Евангелие от Джимми

~~~

На сорок третьем этаже отеля «Паркер Меридиан», в солярии с видом на Центральный парк только что закончился сеанс аквааэробики, и весь бассейн был теперь в распоряжении агента Уоттфилд.

— Обувь, сэр, пожалуйста.

Доктор Энтридж быстрым шагом прошел мимо инструктора, не удостоив его взглядом, и остановился у лесенки. Ким, плывшая кролем на спине, увидела его ноги, перевернулась и в несколько гребков добралась до бортика. С неизменно чопорной миной, никак не вязавшейся с ковбойкой и джинсами, его одеждой выходного дня, глава психологической службы ЦРУ сухо бросил:

— Вы полагаете, он придет сюда проверить уровень pH?

— Я думала, он с вами.

— Был, — ответил Энтридж и помахал диктофоном. — Выходите, я жду вас.

Шефиня отдела ФБР взобралась по лесенке и накинула халат, провожая глазами прямую, как кол, фигуру в непривычном одеянии. Доктор, чертыхаясь сквозь зубы, толкал одну за другой стеклянные двери. Наконец отыскал единственную открытую и вышел на террасу.

Ким не спеша высушила в раздевалке волосы, надела шорты и футболку и вышла к Лестеру Энтриджу на зеленую беговую дорожку, окружавшую здание по периметру.

— Что случилось?

Облокотившись на перила, он протянул ей второй наушник и включил запись.

— Прилягте, все будет хорошо.

— Нет, доктор, все очень плохо. Я же самый обыкновенный человек. Мне не нужна эта сила! Я не хочу! Я не могу!

— Почему?

— Потому что… Потому что… Не знаю… Смерть — она и есть смерть, иначе и жизнь не в жизнь!

— Уточните вашу мысль, Джимми.

— Да зацепиться же не за что! Выходит одна несправедливость… Кого-то исцелять, а другие пусть умирают? Сколько бишь миллиардов человек на земле? И сколько я могу в день спасать? Я ведь и не знаю, надолго ли моей силы хватит…

— Но вы уверовали в себя.

— Вынужден, куда деваться!

— В каком смысле вынуждены?

— Да вы же меня и вынудили! Не скажи вы мне, я бы никогда не узнал, что могу творить чудеса…

— А вы уверены, что действительно что-то сотворили?

— Пойдите на Лексингтон-авеню, на угол 123-й, спросите у бездомных, спросите в синагоге, спросите у…

— Я имею в виду не результат, а сам глагол творить.

— Я видел, как человека сбила машина, он был мертвый, мертвее не бывает, я сказал ему: «Встань и иди», и он встал!

— Может, он просто потерял сознание… Или с ним случился инфаркт… Вы же говорили, что фельдшер делал ему массаж сердца…

— А со слепым? Это был настоящий слепой — я проверял! Я смешал землю со своей слюной, приложил к его глазам — и он прозрел!

— Известны случаи истерической слепоты, когда зрительный нерв не поражен, но мозг не воспринимает информацию с сетчатки. Вы залепили ему глаза грязью, он решил, что на него напал садист, а такие вещи, как правило, проходят от шока…

— Да у него и зрачков не было, одни бельма! Черт возьми, ну как мне вас убедить?

— Почему вам хочется меня убедить?

— Потому что я совсем запутался! Знаете, что я сделал после вашего звонка? Поехал в отделение скорой помощи больницы «Маунт-Оливет»[16]. Ходил там среди покалеченных, больных, умирающих стариков, как в супермаркете по секциям, сравнивал, не знал, кого выбрать. Вы запретили мне лечить людей, пока мы не встретимся, но я думал: хоть одного-то можно… тихонечко… просто посмотреть… Посмотреть, могу ли я еще.

— Вы же обещали мне, Джимми…

— Я бросил жребий, выпало на парня с ампутированной рукой.

— Ну и?

— Я не решился. Сел в метро и приехал к вам.

