Евреи в древности и в Средние века - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Ильич Тюменев (IV. Евреи в Средние века) #5

IV. Евреи в Средние века

ВВЕДЕНИЕ

Экономическая история евреев в средневековую эпоху до последнего времени почти не привлекала к себе внимание исследователей. Если по общей истории еврейства, не считая более ранних работ Поста[130], уже в пятидесятых годах начал выходить капитальный труд Герца, если правовые условия существования евреев в мрачную эпоху средневековья точно так же уже давно служили предметом специальных исследований, если история духовной культуры и развития евреев подверглась специальной и обстоятельной обработке в работах Гюдемана, то вопросы, касавшиеся экономической истории средневекового еврейства, напротив, оставались в течение долгого времени совершенно неисследованными и даже в общих трудах по истории евреев вопросы эти затрагивались лишь случайно и мимоходом.

Небольшая, появившаяся еще в половине семидесятых годов прошедшего столетия (XIX в. — Прим, ред.), статья известного экономиста Рошера «Евреи в средние века с точки зрения торговой политики» представляет единственное исключение в этом отношении. Развитые в ней взгляды относительно экономического положения и роли евреев в средние века в течение долгого времени являлись общепризнанными и принимались другими историками, поскольку им приходилось касаться этой области, почти без возражений. Однако как ни содержательна и ни интересна была сама по себе статья Рошера, как ни авторитетно было само имя ее автора, все же и она представляла собою не более, как общий очерк, блестящую гипотезу, не основанную на специальном исследовании вопроса и не подкрепленную даже достаточным количеством фактов.

Только в первом десятилетии текущего столетия (XX в. — Прим. ред.) преступлено было, наконец, к специальному изучению и исследованию условий экономической жизни и экономического развития еврейского народа в средние века, причем выпущенные в 1902 году «Регесты» Арониуса, представляющие богатейший свод материалов по истории евреев во франкской и германской империях (до 1273 г.), в значительной мере облегчили последующую работу исследователей. В «Ежемесячнике» Франкеля-Бранца за 1904 года появился небольшой очерк Г. Каро «Die Juden Mitelalters in ihrer wirtschaftlichen Betätigung», разросшийся впоследствии в обширный труд.

Спустя три года, в 1907 году вышла содержательная работа И. Шиппера по вопросу об условиях возникновения еврейского капитализма. Наконец, в 1910 году Гоффман выпустил специальную монографию о денежной торговле немецких евреев в средние века. В то же время парадоксальная точка зрения относительно экономической роли еврейства, развитая в книге Зомбарта «Евреи и хозяйственная жизнь»[131], возбудила интерес к вопросу и вне узкого круга специалистов. Уже самый факт внимания, уделяемого вопросам экономической жизни и экономического значения евреев со стороны таких видных экономистов нашего времени, как Зомбарт, посвятивший его исследованию специальную работу, и Бюхер, также неоднократно в своих сочинениях касающийся той же темы, показывает не только, что время, когда, как жаловался некогда Стоббе, интерес к еврейской истории не выходил за пределы собственно еврейских кругов, осталось позади, но что именно экономическая сторона в жизни евреев начинает служить преимущественным предметом исследования.

Экономическая история средневековых евреев, таким образом, в наше время, в противоположность второй половине девятнадцатого столетия, привлекает к себе особое внимание исследователей, к изучению ее привлечен новый обширный материал, и нет ничего удивительного, что в результате выводы, к которым приходят исследователи на основании этого вновь привлеченного материала, далеко не во всем сходятся с нарисованной Рошером картиной. Но, нарушая стройность и цельность этой картины, исследования последнего времени в то же время не только не дают со своей стороны такого же общего систематического обзора экономических судеб еврейского народа в средние века, каким в течение долгого времени служил очерк Рошера, но в отдельных случаях в своих выводах расходится между собою. Как бы то ни было, но точка зрения Рошера не может уже более пользоваться тем же исключительным значением, как до сих пор, и, во всяком случае, должна подвергнуться пересмотру.

В настоящем очерке автор, конечно, не может иметь в виду рассмотрение в полном объеме и во всех деталях вопроса, к изучению которого преступлено только в самое недавнее время и который, в виду массы неисчерпанного и в большей своей части даже еще неопубликованного материала, ждет еще своего исследователя. Задача предлагаемого очерка более скромная: именно единственной целью его является проследить, в какой мере результаты исследований последнего времени и привлеченный ими научный материал дает основание для пересмотра точки зрения Рошера.

Но, прежде чем приступить к рассмотрению тех данных, какими мы в настоящее время располагаем относительно экономического положения и судеб еврейского народа в средние века, не лишнее будет предпослать такому обзору изложение как точки зрения Рошера, так и общих результатов исследований последнего времени и выдвинутых этими исследованиями проблем и вопросов.

Обращая внимание на то, что обращение христианского населения с евреями и политика правящих кругов относительно них «находилась в обратном отношении к общей экономической культуре» и что «в первую более суровую эпоху средних веков с евреями обращались гораздо лучше, чем во вторую половину, в общем результате более цивилизованную», Рошер ставит такой рост враждебных чувств по отношению к евреям в связь прежде всего с экономическими условиями и причинами. «Дело в том, — говорит он, — что евреи в то время (в первую половину средних веков. — А.Т.) удовлетворяли великой потребности народного хозяйства, которая долгое время не могла быть удовлетворена никем другим, — потребности в промышленно-торговой деятельности. Германские и отчасти также и романские народы уже чувствовали эту потребность, но вследствие своей недозрелости не были в силах удовлетворить ее собственными средствами, между тем как евреи тогда уже вполне соответствовали этой потребности и были вполне способны удовлетворить ее». На первом месте Рошер ставит торговые услуги, оказанные евреями европейским народам в раннюю эпоху средневековья, услуги, особенно важные в виду неимоверного упадка путей сообщения по сравнению с римской эпохой. «Далеко нельзя назвать простым случаем то, что в нижней Саксонии первое появление торговли и евреев было одновременным. Их деятельность признавали в христианском и магометанском мирах не только вследствие того, что они одни обладали необходимыми для торговли познаниями, обычаями и капиталами, но и вследствие их столь же тесной и великой между собою связи». Другим преобладающим родом занятий и вместе с тем заслугой евреев Рошер считает развитие денежных операций. «Новые народы обязаны средневековым евреям... изобретением интересов на капитал, без чего немыслимо никакое развитие кредита, немыслимо было бы даже и самое образование капиталов и разделение труда». Евреям же приписывает Рошер и введение векселя, представляющего собою «инструмент, который для денежных сношений имеет такое же значение, как железные дороги для передвижения грузов и телеграф для сообщения известий».

Евреям принадлежала, таким образом, видная роль в развитии экономической жизни первой половины средневековья; вместе с этим они, естественно, являлись и признанными господами в области экономической жизни. Такое положение дел не могло, однако, продолжаться до бесконечности, и конец господства евреев был одновременно и началом борьбы против них и, следовательно, враждебного отношения к ним. «Целые столетия евреи были, так сказать, коммерческими опекунами новейших народов в пользу сих последних и без признания с их стороны этой пользы. Но всякая опека делается тягостною, если ее хотят удержать долее, чем продолжается незрелость опекаемого. И целые народы эмансипируются... только в борьбе против опекающей их власти других народов. Преследования евреев в последние эпохи средних веков суть, большею частью, продукт коммерческой зависти. Они имеют тесную связь с возникновением национального торгового сословия». Рост враждебных чувств по отношению к евреям стоит в непосредственной связи и зависимости с развитием национального бюргерства и купеческого сословия; там, где ранее развивается это последнее, раньше начинаются и преследования, и стеснения еврейского населения. Ограничения евреев и враждебное отношение к ним прежде всего проявилось в Италии и в южной Франции[132]. Напротив, германский Восток, дольше нуждавшийся в услугах еврейских торговцев, в течение более продолжительного времени щадил евреев и не стеснял их, еще более льготным было положение евреев в Польше, расположенной еще восточнее и еще позднее Германии вступившей на путь торгового развития.

Вытесненные конкуренцией христианских купцов из сферы торговых операций, евреи удержали за собою денежную торговлю и в этой последней области «еще долгое время играли первенствующую роль». «Факт совершенно понятный, — прибавляет по этому поводу Рошер. — С одной стороны, торговля деньгами обыкновенно развивается гораздо позже, чем торговля товарами, тем более что она больше нуждается в международных сношениях; а с другой стороны, потому что все стоящие на высокой ступени развития народы, когда младшие соперники начинают превосходить их в торговле товарами, удаляются со своими капиталами в поприще денежной торговли». Такое исключительное обращение к денежной торговле заключает в себе, однако, «новое зло», так как ближайшим его последствием является «антагонизм между заимодавцем и заемщиком, пауперизм против капитализма».

Преследования евреев в последнюю эпоху средневековья с этой точки зрения следует, таким образом, рассматривать прежде всего «как кредитные кризисы самого варварского свойства, как средневековую форму того, что мы в настоящее время называем социальной революцией». Главным противником евреев при этом являлось городское население, тогда как, напротив, дворянство и духовенство «всего менее было расположено преследовать евреев». И только в последующее время при новейшей эмансипации евреев отношение к ним со стороны тех и других классов населения резко изменилось и сделалось совершенно обратным.

В заключение статьи Рошера проводится параллель между значением евреев для экономической жизни новых европейских народов в начальную эпоху средневековья и аналогичной ролью финикиян в жизни древней Греции или армян в жизни современных малоазийских народов.

Таким образом, Рошер, с одной стороны, видит в евреях первых пионеров в деле развития торговли и денежно-хозяйственных отношений в средневековой Европе и «коммерческих опекунов» новых европейских народов. С другой стороны, он ставит в связь те изменения, какие произошли в положении евреев и в отношении к ним со стороны христианского населения в течение средневекового периода, с изменившейся ролью и значением их в общем ходе экономического развития западноевропейских государств.

