Эта безумная Вселенная (сборник)

Я — ничто

— Пошлите им ультиматум, — проскрипел Дэвид Корман.

— Да, сэр, но…

— Но что?

— Это может привести к войне.

— И что с того? — осведомился Корман.

— Ничего, сэр, — оправдывался его собеседник. — Я лишь подумал…

— Вам платят не за то, чтобы вы думали, — язвительно оборвал Корман. — Вы должны лишь выполнять приказы.

— Конечно, сэр. Вне всякого сомнения. — Собрав свои бумаги, подчиненный торопливо отступил к двери. — Я подготовлю ультиматум для Лани.

— И поторопитесь! — Положив руки на изысканно украшенный стол, Корман смотрел на закрывающуюся дверь. Затем он фыркнул. — Подхалим.

Да, он окружен подхалимами, трусами и слабаками. Со всех сторон — бесхребетные ничтожества. Они готовы прыгать по его команде и вилять хвостом. Они фальшиво улыбаются, соглашаются с каждым его словом, кланяются с преувеличенным почтением, которое маскирует страх.

Естественно, все это происходило не без причины. Дэвид Корман обладал силой. Силой громадной, можно даже сказать, абсолютной. Массивное тело, тяжелые челюсти, кустистые брови и жесткие серые глаза. Он казался обладателем неизмеримой мощи — интеллектуальной и физической, — коим и являлся.

И очень хорошо, что он именно таков. Слабые должны уступать место сильным — это закон природы. И весьма разумный закон. Кроме всего прочего, Морсайн нуждался в сильном человеке. Долг Морсайна перед самим собой заключался в том, чтобы стать сильным за счет слабых. Следуя закону природы.

Жесткий большой палец нашел кнопку на письменном столе, и Корман сказал в миниатюрный серебристый микрофон:

— Немедленно пришлите ко мне командующего флотом Роджерса.

Послышался стук в дверь, и хозяин кабинета резко произнес:

— Войдите.

Когда Роджерс приблизился к столу, Корман сообщил:

— Мы готовим ультиматум.

— Вот как, сэр? И вы полагаете, что его примут?

— А это не имеет ни малейшего значения, — заявил Корман. — Все равно будет так, как хотим мы. — Он бросил на Роджерса тяжелый взгляд: — Мой приказ выполнен? Флот готов к сражению?

— Да, сэр.

— Вы уверены? Все проверили лично?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. Вот следующий приказ: флот обеспечит прибытие на Лани парламентера с нашими требованиями. На размышление правительство Лани получит двадцать четыре часа.

— А если ответа не последует?

— Высадка начнется через одну минуту после того, как истечет срок действия ультиматума. Перед войсками будет поставлена задача создать и удерживать укрепленный плацдарм. Затем прибудут наши основные силы и начнется покорение планеты.

— Я вас понял, сэр. — Роджерс собрался уходить. — Что-нибудь еще?

— Да, — кивнул Корман. — Корабль моего сына должен совершить посадку первым.

Роджерс растерянно заморгал:

— Но, сэр, лейтенант совсем молод, и он командует малым разведчиком с экипажем всего в двадцать человек. По логике первым должен сесть мощный линкор…

— Мой сын будет первым! — Корман встал и наклонился над письменным столом. Его глаза оставались холодными. — Весть о том, что Рид Корман, мой единственный сын, находится в самой гуще сражения, превосходно скажется на боевом духе наших войск. Таков мой приказ.

— А что, если с ним что-нибудь случится? — в ужасе пробормотал Роджерс. — Что, если он будет ранен или даже погибнет?

— Что ж, — спокойно ответил Корман, — это лишь укрепит нас.

— Я понял, сэр. — Роджерс нервно сглотнул и вышел.

Стало быть, забота о безопасности Рида Кормана возложена на его плечи? Или высокопоставленный отец лейтенанта — фаталист, искренне верящий в предначертание Судьбы? Роджерс не знал ответа на эти вопросы. Лишь одно не вызывало сомнений: Кормана нельзя судить по обычным стандартам.

Полицейские с каменными лицами стояли вокруг огромной правительственной машины, из которой вышел Корман. Он одарил эскорт своим обычным суровым взглядом и пошел по ступенькам лестницы к парадной своего дома. Дверца захлопнулась, когда он был на шестой ступеньке. И всякий раз это происходило именно так. Никогда — на пятой. Никогда — на седьмой.

В раз и навсегда определенном месте его поджидала горничная в белом накрахмаленном переднике, чтобы взять шляпу, перчатки и плащ. Ни разу за четырнадцать лет службы она не взглянула ему в глаза.

Надменно вздернув подбородок, он прошел мимо нее в столовую, сел в свое кресло и пристально посмотрел на жену, отделенную от него огромным столом, покрытым белоснежной скатертью и сервированным хрусталем.

Эта высокая голубоглазая блондинка была когда-то очень красивой. Глядя на нее, Корман с удовольствием вспомнил, как это стройное гибкое тело с изяществом змеи скользило в его объятиях. Впрочем, оно потеряло былую привлекательность. В уголках покорных глаз появились морщинки — но вовсе не оттого, что она часто смеялась.

— Я сыт по горло проблемой Лани, — заявил он. — Мы готовимся к окончательному решению. Им отправлен ультиматум.

— Да, Дэвид.

Именно такого ответа он ждал. Он мог бы произнести эти слова за нее. Она всегда так говорила. И всегда будет так говорить.

