которые он читал с большим удовольствием.

За обедом русский священник спросил Сведенборга, видел ли он императрицу Елизавету.

«Я видел ее часто, и она находится в блаженном состоянии», — ответил Сведенборг, и кто-то из присутствующих перевел его слова на французский язык.

Услышав ответ Сведенборга, священник прослезился и сказал, что императрица была всегда добра и справедлива.

«Да, — сказал Сведенборг, — ее добрые чувства к людям проявились после ее смерти, ибо в другой жизни выяснилось, что она никогда не уходила на государственные совещания, не помолившись Богу и не попросив Его совета и помощи ей в управлении государством».

В другой раз Сведенборг высказался о духовном состоянии императрицы Елизаветы несколько лет спустя, когда он гостил у шведского посланника в Дании. Когда его спросили, приходилось ли ему видеть покойного короля Дании Фредерика V, Сведенборг ответил: «Да, я видел его и знаю, что он очень счастлив, как и все короли Ольденбургского дома, которые все находятся вместе. Это, увы, нельзя сказать о наших, шведских, королях, некоторым из которых приходится очень плохо».

Потом он добавил: «В мире духов я не видел никого счастливее русской императрицы Елизаветы… При всех ее ошибках у нее было доброе сердце… Она намеренно откладывала подписание указов и бумаг, которые ей вручали, так что в конце концов их скапливалось у нее столько, что она уже не имела времени изучать их и ей приходилось верить на слово министрам и подписывать сразу целые кипы документов. А потом она уединялась в своих покоях, падала на колени и просила у Бога прощения, если она нечаянно подписала какое-нибудь несправедливое распоряжение».

В те годы в Стокгольме было много разговоров о природе видений Сведенборга. Говорили разное. Одни верили в его сверхъестественное зрение, другие считали его необъяснимым, третьи верить отказывались, считая все это чистым домыслом. Но решительно все относились к Сведенборгу с почтением по причине его безупречного поведения. Появилось множество анекдотов о жизни необыкновенного асессора, и далеко не все из них заслуживают доверия. В числе наименее правдоподобных можно назвать рассказ профессора фон Шерера, атташе французского посольства, который был лично знаком со Сведенборгом, но находил невозможным верить в его рассказы о беседах с духами.

По словам Шерера, однажды, после того как Сведенборг в кругу знакомых сообщил нечто из жизни в мире духов, его стали просить, желая проверить, насколько достоверны его сообщения, сказать, кто из присутствующих умрет первым. Сначала Сведенборг отказывался, но после настойчивых уговоров он погрузился на некоторое время в глубокое созерцание и, наконец, изрек: «Олоф Олафсон умрет завтра утром в четыре часа».

Это неожиданное предсказание повергло всех присутствующих в шок. Один из тех, кто находился тогда рядом со Сведенборгом, был близким другом упомянутого Олафсона и решил на следующее утро проведать его. На звонок вышел слуга Олафсона и сказал ему, что его хозяин только что скончался от апоплексического удара. Часы в доме покойного, по словам слуги, сами остановились в момент его смерти, и они показывали ровно четыре часа!

Биограф Сведенборга, Сигштедт, утверждала в этой связи: «Сведенборг в самом деле иногда предсказывал будущие события. Но чудесная остановка часов уж слишком отдает фантазией рассказчика, и анекдот Шефера интересен лишь как пример ходячих толков о Сведенборге».

Другой анекдот, рассказанный неким «заслуживающим доверия господином», если он достоверен, делает честь остроумию Сведенборга. Рассказывают, что архиепископ Самуэль Тройлиус, больше всего на свете любивший карточную игру тресет (для трех игроков), потерял своего старого партнера Эрланда Бромана, президента ведомства торговли. Встретив однажды Сведенборга в каком-то многолюдном собрании и желая посмеяться над ним на публике, он спросил его: «Между прочим, асессор, расскажите нам что-нибудь о мире духов. К примеру, как там поживает мой друг Броман?».

Сведенборг, не задумываясь, ответил: «Я видел его несколько часов тому назад. Он тасовал карточную колоду в обществе Лукавого и ждал только вашего святейшества, чтобы начать игру в тресет!».

А в дневниках Сведенборга мы встречаем такое описание духовного состояния Бромана: «Был некто известный мне, кто жил в этом мире только плотскими радостями. Перед смертью он позаботился о том, чтобы со всем благочестием совершить все необходимые обряды, так что священник и все остальные были уверены, что он попадет на небеса. Я говорил с ним спустя три дня после его смерти, и оказалось, что на том свете он стал делать то же самое, что и при жизни, так что его предсмертное раскаяние не имело для его судьбы никакого значения».

Мистик глазами очевидца [71]. С момента первого видения Сведенборга вся его последующая жизнь была посвящена служению Господу и исполнению возложенной на него миссии. Два года он провел, глубоко изучая Библию. Обновил свои познания в древнееврейском и греческом, чтобы читать текст Священного Писания в подлинниках. Всю оставшуюся жизнь мыслитель полностью посвятил передаче Откровения, дарованного ему Господом, излагая его в своих богословских трудах.

Описания самого повседневного хода этих процедур стали достоянием современников и историков. Незаурядным являются воспоминания библиотекаря по фамилии Гьёрвель. 28 августа 1764 г. библиотекарь отворил ворота дома Сведенборга и вошел в сад, где в воздухе носились ароматы редких цветов. Там гость и застал хозяина. Он имел долгую беседу с асессором, содержание которой записал сразу же по возвращении домой. Рассказ Гьёрвеля представляет особый интерес, поскольку содержит один из самых достоверных портретов Сведенборга, уже достигшего к тому времени весьма почтенного возраста в 76 лет. Вот что записал Гьёрвель: «Королевская библиотека, август, 28-го дня. Некоторое время тому назад я, нижеподписавшийся, вернулся от асессора Эмануэля Сведенборга, которого я посетил с целью получения для Королевской библиотеки экземпляров его книг, недавно напечатанных в Голландии.

Я встретил его в саду его дома, где он ухаживал за цветами, одетый в простое платье. Он живет в невысоком деревянном доме, напоминающем садовый домик. Еще не зная меня и цели моего визита, он спросил с улыбкой: «Быть может, вы желаете пройтись по саду?».

Я ответил, что хотел иметь честь посетить его и попросить экземпляры его последних книг для Королевской библиотеки с тем, чтобы мы располагали полным собранием его сочинений.

«Охотно выполню вашу просьбу, — ответил он. — Я и сам намеревался послать книги в библиотеку, ибо я опубликовал их для того, чтобы они стали известны всем и попали в руки умных людей».

Я поблагодарил его за доброту, после чего он показал мне эти труды и повел меня на прогулку по саду.

Хотя он был уже пожилой человек, и седые волосы вылезали во всех местах из-под его парика, он двигался легко, был разговорчив и говорил с воодушевлением. Он был довольно худ, но весел и улыбчив. Постепенно он сам заговорил о своих взглядах; и поскольку это было в действительности второй целью моего визита, я слушал его с жадностью, не возражая ни единому слову, но лишь задавая вопросы, как бы желая лучше понять его.

Его система теологии, которую он в согласии с другими христианами основывает на нашем общем откровении, Священном Писании, состоит в основном из Следующих положений:

Что спасение только верой — порочное учение, и добрые дела суть должное средство улучшения своей судьбы и обретения вечного блаженства.

Что для того, чтобы обрести способность делать добрые дела, — я использую везде слова самого Сведенборга, — требуется молитва единому Богу и что человек также должен работать над собой, ибо Бог ни к чему не понуждает нас и не творит чудес ради нашего обращения. Что до остального, то человек должен жить в отведенном ему месте, усваивая такое же знание и ведя такую же жизнь, как другие честные и скромные люди, которые живут покойно и благочестиво. О возмездии и нашем Спасителе он не сказал ни слова. Жаль, что я не спросил его об этом.

Он также сказал, что доктор Лютер в настоящее время страдает в том мире из-за того, что он распространил учение о спасении только верой; хотя он не находится среди проклятых.

Переход к его собственному откровению произошел очень легко, ибо он сказал, что часто виделся и разговаривал с доктором Лютером. Его принцип познания — это сверхъестественное видение и слышание, и критерий истинности его откровений заключается в следующем: что Бог открыл Себя ему в мае 1744 г., когда он был в Лондоне, и что до того времени Бог готовил его посредством досконального познания физических и моральных сил этого мира к восприятию этого откровения. И с тех пор он находился в постоянном общении с Богом, которого он видит своим (духовным) взором как солнце. Он беседует с ангелами и душами умерших и знает все, что происходит в потустороннем мире, как на небе, так и в аду, но он не знает будущего.

Его миссия состоит в передаче этого нового света мира, и всякий, желающий воспринять его, способен сделать это. Господь дал ему откровение, чтобы он мог сообщить о нем людям; и он делает это на латыни — самом общем языке на свете. Всякий, кто не отвергает этот свет и не противится этому откровению, получает его; и это откровение есть живая истина. Цель его в том, чтобы создать Новый Иерусалим среди людей, смысл же его в том, что грядет Новая Церковь, природа которой и способ вхождению в которую описаны в его сочинениях.

Обо всем этом он говорил очень убежденно, сделав особенное ударение на следующих словах: «Все это я вижу и знаю без каких-либо галлюцинаций и не будучи фанатиком. Но когда я один, моя душа как бы покидает тело и попадает в другой мир. Во всех отношениях я нахожусь там так же, как я нахожусь здесь. Когда же я думаю о том, что я должен писать, я переживаю совершенное вдохновение, ибо в противном случае написанное принадлежало бы мне самому. Но нынче я знаю доподлинно, что написанное мною есть живая истина Бога».

Когда человек умирает, его душа не освобождается от своих пристрастий, а берет их с собой. Я не удержался и спросил его, чем занимается сейчас профессор Нильс Валлериус[6].

«Он все еще дает лекции», — последовал ответ.

Прежде работы Сведенборга печатались в Лондоне, а последние книги были опубликованы в Амстердаме. Но он ездил в Англию и преподнес экземпляры своих трудов Королевскому обществу, а по пути домой преподнес их в Копенгагене датскому королю. На прошлой неделе он преподнес свои книги Их Величествам королю и королеве Швеции. Его книги везде были приняты благосклонно. У него осталось только двенадцать экземпляров его сочинений, четыре из них предназначены для публичных библиотек, а еще четыре для самых известных епископов.

То, что все вышесказанное является словами самого Сведенборга и что все написанное я видел собственными глазами и слышал собственными ушами, я удостоверяю своей подписью: Карл Кристоффер Гьёрвель».

Один из шведских друзей Сведенборга, консул Кристофер Спрингер, свидетельствует, что Сведенборг имел «богатый дар от Бога». Сведенборг поразил Спрингера детальным знанием положения его друзей и врагов в потустороннем мире и сообщил ему обо многих тайных сторонах его отношений с ними. Это было почти невероятно!

Один из старых противников Спрингера был граф Класс Экеблад, который умер в октябре 1771 г. Сведенборг рассказал Спрингеру о том, как однажды тот чуть было не затеял дуэль с Экебладом и как Экеблад предлагал ему большую взятку, что было с негодованием отвергнуто Спрингером. Оба факта были известны только Спрингеру и покойному Экебладу. Более того, Сведенборг рассказал Спрингеру во всех подробностях о том, что произошло девять лет тому назад, когда Спрингер был нанят английским правительством для роли посредника в переговорах между Швецией и Пруссией по поводу заключения мирного договора. Сведенборг точно пересказал Спрингеру во всех подробностях его действия во время переговоров — нечто, хранившееся в глубокой тайне всеми сторонами.

На вопрос Спрингера, откуда Сведенборгу известны все эти факты, которые, как он доподлинно знал, не были известны никому из посторонних, тот ответил с улыбкой: «Вы ведь не можете отрицать, что все, рассказанное мною, — правда?».

По замечанию Соловьёва, «в последние годы жизни Сведенборг испытал гонение от шведского духовенства, раздраженного его резкой критикой протестантских догматов. В 1769 г. на сейме шла речь о необходимости признать Сведенборга помешанным и лишить свободы. Чины духовного сословия во главе с племянником Сведенборга, епископом Филениусом, постановили секвестровать его книги, а два его последователя, члены консистории, были преданы суду. Один из них, д-р теологии Бейер, издал защитительную декларацию, а сам Сведенборг — меморию и апелляцию к трем университетам королевства. Вследствие общего уважения к Сведенборгу и заступничества короля дело, перешедшее в сенат, было прекращено».

Русский мыслитель имеет здесь в виду судебный процесс, проходивший в 1769–1771 гг. в шведском Гётеборге по делу о ереси, в которой государственная Церковь обвиняла теологию Сведенборга. (Два профессора богословия были уволены с должностей за обучение его идеям, книги мистика были запрещены в стране; решение суда было официально аннулировано в 1779 г.) До самой смерти Сведенборг работал, не жалея сил и здоровья: незадолго до смерти он трудился над завершением своей последней книги «Истинная Христианская религия». Мыслитель точно знал дату своего перехода в мир иной и имел обещание от Господа, что не умрет, пока не будет напечатана эта книга.

После того, как книга была напечатана, в декабре 1771 г. со Сведенборгом случился апоплексический удар. Он лишился речи и три недели не приходил в сознание. Но постепенно, на протяжении января — февраля 1772 г. его состояние улучшилось, речь вернулась, и он мог разговаривать с посетителями.

Уход [71]. Происходило это в Англии. За несколько месяцев до смерти, уже после удара, Сведенборг лишился способности духовидения. Поэтому он очень скорбел и часто молился: «… о Господи, за что Ты покинул Своего слугу!..». Скоро, однако, способность духовидения вернулась, и Сведенборг успокоился.

Во время болезни Сведенборга за ним ухаживали доктора Месситер и Гампе, врач из Ганновера, состоявший лекарем при принце Уэльском. Доктора считали его недуг не относящимся к прерогативам собственно медицины и прописали ему только бутылочку капель, которые больной тотчас отказался принимать. Во время последнего посещения Сведенборга один из врачей взял с собой рукопись из 72 страниц, половина из которых по странному стечению обстоятельств пропала. Оставшаяся часть была позднее напечатана под заголовком «Венец, или Дополнение к Истинной Христианской религии». Сохранившиеся части работы касаются древних Церквей, предшествовавших христианству.

За два дня до смерти Сведенборга его посетил еще один друг, швед Эрик Бергстрём, владелец таверны. Сведенборг сказал Бергстрёму, что, поскольку Богу было угодно сделать бесполезной его руку, пораженную параличом, его тело было пригодно теперь только для того, чтобы лечь в могилу. Бергстрём спросил Сведенборга, не хочет ли он причаститься Святых Даров, и кто-то предложил позвать Аарона Матесиуса, официального священника шведской Церкви. Но Сведенборг отверг кандидатуру Матесиуса, поскольку он распространял слухи о том, что Сведенборг сумасшедший, и согласился принять пастора Ферелиуса, несколько раз навещавшего его во время болезни.

Когда Бергстрём вернулся в сопровождении священника, Сведенборг встретил их веселой улыбкой: «Добро пожаловать, уважаемый сэр! — сказал он Ферелиусу. — Бог ныне избавил меня от злых духов, с которыми я боролся несколько дней. Теперь ко мне вернулись добрые духи!»

«Вы полагаете, что умираете? — обратился к нему Ферелиус, и Сведенборг ответил: «Да».

Готовясь к совершению причастия, Ферелиус спросил умиравшего, не хочет ли он перед смертью отказаться от чего-то написанного им, поскольку многие полагают, что целью обнародования им нового религиозного учения было единственно жажда личной славы.

В ответ Сведенборг приподнялся в постели и, положив здоровую руку на грудь, сказал со всей решительностью примерно следующее: «Мною не написано ни одного слова лжи, я всегда говорил только правду. Если вы по-прежнему останетесь верны Господу и пребудете всегда в служении Ему единому, отвергая всяческое зло, как грех против Бога, и если вы будете снискивать и желать исключительно Слова Божьего, которое я призываю здесь в свидетели того, что все сказанное мною, от первого и до последнего слова, пребывает в согласии с Божественной Истиной, то и вам также откроется истинность всего того, что сказано было в моем учении. Как несомненно то, что вы видите меня сейчас своими глазами, так несомненна и истинность всего того, что было мною написано… Когда вечность примет вас, то вы сможете увидеть».

Затем Ферелиус спросил умирающего, желает ли он причаститься Святых Даров, и тот ответил: «С благодарностью». Еще он добавил, что, будучи обитателем иного мира, он не нуждался в этом обряде, но что он совершит его ради того, чтобы показать тесную связь, которая существует между Церковью вверху и здесь внизу. Священник спросил его, считает ли он себя грешником. «Конечно, пока я влачу это греховное тело», — ответил Сведенборг.

Затем с большой преданностью, сложив руки и обнажив голову, он прочел исповедание грехов и приготовился к принятию Святых Даров. Он попросил священника «произнести только благословение и прочее предоставить ему, ибо он очень хорошо знал, что это значило».

Ферелиус так и поступил. В благодарность за его внимание Сведенборг подарил ему один из немногих оставшихся у него экземпляров «Небесных Тайн» и посоветовал ему принять учение Нового Иерусалима, «невзирая на возможное сопротивление людей, в особенности Аарона Матесиуса».

На следующий день, 29 марта — в предсказанный день — чета Ширсмитов и Элизабет сидели у его постели. Подходила к концу тихая весенняя суббота. Вскоре колокола Лондона должны были зазвонить к вечерне, заглушая птичий щебет в соседнем парке Клеркенвелл.

Сведенборг услышал бой часов и спросил, который час пробило. Когда ему ответили: «Пятый», он сказал: «Хорошо. Я благодарю вас. Да благословит вас Бог!». Он тихо вздохнул и скончался.

Слуга Господа завершил свою миссию и покинул этот мир. На столе остались лежать его перо и лист бумаги с незаконченным посланием: «Приглашение к Новой Церкви, обращенное ко всему христианскому миру, и призыв к людям пойти встретить Господа… Отныне они не должны зваться евангелистами, протестантами и еще менее лютеранами или кальвинистами, но Христианами».

Похороны Сведенборга состоялись 5 апреля 1772 г. в шведской лютеранской церкви Ульрики Элеоноры. Панихиду отслужил пастор Ферелиус — это была его последняя официальная служба перед возвращением на родину. Хор пропел шведский гимн, когда тело покойного, запечатанное в трех гробах — один из них свинцовый, — опускали в нишу под алтарем. Церковь была полна народу. И все же не Лондон стал местом окончательного успокоения останков великого ясновидца.

В 1908 г. по просьбе шведского правительства прах Сведенборга был перенесен в Швецию и с тех пор покоится в кафедральном соборе Упсалы рядом с могилой его великого современника Карла Линнея.

Захоронение там является привилегией королей, архиепископов, великих полководцев и народных героев. Весьма немногие шведы удостаивались такой чести.

Мыслитель оставил миру величайший духовный багаж, составляющий около десяти томов книг, которые содержат Новое Господнее Откровение, богословские труды и описание многочисленных опытов своего пребывания в духовном мире. Важность этого наследия для человечества поистине неоценима.

СВЕДЕНБОРГ: ПРИЖИЗНЕННЫЕ ПОЛЕМИКИ И ПОСМЕРТНЫЕ ВЕРДИКТЫ

Иммануил Кант и Эммануил Сведенборг. Иммануил Кант (1724–1804) — мыслитель, безусловно, входящий в «пятерку» наиболее выдающихся философов в истории человечества; современник Сведенборга. Кант обозначил — на уровне высокой метафизики — конечные пределы человеческого знания и познания: тот рубеж, который разум людей не может, не способен, а поэтому не должен превосходить. В этом ракурсе и нужно истолковывать его полемики с по-своему не менее великим шведом.

Сама тема — Кант и Сведенборг может быть с избытком исчерпана раскрытием истории создания и содержания одной-единственной работы Канта. Она была написана им в конце 1765 г., а в 1766 г. опубликована анонимно в Кёнигсберге под названием «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики». Данная работа и была направлена против Сведенборга, представляя собой не просто радикальную критику, но даже — по сути — язвительный разбор как его теоретических взглядов, так и его практической деятельности. К этой работе, правда, следует присовокупить еще один, совсем небольшой, текст — письмо Канта к его знакомой фрейлейн Шарлотте Амалии фон Кноблох, также целиком и полностью посвященное Сведенборгу и некоторым подробностям, касающимся непосредственно его «общения» с духами [49]. Датировано оно более ранней, чем «Грезы духовидца», датой — 10 августа 1763 г. На этот счет биографы Канта высказывали и продолжают высказывать самые разные точки зрения, и, соответственно, датировалось это письмо также по-разному главным образом из-за неразборчивости числа и года его написания самим Кантом. Чаще всего исследователи ссылаются здесь на К. Фишера, который в двух посвященных Канту томах своей «Истории новой философии» (русское издание 1910 г.) более-менее убедительно отстаивает мысль о том, что письмо относится именно к 1763 г. Хотя известный советский кантовед А.В. Гулыга, выпустивший в 1970-е гг. целую серию блестящих работ о немецких философах-классиках — Канте [46], Ф. Шеллинге и Г. Гегеле, полагал, что письмо к фрейлейн Кноблох нельзя относить к 1763 г., даже несмотря на то, что именно эта дата фигурирует в Полном собрании сочинений немецкого философа [46, с. 77].

Это не праздный вопрос: именно обращение госпожи Кноблох к Канту с просьбой, чтобы тот дал оценку деятельности Сведенборга и разъяснил, насколько правдоподобны ходившие в обществе рассказы о его общениях с душами умерших, стало своего рода поводом для обращения мыслителя к подробному изучению трудов шведского мистика. Хотя узнал он о Сведенборге не от нее, а от одного из своих бывших студентов — датского офицера. Сохранились сведения о том, что Кант даже написал письмо Сведенборгу, а один из его друзей посетил того, будучи в Стокгольме, и из первых уст услышал невероятную историю о фантастическом даре ясновидения, которым Бог наделил его под старость. Речь шла о его, якобы, близких отношениях с душами умерших, от которых он и получал сведения о потустороннем мире.

Важно отметить, что в указанном письме Кант еще не высказывал резких суждений по поводу «теории и практики» Сведенборга, и можно не ошибиться, утверждая, что он вряд ли сомневался тогда в достоверности как его способностей, так и многочисленных историй о них. Как объяснял этот факт Гулыга (да и не он один), нет ничего удивительного в том, что Кант поначалу верил в правдивость рассказов о Сведенборге. Даже во времена О. Шпенглера, а это будет почти через полтора века после описываемых нами событий, в Германии были широко распространены все разновидности мистики и ясновидения, а лекции по оккультизму в начале XX в. регулярно посещал и А. Гитлер, и многие другие будущие вожди Третьего рейха. Что же тогда говорить о середине XVIII в., буквально изобиловавшего мистиками-ясновидцами.

Тем не менее, как утверждает тот же Гулыга, уже в 1762 г., т. е. за год до официально приписываемой письму к фрейлейн Кноблох дате, философ «решительно усомнился в существовании духов» [46, с. 77] и резко поменял тон своих высказываний как о Сведенборге, так и о мистике как таковой вообще. Поэтому, на взгляд российского автора, текст письма должен отражать воззрения Канта куда более раннего времени (не 1763 г.!). По убеждению Гулыги, прав здесь не Куно Фишер, а первый публикатор письма Боровский, который считал, что оно написано, скорее всего, в 1758 г. И это, на наш взгляд, более правдоподобно, учитывая логику последующих рассуждений немецкого философа.