В противоположность Рошеру, исследователи последнего времени отмечают и подчеркивают факт распространения в среде еврейского населения, рядом с торговлей и денежными операциями, одинаково и иных родов занятий, не исключая земледелия. Некоторые исследователи, как например Бюхер, заходят при этом настолько далеко, что совершенно отрицают торговую роль и значение евреев, ограничивая их участие в торговых операциях, вопреки прямым и очевидным свидетельствам источников, исключительно работорговлей. Другие исследователи-экономисты, напротив, именно торговлю признают главным призванием евреев и притом не только в первую половину средних веков, пытаясь доказать широкое распространение торговли в еврейских кругах равным образом и в продолжение всего позднейшего средневековья. Наконец, Гофманн и Каро, занимающие между этими двумя крайними точками зрения среднюю, промежуточную позицию, не отрицая значительной роли и участия евреев в развитии средневековой торговли, тем не менее не признают ни преобладающего значения за торговыми операциями в жизни евреев, ни монопольного положения евреев-купцов на европейских рынках первой половины средневековья. Ближе других из новейших исследователей к взглядам Рошера на экономическую роль и значение средневекового еврейства стоит Шиппер. Однако и Шиппер отклоняется от точки зрения Рошера в изображении экономического положения евреев в раннюю пору средневековья. В отличие от последнего он почти совершенно отрицает участие евреев в торговле до конца шестого столетия, признавая единственным источником накопления ими богатств землевладение и извлечение земельной ренты.

Проблема первоначального накопления богатств в руках средневековых евреев впервые была выдвинута Зомбартом. «Кто мог бы сказать, — спрашивает он, — откуда взялись у евреев те деньги, с которыми они получили возможность заниматься ростовщичеством в широком масштабе?» Ответ, предлагаемый самим Зомбартом, нельзя признать особенно удачным. «Во всяком случае, — говорит он, — весьма вероятно, что как раз многие из евреев начали в средние века свою карьеру, уже будучи состоятельными людьми. Весьма вероятно, что из тех состоятельных евреев, с которыми мы повсюду встречаемся в позднейшую эпоху римской империи, значительная часть сумела спасти среди гибнущего древнего мира золото, украшения и драгоценную утварь и с этою собственностью перешла в средневековое время». Итак, евреи «спасли» свои богатства среди всеобщей гибели. Даже не входя в критику этого ответа, нельзя не указать, что он не является, в сущности, решением вопроса, так как не определяет источника первоначального накопления капиталов у евреев в древности. Не содержит в себе такого решения и изложенная выше точка зрения Шиппера, являющаяся простым перенесением на евреев теории накопления капиталов путем аккумуляции земельной ренты, развитой тем же Зомбартом в отношении позднейшего средневековья.

Если, таким образом, результаты новейших исследований расходятся с картиной, нарисованной Рошером, в первой ее половине, касающейся раннего средневековья, то и со взглядами Рошера относительно экономического положения и роли еврейства во вторую половину средних веков согласны точно также далеко не все исследователи последнего времени. Так, мы приводили уже выше точку зрения Кулишера, согласно которой торговая роль евреев с наступлением эпохи крестовых походов далеко еще не закончилась. С другой стороны, Каро не только не признает участия евреев в кредитных операциях прогрессивным фактором, но находит, что они своими капиталами поддерживали землевладельческую знать, то есть именно наиболее консервативные общественные элементы, в их борьбе против городского населения, чем в свою очередь прежде всего объясняет и самый рост враждебного отношения к евреям со стороны этого последнего. «В течение четырнадцатого столетия, — говорит он, — отношения между городами и знатью обострились, и дело дошло до решительного столкновения. Неясно, почти инстинктивно городское население сознавало, что те суммы, которые знать занимала у евреев, способствовали укреплению ее положения. Этим именно и следует объяснять все усиливавшееся среди городского населения отвращение к евреям в гораздо большей степени, нежели таким случайным обстоятельством, как ощущавшаяся отдельными гражданами тяжесть их небольших займов. Не случайность, что обширные имевшие место в 1349 году преследования евреев исходили именно от цехов и что во многих местах антиеврейские вспышки следовали непосредственно после падения патриотических советов. Организованные ремесленники чувствовали, что евреи представляли тормоз на их пути к господству внутри города и к господству города над округом... В конце концов, однако, наибольшие выгоды от истребления верующих (евреев) пришлись на долю той же земской знати, и те немногие евреи, которым удалось спастись из городов, находили покровительство со стороны князей, простиравших над ними свою охраняющую руку, так что в результате, несмотря на все насилия против евреев, мало что изменилось. Только в пятнадцатом столетии, когда городское управление и городская политика достигли, наконец, полной согласованности между собою, проявились и все последствия предшествовавшего развития. Евреи должны были удалиться из большей части верхненемецких и рейнских городов, но к этому времени спор между городами и земскими округами уже был решен и не в пользу цеховой демократии, которая ранее, казалось была в состоянии превратить верхнюю Германию в область городских республик, подобных ломбардским городским республикам». Если, таким образом, и согласно точке зрения Каро, преследования евреев во второй половине средних веков носили прежде всего характер социальной революции, то эта революция имела совершенно иное значение, нежели в изображении Рошера.

Говоря об экономическом положении и значении еврейского народа в средневековой Европе, нельзя, наконец, упускать из виду и теорию, развитую Зомбартом в его книге «Евреи и хозяйственная жизнь» и приписывающую еврейству исключительную роль в развитии современного капитализма. Если теория Зомбарта и не касается непосредственно средневековой эпохи, все же она тесно соприкасается с этой последней, так как именно конец средневековья служит исходным пунктом исследования Зомбарта и так как, в частности, экономическое положение и роль евреев на границе средних веков и нового времени характеризуются ею совершенно иначе, нежели в господствовавшей до того схеме В. Рошера.

В результате исследований последнего времени, таким образом, как видим, не только стройность нарисованной Рошером картины экономической жизни евреев в средние века оказалась нарушенной, но и все отдельные части этой картины, все отдельные положения схемы Рошера как в отношении первой половины средних веков, так и в отношении позднейшего средневековья подверглись сомнению и, во всяком случае, пересмотр их сделался необходимым и неизбежным.

Не осталось без возражений и предложенное Рошером решение другой проблемы, именно, вопроса об отношениях к евреям со стороны христианского населения средневековой Европы. Как мы уже знаем, Рошер искал причины изменений в этих отношениях прежде всего в области экономических условий и причин, не придавая большого значения ни религиозным мотивам, ни невежеству и темноте масс. Растущая конкуренция между христианскими и еврейскими купцами и стремление первых свергнуть экономическое иго своих непризнанных опекунов, с одной стороны, и все более и более прогрессировавшая зависимость массы главным образом городского населения от евреев по мере вынужденного обращения последних к исключительному занятию ростовщичеством, с другой, — таковы были, согласно взглядам Рошера, прежде всего причины и источник враждебных чувств в отношении евреев.

Иначе представляют себе дело современные исследователи. Так, мы видели, например, что поскольку Каро ищет причин антагонизма между евреями и остальным городским населением средних веков в экономических условиях, он усматривает эти причины совсем не там и не в том, как Рошер. Рядом с этим, однако, тот же Каро не меньшее, если не большее значение в развитии антагонизма между христианами и евреями приписывает мотивам религиозным и прежде всего антиеврейской политике и проповеди со стороны церкви. «Конечные причины враждебных отношений между евреями и христианским городским населением, — говорит он, — были не экономические, но идеальные. Нигде, как в истории евреев, не проявляется с такой наглядностью тот факт, что выведение всех исторических данных из экономических причин представляется ошибочным и не оправдывается исторической действительностью. Именно каноническое право создало непроходимую стену между обоими элементами городского населения». Мало того, Каро даже явления экономического порядка склонен объяснять идеологическими причинами, например, исключительное обращение евреев к ростовщическим операциям запрещением взимания процентов со стороны церкви и вследствие этого отсутствием конкуренции со стороны христиан. Значение религиозных мотивов в особенности подчеркивается в отношении первых преследований, связанных с крестовыми походами.

Таковы в общих чертах главные пункты расхождения между установленной Рошером и господствовавшей в течение долгого времени после того схемой и результатами исследований последнего времени. Обратимся же к историческим фактам и посмотрим, в какой мере они оправдывают эти отступления от схемы Рошера и дают основание для ее пересмотра.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Евреи в меровингскую эпоху

Шестой и седьмой века являются временем наибольшего упадка в жизни империи. Если восточная половина империи выказала в конце концов большую живучесть и устояла среди бурь великого переселения народов, то этим она была обязана прежде всего своему более высокому экономическому развитию и вместе с этим и большей экономической устойчивости, давшей ей возможность и средства для преодоления кризиса.

Напротив, римский Запад, значительно уступавший восточным областям в степени экономического развития и устойчивости, регрессировал много быстрее. Уже во второй половине первого века признаки общего социально-экономического упадка проявились здесь с полной силой. Варварское же завоевание в пятом и шестом веках застало картину полного распада. Запустение и обеднение Италии вынуждена была констатировать еще в конце второго столетия сама императорская власть. В эпоху Сальвиана такую же печальную картину представляла вся западная половина империи. «От Испании осталось, одно название, Африка разорена, Галлия опустошена». Крупное ойкосное хозяйство, основанное на рабском труде и поддерживавшее кое-какие связи с внешним миром, уступило место замкнутому крепостному хозяйству, дробившемуся на множество мелких хозяйственных единиц. Торговля и промышленная деятельность все еще довольно обширные в восточной империи, на Западе с течением времени замирали все более и более, пока наконец варварское завоевание не завершило этот процесс упадка, принеся с собой окончательное и повсеместное утверждение господства натурально-хозяйственных порядков и отношений.

Городская жизнь, и ранее не имевшая глубоких корней на Западе, теперь замерла почти совершенно. «Город имеет иной вид, чем во времена империи. Античные здания лежат в развалинах, амфитеатры превращены в крепости, жалкие хижины построены на их остатках... Население этих городов немногочисленно; ему просторно даже внутри ограды, как в слишком широком платье. В начале меровингского периода оно еще занималось торговлей и промышленностью... Нос шестого века промышленная работа начинает замирать; рабочие корпорации исчезают. Индустрия покидает города и переселяется в деревни. Каждая вилла имеет ремесленников, фабрикующих вещи, нужные для местного потребления. С другой стороны, скоро город перестанет рассчитывать на пропитание от деревни; сзади домов вырастут сады, доставляющие овощи; большие пустые пространства внутри стен будут засеяны, а вне ее пояс возделанных земель будет составлять городское предместье. Город стал сельским»[133].

