Эта проклятая засуха

Сахара убивает — нужно убить Сахару

Нет, в Мавритании дожди не шли. Не было их ни в 1974, ни в 1975 году, в то время как они выпали в других странах. Здесь, по сути дела, совсем не бывает дождей. Подумайте сами, есть ли разница между десятью миллиметрами осадков в месяц и, скажем, 0,2 миллиметра, как это было в последние годы? В этой стране рождаются и живут на песке, песком дышат и на песке умирают. Клочок зелени, побег, травинка лишь на короткое время нарушают нормальный пейзаж. Каждая капля воды с неба вызывает изумление, радость, восторг.

Поскольку 300 миллиметров осадков в год — это минимальная граница для более или менее (скорее менее) нормального развития сельского хозяйства, почти вся страна представляет собой голую пустыню. Лишь в немногих оазисах да по берегам реки Сенегал на полях поднимается кое-какая растительность.

Казалось бы, люди привыкли к вечной жажде, и все же в последние годы, когда на них обрушились катастрофические зной и сушь, смерть и страдания пришли к ним в размерах, доселе невиданных и не испытанных. Погибло все, умирали даже верблюды.

Из бескрайней пустыни, как из бушующего океана, неслись сигналы SOS, Мавританские кочевники взывали о помощи и — не в силах ее дождаться — брели к югу, падая по дороге замертво.

Одним из немногочисленных прибежищ, где они надеялись найти спасение, был Нуакшот, столица пустыни. Городок белых одноэтажных домиков превратился в палаточный лагерь, а число жителей возросло с десяти до сорока тысяч человек, а потом и до ста двадцати тысяч.

В тот день над Нуакшотом свирепствовала песчаная буря. Однажды в Нигере я уже был свидетелем этого удивительного явления. Но там были кратковременные — по несколько часов — атаки пустыни, раскинувшейся в некотором отдалении. Здесь же я внезапно оказался в самом эпицентре циклона, под ударами сухого харматтана и посреди песчаной бури, длившейся сутки. Со стороны моря, откуда я смотрел на столицу и где воздух отличался прозрачностью и чистотой, не было видно даже очертаний города. Лишь в желтом мареве клубилась какая-то бесформенная масса.

Черные и белые (местный путеводитель для туристов сообщает, что белые в Мавритании, как и в Мали, в основном кочевники) еще плотнее закутались в свои свободные ткани, оставив узкие прорези для глаз.

Смотреть на этот город, по сути дела — лагерь в пустыне, да еще в такой вот судный день, было тяжко, хотя и весьма интересно.

Улицы, тянувшиеся вдоль низких стен, были засыпаны белым песком, словно снегом. На узких полосках асфальта образовались песчаные сугробы. Ветер гнул жалкие, чахлые кустики, грохотал в ставнях, свистел в телеграфных проводах. Время от времени сквозь песчаные тучи проглядывало бледное, испуганное солнце. Медленно и осторожно с зажженными фарами двигались автомобили. Редкие прохожие шли, согнувшись в три погибели и прижимаясь к стенам. В сухом, пыльном, раскаленном пространстве свободно прыгали только беззаботные козы. Они разгуливали по сине-желтым буграм с поднятыми вверх головами, иногда наклонялись в поисках пищи. Их старания казались абсолютно лишенными смысла: нечего было и мечтать о какой-либо травинке, а немногочисленные деревца были защищены сетками. В Нуакшоте козы находятся почти в том же положении, что и коровы в Индии: они никому не нужны, действуют воем на нервы, но их не трогают. Впрочем, пожалуй, это не совсем так. Иначе зачем бы они носили на вымени специальные защитные мешочки? Кто-то доит этих коз и не хочет, чтобы чужие козлята воспользовались молоком.

Мне показали широкую аллею, вдоль которой торчат пни: почти все деревья вырублены нынешней ночью. Через неделю будут посажены новые, а через месяц их вновь кто-то вырубит.

Деревья — якорь спасения для этого района земного шара. В сотнях отчетов и научных исследований лесонасаждения рассматриваются как самое важное средство от засухи для Мавритании, Верхней Вольты, Нигера и Чада, специалисты неустанно повторяют, что рощи акаций могли бы изменить климат.

Могли бы, но этого не происходит. Прежде нужно истребить в Мавритании всех коз, посадить под стражу всех потенциальных расхитителей древесины и лишь потом приступать к широкому окультуриванию почв.

В Нуакшоте, этом огромном лагере среди пустыни, есть несколько больших «палаток». Одна из них — президентский дворец. Дворец все-таки отличается от временных построек, чего нельзя сказать о жилых строениях, разбросанных в нескольких сотнях метров от него. При первом ознакомлении со столицей Мавритании создается впечатление, что вы попали в спортивный лагерь.

