Это в сердце было моем

Феликс Нафтульев. "Быль о давнем походе"

Гулял по платформе, смотрел, как садятся пассажиры с куклами и сачками в ярко раскрашенные вагончики, и думал: не зря обе станции - детская железнодорожная и детская экскурсионно-туристская - расположились рядом, в одном дворе. Наверно, поход, в который меня позвали, будет вроде катания в лилипутском вагоне: весело, недолго, как бы по-настоящему, а в то же время игра.

Улетел собираться, накупил амуниции, взял на службе командировку и снова, уже навьюченный, вернулся во Львов.

Во Львове было жарко. Из уличных репродукторов звенело хрустальное: "Ой, дiвчино, шумить гай, кого любишь, забувай!" Трамвайная остановка именовалась "зупинкой", столовая - "iдальней", гостиница "Днепр" - "готелем "Днiпро".

Презирая транспорт, шагал от зупинки к зупинке в своем необмятом обмундировании - топорик у пояса, палатка на горбу - и очень сам себе нравился.

А позже, к вечеру, на краю села Козево, на стартовой базе, - до чего жилось легко и приятно! Пылал в огороде костер, вокруг него на бревнышках сидели новые друзья и пели, как полагается, "Глобус": "Мы дойдем туда, куда хотели, мы всегда своей добьемся цели". - "Люкс!" - повторяла сидевшая по соседству Марийка. Все у нее было "люкс". Чай вскипел - люкс, комаров нету - люкс, корреспондент из Ленинграда приехал - разве не люкс?

Корреспондент меж тем, обгоняя события, заносил в блокнот вдохновенные строки: "Здравствуйте, зеленые горы Карпаты! Идем по вашим склонам в цепочке. Ремни рюкзаков поскрипывают. Солнце пляшет на незакопченных котелках..."

- Здравствуй, - ответили наутро горы. - Поглядим, откуда ты взялся такой.

Вскоре после того как, построившись в упомянутую цепочку, мы вышли на упомянутый склон, я понял, что пропадаю.

С ума я сошел! Зачем я ввязался в это дело?! Пот залил глаза, рюкзак безо всякого поскрипывания, тихой сапой вгрызся в плечи, - а ведь мы же еще почти по ровному идем, а впереди-то подъем!

Тут, как вы понимаете, совершенно случайно был объявлен срочный привал. И на привале тоже совершенно случайно возник разговор, из которого я уяснил: дыши глубоко, ритмично и медленно; под лямки, чтоб не резало, подложи полотенце; захочется пить - срывай и нюхай придорожную мяту.

В азбуке походных наук это было даже не буквой "а" - палочками и крючочками по косым линейкам.

Предстояло учиться бесчисленному. Упихивать в мешок, без того увесистый, общественные буханки и пакеты с крупой. Шаг за шагом одолевать нескончаемый тягун, уставившись в горизонт настолько близкий, будто идешь по округлости яблока. Семенить по жердям над ущельем, - ни перил, ни настила.

Не могу похвастать, что выучил азбуку на "отлично". В предпоследний день, выйдя после длинного марша на берег Стрыя, не имел сил расшнуровать ботинки и побрел вброд во всем снаряжении, переступая, как робот.

За рекой шумел дремучий лес.

Полчаса продирались через чащу и читали на затесах утешительное: "Расчистка произведена в 1958 году".

Потом и затесы исчезли. Ели, упавшие от старости, толщиной в два обхвата, гнили поперек тропы. Высоченный безъягодный черничник. Водянистая брусника на буграх. И окопы, окопы...

Сто раз могли мы пройти мимо того дерева и не выделить его из остальных, не заметить, что наплывы и рубцы на коре смутно похожи на каракули.

Но мы не прошли мимо, потому что именно к этому дереву шли.

Окружили его - и на ощупь стали разбирать надпись, что вилась винтом по стволу: "Здесь лежит... от руки... шистов..."

Не удивляйтесь, что вдруг завожу речь о другом.

Шеренги мраморных плит. Позолота имен. И факел с Вечным огнем. И, как знамена в чехлах, тополя. Таков он, знаменитый Львовский Холм Славы.

На Холме Славы погребены герои, в июле сорок четвертого освобождавшие Львов. Танкисты, летчики, пехотинцы. Гвардии старшина Александр Марченко, поднявший на ратуше красный флаг. Сын матроса-авроровца, соратник Покрышкина гвардии капитан Александр Клубов. Военный журналист-известинец майор Павел Трошкин.

Прах легендарного разведчика Николая Кузнецова тоже перенесен сюда.