Почти четверть века назад он сказал ей подходящим к случаю тоном:

— Мэри, я хочу на тебе жениться.

— Да, Дэвид.

Она не желала этого брака — во всяком случае, не желала так, как он. Но ее семья настояла, и она смирилась. Так уж устроена жизнь: одни принуждают, другие подчиняются. Мэри принадлежала ко второй категории. И это лишило их отношения романтики. Покорение получилось слишком легким. Корман любил побеждать, но предпочитал, чтобы противник оказывал сопротивление.

Когда-то он сказал ей:

— Мэри, я хочу сына.

Она все сделала как надо. Никаких толстых нахальных дочерей, никаких проблем при родах. Крепенького — восемь фунтов — мальчика назвали Ридом. Имя выбрал Корман.

С легким недовольством на широком лице он сообщил:

— Это почти наверняка приведет к войне.

— В самом деле, Дэвид? — Она произнесла эти слова без малейшего трепета и эмоций.

Негромкий голос, бледные черты, покорные глаза. Иногда он спрашивал себя: быть может, жена ненавидит его так яростно, что все силы уходят на сокрытие этой ненависти? Однако он мог только строить догадки. Впрочем, в одном он не сомневался: она боится его с самой первой встречи.

Его все боялись. Все без исключения. Тот же, кто не начинал бояться после первой встречи, очень быстро усваивал урок. Он лично за этим следил. Корману нравилось, что его боятся. То была превосходная замена всем другим эмоциям, которые оставались для него недоступны.

В детстве он очень долго и сильно боялся отца и мать. Боялся так, что их смерть принесла ему огромное облегчение. Теперь пришел его черед внушать страх. Таков закон природы, честный и логичный. То, что получено от предыдущих поколений, надо передать следующим. И не дать им того, чего были лишены предыдущие.

— Корабль Рида будет участвовать в сражениях.

— Я знаю, Дэвид.

Он приподнял брови:

— Откуда ты знаешь?

— Два часа назад я получила вот это. — Она протянула письмо Корману.

Он медленно развернул плотный лист бумаги. Корман знал, какими будут два первых слова. Он обнаружил, что держит письмо вверх ногами, и перевернул его.

«Дорогая мама».

Вот ее реванш.

«Мэри, я хочу сына».

И она дала ему сына — а потом отобрала.

Теперь приходят письма, иногда два раза в неделю, иногда одно за два месяца — в зависимости от того, где находится корабль. И всегда они написаны так, словно обращены к обоим родителям, и есть обычные слова любви, и выражается надежда, что у них все в порядке.

Но все письма начинаются так: «Дорогая мама!»

И никогда: «Дорогой отец».

Наступил и прошел час «Ч». На Морсайне шли лихорадочные приготовления. Никто не знал, что происходит в открытом космосе, даже Корман. Расстояния были огромными, с этим приходилось считаться. Должны пройти часы, прежде чем до Мор-сайна доберутся сообщения от флота.

И вот первый рапорт лег на стол Кормана, который дожидался его с легким волнением. В донесении говорилось, что лани-ане ответили протестом и взывают к здравому смыслу. В полном соответствии с полученными инструкциями командующий признал ответ неудовлетворительным. Началось вторжение.

— Они взывают к здравому смыслу, — прорычал Корман. — Иными словами, хотят, чтобы мы стали мягкими и уступчивыми. — Он поднял взгляд на человека, доставившего донесение. — Не так ли?

— Конечно, сэр, — с готовностью согласился тот.

— Передайте Батарсту, чтобы он немедленно сделал официальное сообщение.

— Да, сэр.

Когда гонец удалился, Корман включил миниатюрный радиоприемник и стал ждать. Через десять минут прозвучала запись его длинной напыщенной речи, сделанная более месяца назад. Главными мотивами речи были справедливость и сила, в особенности сила.

Корман подробно объяснял, по каким причинам началась война. Говорил он суровым тоном, но без раздражения. Морсайн верит в свою правоту, в свою победу; он слишком могуществен, чтобы проявлять эмоции.

Свои объяснения причин Корман выслушал со скукой. Только сильный знает, что у войны всегда одна причина. Великое множество других, зафиксированных в исторических хрониках, не имеют ни малейшего отношения к действительности. То были только предлоги. Всегда существовала одна главная причина, и ее корни уходили в далекие времена. Когда в джунглях две обезьяны хотели заполучить один банан, это означало войну.

Конечно, в речи Кормана ни о чем подобном не говорилось. Слишком много на свете людей со слабыми желудками. Мясо с кровью — это только для сильных. Поэтому речь была составлена с учетом диетических вкусов большей части населения.

Когда запись закончилась высокопарным прославлением могущества Морсайна, Корман откинулся на спинку кресла и еще раз все обдумал. Нельзя допустить даже мысли о том, что бомбардировки из высоких слоев атмосферы приведут к капитуляции противника. Все города Лани защищены полусферами силовых полей. Но даже если бы таких куполов не имелось, Корман не стал бы уничтожать города. Какой смысл в победе, если тебе достаются лишь горы мусора?

Он сыт по горло такими победами.

Его взгляд будто по собственной воле устремился к книжной полке, на которой стояла фотография в рамке. Много лет Корман не замечал ее, как и другие привычные предметы, такие как чернильница или панель отопления.

