Это война, братишка

5.

Глава пятая

Камила

Придя домой с целым пакетом инвентаря, я долго размышляла, когда же мне осуществить свою месть. Дать ему возможность расслабиться, чтобы потерял бдительность, или сразу его огреть? Проблема в том, что мы мыслим одинаково. По логике, я должна дать ему время, а потом осуществить свой план, чтобы был эффект неожиданности. Я бы так и сделала, но к тому времени он сам уберёт квартиру и не даст мне повеселиться в полной мере. Семинар длится два часа, Макс приходит обычно в семь, в принципе, трёх часов мне должно хватить. Спрятала пакет себе под кровать и с лёгким сердцем пошла впитывать знания.

На лавке, в самом начале многочисленных зданий университета, меня поджидали мои новые знакомые: Лесли – восемнадцатилетний будущий лингвист, похожий на сына Эйнштейна, и Аманда – будущий врач-педиатр. Познакомились мы в первый день и чисто случайно. Нас свел вместе мой скейт, я просто врезалась в парочку, разом положив обоих. Вместе посмеялись и пошли обедать.

– Ого! – воскликнула Аманда. – Да ты в образе, – усмехнулась девушка, перекидывая длинную чёрную косу через плечо.

– Ещё каком, – усмехнулась в ответ и подхватила скейт.

– Тебе идёт, – заметил Лесли, запустив руки в карманы длинных шорт.

– А то! Три сотни выложила – и это со скидкой, – многозначительно поиграла бровями. Типа того, что это вам не морковку в чужом огороде тырить.

– Сумасшедшая! Сказала бы, мы б тебя из баллончика покрасили, – любезно предложила Аманда. Втроем мы двинулись по дорожке из гравия, между идеальными газонами в ограждении.

– Из баллончиков, это вы стены свои красить будете, а мне и так сойдет.

Видя на себе все эти взгляды других студентов, я даже прониклась благодарностью к братцу. Приятно, когда на тебя смотрят: кто с завистью, кто – с восхищением. Парни улыбаются, подмигивают. Благодать.

– Ты теперь звезда, – пробормотал Лесли. – Бросишь нас, да?.. простых смертных.

Рассмеялась и взлохматила парню светлые волосы.

– Ерунды не говори, Эйнштейн, а то я тебе язык покрашу, – смеясь, пригрозила. Аманда поддержала меня.

Позади нас зашуршал гравий, и мы расступились, пропуская черную Ауди. Словно в кадре кинофильма, машина, дрифтуя, припарковалась, закидывая прохожих мелкими камушками. Я хмыкнула, с интересом поглядывая. Оттуда, судя по всему, должен грациозно выйти сам дьявол. И точно! Дверь поднялась вверх и на землю опустились белые найки, а следом – уже хозяин кроссовок и самой Ауди. Подтянутый блондин, в джинсах и белой майке, матерь божья!.. ни на кого не глядя, потянулся и похрустел шеей, привлекая внимание всех студенток. Дав возможность вдоволь на себя насмотреться, парень обошел машину и помог выбраться своей спутнице. Ну да, помощь ей нужна: высоченные шпильки чёрных плетеных босоножек утонули в земле. Девушка оправила короткую чёрную юбку, модную розовую блузку, посмотрелась в отражение блестящего крыла машины и походкой от бедра направилась к главному входу.

– Э-э-э-э? – протянула я, глядя на притихших знакомых.

– Местные дивы, четвёртый курс: звезда футбола и черлидерша, – коротко ответила Аманда, глядя куда-то в другую сторону. – Придурки, – тихо пробухтела девушка.

Я задумалась. Странная она, и реакция странная.

– Он твой бывший? – прямо спросила. Между друзьями не должно быть секретов.

Лицо Аманды удивлённо вытянулось, и она отвела взгляд. Лесли нахмурился.

– Мы недолго встречались, – тихо произнесла девушка, замявшись.

– Полагаю, пока подонок не снял пробу? – снова спрашиваю напрямик, а сама слежу за павлинчиком. К нему подходят ещё ребята, видимо, все из футбольной команды. Парень всем улыбается нагло и надменно, купаясь в лучах всеобщего внимания. Тяжело быть придурком.

– Ты слишком прямолинейна, – укоризненно говорит Лесли. Его настроение явно упало.