Холм давно уже - наряду с геральдическим львом - стал символом города. Повернешь чуть-чуть купленный в киоске значок - перед тобой лев и башни; качнешь обратно - тополя и Вечный огонь.

Прямоугольный значок похож на кинокадр. Если бы кадр был широкоэкранный, слева от Холма и ближе, на переднем плане, оказалось бы желтое двухэтажное здание. На его фасаде написано: "Народный мемориальный музей "Холм Славы".

Слово "народный" появилось на вывеске в 1970 году. Годом раньше текст выглядел иначе: "...при школе № 64". А до лета 1964 года музейная вывеска вообще отсутствовала. В желтом особняке рядом с Холмом Славы помещалась обыкновенная школа.

Ее ученики еще не знали, что однажды постановят: музею родиться и жить. Экспозиции, запасников, картотеки - ничего не было.

Но уже совершался по предгорьям Карпат наш поход.

Сидели на пригорочке возле хутора Орявчик. Наташа и Таня рассказывали, Фима им помогал.

Наташа. Прошлым летом мы...

Фима. Не мешай! Были на реке Сан, знаете? Тоже в походе. Но не как сейчас, ничего не искали, просто путешествовали.

Таня. И вдруг...

Фима. Не мешай! Вдруг Эдик куда-то провалился. Посмотрели - землянка! Разрушенная! Во!

Наташа. С того и...

Фима. Не мешай! Откуда землянка? Спрашиваем у местных.

Таня. Они говорят: Ковпак.{3}

Фима. Не мешай! Соображаем: какой Ковпак? Ковпак шел южней.

Наташа. Вот поход кончи...

Фима. Не мешай! Поход кончился, мы - за литературу. Сто библиотек перерыли, прочли о Наумове, о "Народной гвардии", о...

Таня. Только...

Фима. Не мешай! О партизанах на Сане - нигде ни строчки. Заколдованные какие-то! И вдруг - ау-ыв-в! (Ему зажимают рот.)

Наташа. Является на занятие кружка Тарнавский, тычет в страницу пальцем: "Ага!"

Таня. А на странице - схема партизанского рейда.

Надежда Максимовна Шепелева-Базько раскатывает по столу рулон карты. Выкладывает подшивки газетных вырезок, мелко исписанные тетради, пачки машинописи, переплетенные в тома.

Все это о рейде. Не о том, знаменитом, воспетом в книгах и кинофильмах. Не о ковпаковском.

Одиннадцать тысяч километров по тылам врага прошло с боями Соединение партизанских отрядов, созданное в августе 1943 года при командовании Воронежского фронта.

В день своего рождения оно состояло из пятидесяти пяти бойцов-десантников, считая и тех одиннадцать, что погибли сразу, при высадке.

Спустя два-три месяца в нем уже было три тысячи человек.

Шли на запад, взрывая по пути нефтепромыслы, пуская поезда под откос. Но главное ждало партизан впереди, за хребтами. Близилось Словацкое антифашистское восстание. Соединение спешило на помощь братьям.

- Куда идете, сынки?

- Цэ военная тайна.

- А вы часом не ковпаки?

- Нехай ковпаки...

Перед штурмом Карпат соединение сжалось, как мощная пружина, - через горы отправились шестьсот лучших. За горами сотни вновь превратились в тысячи. Командовал соединением Михаил Илларионович Шукаев.

- Нас, шукаевцев, в одном Львове пятеро, - говорит Надежда Максимовна. - А сколько в Москве, в Баку, в Чернигове, на Житомирщине! На последнюю встречу собралось больше ста. Переписываемся, перезваниваемся, готовим коллективный сборник воспоминаний, объединяем фотографии, дневники.

Рейд давно рассекречен, но гигантские пласты документов его истории много лет хранились разрозненно, в домашних, личных фондах, и не каждый ветеран. Сознавал, каким богатством владеет. Не хватало внешнего импульса, централизованной организующей силы.

- Мы кружковцам клуба "Поиск" очень благодарны. Они заново нас подружили, разыскали, мы же и не знали, кто где. Дуже приятно, что не забыли нас, - так приятно, что здоровше себя даже чувствуешь. Такие молодцы, такое им от нас спасибо!

А ребята были самые что ни на есть обычные.

Случалось, и озорничали, и задирали друг друга.

Дневальные запасли дров на утро, чтобы было на чем сварить кулеш, а ночные дежурные топливо спалили. В результате завтрак опоздал.

Когда стояли лагерем под Черной Горой, мальчишки спрятались в зарослях и напугали девочек - зашумели, затопали, завизжали, как кабаны. Девочки - в рев, мальчишки - в хохот.