— «Не решился», сказали вы. Из-за обещания или из страха, что не получится?

— Да не этого я боюсь. Знаете, что сказал святой Матфей? «Ибо восстанут лже-Христы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных»[17].

— И что же?

— Ничего. Я не знаю, что и думать.

— Как по-вашему, Бог был в вас еще на стадии эмбриона или благодаря тому, что вы уверовали, воплотился в течение одних суток?

— А если это не Бог?

— Что же тогда?

— Дьявол.

— Любопытно. Вы считаете это частью вашего становления?

— Моего — чего?

— Сорок дней дьявол искушал Иисуса в пустыне…

— Нет. В пустыне Иисус был у ессениан, это такая секта, он у них вроде как стажировался, чтобы возглавить еврейское движение сопротивления против римлян: они научили его египетской магии, спиритизму и познакомили с тайным календарем — вот почему он со своими учениками праздновал Пасху за три дня до Пасхи.

Повисла пауза. Ким Уоттфилд вопросительно посмотрела на доктора Энтриджа. Он жестом призвал ее к молчанию и кивнул на диктофон, откуда снова зазвучал его голос:

— Вы меня удивляете, Джимми. Откуда вы это знаете?

— Зашел в одну книжную лавку и спер кое-какие книги. Хотел прочесть, что пишут про Иисуса те, кто в него не верит. Я должен знать эту историю со всех сторон, чтобы составить свое мнение, я вам не марионетка!

— И каково же ваше мнение на сегодняшний день?

— Иисус — слабак, а я творю чудеса.

— И что, по-вашему, из этого следует?

— Лажа это все. Я хочу сказать: не в нем дело. Я еще почитал про одного шамана и про медиума с CBS, который взглядом поднимает стулья. Во всех нас дремлют тайные силы, надо только их разбудить. Я сам, один все это сотворил — потому что поверил.

— Вы зачеркиваете божественное, а паранормальное оставляете.

— Ничего я не зачеркиваю — я говорю о вере. Вы дали мне веру вашими, будь они неладны, доказательствами. Вера теперь у меня есть. Во мне течет кровь Христа, стало быть, это я. А поверив, я сам от себя захотел невозможного — и получил. Вот так.

— И если пришлось бы снова — вы бы это сделали?

— Конечно!

— Здесь, однако, налицо определенное противоречие с началом нашей беседы. Или, если угодно, эволюция. Вы говорили, что не хотите этой силы, непосильной для вас.

— Я и вправду запутался, доктор, то одно думаю, то другое.

— Главное, что вы сами это сознаете. Уже большой прогресс. Не думаете ли вы теперь, что «веру» в вашем понимании можно совместить с действием некой божественной силы, находящейся вне человека?

— Божественной — или дьявольской, опять та же проблема. Ведь и дьявол творит чудеса.

— У вас не выявлена ДНК Сатаны.

— На Христа я тоже не сильно смахиваю.

— Не забывайте о том, как вы прожили тридцать два года, ничего не зная о своем происхождении. Тут и питание, и круг общения, ваше мнение о себе и мнение окружающих…

— Включите телевизор, канал 510, вы увидите самых обыкновенных людей, таких же, как я, даже верующих, которые одержимы бесами и такое вытворяют… иной раз даже чудеса! Я видел одну девушку — двадцать лет, вся из себя, студентка финансового колледжа, так вот, после паломничества к Деве Марии в Меджугорье в нее вселились двенадцать бесов и говорили ее устами. Но когда пастор Ханли кропил ее святой водой, она хихикала, осеняла себя крестным знамением в обратную сторону и просила: «Еще!» И она лечила экзему, ожоги, даже рак! Дьявол — он вертит нами как хочет! Если он есть на свете, здорово, наверно, веселится!

— Вы действительно верите всему, что показывают в ток-шоу? Говорят, большинство из них — липа.

— Ну и что? Если миллионы людей этому верят, это все равно что правда.

— Гипотеза о дьяволе вас как будто успокаивает.