Теперь жена не похожа на девушку, запечатленную на этом снимке. А если подумать, она и прежде не была такой. Она начала бояться его, повиноваться ему еще до того, как он ощутил потребность в этом. В те времена он хотел чего-то другого, но оно так и не возникло. И уже никогда не возникнет.

Его мысли вновь обратились к Лани. Расположение планеты и система ее обороны определяют методы покорения. Необходимо создать плацдарм, куда можно будет постоянно подбрасывать живую силу, технику, боеприпасы и прочее. Затем войска Морсайна начнут распространяться во все стороны, пока под их контролем не окажется вся незастроенная территория, и тогда хорошо защищенные города попадут в отчаянное положение. Пусть сидят ланиане под своими силовыми полями, пока не перемрут от голода или не сдадутся.

Таким образом, главное — захват вражеской территории. Получается, что, несмотря на космические корабли, силовые поля и другие дары современной науки, пехота остается главным средством для достижения победы. Машины могут осаждать и разрушать. Но лишь люди способны захватить территорию и удержать ее.

Нет сомнений, что война быстро не закончится. Она будет продолжаться несколько месяцев, быть может, даже год. Предстоят тяжелые бои за ключевые промышленные объекты, за стратегические высоты, за отдельные поселки, которые будут оказывать ожесточенное сопротивление.

Да, кое-что из вражеских владений будет уничтожено, Мор-сайн понесет потери в живой силе и технике. Но так даже лучше. Чтобы по-настоящему покорить страну, нужно преодолеть настоящие, а не воображаемые трудности. И в час триумфа мир будет бояться Морсайна. И Кормана. А если кого-то боятся, то его уважают, и это справедливо.

Если ничего другого, кроме страха и уважения, получить невозможно.

Через месяц прибыли пленки. Сделанные офицерами космических войск фильмы демонстрировались у него дома. В небольшом кинозале сидели сам Корман, его жена, некоторые министры и высокопоставленные военные.

Не опасаясь противовоздушной обороны Лани — она с самого начала была слабой, а потом ее и вовсе уничтожили, — длинные черные корабли Морсайна садились на территории постоянно расширяющейся базы. Шла разгрузка. Войска продвигались вперед, встречая ожесточенное, но неорганизованное очаговое сопротивление. Количество солдат и техники на планете постоянно увеличивалось.

Камера сняла огромный мост с изувеченными пролетами, который наскоро привели в порядок саперы Морсайна. Потом зрители увидели семь захваченных деревень, их приходилось занимать в коротких сражениях. На экране появлялись дороги с воронками от разрывов, развалины домов; мелькнула почерневшая конюшня с обугленной лошадиной тушей.

Затем показали штурм фермерского дома. Кто-то выстрелил в проходивший мимо патруль из окна. Солдаты залегли и по радио вызвали помощь. Появилось гусеничное чудовище, которое остановилось в четырехстах ярдах от дома, и пушка яростно плюнула огнем. Пламя обрушилось на крышу и стремительно разбежалось по ней. Из дома стали выбегать люди и падать под треск автоматического оружия. Фильм закончился, и Корман принял решение:

— Можно показать по государственным каналам.

Он встал, хмуро оглядел собравшихся и добавил:

— У меня есть одно замечание. Мой сын принял командование пехотной ротой. Он делает свое дело, как и другие солдаты. Почему это не отражено в фильме?

— Мы не могли его снимать без вашей санкции, сэр, — ответил один из военных.

— Я не только санкционирую подобные съемки, я приказываю вам его снимать. И постарайтесь, чтобы в следующий раз он появился на экране. Конечно, он не должен быть главным героем фильма. Но я хочу, чтобы все видели: он там и делает свое дело наравне со всеми.

— Так точно, сэр.

Съемочная бригада собрала оборудование и удалилась. Зрители тоже разошлись. Корман принялся нервно расхаживать взад и вперед по толстому ковру.

— Народу будет полезно узнать, что Рид находится среди наших солдат, — сказал он.

— Да, Дэвид. — Жена начала вязать, спицы тихонько щелкали.

— Он мой сын.

— Да, Дэвид.

Он остановился и раздраженно пожевал нижнюю губу.

— Неужели ты не можешь сказать что-нибудь другое?

Она подняла на него взгляд.

— А ты этого хочешь?

— Хочу ли я! — эхом отозвался он.

Сжав кулаки, он вновь зашагал по комнате, а жена возобновила вязание.

Что она знает о его желаниях?

Что они все знают?

Через четыре месяца экспедиционный корпус контролировал уже тысячу квадратных миль территории Лани, а войска и техника продолжали прибывать. Наступление проходило медленнее, чем рассчитывало командование. На самом высоком уровне случались незначительные ошибки, возникли неожиданные сложности, которые было невозможно предвидеть заранее. Тем не менее войска продвигались. И хотя сроки затягивались, конец независимости Лани казался неизбежным.

Корман вернулся домой, в очередной раз на шестой ступеньке услышав, как захлопнулась дверца машины. Все шло как обычно, но теперь люди нередко собирались возле его дома, чтобы поприветствовать своего правителя. Горничная молча взяла его вещи. Он устало прошествовал в столовую.

— Рид получил чин капитана.

Жена ничего не ответила.

Корман остановился перед ней и резко спросил:

— Неужели тебе это неинтересно?

— Конечно, интересно, Дэвид. — Она убрала книгу, сложила на коленях руки с длинными тонкими пальцами и посмотрела в окно.