Обыкновенные были ребята, но, уверяю вас, именно от них, вовсе не благонравных, протянулась ниточка из давних лет сюда, на нынешний Холм Славы.

Расспрашиваю о "Поиске" общественного директора музея Н. В. Исаева.

- Поиск? Да, конечно. Поисковая работа ведется колоссальная. Дети устанавливают связь с семьями погибших, уточняют имена и фамилии, выясняют детали боевых биографий. Галина Алексеевна вам об этом расскажет подробней.

Иду к сотруднице музея Галине Кораблиной.

- Поиск... Хотите знать, как ищем экскурсоводов? Скорей, пожалуй, не ищем, а отбираем, от желающих отбою нет. Объявляем конкурсы, устраиваем зачетные экскурсии. У нас дело сложное, вон спросите у Нади с Олей.

Надя Петрищева, Оля Скиданова с горячностью вступают в разговор:

- Еще бы, постоянно поиск! Посетители разные, и к любой группе надо искать подход. Малыши - те сразу бросаются к экспонатам, к винтовкам, саблям, попробуй заставь их слушать. А недавно приезжий дядечка: "Неверно про Кузнецова! Кузнецов погиб на Волыни!" Ему одно, он другое, - не экскурсия, а научный спор.

У меня, к сожалению, тоже так получается: я одно, мне другое. Все наперебой пускаются в рассказы о поиске, у всех он свой, трудный, важный, увлекательный, но мне же особый нужен, "Поиск" с большой буквы, туристский клуб "Поиск", с которым ходил я по Карпатам в добрые старые времена.{4}

Ищу "Поиск". Не мог он пропасть бесследно. Хоть что-то от него должно сохраниться.

- Поезжайте в шестнадцатую школу, - советуют мне. - Или в тридцать четвертую. Или в сорок вторую - там уж поиск так поиск.

Ну, ладно. Два свободных часа у меня имеются. Сажусь в автобус. Выхожу на кольце.

- Где бывшая Каштановая, как на нее пройти?

- На улицу Кантария прямо и направо.

Улица под стать новому своему названию: будто попал в грузинский городок - двухэтажные зданьица, ажурные металлические калитки, за ними тенистые дворы с летней кухней и гаражом в глубине. И конечно, зелень. Много зелени. Не магнолии, правда, не кипарисы.

Впрочем, кипарис на улице Кантария есть. Его посадили семь лет назад кутаисские гости. А помогали им школьники-третьеклассники. В этом году они покинули школу - и оставили нынешним пионерам наказ:

"Равняйтесь в учебе и труде на комдива Кантария... Пополняйте новыми материалами наш музей Кантария. Продолжайте начатое нами создание музея 3-й гвардейской армии, под знаменами которой сражался Кантария... Пусть не знает устали ваш красный поиск!.."

В комнате, куда меня привели, по стенам висят плакаты с большими и малыми стрелами: Львовско-Сандомирская операция, Бродовский котел - этапы победного наступления.

Путь школьных следопытов, графически выраженный, выглядел бы, вероятно, похоже: стрела вырастает из стрелы, словно включаются двигатели многоступенчатой ракеты, словно атакующие части, развивая успех, продвигаются от рубежа к рубежу.

В 1970 году львовская школа № 42 взяла шефство над памятью гвардии полковника Ивана Георгиевича Кантария, похороненного на Холме Славы.

Итак, вначале - лично и персонально Кантария. Отважный командир, герой Керчи, защитник Марухского перевала, один из освободителей Львовщины.

"Один из..." - слышите? Труба запела "общий сбор". Рядом с Кантария встают соратники. Воины 253-й дивизии, которой он командовал, и 197-й, и 389-й, - а где дивизии, там и армия, 3-я гвардейская, чья история полна героизма.

И вот уже тянутся поисковые стрелы к берегам Вислы, через Глогау и Губен к Берлину и Праге. Десятки ветеранов шлют в школу свои воспоминания и реликвии. Фронт ширится, операция развертывается. Полковник Кантария ведет вперед следопытов, как когда-то вел бойцов.

- Штабу он предпочитал передовую. Стремился быть с солдатами, носил кирзовые сапоги, чтобы даже по внешности меньше от них отличаться. Его называли в ротах "наш боевой комдив", красиво, да?

Лариса Алексеевна Масловская, завуч школы, идет с указкой вдоль витрин и стендов. Сыплет фамилиями, датами, номерами частей. Цитирует документы. И сокрушается: "Поздно приехали, ребята на каникулах, они лучше бы рассказали".

А я, представьте, не очень об этом жалею.