Прежде чем рассуждать о духах, Канте и Сведенборге, нам бы хотелось вернуться к вопросу об анонимности работы «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики», а затем и к некоторым деталям, касающимся истории ее создания. Сегодня, разумеется, чрезвычайно трудно до подлинно ответить на вопрос о том, почему Кант сразу не признался в своем авторстве. По этому поводу можно строить лишь различные догадки.

Во-первых, во времена философа это было достаточно распространенной практикой. К примеру, именно так, анонимно, вышла в свет в 1792 г. первая печатная работа И.Г. Фихте — «Опыт критики всяческого откровения». Во многом благодаря этой анонимности она и стала философским бестселлером: почтенная публика Кёнигсберга давно и с нетерпением ожидала кантовской книги о религии. Анонимность вышедшей работы была воспринята за умышленную, тем более что она явно несла на себе печать кантовского духа. Фихте же после представления его Кантом в качестве подлинного создателя текста стал автором уже признанной и ставшей весьма популярной книги, которая и принесла ему прижизненную славу гения. Случай с Фихте при этом вовсе не единственный в немецкой философии и литературе.

Во-вторых, о причинах анонимного издания книги можно поразмышлять и в таком ключе. К 1763 г. Кант стал уже достаточно популярным автором, причем не только в научных кругах Германии, но и за ее пределами. Более того, его воспринимали (и надо заметить, вполне оправданно) как чрезвычайно серьезного, основательного и «самостоятельно мыслящего» автора. Так о нем, в частности, отзывался в своей рецензии на его книгу «О единственно возможном основании доказательства бытия Бога» (1763) весьма авторитетный тогда М. Мендельсон. Как указывал в своем труде младший представитель марбургского неокантианства Э. Кассирер, именно в это время Канта начинают всерьез относить к ведущим умам Германии. Более того, в нем видят теперь будущего творца новой метафизической «системы», к разработке которой его и призывал в уже упомянутой рецензии тот же Мендельсон [51, с. 70–71]. К этому времени из-под пера Канта вышли такие работы, как «Новое освещение первых принципов метафизического познания» (1755), «Применение связанной с геометрией метафизики в философии природы» (1756), «Новая теория движения и покоя» (1758), «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма» (1762), «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (1763) и др. По всем признакам современники ожидали от него уже тогда, а не через 18 лет (когда только и выйдет в свет «Критика чистого разума»), появления фундаментального труда, в котором бы он всерьез взялся за метафизику и разработал ее новую теорию.

А что же сделал Кант? Он издал книгу, которая, по словам того же Кассирера, и по своей литературной форме, и по своему стилю нарушала все традиции тогдашней научно-философской литературы. Кантовские «Грезы духовидца» представляли собой скорее аналог «полезной беседы», чем результат тяжелого умственного труда, демонстрируя больше доступную здравому человеческому смыслу раскрепощенную «игру мысли», нежели глубокое научное изыскание. Стиль здесь и в самом деле ажурный в исполнении и легкий в восприятии. Даже название работы заставляло усомниться в том, что она действительно написана серьезным ученым. Кажется, что вместо того, чтобы поставить под сомнение многие теоретические положения старой метафизики, автор книги «с юмористическим превосходством обыгрывает все ее понятия и делания, дефиниции и различия, категории и цепи логических умозаключений» [51, с. 71]. Работа полна сатирической необузданности, насмешек, иронии и шуток. Как знать, может быть, именно из-за этого Кант и не поставил своего имени на ее заглавной странице, прекрасно сознавая, с каким непониманием и даже недоумением будет воспринято это эссе даже самыми благорасположенными его критиками. Хотя, как часто указывается в примечаниях к данной работе, размещенных и в русскоязычных, и в зарубежных изданиях сочинений Канта, само авторство немецкого философа было достаточно скоро раскрыто. Видимо, он не очень-то и стремился сохранить собственное инкогнито.

Что касается так называемой внешней истории работы, то она достаточно интересна. Чтобы ее осветить, следует обратиться к уже известному письму к фрейлейн Кноблох, в котором Кант и описал подробно то, как, когда и почему он впервые обратил внимание на чудеса, совершаемые Сведенборгом. Более того, здесь же он написал и о том, что, собственно говоря, буквально вынудило его глубоко вчитаться в главный труд шведского мистика под названием «О Небесах, о мире духов и об аде».

Кант объясняет свой интерес к Сведенборгу тем, что не мог не «исполнить повеление дамы», что он предварительно собирал подробные сведения по данному вопросу и после всего этого приступает к своему рассказу, которому, однако, предшествовала «тщательная проверка». В самом начале письма философ сообщает «просвещенной женщине», что вряд ли кто-нибудь замечал в его характере склонность к вере в чудеса или легковерие, что вопреки всем рассказам о видениях и о действиях мира духов он всегда старался следовать здравому смыслу, склоняясь в сторону отрицания такого рода вещей. При этом он прекрасно осознавал тот факт, что наука очень мало знала в те времена о природе духа, да и сам он не мог с очевидностью утверждать о том, что ему лично ясна и понятна возможность или невозможность такого рода явлений; просто все эти рассказы кажутся ему недостаточно доказанными. Кант подчеркивал, они видятся ему не только не постижимыми, но и бесполезными; в связи с ними возникает много трудностей, здесь легко обнаружить обман или поддаться ему, и он вообще считает «излишним для себя проводить тоскливые часы на кладбище или во мраке». Именно в таком душевном состоянии он и находился, пока не познакомился с историей господина Сведенборга. Он сообщает далее в письме, что датский офицер, от которого он узнал эту историю, сам услышал о ней за столом у австрийского посланника по фамилии Дитрихштейн в Копенгагене из письма, полученного тем от мекленбургского посланника в Стокгольме — барона Лютцова. Тот, в свою очередь, услышал ее при дворе шведской королевы, и потому ему было чрезвычайно трудно допустить такой обман в присутствии столь избранного общества.

Далее немецкий философ решил ознакомиться еще ближе с этой историей и написал упомянутому офицеру в Копенгаген, поручив тому собрать всевозможные подробности. После этого им и было написано письмо самому г-ну Сведенборгу, который, как ему передали, принял его благосклонно и обещал ответить Канту, хотя ответа за этим так и не последовало. Лишь позднее Сведенборг сообщил, что решил дать подробный ответ в своей книге, которая в самое ближайшее время должна будет издана в Лондоне. Однако Кант и на этом не успокоился и попросил одного «очень приличного» англичанина во время его поездки в Стокгольм собрать еще более точные сведения относительно дара господина Сведенборга творить чудеса и общаться с невидимым миром духов. Тот и передал ему историю, по крайней мере, о двух таких происшествиях, которые он имел возможность проверить на месте, апеллируя к свидетельствам многочисленных и все еще здравствующих очевидцев.

Суть этих происшествий Кант кратко описал следующим образом. Спустя некоторое время после смерти голландского посланника в Стокгольме один ювелир потребовал у его вдовы уплатить за серебряный сервиз, изготовленный им по заказу ее мужа. Вдова была уверена, что покойный не мог не вернуть этот долг, но квитанцию нигде найти не могла и потому пригласила к себе господина Сведенборга. Апеллируя к его необыкновенной способности беседовать с душами умерших людей, она попросила его осведомиться у ее мужа относительно уплаты за сервиз. Сведенборг исполнил ее просьбу, и через три дня, когда почтенное общество собралось у этой дамы, он совершенно хладнокровно сообщил всем о том, что говорил с ее мужем, что долг уплачен, а квитанция находится там-то и там-то. После этого дама в сопровождении всех гостей и обнаружила нужные бумаги в указанном месте.

Следующее из двух происшествий показалось Канту наиболее достоверным и «действительно устраняющим всякие сомнения». Речь здесь шла об (упоминавшихся нами выше) событиях 1756 г., когда в конце сентября в субботу в четыре часа пополудни господин Сведенборг, прибыв из Англии в Гётеборг, в шесть часов вечера сообщил, что в Стокгольме вспыхнул страшный пожар.

Размышляя о достоверности этого происшествия, Кант пишет, что его приятель досконально проверил все не только в Стокгольме, но и в Гётеборге и рассказал ему «о способе, каким господин Сведенборг общается с духами, и изложил его идеи о состоянии душ умерших» [49, с. 360]. Кант сожалеет о том, что сам не может встретиться с этим удивительным Сведенборгом, чтобы лично расспросить у него все, что могло бы пролить свет на эти события, и потому ему остается лишь с нетерпением ждать выхода его книги, при этом им приняты все меры, чтобы получить ее сразу после опубликования. В завершающей части письма философ скромно и с обилием церемоний в духе эпохи хотя и интересуется у фрейлейн Кноблох о том, хочет ли та знать его мнение об этом щекотливом деле, но так его и не высказывает. Он ограничился ссылкой на то, что и таланты гораздо более крупные, чем он, могут тут «установить мало достоверного». Поэтому можно вполне заключить, что просьба знакомой дамы так и осталась не удовлетворенной: Кант ограничился лишь описаниями известных и ей, и ему событий о «чудесных» видениях Сведенборга и не более, так и не дав собственную оценку его деятельности.

Однако на этом история на тему заочных взаимоотношений Канта и Сведенборга явно не могла закончиться. Ясно, что ни просьба фрейлейн Кноблох (как бы галантно Кант ее не обыграл), ни его заверения, данные во введении к «Грезам духовидца», не могут быть восприняты нами всерьез, когда речь заходит о причинах его интереса к Сведенборгу. Что же все-таки заставило его написать столь необычную и по стилю, и по содержанию работу, в которой он, всегда избегавший публичных дискуссий, резко полемизирует с известным шведом. Обратимся для этого к юмористическому введению к «Грезам духовидца», в котором Кант, как кажется, и дает эти ответы, когда пишет, что нельзя же было пропадать тем колоссальным затратам труда и денег, которые пошли на покупку и чтение восьми томов собрания сочинений шведского мистика. Вот его слова: «С некоторым смирением он признает, что таким образом он искренне хотел доискиваться правды в некоторых рассказах упомянутого рода. Он нашел, как это всегда бывает, когда искать нечего… он не нашел ровно ничего. Такой результат уже сам по себе служит достаточным основанием, для того чтобы написать книгу. Сюда прибавилось еще одно обстоятельство, не раз вынуждавшее скромных авторов сочинять книги, а именно неотступные просьбы знакомых и незнакомых друзей. Кроме того, была куплена толстая книга и — что еще хуже — книга была прочитана: труд этот не должен был пропасть даром. Таково происхождение настоящего сочинения» [50, с. 294].

Следует согласиться с Кассирером, полагавшим, что все это вряд ли могло побудить Канта — человека, не подверженного «авторскому тщеславию», столь подробно заняться «величайшим фантазером» Сведенборгом, если бы то, что он в нем нашел, не оказалось в удивительной для него самого косвенной связи с основным философским вопросом, к которому его привело собственное внутреннее развитие [51, с. 73]. Иначе говоря, истоки его интереса лежат гораздо глубже, чем об этом написано во введении к работе. Именно Сведенборг, фактически преувеличивший и деформировавший все основные черты тогдашней метафизики, стал для Канта своего рода карикатурой любой метафизики сверхчувственного. Фантастические видения шведского мистика он, по сути, приравнял к «воздушным замкам в мире идей» — т. е. теоретическим системам, воздвигаемым современными ему метафизиками. Но вернемся к самой работе Канта и посмотрим, как и за что он критикует Сведенборга.

Сам текст работы состоит из двух частей — догматической и исторической, каждая из которых, в свою очередь, насчитывает несколько глав — четыре в первой и три во второй части. В первой, так называемой догматической части, Кант ни разу не упоминает даже имени Сведенборга и целиком посвящает ее критике тогдашней метафизики. Другое дело, что ее представителей, которых он называет «сновидцами идей», «строителями воздушных миров идей» и т. п., он фактически ставит в один ряд со всеми фантазерами-духовидцами-визионерами. Для Канта фактически нет существенной разницы между воображением этих духовидцев и системами философии наиболее популярных тогда метафизиков в лице Вольфа и Крузия, которые, как пишет он, построили свои учения «не столько из эмпирического материала, сколько хитростью приобретенных понятий» [50, с. 320–321]. Вместо того чтобы апеллировать к данным опыта и познавать «здешниймир», они «прилежно и сосредоточенно направляют свои метафизические стекла на те отдаленные миры и умеют рассказывать нам о них разные чудеса», ссылаясь исключительно на сверхчувственные данные и факты [50, с. 320]. Вся разница между теми и другими состоит для Канта лишь в том, что метафизики для него — это «сновидцы ума» или «грезящие в области разума», а духовидцы — «сновидцы чувств» или «грезящие в области ощущений», вступающие в сношения с духами, и притом на тех же основаниях, что и первые. При этом никакая, даже самая искусная архитектоника построения не может, по Канту, возместить недостаток «строительного материала». Он полагает, что и те и другие видят то, что не видит ни один другой здоровый человек, и имеют общение с существами, которые никому другому себя не открывают, какими бы острыми чувствами он не обладал. Такого рода явления Кант сводит к чистой игре воображения и называет грезами — откуда и название работы. Грезы же, по Канту, это субъективно измышленные образы, которые обманывают чувства, представляясь как бы действительными предметами.

Конкретизируя дальше различия между метафизиками и духовидцами, философ делает это следующим образом. Первых он назовет «бодрствующими сновидцами», которые настолько углубляются в вымыслы и химеры своего богатого воображения, что мало вообще обращают внимания на свои чувственные восприятия и вовсе не занимаются точнейшей и терпеливейшей проверкой этих своих «данных» в опыте. Духовидцы же наяву и часто при исключительной яркости других ощущений относят те или иные предметы в места, занимаемые другими внешними вещами, которые они действительно воспринимают. Этот свой обман воображения они затем перемещают вовне себя и т. п. Канту непонятно, каким путем душа ставит эти свои внутренние образы в совершенно другое отношение, перемещает их куда-то вне человека и превращает в предметы, возбуждающие в ней действительные ощущения. Во всем этом ему видится не более чем обман. Поэтому он и призывает своего читателя не считать этих духовидцев «наполовину принадлежащими какому-либо иному миру, а записать их в кандидаты на лечение в больнице» и избавить себя от всякого дальнейшего исследования всех этих связанных с миром духов проблем. И если прежде такого рода адептов мира духов считали нужным иногда предавать сожжению, то теперь, юмористически пишет он, совершенно достаточно дать им слабительного. То есть, по Канту, это куда более эффективное средство, чем с помощью метафизики отыскивать какие-то тайны в воспаленном мозгу всех этих фантазеров. И уж совсем сбиваясь на шутливо-иронический, если не сказать хулиганский, тон, он ссылается на слова некогда весьма популярного героя одноименного сатирического стихотворения английского роялиста Сэмуэла Батлера Гудибраса, однажды заметившего: «Когда ипохондрический ветер гуляет по нашим внутренностям, то все зависит от того, какое направление он принимает: если он пойдет вниз, то получится неприличный звук, если ж он пойдет вверх, то это видение или даже священное вдохновение»(курсив И. Канта)» [50, с. 328].

В завершающей главе первой части работы Кант пытается сделать некоторые теоретические выводы из всех ранее приведенных рассуждений. Более всего его здесь занимает вопрос о том, почему эти рассказы о духах, о явлениях усопших душ, а также теории о предполагаемой природе духовных существ, «состоящие из одного только воздуха на чаше умозрений», приобрели, тем не менее, всеобщее доверие в обществе. Главную причину он видит здесь в той «обольщающей надежде», что каким-то образом человеческая жизнь может продолжаться и после смерти. Это и побудило, считает он, философов сочинить отвлеченную идею духов и привести ее в определенную систему. Однако вопросы о духах, а именно, каким образом они присутствуют в этом мире, как нематериальное существо может действовать в теле и через него — все это, по

Канту, находится вне сферы компетенции науки. Именно поэтому он и не позволял себе что-либо говорить о вещах такого рода, как и о загробной жизни вообще. Хотя рассуждать об этом стало пристрастием очень многих людей.

Кант считает свое исследование вполне исчерпывающим все философские усмотрения по данной теме, т. е. по вопросу о духовных сущностях; более того, он полагает, что, сколько бы самых различных мнений не приводилось об этом впредь, люди никогда не смогут узнать здесь ничего больше. В природе, по Канту, вообще нет доступного нашим чувствам предмета, о котором мы могли бы когда-нибудь сказать, что наше наблюдение или разум его целиком и полностью исчерпали, потому что природа беспредельно разнообразна, а человеческий ум, увы, ограничен.

В свою очередь, применительно к философскому учению о духовных сущностях дело обстоит совершенно иначе. Кант был убежден в том, что его как раз-то и можно завершить, но только в отрицательном смысле. Он имеет в виду здесь то, что существуют четкие границы нашего понимания этого мира и единственно, что нам дозволено познать, — это разнообразные явления жизни в природе и их законы. Что же касается самого принципа этой жизни, т. е. духовной природы, о которой ничего не знают, а только строят предположения, то о ней вообще нельзя мыслить положительно. Для этого, по Канту, у нас нет никаких данных во всей системе наших ощущений; наш разум совершенно лишен здесь какой-либо опоры на опыт и на умозаключения и покоится исключительно на выдумке. Отсюда и созданная людьми так называемая «пневматология» (учение о духе) является лишь системой их неизбежного незнания относительно духовных существ. Кант полагает, что вопрос о духах, представляющий обширную часть метафизики, им окончательно решен и возвращаться к нему нет более никакой необходимости. Он поэтому несколько «суживает» план своего исследования и надеется приложить свое разумение уже к другим предметам, чтобы не расточать напрасно свои и без того небольшие силы на легкомысленные предположения. Здесь-то и берет начало вторая — историческая часть его исследования, главным фигурантом которой становится уже сам господин Сведенборг.

Собственно говоря, с тех же повествований о видениях шведского мистика (только уже не двух, а трех и с куда большими подробностями, чем это было в письме к фрейлейн фон Кноблох) Кант и начинает историческую часть своего эссе о Сведенборге. Рассказы эти служат для Канта своего рода иллюстрациями, призванными продемонстрировать «праздный» характер вопросов, с которыми так часто сталкивается философия и решая которые она оказывается в неприятном положении. Речь идет, в частности, о таких ситуациях, когда кое-что она не может безнаказанно подвергать в них сомнению, а кое-чему она не может верить, не подвергаясь в то же время осмеянию. Оба затруднения равно имеют место именно тогда, когда речь заходит о широко распространенных в обществе рассказах о духах. И хотя ни одна академия наук, пишет Кант, никогда не решится объявить премию за сочинение на подобную тему, таким рассказам все равно тайно верят. Далее он и приводит собственно рассказы о Сведенборге, о котором он говорит как о человеке, не занимающем никакой должности или службы и существующем исключительно на свои собственные довольно значительные средства.

Переходя к характеристике рода деятельности шведского мистика, философ иронически замечает, что все его занятие заключается лишь в том, что «он, по его словам, уже больше двадцати лет состоит в самых тесных сношениях с духами и душами усопших, получает от них сведения из того мира и делится с ними сведениями из этого мира, сочиняет толстые книги о своих открытиях и время от времени ездит в Лондон, чтобы обеспечить их издание» [50, с. 333]. По словам Канта, этот господин ни от кого не скрывает своей тайны и кажется совершенно убежденным, что рассказывает все это без всякой тени преднамеренного обмана или шарлатанства. Этого «первого духовидца среди всех духовидцев» (так называл себя сам Сведенборг) Кант именует, «несомненно, первым фантазером среди всех фантазеров»; что же касается трех примеров, приводимых им в тексте работы, то они и становятся «доказательствами» необычайного призвания Сведенборга, в которое еще верило большинство кантовских современников. К двум уже описанным в письме случаям он добавляет еще один, касающийся инцидента с «умной и проницательной княгиней», огражденной, казалось бы, от всякой возможности быть обманутой в этом деле, которая и пригласила к себе в конце 1761 г. господина Сведенборга, узнав из многочисленных слухов о видениях этого человека. Она задала ему несколько вопросов, скорее для того, чтобы посмеяться над его фантазиями, нежели получить какие-либо сведения с того света, и дала тайное поручение, которое было непосредственно связано с его общением с духами. Когда через несколько дней господин Сведенборг пришел к княгине с верным ответом, он поверг эту даму в величайшее изумление: ни один живой человек не располагал информацией, чтобы хоть как-то помочь ему в этом деле. Соответственно, рассказ о происшествии был передан из уст в уста присутствовавшим при этом чужеземным посланником в Копенгагене своему коллеге.

Далее Кант с очень незначительными разногласиями в деталях воспроизводит уже упоминавшиеся в письме два рассказа — о вдове с ювелиром и о пожаре в Стокгольме. Первый из них он оценил как могущий быть подтвержденным только очень сомнительной молвой, а вот второй отнес к таким ситуациям, правдивость которых очень легко может быть доказана или же опровергнута.

Закончив с рассказами, немецкий философ задается вопросом о том, что же могло побудить его самого заняться таким — по его мысли — «презренным» делом, как дальнейшее распространение слухов и сказок, которые вряд ли благоразумный человек вообще способен выслушать до конца и уж тем более включить их в текст философского исследования. Вот здесь становится понятен настоящий ответ на вопрос об истинной причине, вынудившей признанного немецкого мудреца всерьез заняться трудами Сведенборга.

Кант вновь апеллирует здесь к философии и ее системам, разбору которых он посвятил предыдущую — догматическую — часть своего исследования. Он называет ее точно такой же «сказкой из страны чудес метафизики», как и те, что распространяются вокруг имени Сведенборга, и потому не видит ничего неприличного в том, чтобы «представить обе эти сказки вместе». Для него нет существенной разницы в том, чем быть обманутым — слепой верой в мнимые доводы разума (когда речь идет о метафизике сверхчувственного) или неосторожной верой в ложные рассказы о Сведенборге и его царстве духов. Кант призывает своего читателя самому разобраться в том удивительном рассказе, которым он здесь занялся, и разложить эту «двусмысленную смесь разума и легковерия на ее составные части». Он говорит о необычайной слабости человеческого рассудка и одновременно его любознательности, что неизменно приводит к тому, что вначале истина и ложь принимаются без разбора. Поэтому он и считает себя достаточно гарантированным от опасности быть осмеянным за то, что занялся такими вопросами, ведь таким образом он попадает в довольно многочисленное общество. Он иронизирует по поводу того, что некоторые нелепости распространяются даже среди людей весьма разумных и только потому, что о них говорят везде и повсюду и так, считает он, всегда было и, вероятно, будет. К числу такого рода нелепостей наряду с историями о духах он называет: «симпатию, волшебный жезл, предчувствия, действие силы воображения у беременных женщин, влияние фаз Луны на животных и растения и т. д.» [50, с. 336].