— Что с тобой случилось?

— Что случилось? — Светлые брови слегка приподнялись. — Со мной все в порядке. А почему ты спрашиваешь?

— Я многое вижу, — резко сказал он, — И о многом могу догадаться. Тебе не нравится, что Рид находится на Лани. Ты не одобряешь мои действия. Считаешь, что я не должен был разлучать тебя с ним. Ты думаешь, что он твой сын, а не мой. Ты…

Она спокойно посмотрела ему в глаза.

— Ты устал, Дэвид. И чем-то обеспокоен.

— Я совсем не устал, — возразил он слишком громко. — И ни о чем не беспокоюсь. Беспокойство — это для слабых.

— У слабых есть на это причины.

— А у меня нет.

— Наверное, ты просто голоден. — Она села за стол. — Поешь, и сразу станет лучше.

Раздраженный Корман принялся за еду. Мэри что-то скрывала — он не сомневался в этом, ведь они прожили вместе четверть века. Но он не стал допытываться. Только после того, как он закончил есть, жена по собственной воле открыла ему свою тайну.

— Я получила письмо от Рида.

— Да? — Он держал в руке бокал с вином; ужин действительно помог успокоиться, но Корман не хотел этого показывать. — Мне известно, что он здоров и счастлив. Случись что, я бы узнал первым.

— Не хочешь ли прочитать? — Она достала письмо из бюро орехового дерева и протянула Корману.

Он поколебался, глядя на письмо, но взял.

— Небось, обычный рассказ солдата о войне.

— Мне кажется, тебе надо прочитать, — настаивала она.

— В самом деле? — Он взял письмо и недоуменно посмотрел на жену. — Но почему именно это послание должно вызвать у меня интерес? Разве оно отличается от других? Я знаю, что оно адресовано тебе, а не мне. Тебе! Рид ни разу в жизни не написал мне письма.

— Он всегда пишет нам обоим.

— Тогда почему он не начинает со слов «Дорогие папа и мама»?

— Вероятно, ему и в голову не могло прийти, что тебя это заденет. К тому же это слишком тяжеловесно.

— Чепуха!

— Может, ты все-таки сначала прочитаешь письмо, а потом мы поговорим. Рано или поздно ты все равно узнаешь.

Последние слова Мэри заставили его развернуть листок. Он фыркнул, прочитав «Дорогая мама», а потом пробежал десяток абзацев, в которых описывалась служба на другой планете. Корман не нашел в этих строчках ничего особенного. Перевернув лист, он внимательно прочитал последнюю часть письма. Желваки заходили на скулах, он покраснел.

«Должен сообщить, что я стал добровольным рабом юнойлани-анки. Я нашел ее среди развалин деревушки, которая называлась Голубое Озеро, — наша тяжелая техника полностью ее разрушила. Ланианка осталась совсем одна, похоже, лишь она уцелела при мощном обстреле. Мама, я отправил ее домой на госпитальном корабле “Иштар ”. Капитан долго упирался, но не осмелился отказать Корману-младшему. Пожалуйста, позаботься о ней до моего возвращения».

Швырнув письмо на стол, Корман длинно и витиевато выругался, а потом с жаром закончил:

— Глупый молокосос!

Мэри, сложив руки на коленях, молча смотрела на мужа.

— Взгляды всего мира устремлены на него, — бушевал Корман. — Он публичная фигура, сын своего отца и должен служить примером для остальных. А что он вытворяет?

Жена не отвечала.

— Увлечься интриганкой в юбке! Дать обвести себя вокруг пальца! Связаться с врагом!

— Должно быть, она хорошенькая, — проговорила Мэри.

— Ланианки не бывают хорошенькими! — возразил муж, почти переходя на крик, — Ты что, уже совсем ничего не соображаешь?

— Да, Дэвид, ты совершенно прав.

— Тогда зачем говоришь глупости? Нам вполне достаточно в семье одного идиота. — Он несколько раз стукнул кулаком правой руки по ладони левой. — Как раз в тот момент, когда население охвачено антиланианскими настроениями, мы не можем себе позволить такой ужасающий прокол. Принять в своем доме ланианку, какую-то наглую девку, запустившую когти в нашего Рида! Я уже представляю, как она гордо расхаживает по дому — побежденная, ставшая победительницей. Нет, Рид определенно спятил.

— Риду двадцать три года, — напомнила Мэри.

— И что с того? Хочешь сказать, что он достиг возраста, когда мужчине мозги уже ни к чему?

— Дэвид, я этого не говорила.

— Но имела в виду! — Он вновь ударил кулаком в ладонь. — Откуда у Рида такая слабость? Уж точно не от меня.

— Да, Дэвид, ты совершенно прав.

Он посмотрел на жену, пытаясь понять, что кроется за ее словами. Но смысл ускользал от него. Он не знал, как мыслит Мэри. Корман умел смотреть на мир только со своей точки зрения.

— Я положу конец этому безумию. Если Риду не хватает характера, то я сам сделаю все, что требуется. — Он взял телефон и добавил, прежде чем поднять трубку: — На Морсайне тысячи девушек. Если Рид хочет завести роман, он может заняться этим дома.

— Но он на другой планете, — заметила Мэри, — Далеко отсюда.