Время наибольшего упадка оказалось, однако, в то же время и временем кризиса, перелома в жизни Западной Европы. В возникших на развалинах западной империи варварских государствах зарождалась новая жизнь, начиналось новое развитие. С началом нового развития явились и новые потребности. С оседанием варварских племен и с образованием в их среде феодальной землевладельческой аристократии со стороны этой последней вновь появился спрос на предметы роскоши. Вокруг их замков постепенно вырастали поселения, состоявшие из лиц, непосредственно не занятых никаким производительным трудом и потому нуждавшихся, с одной стороны, в услугах ремесленников, с другой — в услугах странствующих торговцев. Так создавались вновь условия для возрождения городской жизни, в частности для возрождения торговых сношений. С возрождением торговли прежде всего оживились древние торговые центры, существовавшие ранее во времена Римской империи. Возникновение новых торговых центров из поселений, образовавшихся на местах периодических ярмарочных съездов, в большинстве случаев относится уже к позднейшей послекаролингской эпохе. В описываемую же эпоху, когда международная торговля по-прежнему сосредоточивалась почти исключительно в области Средиземноморья, и важнейшие центры этой торговли, естественно, должны были располагаться, как и до того, вдоль морских и речных путей.

При изменившихся условиях, вместе с оживлением городской жизни и торговых сношений, и евреи в качестве городских жителей по преимуществу, как некогда при основании эллинистических городов, вновь могли пригодиться и занять видное место в экономической жизни раннего средневековья. При этом, по сравнению с эллинистическим временем, положение евреев в описываемую эпоху оказывалось более благоприятным в том отношении, что им не приходилось теперь сталкиваться с сильной конкуренцией греческих купцов и промышленников. Конкуренция сирийцев, дававшая себя чувствовать еще в пятом и шестом столетиях, уже начиная со следующего седьмого столетия быстро ослабевает. Такая перемена в положении евреев произошла, однако, не сразу, точно так же как не сразу, но медленно и постепенно совершалось и самое возрождение экономической жизни.

Два факта в жизни евреев Западной Европы прежде всего обращают на себя внимание в течение шестого и следующего веков, это, во-первых, распространение еврейской диаспоры на север в пределы вновь возникших варварских государств и, во-вторых, заметная перемена в условиях их экономического существования.

В римское время евреи распространены были, как мы знаем, преимущественно в восточной половине империи. Чем далее на Запад, тем реже встречались их поселения и тем малочисленнее становились их общины. Из западных областей, кроме Италии, евреи в незначительном числе, по-видимому, жили еще только в Испании и Африке. Что касается Галлии, то первые известия о пребывании здесь евреев, притом основывающиеся на источниках, не заслуживающих большого доверия, относятся лишь к самому концу четвертого века[134]. В продолжение всего пятого столетия о евреях в Галлии имеются лишь отдельные случайные упоминания. Более частыми и определенными известия относительно еврейских поселений в Галлии становятся лишь начиная с шестого столетия. В этом столетии существование еврейских общин засвидетельствовано не только в южной Галлии, в Бургундии, в городах Арле, Агде, Нарбонне, в соседнем с Авиньоном городе Юзэс, также в Ницце и Марселе, но одинаково и в средней и даже в северной Франции, как во владениях короля Хильпериха, обнимавших, как известно, всю западную часть северной Франции, так и во владениях внуков Брунгильды (то есть в восточной половине Франции). В частности, определенные указания на существование постоянных еврейских поселений имеются относительно городов: Бордо, Клермона, Буржа, Тура, Орлеана, Шалона на Сене. Ряд постановлений, принятых на местных церковных соборах относительно евреев и общения с ними христианского населения, точно так же свидетельствует о многочисленности евреев, живших в это время в пределах франкского королевства[135].

В течение двух следующих столетий сообщения относительно евреев в меровингской Франции становятся вновь более скудными. Находится ли это обстоятельство в связи с преследованием, возбужденным против евреев при короле Дагоберте, трудно сказать[136]. Видеть в молчании источников относительно евреев доказательство факта изгнания их из Франции вряд ли мы имеем основание, тем более что этот самый факт, сообщаемый позднейшим и не заслуживающим большого доверия источником, сомнителен. Как бы то ни было, но со времени предполагаемого изгнания евреев из Франции (в 629 год) мы, действительно, до самого конца меровингской эпохи не встречаем почти упоминаний о евреях в пределах франкского королевства. За все это время присутствие евреев засвидетельствовано всего лишь в Бурже и на юге, именно в Нарбонне, и то в первом городе в связи с насильственным крещением, во втором — в связи с изгнанием евреев из Нарбонны королем Вамбой. В последнем случае, однако, сообщается о добрых отношениях, существовавших между нарбоннскими евреями и местным христианским населением. Изгнание, по-видимому, не достигло цели, так как евреи встречаются в Нарбонне и в последующие десятилетия.

Против предполагаемого полного удаления евреев из Франции говорят не только приведенные факты, опровергающие такое предположение, но рядом с ними и факт широкого распространения евреев в пределах франкского королевства уже в самом начале каролингской эпохи. Еще в половине восьмого столетия папа Стефан III в письме к архиепископу нарбоннскому Ариберту жалуется на благоприятное положение евреев в королевстве и на постоянное и повсеместное общение с ними со стороны христианского населения. По-видимому, отсутствие данных о евреях представляет собою, таким образом, факт более или менее случайный, зависящий от характера главных источников, касающихся этой эпохи. Дело в том, что важнейшими, чтобы не сказать почти единственными, источниками наших сведений о французских евреях в шестом столетии являются прежде всего сочинения Григория Турского, скончавшегося в 594 году, и постановления церковных соборов, особенно частых в течение именно шестого столетия и почти не созывавшихся во второй половине следующего столетия. В пользу этого последнего предположения можно сослаться на такое же молчание источников о евреях и в течение всей первой трети того же седьмого столетия, то есть до времени предполагаемого изгнания. Еще первые Каролинги до принятия Пипином королевского титула, по-видимому, относились к евреям благожелательно и, таким образом, вряд ли относительно них мы можем предположить, чтобы они в течение почти столетия стали бы поддерживать или оставлять в силе изданный при Дагоберте указ об изгнании евреев.

Впрочем, если изгнание евреев из Франции, по-видимому, не состоялось, по крайней мере, в столь обширных размерах, как повествует жизнеописание Дагоберта, то, во всяком случае, и дальнейшее их распространение в пределах франкского королевства приостановилось вплоть до начала каролингской эпохи, когда и экономические и, вместе с тем, политические условия сделались более благоприятными для распространения и утверждения евреев во Франции. Однако проникновение еврейской диаспоры в другие страны Западной Европы вместе с этим не было задержано, и именно на описываемое время падают первые известия о появлении евреев в Англии. Именно в седьмом веке архиепископ кентерберийский, а в восьмом — архиепископ Йоркский, проводят в своих епархиях соборные постановления относительно воспрещения браков между христианами и евреями и воспрещения последним иметь христиан-рабов. Трудно, однако, сказать, насколько в данном случае меры, принимавшиеся обоими архиепископами, соответствовали действительному распространению евреев в их епархиях и насколько эти меры представляли собою простое повторение и перенесение на почву Англии соборных постановлений, проводившихся в других странах, независимо от действительного влияния, каким пользовались еврейские поселения в обоих архиепископствах. Первое, собственно, фактическое подтверждение присутствия евреев в Англии относится только к 833 году, именно: в этом году крэйландское аббатство утверждено было в правах владения на все земли, полученные им в качестве пожертвования, залога или на каком-либо ином основании от князей и прочих верующих, а также от евреев. Приведенное известие представляет, впрочем, кажется, единственное сообщение о евреях на британском острове за все время до норманнского завоевания. Еврейские поселения в Англии, во всяком случае, как в описываемую эпоху, так и в последующую каролингскую, не могли быть ни многочисленны, ни многолюдны. В более значительном числе евреи, как известно, явились в Англию в качестве купцов, сопровождавших норманнских завоевателей.

Распространение евреев в северном направлении в пределах вновь основанных варварских государств подвигалось, таким образом, относительно медленно в продолжение почти всего меровингского периода. Зато в тех областях бывшей западной Римской империи, куда евреи проникли еще в римскую эпоху, именно, в Италии и, в особенности, в Испании еврейство в описываемое время успело пустить более глубокие корни и более прочно утвердиться по сравнению с той незначительной ролью, какую оно, как мы видели, играло в жизни римского Запада до этого. Еще в последние века империи евреи были рассеяны по всей Италии. В V-VI веках мы встречаем еврейские общины в городах Генуе, Милане, Равенне, Брешии, Аквилее, Болонье, Капуе, Неаполе и Венозе, в Апулии и Калабрии, наконец, в Сицилии. К концу VI века еврейские общины в Италии образуют уже достаточно крупную величину, чтобы играть заметную роль в экономической и социальной жизни страны, и начинают привлекать к себе специальное внимание. «В письмах папы Григория Великого евреи нередко являются предметом специального обмена мнений. Из этой корреспонденции мы узнаем, что еврейские общины в то время существовали в Неаполитанской области, в верхней Италии, в Сардинии, в Сицилии и во многих других местах. В последующее столетие можно было встретить их почти во всех сколько-нибудь примечательных местах Италии». Более значительные и влиятельные еврейские общины Италии находились в это время в Риме, Венеции, Милане, Генуе, Отранто, Салерно, в Неаполе, Капуе, Таренте, Бари, на острове Сицилии в Палермо и Мессине. Еще в восьмом столетии Лукка, Павия, остров Сардиния являлись уже, по-видимому, центрами еврейской науки и образованности.