Несмотря на незаметность границы между истиной и ложью, глупостью и разумностью, постепенно, считает Кант, «понятия все более очищаются, малая часть из них остается, а остальное отметается, как мусор». Далее, опять же с некоторой долей насмешки и иронии, он и приглашает всех тех, кому эти рассказы о духах кажутся важными, тем более, если у них к тому же «нет дела получше, и есть много денег», отважиться вместе с ним в путешествие с тем, чтобы проверить все эти измышления. При этом он еще и уверен, что его будущие единомышленники не откажут ему в высшей степени признательности за то, что он избавит их от возможности появления на горизонте другого Филострата, который превратит Сведенборга (ввиду невозможности опроса очевидцев через какое-то количество лет) в нового Аполлония Тианского — легендарно известного античного мага и прорицателя.

Кант наконец-то подходит здесь к своей цели, а именно — к сочинениям его героя, которому, как он полагает, принадлежит немалая заслуга в том, что создавая большие сочинения, он не пожалел никаких затрат ума. Его великий труд немецкий философ считает свободным от малейшего следа разума, хотя в то же самое время в нем все удивительно сочетается с тем, до чего мог бы додуматься и самый утонченный разум. Эту утонченность Кант усматривает главным образом в необычайно причудливой игре воображения, которую он иронически сравнивает с игрой самой природы: когда в очертаниях пятнистого мрамора некоторые любители усматривают Святое семейство, в сталактитовых образованиях — монахов, а на замерзшем оконном стекле обнаруживают звериное число (666) и тройную корону. Все такие вещи, по Канту, видит только тот, чья голова заранее ими набита.

Далее кантовскому анализу подвергается содержание сочинения Сведенборга, состоящее из восьми томов, наполненных, по выражению Канта, «всякой чепухой», и которую тот под названием «Небесные Тайны» предложил миру как новое откровение. При этом Канта очень мало волнуют те видения шведского мистика, которые он использует для раскрытия тайного смысла первых двух книг Моисея или для такого же толкования Священного Писания. Он считает нужным остановиться только на тех фрагментах его сочинения, которые непосредственно касаются того, что Сведенборг видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Материал такого рода располагался по преимуществу в приложениях к отдельным главам сочинения шведского мистика. В этих-то приложениях и воспроизводится то, что Кант посчитал основой всех грез Сведенборга, более того, в них он увидел благодатный материал, который очень близко связан со всем тем, что относится к метафизике сверхчувственного. Интересно то, что Кант не склонен относить рассказы шведского мистика к тому, что можно было бы назвать умышленным обманом. Для него это, скорее, результат какого-то «фантастического созерцания», спекулятивные бредовые фантазии извращенного ума. Поэтому он и считает важным для себя сделать из них некоторые извлечения: толково изложенный обман чувств кажется ему гораздо более интересным явлением, чем какие-то заблуждения ума безмозглых резонеров, причины которых не только достаточно известны, но и сравнительно легко могут быть устранены за счет обуздания пустого любопытства. В силу же того, что именно на чувствах, по Канту, основывается всякое суждение, то перед их ошибками законы логики бессильны.

Кант отделяет у Сведенборга сумасшествие от безумия и оставляет в стороне все его превратные мудрствования, которые отрывают его от видений, потому что даже мнимый опыт кажется ему вещью куда более поучительной, нежели мнимые доводы разума. Здесь он опять не может обойтись без иронии и насмешек в адрес анализируемых им сочинений, утверждая, какую заботливость он проявляет в отношении своего читателя, преподнося лишь квинтэссенцию книг Сведенборга «в виде нескольких капель» и опуская многие, совершенно дикие химеры. Тем самым он надеется «на такую же благодарность, какую некий пациент выразил своим врачам за то, что те давали ему только кору хинного дерева, тогда как легко могли бы заставить его съесть все дерево» [50, с. 341].

Далее Кант осуществляет подробную классификацию всех видений Сведенборга, которые тот сам подразделял на три рода. К первому он отнес те случаи, когда он как бы свободен от тела: нечто среднее между сном и бодрствованием. Находясь в этом состоянии, он видел, слышал и даже осязал духов, однако случалось это всего раза три-четыре. Характеризуя второй род видений, Кант упоминает те ситуации, когда дух куда-то уводил мистика во время его прогулок по улице; при этом вместе с духом тот находился уже в других местах, где ясно видел дома, людей, леса и т. д., а затем внезапно возвращался на прежнее место. Такого рода случаи происходили со Сведенборгом не более двух-трех раз. И, наконец, третий род — это самые обычные видения, которые бывали у него почти каждый день и на которых и были построены почти все его рассказы о духах. По мнению Сведенборга, продолжает излагать суть его сочинения Кант, все люди так или иначе связаны с миром духов. Однако, согласно шведскому мистику, не все это чувствуют, а вот у Сведенборга внутренний мир раскрыт и потому он четко осознает те представления, которые другие люди ощущают в лучшем случае очень и очень смутно, более того, его душа находится в постоянной связи с миром духов. Именно поэтому он (в отличие от других людей) обладает, якобы, не только внешней, но и внутренней памятью, в которой сохраняется все то, что из внешней памяти исчезло. Таким образом, ни одно представление человека никогда в ней не пропадает. Только после смерти память обо всем, когда-то проникавшем в человеческую душу и остававшимся скрытым от человека, становится подробной книгой его жизни. В силу того, что духи доступны только внутреннему чувству человека, они являются ему как бы извне и в человеческом облике. И хотя духи могут читать только представления таких же духов как они сами и не способны контактировать ни с предметами телесного мира, ни с закрытыми душами других людей, они вступают в контакт со Сведенборгом, созерцая в нем настоящее состояние мира, а он в их памяти усматривает чудеса мира духов.

Кант попытался пересказать представления Сведенборга о расположении душ, которое не имеет ничего общего с пространством телесного мира, и о том, каким образом происходит их непрерывное общение друг с другом и т. п. Великий немец полагал, что одной из главных идей во всех этих фантастических построениях Сведенборга является то, что телесные существа не обладают самостоятельным бытием, а существуют исключительно благодаря миру духов, причем всех вместе взятых. Согласно этой логике, и со всеми другими вещами видимого мира дело обстоит таким же образом: они, по Сведенборгу, имеют одно — малое — значение как вещи и другое — большее — значение как знаки. В этом шведский мистик и увидел источник нового толкования им Священного Писания, когда именно внутренний смысл, т. е. символическое отношение всех рассказанных в нем вещей к миру духов, есть суть их достоинства, все же остальное только «шелуха».

После всех этих достаточно пространных изложений «диких бредней самого дурного из всех фантастов», как называет их Кант, он жалуется читателям на свою усталость. Одновременно он еще раз предупреждает их о том, что сам лично не отвечает за все те «уродства, которые может родить при этом их богатое воображение». При том не без иронии он замечает, что особенно беспокоят его беременные женщины, на которых учение Сведенборга может произвести самое ужасное впечатление. Но совесть его чиста, ибо от себя лично он не прибавил здесь ничего, даже, наоборот, опустил большую часть «глупостей» Сведенборга, ибо испугался опять же за своего читателя, которого все это могло бы лишить сна. Он шутливо обыгрывает и тот факт, что его читателю, в отличие от самого Канта, к счастью, не придется пожертвовать семью фунтами стерлингов, чтобы удовлетворить свое мелкое любопытство. Философ еще раз настаивает на том, сколь бесплоден приводимый им текст Сведенборга и сколь не доказуемы все его личные видения. Для того чтобы придать им характер достоверности, Сведенборгу, мол, и пришлось сослаться на все выше упомянутые истории (имеются в виду уже известные нам случаи с сервизом, пожаром в Стокгольме и «умной» княгиней), апеллируя тем самым к живым свидетелям, которые единственно и могли бы их подтвердить.

Историческая часть кантовских рассуждений о Сведенборге заканчивается попыткой философа оправдаться перед читателями, чтобы те не судили его строго за выбор столь неблагодарной темы, которая, кстати, мол, и была навязана ему расспросами и назойливостью любопытствующих и пребывающих в праздности друзей. Однако Кант не был бы Кантом, если бы при этой работе он не преследовал другой, более важной и, несомненно, единственно подлинной цели. При этом он не без гордости утверждает, что достиг ее. Такой целью стала для него метафизика, которая всегда составляла и будет составлять суть всей его философской работы. Таким образом, уже задолго до знаменитой «Критики чистого разума», центральным вопросом которой и будет вопрос о том, как возможна метафизика как наука, Кант много размышлял над проблемами метафизики и метафизического метода. В «Грезах духовидца» вслед за «Ложным мудрствованием в четырех фигурах силлогизма» он настойчиво проводит мысль о необходимости интеллектуальной проверки метафизики и ее основных положений, в резко-сатирической форме, как мы имели возможность убедиться, обыгрывая ее традиционные понятия, дефиниции и цепочки логических умозаключений. Другое дело, что для реализации этой цели он изберет здесь творчество Сведенборга, как своего рода карикатуру на поиски метафизики сверхчувственного мира, которой он и вынесет свой уничтожающе-обвинительный приговор.

Кант увидел, в частности, два рода пользы, которые принес ему этот труд о Сведенборге. Первая, как считает он, заключается в решении задач, которые «ставит любознательный человек, когда он разумом пытается выведать у вещей их тайные свойства. Но результат слишком часто обманывает здесь надежду, как ускользнул он и на этот раз из наших рук, жадно простертых» [50, с. 348]. Вторая польза от метафизики, полагает он, более соответствует природе человеческого ума и заключается в следующем: «Она следит за тем, исходит ли задача из того, что доступно знанию, и каково отношение данного вопроса к приобретенным опытом понятиям, на которых всегда должны быть основаны наши суждения». В этом смысле метафизика ассоциируется для него с наукой о границах человеческого разума. И хотя Кант прекрасно понимает, что в данном сочинении еще не обозначил с точностью этих границ нашего познания, но определенные наметки в этом направлении все же были им сделаны: он решительно освободил внимание читателя от тщетных поисков ответов на вопросы в другом, т. е. потустороннем мире духов. Пользу этого труда он видит, таким образом, в том, что рассеял ложные иллюзии и пустое знание, освободив тем самым место для мудрости и полезных наставлений. Здесь он с юмором ссылается на сходство сложившейся ситуации, с той, которая, согласно молве, приписывалась когда-то древнегреческому философу Диогену, который, якобы, сказал когда-то своим зевающим слушателям при виде последней страницы одной скучной книги: «Смелей, господа, я вижу берег» [50, с. 349]. Припомнил он здесь и другого величайшего мыслителя древности — Демокрита, который (как и читатели Канта до знакомства с его книгой о Сведенборге) блуждал в пустом пространстве, куда он вознесся на крыльях мотыльков метафизики и развлекался там духовными видениями. Теперь же кантовская вяжущая сила самопознания подрезала эти шелковые крылышки, благодаря чему и произошло возвращение «на низкую почву опыта и здравого смысла». И эту почву, полагает он, ни в коем случае нельзя покидать безнаказанно.

Завершает работу о Сведенборге короткая третья глава второй части, в которой Кант помещает то, что он называет «практическим выводом из всего сочинения». Здесь содержится, разумеется, не один, а целый ряд положений, для обоснования которых и был написан текст работы. Познакомившись с этим ее фрагментом, лишний раз убеждаешься, что действительно фигура Сведенборга стала для него хотя и важным, но все же только поводом (или примером) для осмысления куда более серьезных философских вопросов, нежели просто анализ многотомного труда шведского духовидца. И тем не менее, именно благодаря этому анализу Кант сумел наиболее ярко, образно и в категоричной форме выразить целый ряд давно созревших в его уме положений относительно природы и границ человеческого познания, что, на его взгляд, и составляет главную проблемную область метафизики. Он полагает, что настоящий ученый должен не просто удовлетворять всякую любознательность, но и уметь ставить пределы жажде человеческого познания там, где начинается невозможное.

Перед человеком и человечеством, считал Кант, всегда возникает множество задач, и истинная мудрость заключается как раз в том, чтобы избрать именно те задачи, которые важны для людей. Зрелый, обладающий опытом разум должен знать не только то, без чего человечество прекрасно может обойтись, но и знать невозможное. Кант имеет в виду здесь то, что подлинная наука должна уметь определить границы, установленные ей природой человеческого разума. «А все беспочвенные замыслы, хотя сами по себе они, может быть, не лишены достоинства, бесследно исчезают в дыму тщеславия, как лежащие вне человеческой сферы»: только тогда метафизика и становится истинной спутницей мудрости. Сегодня же, полагает Кант, она еще от этого бесконечно далека, так как многие продолжают придерживаться той точки зрения, что следует постоянно и без разбора расширять наши знания. Это занятие, тем более, доставляет удовольствие, приводит в движение все силы ума и «своей возвышенностью вовлекает человека в состязание умозрения, мудрствующего без разбора, решающего, поучающего или опровергающего, как это всегда бывает с мнимым глубокомыслием» [50, с. 350]. Кант же полагал, что настоящее философское исследование, признающее не только предметы, но и их отношение к человеческому рассудку, сразу суживает границы нашего познания и устанавливает «рубеж, который никогда больше не позволяет исследователю выйти из свойственной ему области». Так и в случае со Сведенборгом Канту понадобилась философия (мы бы добавили, настоящая философия) для того, чтобы показать все те трудности, которые возникают всякий раз, как только исследование вступает в область познания, находящуюся вне кругозора человека.

Четко определяя круг задач и компетенции философии, немецкий мыслитель сводит их к разгадке ряда сложных явлений и сведения их к вещам более простым. Все же основные понятия о вещах должны браться только из опыта, иначе они не смогут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Отсюда все суждения, типа: «моя душа движет моим телом» или: «душа находится в связи с другими существами, ей подобными» (намек явно в адрес Сведенборга!), являются, по Канту, исключительно вымыслом. Ведь их никто не может проверить в опыте. Однако такого рода вымысел он призывает ни в коей мере не смешивать с теми «выдумками», которые имеют место в естествознании и которые называются гипотезами. В них ничего не измышляется произвольно, а только берутся те представления, которые нам уже хорошо известны из опыта. Достоинством такого рода знаний является не только то, что они соответствуют явлениям, но и возможность их доказательства в опыте в любое время и в любом месте. А вот при вымыслах первого рода (опять камешек в огород Сведенборга!) допускаются, по Канту, такие отношения между причиной и следствием, о возможности которых нельзя ничего сказать определенного, потому-то он и называет их «химерическими». Даже если иногда различные явления, будь то действительные или мнимые, и становятся нам понятными, если мы объясняем их таким образом, т. е. с помощью нами же придуманных сил и законов, никакой пользы для человечества, по Канту, отсюда не следует. Ведь так люди могут легко объяснить все на свете; на самом же деле они должны ждать того момента, когда на основе развития науки в будущем опыте человечество сможет открыть новые для себя понятия и законы, которые сегодня для него еще скрыты.

Кант призывает апеллировать исключительно к опыту и взятым из него доказательствам. Он приводит здесь пример с хваленой целебной силой магнита, якобы, ослабляющего зубную боль. Только когда в будущем опыте мы накопим достаточное количество наблюдений, свидетельствующих о том, что действие магнита на мясо и кости является столь же несомненным, как и его действие на железо и сталь, можно будет доверять этому положению. Если же мы будем опираться только на вымыслы и на мнимый опыт, который нельзя будет согласовать с законами человеческого восприятия этого мира и который поэтому станет показателем только беспорядочности в показаниях чьих-то органов чувств (опять экивок в сторону тех, кто сочиняет и распространяет рассказы о духах!), то такого рода опыты не будут иметь доказательной силы и служить основанием для законов нашего опыта. Потому-то и во всех тех случаях, которые Кант рассмотрел применительно к «делу Сведенборга», никакое «убеждающее и философское уразумение невозможно». Но, по Канту, оно и не нужно. Хотя он прекрасно понимает, что всегда будут существовать те (в том числе и среди представителей науки), кто будут «трубить о важности исследования природы души, так как, по их мнению, это даст хорошие доказательства в пользу идеи о существовании загробной жизни». Для них эта уверенность является, в свою очередь, хорошим побудительным мотивом к добродетельному поведению людей в этом мире. Но для Канта такой подход к нравственности будет всегда невозможным: он не может считать добродетельными тех, кто лишь из-за страха перед наказанием в будущей жизни не предается своим любимым порокам и преступным наклонностям здесь, в этой жизни. Такие люди хотя и боятся греха, но любят они не саму добродетель, а ту выгоду, которую приносит добродетельное поведение.

Проблема здесь заключается в том, что многие из тех, кто прекрасно осведомлен и убежден в существовании будущей жизни, постоянно думают лишь о том, чтобы каким-то образом избежать грозящего им за это наказания. Конечно, человек всегда будет надеяться на то, что жизнь не заканчивается со смертью, но, по Канту (а это, считает он, соответствует и самой человеческой природе и чистоте человеческих нравов), гораздо целесообразнее, чтобы «основывать ожидание будущего мира на чувствах благородной души, нежели чем связывать добродетельное поведение с надеждами на загробную жизнь». Простота моральной веры для него здесь гораздо предпочтительнее всяких тонкостей пустого умствования, и только она и может привести людей прямо к их истинным целям.

Будущая же судьба всех честных людей, по Канту, очень мало связана с теми отдаленными материями, о которых говорилось в книгах Сведенборга. Разум человека просто не может пробиться в тайны этого сверхчувственного мира, поэтому всем тем, кого волнуют эти материи, философ опять же иронически советует просто немного потерпеть, пока они сами туда не попадут. Если учесть, что судьбы людей в этом мире в определенной мере зависят от того, как они действовали в мире земном, то для них очень полезными будут слова Вольтера, с которыми он и обращается к своим читателям. После надоевших ему схоластических споров он призвал людей «возделывать свой сад» в заботах о будущем счастье [50, с. 355].

Заочный ответ духовидца [71]. В 1762–1763 гг. в Голландии Сведенборг обнародовал — впоследствии многократно (в разных компоновках) переиздававшийся — текст «Божественная Любовь и Мудрость», в которой он разъясняет природу духовной реальности и тем самым содержит ответы на вопросы, интересовавшие Канта.

По убеждению шведского мистика, трудно поверить в то, что вещи, которые мы видим и слышим, менее реальны чем то, что остается невидимым для нас. И тем не менее, исследование причин явлений может убедить нас в том, что дело обстоит именно так.

Любовь и мудрость — это не какие-то тонкие сущности, растворенные в эфире, а самые настоящие субстанции и формы — фактически, сама реальность. Вселенная действительно была сотворена из Божественной субстанции, но не из Бога. Это значит, что Божественное может входить в вещи, но вещи не могут стать частью Божественного, ибо они конечны. Бог в Своей сущности непостижим и недостижим ни для ангелов, ни для людей. Бог есть единственная независимая субстанция, и творение было совершено посредством Его Божественной Любви и Его Божественной Мудрости. Первая фраза книги гласит: «Человек знает, что любовь существует, но он не знает, что такое любовь». Только Бог есть сама любовь, потому что Он есть сама жизнь, а ангелы и люди получают жизнь от Него. А те, кто считают, что природа происходит сама от себя, полагаются на восприятие, а не на понимание. Их подход, однако, глубоко ошибочен, ибо «мышление, отправляющееся от взора, закрывает понимание, а мышление, отправляющееся от понимания, открывает взор».

Творение свершилось посредством Духовного Солнца, которое пребывает вне пространства и времени. Жар Духовного Солнца есть любовь, а его свет — истина. От Духовного Солнца происходят духовные атмосферы, имеющие три степени. Эти атмосферы передают Любовь и Мудрость Бога конечным вещам подобно тому, как природная атмосфера распространяет физические свет и тепло нашего Солнца.

«Принципы» Сведенборга содержат множество иллюстраций этих философских понятий. Упорядоченная эволюция форм составляет самый стержень системы Сведенборга, но идея самостоятельного развития человеческого разума из природного материала чужда ей: «Все сущее сотворено Господом посредством живого Солнца, и ничто не могло быть создано мертвым солнцем… Природа не может сообщить жизнь чему бы то ни было, ибо она совершенно инертна…».

В «Божественной Любви и Мудрости» подробно рассматриваются различные «дискретные ступени», или уровни, человеческого разума и то, каким образом они постепенно открываются.

Дополнением к «Божественной Любви и Мудрости» является опубликованная в том же году книга «Божественное Провидение», в которой разъясняется, как Бог бережет мир, ибо Божественное Провидение и есть проявление Его Божественной Любви и Мудрости.

Цель Провидения состоит в том, чтобы из человеческого рода образовались небеса. Главный закон Провидения — свобода человека, наделенного способностью действовать разумно. Поэтому человек должен отринуть от себя зло внешней жизни как от самого себя. Только таким образом Господь может устранить все зло во внутренней жизни человека. Бог никого не понуждает. Только добровольное сотрудничество человека с Богом может принести ему спасение, в противном случае Господь отвернется от него. Святость не достигается посредством ухода от мира: «Жизнь, ведущая на небеса, это жизнь не затворничества, а действия в мире». Истинная благотворительность — истинная духовная жизнь — заключается в том, чтобы в каждой ситуации поступать искренне и справедливо и в действии из внутреннего убеждения в том, что оно соответствует Божественному закону. Жизнь простого благочестия уводит от неба, а не ведет к нему, утверждает Сведенборг.

Каждый человек может измениться, и предопределения не существует. Божественное Провидение действует постоянно с момента его рождения до самой смерти и потом вечно. Но не может быть мгновенного спасения из чистого милосердия или по благодати без покаяния, ибо разум представляет собой органическую структуру, и покаяние предполагает изменение в этой структуре. Покаяние ничего не значит для того, кто верит, что может быть спасен простой милостью Божьей независимо от того, как он прожил жизнь. Сама идея спасения из милости приписывает жестокосердие Богу, дозволяющему муки грешников в аду. Человек не может видеть действие Провидения. Ему кажется, что его добрые чувства и побуждения принадлежат ему самому, тогда как на самом деле они идут от Господа. «Все, кто ведомы Божественным Провидением Господа, поднимаются над собой и видят, что все данное человеку Богом навеки принадлежит Ему и никогда самому человеку. Всякий, полагающий иначе, уподобляется слуге, которому вверили надзор за вещами господина, тогда как сам он утверждает, что является хозяином этих вещей…».

В. Соловьёв о полемике великих. Русский мыслитель усмотрел суть дискуссии Канта и Сведенборга в следующем: «Каким образом человек, и при том телесный, может быть абсолютным существом? Или: каким образом бесконечность может вмещаться в конечном? Этот вопрос не имеет смысла с точки зрения Сведенборга, ибо он раньше Канта понял и признал относительный, субъективный характер нашего пространства, времени и всего определяемого ими механического порядка явлений. Все это, по Сведенборгу, суть не реальности, а видимости, действительные же свойства и формы всякого бытия, как математические, так и органические, — т. е. все положи тельное и качественно определенное, — совершенно не зависят от внешних условий своего явления в нашем мире.

Сам этот мир не есть что-нибудь, безусловно реальное, а лишь низшее «натуральное» состояние человечества, отличающееся тем, что тут apparentia [видимости] утверждаются или фиксируются как entia [ «сущности»]. Все положительное или качественное в нашем мире — цвета и звуки, горы, моря и реки, камни, растения и животные — существуют действительно как независимые от своей кажущейся внешней причинности, истинная же их причинность принадлежит духовному миру (в широком смысле слова) или духовному состоянию человека, где она становится для всякого очевидной именно как прямая и непосредственная зависимость внешних предметов от внутренних душевных состояний.