— Всего через несколько месяцев вернется. — Корман поднял трубку и рявкнул: — «Иштар» уже стартовал с Лани? — Он не- которое время слушал, а потом бросил трубку, — Я бы приказал вышвырнуть ее вон, но уже слишком поздно. «Иштар» взлетел почти сразу после того, как было отправлено письмо. — Он нахмурился, — Девушка прилетит завтра. Ей хватило смелости и дерзости. Похоже, характер у нее есть.

Он посмотрел на большие пристенные часы так, словно завтра могло наступить в любой момент. Его разум пытался справиться с новой проблемой. Вскоре Корман вновь заговорил:

— Эта хитрая бестия просчиталась!

— Да, Дэвид.

— Не знаю, за кого меня принимает Рид, но я не позволю вражеской девке создать в моем доме гнездышко!

— Да, Дэвид.

— Если он слаб, то я — нет. Как только явится, я устрою ей самый трудный час в ее жизни. После этого она будет счастлива вернуться на Лани первым же кораблем. Она вылетит из моего дома, как пробка, и навсегда.

Мэри молчала.

— Но я не собираюсь устраивать шумные семейные споры на публике. Не дам мерзкой интриганке даже такого удовлетворения. Я хочу, чтобы ты встретила ее в порту, позвонила оттуда и привезла нахалку в мой кабинет. Там я с ней разберусь.

— Да, Дэвид.

— И не забудь заранее позвонить. Тогда у меня будет время подготовиться.

— Я не забуду, — обещала Мэри.

Она позвонила на следующий день. Он выгнал адмирала флота, двух генералов и директора разведывательного бюро, быстро просмотрел наиболее срочные бумаги, очистил свой письменный стол и мысленно приготовился к неприятному разговору.

Вскоре интерком пискнул, и голос секретаря произнес:

— К вам два посетителя, сэр: миссис Корман и мисс Татьяна Херст.

— Пусть войдут.

Он откинулся на спинку кресла, придав лицу суровое выражение. Татьяна, подумал он. Иностранное имя. Он с легкостью представил себе крикливую молодую особу, обладательницу необычного имени: хитрая бестия, опытная, несмотря на юные годы, из тех, кто не упустит своего. Такие женщины с легкостью покоряют неопытных и впечатлительных юношей вроде Рида. Небось, не сомневается, что без проблем обведет вокруг пальца и старика. Ха, вот тут она жестоко ошибается!

Дверь распахнулась, и они вошли. Обе молча смотрели на Кормана. Полминуты он в полной растерянности глядел на них и никак не мог сосредоточиться. На лице Кормана промелькнула дюжина различных выражений. Наконец он медленно поднялся на ноги и недоумевающе обратился к Мэри:

— Ну и где она?

— Это она, — с глубоким удовлетворением сообщила Мэри.

Корман тяжело опустился в кресло и недоверчиво посмотрел на мисс Татьяну Херст. У нее были голые до колен худенькие ножки. Жуткая одежда. Бледный овал лица, впалые щеки; взор огромных глаз обращен скорее внутрь, чем на окружающий мир. Маленькая белая рука держала за руку Мэри, а другая обнимала совершенно нового плюшевого медведя — Корман сразу сообразил, откуда он взялся. Ей было лет восемь.

Но более всего Кормана поразили ужасно серьезные глаза, которые ничего не желали видеть. Заглянув в них, Корман почувствовал, как у него все похолодело внутри. Нет, она не была слепой. Но она смотрела на него и ничего не воспринимала. Огромные темные зрачки видели его, но эта информация не поступала в мозг; казалось, девочку больше интересуют тайны, заключенные в ее собственной душе. Она производила невероятно жуткое впечатление.

Корман завороженно глядел на девочку. Он ожидал увидеть дерзость, вызов, наглость, страсть — все то, что выдает циничную хищницу. Но перед ним стоял ребенок, который должен был при виде его, большого и грозного, испытать недоумение, застенчивость или даже робость. Но нет, девочка не выглядела смущенной. Тут нечто другое. В конце концов он понял, в чем дело. Она здесь — и в то же время не здесь. Девочка осталась в каком-то своем, далеком мире.

Неожиданно Мэри прервала размышления Кормана.

— Дэвид?

Он обернулся на голос. Он все еще пребывал в смятении, поскольку встреча с Татьяной оказалась совсем не такой, как он себе ее представлял. У Мэри было полчаса, чтобы прийти в себя. А в его жилах все еще кипела кровь.

— Оставь нас на несколько минут, — потребовал он. — Я тебя позову, как только закончу.

Мэри вышла, но ему показалось, что она наслаждается его замешательством. Она и не надеялась, что такое возможно.

— Подойди ко мне, Татьяна, — сказал Корман неожиданно мягко.

Она приблизилась, делая каждый шаг медленно и осторожно, и остановилась, коснувшись письменного стола.

— Пожалуйста, обойди стол с этой стороны и стань возле моего кресла.

Она машинально, почти как робот, выполнила требование, темные глаза без всякого выражения смотрели вперед. Оказавшись возле его кресла, она замерла, молча ожидая дальнейших распоряжений.

Он сделал глубокий вдох. Вдруг показалось, что он слышит тоненький голос, монотонно повторяющий: «Я должна быть послушной. Я должна делать то, что мне говорят. Я могу делать только то, что мне сказали».

И она подчинялась, не имея сил для сопротивления. Ей пришлось уступить всем требованиям, чтобы сохранить свою драгоценную тайну в неприкосновенности. Другого пути не существовало.