— Да.

— Почему?

— Если в меня вселился бес, его можно изгнать: в Нью-Йорке четыре тысячи заклинателей. Но если во мне не бес, а Бог, — вот тогда действительно придется все менять.

— То есть? Начать жить по библейским заповедям?

— Да.

— Например?

— Например, я переспал на днях с первой встречной в том самом доме, где познакомился с женщиной моей жизни четыре года назад. Она ужасно не понравилась мне в постели, но представляете, я все равно ее хочу, даже сейчас, прошлой ночью я чуть было ее не трахнул, если бы она не подвернула ногу… Как мне с этим быть? А? Я хочу сказать: если твой член сильней тебя, как выполнять миссию спасения людей?

Доктор Энтридж выключил диктофон и вопрошающе посмотрел на агента Уоттфилд, поджав губы в ниточку.

— Это все? — удивилась она, кивнув на аппарат.

— Вы занимались любовью с клоном Иисуса Христа, — произнес он, делая паузу после каждого слова.

— Да.

Шокированный непринужденностью Ким, он метнул на нее убийственный взгляд, но лишь спросил, осознает ли она в полной мере последствия своего поступка. Она сняла наушник и напомнила, что не получала никаких указаний касательно характера своих действий.

— А в ФБР одобряют подобную инициативу?

— Мне было предписано познакомиться с ним в привычной ему обстановке, войти в доверие, сблизиться и «пасти» его так, чтобы он ни о чем не подозревал. Лучший способ обеспечить безопасность мужчины, не раскрываясь, — стать его девушкой. Вы не согласны?

— Вы занимались любовью с клоном Иисуса Христа! — повторил Энтридж с истерическими нотками в голосе, припечатывая каждое слово ударом кулака по перилам.

— Необязательно об этом знать всему Манхэттену. И я, заметьте, не первая. Мне очень жаль, доктор, но это отнюдь не чистый дух; в постели он очень даже хорош. Не иссякают у него не только хлеба.

— Мы переписываем Евангелие, Уоттфилд! — выкрикнул Энтридж шепотом с кривой усмешкой. — Кто вам сказал, что оно начинается словами «В начале Иисус трахнул Марию Магдалину»?

Ким взялась за верхнюю кнопку рубашки психиатра и одним движением ее расстегнула.

— Не кипятитесь, Энтридж, пожалейте вашу язву. За кого вы меня принимаете? За нимфоманку, решившую воспользоваться служебным заданием? Вы вправе завидовать, но ваши нападки в профессиональном плане безосновательны.

— Завидовать? Чему? Не пытайтесь уйти от темы!

— Какими критериями, по-вашему, руководствовался Бадди Купперман, выбирая меня? Моим послужным списком — или моей фотографией? Ваше задание — заморочить Джимми голову, мое — соблазнить его.

— В крайнем случае — подвергнуть искушению и только!

— А почему вы думаете, что инициатива исходила от меня? В конце концов, у такого человека и должен быть только трах на уме. Мы это сделали в первый же вечер, так что потом можно было спокойно заняться другими вещами. Мы стали друзьями, он доверился мне, и третья стадия прошла без сучка без задоринки, когда он меня «исцелил», эффект оказался даже сильнее после нашей близости.

— А вам невдомек, каким для него это было потрясением? Вы навесили на меня плотскую дилемму, когда я уже подходил к трансферу в божественное!

Ким чмокнула воздух, изображая поцелуй, и сама включила диктофон.

— Секс и раньше был для вас чем-то постыдным, Джимми?

— Ничего подобного. Потому что всегда была любовь. Но теперь-то я не имею права смешивать одно с другим… Я вообще не должен был спать с этой женщиной.

— Иисус не осуждал физическую любовь.

— А измену осуждал. Я прочел.

— Вы не женаты.

— Все равно.

— Объясните.

— И объяснять нечего.