– Ничего, – пожимает плечами Аманда. – Ведь так и есть.

– Ну, ты ещё слезу пусти, – хмыкаю я. – Это было в прошлом: плюнь, разотри и забудь. Ты девственность потеряла, а не руку. Зато теперь можешь сама насиловать всё, что движется.

Лесли посмотрел на меня восхищённо, почти как на святую, а Аманда приободрилась и даже улыбнулась.

– Слушай, а давай в субботу в скейт-парк вместе сходим? Мы обычно ходим поглазеть, а ты вот и катаешься, – предложила девушка, позабыв о напыщенном индюке.

– Я и мой друг – Удовольствие, с радостью придём, – заверила я. – Ладно, мне в другую сторону. Удачи! – махнула, развернулась и врезалась в твердую мужскую грудь. – Только не по законам жанра… – тихо взмолилась, поднимая взгляд. На меня смотрели насмешливые прозрачно-серые глаза. Главное – не пробудить интерес. Такие красаФчики не обращают внимания на тех, кто обращает внимание на них. Но почему-то кидаются на тех, кому глубоко и серьёзно наплевать с высоты Эйфелевой башни. Поэтому я поднимаю до одури влюблённые глаза, хлопаю ресницами и разве что слюну не пускаю. Насмешливая улыбка превращается в самодовольную.

– Извините, – робко пищу и обхожу преграду.

– Ничего, малышка, – доносится мне в след. – Тебе помочь?

Ы-ы-ы-ы-ы, чуть не завыла с досады. Неужели с невинностью перестаралась?

– Спасибо. Не нужно, – бросаю через плечо.

– Как хочешь. Если что, зови, – ласково произносит этот альфа-самец и уходит.

– Если что, я позвоню в службу поддержки, придурок влюблённый, – тихо шиплю и, наконец, захожу в здание.

***

Дома всё делаю быстро. Быстро приклеиваю банки суперклеем к полу и полкам. Сдираю серу со спичек и начиняю пять сигарет из открытой пачки Мича, они у него повсюду валяются. Устанавливаю над дверью конструкцию из ведра с водой, прибиваю тапки к полу в коридоре мелкими гвоздями. Сыплю крупную соль под простыню Макса, чтобы слаще спалось, Принцесса моя на горошине. Его пасту выдавливаю в унитаз, тяжело при этом вздыхая.

– Прости, родная. Это ненапрасная жертва. Родина тебя не забудет!

Нашпиговываю тюбик кондитерским белым кремом, чтобы слаще чистилось. Завожу стерео на четыре утра и устанавливаю громкость на максимум, выбрав композицию немецкой рок-группы «Rammstein». Немного слабительного в минеральную воду и… звонок в дверь. Успела. Выдыхаю, вытираю пот со лба.

Поправила волосы, уселась на стул и крикнула:

– Заходи, открыто! – главное: не ржать. Жаль, попкорн не захватила. Такое представление, блин… сейчас рот от смеха порвёт.

К моему сожалению, первым заходит Мич. Ведро срабатывает без задержки, словно отлаженная бомба, и пять литров воды обрушивается на голову музыканта. Рядом неудержимо ржёт Макс.

– Вы идиоты, – хватая воздух, произносит парень, я делаю вид, что смотрю в стену и там есть что-то жутко интересное. – Сладкая парочка дебилов, – Мич заходит и прямиком идёт в ванную. Посмотрим, как он запоёт, когда покурит.

– Привет, зараза, – улыбается братишка, но, внимательно разглядев меня, перестаёт сушить дёсны. Он смотрит долго, пристально… я кожей чувствую его тяжёлый взгляд. И мне не по себе. Совсем не хочется больше язвить и играть в эти игры.

– Ты же не думал, что я останусь с твоей дизайнерской причёской? – натянуто улыбаюсь и смотрю брату в глаза. Он моргает и хмурится ещё больше.

– Почему квартиру не убрала? – насмешливо спрашивает, словно ничего не произошло.

– Кто нагадил, тот и папа, – улыбаюсь в ответ. – Ужин я, кстати, тоже не готовила, поела в кафе. Ну, спокойной ночи, – шлю воздушный поцелуй и, напевая, иду в комнату. А у самой поджилки трясутся. Что это сейчас было?