Потрясенный Корман спросил:

— Ты ведь можешь говорить?

Девочка едва заметно кивнула.

— Но все время молчишь, — заметил он.

У нее не возникло желания возразить или хотя бы предъявить доказательства своей способности к общению. Она сочла его вопрос риторическим. Молчаливая и серьезная, она прижимала к груди медведя, дожидаясь, когда мир Кормана перестанет тревожить ее собственный мир.

— Ты рада, что попала сюда, или жалеешь об этом?

Никакой реакции. Лишь внутреннее созерцание.

— Ну, значит, рада?

Неуверенный полукивок.

— Или жалеешь, что оказалась здесь?

Она едва заметно покачала головой.

— Ты бы предпочла остаться здесь или вернуться назад?

Девочка подняла взгляд, но не для того, чтобы увидеть собеседника, а для того, чтобы убедиться, что он ее видит.

Он позвонил в звонок и сказал Мэри:

— Отвези ее домой.

— Домой, Дэвид?

— Да, именно так я сказал. — Ему не понравилась преувеличенная мягкость ее голоса.

Наверное, за этим что-то стояло, но он не сумел понять, что именно.

Дверь закрылась. Корман нервно забарабанил по столу пальцами — он представил глаза девочки. И вновь ощутил холод в животе.

В течение следующих двух недель на него навалилось множество новых проблем. Как и большинство государственных деятелей его уровня, Корман был способен решать сразу несколько задач. Но он не обладал способностью почувствовать момент, когда необходимо переключиться на нечто главное.

Первые несколько дней он игнорировал свою бледную гостью. Однако не мог вести себя так, будто ее и вовсе не существует. Она постоянно присутствовала, тихая, послушная, скромная и худенькая, с большими, широко раскрытыми глазами. Подолгу сидела на стуле неподвижно, словно забытая кукла.

Когда к ней обращалась Мэри или кто-то из горничных, она игнорировала несущественные замечания, отзываясь лишь на прямые вопросы или приказы. Она отвечала слабейшим движением головы или жестами и произносила односложные слова, если без них было не обойтись. В этот период Корман совсем не разговаривал с Татьяной. Но заметил: девочка фаталистически воспринимает тот факт, что не стала частью его сложной жизни.

На четвертый день после ужина он оказался с девочкой наедине, наклонился к ней и резко спросил:

— Татьяна, что с тобой? Ты здесь несчастлива?

Она отрицательно качнула головой.

— Тогда почему ты не смеешься и не играешь, как другие дети?

В этот момент в комнату вошла Мэри, и он замолчал.

— Секретничаете? — осведомилась Мэри.

— Можно подумать, что у нас есть повод, — проворчал он.

В тот же вечер он получил последнюю сводку с театра боевых действий. Она не принесла ему удовлетворения, скорее вызвала досаду. В ней отсутствовала энергия, напор. Покорение планеты больше не доставляло ему радости.

К концу второй недели ему до смерти надоел голос, который почти всегда молчал, и глаза, смотревшие мимо него. Казалось, он живет рядом с призраком. Так больше не могло продолжаться. Человек должен иметь возможность расслабиться в собственном доме.

Конечно, он мог приказать, чтобы девочку отвезли обратно на Лани, как хотел сделать с самого начала. Однако так он признал бы собственное поражение. А Корман не мог проиграть, тем более молчаливому ребенку. Татьяна не выживет Кормана из его собственного дома и не заставит вышвырнуть ее вон. Он принимает вызов. И добьется победы.

Призвав в кабинет главного научного консультанта, он с пафосом произнес:

— У меня на руках оказался ребенок, который не может приспособиться к окружающей обстановке. Девочка понравилась моему сыну, и он прислал ее сюда с Лани. Она действует мне на нервы. Что тут можно сделать?

— Боюсь, я не сумею вам помочь, сэр.

— Почему?

— Я физик.

— Ну, а предложить кого-нибудь другого вы можете?

Физик подумал и ответил:

— В моем департаменте нет подходящего человека, сэр. Однако наука занимается не только разработкой различных устройств. Вам нужен специалист совсем в другой области.

Он связался с ближайшей больницей и тут же получил ответ.

— Вам поможет детский психолог.

— А кто лучший на нашей планете?

— Доктор Джагер.

— Свяжитесь с ним. Я хочу, чтобы он приехал ко мне домой сегодня вечером, не позднее семи часов.

Джагер, толстый весельчак среднего возраста, легко сыграл роль старого друга, случайно зашедшего к Корманам. Он болтал о всяких пустяках, втягивая в беседу Татьяну, даже сделал вид, будто о чем-то толкует с ее медведем. В течение часа девочка дважды выходила из своего мирка, чтобы улыбнуться, но тут же опять замыкалась в себе.

Затем Джагер намекнул, что его надо оставить наедине с Татьяной. Корман вышел из гостиной, убежденный в том, что у доктора ничего не получится. В соседней комнате Мэри посмотрела на мужа.

— Кто у нас в гостях, Дэвид? Или меня это не касается?

— Специалист по психическим заболеваниям. Доктор пытается помочь Татьяне.

— В самом деле? — И вновь в ее голосе появилась сладость, от которой Корману стало горько.

— Да, — процедил он, — в самом деле.

— Я думала, девочка тебя не интересует.