Заметнее всего, однако, еврейские общины выступают в описываемое время в Испании, где в предшествовавшую римскую эпоху они вряд ли были особенно многочисленны и, во всяком случае, не имели большого значения. По крайней мере, в римских памятниках о них почти не упоминается. Уже в V веке, однако, число евреев в Испании было довольно значительно. По данным вестготской Правды, составление которой относится к VI-VII веках, евреи жили в это время в Испании не только в городах, но и во многих значительных местечках. Согласно тому же памятнику, они были организованы в правильные общины с избранными представителями во главе. Евреи успели настолько упрочиться в Испании, что даже жестокие преследования, которым подвергались они здесь при последних вестготских королях и которые заставляли их массами покидать родину и искать спасения в соседних областях франкского королевства, не отразились сколько-нибудь заметно на их численности. По некоторым известиям, только число обратившихся из страха перед гонением в христианство достигало в VII столетии 90 000 человек, а таких было меньшинство. Известна роль, какую сыграли евреи в завоевании испанского полуострова арабами. Овладение городом Толедо, столицей вестготского королевства в значительной степени было облегчено изменой со стороны живших в нем евреев. Евреи и в других случаях повсюду оказывали завоевателям деятельную помощь. «Отряд, отправившийся в Эльвиру, — рассказывает мусульманский источник, — осадив ее столицу, взял ее приступом и вверил охранение города гарнизону, составленному из евреев и мусульман. Так поступали везде, где находили евреев, исключая Малаги, столицы Рейи[137], потому что там не было найдено евреев, и сами жители все разбежались». За свое содействие победителям-арабам испанские евреи были вознаграждены сторицею, и Испания в течение всего времени мусульманского господства в ней сделалась, как известно, для евреев новой обетованной землей.

Еврейская диаспора, таким образом, в меровингскую эпоху прочно утвердилась в Италии и Испании и распространилась на Францию и отчасти на британский полуостров. В собственно германские и тем более в славянские земли евреи в эту эпоху, по-видимому, еще не проникали[138].

Рядом с распространением еврейской диаспоры и с появлением евреев в таких областях и местностях, где они до того времени не встречались и, во всяком случае, не образовали сколько-нибудь значительных поселений, в описываемую эпоху мы, как уже сказано, наблюдаем и заметные перемены в экономическом положении и в условиях существования еврейства диаспоры. И первый факт, который обращает при этом на себя наше внимание, это факт значительно большего распространения в их среде землевладения и отчасти земледелия по сравнению с римской эпохой, когда то и другое встречалось лишь в редких, исключительных случаях.

Земледелие по-прежнему оставалось главным занятием евреев на их древней родине[139]. При этом, по-видимому, в среде сельского населения существовали те же порядки и отношения, как и до этого, и крупное землевладение все еще являлось господствующей формой хозяйства. Каких размеров достигали здесь хозяйства отдельных лиц можно видеть, например, из того факта, что один из богатых палестинских землевладельцев оказался в состоянии принять и прокормить у себя императора Ираклия со всем его войском[140]. На остальном Востоке, как и в предшествовавшую эпоху, мы почти не встречаем указаний на еврейское землевладение или на занятие евреев земледелием[141]. Приведенное выше сообщение Веньямина Тудельского о евреях-земледельцах в окрестностях горы Парнаса относится уже к значительно позднейшему времени. Зато тем большее значение успели получить евреи в промышленной жизни восточной империи. Выше мы говорили уже о той роли, какую играли они в шелкопрядильной промышленности и красильном деле в Византийской империи почти с самого возникновения там этой отрасли промышленности.

Иную картину представляла в это время жизнь евреев в пределах бывшей западной империи. Здесь, по-видимому, в связи с общим упадком городской жизни, евреи все чаще вынуждены были обращаться к земледельческому хозяйству. В Италии евреи-землевладельцы встречались еще в конце шестого столетия. О таких евреях-землевладельцах в местечке Луни (в Тоскане) идет, например, речь в письме папы Григория местному епископу. При этом хозяйство на их землях велось, по-видимому, преимущественно трудом крепостных, и папа разрешает сомнение своего корреспондента относительно допустимости зависимого положения по отношению к евреям колонов-христиан в положительном смысле, высказываясь лишь против приобретения евреями христиан-рабов[142]. В другом письме того же папы упоминаются евреи-колоны, живущие на церковных землях в Сицилии, причем этим колонам обещается, в случае обращения в христианство, понижение сбираемого с них оброка. Вряд ли, однако, на основании этих отдельных и отрывочных данных, содержащихся в корреспонденции папы Григория, можно говорить о широком распространении еврейского землевладения и тем более земледелия в Италии. Несмотря на отдельные случаи обращения итальянских евреев к земледелию и земледельческому хозяйству, это последнее все же, по-видимому, по-прежнему продолжало оставаться в общем чуждым для них занятием. По крайней мере, с конца шестого столетия и до половины десятого столетия, то есть в течение более чем трех с половиной столетий, мы вновь ничего не слышим о еврейских земледельцах и землевладельцах в Италии[143]. Равным образом и относящееся к половине десятого столетия сообщение одного еврейского источника о евреях-земледельцах в окрестностях Рима[144] представляет едва ли не единственное исключение за все последующее время[145]. Если, таким образом, земледельческое хозяйство и приобрело в описываемую эпоху некоторое значение в экономической жизни итальянских евреев, то впоследствии оно, по-видимому, вновь утратило это значение и, во всяком случае, не получило дальнейшего развития.

Что касается франкского королевства, то сюда, даже в соседние с Италией южные прибрежные местности, евреи проникли еще слишком недавно для того, чтобы могла идти речь о еврейском землевладении или земледелии. Только на границе со следующей каролингской эпохой встречается первое известие о еврейском землевладении в окрестностях пограничного с Испанией, незадолго до того освобожденного от власти испанских арабов города Нарбонна. В письме к архиепископу нарбоннскому, писанному между 768 и 772 годами, папа Стефан III жалуется на благоприятное положение, каким пользуются евреи этого города, и на предоставленное им право наследственного землевладения в городских предместьях и в прилегающих сельских местностях. При этом папу особенно возмущает то обстоятельство, что еврейские поля и виноградники обрабатываются христианами. Возникновение еврейского землевладения в области г. Нарбонна восходит, как надо думать, еще ко времени арабского господства в этой местности, продолжавшегося до 759 года, и находится, по-видимому, в непосредственной с ним связи. Евреи, пользовавшиеся, как мы видели, специальным покровительством со стороны арабов, успели приобрести во время их господства крупные земельные владения, права на которые подтверждены были первыми Каролингами, на что и жалуется в своем письме папа. Обрабатывали свои земли нарбоннские евреи, по-видимому, как можно заключить из того же письма, не лично, но трудом крепостных.

Наиболее прочные корни еврейское землевладение успело пустить в Испании, причем и здесь начало его восходит также к описываемому времени или, быть может, даже еще ранее. Уже в период существования в Испании вестготского королевства евреи-землевладельцы не представляли здесь, по-видимому, особенно редкого явления. Нередко они даже жили не в городах, по в небольших сельских местечках. Как и в Италии, они имели на своих землях колонов и пользовались их трудом. Обработка производилась также руками рабов. Встречались, наконец, и евреи-земледельцы, владевшие небольшими участками земли. Рядом с собственно зерновым хозяйством евреи в Испании занимались также разведением других культур. Так, они владели виноградниками, масличными плантациями и пр. Со времени мусульманского завоевания еврейское землевладение расширилось еще более. При той общей перетасовке земельных владений, какой сопровождалось завоевание, часть земель перешла, по-видимому, и в руки испанских евреев, сыгравших, как мы видели, не последнюю роль при завоевании вестготского королевства арабами. В десятом столетии, спустя два столетия после мусульманского завоевания, земледелие было широко распространено среди испанских евреев. Некоторые современные исследователи склонны даже признать именно земледельческое хозяйство главным родом их хозяйственной деятельности[146]. Евреи-земледельцы своим трудом не в малой степени способствовали даже общему поднятию земледельческой культуры и техники.

Из других профессий определенные указания в описываемую эпоху мы имеем только относительно занятия евреев торговыми и кредитными операциями. Участие евреев в торговле становится в это время, по-видимому, более живым и, во всяком случае, на общем фоне упадка международных торговых сношений более заметным. Еще начиная с шестого столетия еврейские торговцы все чаще упоминаются рядом с сирийцами, с которыми в римскую эпоху они, как мы видели, оказывались бессильны конкурировать.

Относительно торговых сношений итальянских евреев мы узнаем из корреспонденции того же папы Григория I. Евреи-торговцы часто упоминаются в его письмах. Наиболее оживленные торговые сношения итальянские евреи поддерживали, по-видимому, с южной Францией. По крайней мере, только об этих сношениях и говорится в письмах Григория. Главным предметом торговли являлись рабы, которых евреи покупали в южнофранцузских городах и привозили в Италию. Папа со своей стороны не возражает против такой торговли. Он требует только, чтобы христианские рабы не продавались евреям, но были бы либо переданы ими христианским работорговцам, либо проданы христианам[147]. Однако если работорговля, таким образом, и составляла главную отрасль торговли итальянских евреев, торговая деятельность этих последних далеко ею не исчерпывалось. Одновременно с торговыми евреи занимались в обширных размерах и кредитными денежными операциями, простирая их вплоть до пределов Галлии. Им приходилось при этом иметь дела почти исключительно с высшими духовными кругами. Так, папский дефензор в Галлии закладывает одному сицилийскому еврею корабли с товарами. В местечке Венафрос, в неаполитанской области, в письмах папы Григория упоминаются два клирика, заложившие евреям церковную утварь.