Отмахиваюсь и сажусь за учебу в предвкушении сладостных криков.

Максим

Подходя к дому, наполняюсь адреналином и смакую приятное ощущение подвоха. Нутром чувствую, Камила приготовила сюрприз. Но сестрёнка – превосходный стратег, поэтому, думаю, не вывалит все «сюрпризы» сразу, а растянет удовольствие, но, на всякий случай, пропускаю Мича вперёд. И не зря. Пятилитровый водопад обрушивается на голову друга. Он хлопает удивлёнными и обиженными глазами, как у котенка, которому сначала дали колбасу, а потом забрали. Ржач распирает меня, и я, не сдержавшись, складываюсь пополам. Мич открывает и закрывает рот, подобно свежепойманному карпу. Я ржу, давясь слюной, глядя как с его волос капает вода ему на губы.

– Вы идиоты, – произносит друг. Я хрюкнул и снова покатился со смеху. – Сладкая парочка дебилов, – Мич уходит в ванную, оставляя за собой мокрые следы. Закрываю дверь, смотрю на ведро и вспоминаю, что и сам не раз ловился на этот трюк.

– Привет, зараза, – улыбаясь, подхожу к довольной собой сестренке. Уверен, это только начало. Даже представить боюсь, что ждет меня дальше.

Она поднимает голову, я вижу её новую причёску и замираю. Волосы блестят оттенками блонда, светлого пепла и платины. Её лицо вновь стало таким же невинным, как и тогда, в детстве. Я словно переместился в прошлое. Но сейчас она стала старше, красивее, умнее, серьёзней. Вдруг понимаю, что шагаю по краю обрыва с закрытыми глазами. Хмурюсь и отвожу взгляд.

Камила что-то говорит про причёску, но я не слышу, в уши словно вату натолкали. Спрашиваю про уборку, чисто чтобы не казаться идиотом, она что-то отвечает в привычной язвительной манере и уходит в комнату, напевая под нос, даже не представляя в какой опасности находится. В какой опасности нахожусь я сам…

Захожу в комнату, Мич уже переоделся и высушил голову. Он сидит на кушетке с гитарой в руках и записывает новую мелодию. Отлично! Я набросаю слова, есть неплохой напев, и, кажется, появилось вдохновение.

– Новая прическа ей идёт, – между делом замечает он, записывая ноты.

«Это точно!» – думаю я, а сам безразлично пожимаю плечами.

– Видишь, не зря старались.

Мич качает головой и пробует сыграть первую октаву. Мелодия мне нравится. Я устроился за столом и достал тетрадь. Набросал пару первых строк, размышляя о предстоящем концерте. Мысли о Камиле я старательно гнал от себя. Это не то, что мне сейчас нужно.

Друг решил сделать перекур и устроился у открытого окна. Я поморщился.

– Завязывай, – раздраженно говорю, отложив карандаш. Мич насмешливо кивает и прикуривает. Я собираюсь подняться и выкинуть чертовы сигареты, как та, что у него во рту, вдруг вспыхивает и полностью сгорает. Между пальцами торчит обугленный фильтр.

Мне хватает мгновения, чтобы понять:

– Камила! – падаю на диван и ржу в подушку. Мич берёт и выкидывает пачку в урну, всё ещё находясь под впечатлением.

– Отныне курю на улице, – произносит он и морщится. – Слушай, давай уберёмся, поедим и ляжем. Я уже боюсь, если честно, – признается друг.

Мне жутко смешно, но я соглашаюсь. В квартире полный срач, который Камила не должна убирать, но сначала песня.

Закончив работу, мы с Мичем берём мусорные пакеты и начинаем убирать фантики и пивные банки, чтобы потом подмести и вымыть пол.

– Что за… – непонимающе произносит парень, пытаясь отодрать пивную банку.

– Дай сюда, – откладываю пакет и хватаю банку. Не тут-то было. – Фак! – выдыхаю и обречённо усмехаюсь. – Она приклеена.

Мич с надеждой смотрит на меня, словно я могу что-то изменить.

– Хватит хлопать глазами, тащи растворитель, – меня распирает от смеха и дебильной радости. Как там девчонки говорят? Бабочки в животе порхают? Ну, что-то в этом есть.