Будь здесь ребята, их старший друг наверняка держался бы в сторонке, в тени. А сейчас вижу его - энтузиаста - в истинном блеске. И пусть, говоря о следопытских делах, Лариса Алексеевна без конца твердит: "Они сами, сами!"- знаю, бездна усилий за этим "сами" кроется.

Это лишь в плохих повестях на пионерскую тему дети до всего доходят своим умом. А спросить нам себя: с чего наша самостоятельность начинается?

Со взрослых. С родителей, с вожатых, с учителей.

Снова вспоминается наш давний поход.

Руководителя "Поиска" звали Львом. Так, без отчества, тем более что ему в ту пору было столько лет, сколько мне теперь, он и войдет в рассказ.

Лев был похож на Паганеля. Ростом пониже и вместо подзорной трубы полевой бинокль на ремешке, но в остальном - вылитый Паганель: круглые очки, легкая походка, сухощавость, пытливость - и рассеянность? Нет уж, чем-чем, а знаменитым паганельским недостатком Лев из Львова не страдал.

В январе он думал об августе. Зимними вечерами рисовал на картах кружочки, соединял их пунктирчиками, рылся в книгах, отправлял надписанные жутким почерком конверты и заносил в дневник: "Счастливый день! Пришли письма от Шукаева, от Щадея, от Перепечи, - ура!!".

Письма сами по себе - уже великая вещь. Их можно прочесть вслух на занятии кружка, подшить в папку, перечислить в отчете. На их основе можно даже провести исследование. Создать ученый труд.

Однако вообразите того, подлинного Паганеля, в уютной парижской квартирке, в халате и колпаке, неторопливо пишущего: "Патагония, Талькаву. Спасибо за информацию о кондорах. Австралия, Айртону. Прошу уточнить сведения об эвкалиптах. "Дункан", Гленарвану. Как с розысками Гранта? Телеграфируйте. Мысленно с вами..."

Не желали они, не могли быть "мысленно" - ни тот Паганель, ни этот! И на блокнотном листке вырастал столбик имен: участники летнего рейда.

"Марийка - санитар".

Действительно, кому и быть санитаром, как не тихой, ясноглазой Марийке.

"Богдан - завхоз". "Коля и Таня - фотографы". "Замыкающий - ?"

Перо останавливалось. Выбрать замыкающего трудней, чем головного. Вести цепочку способен любой сильный и опытный, а с замыкающим - иначе. Замыкающий в известной степени - комиссар.

Тут надо рассказать о нашем восхождении на Пикуй.

Пикуй - гора с каменным столбом на вершине. Высоты небольшой, около тысячи метров. Наверх ведут две дороги - пологая, по хребту, и в лоб.

Разведчики - группа в шесть человек - должны были подняться первыми и подготовить лагерь. Прочие - с грузом - нагонят группу наутро.

Девочка Майка, шустрая, похожая на мальчишку, просилась идти с авангардом. Ее отговаривали: устанешь, полезем для скорости напрямик. Но Майка взмолилась, напомнила о своем кое-каком альпинистском опыте, и Лев согласился. Более того, он назначил Майку головной, видимо, для того, чтобы она утерла заносчивым хлопцам нос.

Первые полчаса подъема Майке казалось, что так и случится. У нее и верно был опыт. Но она слишком на него понадеялась, слишком уверовала в то, что Карпаты не Кавказ, и не рассчитала сил. Вдруг она почувствовала, что рюкзак тянет, а кеды скользят. Просить передышки она не решалась, это значило бы, что ее взяли с собой напрасно. Она карабкалась по камушкам в совершенном отчаянии.

Тогда произошло неожиданное.

Бука, замыкающий, заохал и замедлил шаг. Неутомимый разведчик, железный Бука повел себя, странно сказать, как раскисший новичок. Поминутно он останавливался. Пил воду, что являлось элементарным безрассудством. У него развязался шнурок на ботинке. У него отцепился от рюкзака котелок.

Теперь уже не Майка, а он диктовал темп движения, - мы тащились по-черепашьи, поджидая его, протягивая ему руку, буквально втягивая его на очередной уступ.

Майка удивлялась и втайне торжествовала: все-таки она оказалась далеко не слабей других.

Последние, самые крутые и трудные, метры она и не заметила, как взяла, - до того много хлопот было с Букой.

И вот мы стояли на вершине. Майка - победившая, гордая - спросила: "Ну как?" Бука виновато пожал плечами. И усмехнулся чему-то, о чем знал он один.

Такое вышло загадочное происшествие.

Что касается Паганеля-Льва, то он на марше предпочитал идти сбоку тропы, там, где можно, никому не мешая, поспешить в голову колонны или, наоборот, пропустить колонну мимо себя.

Он умудрялся возникать сразу всюду, - и везде его окружала свита, летучий отряд ординарцев-разведчиков.