— Вы думаете, что станете более «христоподобны», если будете блюсти целомудрие? Или нашли этот предлог, чтобы оправдать создающую у вас комплекс кастрации верность той женщине, что вас бросила?

— Я не говорил вам об Эмме.

— Хотите о ней поговорить?

— У вас на меня досье? Вы знаете все про мою жизнь, да?

— Располагаем кое-какими сведениями. Но вы мне не ответили. Почему плотский акт стал в ваших глазах нечистым? В чем дело — в понятии греха?

— В трате энергии. Я же видел, как это делается, я имею в виду чудеса: тут такая нужна концентрация… А вообще-то нет, не всегда. Пончики посыпались сами по себе. Я хочу сказать: я специально не хотел. Просто люди вокруг меня были голодны, может, это их голод сработал через меня.

— Через вас? Объясните.

— Как с той женщиной, которая страдала кровотечением двенадцать лет: она узнала о чудесах Христа, но обратиться к нему не смела, ну вот, она затесалась в толпу и прикоснулась к его плащу, понадеялась, что этого будет достаточно. И ведь исцелилась.

— И что же?

— «И сказал Иисус: кто прикоснулся ко мне?», потому что почувствовал, как сила изошла из него[18]… Это у Луки или у Матфея, не помню точно.

— Вы представляете божественную силу чем-то вроде электрического тока? А себя как бы трансформатором, преобразующим ее для человеческих надобностей?

— Вот только та женщина в него верила. А бездомные-то откуда могли знать, что я только что вылечил вывихнутую ногу?

— Вернемся к моему вопросу. Почему вы отказываетесь совместить веру в ваше происхождение от Христа с возможностью некоего божественного вмешательства, которое осуществляется через вас?

— Чудо, доктор, — это… Вот представьте себе, принял человек крещение в стоячей воде. Он знает, что в ней нет ни хлора, ни электролиза, ни активного кислорода, но если крещение для него важнее, чем страх перед микробами, у него меньше шансов подцепить какую-нибудь заразу.

— Я что-то не понял.

— Ясное дело, это же притча.

— Объясните мне.

— Нет уж, сами.

— Вы хотите сказать, что нет божественной силы, а есть сила веры.

— Возьмите стигматиков, доктор. Людей, у которых кровь течет, как из ран у Христа на кресте. Без туфты, это доказано. И все-таки это обман.

— Как это?

— Кровь-то течет не там, где надо. Всегда из ладоней. А хирурги говорят, что так прибить человека гвоздями невозможно: кожа порвется. И на Плащанице хорошо видно, где были раны, — на запястьях.

— Что, по-вашему, из этого следует?

— Иисус вообще ни при чем, это человек воображает себя им и раны сам себе в голове своей наносит такие, какие видит в церквах на распятиях. Никакая это не вера, а самовнушение. Вы доказали мне, что я вроде как отросток Иисуса — вот я и делаю то же, что делал он. Даже если он не сын Бога — я делаю то, что ему приписывают. И от этого во мне пробудилась сила, которая, может быть, есть у всех, сила, способная воздействовать на человеческие клетки и на шестеренки механизмов.

— Уже половина первого, вы не проголодались?

— Мы закончили?

— На сегодня да. Мы продолжим, когда захотите. Как вы себя чувствуете?

— Лучше.

— Почему? Потому что я вам верю?

— Нет, наоборот. Потому что не притворяетесь.

— У меня нет никакого личного мнения, Джимми. Я для вас — лишь эхо, вы сами и только вы можете о себе судить. Вы никогда не узнаете, исповедую ли я какую-нибудь религию, не узнаете, во что я верю, что думаю.

— Сколько я вам должен?

— Все оплачено Белым домом. Как и ваше проживание.

— Проживание?

— Ваш номер 4107, в конце коридора. Вид оттуда лучше, Эссекс-Хаус не заслоняет Центральный парк.

— Постойте… вы хотите сказать, что для меня сняли комнату здесь, в пятизвезднике?