Далеко разносится шум от ударяющегося о стенки палаток песка в районе, где сейчас поселились кочевники. Вот оторвалось полотнище от чьей-то палатки и бьется на ветру, словно флаг, призывающий на помощь.

За несколько минут вы добираетесь до другого конца столицы, где вырос поселок, состоящий из конур и бараков и носящий гордое название «Новая жизнь»!

Страшная засуха в странах Сахеля повлекла за собой разного рода драматические последствия. В Нуакшоте возникла небывалая доселе проблема: резкое увеличение числа жителей. Из десяти человек, находящихся здесь в настоящее время, может быть, до катастрофы в столице жил только один.

Проблема была бы решена, если бы можно было повернуть события вспять, если можно было бы убедить кочевников уйти из Нуакшота, Бутилимита, Росо и некоторых других городов и вернуться туда, где они жили прежде. Но для этого нужно восстановить поголовье скота, которое сократилось на 50–80 процентов. Восстановить поголовье — это еще не все. Нужно обеспечить его кормами. А Мавритания выжжена дотла. Вода ушла глубоко в песок, местами на 400 метров. Уровень воды в Сенегале понизился так сильно, что в реку из океана проникла соленая вода почти на сто километров. Пострадали возделанные поля и сотни водозаборов с питьевой водой.

Много песка из Сахары унесет ветер, пока государство начнет по-настоящему эксплуатировать естественные богатства, благодаря которым можно было бы восстановить национальную экономику. А ведь в этом песке содержится вся таблица Менделеева! Железная руда и медь, которые добывают на границе Западной Сахары и по единственной железнодорожной ветке транспортируют в порт Нуадибу, в настоящее время уже стали важной статьей бюджета. Но население пока живет в основном за счет животноводства. На неполных полтора миллиона жителей перед наступлением засухи в Мавритании приходилось 2300 тысяч коров, 8400 тысяч овец и коз, 720 тысяч верблюдов, 300 тысяч ослов и 15 тысяч лошадей. Неправдоподобно большое количество скота! Чем его кормили? Песком? Камнями? Отходами?

В Мавритании прилагаются усилия к тому, чтобы сконцентрировать животноводческие и земледельческие хозяйства вокруг так называемых водных пунктов. Каждый глубинный колодец, оснащенный насосом и генератором, может возродить жизнь на многие километры вокруг.

Сейчас люди стали объединяться в группы, ведущие хозяйство совместно. Этот процесс назван «предкооперацией». Может быть, это первый шаг по пути социалистического развития мавританской деревни.

Около шестидесяти мужчин и женщин из Хассеи ульд Бабук обратились к правительству с просьбой помочь им продовольствием и сельскохозяйственными орудиями. Эти люди прибыли сюда из северных и восточных районов и хотят начать совместно обрабатывать 200 тысяч гектаров земли. Они потеряли поля, пастбища, скот. Жителям Хассеи повезло. А может быть, они просто оказались дальновидными. Вышло так, что неподалеку от их селения строилась шоссейная дорога, которая должна была соединить Росо, Нуакшот и Акжушт. Для строительства требовались глубокие колодцы, и они здесь были. Оказалось, что благоустройство округа Хассеи ульд Бабук включено в программу развития, разработанную международными организациями ФАО и МПП.

Организации создают в этом районе земледельческо-скотоводческие хозяйства — снабжают крестьян орудиями труда, продовольствием и кормами для скота. Опыт показал, что, после того как будет создана ирригационная система, хозяйства смогут выращивать огородные и кормовые культуры в радиусе около 500 метров вокруг колодцев. Система, состоящая из десятка глубоких (до тысячи метров) колодцев-спутников, снабженных ручными насосами, даст возможность освоить земельные угодья в радиусе 1000 метров от основного колодца. О том, чтобы удалиться от колодца на большее расстояние, не может быть речи.

Вода здесь является условием существования, решающим фактором жизни. Как не припомнить слова Сент-Экзюпери: «Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя не опишешь, тобой наслаждаешься, не понимая, что ты такое. Ты не просто необходима для жизни, ты и есть жизнь».

Открываю свежий номер диковинной газетки «Нуакшот информасьон» (десять страничек на множительном аппарате). Рядом с новостями из зарубежных стран, а точнее, из Африки и несколькими сообщениями о событиях внутри страны — сводка министерства внутренних дел. Не какой-нибудь там синоптик, а лично господин министр сообщает, сколько выпало за последние пять дней в различных точках страны осадков. Честно говоря, если бы все мавританские коты хорошенько поплакали, в стране стало бы больше влаги, чем после этих жалких дождичков.