Так, например, если в ком-нибудь из духовного мира оскудеют любовь и радость, то сейчас же меняется соответственно его внешняя обстановка: он без какого-нибудь передвижения обретается одиноким в мрачной гористой местности, безводной и обнаженной от растительности. Если между двумя духовными существами возрастет взаимная внутренняя склонность, тем самым они тут же и наружно станут сближаться между собой и сразу очутятся вместе, как бы великим ни представлялось перед тем расстояние между ними. Таким образом, Сведенборг различает два способа являемого бытия: истинный, или действительный, по которому внешняя предметность создается своим соответствием внутреннему состоянию, — и кажущийся, или ложный, способ бытия при другом или даже обратном отношении. Материи как самостоятельного бытия, по Сведенборгу, вовсе не существует, а независимость материальных явлений от их духовных причин и целей есть лишь обманчивая видимость субъективного происхождения».

Резюмируя итог этой — вполне односторонней — полемики двух выдающихся (как показало время) европейских мыслителей, можно отметить, что Кант принадлежал к той интеллектуальной когорте, которая стремилась (и весьма не безуспешно) подчинить весь окружающий мир суду разума и его притязаниям. Амбиции разума были — в их версии — столь высоки, что все, не имевшее счастья принадлежать к сфере, подвластной ему, объявлялось не существующим. Вначале, — когда дух эпохи Просвещения определяли подвижники калибра Канта, — духовно-визионерские мистические феномены просто умозрительно выносились за границы реального, действительного, разумного и требующего интереса. Впоследствии же, — когда жрецы храма Науки дошли в своих поползновениях до тотальных проектов социальной инженерии (тоже осуществлявшихся от имени максим «конструктивного мышления»), — они начали уже непосредственно «распылять», приговаривая их быть «не существующими» уже буквально, а не фигурально (как у благородного адепта разума в первом поколении Канта).

В. Соловьёв о теософии Сведенборга [72]. По мысли этого выдающегося деятеля (1853–1900) русской классической философии, «весьма оригинально в теософии Сведенборга, что он не признает до-человеческого и сверхчеловеческого происхождения ангелов и демонов, а видит в них лишь эволюцию человека в двух противоположных направлениях. До смерти каждый человек есть уже, в сущности, или ангел, или дьявол, и тот, у кого, как у Сведенборга, открылось духовное зрение, может это ясно различать. Таким образом, источник или рассадник неба и ада есть земное или натуральное человечество, которое, по Сведенборгу, населяет не только наши, но и другие планеты, или земли; эти жители планет суть натуральные люди разного качества, которые, как и мы, после смерти становятся духами небесными или адскими. Впрочем, сообщения Сведенборга о посещениях этих планет его «внутренним человеком» и о его беседах с их жителями, несмотря на всегдашнюю рассудительность его изложения, имеют по существу бредовой характер.

Вообще учение Сведенборга не дает ясного и определенного ответа на философский вопрос о первоначальном и общем происхождении земного, натурального или внешнего мира и о его метафизической связи с подлинно сущим — универсальным человеком; теософской космологии и космогонии мы у него не находим, а видим в этом пункте лишь невольные колебания между безотчетным реализмом естествоиспытателя и прямолинейным идеализмом (отрицанием всякого материального бытия), вроде того, который принципиально защищался [Дж.] Беркли»[7].

П. Ковалевский о психологической трактовке таланта Сведенборга [52]. Оценка личности Сведенборга, сделанная выдающимся русским врачом и ученым П И. Ковалевским (1849–1923), не может не представлять колоссального интереса. В 1869 г., поступив на медицинский факультет Харьковского университета, он выбрал в качестве специализации проблему психических заболеваний. После окончания университета его оставили на факультете для подготовки докторской диссертации по психиатрии, которую Ковалевский защитил в 1877 г. на тему: «Об изменении чувствительности кожи у меланхоликов». После защиты докторской диссертации Павел Иванович был назначен доцентом, а затем, в 1884 г., профессором кафедры психиатрии Харьковского университета.

В 1889 г. Ковалевский стал деканом медицинского факультета Харьковского университета, а затем ректором Варшавского университета (1892–1897). С 1903 по 1906 г. он заведовал кафедрой психиатрии Казанского университета, затем читал курс судебной психопатологии на юридическом факультете Петербургского университета и работал старшим врачом психиатрического отделения Николаевского военного госпиталя в Санкт-Петербурге — наиболее передового медицинского учреждения тех времен.

Ковалевский написал свыше 300 книг, брошюр, журнальных статей по различным вопросам психиатрии, невропатологии. В их числе книги «Руководство к правильному уходу за душевными больными», «Судебная психиатрия», «Судебно-психиатрические анализы» (три издания), «Душевные болезни для врачей и юристов», «Психология пола», «Гигиена и лечение душевных и нервных болезней», «Основы механизма душевной деятельности», «Учебник психиатрии для студентов» (четыре издания). Ковалевский издал написанное им первое отечественное руководство по психиатрии.

Ковалевский одним из первых стал применять исторический анализ для составления психологического портрета выдающихся личностей. Заслуженную славу ему принесли «Психиатрические эскизы из истории» («Психиатрические этюды из истории»), В советское время эту книгу не публиковали, так как она противоречила материалистической концепции роли личности в истории.

Эта книга на конкретных примерах из жизни Ивана Грозного, Петра III, пророка Мухаммада, Жанны д’Арк, Павла I, персидского царя Камбиза и — что особо показательно — Сведенборга раскрывала динамику различных психических явлений, показала роль внешней среды и наследственности в формировании личности.

Знаменитый русский социолог и психолог размышлял о Сведенборге с различных ракурсов, полагая, что тот «представляет своей личностью очень многосторонний интерес. Он является первоклассным ученым своего времени, — он является религиозным проповедником и основателем новой веры, — он отличается способностью видеть видения и, наконец, он обладает даром предвидения».

Ковалевский выделяет и комментирует в качестве особо значимых такие сюжеты из жизни духовидца, описанные самим шведским мистиком:

С.: «За обедом, когда я ел, со мною заговорил ангел, находившийся при мне, напоминая, чтобы я не предавался чревоугодию. Засим я почувствовал как бы испарения изо всех пор моего тела. Это был вполне видимый водяной пар, который из моего тела падал прямо на пол, на котором внезапно явился ковер. Мои испарения собирались на ковре и обращались в червей. Черви извивались на ковре и затем со страшным шумом сгорели. На том месте, где были черви, явился огненный свет и даже был треск горения. Мне показалось, что все черви, которые могут быть порождены чрезмерным аппетитом, этим путем удалились, и я был очищен».

К.: Подобные видения были постоянно. Сведенборг мог вызвать их перед своими глазами столь часто, сколько того желал. Особенно часто он имел видение Эмеренции и беседовал с нею постоянно.

С.: «Я увидел в мире духов огненный шар, окруженный блистающим сиянием, который пал на землю. Я заметил место его падения. Когда же я пришел на это место, то метеор исчез, и только на земле оказались следы серы, железа и глины. Вскоре я увидел две палатки, из которых одна находилась на месте падения метеора, другая же немного в стороне. В то же время я увидел духа, упавшего, как молния, с неба прямо в палатку. Немного времени спустя показался и другой дух, стоявший у входа второй палатки. Я спросил духа, почему он упал с неба? Он отвечал мне: потому что я произносил языком исповедание веры, не существующей в моем сердце; на небе же притворства быть не может, там слово и мысль — одно. По произнесении этих слов оба духа мгновенно провалились в преисподнюю, и на месте палаток передо мною явились две статуи: одна из них имела скипетр в левой руке, корону на голове и книгу в правой руке, на груди же великолепное украшение из драгоценных камней. На статуе было надето развевающееся одеяние, складки которого прикасались ко второй статуе. Адский голос, исходящий из сонма драконов, воскликнул: «Первая статуя изображает веру, вторая же — любовь». Обе статуи состояли из земли, смешанной с серой, железом и глиной. В это время с неба стал падать дождь. Он смочил статуи, и они распались и растворились. Вскоре от них остались только две кучки обызвествленной земли, над которой появились две могильные насыпи».

К.: В 1747 г. в дневнике Сведенборга мы встречаем записи, что на него по временам нападают злые духи и если нападения происходят на ноги, то наступала страшная боль в ногах, если на спину, то в спине, если на голову, то мучительная и продолжительная боль в голове.

Однажды Сведенборг узнал, что духи составили заговор убить его. Веря в высшую защиту, он спокойно заснул. Среди ночи он проснулся и сознал, что он не дышит, а вместо него и в нем дышит кто-то другой. При этом он услышал голос, что духи хотели его убить, поэтому ему дано небесное дыхание, которое убить никто не может.

По временам некоторые духи побуждают его к краже самых ненужных и пустяшных предметов, так что, когда он бывает в лавках, у него является непреодолимое желание украсть.

В том же дневнике имеются сведения, что когда он принимает пищу, то пища часто принимает неприятный вкус или неприятный запах, так, сахар превращается в соль и проч. Все это делали, разумеется, духи.

Однажды один из друзей Сведенборга спросил прислужницу мистика, не замечает ли она разницы в выражении глаз Сведенборга после беседы его с духами? На это она дала такой ответ: «Раз, войдя в комнату, я заметила, что глаза его блестят подобно пламени. Я испугалась и сказала: «Ради Бога, что с Вами, почему Вы так глядите?». — «Чем же я так необыкновенно выгляжу?» Я сказала. «Хорошо, хорошо. Не пугайтесь. Господь так устроил мои глаза, чтобы через них духи могли видеть все, что делается на этом свете».

Прислуга прибавила, что по состоянию глаз она могла определять, вел ли беседу Сведенборг с добрыми духами или злыми. После беседы с первыми на лице отражалось выражение радости и спокойного самодовольства, чарующего тех, с кем Сведенборг говорил, после же беседы с духами зла выражение лица было печальное, горестное и озабоченное.

Сведенборг ночью часто с духами говорил громко, это были беседы преимущественно со злыми духами, его искушающими. Они богохульствовали, и Сведенборг горячо с ними спорил. Бывало и так, что он горько плакал, кричал на них и молил Господа, чтобы Он не покидал его среди окружающих его искушений. Он восклицал: «Господи, помоги мне! Господи, не оставь меня!» Освободившись от этих видений, Сведенборг возносил благодарность Творцу и успокаивал беспокоящихся окружающих лиц, говоря: «Благодаря Богу все прошло, успокойтесь. Будьте уверены, со мною ничего не случится помимо воли Божьей, а Он никогда не накладывает бремени более тяжкого, нежели могут вынести плечи…».

По временам на Сведенборга нападали какие-то состояния экстаза, причем он, однако, не терял вполне сознания, а только впадал в особенное его изменение. Однажды к нему вошла прислуга и увидела, что глаза его блестели как пламя. «Что с вами, — спросила она, с испугом отскочив от Сведенборга». — «Мои глаза так устроены, что я могу видеть духов».

Как-то другой приятель Сведенборга услышал в его комнате шорох. Дело было в гостинице. Подошедши к окошечку, вырезанному в дверях, он увидел, что Сведенборг, воздев руки кверху, суетился в большом беспокойстве и волнении. В течение получаса он говорил громким голосом, но разобрать слов было невозможно. Когда же опустил руки, то воскликнул: «Боже мой!». После этого он спокойно лег в постель. К нему вошли и спросили, не болен ли он. «Нет, но я имел длительную беседу с ангелами и моими друзьями и теперь облит потом».

Современники поведали нам также о следующем происшествии. Однажды у себя дома Сведенборг упал в обморок и экстаз. Два еврея, случайно здесь находившиеся, воспользовались случаем, сняли и унесли его золотые часы. Разумеется, на это они никогда не решились бы, если бы не были убеждены, что Сведенборг находится в болезненном состоянии.

Евреи, однако, ошиблись. Пришедши в себя, Сведенборг догнал их и отнял свои часы назад.

Более легкий случай экстаза передает один датский генерал: «Я застал Сведенборга сидящим в домашнем костюме. Он упирался локтями о стол, руками же под держивал лицо. Его глаза были широко раскрыты и обращены вверх. По неосторожности я обратился к нему с речью. Сведенборг пришел в себя, встал в некотором замешательстве, сделал несколько шагов в сторону от стола, причем резко бросалась в глаза значительная неуверенность, выражавшаяся в его лице и движениях рук».

Особенно замечательным и достойным внимания было у Сведенборга сношение с загробным миром и дар ясновидения, которые привлекали к себе внимание лучших умов всего мира. Сам Сведенборг мало придавал значения этому обстоятельству. По его мнению, эти проявления возбуждали только «внешнюю веру», не убеждая «внутренней веры».

Уже спустя 18 месяцев после лондонского видения он давал желающим сведения с «того света». Вот какой случай описывал упомянутый датский генерал. Шведский консул Кригер однажды давал обед Сведенборгу, на который были приглашены многие выдающиеся граждане, желавшие побеседовать со знаменитым путешественником. За обедом хозяин спросил Сведенборга о короле Христиане VI, который умер за год перед тем, видел ли он короля после смерти? Сведенборг отвечал положительно, причем добавил, что такой-то епископ находился при короле в момент свидания. Епископ этот просил прощения у короля за те ошибки, в которые при жизни он его увлек. Между тем в числе бывших на обеде гостей присутствовал и сын епископа. Консул, опасаясь, чтобы Сведенборг не дополнил чего-либо неудобного об умершем епископе, остановил его словами: «Г. Сведенборг, вот сын епископа». — «Это возможно, — отвечал Сведенборг, — но что я говорю, то правда».

Таким образом, ясновидение загробной жизни не избавляло Сведенборга от неловкостей и промахов в текущей жизни…

Сведенборг мог, таким образом, беседовать не только с лицами, уже умершими, но и с живыми, но отсутствующими людьми. Эти беседы он объяснял так, как объяснял ев. Августин. «Каждый человек имеет своего spiritus familiaris[8], нечто вроде alter ego[9], которого каждый, по желанию, может вызвать, и таким образом явления, чисто субъективные, до некоторой степени объективируются».

Как отмечал Ковалевский, «по словам Канта, состояния ясновидения Сведенборга могут быть распределены на три отдела: 1) когда он находится как бы между видением и сном, причем он видел, слышал и чувствовал духом — такое состояние в его жизни было не более 3–4 раз;

2) когда дух его куда-нибудь уносил, т. е. его тело ходило, двигалось, находилось в данном месте, дух же его вместе с другими духами витал совершенно в другом месте, видел другие предметы, слышал иные речи и наблюдал иную обстановку, так проходило несколько часов, и дух возвращался вновь на свое место; 3) наконец, бывали обыкновенные ежедневные видения в полном состоянии бдения» [52].

Согласно Ковалевскому, «учение и философия Сведенборга очень обширны, изложены во многих томах его сочинений и далеко не всегда доступны обычному пониманию. Опасаясь запутаться в малознакомых нам дебрях, мы ограничимся кратчайшим изложением некоторых пунктов его учения». […]

По мысли Ковалевского, Сведенборг являлся наиболее яркой «персонификацией теософских воззрений своего времени. В это время было очень много людей, которые занимались данными вопросами, видели видения, вели беседы с Богом, но никто не имел такого ума и никто не воплотил своих учений так умно, как Сведенборг. Он вовсе не имел целью реформировать религию, подобно Лютеру. Он являлся только лишь корректором и толкователем Писания по внушению свыше. Так, он занимался исправлением Апокалипсиса, причем для своего исправления находил основание в самом творении Иоанна Богослова.

По учению Сведенборга, все люди всегда находятся в тесном общении с духами, но они этого не сознают. Только отдельным лицам открыт дар познания и общения с миром духов. Таким общением с миром духов обладал и Сведенборг. Разница между ними и всеми остальными людьми и заключается в этом его общении с миром бесплотных существ. Это особенное отличительное свойство заключается в особенностях души — воспроизводить те восприятия и впечатления, которые душа, при общении с духовными обитателями невидимого для нас мира, усвоила и запечатлела. У каждого человека есть внешняя и внутренняя память. Внешняя память служит для удержания и воспроизведения впечатлений и представлений о предметах и событиях окружающего нас внешнего мира, тогда как память внутренняя дает нам картины воспоминаний и общения в мире духов; он считает себя сочленом этого мира и принимает в нем участие, равно и духи его знают, с ним общаются и признают его своим сочленом. Его внутренняя память отражает не только все наблюдаемое в мире духов, но и все условия бытия и внешнего мира, и не только то, что помнится внешнею памятью, но и что внешнею памятью забыто и что из нее, за временем, выпало. После смерти данного лица его внутренняя память воспроизводит картину всей жизни данного лица, и это составляет его книгу жизни. […]

Рассматривая жизнь Сведенборга с медицинской точки зрения, мы видим в ней: припадки каких-то судорог, наступающих в виде приступов, в форме трясения, приступы экстазов, отдельные приступы галлюцинаций, дар ясновидения и сношения с миром духов и особенную склонность к проповеди…

Коснемся каждой из этих особенностей в отдельности.

1. У Сведенборга были приступы судорог. Что это были за судороги — трудно сказать, ибо о них говорят не посторонние лица, не благородные свидетели, а сам Сведенборг. Несколько раз он упоминает в своем дневнике, что «прошлую ночь у него опять были судороги, подобные тем, как были тогда-то». Такие судороги могут быть отнесены или к истерическим судорогам, или к эпилептическим судорогам, или могут быть простым проявлением дрожи в теле, возникающей под влиянием сильных душевных движений, как, например, дрожь и трясение тела под влиянием страха и ужаса и проч. Истерические судороги едва ли могут быть допущены у Сведенборга. Истерические судороги проявляются у лиц истеричных. Истеризм свойственен преимущественно женщинам, сопровождается известными истерическими стигматами, которые и дают известную окраску и характеристику истерии.

Быть может, это были дрожь и трепет под влиянием ужаса и страха, переживаемых Сведенборгом явлений, видений и экстазов? Возможно. Но много есть и против этого. Прежде всего, видения Сведенборга не были характера поражающего и ужасающего. В таковых видениях Сведенборг был в общении с Господом Богом, ангелами, святыми императорами, полководцами, философами, учеными, великими деятелями и т. п. Все эти сообщники доставляли Сведенборгу душевное счастье и наслаждение, а никак не страх и ужас. Поэтому едва ли возможно приписывать приступы судорог проявлению страха и ужаса под влиянием видений. Об этих приступах судорог говорит сам Сведенборг и никогда не упоминает о том, что они явились под влиянием такого-то страшного видения. Таким образом, представляется затруднительным приписать приступы судорог Сведенборга проявлению страха и ужаса.

Были эти приступы судорог проявлением эпилепсии? Почему нет? Приступы эпилепсии проявляются периодически, причем в некоторых случаях исключительно по ночам и составляют даже особый вид эпилепсии — ночной. Противоречием этому утверждению могло бы быть то, что Сведенборг об этих судорогах говорит лично, тогда как обыкновенно эпилептики ничего не помнят о бывших с ними припадках.

Но против этого можно сказать следующее: Сведенборг об этих судорогах говорит лично, — это правда; но знал ли он о них по собственному ведению и опыту или со слов окружающих, — это осталось неведомым. Возможно, что об этих судорогах он узнал от прислуги и затем занес с их слов об этом явлении в дневник. Но возможно и то, что Сведенборг не терял сознания в течение этих приступов и потому помнил о них и писал на основании собственного видения». […] Ковалевский резюмирует: «У Сведенборга приступы судорог могли быть эпилептического характера и не были ни истерические, ни проявлением страха и ужаса.

2. Экстазы. Сведенборг переживал приступы, длящиеся часами и сутками, общения с богами, ангелами, духами и проч., когда он отрешался от всего земного, жил только своею духовною жизнью, жил чрезвычайно энергично, выше среднего жизненного уровня, представлялся почти нечувствительным ко всему окружающему земному и оказывался крайне утомленным по окончании таких моментов. Эти моменты крайнего духовного напряжения, выражающиеся чрезмерною жизнью духа, при нечувствительности ко всему земному, неспособности или резко ослабленной способности восприятия внешних впечатлений, составляют типичную картину экстаза. Такие экстазы могут быть истерического происхождения, неврастенического, эпилептического, у людей, истощенных молитвою и постом, находящихся под влиянием особых климатических и жизненных условий и проч. Сведенборг не был истеричен, неврастении тогда еще не знали, постом и молитвою он себя не истощал, особенных пертурбаций климатических и социальных в окружающей его среде не было. Поэтому остается допустить, что экстазы Сведенборга могли быть экстазами эпилептического характера или экстазами религиозного фанатика. По поводу последнего обстоятельства нужно, однако, добавить, что Сведенборг не был не только религиозным, но и никаким фанатиком. Это был религиозный новатор, мечтатель, проповедник, но проповедник философ, мыслитель и никоим образом не проповедник, не фанатик. Это не был Магомет, Лютер, Савонарола, Жижка[10] и т. д.

За эпилептический характер экстазов Сведенборга говорит еще и то обстоятельство, что по содержанию его экстазы напоминают экстазы эпилептиков. Содержанием последних являются обыкновенно Божественные видения и Божественные откровения. Такого же характера были и экстазы Сведенборга, почему их, скорее всего, возможно отнести к экстазам эпилептическим. Если прибавить судороги, о которых говорит Сведенборг, то эпилептичность приступов усиливается.

3. Видения. Сведенборг имел видения. В первый раз, как таковое, оно упоминается Сведенборгом в 1744 г., когда он находился в Лондоне и жил в гостинице. Нужно, однако, добавить, что подобные видения бывали у Сведенборга и гораздо раньше, что усматривается из его собственного дневника. Только они являлись ему почти всегда ночью, почему он принимал их преимущественно за сновидения или что-то подобное сновидениям.

На деле же это были видения, такие же видения, как и то, о котором он упоминает в лондонской гостинице. Что же это были за видения? Это были видения в данный момент в данном месте не существующих предметов, что по научному определению составляет галлюцинации. Такие галлюцинации бывают весьма редко у людей душевно здоровых: в тропиках, полярных странах, при голодании, при крайнем возбуждении, при напряженном ожидании, при чрезмерном желании увидеть и т. д. Гораздо чаще эти галлюцинации бывают у людей нервных: неврастеников, истеричных, эпилептиков, лихорадящих и т. д. Обычное явление — галлюцинации у душевнобольных.

По характеру содержания галлюцинации Сведенборга почти все религиозного содержания, их, скорее всего, можно отнести к галлюцинациям эпилептиков, что нисколько не противоречит и другим болезненным проявлениям Сведенборга: судорогам, экстазам и даже его проповедничеству.

4. Ясновидение. Раньше мы указали несколько фактов в жизни Сведенборга, из которых усматривается, что Сведенборг обладал особенным даром узнавать на расстоянии, не доступном нашим органам чувств, и во времени, давно прошедшем. Указывается факт, что Сведенборг способен был иногда предсказывать и будущее. Все эти факты происходили в присутствии почтенных лиц, которые не постеснялись засвидетельствовать их своим честным именем. Были попытки подорвать значение этих фактов и лишить их доверия. К чести фактов, однако, должно сказать, что они остались фактами, несмотря на то, что подрывать их пытались весьма почтенные лица…».

Ковалевский вопрошал: «Что это за дар, коим обладал Сведенборг. Попытки объяснения его существовали и существуют; тем не менее, на взгляд натуралиста, эти попытки являются столь неосновательными и неясными, что лучше их оставить в стороне.