— Никоим образом, — заверил жену Корман. — Но к ней проявил интерес Рид. Я считаю необходимым периодически вспоминать о том, что Рид — мой сын.

Она не стада расспрашивать дальше. Корман занялся своими бумагами, дожидаясь, когда Джагер закончит свою работу. Затем он вернулся в гостиную, оставив Мэри с книгой, и огляделся.

— А где она?

— Горничная увела. Сказала, что девочке пора спать.

— Вот как? — Корман уселся в кресло, дожидаясь от врача отчета.

Джагер оперся рукой о стол.

— У меня есть веселая игра, в которую я играю с детьми, не желающими разговаривать. Девять раз из десяти прием срабатывает.

— И в чем он состоит?

— Я заставляю их писать. Как ни странно, дети часто поддаются на эту уловку. Я уговариваю написать коротенький рассказ о том, что произвело на них самое сильное впечатление. Результаты бывают поразительными.

— И вам удалось?..

— Подождите, пожалуйста, мистер Корман. Прежде всего мне хотелось бы сообщить вам, что дети обладают удивительными врожденными способностями, которым позавидует любой писатель. Они способны к яркому самовыражению невероятно простыми средствами. Они подчас производят сильнейшее впечатление не только тем, о чем пишут, но и тем, о чем не пишут. — Он задумчиво посмотрел на Кормана. — Вам известны обстоятельства, при которых ваш сын нашел девочку?

— Да, в письме было об этом.

— Ну что ж, в таком случае вы сочтете рассказ Татьяны очень выразительным, — Он протянул Корману листок бумаги, — Она написала это без моей помощи, — Он потянулся за пальто и шляпой.

— Вы уходите? — удивился Корман, — А как насчет диагноза? Что нам делать с девочкой?

Доктор Джагер остановился у двери.

— Мистер Корман, вы умный человек. — Он показал на листок, зажатый в руке Кормана. — Я полагаю, здесь есть все, что вам нужно.

И с этими словами он удалился. Корман посмотрел на листок. Оказалось, что рассказ получился совсем коротким. Он прочитал несколько строк.

Холод у него в животе начал расти. Корман вновь прочитал написанное гостьей. И еще раз. Потом он подошел к лестнице и посмотрел вверх — там находилась спальня девочки.

Не просто девочки — врага, которого он превратил в ничто.

Этой ночью он очень долго не мог заснуть. Обычно он умел засыпать в любое время. Теперь его охватило странное беспокойство. Что-то стимулировало работу его мозга, но что именно — он понять не мог.

Он ненадолго засыпал, а когда просыпался, разум наполняли фантастические видения: как будто он брел в огромной серой пустоте, где отсутствовали звуки и где не было других живых существ. Но сны были еще хуже. Над истерзанными землями клубился дым, какие-то твари выли в небесах, огромные чудовища ползли на металлических гусеницах, и длинные колонны запыленных мужчин пели давно забытые песни.

«Моя кошка прилипла к стене».

Он проснулся рано и с трудом разлепил усталые глаза. С самого утра его преследовало множество мелких проблем, казалось, все устроили заговор против него. Корман потерял способность сосредоточиваться и несколько раз ловил себя на мелких ошибках, которые только что сделал или чуть было не сделал. Пару раз он вдруг замечал, что его глаза бессмысленно смотрят в пустоту, чего с ним никогда не бывало раньше.

В три часа дня прозвенел интерком и секретарь сказал:

— Астролидер Уоррен хочет с вами встретиться, сэр.

— Астролидер? — повторил он, вдруг засомневавшись, что правильно понял секретаря. — Такого титула не существует.

— Это звание космических сил Конфедерации Дракан.

— Ах да, конечно. Я могу его принять сейчас.

Он ждал с вялым интересом. Конфедерация Дракан представляла собой союз десяти планет, расположенный так далеко от Морсайна, что военные корабли наносили визиты вежливости лишь раза два за жизнь одного человека. Предстояла редкая встреча.

Посетитель вошел, это был молодой человек атлетического сложения, в светло-зеленой форме. Он с искренним уважением пожал руку Кормана и уселся в предложенное ему кресло.

— Вы удивлены, мистер Корман?

— Весьма.

— Мы ужасно торопились, но такое путешествие невозможно совершить за один день. К сожалению, расстояние между нашими мирами слишком велико.

— Я знаю.

— Вот в чем проблема, — продолжал свои объяснения Уоррен, — Мы довольно давно получили послание от Лани, ретранслированное через другие планеты. Они сообщили, что возникли серьезные проблемы и они боятся войны. И попросили нас выступить в роли нейтральных посредников в переговорах.

— Так вот почему вы прилетели…

— Да, мистер Корман. Мы прекрасно понимали, что не сумеем прибыть вовремя. Однако спешили, как могли, надеясь на лучшее. Роль миротворца всегда привлекательна для сообщества, которое считает себя цивилизованным.

— Неужели? — спросил Корман, внимательно рассматривая посетителя.

— Во всяком случае, мы почли за честь взять на себя эту задачу. — Наклонившись вперед, Уоррен посмотрел в глаза Кормана. — Мы связались с Лани по пути сюда. Она по-прежнему хочет мира. Лани проигрывает войну. Поэтому у нас лишь один вопрос: мы опоздали?