К разведчикам Лев был жесток. Не давал им роздыху. Лишал привалов, забрасывая десантом вперед: где полонина? Где река? Где село?

В селах Лев развивал бурную деятельность. Бежал к начальству, созывал людей на сход. Из мешка извлекался складень-гармошка - передвижной выставочный стенд "Поиска". Таня или Наташа, а чаще разговорчивый Фима, брали веточку-указку:

- Соединение Шукаева шло как раз по вашим местам. Может быть, вспомните, когда здесь проходили партизаны, где останавливались, долго ли стояли?

Лев слушал, не вмешиваясь.

Он любил, чтобы все вокруг совершалось как бы само собой. Идя в цепочке, мы каждые четверть часа передавали друг другу тяжелые ведра с провиантом. Снимаясь с ночевки, засыпали землей костер и закапывали пустые консервные жестянки. Выстраивались и кричали хором: "Спасибо этому дому, пойдем к другому!" Откуда повелось? Традиция? Традиции с неба не валятся... Керiвник {5}делал вид, будто он тут совершенно ни при чем.

Рядом с ним всегда была керiвничка, учительница Тамара, его жена.

Ни раньше, ни потом не встречал я семьи, в которой главные жизненные интересы настолько были бы общими.

Ядром коллектива "Поиска" становились ребята из воспитательского класса Тамары. В дневнике клуба чередовались почерки: то - как курица лапой - Лев, то - каллиграфически - Тамара. Словно единая повесть, набранная двумя шрифтами.

"Львы, - говорили о них. - Что скажут Львы? Давно не писали Львам. Во Львов бы ко Львам закатиться".

И закатывались. Их жилье на улице Тургенева служило харчевней, постоялым двором, перевалочной станцией. Там, в комнатке-кухоньке, на раскладушке, ночевал когда-то и я...

Вернемся к полковнику Кантария, боевым его друзьям и учащимся сорок второй львовской школы.

Есть у следопытской работы парадная, праздничная сторона. Гремят барабаны, развеваются флаги. Шефы и подшефные обмениваются делегациями. Встречи, речи, подарки - сплошной восторг.

Хороший праздник организовать нелегко, искренне уважаю людей, умеющих это делать. Особенно когда вижу, что и они понимают: происходящее в буднях гораздо важней.

В буднях происходит то, что по полочкам официальных отчетов не разложишь и громкими названиями не снабдишь.

Например, отношения между школой и родственниками Кантария, братом его, семьей его сына, - как их определить, в какую графу занести? Почин "Забота"? Мероприятие "Дружба"?

Скажите краснощекому первокласснику, что он - участник многолетней акции "Преемственность". Первоклассник захлопает глазами: он и слов таких еще не выучил. Просто он знает, что старшие занимаются делом, которое продолжать - ему. Значит, уже теперь нужно готовиться. Нужно стараться.

И стараются.

Поразительно, как они умудряются везде поспевать. Ведут поиск, изучают грузинский язык, пишут стихи, складывают песни, побеждают на смотрах пожарников и конкурсах санпостов.

Учатся, разумеется. Сдают сочинения, решают задачи у доски. А настает пора - и празднуют.

В начале мая улица имени полковника Кантария - она получила новое имя по ходатайству школы и ветеранов - отмечает свой День. Съезжаются седовласые гости. 3-я гвардейская вспоминает минувшие битвы. Гремят барабаны, развеваются флаги. Звучит хоровое: "Мы сыны Кантария, дочери Кантария, мы друзья Кантария, будем, как Кантария!.."

В другой школе, в тридцать четвертой, сберегают бессмертие павших при освобождении Львова воинов-москвичей. В семьдесят первой чтут подвиг командира самоходно-артиллерийской бригады гвардии подполковника Василия Ильича Приходько.

Все это - как бы филиалы Мемориального музея "Холм Славы", дочерние его побеги.

На "Холме Славы" идет совещание.

Хлопот по горло - ремонт. Светло-желтая паркетная дощечка переходит из рук в руки. Как добиться, чтобы на полу не было заметно заплат? И где заказать накладные буквы для стендов? И куда ехать за белилами?

Мне повезло: вижу работников музея в обстоятельствах стихийных и грозных, - с чем бы их сравнить по-походному? Разве что с нежданным ливнем на дневке. Наблюдаю, как дружно и слаженно, не считаясь с чинами и должностями, они - выражаясь образно - переставляют палатки и стаскивают на сухое рюкзаки.

И еще в одном мне повезло: вокруг канцелярского стола собралась живая история музея.