— Мне показалось, вам нравится этот район, я не ошибся? Как бы то ни было, вы теперь безработный и не сможете оплачивать вашу квартиру.

— Мое увольнение устроил Белый дом?

— Назовем это Провидением. Кстати, это единственный отель на Манхэттене с бассейном на крыше. Но если вы вдруг сочтете, что комфорт тормозит ваше развитие, так сказать, в сторону Христа, мы немедленно переселим вас в меблирашку в Бронксе.

Повисла пауза, был слышен только вой сирен да гул моторов, приглушенный высотой.

— Доктор, что это значит — «развитие в сторону Христа»? Чего от меня ждут в Белом доме?

— Чтобы вы стали самим собой. Поверьте, у нас нет никакого предвзятого мнения, мы не указываем вам направление априори.

— Это смело сказано, — обронила агент Уоттфилд.

— Мы ученые, Джимми, мы ставим эксперимент, и нам важно довести его до конца, увидеть истинный, а не подтасованный результат, поэтому мы стараемся не оказывать на ход эксперимента какого-либо влияния.

— Но для чего все это? У вас ведь есть какая-то мыслишка на уме?

— В первом веке, Джимми, чем располагали современники для изучения феномена? Сравнение с древними пророчествами, свидетельства толпы; не забудьте о цензуре оккупантов-римлян и ревности духовенства; политические и религиозные критерии играли ведущую роль. А сегодня? Сильнейшая держава мира задействует все свои психологические, научные и финансовые ресурсы, чтобы выяснить, существует ли Бог в земном человеке, и каким образом, и в какой степени. Это вам не «мыслишка на уме», это величайший опыт в истории человечества, и вы, Джимми Вуд, в нем одновременно и подопытная свинка, и высокая цель — если вы согласны сотрудничать и принимаете нашу помощь.

— Я и обратился к вам за помощью, Лестер. Ясное дело, мне без вас никак.

— Лучше называйте меня «доктор». Нам с вами желательно сохранять некоторую дистанцию, во избежание трансфера и вытекающей из него зависимости.

— Это как понимать?

— Не проникайтесь ко мне симпатией.

— Без проблем.

— Вот и отлично. Приятного аппетита.

— А вы не идете?

— Мне еще надо поработать. Отец Доновей ждет вас в «Боут-Хаусе», и с ним еще три человека, они вам очень понравятся, насколько я могу судить из опыта общения с вами. До скорого, Джимми. Можем вместе чего-нибудь выпить в шесть, если хотите.

— Можно, я зайду в ваш туалет?

Запись кончилась. Агент Уоттфилд сняла наушник, отдала его доктору Энтриджу и сказала:

— Без ложной скромности, таким он мне нравится.

— Я потребую, чтобы вас сняли с задания, Уоттфилд. Вы, женщина, должны были олицетворять искушение, а стали пугалом. Уж если по собственной инициативе прыгать в постель, надо хотя бы показывать класс!

Ким, скрестив руки на груди, оперлась спиной о перила и с безмятежной улыбкой дала ответ по двум пунктам: во-первых, будучи сотрудником оперативного отдела ФБР, она не подотчетна психологической службе ЦРУ и подчиняется только координатору Купперману, к которому ее откомандировало Федеральное Бюро; во-вторых, ему, специалисту, следовало бы знать тонкости мужской психологии — соблазн осчастливить в постели неумелую партнершу — куда более действенное испытание для обета целомудрия, чем желание воплотить абстрактные фантазии с незнакомкой.

— Так вы это нарочно? — протянул сбитый с толку доктор, покосившись на влажные груди под тонкой футболкой.

— А вот этого, Энтридж, вы не узнаете никогда.

С этими словами она ушла в бассейн. Нарочито отвернувшись — смотреть ей вслед не позволяло чувство собственного достоинства, равно как и тактические соображения, — Энтридж вынул из уха наушник и вставил вместо него микроприемник, позволявший ему слышать все, что происходило за столиком № 9 в «Боут-Хаусе».