И в Испании еще в вестготскую эпоху евреи, по-видимому, также занимались торговлей. Указом короля Эгики, правившего в самом конце седьмого столетия, то есть почти накануне арабского завоевания, евреям воспрещено было появляться в портовых городах и закупать там заморские товары, равно как и вообще вести какие-либо торговые дела с христианами. Тот же Эгика, однако, должен был признать значение евреев для развития торговой и промышленной жизни страны и в виду этого делать исключения для отдельных частей еврейского населения. Если, таким образом, на основании этого указа можно думать, что морская торговля Испании не находилась в руках евреев, то во внутренней торговле они должны были принимать, по всей вероятности, видное участие, раз эта торговля их обратила на себя специальное внимание королевского правительства. Видную роль в торговле испанских евреев, можно думать, уже в это время играла работорговля, о чем свидетельствуют данные хотя и последующего, но близкого к концу описываемой эпохи времени. Судя по этим данным, евреи привозили рабов в Испанию из соседних городов и областей франкского королевства. Поездки их с этой целью на восток в славянские земли относятся, во всяком случае, уже к позднейшему времени.

Наиболее обширную и энергичную торговлю вели евреи уже в описываемую эпоху в пределах франкского королевства. Торговля составляла здесь не только их главное занятие, но можно думать, что и распространились они во владениях меровингских королей первоначально в качестве торговцев. По крайней мере, во всех тех случаях, когда нам известны профессии галльских евреев за все время правления Меровингов, они обычно являются в роли торговых посредников и только в сравнительно редких случаях занимаются также денежными операциями. Напротив, на еврейское землевладение в пределах бывшей галльской провинции или на занятие евреев ремеслом мы не встречаем в эту эпоху никаких указаний. Как в Италии и Испании, они занимаются здесь работорговлей. Работорговля, впрочем, не составляла не только единственной, но, по-видимому, даже и главной отрасли еврейской торговли в королевстве франков. Они сбывают драгоценные товары, под которыми, очевидно, следует разуметь различные произведения Востока, клермонскому духовенству, проникают, как на то жалуется собор в Маконе (581 г.), с различными мелкими изделиями в женские монастыри, служат торговыми агентами при королевском дворе в царствование Хильпериха и Дагоберта, причем одновременно занимают и видные финансовые должности. Еврей Приск в половине шестого столетия чеканит королевскую монету. Еврей Соломон в царствование Дагоберта занимает должность сборщика таможенных доходов в Париже. Еврейские суда уже в это время появляются в гаванях южной Франции. Их торговые суда, например, еще в шестом столетии совершали торговые плавания между Ниццей и Марселем.

Обслуживая, таким образом, королевский двор и высшие круги преимущественно духовной аристократии, еврейские торговцы удовлетворяли назревавшей в среде грубого варварского общества потребности в предметах роскоши, играя при этом в отношении меровингской Франции ту же роль, какую в древности играли финикийские купцы в отношении древних греков и впоследствии сами греки в отношении скифских и других варварских племен и народов, живших по берегам Черного и Средиземного морей. Как уже указано, евреи и проникли в пределы франкского королевства прежде всего именно в качестве торговцев. Итальянские евреи, как мы видели, находились в торговых сношениях главным образом с городами южной Галлии. Другие их соплеменники завязывали во франкском королевстве более прочные и постоянные торговые связи и вместе с этим устраивались там сами на постоянное житье. Их поселения возникали при этом, в отличие от торговых народов древности, не только в прибрежных и пограничных областях, но и повсюду, во всех более крупных городских центрах[148]. Значительные еврейские общины существовали, как мы видели, еще в меровингскую эпоху, помимо южных приморских городов, также в Бордо, Клермоне, Туре, Орлеане[149]

Впрочем, в описываемое время евреи далеко не занимали еще того исключительного монопольного положения в торговле франкского королевства, как в последующую каролингскую эпоху. Сильную конкуренцию им все еще составляли сирийцы, игравшие такую исключительную роль в торговле Римской империи. Сирийские купцы рядом с евреями в значительном числе встречались во всех крупнейших городах королевства: в Париже, Орлеане, Бордо, Марселе, Нарбонне[150]... Сирийские купцы, как и в римскую эпоху, поставляли преимущественно различные произведения Востока; в частности, например, сирийские вина, именно, из Газы, Сарепты, Аскалона, в пятом и шестом веках были в большом употреблении в Галлии.

Торговля составляла, таким образом, как сказано, главное занятие евреев во франкском королевстве. Что касается собственно денежной торговли и кредитных операций, составлявших впоследствии столь исключительную и притом типичную профессию евреев, то в описываемое время такие денежные и кредитные операции представляли сравнительно редкое исключение. В эпоху почти полного господства натурально-хозяйственных отношений не было благоприятной почвы для развития кредита в сколько-нибудь широких размерах. Поскольку потребность в кредите успела пробудиться уже в это время, она ограничивалась, само собою разумеется, пока еще исключительно высшими духовными и светскими кругами, как о том свидетельствуют и немногие известные нам случаи кредитных операций евреев в описываемую и последующую каролингскую эпоху. Помимо господства натурального хозяйства в экономической жизни, не меньшее препятствие к развитию кредита представляла и грубость нравов меровингского общества, делавшая необеспеченным не только получение долга, но и самую личность кредитора. Из кредитных операций евреев в описываемую эпоху наши источники сообщают всего только о трех случаях. Это, во-первых, упомянутые выше два случая ссуд в Италии, из которых в одном должник отказался уплатить одолженную сумму, причем для получения ее пришлось обратиться к содействию папы. В меровингской Франции единственный известный нам случай окончился трагически для самого кредитора. Еврей Арментарий, явившийся в Тур в сопровождении слуги-еврея и двух христиан за получением долга с местного викария и с графа Евномия, был убит людьми этих последних, причем на теле его не было найдено ни денег, ни долговой записи. Неудивительно, что при таких условиях кредитные операции и не могли еще получить в это время широкого развития и что даже в следующую каролингскую эпоху они встречались лишь в виде отдельных относительно редких исключений.

Хотя мы и не имеем в описываемую эпоху ни одного прямого указания на занятие евреев ремеслом, однако можно считать вполне вероятной ремесленную деятельность евреев, по крайней мере на местах их прежних поселений, именно в Италии и Испании. В пользу этого свидетельствуют как данные предшествовавшего времени, так и в особенности факт широкого распространения ремесла в среде итальянских и испанских евреев в позднейшую эпоху. Напротив, ни во франкском королевстве, ни в Британии, куда евреи проникают только теперь, ни в собственно германских областях, где они впервые появляются лишь в последующую эпоху, ремесло никогда и впоследствии не составляло, по-видимому, распространенной среди них профессии.

Из прочих родов деятельности, встречавшихся среди евреев в меровингскую эпоху, упоминается лишь врачебная профессия. Мы упоминали уже выше о враче-еврее при папе Геласии I в самом конце пятого века (492-496 гг.), то есть на границе римской и варварской эпох. Точно так же и позднее мы встречаем в Италии в десятом веке знаменитого врача-еврея Донноло. Врач-еврей упоминается также в франкском королевстве, в г. Бурже.

Рядом с врачами встречались в описываемое время евреи и других интеллигентных профессий. Таков был, например, ученый еврей Юлий, о диспуте которого с ученым грамматиком Петром из Пизы рассказывает известный представитель науки каролингской эпохи, Алкуин. Диспут этот происходил еще в юношеские годы самого Алкуина и, следовательно, должен быть отнесен к первой половине пятидесятых годов восьмого столетия, то есть к самому концу меровингской или к началу каролингской эпохи[151]. В том же столетии на острове Сардинии евреи Авраам из Кальяр и Канаим, оба местные уроженцы, принимали ближайшее участие в собирании материалов для предпринятой по инициативе герцога Джиалето истории острова.

Подводя итоги нашему обзору экономического положения евреев в меровингскую эпоху, мы прежде всего должны констатировать частичное обращение их к землевладению и даже к сельскому хозяйству. Этот переход к земледелию совершился, очевидно, в связи с общим экономическим и политическим упадком западной империи, повлекшим за собою, в частности, и упадок городской жизни. В эту эпоху почти повального бегства населения из городов неудивительно, что в конце концов даже и в среде таких врожденных горожан, какими были евреи диаспоры между прочим и в пределах западной империи, проявилась известная тяга к земле, чаще, впрочем, в форме вложения капиталов в недвижимую собственность с последующим использованием труда крепостных, нежели обращения к личному земледельческому труду. Относительно того, насколько широкие размеры получило такое обращение к сельскому хозяйству в среде еврейской диаспоры Запада, мы за отсутствием данных не можем решить даже и с приблизительной точностью. Однако уже самый факт преимущественного распространения среди евреев крупного землевладения говорит против того, чтобы этот процесс принял особенно широкие размеры, по крайней мере в Италии. Наиболее распространено было землевладение среди евреев в Испании, где городская жизнь и в предшествовавшую эпоху была развита значительно слабее и где, как мы видели, арабское завоевание создало для него особо благоприятные условия. Однако и здесь евреи в городах были более многочисленны, нежели в сельских местностях. Именно из городских евреев должны были состоять те многочисленные гарнизоны, которые арабы-завоеватели оставляли за собою. Напротив, во франкском королевстве в описываемое время мы ничего почти не слышим о еврейском землевладении. И теперь, как в древности, евреи проникают в новые для них места поселения ни в качестве носителей сельской земледельческой культуры, но в качестве прежде всего пионеров торговли и городской культуры[152].

Возникновение новых потребностей в варварском обществе и возрождение, в связи с этим торговли вновь вернули евреев к обычным для них условиям жизни. Мало того, общий кризис в конце концов пошел только им на пользу, так как в силу закона выживания наиболее приспособленных устранил почти всех конкурентов в области различных городских профессий, которые делали роль евреев в экономической жизни Римской империи почти совершенно незаметной. Тем заметнее выступают они теперь в качестве пионеров вновь нарождающейся городской жизни. С этого времени мы почти ничего не слышим о еврейском землевладении в Италии. Напротив, итальянские евреи начинают играть более видную роль как в международной, так и во внутренней торговле Италии. Участие итальянских евреев, по крайней мере, в международной торговле не было, впрочем, ни столь обширным, как во Франции и впоследствии в немецких землях, ни продолжительным. В меровингскую эпоху они все еще встречают конкурентов в лице «сирийских» купцов, впоследствии, с выступлением на поприще торговли итальянских торговых республик, евреи в Италии в короткое время оказываются совершенно вытесненными из области торговых операций. Зато одновременно они начинают принимать самое широкое и видное участие в ремесленной промышленности, в особенности на юге Италии и в Сицилии. Гораздо более заметное, а с вытеснением сирийцев почти монопольное положение заняли евреи в торговле франкского королевства, в пределы которого они и проникли, как мы видели, прежде всего именно в качестве торговых посредников и где торговля в течение долгого времени составляла преимущественное, если не исключительное, их занятие.

