Мэтью кладет руку на поясницу, подталкивает вперед, к кожаным диванам. От его касаний моя кожа покрывается мурашками. Приятное тепло растекается по моим венам. Его движения уверенные, свободные. Его руки вызывают дрожь в теле, нервные окончания словно щекотит.
Его собственнические касания, уверенные движения, точенные скулы, острый взгляд, а губы…боже, какие у него губы. Его сексуальный запах, запах уверенного, взрослого мужчины вбивается в ноздри, вызывает дурман. Я так глубоко засматриваюсь на него, что не замечаю, как перестала дышать. Не замечаю как дошла до такого состояния, когда покалывают пальчики на руках, когда под ребрами что-то щекочет, хочет вырваться наружу. Когда все тело начинает неметь. В памяти всплывает наш поцелуй. Все из-за него.
Мне уже становится страшно. Он ведь просто коснулся меня. Ничего особенного не сделал, а я уже в каленный металл превращаюсь. Чуть ли в лужицу не растекаюсь.
Кажется он заметил смущение.
Конечно, черт! Как не заметить покрасневшее лицо и уши? Прерывистое дыхание тоже выдает с потрохами.
— Все хорошо? — останавливается и поворачивается ко мне лицом.
Я от переживания и смущения не знаю куда деть руки и глаза. Боюсь снова завалить его вопросами. Или вовсе сказать какую-нибудь чушь.
— Да. — стараюсь выравнять голос, прокашливаясь. — Никогда не летала на частных самолетах.
— Очень красивая, — с хрипотцой, в каком-то интимном, томительном тоне говорит он. — А когда смущаешься, вообще башню сносит.
Меня охватывает шок. Я впадаю в ступор. Просто не ожидала от него подобных слов. Он же ледышка, как айсберг, заставляет биться о гигантскую глыбу своего темперамента. А тут резкая перемена настроения, которая не может не выбить из колеи.
Гладит по скуле костяшками пальцев, неотрывно смотрит мне в глаза с прищуром. Ухмыляется. Я стараюсь взять верх над своими эмоциями, которые выдаю в присутствии Мэтью.
Хочу ответить. Но не могу. Боюсь выдать дрожь в голосе. Мои глаза и так о многом говорят. И я уверенна, он понимает, он все понимает. Он так смотрит, изучает, гладит.
В какой-то момент мне становится страшно. Я пугаюсь этих чертовых бабочек в животе, пугаюсь желания коснуться его щетины, ощутить его горячее дыхание на своих губах, запустить пальцы в его короткие волосы. Пугает и его отношение, его скачки настроения, его желания и возможности.
Я давно призналась себе, что моя психика сломана. Как может быть по-другому, когда переживаешь насилие? Я перестала чувствовать себя живой. Не было ни чувств, ни эмоций. Ничего, кроме боли в груди. Кроме скорби по прошлому, по сломанным судьбам родных людей, по моей судьбе, по ребенку, которого я сама и убила.
Но с Мэтью я словно начинаю просыпаться. Чувства начинают пробуждаться в груди. Я работаю над собой, над отношением к себе, над принятием всего, что произошло со мной. Просто понимаю, что с прошлым ничего не сделать, можно только смириться, принять его. Во благо себе. Небольшими шагами, но я все же иду к себе настоящей, здоровой.
Господи, прошу, помоги мне. Дай мне сил.
Наш контакт прерывает звонок на телефон Мэтью.
— Извини, я оставлю тебя ненадолго. — Подзывает стюардессу. Та игриво строит ему глазки. Кривлюсь. Раздражает, когда женщина, не глядя на то, что мужчина не один, начинает вешаться на него. Здесь даже дело не в ревности, хотя…она здесь тоже присутствует. Не хочу даже анализировать свои чувства. — Позаботьтесь о девушке, помогите разместиться.
Мэтью заходит в соседнюю комнату. А я располагаюсь сама, игнорируя стюардессу, беру бокал шампанского и устраиваюсь у иллюминатора. Она что-то говорит, но я уже ничего не слышу. Беру телефон. Захожу в мессенджер и пишу маме сообщение. Тревога не покидает мое сердце. Хоть я и злилась на ее бездействие, ведь она тоже заложница этой ситуации, но она мне так сильно нужна. Во мне все еще живет маленькая девочка-Лиана, которая нуждается в матери, которая хочет свернуться в калачик рядом с мамой, укутаться в ее объятия.
Смотрю в иллюминатор, вспоминаю детство. Мамины теплые объятия, мою любимую колыбельную, что она пела мне каждую ночь, пока я была маленькой, вспоминаю, как на выходных мы вместе готовили сладости и смотрели сказки.
Очнувшись от морока воспоминаний, перевожу взгляд на Мэтью. Как я не заметила его? Развалившись на кресле напротив, смотрит прямо на меня. Смотрится безумно секусульно в своей уверенности, в свободных движениях, в пылких, колючих глазах. Дыру скоро прожжет во мне. От его взгляда мне становится не по себе. Ерзаю. Он ловит каждое движение, переводит взгляд на мои ноги, смотрит плотоядно, глаза становятся уже, темнее. Ноздри раздуваются, замечаю и шевеление кадыка. Ухмыляюсь.
— Не заметила, как ты вернулся. — становится трудно выдерживать эту тишину. Но, ощущать его взгляд на себе мне очень нравится.
— О чем ты сейчас думаешь? — бархатный голос с томными нотками.
Не хочу говорить о моей семье. Вспоминаю, что хотела поговорить о его ранении, о том, как это произошло и что будет дальше. Вопросы крутились у меня в голове еще с той ночи.
— Та пуля, она от Тихонова?
— Да. — на его лице зашевелились желваки, глаза злые, не предвещающие ничего хорошего. Черты лица становятся острее.
— Что произошло?
— Не забивай свою головку, оставь это мне.