Факты ясновидения и предвидения не стоят вне человеческих пределов. Таким образом, дар ясновидения находился в пределах ведения, и нам остается неизвестным только способ его познания. Так пока с этою неизвестностью и пребудем.

5. Мистицизм и религиозное новаторство Сведенборга. Для того чтобы понять это проявление душевной жизни Сведенборга, нужно бросить короткий ретроспективный взгляд на всю жизнь Сведенборга. Некоторые писатели утверждают, что мистицизм Сведенборга являлся внезапно и не имел основы своей в условиях прежней жизни. Я с этим решительно не могу согласиться. Напротив, мистицизм… Сведенборга есть естественный плод и логический вывод всего предшествующего. Сведенборг должен был быть таковым, каким он стал, — он не мог быть иным.

Отец Сведенборга был крайний мистик и религиозный новатор. Его мистицизм был настолько велик, что его едва ли можно было признать вполне душевно нормальным. Даже современники Сведенборга подозревали ненормальность его душевной жизни; в наше время наука все-таки двинулась несколько вперед и выяснила истинное положение таких состояний, в каком находился епископ Сведберг.

Эммануил Сведенборг есть сын своего отца до малейших мелочей. Но так как он был гораздо даровитее отца, то и ненормальности его проявились обширнее и грандиознее. Получив по наследству от отца мозг и всю нервную систему неустойчивыми и неуравновешенными, Сведенборг проводит детство в обществе отца и людей с умственным уровнем и жизненными интересами, подобными ему. Вокруг ребенка слышались речи религиозного содержания, передавались рассказы о видениях и другие мистические истории и творились богоугодные дела. Ребенок с детства проводит жизнь в среде религии, мистицизма и благотворительности. Сам он ведет беседы в этом духе, поражающие окружающих своею серьезностью, дельностью и оригинальностью. Можно ли подумать, чтобы такая обстановка детства осталась бесследною на дальнейшей жизни Эммануила? Никоим образом. Все это должно было отразиться впоследствии на Сведенборге, и оно отразилось.

В годы юности и молодости, в период жизни любознательности Сведенборг увлекается познанием природы, природы окружающего мира, природы человека, природы творений Божьих и природы Самого Бога… Обладая великим умом и обширнейшими познаниями и живя в государстве, где практические знания особенно оценивались, Сведенборг первые годы своей умственной жизни отдал практическому изучению и применению к жизни своих познаний, в дальнейшем же на изучение природы он смотрел как на изучение творений Всевышнего. Словом, к практическим познаниям стал примешиваться мистицизм, который в дальнейшем превратил его в религиозного новатора и способствовал созданию особенно систематизированного религиозного вероучения.

Со второй половины жизни Сведенборг становится настоящим мистиком. Что на него так повлияло? Трудно указать постепенность развития мистицизма и непрерывность его течения; тем не менее, нельзя отрицать того, что в этом проявлении не последнюю роль играла и неудачная любовь к Эмеренции, и обстоятельства, ей сопутствовавшие, и несчастия в обществе от холерной эпидемии.

Последовательность сочинений Сведенборга до некоторой степени указывает на различные стадии развития и превращения в душевной жизни Сведенборга. Мало-помалу он становился тем, чем он должен был быть по своей природе. Он должен был стать сыном отца своего, ибо он был плотью от плоти его и кровью от крови его. Он должен был стать мистиком, потому что отец его был мистик. Он должен был остановиться на идеях религии, потому что отец его был таковым, потому что он все детство провел в такой среде, потому что жизненные толчки заставили его искать утешения и поддержки в Боге, потому что все направление тогдашнего мыслящего общества толкало его на этот путь. Потому что, наконец, его галлюцинации влекли его к Богу, ангелам и всему отвлеченному и религиозному.

Грубый религиозный формализм стал невыносим для тогдашнего общества. Лучшая, мыслящая часть общества искала выхода из этого сухого фарисейства в истинах природы, выводах здравого рассудка и пробуждающейся свободе ума и воли.

Но тогдашний человек был еще слишком малым младенцем в делах познания. Он не всегда мог найти разгадку неразгаданному в познаниях природы и разъяснение непонятному в законах течения ее. Более или менее уставая и утомляясь в этой борьбе, он поддавался течению фантазии, впадал в мистицизм, склонен был к галлюцинациям и недалеко был от затмения. Таков был общий дух того времени. Такова была среда, в которой жил Сведенборг. Мы не видим ничего удивительного в том, что Сведенборг был не только сыном своего отца, но и сыном своего времени.

Сведенборг стал на почву религиозности и отдался мышлению в этом направлении. Ни формализм, ни фанатизм не удовлетворяли его. Ему хотелось добиться познания истины познанием природы. На беду, ко всему этому присоединились галлюцинации и сновидения. И то и другое имело своим содержанием религиозные картины. Эти картины приняты были Сведенборгом за истину и правду бытия и создали калейдоскоп христианских истин, рациональных воззрений Сведенборга и его галлюцинаций.

Как человек обширных знаний и великого ума Сведенборг захотел систематизировать все, что накопилось в его голове и в его знаниях. И он это систематизировал и привел в виде собственного религиозного учения. Но так как в основе этого учения лежало три постулата: Священное Писание, рациональные познания и галлюцинации (причем последний постулат был несомненным проявлением душевной болезни), то и все систематическое вероучение Сведенборга носило в себе все элементы систематизированного бреда.

Сведенборг до последних дней своей жизни считался всеми человеком умным, дельным, образованным и приятным собеседником. Его всюду принимали, и всюду он был желанным гостем.

Как же со всем этим вяжется то положение, что всю вторую половину своей жизни Сведенборг был сумасшедшим? Очень просто. Сведенборг был человек частично помешанный, причем предмет его помешательства был настолько безопасным в общественном отношении, что он всюду был терпим и выносим».

По мысли Ковалевского, «в иных случаях бред… может быть религиозным, политическим, социальным и проч. Этот бред очень часто бывает строго систематизирован и выдержан во всех частностях. В его основе нередко лежат истинные идеи, измененные личными логическими доводами больного, и болезненность их проявляется только в том, что такие люди свои собственные идеи получают в виде галлюцинаций зрения и слуха, причем идеи не представляются извращенными, а самые галлюцинации являются для таких больных формою Божественного откровения и наилучшего закрепления в сознании больных… Такие вероучители и в умственном отношении не представляли ничего ненормального.

Но существует другой ряд вероучителей, у которых их вероучение появлялось также в виде откровений и видений, причем самые видения отражались на содержании вероучения и учители верили в Божественность и истинность такого учения. В данном случае галлюцинации создавали сложные идеи, которые входили в вероучение проповедника, признаваемое ими как истинное, такое вероучение составляло систематическое целое и являлось предметом исполнения на деле не только для вероучителей, но и для их последователей».

Согласно Ковалевскому, Сведенборг обогатил тяжкую наследственность своей психики «естественно-научными познаниями, расширил богатыми личными природными дарованиями, одухотворил эпилептически религиозною натурою, извратил и сделал патологическим массою своих галлюцинаций и систематизировал его великою логикою своего ума.

…Религиозное учение Сведенборга явилось систематизированным, но так как в основе его лежат не только истинные данные и личные доводы, но и болезненные явления, то это систематизированное учение является болезненно систематизированным и, как это ни обидно сказать, просто-напросто систематизированным бредом. Помимо всего этого, в области обычной жизни Сведенборг представлялся человеком здравомыслящим, образованным, разумным, дееспособным, приветливым и приятным. Его процесс мышления и в том и в другом круге идей являлся логическим, строго выдержанным и правильным; разница же между этими двумя мирами была та, что в первом мире посылки для мышления брались только из обстоятельств нормальной жизни, тогда как во втором круге мышления в основу принимались и галлюцинации. Вследствие этого объективно первый круг мышления для всех людей являлся нормальным, а второй ненормальным.

Таким образом, Сведенборг являлся частично помешанным, или параноиком, причем содержанием бреда его были религиозные истины, почему, при великом его уме и твердой воле, он является великим мистиком и основателем нового вероучения, которое в самой основе своей имеет болезненные данные».

Автор резюмирует следующее: безусловно, особые качества человеческого сознания, которые были присущи и Сведенборгу, являлись очевидным отклонением от нормы. Любой талант (как и всякий гений) неизменно представляет собой психические девиации. Чем больше эта ненормальность, тем выше находится этот человек по сравнению со средним статистическим уровнем. С оценками непохожести Сведенборга на окружающих, предложенными Ковалевским, спорить трудно. Но все прочие диагнозы могут иметь и иное толкование.

Карл Ясперс: Сведенборг как одухотворенная «пограничная ситуация» [78]. Немецкий философ и психиатр, один из создателей экзистенциализма — К. Ясперс (1883–1969) — также активно интересовался феноменом Сведенборга. Профессор психологии (с 1916), профессор философии (с 1922) Гейдельбергского (1916–1937,1945 — 1948) и Базельского (1948–1961) университетов. В 1937 г. был изгнан из университета в Германии за отказ разделять нацистские взгляды.

В работах «Всеобщая психопатология» (1913) и «Психология мировоззрений» (1919) Ясперс провел идею, согласно которой психопатологические явления, как правило, отражают не столько процесс распада человеческой личности, сколько интенсивные поиски человеком собственной индивидуальности. После 1915 г. он отошел от активных исследований в области психиатрии, посвятив ряд работ проблематике патографии, т. е. психопатологическому анализу эволюции выдающихся личностей (Стриндберг, Ван Гог, Сведенборг, Гёльдерлин, Ницше и др.).

Рассматривая суть этих поисков в качестве ядра подлинной философской рефлексии, Ясперс утверждал, что любая рационалистически выстроенная картина мира есть не что иное, как иносказательная интеллектуальная интерпретация скрытых душевных стремлений творчески мыслящего индивида. Бытие в этих условиях оказывается «зашифрованным» и предполагает обязательное истолкование. Источником высшей мудрости, по Ясперсу, выступает господствующее в мире неразумное.

Развивая свои представления о «пограничных ситуациях», Ясперс пришел к выводу о том, что исконный смысл и пафос бытия раскрываются человеку лишь в моменты кардинальных, жизнесоразмерных потрясений (размышления о смерти, духовная болезнь и т. д). Человек постоянно переживает в своей душе определенные обстоятельства, но иногда они предельно эмоционально сопрягаются с крайними потрясениями: тогда человек сознает роль случая в своей жизни, а также то, насколько его жизнь не принадлежала ему самому, будучи несобственной. Это и есть «пограничная ситуация случая».

По Ясперсу, даже «смерть как объективный факт эмпирического бытия еще не есть пограничная ситуация»: важен факт осознания такой возможности, факт ощущения хрупкости, конечности существования индивидов. Именно в эти моменты осуществляется «крушение шифра»: человек удаляет из системы собственного мировосприятия балласт повседневных тревог, а также совокупность «идеальных интересов» заодно с научными и околонаучными представлениями о действительности. Для человека актуализируются мир его интимного начала и его истинное переживание Бога.

Согласно Ясперсу, «увиденное и услышанное Сведенборгом в его визионерских состояниях служит ему материалом для построения как бы естественной истории сверхчувственного мира, описания топографии его сфер, состояния людей после смерти, состояния определенных отдельных личностей. Базисным является представление о двух мирах — естественном и духовном, которые друг другу соответствуют и друг с другом связаны, однако так, что основная масса людей о духовном мире ничего не знает.

Достаточно привести совсем немногие примеры его видений и описаний. В своей массе они — так же, как и результаты писательства несчетного числа соответствующих больных — монотонны, полны повторов, скучны, наконец вообще не пережиты непосредственно, а лишь облекают полученный извне мыслительный материал в эту патологическую форму доказательств».

Так, Сведенборг писал: «Пробудившись ото сна, погрузился я однажды в глубокое размышление о Боге. Взглянув же вверх, увидел я на небе ослепительно белый овальный свет. И под взглядом моим вытягивался он все шире и шире, пока не обнял он края горизонта. Тогда открылось мне окно в небе, и узрел я нечто великолепное. С южной стороны того окна стояли вкруг ангелы и вели друг с другом беседу» и т. д. Или: «В подтверждение тому хочу я здесь открыть одну небесную тайну: все духи небесные повертывают к Господу, как к солнцу, свою переднюю голову, духи же адские, напротив того, — свою заднюю…».

Сведенборг слышал диспут учеников Аристотеля, Декарта и Лейбница: «И обстали они меня, и встал аристотелик от меня по левую руку, картезианец же — по правую, а лейбницианец — за спиной моей. И в некотором от них отдалении увидел я троих, лаврами увенчанных, о которых сказал мне внутренний голос, что это сами главы тех школ были. И за Лейбницем стоял еще один и держал край одежды его. То был Вольф…».

По утверждениям шведского мистика, Господь удостоил его «говорить со всеми, кого знал я в их телесной оболочке, также и после смерти. И так обращался я и дальше с иными несколько дней, с иными месяцы, а с некоторыми — годами, равно как и с сотней тысяч прочих, как на небе, так и в преисподней. С иными говорил я два дня спустя после их отшествия… Оные не ведали того, чтобы они что-то потеряли, но лишь что переселились из одного мира в другой. Мысли их и желания, впечатленья и радости все те же, что и в этом мире. В первое время после смерти ведет каждый такую же жизнь и в такой же форме, что и на земле, и лишь постепенно то, что было такое же, превращается в небо или в ад…».

Часто приводятся точные топографические данные, например: «Эти живут на средней высоте, под христианским небом слева»; или, говоря о некоем большом городе в небесном мире: «Смотрел я на эти постройки и принужден был по справедливости дивиться сообразности их устройства и бесконечной возможности их расширения».

Совершенно иной способ установления связи со сверхчувственным миром заключается в понимании сокровенного смысла Писания. «Связь Господа с людьми осуществляется через внутренний смысл Слова. Потому стоит Слово превыше всего писаного». Он перечисляет книги, содержащие сокровенный смысл. Понять их способен не каждый: «Ум человеческий духовное, а паче того божественное тогда лишь уразуметь способен, когда озарит его Господь… И откроется нутро его, и свет небесный проникнет душу его. Озарение это есть истинное открытие внутреннего чувства… Ив словах прозревают они истины — не через себя, но через Господа…».

Подобные осмысливания, согласно Ясперсу, «типичный симптом: так больные открывают, например, скрытый смысл газетных объявлений и т. п. И он для них не надуман, а непосредственно ясен и несомненен. Вслед за этим часто следует конструирование толкований с завершающим смысловым связыванием чувственных переживаний в единую систему.

Сведенборг сделался знаменит, прежде всего, благодаря нескольким историям, которым надлежало стать доказательством его ясновидения и эмпирическим подтверждением сообщений умерших.

Содержанием вообще всех переживаний, в том числе совершенно «сумасшедших», должно быть мыслительное содержание. Оно, таким образом, всегда передаваемо. Поскольку нечто облечено в мысль, постольку оно в принципе и выразимо. Эти мысли зависят преимущественно от окружения, от того мыслительного материала, который индивидуумом получен.

Особая форма переживаний Стриндберга и Сведенборга вообще возможна только при известных доказуемо патологических условиях. Кант выразил это так: «Непосредственное знание иного мира может быть достигнуто здесь только ценою отказа в чем-то от того разума, который нужен для мира здешнего». Однако основой подобного содержания могут быть лишь переживания, отличающиеся реальной очевидностью и непосредственной живостью. В противном случае речь идет о неподлинном, надуманном, поэтическом, подражательном содержании.

Как ни специфичны отдельные переживания, которых у нешизофреников в таком виде вообще не бывает, все же они могут быть — если больные о них говорят — выражены в общепонятных категориях. Эти категории как автономные формальные связи не являются «здоровыми» или «больными», поскольку вообще не являются психическими, — они есть собственно средство межчеловеческой коммуникации. Поэтому существует соответствие между чисто рациональными конструкциями здоровых людей и экзистенциально обоснованными построениями шизофреников.

В принципе, центральным для данной проблемы является вопрос объективного существования духовного мира — как бы в некоем ином измерении. Здесь есть несколько возможностей.

Либо существование этого духовного мира должно быть объективно — может быть, даже экспериментально, — средствами посюстороннего чувственно-пространственного опыта «доказано» (так возникают попытки телепатии и т. п., которые, как известно, пока еще нигде не дали неоспоримых результатов и логические предпосылки которых в большинстве случаев остаются неясными, но это мы здесь не должны обсуждать). Либо его духовное содержание соответствует какой-то мировоззренческой потребности, какой-то вере, которая вообще не нуждается в шизофреническом обосновании, но в этом случае никогда не получит и чувственного наполнения (ибо оно тогда погружено в процессы, закономерно связывающиеся с совершенно гетерогенными симптомами, — истерические или иные, которые также можно охарактеризовать психопатологически). Либо оно соответствует некой поэтически-мифологической потребности, для которой проблема действительности всерьез не ставится или для которой действительность означает нечто совсем иное; либо, наконец, существование этого мира может проявиться через субъективное, чувственно наполненное переживание.

У Стриндберга и Сведенборга такое переживание и было собственно доказательством». По Ясперсу, сам «диагноз шизофрении в случае Сведенборга подвергается сомнению… Он маловероятен. Мне он кажется несомненным несмотря даже на то, что имеющиеся данные недостаточны, чтобы сделать диагноз столь же абсолютно неоспоримым, как в случае Стриндберга. Можно было бы предположить, что здесь имела место истерия, как в случае святой Терезы и т. п., но для возраста Сведенборга это было бы намного удивительнее, чем позднее проявление шизофрении, а главное, сделало бы непостижимыми элементарные феномены. Можно, далее, попытаться понять содержание его мыслей исторически, исходя из традиций и, отчасти, из условий его предпсихотической мыслительной работы, — что было бы совершенно правильным подходом.

…Та соответственная переживаниям реализация этого мыслительного содержания, какая имела место у Сведенборга, вне шизофрении каузально едва ли возможна. […] При ближайшем рассмотрении различия между патологическими мистиками (в той мере, в какой вообще можно получить о них биографическое представление) оказываются для реалистически-психологического взгляда значительными, — так, например, значительны различия между святой Терезой и Сведенборгом, и сопоставление этих фигур прямо привело бы к сопоставлению истерии и шизофрении. И, наконец, великих мистиков, имевших творческие мысли (Плотина, Майстера Экхарта, Фому Аквинского), не следует рассматривать ни в качестве истериков, ни в качестве шизофреников — их вообще не следует рассматривать в качестве патологических личностей».

Для мудрого и искушенного Ясперса все то, что касается мистиков и их прорывов за «грань реального», выносится «за рамки».

Чеслав Милош: идеи Сведенборга в первой половине XX столетия [56]. Польский поэт и эссеист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1980) Милош по-своему квалифицировал вклад Сведенборга в культуру первой половины XX в.

По мысли нобелевского лауреата, «в первой половине нашего века немало внимания уделялось так называемому символизму в поэзии, и странно, что, несмотря на эти увлечения, Сведенборг был малоизвестен. Ведь «Соответствия» Бодлера, стихотворение ключевое для символистской поэзии, обязано Сведенборгу своим названием и содержанием… Истина в том, что у каждой эпохи есть своего рода пыльная комната, где хранятся презираемые реликты прошлого. Там и остался Сведенборг, вместе с шарлатанами, магами и ясновидящими не столь уж разумного Века Разума — как граф Калиостро, граф Сен-Жермен и основатель «мистических лож» во Франции Мартинес Паскалис. Слишком это было рискованно — принять Сведенборга всерьез. И потом, никто не знал, что с ним делать.

Ни современников его, ни потомков не стоит так уж упрекать за это пренебрежение. Слишком необычны были устремления Сведенборга. Широко известный ученый, работавший в разных областях — от геологии до анатомии, член Шведского королевского совета горного дела, он после внезапно посетившего его видения забросил свои научные труды и занялся сочинением многотомного труда, посвященного его путешествию через ад и рай и разговорам с духами. Он по-прежнему часто бывал в высшем обществе, к которому как королевский советник принадлежал, и хотя утверждал, что в то же время посещает иной мир, его юмор и любезность разоружали всех, кто готов был назвать его безумцем. После его смерти в 1772 г., когда его труды были переведены на английский язык, несколько новообращенных организовали Сведенборгианскую церковь Нового Иерусалима.

Романтизму Сведенборг, в свою очередь, пригодился для его собственных нужд. Для романтизма прельстительней всего была идея эфирного, спиритуального мира, противостоящего материальному миру: именно это, хотя и не вполне справедливо, видели они в трудах Сведенборга…

В первой половине XX ст. Сведенборг был в лучшем случае загадкой, привлекавшей внимание исследователей умственных расстройств. Достаточно упомянуть два первостепенных имени, которые хорошо показывают, какой несерьезной, если не никчемной фигурой был Сведенборг в глазах людей той эпохи.

Первое имя — это Карл Ясперс, опубликовавший в 1922 г. свое исследование шизофрении; он выбрал Ван Гога, Сведенборга и Гёльдерлина в качестве знаменитых шизофреников. Второе имя — Поль Валери, чье эссе о Сведенборге написано в 1936 г… В своем эссе он признается, что для него Сведенборг всегда был не более чем литературным мифом и что всякий раз, когда он читал автора, которому посвящено его эссе, тот вызывал у него удивление. Эссе Валери написано в качестве предисловия к французскому переводу книги о Сведенборге французского исследователя Мартина Ламма. В этой книге нет ответа на вопрос, который в первую очередь занимал Валери: «Как Сведенборг был возможен?». Он искал собственное решение, отвергая общепринятые гипотезы, такие как душевная болезнь или шарлатанство. Психологические объяснения, которые предлагает сам Валери, выглядят еще менее убедительно, чем выдвинутая Ясперсом гипотеза душевного расстройства, и выдают свойственный Валери позитивистский уклон… Для Валери видения Сведенборга — это род галлюцинаций, т. е. особого состояния между сном и бодрствованием. Возможно, мы не проявим такого уж высокомерия, если прочитаем в этом утверждении (тем более что в нем недостает обычной для Валери остроты) свидетельство его неверия в творения человеческого разума. Он проявляет немалый такт и выражает свое уважение, когда речь идет о «подлинной» реальности природы или общества. Другая реальность, будь она достоянием художника или визионера, — это совершенно автономная, внешняя область, где правда и иллюзия имеют одинаковые основания…

В самом ли деле Сведенборг путешествовал по аду и раю, и имели ли место на самом деле его беседы с духами? Самоочевидный ответ: нет. В действительности он лишь верил, что в некий момент — скажем, на светском приеме или во время прогулки по саду — он прикоснулся к иному миру. Все происходило только в его сознании. Приходится допустить, что Ясперс был прав в своем вердикте: шизофрения. Мы бы заметили, что уже романтизм воспринимал Сведенборга так же, как и позднейшая позитивистская психиатрия, — иными словами, разрыв между материальным (подлинным) и духовным (иллюзорным) включался в ряд фантомов, порожденных человеческим сознанием, пусть со знаком «плюс», а не «минус». Однако если воспользоваться при чтении Сведенборга помощью Блейка, картина меняется радикально. Заданный только что вопрос и данный на него ответ были бы отвергнуты Блейком как абсурд. Блейк читал Сведенборга так же, как Данте: для него это были проявления высшей человеческой способности Воображения, благодаря которому все люди однажды присоединятся к Божественному Человечеству. Благодаря Воображению духовные истины приобретают видимые формы. Хотя Блейк во многом не соглашался со Сведенборгом, он чувствовал себя куда ближе к его системе, чем к системе Данте, которого он обвинял в атеизме. «Бракосочетание Ада и Рая» Блейка основано на мотивах Сведенборга, и он был бы удивлен, если бы его спросили: действительно ли он видел ангелов и демонов, которых описывает. Ключевая проблема, содержащая серьезный вызов нашему сознанию, заключается в том, что Блейк равно уважал воображение Данте, который был поэтом, и воображение Сведенборга, чьи труды написаны скучноватой латинской прозой. Данте рассматривался современниками как человек, посещавший иной мир. Однако Ясперс не считает его шизофреником, поскольку право поэта выдумывать — т е. лгать — рассматривалось в эпоху Ясперса как нечто самоочевидное. Нелегко осознать выводы из эстетических теорий, которые появляются как ошметки научно-технической революции. Сила привычки заставляет нас воскликнуть: «Ну, значит, Сведенборг писал беллетристику — и сам понимал, что это всего лишь беллетристика!». Но в такой формулировке это утверждение не соответствует действительности. Ни Сведенборг, ни Блейк не были эстетами, и они не окружали духовное областью искусства и поэзии и не противопоставляли его материальному. Поскольку мы рискуем упростить вопрос, если будем использовать четкие определения, скажем, что оба они в первую очередь имеют дело с энергией, которая проявляет себя в постоянном проникновении воображения в мир вещей, постигаемых нашими пятью чувствами».