В этой своей роли торговых посредников, в связи с появлением в высших кругах варварского общества запросов на предметы роскоши, евреи вновь оказались, как некогда в отдаленную эллинистическую эпоху, желанными гостями, которых охотно принимали даже при королевских дворах. Эта нужда в услугах евреев в значительной мере способствовала ослаблению того национального и религиозного антагонизма, успевшего вырасти до этого времени между ними и населением бывшей Римской империи, тем более что вместе с этим одновременно и многие из условий, порождавших этот антагонизм, как, например, взаимная конкуренция на почве экономической деятельности, теперь не имели уже более места. Праздные толпы безработного городского пролетариата, представлявшие столь типичное для древности явление и служившие, как мы видели, в римское время обычно если не рычагом, то главным орудием и действующей силой во всех антиеврейских движениях, теперь с общим упадком городской жизни давно растаяли. Среди вновь начинавшего нарождаться городского населения не существовало, таким образом, ни побудительных мотивов и причин для особой ненависти против евреев, ни масс, являвшихся обычным слепым орудием при всяком проявлении этой ненависти. Высшие аристократические круги варварского общества все более и более начинали нуждаться в услугах евреев как торговых посредников и потому, не исключая даже многих представителей церковных правящих кругов, оказываются в описываемое время расположенными скорее в пользу евреев, нежели против них.

Вот почему, хотя церковь с прежней ревностью выступала против евреев, хотя она в своих выступлениях против них нередко шла даже далее, нежели в эпоху империи, хотя ряд соборов воспрещает почти всякое общение с евреями, воспрещает браки между иудеями и христианами[153], совместную еду и приглашение евреев к столу[154], хотя на тех же соборах приводится и неоднократно повторяется постановление, согласно которому евреи не должны были показываться на улицах в дни празднования христианской Пасхи с четверга страстной недели до второго дня праздника[155], однако все эти церковные выступления и постановления оказывались малодействительными и не находили себе почти никакого отклика не только в массах христианского населения, но и в высших общественных кругах и даже среди большей части высших представителей самой церкви.

Если уже и в описанную эпоху нередки были случаи преследования евреев, их насильственного крещения и поголовного изгнания всех не желающих обратиться в христианство, то все такие случаи были исключительно проявлениями религиозного рвения со стороны отдельных иерархов или находившихся под влиянием духовенства германских королей, причем, по-видимому, эти насильственные меры не встречали сочувственного отношения и поддержки в более широких кругах населения. По крайней мере, источники не говорят о какой-либо реакции со стороны этих последних. Такой характер носили, например, преследования евреев в городах Юзес (около 538 г.), Клермонте (576 г.), Арле и Марселе (591 г.), выражавшиеся в насильственном крещении евреев и предпринятые по инициативе местных епископов. Папе Григорию нередко приходилось сдерживать усердие некоторых итальянских епископов, ставивших различные препятствия исполнению еврейского богослужения. Из светских правителей такую же ревность в деле обращения евреев обнаружили франкские короли Хильперих, крестивший многих евреев и повелевший заключить в тюрьму приближенного к нему еврея Приска, не пожелавшего принять христианство, и Дагоберт, которому приписывалась, как мы видели, такая решительная мера, как общее изгнание евреев из пределов франкского королевства. В Италии особенное усердие в этом отношении проявляли недавно только обращенные из арианства и потому находившиеся под сильным влиянием католического духовенства лангобардские короли, в Испании вестготские короли. Особою суровостью отличалось преследование, имевшее место в царствование одного из последних вестготских королей Эгики в 694 году. Обвиненные в сношениях со своими соплеменниками в находившейся под властью арабов северной Африке и в намерении произвести государственный переворот евреи в Испании поголовно обращены были в рабство и розданы «в крепостное владение разным господам (из христиан), которые не имеют права отпускать их на волю». Вместе с этим дети, начиная с семилетнего возраста, отняты были от своих родителей и переданы на воспитание христианам. Неизвестно, чем бы окончилось начатое Этикой преследование и к каким результатам привели бы предпринятые им против евреев решительные меры, если бы последовавшее менее чем через двадцать лет арабское завоевание не избавило испанских евреев от их преследователей. Впрочем, уже та роль, которую сыграли евреи в самом факте завоевания, может служить доказательством в пользу малой действительности мер, принятых против них в царствование Эгики, очевидно, в значительной степени смягченных на практике при попытках проведения их в жизнь.

Интересно, что враждебному отношению христианского духовенства к евреям вполне соответствовало и аналогичное отношение к христианам со стороны духовных руководителей самого еврейского народа. Последние осуждали всякое общение с христианами в не менее резких выражениях, нежели христианские церковные соборы. Так, в цитированном уже нами выше еврейском произведении «Тапа debe Elijahu» читаем, например: «Кто поддерживает общение с неиудеями, тот оскорбляет этим Тору и имя отца своего, тот предает детей своих всяким суевериям и губит как их, так и детей детей своих». Совершенно так же, как в постановлениях церковных соборов, предлагается верным последователям иудейской религии избегать всяких совместных трапез с неиудеями; еще решительнее осуждаются смешанные браки, причем в пример приводится одна еврейская девушка, которая, дав притворное согласие на брак с неиудеем, в назначенный для совершения брачной церемонии день бросилась с крыши дома и разбилась насмерть[156].

Как ни старались, однако, духовные вожди обеих религий разжигать взаимную ненависть между христианами и иудеями, все их старания создать пропасть между теми и другими оказывались в конце концов в описываемое время бесплодными. Не было экономических и социальных предпосылок для такой вражды, не было и самой вражды. За исключением перечисленных случаев преследований, начинавшихся, как уже сказано, исключительно по инициативе правящих церковных кругов или отдельных находившихся под особым влиянием церкви светских правителей, нам неизвестно ни одного случая враждебного отношения к евреям со стороны более широких кругов населения. Что касается массы населения, жившей в сельских местностях, равно как и большей части немногочисленных еще городских жителей, то этим последним почти не приходилось иметь непосредственно каких-либо дел с евреями и, следовательно, вступать с ними в более тесное соприкосновение. Высшие же круги варварского общества, как мы видели, оказывались заинтересованными в общении с евреями и потому находились скорее в близких, нежели во враждебных отношениях с ними. Даже из высших представителей церкви далеко не все были одинаково враждебно настроены в отношении евреев. Врач папы Геласия, еврей Телесин, одновременно был и его другом. Так характеризует его сам папа в рекомендательном письме к одному епископу. Папа Григорий I точно так же, как мы видели, не был врагом евреев и неоднократно сдерживал чрезмерную религиозную ревность и усердие отдельных епископов. И многие другие представители высшего духовенства предпочитали ладить с евреями и поддерживать с ними постоянные отношения. Так, епископ г. Юзес, Ферреол, возбудивший преследование против евреев, первоначально относился к ним дружественно и не чуждался личного общения с ними. Современник Ферреола, епископ клермонтский Каутин расположен был к евреям не ради заботы о спасении их душ, как определенно говорит сообщающий нам о его расположении к евреям Григорий Турский, а ради тех дорогих товаров, которые он приобретал от них. По его смерти некто пресвитер Евфрасий, добиваясь занятия освободившейся епископской кафедры, также обратился к услугам евреев, приобретя от них различные драгоценности, с помощью которых надеялся склонить решение в свою пользу. Такие же дружественные отношения существовали у евреев, по-видимому, и с предшественником Каутина, епископом Галлом. Евреи оплакивали его смерть наравне с христианами и участвовали в похоронной процессии. Евреи успели сделаться необходимыми в качестве торговцев мелкими товарами и доверенных лиц даже в женских монастырях, как на то жалуется, например, собор 581 года в Маконе.

Если, таким образом, даже в церковных кругах нужда в услугах евреев нередко перевешивала чувство религиозного соперничества и вражды, если даже сами архипастыри церкви в нарушение постановлений церковных соборов поддерживали с ними постоянное общение, то в еще большей степени то же самое наблюдалось в отношениях к евреям со стороны представителей светской аристократии, где самые мотивы и побуждения религиозной вражды должны были действовать несомненно слабее. Еще в конце пятого столетия в аристократических кругах умели ценить услуги, оказываемые евреями. Даже короли Хильперих и Дагоберт, бывшие такими ревностными поборниками христианства, не могли, как мы видели, обходиться без услуг евреев и держали их при себе в качестве торговых и финансовых агентов. Относительно Италии постоянные близкие отношения между христианами и евреями засвидетельствованы как христианскими, так и еврейскими источниками. Из переписки папы Григория I видно, что даже между еврейскими землевладельцами и их христианскими крепостными отношения отнюдь не носили враждебного характера. Позднее, в десятом столетии епископ веронский Ратерий должен был специально оправдываться в своих враждебных чувствах по отношению к евреям — лучшее доказательство того, насколько мало враждебным было отношение населения Италии к евреям. Во франкском королевстве, в особенности в южнофранцузских городах, евреи не только не являлись в меровингскую эпоху объектом общего отчуждения со стороны христианского населения, но, напротив, нередко находились с христианами в близких и дружественных отношениях как, например, в нарбоннской Галлии в конце седьмого столетия. Евреи в эту эпоху не только не были вынуждены, как впоследствии во вторую половину средних веков, прятаться в особых кварталах-гетто, но открыто появлялись среди христианского населения, принимая близкое и непосредственное участие во всех торжественных случаях и общественных празднествах [157]. Постоянные отношения, в каких находились христианское и еврейское население королевства, настолько в конце концов стерло самые религиозные границы, что как случаи добровольного обращения евреев в христианство, так и обратные случаи перехода христиан в иудейство в эту эпоху представлялись далеко не редкими. Наконец, даже в Испании, где евреи, как мы видели, подвергались наиболее жестоким преследованиям со стороны новообращенных из арианства в католичество вестготских королей, евреи находили возможность обходить издававшиеся против них суровые законы, встречая при этом сочувствие и поддержку со стороны христианского населения. Так, например, несмотря на воспрещение иметь христиан-рабов, «евреи все же постоянно имели в своем распоряжении несвободных работников; об этом уже заботились вестготские магнаты, которые, как и народ, мало разделяли церковный фанатизм королей».