Спустя два часа мучений мы, облитые потом, вымученные, нанюхавшиеся растворителя, голодные до остервенения, идем на кухню. К великой радости там пахнет чем-то невероятно вкусным. Желудки дружно заурчали. Мы переглянулись и полезли по кастрюлям.

– Бля, су-у-уп, – с наслаждением протягивает Мич. – Я сейчас кончу от радости.

– Только себе в тарелку, – усмехаясь, предупреждаю и достаю сметану. Хлеб уже нарезан, и салат на столе.

– Знаешь, я готов даже простить ей все выходки за эту божественную еду, – восхищённо шепчет Мич, наваливая себе полную тарелку.

– На это и был расчёт, – говорю я, намазывая хлеб. – Коварная женщина.

– Скажи, это именно то, чего ты добивался? – спросил Мич, проглатывая божественный куриный суп. Я готов и сам уже согласиться, что Камила ангел.

– Пока только тебе достаётся, но мне определенно нравится. Без неё было скучно, – пожал плечами и хлебнул наваристый бульон.

– Скучно? – Мич даже поперхнулся. – Каждый день у нас репетиции, два раза в месяц концерты, тусовки, постоянная работа и внимание девчонок. Я не говорю об учёбе. Ты зажрался, друг.

– Возможно, – не стал отрицать. Но как мне объяснить ему, что с Камилой я чувствую себя иначе? Я даже себе этого объяснить не могу. Нет подходящих слов, способных описать моё отношение к девушке. И тогда, три года назад, одного слова «люблю» было недостаточно. С ней по-другому. Не знаю как, но иначе. И мне это безумно нравится, но есть одно «но», которое режет серпом по яйцам. Она – моя сестра.

Плотно поужинав, мы сразу пошли чистить зубы, потому что времени уже – одиннадцатый час. Завтра к восьми на репетицию.

Открываю тюбик, выдавливаю пасту, начинаю чистить. И не понимаю: что это, бля?..

– Что за херь?.. – выплёвываю сладкую гадость, смотрю на Мича, тот разводит руками и забирает у меня тюбик. Я полоскаю рот, пока друг нюхает и лижет не-до-пасту.

Мич начинает ржать.

– Это крем, – он выдавливает себе капельку на язык. – Очень вкусный, кстати. Дорогой, наверное, – издевается друг.

– Сейчас умру от умиления! – раздражённо бросаю и выхожу из ванной. Вот… зараза! И до пасты добралась. А самому уже смешно.

Раздеваюсь, ложусь и, бля, – подскакиваю. Потому что лежать просто невозможно: спину неимоверно колет.

– Ну, что ещё?! – закатывая глаза, обречённо вздыхаю и откидываю простынь. – Соль? Ну, конечно! Камила, твою мать! – уже рассерженно рычу, потому что спать хочу жутко, и так за день устал, сейчас ещё кровать час вытряхивать и пылесосить.

Наконец, мучения закончены, я лег и погрузился в крепкий сон.

– Что за дерьмо? – оглушённый, ору, следом поднимается Мич и хлопает глазами. В моей кровати лежит колонка, в его тоже, а из неё доносится голос солиста группы «Рамштайн» и орёт «Ду хаст!» – Р-р-р-р, – рычу, сбрасываю колонку, спотыкаюсь, падаю. – Блять! – пальцы на ноге отбил, шипя, иду вырубать стерео. На часах четыре утра. Пздц, сказал отец!

Выключил систему, остановился и выдохнул. Пора прекращать этот балаган: надо поставить точку и разойтись по разным углам, а то неизвестно, куда это приведёт.

Беру из комнаты буклет, портмоне и иду к Камиле. Уверен, зараза не спит и упивается нашими жалобными криками.

Камила

Просыпаюсь от орущей музыки и засовываю голову под подушку.

– Черт, – я и забыла про неё. Жду, когда Макс выключит стерео, и стараюсь не ржать, представляя, как он сейчас матерится. И вообще, за день ребятам сильно досталось. Я даже сжалилась и приготовила ужин.

Музыка стихла; вылезла из укрытия и перевернулась на бок. Только закрыла глаза и настроилась на сон, как дверь распахнулась, являя брата собственной персоной. У него совсем совести нет? Хоть бы треники надел. Стоит, как демон из преисподней, в полумраке и светит своими белыми боксёрами.