На второй день моего пребывания в Нуакшоте песчаная буря несколько улеглась, но в воздухе по-прежнему висела пыльная дымка. Из имеющихся здесь нескольких кондиционеров большинство — сломанные. А вода из кранов течет! Правда, не круглые сутки — только в определенные часы, Уже больше года в Нуакшоте действуют водопровод и канализация, и поэтому столица Мавритании с полным правом может именоваться городом.

Я побывал на окраине, на улице, отделяющей городские дома от палаток. Полюбовался прелестным католическим кафедральным собором, удивительно гармонирующим с пейзажем и духом Нуакшота. По форме и окраске собор напоминает один из высоких песчаных холмов Сахары.

А теперь я позволю себе краткое, но существенное отступление.

Разве не очевидно, что в этом месте земного шара, где встречаются Атлантический океан и океан пустыни, присутствие человека оправдано менее всего? И тем не менее люди упорно держатся за этот клочок земли. Более того, в последние годы они начали даже отвоевывать друг у друга части пустыни. Яблоком раздора между Мавританией, Марокко и Алжиром стала территория Западной Сахары, по площади превышающая две трети Польши, с населением 60 тысяч человек.

В душном ресторане «Эль-Аман» в Нуакшоте мне показали двух мужчин весьма мрачного вида, прибывших «оттуда». Во время ужина они что-то шептали друг другу на ухо, словно опасаясь, как бы их не услышали в Алжире.

Территория, известная под названием Испанской Сахары[25], уже несколько лет является темой разговоров в Нуакшоте. Вначале много и громко кричали о продажных шейхах, сотрудничающих с колонизаторами, о бедных кочевниках, о марионеточном национальном собрании колонии Джамаа[26], о томящихся в тюрьмах борцах за свободу. Значительно тише и как бы стыдливо звучала другая тема — о хранящихся под песками Западной Сахары сокровищах. Всем известно, что в Боу Граа ежегодно добывается более трех миллионов тонн фосфоритов и что иностранные вложения в горнодобывающую промышленность составляют сотни миллионов долларов. Как писала в свое время «Жён Африк», в сахарской колонии железной рукой правили испанцы. Они держали там гарнизоны, насчитывавшие пятьдесят тысяч солдат. Над столицей колонии Эль-Аюн непрестанно кружили вертолеты. Водители немногочисленных автомашин обязаны были после наступления темноты ездить с освещенными салонами, чтобы полицейские могли видеть, кто там сидит.

Потом положение внезапно и резко изменилось. После периода тяжелого напряжения, после марокканского «Большого марша»[27] и других событий испанцы ушли из Сахары, а их место заняли войска Марокко и Мавритании. Что же касается правительства Алжира, то оно продолжало требовать полной независимости Западной Сахары. При поддержке Алжира в бывшей испанской колонии стали создаваться партизанские отряды, начались вооруженные столкновения между марокканскими и алжирскими войсками.

Тогда, в ресторане Нуакшота, мой сосед по столику, представитель ФАО в Мавритании, время от времени бросавший косые взгляды в сторону мужчин, прибывших из Западной Сахары, не скрывал своего негодования по поводу всех этих событий.

— Их интересуют фосфориты, деньги. О людях никто не думает. Много говорят о страшной засухе в Мавритании, Нигере, Мали, и никто не думает о голоде в Западной Сахаре. Это — дело нескольких десятков тысяч «голубых» людей, жителей песчаных районов, расположенных вдоль Атлантического океана. Мало кто знает об их судьбе. Мало кто заботится о них.

— Кто они, эти люди за соседним столиком?

— Не знаю, кто они, но не кочевники пустыни, страдающие от голода и жажды.

Над огромным пространством Сахары и прилегающих к ней районов продолжает висеть как дамоклов меч постоянная угроза голода. Под этим мечом копошатся и хлопочут политики и бизнесмены. Нуакшот — не исключение.

Картина, которую я наблюдаю, безрадостна. На широкой, обнесенной стеной площади громоздятся сваленные в кучу мешки. Некоторые разорваны, засыпаны мукой, зерном, припудрены сухим молоком. Над ними тучами носятся мухи, какие-то отвратительные птицы. Крысы, только что копошившиеся в зерне, словно поросята в грязи, сейчас попрятались и, конечно, наблюдают за нами своими черными глазками.

В порту Нуакшота валяется несколько тысяч тонн продовольствия, доставленного в Мавританию для голодающих. Правительство считает, что 250–300 тонн уже непригодно для употребления. Представитель МПП И ФАО Губерт Края утверждает, что эту цифру следует удвоить. Так или иначе, небрежное, неумелое обращение с доставляемым по морю продовольствием ведет к огромным потерям. Многие жертвы голода таким образом теряют последний шанс на спасение и возврат к нормальной жизни.