ГЛАВА ВТОРАЯ. Время расцвета еврейской торговли (VIII—XI вв.): торговые и денежные операции

Если в изображении экономической жизни еврейского народа в переходную эпоху от древности к собственному средневековью исследователи не сходятся между собою, то уже начиная со времени первых Каролингов картина в значительной мере проясняется, и в оценке дальнейших экономических судеб еврейства не встречается уже столь значительных разногласий. Преобладание в качестве преимущественного и наиболее типичного для евреев рода занятий торговли в первую половину средневековья приблизительно до начала крестовых походов и ростовщичества, и денежных операций во всю вторую последующую половину средних веков не вызывает сомнений и отмечается одинаково как Рошером, так с некоторыми оговорками и новейшими исследователям[158].

Преобладание торговли в качестве главного рода занятий евреев в первую половину средневековья представляется вполне понятным и естественным. Одной из первых экономических потребностей, выходящих за пределы собственно натурально-хозяйственных отношений, во всяком варварском обществе является потребность в привозных предметах роскоши со стороны высших аристократических кругов населения. Эта потребность и составляет прежде всего, как известно, первоначальную основу международных торговых сношений. Но именно евреи, в силу сложившихся в течение многих поколений основных черт их характера, оказывались наиболее приспособленными для удовлетворения этой потребности по мере ее возникновения среди высших общественных кругов во вновь возникших на развалинах западной Римской империи германских государствах. Вот почему по миновании наиболее тяжелого момента кризиса с наступлением перелома, с возрождением торговли, а вместе с тем и городской жизни, евреи не только получили вновь возможность вернуться к привычным, унаследованным еще от римского времени профессиям, в том числе прежде всего к торговым операциям, но и заняли в области этих последних совершенно исключительное положение. Предшествовавший кризис, в силу своего рода естественного отбора и действия закона выживания наиболее приспособленных, как уже указывалось, освободил их от большей части конкурентов и доставил им почти монопольное положение в международной торговле. Еще в конце предшествовавшего меровингского периода евреи, как мы видели, начали играть видную роль в международной торговле. Но только теперь, с началом каролингской эпохи, когда, с одной стороны, спрос на привозные продукты успел в значительной степени вырасти, между тем как туземное население германских государств не принимало еще почти никакого участия в торговых сношениях, торговая деятельность евреев достигла своего наивысшего расцвета и развития.

Если, однако, таким образом торговлю и можно признать в общем преобладающим и наиболее типичным родом занятий среди евреев в первую половину средневековья, то необходимо при этом иметь в виду, что как роль евреев в торговых сношениях, так и значение торговли в экономической жизни самих евреев в отдельных странах представлялись далеко не одинаковыми. Так, в Италии, игравшей в международной торговле средних веков такую же посредническую роль, как Греция в древности, уже в описываемое время возникает ряд крупных специально торговых центров. Такие центры в десятом и частью даже еще в девятом столетиях представляли города Амальфи в южной Италии и Венеция в северной. Итальянские евреи, принимавшие, как мы видели, в предшествовавшую эпоху заметное участие в торговле, уже очень рано начинают, таким образом, испытывать конкуренцию со стороны населения торговых республик. Вот почему в описываемое время их участие в международных торговых сношениях не только не возрастает по сравнению с меровингской эпохой, но, напротив, быстро сокращается и в короткое время сходит почти на нет. Уже в десятом столетии итальянские евреи оказываются почти совершенно исключенными, по крайней мере, из области международной торговли.

В 945 году постановлением венецианского совета воспрещено было судовладельцам принимать на борт евреев, и таким образом эти последние лишены были возможности непосредственных сношений с Востоком. С этого времени венецианские евреи могли получать восточные товары лишь при посредстве христианских купцов. Однако уже к концу десятого столетия договором, заключенным между Венецианской республикой и Византией, они были лишены и этой возможности.

Исключенные таким образом из непосредственного участия в левантийской торговле евреи Италии тем не менее не отказались совершенно от торговых операций вообще, хотя с этого времени им и пришлось довольствоваться более скромной и малозаметной ролью в итальянской торговле. В пользу факта участия евреев в торговле последующего времени говорит уже одна наличность значительных еврейских поселений, именно, по преимуществу в торговых приморских городах. В Венеции, по спискам половины двенадцатого столетия (1152 г.), жило около 1300 евреев. В Неаполе около того же времени Веньямин Тудельский насчитал до 1300, в Палермо до 1500 евреев[159]. Евреи-торговцы из Италии еще в течение долгого времени продолжали появляться на западнофранцузских ярмарках, сбывая здесь восточные товары, закупавшиеся ими в Венеции и южноитальянских городах. Путь их лежал при этом по рекам Луаре и Соне в города Тур, Амбуаз, Шинон. В свою очередь в Италию еврейские торговцы поставляли меха. В Риме услугами евреев-торговцев пользовался папский двор, поддерживая через них различные торговые и деловые сношения. Папа Александр IV грамотой от 1 февраля 1255 года в вознаграждение за оказанные ему услуги освободил шесть римских купцов-евреев от уплаты пошлин в пределах папской области. Более значительным было участие евреев во внутренней торговле Италии. Они вели торговлю драгоценными камнями, сукном, шелком, платьем. Среди менее состоятельных распространена была тряпичная и разносная мелочная торговля. На островах Сардинии и Сицилии, где, по-видимому, среди местного населения не успел образоваться значительный торговый класс, евреи сохранили важное торговое значение до самого конца средневековой эпохи. Сицилийские евреи, как кажется, продолжали принимать непосредственное участие в левантийской торговле, поддерживая торговые связи со странами Востока.

Итак, исключенные из прямого и непосредственного участия в левантийской торговле итальянские евреи тем не менее продолжали играть деятельную роль как во внутренней торговле, так и в торговых сношениях с другими государствами Западной Европы, преимущественно с французским королевством. Правда, большая часть известных нам данных относительно участия итальянских евреев в торговле принадлежит уже значительно позднейшему времени, однако эти данные могут служить доказательством исторической преемственности и традиции, существовавшей еще со времен папы Григория I, когда, как мы видели, евреи также принимали довольно живое участие во внешних торговых сношениях Апеннинского полуострова.

Торговля составляла, по-видимому, точно так же одну из распространенных профессий среди испанских евреев. Последние вели оживленные внешние сношения, предпринимая в торговых целях далекие как сухопутные, так, кажется, и морские путешествия. Возможно, что известное сообщение Ибн-Хордадбе о торговых путешествиях западноевропейских евреев _г имеет в виду между прочим и испанских купцов-евреев. В пользу этого говорят как отмечаемый Ибн-Хордадбе факт знания еврейскими купцами в числе других языков и андалузского языка, так и торговля андалузскими девушками и наконец один из торговых маршрутов западных евреев, проходивший вдоль северного побережья Африки от Марокко до Египта. По свидетельству другого арабского путешественника, испанские евреи встречались на берегу Каспийского моря еще в XIV столетии. Более тесные и постоянные торговые связи, нежели со странами дальнего Востока, поддерживали испанские евреи с соседним франкским королевством. Так в IX и X веках мы встречаем еврейских купцов из Сарагосы, Кордовы и других испанских городов в Арле, Лионе, Вердене. Главным предметом торговли испанских евреев, судя одинаково как по сообщениям Ибн-Хордадбе, так и по данным других источников, являлась, по-видимому, работорговля. Рабы закупались и приобретались главным образом в славянских землях, откуда и вывозились как в Испанию, так и в страны Востока. Однако наряду с рабами-славянами в известии Ибн-Хордадбе, как мы видели, упоминаются и андалузские девушки, которых еврейские купцы доставляли на восточные рынки.

Еще около половины двенадцатого столетия торговля испанских евреев представлялась настолько обширной и средства их настолько значительными, что, например, евреи-купцы в Толедо оказались в состоянии набрать и содержать крупную военную силу из 25 тысяч всадников и 20 тысяч пехотинцев. Однако как ни значительно было участие испанских евреев в торговле, все же в Испании они не успели получить такого исключительного значения, как в соседнем франкском королевстве. В отличие от евреев франкского королевства, в течение всей первой половины средневековья почти не встречавших конкуренции со стороны местного населения, еврейские торговцы в Испании, напротив, уже начиная с восьмого столетия должны были бороться с сильной конкуренцией мусульманских купцов, находившихся по сравнению с ними в еще более выгодных условиях в виду господства арабов над всеми морскими и сухопутными путями, проходившими на Восток по северному побережью африканского материка. Другими конкурентами их были, по-видимому, те же итальянские купцы, проникавшие и в Испанию и привозившие туда как произведения своей страны, так и в значительно большей степени и предметы восточной торговли. Такую конкуренцию в X-XI столетиях мы имеем основание, по-видимому, предположить со стороны населения южноиталийского города Амальфи. Именно этой относительно скромной ролью евреев в торговых сношениях испанского полуострова следует, как кажется, прежде всего объяснить, почему торговля и в их собственной экономической жизни не занимала такого первостепенного места, как в жизни их современников в северной Европе, и почему в частности землевладение и земледелие до позднейшего средневековья оставались среди испанских евреев более распространенным родом занятий, чем в каком-либо ином из средневековых государств.