Широкоплечий, со звездочкой на пиджаке, Герой Советского Союза Н. В. Исаев. У Николая Васильевича Исаева - славное боевое прошлое. Он - ответственный секретарь президиума Львовской секции Советского комитета ветеранов войны.

Рядом с Исаевым - военный журналист, полковник в отставке Глеб Николаевич Рокотов. Голос у него - по фамилии: Глеб Николаевич не говорит, а рокочет.

Те, кто погребен на Холме, - их сверстники и соратники. А для остальных присутствующих - если не прадеды, то уж точно деды.

Вера Васильевна Гутьева, Галина Алексеевна Кораблина лишь ненамного старше музея. О Гале в служебной справке по "Холму Славы" упоминается как об одной из лучших школьниц-активисток. Справка недавняя, но устарела: сейчас Галина трудится на "Холме" штатно, учит ребят водить экскурсии.

Ее ученицы Оля и Надя, вчерашние десятиклассницы (прибежали в музей прямо с выпускного вечера), сидят тут же. Они только что поведали мне о самых маленьких экскурсоводах, девятилетних Лене и Наташе.

Практически все поколения "Холма" представлены тут. Но в уголке стул не занят, и, чудится мне, не случайно. На совещании незримо присутствует - по праву присутствует - и давнишний клуб "Поиск".

Журналист Виктор Головинский - мой сокурсник и, кстати, племянник Льва - незадолго до своей трагической гибели в Восточных Саянах записал в дневнике:

"Лучше всего человек проверяется в походе... То, что не заметишь в человеке за много лет, в экспедиции проясняется тотчас".

Доскажу про восхождение на Пикуй.

Итак, мы были на вершине.

Шли, как помните, без привалов, вымотались, проголодались. В мешках жестянки с тушенкой, сахар, крупа, - каким чудесным дымком сейчас запахнет вокруг!

- Нет, - сказал Бука, проштрафившийся, но по-прежнему уважаемый замыкающий. - Сперва найдем воду.

В наших флягах булькало еще порядочно воды, на кашу и чай хватило бы, но ведь завтра здесь встанет лагерь. И мы разбрелись цепью, прочесывая расщелины.

Искали долго и нашли родник - с кабанье копытце, но и то хорошо.

- Значит, привал? - обрадовался Фима, присел на корточки и принялся устраивать таганок.

- Нет, - сказал Бука. - Сперва - мачта для флага.

Лагерь без флага - не лагерь. Опять бродили, разыскивали подходящую жердину. Воткнули между валунами и укрепили, и она упруго выгнулась, как удочка, на ровном горном ветру.

Солнце уже закатывалось. Становилось сыро и холодно.

- Ужинать и греться, - разрешил Бука.

И тут Эдик вспомнил, - а может, он все время помнил и ждал, пока управимся с другими делами.

- Завтра у Янки день рождения, - сообщил Эдик. И мы поднялись, не успев как следует усесться.

Таскали плоские камни, по два и по три, кто сколько мог захватить, и выкладывали на склоне огромную надпись, чтобы Яна утром заметила ее издалека. "Дарим Яне Пикуй", - выложили мы. И уже при фонарике нацарапали на листке бумаги:

Лучшего дня рожденья не пожелаешь, нет:

На покоренном пике встретить тринадцать лет!

Теперь и вправду настал час греться и ужинать. Но кругом была кромешная тьма, и дров не имелось ни полешка, а здесь их непросто отыскать даже днем.

Сжевали по ломтю хлеба, тихо спели про барбарисовый куст - и улеглись на влажноватое полотнище палатки. Не хотелось возиться со стойками и колышками в темноте.

Ноги гудели, под ложечкой сосало. Грызли сахар и смотрели на звезды.

А звезды над вершиной висели крупные, выпуклые, и ясно различалось, какая дальше, а какая ближе.

Первую ночь за весь поход коротали мы без ужина, костра и без крыши. Но не жалели об этом.

Спрашиваю Эдуарда Озерковского, ныне работника Львовского почтамта:

- Эдик, как тебе кажется, чем больше важны былые походы "Поиска"? Военно-патриотическими изысканиями или тем, что в них вы делались умней и дружней?

Эдуард удивляется:

- Разве можно это разделять? То и другое вместе!

Шли по обочине шоссе, по бесконечно протяженному селу Ждениево. Нас обгоняли автобусы с кумачовыми транспарантами по бортам - спешили, как и мы, в Уклин, на слет.

В Уклин собирались в те дни юные туристы со всей страны. Приезжали делегациями и селились в аккуратных парусиновых домиках лагерного городка.