«Тому, что соответствия в наши дни неизвестны, — пишет Сведенборг, — есть несколько причин, из коих наиглавнейшая в том, что человек отторг себя от рая любовью к себе и любовью к миру». Утраченное видение охватывает творение как единое целое, поскольку «весь природный мир имеет соответствия в мире духовном, и не только весь природный мир, но и каждая отдельная в оном частность; следствия же где-либо в мире природном, кои вытекают из мира духовного, именуются Соответствиями». Добродетельный муж в своей душе есть часть духовного мира, а потому «каковые следствия не были бы явлены в теле, сирень в словах, в лице или в телесном движении, они суть соответствия».

Может быть, по Милошу, «основа учения Сведенборга выражается в том, что оно несет в себе антропоцентрическое видение, на которое намекает христианство в своем экстремальном варианте. Максима «что наверху, то и внизу» всегда была характерна для герметических христианских движений с их системой зеркал, поскольку согласно их верованиям макрокосм отражается в микрокосме, и эти соответствия можно найти во всей традиции алхимиков и Якоба Бёме. Но Сведенборг идет еще дальше: для него весь космос в его единственно верной сущности, небесной и духовной или инфернальной, имеет человеческие очертания: «Явлено было, что все Небеса отражают облик единого человека, что имеют они очертания человека и посему зовутся Величайшим Человеком».

По убеждению Милоша, «все человеческое приобретает чрезвычайную важность, ибо если этот мир, к которому мы применяем законы физики и химии, существует, то он может предопределять человеческую фантазию через архетипы и человеческую речь через систему знаков. Любой человек может жить в постоянном родственном союзе с Величайшим (Космическим) Человеком — иными словами, жить в раю. Но он может также избегать этой участи и водиться с Космическим Злодеем — иными словами, жить в аду. Умирая, он оказывается в одном из множества раев и адов, представляющих собой не что иное, как общества, образованные людьми одинаковых наклонностей. Любой рай и ад — это точное воспроизведение душевных состояний, перенесенных человеком на земле, и они соответствующим образом воплощаются — как сады, рощицы, закоулки большого города. Таким образом, все воспринятое на земле пятью чувствами будет сопровождать человека как источник радости или страдания, так же, как алфавит, однажды выученный, может складываться в книгу, радующую или гнетущую. Сведенборг был не единственным, кто обнаружил эти странные масштабы — масштабы человеческого внутреннего мира…

То, что Сведенборг положил в основу своей системы сознание и образы, было по очевидной причине привлекательно и для романтиков, и для символистов. И все же они вступали в противоречие с его первоначальной идеей, ибо смещали акценты. Соответствия — это не символ, который может по своей воле избрать некий поэт или романист. Если здесь используется слово символ, то оно означает объективный символ — т. е. предзаданный Богом и определяющий структуру природы и человеческого воображения. Визионер, пророк открывает их, и Сведенборг, который претендовал на пророческую роль, расшифровывает их с помощью тайных смыслов Библии. Все это имеет мало общего с литературой, по крайней мере, постольку, поскольку это его самого заботило. Он не стремился создать основу для легитимизации неконтролируемой субъективности или для постулирования демократического равенства субъективных символов и метафор. […]

Богословие Сведенборга, который был одновременно и ученым, и современным христианином, было яркой попыткой преодолеть догмат троичности, как его понимают три ветви христианства — православие, католичество и протестантство. Он обвинял их в том, что все они учат верующих представлять трех богов и таким образом маскируют многобожие формулой, непостижимой человеческому уму. В то же время он не одобряет формулу, предложенную арианами, согласно которой Христос не тождественен по природе Отцу и в значительной своей части остается человеком. В центре системы Сведенборга — Христос, который только Бог, не вопреки тому, что родился человеком, а именно поэтому. Абсолютно христоцентрическая система Сведенборга в то же время абсолютно антропоцентрична.

[…] Если сопоставлять Сведенборга как писателя с Данте, то их описания «другой стороны» конституируют два решающих свидетельства воображаемой жизни цивилизации. Космология Данте — средневековая, и его теория основана на Фоме Аквинском, использовавшем силлогизмы греческой философии на пользу католической Церкви. Значение человека, сотворенного и искупленного Богом, обеспечено для Данте центральным положением Земли в космосе. Но для Сведенборга время Вселенной разложено на движение планет и звезд. Если бы не один человек, Христос, Бог воплощенный, человечество было бы не более чем песчинкой в случайном и непредсказуемом порядке вещей. Может, по этой причине Сведенборг подчеркивает, что богочеловек существовал прежде мира, что Творец и Искупитель — одно. Было бы неправильно характеризовать Сведенборга как антитринитария, поскольку он предлагает новую концепцию Троицы».

По Милошу, «Сведенборг (и Блейк) гуманизировал или «очеловечивал» Бога и космос до такой степени, что все, начиная с малейшей частицы материи и кончая планетами и звездами, существует для него с единственной целью: служить источником знаков для человеческого языка. Воображение человека, выражающее себя через язык и в своих высших проявлениях тождественное Святому Духу, ныне должно восторжествовать и искупить все в этом мире, положив начало эре Нового Иерусалима. Человек опять в центре — пусть даже эта земля и эта галактика больше в центре не находятся. Христианская стратегия Сведенборга (и Блейка), возможно, параллельна стратегии Фомы Аквинского, который чувствовал, что философия (или, по крайней мере, Аристотель, Философ с большой буквы) должна быть воспринята и поглощена христианской мыслью. В XVIII в. христианские стратегии столкнулись с задачей более сложной — необходимо было воспринять и поглотить философию в двух ее производных: рационалистический ее извод и более мрачную еретическую традицию, предусматривающую двойственность, раскол между Творением и Искуплением. В результате этого стало возможным утверждать, что Божественное есть вечно Человеческое и что Человеческое есть потенциально Божественное.

Но Сведенборг (и Блейк) балансировал на самом краю, где эквилибристика между христианской верой и антихристианским отрицанием становится постоянной угрозой…

Описывая историю восстания человека против Бога, Сведенборг выглядит как целитель, который хочет сорвать печати со священных книг, и это делает бунт излишним. Открывая, что Бог есть Человек, он — по собственному убеждению — выполняет Божье обетование, что однажды будет послан Утешитель, Дух истины. Через него этот Дух говорит. Безоблачная христология Сведенборга может пролить свет на полную муки и боли христологию Достоевского».

Обратим здесь внимание на лишь одну деталь: духовные поиски и искания лучших представителей (а, значит, и самых неудобных) культуры Запада на протяжении второй половины XIX–XX в. чуть ли не в полном объеме укладываются в модели размышлений Сведенборга о Боге и человеке. Для подобной метаморфозы потребовалось лишь одно: крах идеологии Просвещения, возводившей в свое время Науку и Знание на верхнюю ступень иерархии человеческих ценностей. Но — как выяснилось — во все времена именно власть порождает знание: утверждение догматов науки стало основой для самых страшных диктатур в истории.

Вадим Розин о Сведенборге: прецедент синтетического осмысления [63; 66; 70]. Необходимо отметить, что В.М. Розин был первым современным философом профессионалом из России, кто всерьез озаботился проблемой наличия в мире людей — как минимум — трех равноправных версий знания о мире: научной, религиозной и эзотерической [63]. Осмысливая творчество Сведенборга с позиций научной аргументированности и разумной вменяемости, он пришел к, по всей вероятности, самым адекватным оценкам духовного промысла шведского мистика.

Розин, в частности, размышляет, как кто-то встретился с ангелами и затем публично рассказывает об этом. Чем это может закончиться, особенно если он настаивает, что это не сон, не галлюцинация, не его фантазия, что он долго общался с ангелами, как с обычными людьми? И уж совсем плохо, если он настойчиво советует окружающим верить ангелам и тому, что они говорят. Тогда, точно, ему не миновать психиатрической больницы. Налицо все симптомы: видения, голоса, вера в несуществующую реальность. Ведь на самом деле, скажет врач, нет никаких там ангелов, а если и есть, то их невозможно увидеть.

Однако ведь верующие постоянно говорят об ангелах. С точки зрения христианства ангелы существуют, но думать, что они похожи на людей, — наивно; не менее наивно буквально принимать на веру то, что вы услышали от ангела, может быть, это вообще не ангел, а Сатана, который принял такой вид, чтобы вас прельстить и погубить. И уж совсем странно подобные истории об ангелах слышать от такого известного и уважаемого ученого и философа, каким был Сведенборг. Поэтому-то Кант и возмущается как философ и рационалист. Но ведь и Кант был верующим!

Для современного рационально научно мыслящего человека ангелы, духи, небеса и ад, описанные Сведенборгом, — чистая фантазия; утверждать, что все это существует на самом деле, — значит, поступать против истины. А ведь Сведенборг в своих духовных писаниях все время твердит примерно следующее: «… то, что я рассказываю, — истина, многое мне сообщили ангелы, а им нельзя не верить, многое я видел собственными глазами…».

Впрочем, подобные же сомнения по поводу существования могут возникнуть относительно реальности любого эзотерического и религиозного учения. Существует ли Бог, духовный мир Штейнера, уицраоры Даниила Андреева и тысячи других существ многочисленных духовных учений? Может показаться странным, но подобный вопрос сегодня можно задать и относительно реалий первой природы. Существует ли Вселенная, черные дыры или кварки?

«Идея кварков, — пишет Е. Мамчур, — оказалась очень эвристичной и полезной. На ее основе удалось не только систематизировать сильно действующие частицы, но и предсказать существование новых. Оставался, однако, один неудобный момент: кварки оказались принципиально «не наблюдаемы». Что сделали физики? Они не стали на этом основании отказываться от идеи кварка, а продолжали работать с нею… Была создана специальная теория «конфайнмента» (заточения), объясняющая невозможность наблюдать кварки в свободном состоянии» [55, с. 217].

Иначе говоря, по Розину, возможно, не так уж важно, видимы ангелы или нет, есть они или нет, главное, чтобы с ними можно было работать. Но тогда, естественно, нужно понять, как можно работать с ангелами, зачем они нужны и каким образом люди приходят к утверждению их существования. Например, какую роль ангелы играют в системе Сведенборга, каким образом он их стал видеть, что означает его общение с ангелами?

В учении Сведенборга Господь, ангелы и духи явно понимаются двояко. С одной стороны, антропоморфно, это субъекты и живые существа, обладающие сознанием, разумом, телом и другими атрибутами, характерными для человека (недаром утверждается, что человек создан по образу и подобию Бога). С другой стороны, они понимаются безлично, как своеобразные природные феномены — силы, взаимодействия, поля. Действительно, когда Сведенборг пишет, что Господь и ангелы «служат», «управляют», «поддерживают порядок», «любят», что каждый человек — дух, а праведные люди — ангелы, он мыслит антропоморфно. Когда же Сведенборг говорит, что ангелы и духи сами влекутся друг к другу или отталкиваются, сами поднимаются на небеса или опускаются в ад, их лики автоматически просветляются или затемняются, что небеса и ад находятся в равновесии, в этом случае он мыслит не антропоморфно, а физикалистски [8, с. 30, 46, 301, 329–331].

Для Сведенборга, полагает Розин, не составляет никакой проблемы двоякое бытие Господа, ангелов и духов. Очевидно, он мыслит эти два бытия как дополнительные начала — одно есть условие другого. Кроме того, представление о свободе воли, разделяемое всеми христианами, сразу трактуется двояко: это воля субъекта и объективное положение дел, благодать или ее отсутствие (в соответствии с новозаветным учением спасение человека совершается благодатью, но ее действие ставится в зависимость от самого человека; благодать и свобода действуют всегда совместно, синергийно).

Но… это проблема. Если, например, Господь — субъект, похожий на человека (он действует, мыслит, желает, управляет, поддерживает и прочее), то, во-первых, мы сталкиваемся здесь с известным со Средних веков затруднением, когда Творцу нельзя приписать ни одного свойства, во-вторых, как человек Господь может действовать незапланированно, субъективно, а следовательно, нарушить порядок и законы. А Сведенборг пишет: «Господь никогда ничего не делает вопреки порядку, потому что Он Сам есть порядок. Божественная истина, исходящая от Господа, образует собой порядок, а Божественные истины суть законы этого порядка, по коим Господь водит человека» [8, с. 19].

С точки зрения Розина, если Господь — это особого рода природа (духовная), то как тогда Он может быть личностью и обладать свободой?.. По мысли Розина, «признавая двойную трактовку построений Сведенборга, приходится обсуждать статус его учения, чтобы отнести последнее или к религии, или к эзотерике. Борхес больше говорит о Церкви и религии, а Соловьёв об эзотеризме.

Если применить указанные различения религии и эзотеризма к учению Сведенборга, то налицо затруднение: с точки зрения самого Сведенборга в его работах речь, конечно, идет о религии (христианстве), а с точки зрения объективного анализа — об эзотерическом учении.

Во-первых, обратим внимание, что учение Сведенборга во многих важных для христианства пунктах расходится с канонической трактовкой (подобно тому, например, как расходится с каноническим церковным пониманием учение Даниила Андреева или каббала с Торой). Так, Сведенборг подобно каббалистам не признает троичности существования Бога, зато приписывает Ему человеческую телесность, отрицает наличие Сатаны, не признает второе пришествие Христа и Страшный суд, утверждает возможность спасения язычников и существование брака на небесах, иначе, чем Церковь объясняет явление Христа».

«В области собственно теологии, — замечал Соловьёв, — особенно замечательна у Сведенборга его замена Троицы одним Христом… Сведенборг не понимал умозрительных основ церковного догмата и видел в нем простое трехбожие, которое его возмущало». «Бог вечно существует как Великий человек, именно как Господь наш Иисус Христос, в котором обитает полнота божества телесно. Учение Сведенборга есть абсолютное христианство, так как он предполагает, что собственно и самостоятельно существует только Христос, и больше ничего». По Сведенборгу цель воплощения Христа в том, «чтобы божественное получило ощутительную действительность в нашем земном мире, а также в мире земных духов, и чтобы небесная атмосфера Христа могла изгнать отсюда умножившихся злых духов… Дело Христа было, по Сведенборгу, не формальным актом искупления и оправдания человека, а реальным столкновением небес и ада в земном человечестве и восстановлением нарушенного равновесия между силами добра и зла» [72, с. 516, 518].

По Розину, «в учении Сведенборга отражаются идеальные устремления личности его автора, что… тоже является признаком эзотерического мироощущения… Эзотерик выстраивает мир, понимаемый им как подлинная реальность, который отвечает его идеалам, наитию, высшим устремлениям. Действительно, будучи рационалистом и ученым с физикалистской ориентацией, Сведенборг рационально осмысливает христианское учение; отсюда, например, отрицание Троицы как логического противоречия или трактовка отношений между небом и адом как взаимодействия, напоминающего физическое. Считая, что главное в жизни не слова, а богоугодные дела, Сведенборг приписывает ангелам жизнь в трудах и служении Господу и людям. Поскольку ценности любви и брака для Сведенборга были очень значимыми, на небесах ангелы любят и вступают в браки. Вообще, не будет преувеличением утверждать, что мир небес у Сведенборга устроен так, как Сведенборг понимает, что такое рай. А рай у верующего — это место, где реализуются его мечты и высшие устремления.

…Целый ряд переживаний и состояний Сведенборга, когда он нащупывал идеи, положенные в основание собственного учения, соответствуют аналогичным переживаниям и состояниям «гениев эзотеризма», т е. тех, кто сумел достигнуть чаемой ими цели эзотерического спасения» [66].

Как полагает Розин, «психологически Сведенборг строит новую религию, а реально — эзотерическое учение. Но и учение Будды первоначально представляло собой эзотерическое учение, а затем на его основе возникла мировая религия — буддизм. И проповеди Христа первоначально — это всего лишь эзотерическая доктрина.

Судя по всему, все зависит от того, как учение понимается (концептуализируется) и как затем практикуется. Большая часть поклонников Сведенборга, следуя его книгам, концептуализировали сведенборгианское учение как новую религию и хотели построить Новую Церковь (Новый Иерусалим). Но были и другие последователи Сведенборга, которые поняли его идеи, например, как теософские, т. е. эзотерические. Это означало, что они не хотят строить сведенборгианскую Церковь, а самостоятельно обрести мир, о котором Сведенборг рассказал.

В своих книгах Сведенборг изображает дело так, что он был призван к своей новой миссии совершенно неожиданно для себя, и дальше все, что он писал, были не его собственные субъективные размышления, а знания и наития Самого Господа. И даже Соловьёв, похоже, поверил ему. Он пишет, что в свой религиозный период Сведенборг воздерживался от самостоятельного мышления, записывая лишь явления своего духовидения и те мысли, которые он считал прямо внушенными или надиктованными ему свыше.

Сомнительно, что участие Сведенборга состояло в простой записи услышанного свыше, хотя психологически он так думал. Напротив, книги Сведенборга — продукт его творчества и жизненного пути, а высшие силы здесь сыграли куда меньшую роль, если вообще участвовали в этой работе. Однако ведь сам Сведенборг не раскрывает своей творческой лаборатории; может быть, он и ничего не знает о ней. Как же быть? Путь один — реконструировать эту лабораторию.

Сведенборг прошел путь от рационализма (науки и философии) к лично трактуемой вере и эзотеризму. Но сам он, вероятно, понимал свою работу иначе: как постижение замысла Господа в плане устройства духовного мира (небес, ада и области духов) и пути человека после кончины. Подобное постижение, как показывает анализ используемых Сведенборгом эпистемических средств, было вовсе не простой записью внушенного свыше.

В учении Сведенборга можно выделить:

а) «квазинаучные понятия» («квазифизические», «квазисоциальные» и «квазипсихологические»);

б) онтологические представления о Господе, ангелах, духах, устройстве небес и ада и пр.;

в) понятия, напоминающие системно-структурные («соответствие», «целое», «части», «службы», «цели» и др.), или «квазисистемные».

Для Сведенборга источником знаний являются встречи с ангелами и посещение духовного мира». «Теперь, — пишет Сведенборг, — обратимся к опыту. Что ангелы имеют человеческий образ, то есть что они такие же люди, это я видел до тысячи раз: я разговаривал с ними как человек с человеком, иногда с одним, иногда со многими вместе, и никогда я не видел, чтобы внешний образ их чем-нибудь разнился от человеческого; иногда я дивился этому; но чтобы это не было приписано обману чувств или воображению, мне дано было видеть их наяву, при полном сознании чувств и в состоянии ясного постижения» [8, с. 42].

В качестве еще одного эпистемологического источника выступает пунктиром намеченная Сведенборгом методология познания духовного мира; это идеи соответствия, а также ряд других.

По объяснительной модели Розина, анализ эпистемологических источников Сведенборга стоит начать с онтологических представлений, как задающих для сознания читателя картину духовного мира. Основные онтологические представления у Сведенборга имеют интересную структуру: они включают разные составляющие, находящиеся в отношении соответствия. Например, Господь — это и Бог, и одновременно по образу человек; небеса — это и Господь, и сообщества ангелов, и небо духовного мира; ангел — сакральное существо и совершенный праведный человек; демоны — сакральные существа и люди, склонные к злу; духи — люди, еще не определившиеся на своем послесмертном пути, и обитатели духовного мира; солнце на небесах — источник света, и Господь, и истина, и благо; и т. д.

Надо сказать, что отмеченные здесь особенности онтологических построений впервые встречаются у Платона в его диалоге «Пир». Действительно, герои этого произведения, определяя, что такое любовь (Эрот), строят онтологические построения, как две капли воды похожие на сведенборгские (точнее, конечно, наоборот, Сведенборг заимствует у Платона или переоткрывает соответствующий прием). С семиотической точки зрения эти построения могут быть истолкованы как семиотические схемы.

Семиотический анализ показывает, что схемы выполняют несколько функций: помогают понять происходящее, организуют деятельность человека, собирают смыслы, до этого никак не связанные между собой, способствуют выявлению новой реальности [65, с. 119–131]. Необходимым условием формирования схем является означение, т. е. замещение в языке одних представлений другими.

По Розину, онтологические построения Сведенборга вполне удовлетворяют сформулированным критериям: они имеют двухслойное строение, где один слой представляет другой, задают новую реальность (видение), по-новому организуют деятельность верующего. То есть это семиотические схемы. При этом они явно различны по своему строению и функциям.

Первый тип (схемы «антропоморфные») предполагает отождествление с человеком: Господь — это человек в наибольшем образе, сообщества ангелов — совершенные люди поменьше, ангел — совершенный человек и т. д.

Второй тип схем («натуральные») мыслится в рамках квазифизических, квазисоциологических или квазипсихологических представлений. Наиболее показательный пример здесь — отношения между небесами и адом, которые Сведенборг трактует, с одной стороны, физически, с другой — социально (борьба небес с адом — это и взаимодействие противоположно направленных сил, и столкновение двух сообществ — ангелов с демонами).

Третий тип схем («схемы повседневности»): создавая их, Сведенборг явно экстраполировал на небеса повседневную жизнь обычного мира; так, ангелы у него разговаривают, пишут, общаются, любят, вступают в браки, исполняют службы.

Анализ книги Сведенборга позволяет предположить, с точки зрения Розина, что антропоморфные схемы создавались им для решения следующих задач:

1) объяснения ряда ключевых высказываний Священного Писания, где Господь выглядит и действует, как человек, а человек уподобляется ангелам или Богу (например, объяснения утверждения, что «человек создан по образу и подобию Бога»);

2) осмысления визуального опыта антропоморфного изображения Господа, Христа, Марии, ангелов, демонов в храмах, на иконах, в религиозной живописи;

3) обоснования перспективы спасения (или гибели), в соответствии с которой человек или приходит к Господу, или становится ангелом, или идет в ад и превращается в демона.

С точки зрения Розина, натуральные схемы шведского мистика позволяли решать другие задачи.