Это был наводящий вопрос: да или нет? Все кончено или еще есть шанс? Корман погрузился в мучительные размышления, не понимая, что еще совсем недавно без размышлений ответил бы на этот вопрос совершенно однозначно. Да или нет? «Да» означает военную победу, власть и страх. А что означает «нет»? Пожалуй, проявление здравомыслия, вопреки упрямству. А также кардинальное изменение позиции. Неожиданно ему в голову пришло, что требуется настоящая сила характера, чтобы Отказаться от прежних взглядов и принять новые. Для этого нужно мужество. Слабый и колеблющийся никогда не сумеет этого сделать.

— Нет, — медленно проговорил он. — Еще не поздно.

Уоррен поднялся на ноги. На его лице появилось удивление, он явно не ожидал услышать такой ответ.

— Вы хотите сказать, мистер Корман?..

— Вы не напрасно совершили свое путешествие. Можете начинать переговоры.

— На каких условиях?

— Максимально честных для обеих сторон. — Корман включил микрофон и сказал: — Передайте Роджерсу, что я приказал немедленно прекратить военные действия. Наши солдаты будут охранять территорию базы на Лани, соблюдая перемирие, необходимое для ведения переговоров. Представители Конфедерации Дракан получают право свободно пересекать линию фронта.

— Так точно, мистер Корман.

Отложив микрофон, он вновь обратился к Уоррену:

— Хотя Лани находится в миллионах миль, по космическим масштабам нас разделяет небольшое расстояние. Я бы согласился на союз между нашими планетами. Люди могли бы получить двойное гражданство, мы бы начали совместно использовать естественные ресурсы. Но я на этом не настаиваю, а лишь размышляю вслух — прекрасно понимая, что не каждому желанию суждено сбыться.

— Тем не менее ваше предложение будет рассмотрено самым серьезным образом, — заверил Кормана Уоррен и пожал его руку с юношеским энтузиазмом. — Вы большой человек, мистер Корман.

— Вы так считаете? — Корман сухо улыбнулся. — Я пытался расти в другом направлении. Возможно, я слишком поздно это понял. Но лучше поздно, чем никогда.

Когда Уоррен ушел, Корман бросил стопку документов в ящик письменного стола. Большая их часть стала ненужной. Удивительное дело: он вдруг почувствовал, что теперь дышится намного легче.

Он вышел из кабинета и сказал секретарю:

— Еще слишком рано, но я возвращаюсь домой. Позвоните, если произойдет что-нибудь срочное.

Шофер захлопнул дверцу, когда Корман шагнул на шестую ступеньку. Слабак, подумал Корман, входя в дом. Жалкий дурачок, неспособный вырваться из колеи, которую сам же и создал. По такой колее можно проездить всю жизнь.

Он спросил у горничной:

— Где моя жена?

— Вышла десять минут назад, сэр, но обещала вернуться через полчаса.

— Она взяла с собой…

— Нет, сэр. — Горничная бросила взгляд в сторону гостиной.

Он осторожно вошел в гостиную и увидел, что девочка сидит на диване, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Рядом тихо играло радио. Он сомневался, что Татьяна включила его сама, что вообще слушала передачу. Скорее всего, кто-то просто забыл выключить приемник.

Неслышно пройдя по ковру, он выключил музыку. Татьяна открыла глаза и села прямо. Корман приблизился к диванчику, взял медведя и уселся рядом с девочкой.

— Татьяна, — сказал он с неуклюжей мягкостью, — почему ты — ничто?

Никакого ответа, никаких перемен в лице или позе.

— Потому что у тебя никого не осталось?

Молчание.

— Никого, кто принадлежал бы тебе? — настаивал он, ощущая какую-то незнакомую тяжесть в душе. — Даже котенка?

Она посмотрела на свои туфли, но ее большие глаза были скрыты густыми ресницами. Больше она никак не отреагировала на слова Кормана.

О горечь поражения! Его пальцы мучительно сплетались и расплетались, как у человека, на которого обрушилась беда. Чужие фразы проносились в его сознании.

«Я — ничто».

«Моя кошка… Они выбросили ее».

Его взгляд слепо метался по комнате, а разум двигался по кругу, безуспешно пытаясь найти дверь в стене молчания девочки. Неужели такой двери не существует?

Он ошибался.

Он нашел ее почти случайно.

Обращаясь в большей степени к себе, чем к Татьяне, Корман едва слышно пробормотал:

— С самого раннего детства меня окружали люди. Множество людей. Но никто из них не был моим. У меня никогда не было ничего своего. Я ничто, как и ты.

Она погладила его по руке.

Пораженный до глубины души, он смотрел, как девочка неуверенно погладила его еще несколько раз, а потом быстро убрала руку. Кровь тяжело пульсировала в его венах. В нем стремительно росло нечто — и он не мог его больше удерживать в себе.

Повернувшись к девочке, он подхватил ее и посадил к себе на колени, а потом обнял и уткнулся носом в теплый затылок, провел широкой ладонью по волосам. И все это время слегка раскачивался, тихонько что-то напевая.

Она заплакала. Раньше она не могла плакать. И она плакала не так, как плачет женщина, тихо, почти неслышно, а как ребенок, громко всхлипывая, не в силах справиться со слезами.

Маленькая рука обвилась вокруг шеи Кормана, и Татьяна крепко прижалась к нему, а он продолжал раскачиваться и называл ее «малютка», бормотал какие-то глупые ободряющие слова.

Это была победа.

Не пустая.

Истинная.

Только победа над собой есть истинная победа.