Они были отличными ребятами, пытливыми краеведами, и немало сделали они полезных дел. Но сейчас, в наглаженных шортах и парадных пилотках, они выглядели чересчур чистенькими, как с картинки.

А мы пожаловали потные, с прокопченными котелками, не залечив царапин и ссадин.

Мы не являлись делегацией. Не запаслись гостевым приглашением. И нас на слет не пустили.

Нас, знатоков Карпат, первопроходцев, открывателей Шукаевского рейда!

Возможно, Лев предвидел такую ситуацию. Но все же вел нас сюда: испытывал, так сказать, на разрыв - надуемся? Оскорбимся?

А верней, никого и ничего он не испытывал. Наше и свое самолюбие презрел ради достижения главной цели.

За оградой, по соседству, разбили бивуак. И вклинились-таки в программу слета: рассказали посланцам Черниговской, Гомельской, Житомирской, Новоград-Волынской, Ровенской областей, чем занимаемся, что ищем и с чем без их помощи нам не справиться.

- Шукаевский поиск - не для одной только Львовщины. Поиск должен перешагнуть пределы Прикарпатья!

Тогда же произошло событие, имевшее для нас (и для шукаевцев) серьезное значение. На Уклинском слете познакомились Лев и Львовский студент Ярослав Базилевич.

Беседую с кандидатом медицинских наук Ярославом Петровичем Базилевичем, председателем областной комиссии походов по местам революционной, боевой и трудовой славы.

Одержимость Базилевича фантастична. Бывают люди-Рукодельники, люди-Книгочеи, люди-Коллекционеры. Ярослав Петрович - Человек, Который Организует Походы.

Он занят этим всегда и везде, куда бы его жизнь ни забросила. Поехал после института на работу в Красноград, в край терриконов, - и основал там туристский клуб "Шахтер". Работал позже в селе под городом Нестеровом - и создал клуб "Арай", первый сельский туристский в стране.

Наш разговор, естественно, о шукаевцах, о том, что благодаря многолетним следопытским стараниям в их истории, наверно, уже мало пробелов.

- Что вы, сколько угодно! Взять хоть легенду о партизанском разведчике!

Требовалось разведать систему вражеских укреплений на главном Карпатском хребте. И доброволец-шукаевец пошел на смертельный риск.

Он заявился в село и заставил хозяина-гуцула - точней, убедил, заставить не смог, - бежать за фашистами. И сдался им, якобы захваченный врасплох, без боя.

Его везли в штаб по горной дороге, он глядел во все глаза и слушал во все уши. А когда все, что нужно, высмотрел и выслушал, партизанская засада отбила его у врагов.

Правда это или вымысел? Как звали героя? Жив ли он? Неизвестно. Надо искать.

Или еще: за время длительной стоянки на Черной Горе шукаевцы приняли с воздуха около двадцати десантных диверсионных групп. Группы разошлись на задания. Как они их выполнили? Какие подвиги на их счету?

- Ходить еще и ходить.

Идеальный поход Базилевич себе представляет так: двести молодых людей пятнадцатью-шестнадцатью командами отправляются по отрезкам общего маршрута - не копить километраж для разрядов и значков, а ликвидировать на картах и в реляциях белые пятна.

По шукаевским тропам - вслед "Поиску" - таких походов комсомольцами Львова проведено ни много ни мало - десять.

Плюс пять походов, связанных с Ковпаком. Плюс два - по маршруту Соединения генерала Наумова, это на севере области. Плюс изучение пути 18-й армии, далеко не завершенное, не исчерпанное шестью массовыми рейдами.

В жару, в непогоду, в полной выкладке идут по горам поисковые молодежные отряды. Ищут следы войны. Обставляют их памятными вехами.

Под Делятином - Курган партизанской славы.

В Сколе - камень-обелиск в честь шукаевцев.

На Пикуе - мемориальная доска.

А начиналось - с "Поиска".

Приносят в охапке архив "Поиска". Складывают стопками на диван.

Полтора десятка папок с отчетами, статьями, запросами на бланках, фотоснимками, черновиками.

Вот, гляди-ка, сберегся! Боевой листок "Репьях" - "Репейник" - с шуточной туристской энциклопедией, которую сочиняли на привале все вместе: "Б" - Бивуак - поляна, где сначала работают, а потом отдыхают"; "Д" - Дрова - см. Обед"; "О" - Обед - см. Дрова".

"Молния", экстренный выпуск, четыре слова размашисто: "В космосе Герман Титов! Ура!!!"

Клочки, обрывки: "Россохач, ночевка. Съедено пять буханок". Богдановы письмена. Не было на свете лучшего завхоза, чем Богдан. Босоногий, страшно серьезный, на голове - носовой платок в узелочках.