– Пошел вон, – шиплю и кидаю подушку.

– Двигай зад, зараза, – смеётся гад и спихивает меня с моей же кровати. Недовольно сажусь и включаю ночник, зажмурившись от яркого света. – Я пришёл предложить перемирие. Как ты на это смотришь?

Я смотрю на Макса, в его зелёные искрящиеся весёлым блеском глаза, на лохматые волосы и понимаю, что мне совсем не хочется прекращать. Война нас связывает объединяет, даёт что-то общее, некую связь и тайну. Это странно, но, видимо, так было и раньше. Мне нравилось мучить братца, и я делала это не только из ненависти, а скорее ради собственного удовольствия.

– Отличная идея, – едва слышно выдыхаю. Мне совсем не нравится такая реакция на Макса. Чувства – совсем не то, что мне сейчас нужно. Лучше нам и правда прекратить и держаться друг от друга подальше. Слишком мы полюсами сходимся.

– Деньги гони, – нагло говорю, не глядя на него и протягивая раскрытую ладонь. Я чувствую его взгляд на своём лице: он слишком близко… недопустимо близко. Нежное тепло, исходящее от него, проходит сквозь мою пижаму с зайцами и касается кожи, приятно согревая.

Макс отводит взгляд и усмехается: я замечаю в его руках кошелёк. Подготовился. Он демонстративно отсчитывает десять сотен – это больше чем у меня было, – и протягивает мне.

– За испорченную стрижку, – поясняю я. Хотя Макс и так всё понимает. Он знает, что родители мне оставили пятьсот долларов на месяц, и я их уже потратила. – Непрактично носить такую сумму наличкой в кошельке, – укоризненно произношу и убираю деньги в сумку.

– Я знал, что мне придётся компенсировать расходы, поэтому подготовился заранее, – усмехаясь, поясняет братец.

– Предусмотрительно, – одобрительно киваю и сажусь на стул. Пока он в моей кровати, лучше здесь посижу. Макс, словно понимает это, и его губы дрожат в грустной улыбке. А может и не грустной…

– Приходи в субботу на моё выступление, – говорит он и протягивает буклет. – Я проведу тебя на первый ряд.

Смотрю на брошюру и чувствую, как сердце сжимается. Нет, я не хочу идти, убеждаю себя и радуюсь, что занята в этот день. Смотрю на Макса и понимаю, что отказать мне сейчас будет сложно. Для меня.

– Не могу. Извини, – убираю волосы за ухо, волнуясь. – Встречаюсь с ребятами в скейт-парке, уже договорилась.

Макс резко садится и пристально смотрит на меня. В свете лампы он невероятно красив. Я вижу каждый мускул на загорелом теле и дорожку волос от пупка к паху.

– Что? С ребятами? – удивленно переспрашивает он. Я решила не отвечать. Пусть что хочет, то и думает. – Ты тут три дня, а уже завела друзей? Может, и парень уже имеется? – Максу не удаётся скрыть раздражение. А я смотрю и думаю, с чего бы это?

Парень выдыхает и откидывается на подушки.

– Ладно, извини. Не моё дело, – говорит примирительно. А внутри меня рождается протест. Словно жирный червяк грызёт оголённые нервы.

– В воскресенье День рождения у моей подруги Оливии. Мы приглашены, – говорит так, словно я уже согласилась.

– Слушай, Макс, – немного злюсь. Это из-за подруги, что ли? Да нет. Не может быть. – У меня нет желания идти к незнакомой мне капусте, ещё и подарок ей дарить.

Макс смеется.

– Почему капусте? – улыбается он.

– Ну, клюкве! Какая разница? Я не знаю эту Мадлен, и делать мне там нечего.

– Оливию, – расстроенно поправляет Макс.

– Да хоть бабушка Гитлера! Я не пойду, правда, – сказала так, словно себя убеждаю. Хотя так оно и есть. Гадство… – Всё, вали давай, – фырчу и залезаю под одеяло. Макс нависает сверху и долго смотрит мне в глаза. Мне страшно. Очень…

– Спокойной ночи, – желает, гасит ночник и уходит.

– Спокойной ночи… – шепчу и закрываю глаза, кутаясь в одеяло.