Во-первых, реализовать естественно-научные взгляды и мироощущение Сведенборга, что вполне понятно, учитывая его жизненный путь и многолетние занятия наукой и техникой.

Во-вторых, создавая эти схемы, Сведенборг проводил свои убеждения на природу и соотношение добра (блага) и зла. Эти взгляды во многом напоминали манихейские и гностические.

В-третьих, натуральные схемы позволяли Сведенборгу решать ряд проблем, среди которых не последнее место занимали проблема теодицеи, а также свободы воли.

Вот, например, как Сведенборг объясняет возможность и наличие свободы воли: «Скажу наперед несколько слов о равновесии: известно, что когда два начала взаимно действуют друг против друга и действие и напор, с одной стороны, равны воздействию и сопротивлению — с другой, то обе силы по случаю равенства своего уничтожаются, и тогда обе они могут быть движимы по произволу третьей силы… Вследствие этого духовного равновесия человек находится в свободе мысли и воли… Человек озаренный видит, кроме того, что благо и зло суть два противоположных начала, и столь же противоположных, как небеса и ад. Человек видит, что всякое благо идет с небес, а всякое зло — из ада, а как Божественное начало Господа образует небеса, то от Господа наитствует на человека одно только благо, а из ада — одно зло. Таким образом, Господь постоянно отклоняет человека от зла и наклоняет к добру, а ад постоянно склоняет ко злу.

Если б человек не находился между тем и другим, он был бы лишен всякого мышления и всякой воли и еще более — всякой свободы и всякого выбора, ибо человек одарен всем этим вследствие равновесия между добром и злом. Поэтому если б Господь отвратился от человека и человек был бы предоставлен одному злу, то он и не стал бы человеком. Из этого ясно, что Господь наитствует благом на всякого человека, как на злого, так и на доброго, но с той разницей, что злого человека Он постоянно отклоняет от зла, а доброго человека постепенно склоняет к добру. Причина такой разницы в самом человеке, ибо он преемник… виною своего зла сам человек, а никак не Господь: зло в человеке есть ад в нем…

Из этого ясно, что Господь влечет к Себе каждого духа посредством ангелов и небесного наития, но что духи, находящиеся во зле, совершенно тому противятся, отрываются, так сказать, от Господа и злом своим, как бы вервием, влекутся в ад; а если они таким образом влекутся и по любви к злу поддаются влечению, то ясно, что они сами и по доброй воле ввергаются в ад» [8, с. 296, 300–301].

Решение Сведенборга такое: вследствие равновесия сил ада и небес человек может выбирать и мыслить, причем хорошие люди при помощи Господа спасаются, а плохие под влиянием любви к злу погибают, что бы там Господь не делал. Получается, во-первых, что за счет естественно-научного дискурса (идея равновесия и третьей силы) дано объяснение свободы воли, во-вторых, что Господь не всемогущий, Он не может спасти любящих зло. В-третьих, картина чисто манихейская — Господь, зло и свободный человек три равноценных начала.

К числу натуральных схем Сведенборга, по трактовке Розина, можно отнести такие важные, как пространство (место), свет, тепло, силы (взаимодействие); нетрудно заметить их физикалистское происхождение, что опять же понятно, учитывая занятия Сведенборга в первой половине его жизни.

Схемы повседневности — это естественный результат трактовки духовного мира как особой природы и мира. Поскольку Сведенборг принял эту, естественную, точку зрения и поскольку ему были знакомы лишь существующие природа и мир, он вынужден характеризовать духовный мир по аналогии с обычным миром и природой. При этом он решает те задачи, которые решаются на основе схем обыденности; другими словами, схемы повседневности в отличие от антропологических и натуральных, вероятно, специально им не вводились для разрешения проблем и задач, это стало побочным результатом. Но, конечно, прямой перенос на духовный мир характеристик обычного мира и природы был невозможен, это вело к противоречиям. Поэтому Сведенборг, экстраполируя, делает поправки, трансформирует обычные представления, приспосабливая их к логике духовного мира. Например, на небесах есть солнце и свет, но не обычные, солнце — это Господь, а свет Его и тепло — истина и благо. Да, ангелы разговаривают, но на одном языке, их речь полна мудрости, соответствует чувствам любви, они «могут в одно мгновенье выразить то, чего человек не может передать в полчаса». Если целью обычного земного брака является рождение детей, то целью небесного супружества выступает «порождение истины и блага» [8, с. 60–63, 109–111,195].

Сведенборг отдавал себе отчет, что его учение существенно отличается как от естественных наук, так и канонического христианского изложения Священного Писания. Одновременно Сведенборг утверждал, что природа устроена по подобию с миром духовным. «Скажем наперед, что такое соответствие: весь природный мир соответствует духовному не только в общности, но даже и в каждой частности; поэтому все, что есть в природном, существует вследствие духовного мира, называется соответствием… Ангелы изумляются, когда узнают, что есть люди, которые все приписывают природе и ничего не относят к Божественному началу… Между тем им стоило бы только вознестись умом, чтоб увидать, что эти чудеса происходят от Божественного (начала), а не от природы; что природа создана только для того, чтоб облекать духовное и соответственно изображать его в последней степени порядка» [8, с. 48, 52–53].

С одной стороны, Сведенборг постоянно дает истинное, с его точки зрения, истолкование Священного Писания, с другой — описывая духовный мир, не менее постоянно обращается за аналогиями к реалиям и особенностям природы или обычного мира, с третьей стороны, Сведенборг трансформирует природные и обычные реалии, адаптируя их к логике духовного мира. Священное Писание и данные естественных наук являются для Сведенборга только материалом для анализа и выстраивания собственной концепции духовной реальности.

Интересно также, как Сведенборг оправдывает свой критический подход к Священному Писанию и естественным наукам. В первом случае он говорит, что на него Господом возложена миссия по обновлению Церкви, во втором, что природа может быть понята только посредством духовного опыта, поскольку «все, что есть в природном, существует вследствие духовного мира».

Последний эпистемологический источник знаний Сведенборга — его встречи и беседы с ангелами. В работах по психологии и эзотерических учениях Розин анализирует особую группу психических феноменов, которые представляют собой «сноподобные состояния», начиная от прямого пробоя сновидений в период бодрствования (галлюцинации), кончая разными случаями совмещения сновидений и бодрствования [67; 68]. К последним можно отнести и так называемый «сон наяву», и эзотерические «сны».

По Розину, во сне наяву сновидения людей, которые они не успели реализовать в периоде сна, подстраиваются под образы и тематизмы бодрствующего сознания… На самом деле эти неконтролируемые и приходящие как бы со стороны сюжеты — человеческие сновидения, контрабандным путем реализующиеся под видом бодрственных тем, переплетающиеся с бодрствеиными восприятиями.

Эзотерические «сны» складываются не сами собой и не сразу. Им предшествуют несколько процессов: формирование эзотерической личности, подавление реальностей, не отвечающих эзотерическому мироощущению, усиление давления блокированных желаний, осуществление которых должно обеспечить достижение эзотерической личностью подлинной реальности, отработка механизмов сноподобных состояний. Когда все эти предпосылки удается сформировать, складываются условия для эзотерических «снов»: по сути, это реализация в периоде бодрствования сновидений, обеспечивающих реализацию событий, относящихся к подлинной реальности. В этом отношении то, что эзотерик здесь видит и переживает, создано работой его психики, предварительно сформированной эзотерической жизнью и личностью.

Розин вопрошает: «Нельзя ли предположить, что и духовный мир Сведенборга представляет собой эзотерические сны на темы Священного Писания? Чтобы понять, как они сложились и их место в учении Сведенборга, стоит обратить внимание на то, что, начиная с юности (впервые это отмечено между 1717 и 1719 гг.), на многих его вполне светских научных, инженерных и философских рукописях внизу многих страниц идет следующее наставление себе:

«1. Часто читать Слово Божье и размышлять о нем.

2. Покорять себя во всем воле Божьего промысла.

3. Соблюдать во всех поступках истинное приличие.

4. Хранить всегда безукоризненную совесть.

5. Исполнять честно и правдиво обязанности своего звания и долг службы и стараться сделать себя во всех отношениях полезным членом общества» [8, с. 4].

Розин обратил особое внимание на отправление Сведенборгом одновременно двух мировоззрений — научного и религиозного. Он не мог отказаться ни от первого, ни от второго, точнее, оба мироощущения в одинаковой мере определяли его жизнь и поступки. Да и как могло быть иначе: основное занятие Сведенборга в течение почти полувека — наука, основной образ жизни и воззрение — христианство. Для Сведенборга мир науки и Господь были единым миром и жизнью. Философ и психолог сказали бы, что его сознание было целостным. Таким же было сознание и у святого Августина, Декарта, Канта, Штейнера, Флоренского. Рене Декарт не только во многом определил отношение новоевропейского ученого к Творцу всего, но и задал ряд особенностей научного новоевропейского мировоззрения. Похоже, что и Сведенборг не избежал влияния Картезия. Подобно Декарту, Сведенборг не только считал, что человек по своему совершенству приближается к Господу, поэтому-то ангелы — это совершенные люди, но что можно познать и природу, и Господа, и небеса. При этом, познавая, мыслитель воспроизводит Господа и как бы творит мир, опираясь только на себя.

По объяснению Розина, именно как картезианец и ученый Сведенборг не мог не признать наличие в Священном Писании множества противоречий. Как Господь может существовать в трех лицах, это явное противоречие; почему Он допустил зло и Люцифера, если Господь есть любовь и благо; что значит воскресение человека и смерть: если исчезновение в ничто, то вряд ли Господь после смерти каждый раз заново творит каждого человека; как понять, что «человек создан по образу и подобию Бога»; что собой представляют рай и ад, ангелы и демоны; почему язычники не спасутся, когда многие из них живут праведнее христиан и вообще ничего не знают о Господе; и т. д. и т. п. Простой верующий такими вопросами не задается, но ведь Сведенборг был не только христианином, но и ученым, а также картезианцем.

В результате принципиальных сомнений и размышлений, но не отказа от веры, Сведенборг начинает переосмысление религиозной реальности… В каком же направление шло это переосмысление?

Сведенборг, по Розину, начал пересматривать противоречивые и не связанные между собой религиозные сюжеты, заменяя их собственными конструкциями в духе рационального картезианского мышления; при этом он создает квазинаучные понятия и выходит на представление о действительности, напоминающее не только сакральный мир, но и духовную природу. Сведенборг был уверен, что всего лишь уясняет истинное положение дел, ведет своеобразное познание духовной действительности, понимаемой пока еще как каноническая. Понятно, что эта работа была достаточно длительной и непростой, растянувшейся на много лет, предполагавшей «челночное движение», т. е. возвращение и пересмотр исходных основоположений и конструкций. Но нужно учесть, что у человека, живущего мышлением, работа мысли совершается постоянно и частично автоматически, иногда даже параллельно с другими занятиями.

Как следствие, наряду с двумя основными реальностями — научным и религиозным миром, в сознание Сведенборга постепенно входит третья реальность. Это реальность, которую он сам создает в результате переосмысления второго мира, с одной стороны, похожая на этот мир, с другой — кардинально от него отличная.

Сведенборг, конечно, не мог не заметить, что новая реальность во многих пунктах противоречит каноническому христианскому учению. Но существовала еще одна серьезная проблема. Сведенборг понимал свою работу как познание духовной действительности в духе новейшего для его времени естествознания. А оно требовало фактов и эксперимента. Последних, однако, не было. Ситуация для Сведенборга была достаточно драматичной. Новая духовная реальность практически уже встала на место канонической, она воспринималась как истинное положение дел, но входила в противоречие как с религиозными догматами Церкви, так и научными методологическими установками самого Сведенборга, по которым эта реальность нуждалась в подтверждении опытом.

Именно в этой ситуации, по мысли Розина, на помощь мистику приходит психика, начавшая продуцировать спонтанные сноподобные сюжеты, с одной стороны, восполняющие недостающие элементы научного мышления и действительности, с другой — «рисующие» такую картину, в которой Сведенборг получал санкцию свыше на новый способ познания и мышления.

Речь идет о встрече Сведенборга с посланником Господа и дальнейших духовных путешествиях и общениях с ангелами.

Выход в сознание сноподобных реалий предполагает осмысление и работу мышления, создание интерпретаций, формулирование новых подходов и даже переосмысление своего положения в мире [69]. Все это, согласно Розину, мы и находим в жизни Сведенборга.

Во-первых, он намечает новые принципы научного познания: трактует природу как подчиненную духовному миру, формулирует отношение соответствия и связанную с ним процедуру выявления соответствий, рассматривает высказывания ангелов и собственный духовный опыт в качестве фактов и научного опыта.

Во-вторых, утверждает, что Церковь неадекватно излагает Священное Писание, а ему, Сведенборгу, Господь открыл тайны и подлинный смыл Слова.

В-третьих, Сведенборг объявляет себя посланником Господа, мессией, призванным раскрыть христианам истинный смысл Слова и знание действительности, поскольку наступают последние времена. «Такое непосредственное откровение совершается ныне потому, что оно то самое, которое разумеется под пришествием Господа» [8, с. 14]. Эти три новации можно считать сведенборгианским поворотом, открывшим дорогу многим идущим позднее от науки или философии эзотерикам.

Анализ учения Сведенборга, изложенного в книге «О Небесах, о мире духов и об аде», показывает, что она уже сознательно выстроена как духовная наука: все построения согласованы между собой, даются ссылки на уже развитые в предыдущих главах положения, приводятся обоснования центральных основоположений, доказательства положений выполнены в языке рассмотренных выше квазинаучных понятий. Другими словами, Сведенборг понимает свою работу не просто как откровение, данное ему свыше, но и как научное познание духовного мира.

Крайне важна следующая констатация Розина: «В современном науковедении речь должна идти о нетрадиционной науке и, одновременно, об эзотерике. Представитель строго естествознания в этом месте заявит, что автор, сам того не желая, показал, что эзотерика — это не наука, здесь все субъективно, все основывается на опыте жизни людей. Но я уже отмечал неоднократно, что и гуманитарные науки (кстати, вкупе с социальными и философскими [64]) основываются на жизненном опыте и субъективных позициях (ценностях). И разве эзотерик типа Р. Штейнера или М. Лайтмана не строит идеальные объекты и своеобразные теории (нередко используя даже математику), которые расширяют его опыт, причем именно за счет исследования. Или другой пример, в книге «Столп и утверждение истины» Павел Флоренский разворачивает дискурс, сочетающий в себе элементы научного, философского, эзотерического и религиозного мышления.

Конечно, были времена, и добавлю культуры (архаическая, средних веков, социалистическая), когда не допускалось разномыслие и разновидение. Все люди были включены в общую практику жизни, принимали единую реальность (верили в души и духов, языческих богов, христианского Бога, Сталина и партию), имели одинаковый опыт. Но в другие времена (античность, Возрождение, Новое время) жизнь обустраивается иначе. Наряду с общими структурами и институтами, которые поддерживаются всеми, существуют несовпадающие сообщества и формы жизни. Наряду с представлениями, которые разделяются каждым, культивируются совершенно различные мировоззрения и мироощущения. И каждая такая форма жизни задает свой познавательный взгляд, предполагает разворачивание своего научного дискурса, обосновывающего и расширяющего соответствующие опыты жизни.

Таким образом, если не считать естествознание идеалом науки, то вполне можно говорить не только о гуманитарных и социальных науках, но и об эзотерической или сакральной науке [63]. Если естественные науки позволяют рассчитывать, прогнозировать и управлять природными процессами, чем пользуется инженерия, то другие типы наук (философские, гуманитарные, социальные, эзотерическая наука, религиозные науки) обосновывают и расширяют соответствующий опыт жизни человека — функция не менее достойная и необходимая. Другое дело, что в самое последнее время все больше осознается, что различные формы современной жизни взаимозависимы. Если ученые учтут эту взаимозависимость, то будущая наука выработает и новое понимание истины».

По убеждению авторов, лишь на основании подобного подхода и видится возможной вменяемая реконструкция роли Сведенборга в истории культуры XXI ст.

СВЕДЕНБОРГ: СТАНОВЛЕНИЕ ТЕОСОФИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ

Служители и адепты Храма Науки, обещавшие планете в конце XIX ст. избавление от всех бед (как материальных, так и социально-духовных), оказались не способны достичь этой цели: слишком сложной оказалась эта задача, не могущая быть разрешенной столь ограниченными средствами. Наука в своих наиболее амбициозных формах превратилась в собственную противоположность:

— физика, «за исключением мелких недоделок» построившая к началу XX в. глобальную «модель вселенского мироздания», обернулась Хиросимой;

— социология, исходно убежденная в собственной способности обеспечить всеобщее счастье, обернулась механизмом для одурачивания людей посредством замера и искусственного создания / «накручивания» политических рейтингов;

— биология, стремившаяся доказать коренную противоположность Божественной природы и сущности человека, в пределе трансформировалась в «магию клонирования», всерьез угрожающую самим нравственным основаниям существования человеческого рода.

И т. д. и т. п.

И дело здесь не только в том, что Наука как особый институт дискредитировала себя: потерпели фиаско ее амбиции монополизировать отношения людей с окружающим миром и с собственной человеческой сутью. Появилась реальная возможность для культурной реабилитации тех культурных феноменов, которые — на протяжении доминирования в западном обществе бескомпромиссно жесткого и жестокого клана Ученых — были почти полностью или частично вытеснены на маргинальную обочину духовной жизни.

Утверждение науки в качестве важнейшего основания западной культуры в XVIII–XIX вв. происходило далеко не так бесконфликтно, как можно представить из ее собственной официальной истории. Торжество научных подходов к осмыслению общества и человека, экспансия научной рациональности, вытеснение иных — не столь жестко выстроенных — способов интеллектуальной деятельности встречало довольно жесткое противодействие. Тем не менее, вплоть до окончания Первой мировой войны, в ходе которой все новейшие достижения науки были применены для уничтожения людьми себе подобных, ее авторитет казался абсолютно незыблемым. Наука вытеснила на край духовных мод все иные виды постижения мира. Жертвой подобных процессов в первую очередь выступили религиозный и эзотерический типы рациональности в культуре. Усилиями амбициозных служителей культа Науки за бортом были оставлены все предшествующие системные попытки осуществить осмысленные процедуры бого- и человекопознания: как в формате религиозной теологии и богословия, так и в варианте традиции герметизма — оккультизма — теософии / эзотеризма.

Религиозное мировоззрение поддерживалось на Западе усилиями более-менее сохранившего свои позиции католичества и протестантства (православие в первой половине XX ст. не выдержало идейно-идеологического прессинга богоборческого режима большевиков в СССР). В то же время удел адептов тайноведения, эзотерического мышления оказался в первой половине XX в. более замысловатым, хотя и не менее трагичным. Известны попытки как коммунистического НКВД, так и гитлеровской тайной полиции (гестапо) поставить под свой контроль хранителей традиции скрытого знания. И. Сталин и А. Гитлер никогда не забывали о необходимости искать тайную страну Шамбалу: лишь установление прочного контакта с ее обитателями гарантировало, по мнению многих экспертов в Москве и в Берлине, прочный контроль над разрушительными силами общественной динамики.

В современной культуре в содержание понятия «эзотерика / эзотеризм» традиционно включают такие феномены, как герметизм, оккультизм и собственно современный эзотеризм, оформлявшийся посредством становления и эволюции теософии.

Гермес Трисмегист (греч. Trismegistos, «Трижды великий») — имя, данное античными греками Тоту (Дхути) — древнеегипетскому богу мудрости и письма, отождествленному ими с собственным богом Гермесом. Первоначально это (или подобное) имя носил некий маг и ученый эпохи додинастического Египта (середина 3 тысячелетия до н. э.), возможно, жрец культа лунного бога, позже сам объявленный богом. Центром лунного культа Гермеса-Тота был г. Гермополь. Позже к Гермесу Трисмегисту как к ученому, обладателю тайного знания, обращались гностики.

Климент Александрийский (III в.) считал Гермеса Трисмегиста автором 42 трудов астролого-космографического и религиозного содержания. В греческих и латинских изложениях до нас дошли: «О природе богов», «Пимандр, или О могуществе и мудрости Божией» и знаменитая «Изумрудная скрижаль». Гермес Трисмегист считается предтечей гностицизма, герметизма, алхимии, учения тамплиеров, масонства и др. Ему, в частности, приписывается авторство «Кибалиона» — основы мудрости герметизма.

Теологические сочинения Гермеса Трисмегиста представлены 17 трактатами. Его теологическая доктрина проиграла в идейном соперничестве с христианством, но естественно-научная доктрина под его именем господствовала вплоть до эпохи Просвещения и дожила до XXI ст. в виде астрологии и Доктрины Соответствий. Сравнительно точно можно датировать лишь самую древнюю известную редакцию астрологической «Книги Гермеса» — по положению большинства звезд из ее каталога: 130 — 60 гг. до н. э., а также первую и вторую книги «Герметического свода»: соответственно 1–3 и 4 вв.

Космогонические и теогонические элементы учения Гермеса Трисмегиста восходят к временам авестийской книги «Дамдад-Наск» (около 500 г. до н. э.) или являются еще более древними. Большинство же герметических фрагментов дошло в списках, переводах и пересказах, поэтому их точная датировка не представляется возможной.

Соответственно, под герметизмом принято понимать систему философско-религиозных воззрений, содержащихся в более чем 40 греческих, арабских и латинских трактатах, восходящих к Гермесу Трисмегисту. Тексты герметизма содержали изложение взглядов платоников и пифагорейцев, касающиеся возникновения мира, Бога и Его эманаций в природе, проблем сотериологии и эсхатологии (основные компоненты — алхимия и астрология).

Особое влияние на воспоследовавшие эзотеризм и теософию оказали тексты «Поймандр» и «Изумрудная скрижаль» Гермеса.

Герметизм как особую версию знания о мире и человеке принято подразделять на высокий (теология, философия) и низкий (естественно-научные произведения: магия, астрология, алхимия). Высокий герметизм — это, во-первых, «Герметический свод» — трактаты, дошедшие на древнегреческом языке, на котором они, судя по игре слов, и были написаны; во-вторых, диалог «Асклепий» — латинский перевод книги, известной также в коптском варианте; и, наконец, фрагменты учения Гермеса Трисмегиста, дошедшие в цитатах или изложении Стобея, Лактанция и других христианских авторов.

Понятия «герметизм» и «эзотеризм» возникли в эпоху эллинизма или чуть раньше: Геродот (484–425 гг. до н. э.) рассказывал о египетских жрецах, обладающих тайным знанием и возводивших это знание к легендарному Гермесу Трисмегисту. От имени Гермеса происходит и понятие «герменевтика» — искусство толкования священных текстов, получившее в православной практике название «экзегетика» (толкование Священного Писания), а также известное слово «герметический» (или «плотно закрытый»).

На рубеже древности и эллинизма сложились и герметические науки, изучающие явления одних планов (уровней) бытия по их проявлениям на других согласно Принципу Подобия. Этот принцип, иначе называемый Доктриной Соответствия или Законом Подобия (Аналогии, Симпатии), был, по преданию, открыт самим Гермесом Трисмегистом и выражен в знаменитой формуле: «То, что внизу, подобно тому, что наверху».

Позднее к Гермесу как ученому, обладателю тайного знания, обратились гностики. В целом под «герметизмом» люди древних эпох понимали учение, возникшее как признание наличия скрытой, непознаваемой сущности вещей, открытой лишь Посвященным.