"Срочно, аллюр три креста. Коба и Бука, мы на Шебеле. Догоняйте! Кланяемся кружкой черники!"

А вот - схема маршрута: "Львов - Сколе - Козево - Орявчик - Сухой Поток..."

Эту схему сейчас печатают в путеводителях. А мы ее, как говорится, составляли ногами.

"...Сухой Поток - Старая Шебела - Черная".

Как она предстала перед нами в тумане, действительно, черная, точней, сизо-графитовая от хвойного леса! И Фима сказал длинному Эдику: "Оценяй, Эдик! Гора выше тебя!"

На Черной, на высоте 1230 метров, партизаны-шукаевцы устроили себе долговременную базу. Туда с самолетов сбрасывались им продукты, боеприпасы.

Там встречали они десантников.

В два приема, двумя отрядами обследовали мы Черную Гору. Шумел ветер в еловых кронах - гора дышала. Трещали сучья под ногами. И ничего больше. Ни гильз, ни пустых обойм, ни зажигалки или самодельного ножа, когда-то потерянных. Лишь земляные валы ярусами по склону.

Тем временем дневальные, оставленные внизу, на поляне, ликовали. Им повезло не в пример нам: из ближнего села пришел гость, они напоили его компотом и как следует обо всем расспросили.

Пылыпчак Теофий Васильевич в сорок четвертом году носил шукаевцам на Черную Гору провизию, бывал у них в лагере.

Теофий Васильевич рассказал, что соединение стояло частью на Черной, частью на обеих Шебелах. Землянок не копали, жили в будах-шалашах.

Еще он сказал, что под полониной, в лесу, есть партизанская могила.

Назавтра мы к ней пошли.

Через реку. Сквозь заросли, приминая доисторический черничник. К дереву с винтовой надписью на коре.

Кто лежит под ним?

В папке - военкоматская справка, копии запросов, ответные письма с отчеркнутыми строками.

Сведения из неофициальных и официальных источников пересеклись, как прожекторные лучи, и теперь в перекрестье их - Салим Саттаров, азербайджанец, партизанский командир, навеки высвеченный из мрака забвенья.

Имя Саттарова - девяностое, а может, сотое в списке разысканных "Поиском" героев.

Читаю список. Шукаев Михаил Илларионович (как радовались, получив весть от него! "Дорогие мои молодые друзья, большое спасибо за ваши благородные действия..."). Иван Щадей из Братиславы, - это он первым сообщил во Львов шукаевский адрес. Адъютант Шукаева Данилович, былой владелец бинокля, неизменно висевшего на груди Льва на ремешке.

И Гладилин, заместитель командира соединения, частый и желанный спутник краеведов в сегодняшних их походах.

И начальник штаба Савич, автор чрезвычайно ценного, подробного дневника.

Комиссар Перепеча, трибун-интернационалист, умевший пламенным словом разжечь сердца: "Среди нас и русские, и татары, и азербайджанцы, и украинцы, и евреи, и у всех одна цель - отомстить врагу".

Пулеметчик Бова, от Нежина до словацкого Тисовца дотащивший свой пулемет на плечах{6}.

Владимир и Фрида Насруллаевы. Магеррамов. Надежда Базько.

Спасибо тебе, "Поиск".

Понимаю, дважды, как ни печально, не войдешь в одну и ту же реку. Дела, как люди, рождаются и умирают. Выросли ребята, сменились руководители. "Поиск", клуб юных историков, стал историей сам.

И все же главное его наследие не в этих папках, уже обтрепавшихся, не в этих выцветающих снимках. Его не отпечатаешь, не уложишь в музейную витрину. Оно - в делах нынешних, в том, о чем я сбивчиво, отвлекаясь и перескакивая, написал.

На Львовской детской станции туризма и путешествий меня заверили, что клуб "Поиск" непременно - как организация - возродится.

По-прежнему отходят от перрона станции "Комсомольская" игрушечные, а впрочем, вполне настоящие поезда. Груша, как встарь, склоняет ветки над балконом. Я сорвал с нее на память две недозрелые грушки.

Возвращаюсь в готель пешком, по нескончаемой улице Ивана Франко, извилистой, местами горбатой, - мимо музея Каменяра, мимо здания, возле которого в феврале сорок четвертого Пауль Зиберт - Николай Кузнецов - застрелил матерого фашиста, вице-губернатора Бауэра.

И опять, как нарочно, гремит из радиорупоров: "Ой, дивчино, шумить гай..."

Путешествий, наверно, еще много впереди. Но пусть хоть сто лет шумит этот самый гай, - кого люблю, я никогда не забуду.

1979 г. Львов-Ленинград