Правительство Мавритании не в состоянии ни сохранить поступающее продовольствие, ни как следует его распределить. В то время как ожидающие сорго, рис и сухое молоко люди получают мизерные пайки — по 300 граммов в день, — товары в портах гниют, становятся добычей крыс и насекомых. За последние полгода в Нуакшот прибыло 2068 тонн сухого молока. Людям роздана всего одна тонна, остальное продолжает лежать на земле, окаменев и превратившись в белые глыбы, на которые без ужаса невозможно смотреть. Из четырех тысяч тонн продовольствия, прибывшего в Нуадибу, роздана лишь половина. На границе с Сенегалом в ожидании транспортировки гниют 4500 тонн продуктов, в Дакаре — более 16 тысяч тонн.

— Господи, что мне делать с этими гибнущими сокровищами? — говорит Губерт Края. — В дакарском порту при всем напряжении сил можно сгрузить с морских судов не более 400 тонн товаров в день. Чтобы доставить сюда весь поступивший груз, нужны недели и даже месяцы. А потом еще приходится ждать, пока кто-нибудь соизволит его получить…

Вскоре после нашего разговора Губерт Края был поспешно переведен на работу в Руанду. Причиной этого послужила, писал он мне в письме, его чересчур энергичная борьба с бюрократизмом, инертностью и коррупцией. Подобная активность была признана руководством отделений ООН нежелательной.

Специалисты считают, что, если в ближайшие десять лет в Мавритании будет выпадать нормальное количество осадков, поголовье скота к 1983 году едва поднимется до уровня 1974 года. Таким образом, помощь будет по-прежнему необходима. Разве что образ жизни и способ ведения хозяйства жителями этой страны изменятся коренным образом. Эксперты говорят о «перевоспитании». Вместе с тем они понимают: если крестьянин утратит веру в свою землю, а кочующий пастух потеряет надежду на то, что пустыня его прокормит, произойдет нечто вроде психологической гибели.

— Мы сохраняем оазисы в пустыне, и немало старожилов, несомненно, когда-нибудь туда вернутся. Однако катастрофическая засуха наталкивает нас на мысль о том, что настало время великих перемен в самом обществе, — заявил министр здравоохранения Мавритании.

Люди стремятся отменить приговор природы, а может быть, даже обернуть его себе на пользу. Это похвально, однако первые шаги на пути «великих перемен» вызывают смешанное чувство. Возможно, не надо советовать скотоводам забивать коров-пятилеток? Не лучше ли дорастить их до десяти лет и более, как практиковалось раньше? Прежде всего следует подумать о восстановлении поголовья: слишком тяжелый урон понесло в последние годы животноводство. Трудно осуществить решение правительства, задумавшего — по примеру Туниса— полностью ликвидировать стада коз, которые, по мнению многих, приносят больше вреда, чем пользы.

90 процентов населения Мавритании — кочевники. Две трети кочевников ушли из Сахары. Как ни трудна была их кочевая жизнь, она была лучше нынешнего прозябания. Один парижанин, опытный сотрудник ЮНЕСКО, с которым я как-то обедал в ресторане «Эль-Аман», сказал:

— Если бы мне дали миллион долларов, чтобы я его разумно использовал в этой стране, я бы восемьдесят процентов выделил на инвестиции, пятнадцать — на экстренную помощь голодным и пять — на противозачаточные средства.

Рецептов спасения Мавритании более чем достаточно. И авторов их немало. Один из них — президент Моктар ульд Дадда, — глава государства со времени завоевания независимости в 1960 году[28]. Он считает, что главное — продержаться, пережить катастрофу. По его мнению, не следует ни слишком много говорить о масштабах засухи, ни скрывать правду. Надо требовать помощь и принимать ее от кого только возможно.

Хартани — сборщик ракушек, просеивающий песок пустыни, потомок рабов; когда его спросили, что он думает о спасении страны, пожал плечами:

— Будет так, как захочет Аллах. В этом песке тысячи лет лежат ракушки, на этом песке тысячи лет гибнут люди. Здесь ничто не меняется.

И все же — ракушки, которые этот человек добывает из песка, теперь идут на изготовление бетона, ими заменяют камни и гравий, которых нет в Мавритании. Из бетона вырастают первые в этой стране прочные дома, которым не опасен самый сильный харматтан. Люди гибнут меньше, чем сто лет назад. Сахапа и страны Сахеля посылают сигналы SOS, которые слышит и принимает весь мир.

В Мавритании по-прежнему нет дождей… Но меняется многое.