Герметизм как учение и как термин дожил до рубежа первого и второго тысячелетий, т. е. до Великой схизмы (1054 г.), когда Римский Папа Лев IX и Константинопольский Патриарх Михаил Кируларий заочно прокляли друг друга.

В итоге XI в. явился периодом окончательного оформления официальной и, соответственно, нетерпимой к инакомыслию догмы в иудаизме, христианстве и мусульманстве. Поскольку оформилась догма, постольку оформилось и представление о том, что к ней не относится, т. е. понятия «догма» и «не-догма».

До XI ст. знание хотя бы основ герметизма считалось признаком образованности, эрудиции. В гороскопы можно было верить или не верить, но составлять их умели — в этом признавался, например, византийский писатель и царедворец Михаил Пселл (1018–1078).

Начиная же с XI в. знание из области герметизма стало порочным, «поганым» («языческим», от лат. paganus). Право на связь с потусторонним миром было монополизировано Церковью, все прочие эзотерики превратились в соперников, конкурентов, расправа с которыми не заставила себя ждать — началась эпоха «охоты на ведьм». Герметизм вкупе со всем прочим античным наследием был объявлен дьявольщиной и забыт. Возродился он очень скоро, также одновременно со всем античным наследием, но уже под другим названием: «оккультизм».

Под оккультизмом (от лат. occultus — «скрытый») принято понимать комплекс учений, признающих существование скрытых сверхъестественных сил в человеке и космосе, недоступных для традиционного человеческого опыта, но постигаемых избранными людьми, прошедшими через специальное (ритуальное) посвящение и определенную психическую подготовку. В европейской культуре оккультизм пришел на смену герметизму, отвергаемому официальным христианством как мудрость язычников.

Главные вехи формирования оккультизма, согласно исторической традиции, выглядят следующим образом. В XII в. рабби Авраам бен Давид из Толедо на основе древних текстов создал первый свод учения каббалы. В XIII в. выдающийся мыслитель Альберт Великий сложил с себя сан епископа и стал учителем оккультизма. В XIV ст. Раймонд Луллий (Лалл) создает «Великое искусство», книгу по магии и алхимии. В XV в. граф Пико делла Мирандола приходит к выводу, что мир видимый и мир невидимый едины, и лучшим средством познания этого назвал каббалу. В XVI ст. солдат по имени Генрих был за храбрость посвящен в рыцари прямо на поле боя; впоследствии под именем Корнелиуса фон Неттесхейма он написал трехтомное сочинение о тайной философии — «Оккультная философия», и фактически стал основателем современного эзотеризма (известен как Агриппа).

Одновременно «вместе с герметизмом возрождалась и связанная с ним гностическая традиция, никогда полностью не умиравшая и в Средние века, но теперь получившая широкое распространение. Эзотерически-оккультные учения от христианской теологии отличает убежденность в Божественной — нетварной — сущности человека и вера в то, что существуют магические средства очищения, которые возвращают человека к состоянию невинности, каким обладал Адам до грехопадения. Очистившийся от греховной скверны человек становится вторым Богом. Без всякой помощи и содействия свыше он может управлять силами природы и, таким образом, исполнить завет, данный ему Богом до изгнания из рая» [40, с. 90].

Современная философия, тем не менее, вынуждена признать, что «вера в боговоплощение господствовала в христианском мире едва ли не полторы тысячи лет, прежде чем на месте античного замкнутого космоса возникла бесконечная Вселенная, а аристотелианская физика уступила место механике, основанной на математике и эксперименте… Для раскрытия тех возможностей истолкования природы, какие были заложены в идее боговоплощения, недоставало каких-то важных предпосылок…

Нужны были серьезные сдвиги в мировоззрении, чтобы ослабить, а то и вообще элиминировать чувство греховности человека, а тем самым устранить непереходимую пропасть между ним и Божественным Творцом. Именно эти сдвиги и произошли в XV–XVI вв. Важную роль в этом процессе сыграл возрожденческий неоплатонизм и связанный с ним герметизм. Влияние магико-герметических идей и настроений на становление новоевропейской философии и науки стало предметом целого ряда исследований, особенно начиная с 1960-х гг. […] На большом историческом материале показано, что в преднаучную эпоху сложилось законченное герметичное мировоззрение. Выразителями его, помимо Джордано Бруно, были Марсилио Фичино, Пико дела Мирандола, Генрих Корнелий Агриппа, Парацельс и другие» [40, с. 89].

В целом же «магико-оккультные течения эпохи Ренессанса изменили общемировоззренческую установку сознания: они создали образ Человека-Бога, способного не только до конца познавать природу, но и магически воздействовать на нее, преобразовывать ее в соответствии со своими интересами и целями. Ослабив сознание человеческой греховности, герметизм сократил дистанцию между трансцендентным Богом и тварным миром, с одной стороны, Богом и человеком — с другой… Именно в этой атмосфере формировалась идея бесконечной Вселенной, где Земля и Небо получают как бы равный статус, так же как и идеал активно-деятельного Человекобога, мага и чудотворца, для которого нет ничего невозможного. Только в этой атмосфере оказалось возможным снять противопоставление естественного и искусственного, природы и техники, теоретически подготовленное ранее…

В XVII в. наступила реакция против эзотерики и герметизма, сопровождавшаяся критикой натурфилософских спекуляций. Тут сказался дух Реформации и особенно контрреформации, возродивших христианское неприятие оккультизма и магии, астрологии и алхимии» [40, с. 91].

Развитие естественных наук в XVI–XVII вв. (изобретение телескопа и микроскопа; открытия Ньютона, питавшего слабость к мистике и сделавшего к концу жизни соответствующие исследования главным направлением своих изысканий; гелиоцентрическая система) несколько ослабило интерес к оккультизму.

Тем не менее, в конце XVIII и особенно в XIX в. оккультизм возрождается: розенкрейцеры, иллюминаты, масоны, практические поиски врачей (Месмер), «открытия» европейцами восточных и своих собственных древних учений, переработанных на новом теоретическом уровне, — все это привело к возникновению теософии.

Оккультизм был ориентирован на объединение древних теорий с данными новоевропейской науки. Тем не менее, в условиях экспансии научных институтов и — особенно — ее жрецов и адептов увлекаться оккультизмом стало для образованных людей зазорным. Пережив идейный и мировоззренческий кризис в начале XX ст. (в результате деятельности избыточного числа шарлатанов, многие из которых причисляли себя к лагерю теософов), оккультизм возрождается в рамках современного эзотеризма.

Доктрина эзотеризма [63]. Творцы и приверженцы современного эзотеризма, а также поклонники теософии, как правило, усматривают их истоки в процедурах постижения мира, а также в психических техниках, присущих

Иисусу Христу, Будде и сторонникам гностицизма. Эзотерические средства воздействия человека на материю подчеркнуто отвергают инженерные технологии, будучи принципиально обращены лишь к духовно-энергетическому потенциалу самих людей. (В современной российской традиции эту позицию достойно обосновывает Э. Мулдашев и мн. др.)

Взаимные оценки и взаимоотношения между эзотерикой, наукой и религией (главными версиями человеческого знания о мире) позволительно сегодня интерпретировать как вполне равноправные и сопоставимые. С позиций любой из этих духовных традиций остальные являют собой ее частный случай. Исходными «онтологическими» началами для них выступают собственно эзотерическая реальность, либо материальная природа с ее законами, либо Бог.

Эзотеризм располагает собственными эзотерическими космологией, метафизикой и психологией, организуя собственную структуру в соответствии с последними научными достижениями. Так, с точки зрения эзотерики, науковедение и теология / богословие суть взаимовлияющие и взаимопроникающие сферы (что отчетливо видно в творчестве православного мыслителя отца Павла Флоренского).

В контексте религиозных представлений эзотерические конструкции мира представляют собой не более чем неадекватное понимание Бога. Соответственно, в эзотеризме — Бог — упрощенная религиозная форма понимания эзотерической реальности. Согласно же постулатам науки религиозные и эзотерические трактовки мира по природе своей квазинаучные и не до конца осмысленные представления. При этом если формулировки науки и религии являются собственностью научного сообщества и соответствующей духовной конфессии, то тезисы эзотеризма в принципе принадлежат одному человеку — тому, кто их высказал. Научной доказательности и религиозной основательности эзотеризм предпочитает своеобычную очевидность и красоту истолкования.

К фундаментальным основаниям эзотерического видения мира относятся, согласно установившейся традиции, следующие:

1) критика ценностей и приоритетов обыденной («профанной») жизни и культуры — предполагается, что «земная жизнь на материальном плане бытия» людей (как минимум) не превосходит по собственной значимости «потустороннее, загробное» (их) существование;

2) вера в существование иной, нематериальной, подлинной, эзотерической реальности — постулируется, что духовная реальность имеет собственные закономерности, подобные материалистическим законам и приоритетные по отношению к ним; признается, что микро- и макрокосм (т е. человек и Вселенная) глубоко взаимосвязаны и находятся в состоянии взаимной зависимости;

3) убеждение, что человек способен при жизни интегрироваться в эзотерическую, духовную реальность — при непременном условии направленной и суверенной трансформации своей личности посредством интенсивной духовной работы, переделки себя в иное существо;

4) констатация важности в этом контексте освоения различных психических техник «делания себя».

Конечной целью эзотерических усилий, нередко обозначаемых как «полет к себе», является попадание в истинный мир своего учения: душа «сама сподобится стать духом». Внутренний преобразованный мир эзотерика расширяется до пределов мира внешнего, замещает его. Природа религиозной молитвы интерпретируется в эзотерике как разновидность медитации, как целенаправленный, «трансгрессивный, выходящий за собственные пределы», перевод индивидуального сознания через некий порог. Целью технологий эзотеризма выступает борьба с земными страстями: переделка «посюстороннего», полностью земного индивида в существо эзотерическое, готовое к индивидуальному спасению. Истины эзотеризма адресованы человеку, и только через него они соотносимы с внешним миром.

Гарантиями истинности для эзотерических учений выступают:

— их фундамент, включающий в себя беспрецедентное культурное многообразие эзотерического опыта,

— плюрализм присущих им форм осмысления и объяснения мира,

— реальная осуществимость успешных жизненных техник самосовершенствования, принципиально недостижимых для науки и — в значительной степени — для религиозных практик.

Наука предлагает своим приверженцам массовое овладение прикладными технологиями познания, доступными любому субъекту — независимо от его нравственного облика и приверженности нормам человеколюбия. Эзотерика же — удел людей, достигших определенного уровня духовного совершенства. «Не навреди» — принцип, как правило, непонятный адептам науки, но отнюдь не чуждый распространителям эзотерического знания. В эзотерике Знание — удел Посвященных, предназначенное продолжателям исключительно духовной традиции.

Одним из главных тезисов эзотерической версии понимания человека и мира выступает следующий: не следует всерьез воспринимать идею неограниченного общественного прогресса (от «низшего» к «высшему», от «простого» к «сложному»). Также не следует всерьез воспринимать трактовки современной «научной» истории о нахождении «исторического нуля» где-то на уровне нескольких тысячелетий тому назад. Эзотерическая версия истории («метаистория») демонстрирует доминирование в жизни разумных существ нашей планеты разнообразных модификаций циклической модели. Исходные — в высшей степени глубокие — знания древних цивилизаций и культур оказались в результате погребены под более поздними домыслами, ложными теоретическими посылами и системными заблуждениями человечества.

Теология — богословие — эзотерика [48; 62]. Все версии человеческого знания о мире, располагающиеся вне науки, могут быть разграничены по степени их логической оснащенности. В конечном счете (в отличие от науки) все «духовные дисциплины» ориентированы на постижение Абсолюта: либо в формате «теологии» (четкого и логического знания о Боге, характерного для католичества), либо в виде богословия (знания о Боге, обретаемого преимущественно посредством мистических озарений, присущего православию), либо в виде внеконфессиональной эзотерики (ориентированной на проявление божественного в самом человеке).

В этом контексте принципиально важным выступает идея разделения версий неконфессиональной религиозной философии на меж-, над- и внеконфессиональную (И.И. Иванова).

Неконфессиональная религиозная философия направлена на рассмотрение или создание образа божества, которое является в той или иной степени абстрактным, лишенным индивидуальных качеств. При этом межконфессиональная философия имеет целью обоснование возможности существования некоей целостной религии (обычно — «единого христианства»), свободной от конфессиональной расчлененности, являясь идейным продуктом процессов экуменизма и, в связи с этим, проблемой преимущественно христианской духовности. Надконфессиональная философия представляет собой синкретизм мистических, оккультных и спиритуалистических концепций, а также научного и паранаучного знания: это учение Сведенборга, теософия Е.П. Блаватской, антропософия Р. Штейнера, Агни Йога Е. Рерих, Интегральная Йога Ауробиндо Гхоша, учение Всемирного Белого Братства, к которому принадлежали и которое создали П. Донов и М. Айванхов, и т. п.

Проблема интеллектуальной природы богопознания (рассматриваемого как определенное единство теологии, богословия, теософии и иных подходов) не нова для современного европейского мышления. Так, российский исследователь В.Ф. Пустарнаков, например, отмечает: «Во избежание недоразумений следует несколько слов сказать о самом термине богословие, или теология. В разное время в это понятие вкладывалось разное содержание. У Аристотеля богословие — это часть философии, которая занимается исследованием о Боге. В раннем христианстве богословием называли лишь учение о Христе. В этом, например, смысле евангелист Иоанн назывался богословом; титул богослова был присвоен также одному из Отцов Церкви Григорию Назианзину. Позднее в христианстве богословием, как правило, стали называть все, что является предметом христианской религии. Во всех последних случаях богословие представляется как нечто совершенно отличное от философии, и именно поэтому в рамках христианства вопрос о соотношении богословия и философии обсуждался, как правило, как вопрос о соотношении совершенно различных предметов. При этом встречались концепции, в соответствии с которыми богословие (в узком смысле слова только как учение о Боге) рассматривалось, вслед за Аристотелем, как часть философии. Только в период схоластики в рамках богословия оформилось так называемое естественное богословие, претендовавшее на исследование предметов веры с философской точки зрения, в отличие от откровенного богословия, исходившего лишь из Писания и Предания» [61, с. 186].

Правомерно предположить, что доминирующей характеристикой возможного различения «теология — богословие — теософия» в религиозной философии выступает «стиль мышления, который определяется степенью и характером опоры на рационализм» [48].

С точки зрения православного философа В.Н. Лосского, богословие — это «интеллектуальный опыт бессилия, поражения мысли перед запредельностью умопостигаемого». Этот интеллектуальный феномен — православное богопознание / богопостижение — характеризовал и Н.А. Бердяев: «Вечное столкновение между мистикой и теологией связано с тем, что они говорят на разных языках. И невозможен перевод с одного языка на другой. Когда пытаются перевести опыт мистиков на язык теологии, то мистики сейчас же обвиняются в ереси. Язык мистики парадоксален, это не язык понятий, это не мышление, подчиненное закону тождества. Язык же теологии всегда стремится быть языком рационализированным, не допускающим противоречия, хотя и безуспешно. Поэтому так трудно выразить мистику на языке теологии и отвлеченной метафизики, всегда получается искажение» [35, с. 428–429].

Согласно вполне легитимной в XX ст. точке зрения, теософия — ориентированная на эзотерическое миро- и богопостижение — являет собой равноправную и самостоятельную версию триады «теология — богословие — теософия». Она, согласно Бердяеву, искушает «примирением между верой и знанием, религией и наукой». Как подчеркивал этот великий русский православный мыслитель: «Духовная настроенность теософов не христианская, в ней есть ложная возвышенность и ходульность. Теософия соблазняет братством людей и народов, которого не осуществляет. Но такого рода духовные течения предшествуют сильному религиозному свету» [36, с. 186]. И аналогично: «органическое влечение к объективности, к онтологическо-метафизическому пониманию религиозной жизни… ведет к углублению философской мысли, к стремлению к глубокой и конкретной форме философской спекуляции, которая проявляется как мистико-спекулятивная теософия»[11] [74, с. 9].

Иванова предложила осмысливать эту проблему так: «Теология — это богопознавательная, апологетическая и религиозно-нормативная идеология, основанная на значительном преобладании среди ее познавательных средств элементов рационализма (обычно аристотелевского типа и особенно в виде формальной логики)[12]. Богословие — это такая же идеология, но с преобладанием иррациональных познавательных средств (в противоположность теологии), из которых, однако, должны быть исключены неортодоксальная мистика и эзотерика (в отличие от теософии)[13]. Теософия же выступает в основном только как богопознание, но с преимущественным использованием не просто иррациональных, а главным образом (в отличие от богословия) мистических и эзотерических средств[14].

Доля рациональности высока в теологии, несколько слабее в богословии и почти отсутствует в теософии» [48].

Очень четко продемонстрировал сродство эзотерики и профессиональной философии известный мексиканский философ М. Леон-Портильо: «Мы считаем, что все согласятся с тем, что для философского в строгом смысле слова выражения мысли требуется ясное восприятие проблем в самой сущности вещей. Чтобы поставить себе целью рационалистически ответить на вопрос о происхождении бытия и судьбы Вселенной и человека, необходимо подвергнуть сомнению уже достигнутые решения, являющиеся результатом традиции или обычая. Философами следует считать тех, кто испытывает необходимость объяснить происхождение вещей, или серьезно ставит вопрос о том, каков их смысл, ценность, или, идя еще дальше, спрашивает об истине жизни, существовании после смерти, о возможности познания потустороннего мира (по ту сторону физического), где люди с помощью мифов и человеческих верований искали на них ответ. Думать и беспокоиться об этом и означает в строгом смысле слова философствовать» [44, с. 71–72].

Осознание «легитимности» в культуре иных — не только «строго научных» — версий постижения мира оказалось дополнено новаторскими рефлексиями философской мысли над собственно наукой. Так, в XX в. в светской мысли Европы обозначилось радикальное осознание того, что вся «новоевропейская картина мира», включающая в свои рамки модель Вселенной, устроенной согласно механике Ньютона, а также схему эволюции, протекающей по Ч. Дарвину, является столь же мифологической, как и христианская доктрина мироздания. Эту мысль наглядно продемонстрировали О. Шпенглер [75], А. Бергсон [34], М. Элиаде [77] и др.

Дополнено это новаторское осознание было также перспективным допущением того, что концепция «общественного прогресса», лежащая в самом основании парадигмы миропонимания Нового времени, применима лишь к рефлексии над весьма ограниченными отрезками человеческой истории. Даже в формате изучения тех периодов планетарного прошлого, которые не включают в себя «архив доисторических эпох», концепция действенности теории «мировых циклов» отнюдь не утратила собственного эвристического потенциала исторического объяснения [41; 42].

Также для узаконивания интеллектуального творчества подвижников эзотерической картины мира значительную роль исполнило интеллектуальное допущение об актуальности «потусторонней» сферы бытия людей. Так, стало считаться вполне правомерным принимать как вполне рациональную данность предположение о том, что некая Божественная реальность способна генерировать иную, человеческую действительность, закономерности существования коей будут не сводимы к аналогичным характеристикам порождающей реальности. Об этом размышлял еще византийский богослов Василий Великий в IV в. [59, с. 171].

Католический мыслитель Николай Кузанский (середина XV в.) так трактовал проблему соотношения «порождающей» реальности и реальности вторичной, выступающей для него виртуальной (сферы повседневных судеб людей): «… Зная, что Ты — сила, или начало, откуда все… я гляжу на стоящее передо мной большое и высокое ореховое дерево и пытаюсь увидеть его начало… Я обращаю внимание на дивную силу того семени, в котором было заключено целиком и это дерево, и все его орехи, и вся сила орехового семени, и в силе семян все ореховые деревья. И я понимаю, что эта сила не может развернуться целиком ни за какое время, отмеренное небесным движением, но что все равно она ограниченна, потому что имеет область своего действия только внутри вида ореховых деревьев… Потом я начинаю рассматривать семенную силу всех деревьев различных видов, не ограниченную никаким отдельным видом, и в этих семенах тоже вижу виртуальное присутствие всех мыслимых деревьев.

Однако если я захочу увидеть абсолютную силу всех сил, силу-начало, дающую силу всем семенам, то я должен буду выйти за пределы всякой известной и мыслимой семенной силы и проникнуть в то незнание, где не остается уже никаких признаков ни силы, ни крепости семени. […]

Таким путем я вижу, что абсолютная сила — лицо, или прообраз, всякого лица, всех деревьев и любого дерева… Стало быть, дерево в Тебе, Боге моем, есть Сам Ты, Бог мой, и в Тебе истина и прообраз его бытия; равным образом и семя дерева в Тебе есть истина и прообраз самого себя, то есть прообраз и дерева, и семени…» [58, с. 45–46].

Подобное постулирование диады «Божественная, или предельная, реальность против субстанциальной реальности, пассивно существующей в собственном пространстве-времени», исключало возможность помыслить некую «иерархию» реальностей: данная «объектная пара» могла мыслиться лишь в контексте двойственности ее компонентов и как находящаяся вследствие предельности последних в состоянии неизбывного внутреннего антагонизма.

Становление впоследствии монистической «научной картины мира», заместившей Божественные закономерности на «законы природы», означало постулирование одной реальности — «природной» — при сохранении космического статуса особой, всепроникающей силы духовно-космического порядка. (Этим обстоятельством были, в частности, фундированы дискуссии новоевропейского интеллектуализма о соотношении науки и религии, науки и мистики, о природе и горизонтах магического.)

Два мира в нашем едином мире. В XX ст. в культуре утвердилось предположение о наличии в мире некоего «потустороннего» начала, регулирующего реализацию «посюсторонних» закономерностей. Повседневная жизнь людей выступает здесь как область проявления, «объективации» в общечеловеческой реальности «дыхания» другого (иного, более высокого) мира нематериального плана, действенную активность которого в сфере протекания повседневной жизни человечества, а также в реализации его исторических судеб признают все основные мировые религии.

В контексте мысли о «двойном» устройстве мира (мир «горний» и мир «дольний») приходится констатировать: за радикальный разрыв с традицией, органично включавшей в себя тезисы религии и эзотерики, человечеству пришлось довольно дорого заплатить — произошла примитивизация миропредставлений «цивилизованных» и «просвещенных» людей. Западный мир утратил идеалы «традиционной цивилизации», под которой, в частности, Рене Генон предлагал понимать цивилизацию, основанную на «принципах в прямом смысле этого слова», т. е. такую, в которой «духовный порядок господствует над всеми остальными», где все прямо или косвенно от него зависит, где «как наука, так и общественные институты являются лишь преходящим, второстепенным, не имеющим самостоятельного значения приложением чисто духовных идей».

Шанс на воспроизведение этого состояния общества сохраняется и в третьем тысячелетии. Не является секретом склонность многих всемирно известных ученых Нового и Новейшего времени (Ньютон, Эйнштейн и мн. др.) к традиции «мистики» (как это нередко принято именовать). Ньютон был убежден в том, что его труды именно в этой области, осуществленные в течение последних лет жизни (а не разработанная им физика и механика), только и способны представлять интерес для человечества в будущем. Эйнштейн, в свою очередь, как-то отметил, что XXI в. «будет веком мистики либо его совсем не будет».

Этот тезис всей своей жизнью подтверждал сам Сведенборг. И надо признать — небезуспешно.