Если о какой-либо стране в описываемое время и можно сказать, что евреи заняли в ее торговле исключительное монопольное положение, то это прежде всего относительно вновь основанной империи Карла Великого, позднейшего французского королевства. Мы видели, что еврейские торговцы в большом числе селились в пределах франкского королевства еще в меровингские времена. Теперь с окончательным исчезновением сирийцев и других конкурентов, почти вся как внешняя, так и внутренняя торговля очутилась в руках евреев[160]. Это обстоятельство имело тем большее значение, что как раз именно начиная со времени Карла Великого и его преемников внешняя торговля Франции (а о ней, в сущности, и приходится прежде всего говорить в начальную эпоху торгового развития) впервые достигла относительно широких размеров. Потребность в предметах роскоши, привозившихся по преимуществу с Востока, так же, как и привычка окружать себя большим числом слуг и рабов все более и более входила в обиход знати. Именно удовлетворению этой потребности и шли навстречу купцы-евреи.

Обращаясь от этих общих соображений к данным и показаниям источников, мы прежде всего должны сослаться на сообщение такого достоверного и заслуживающего доверия свидетеля, как современный арабский писатель Ибн-Хордадбе. В своей известной «Книге путей», составление которой относится ко времени между 854 и 874 годами[161], он дает настолько обстоятельное и притом яркое изображение торговли западноевропейских евреев своего времени, что не лишнее будет привести его известие здесь полностью. При этом необходимо иметь в виду, что, как явствует и из самого текста, речь в сообщении Ибн-Хордадбе идет прежде всего о евреях из Франции (земли франков). «Вот описание путей купцов-евреев раданитов[162], тех, что говорят на языках персидском, римском, арабском, франкском, андалузском и славянском. Они путешествуют с запада на восток и с востока на запад морем и сушей. Они привозят с запада евнухов, рабынь, мальчиков, шелк, меха и мечи. Садятся они на суда во Франдже (области франков) на западном море, откуда направляются к Фараме (возле древнего Пелусиума). Там погружают они свои товары на вьючных животных и сушей достигают Кользума (Суэца), что составляет пять дней пути. От Кользума они плывут Красным морем в Аль Джар (три дня пути от Медины) и в Джедду и затем продолжают свой путь в страну Синда, в Индию и Син (Китай). На обратном пути берут они с собою мускус, алоэ, камфару, корицу и другие произведения Востока. Возвращаясь таким образом в Кользум и оттуда в Фараму, они вновь садятся на суда. При этом некоторые из них заезжают еще по пути в Константинию[163], где продают свои товары, другие же возвращаются непосредственно в Франджу». Ибн-Хордадбе указывает и другие пути следования еврейских купцов: через Антиохию к Багдаду и Персидскому заливу, также сухопутный маршрут в Индию и Китай. Они возят, говорит он, свои товары также по всей береговой полосе северной Африки от Марокко до Египта и затем через Палестину, Дамаск, Багдад в южную Персию и Индию. Иногда, наконец, они отправляются через славянские земли на нижнюю Волгу в хазарское царство, откуда, переехав Каспийское море, попадают в Балх, в Туркестан и затем через турецкие земли в Китай. Сухопутный восточный маршрут, которым евреи так широко воспользовались в последующее время после вытеснения их из непосредственного участия в левантийской торговле, намечался, таким образом, еще задолго до того во времена Ибн-Хордадбе, то есть в половине девятого столетия. Что касается пути вдоль северного побережья Африки, то, как уже указывалось, это, по-видимому, был путь испанских евреев.

Обстоятельное свидетельство Ибн-Хордадбе о торговых сношениях западных евреев далеко не является единственным, находя себе подтверждение во множестве отдельных данных и показаний современных источников. Морские суда еврейских купцов, в противоположность последующему времени, представляли еще настолько обычное явление, что, например, суда норманнов, впервые появившиеся в одном из портов южной Франции, приняты были первоначально за суда еврейских купцов[164]. Около того же времени упоминается о еврейском купце, совершающем частые рейсы в Палестину и привозящем оттуда различные драгоценности и редкие и диковинные вещи. Но особенно показательными в интересующем нас отношении являются некоторые из еврейских сказок, восходящие, очевидно, к описываемому времени, времени расцвета еврейской торговли. В одной из таких сказок рассказывается, например, о благочестивом человеке, внезапно разбогатевшем чудесным образом. Он приобретает многочисленных рабов и рабынь, имеет корабли на море, восседает в синагоге на золотом кресле. В другой сказке главным действующим лицом является предприимчивый молодой человек, покидающий отцовским дом ради торговых странствий и жизни, полной приключений. Взявши с собою всего только сто золотых монет, он отправляется с ними в далекие края и путем торговых операций успевает увеличить эту сумму более, нежели в сотню раз. 10 000 золотых монет он оставляет на хранение в одном из городов в стране, где ведет торговлю, а с остальными деньгами отправляется в дальнейшие торговые странствия, так как страна та была очень обширна, и покупая, и продавая, увеличивает еще во много раз свои богатства. Страна, о которой идет в сказке речь, населена огнепоклонниками. Очевидно, таким образом, что это не Европа, но либо Персия, либо Индия. Море же, по которому плавают корабли действующего в сказке купца-еврея, не Средиземное, но Персидский залив или даже, быть может, Индийский океан. В приведенной сказке находит себе, таким образом, полное подтверждение сообщение Ибн-Хордадбе относительно дальних плаваний еврейских купцов и их непосредственного активного участия в восточной торговле.

Косвенным подтверждением связей франкских евреев на Востоке может служить точно так же и известие об участии в посольстве, отправленном к Гарун аль Рашиду Карлом Великим, еврея Исаака. Хотя цель отправки еврея Исаака вместе с посольством и не определяется точнее, хотя и неизвестно, были ли ему даны при этом какие-либо торговые поручения, или он был причислен к посольству в качестве толмача-переводчика, или же наконец, возможно, был посвящен и в дипломатические тайны, во всяком случае, уже самый факт привлечения еврея в качестве третьего члена посольства наряду с двумя другими именитыми лицами показывает, как высоко и в то время ценились связи евреев на Востоке и присущее им знание восточных языков и восточной жизни. Известно, что оба спутника Исаака на обратном пути умерли, и ему одному, таким образом, пришлось отдавать отчет императору о результатах посольства.

Главный предмет торговли еврейских купцов составляли, как и ранее, рабы, вывозившиеся по преимуществу из славянских земель и охотно приобретавшиеся представителями французской и немецкой знати и в еще большем числе отправлявшиеся в Испанию. Рядом с рабами видное место в торговле евреев, как мы видели, в описываемое время занимали предметы восточной левантийской торговли, приобретавшиеся первоначально на месте, впоследствии же с вытеснением еврейских купцов итальянцами из непосредственных сношений с Востоком из вторых рук в итальянских торговых республиках и развозившиеся затем по ярмаркам Европы. «Почти повсюду, в Лангедоке и в Провансе, — говорит историк французской торговли Пижонно, — в северной и средней Франции торговля предметами роскоши и драгоценными металлами, то есть всеми теми продуктами, которыми почти и ограничивалась торговля, существовавшая в эпоху феодализма в более или менее значительных размерах, находилась в руках еврейских торговцев... Евреи продают пряности и ароматические вещества Востока, шелковые и бумажные ткани, ковры, драгоценные камни, золотые и серебряные изделия, которые получаются ими через посредство купцов из Амальфи, Пизы и Венеции». Еврейские торговцы доставляли также меха из далеких северных стран, испанских лошадей, ценившихся могущественными баронами на вес золота. Более случайное значение в еврейской торговле этого времени имела продажа вина, мяса, хлеба, при том же именно в торговле съестными припасами евреи всего ранее, уже с начала каролингской эпохи, начали испытывать различные законодательные стеснения и ограничения[165].

Уже самый род товаров, сбывавшихся еврейскими купцами, свидетельствует, что главными покупателями их были представители знати как светской, так и духовной, что подтверждается и прямым указанием источников. Купцы-евреи жили во Франции в это время не только в более значительных городах, но рассеяны были по всей стране в замках и селениях различных духовных и светских феодалов. Каждый сеньор обзаводи лея своим евреем, так же как имел своего ткача или своего кузнеца. Впрочем, если таким образом главными покупателями еврейских товаров и являлись в это время представители знати, это не исключало сбыта и среди остальных классов населения, где к этому представлялась возможность. Евреи переходят со своими товарами из дома в дом, они появляются всюду в местах более значительного скопления народа, на судебных площадях, в военных лагерях, во время походов и пр., евреи торгуют также на городских рынках, например, в Аахене, Лионе, привозят свои товары на западные французские ярмарки, на ярмарку в Кельне.

Какое исключительное место занимали евреи в торговле каролингской эпохи, с одной стороны, и насколько видное значение принадлежало торговым операциям в жизни самих евреев, можно видеть также и из того, что слово «еврей» в это время являлось почти идентичным с представлением о торговле вообще. О значении, какое придавалось в это время купцам-евреям, свидетельствует такой исключительный факт, как перенесение, по их предложению, рыночного дня с субботы на воскресение, факт, имевший место в Лионе, то есть в самой резиденции известного своим враждебным отношением к еврейству епископа Агобарда.

В собственно немецкие области евреи проникают не ранее десятого столетия[166]. Впервые присутствие евреев в Германии документально засвидетельствовано в самом начале этого столетия в городах Вормсе и Майнце. Из других германских городов и областей евреи в течение десятого столетия упоминаются еще в Баварии, в Магдебурге, Мерзебурге, Наумбурге, Праге, и наконец, в самом начале XI столетия в Мейсене. Интересно, что во всех этих случаях говорится почти исключительно о еврейских купцах. Так в Баварии евреи упоминаются в связи с установлением пошлины, которую должны уплачивать с провозимых товаров «евреи и прочие торговцы». В Магдебурге во всех трех случаях идет речь о подчинении «евреев и прочих купцов». В Мерзебурге точно так же императоры Оттон II и затем Генрих II даруют местным епископам все права на доходы, собираемые с «евреев и купцов». В Праге и Мейсене евреи упоминаются в качестве работорговцев.

Таким образом, и в Германию евреи проникают исключительно как торговцы и торговые агенты. Целью их торговых странствий, впрочем, при этом являлись не столько собственно немецкие земли, сколько путь в славянские области в целях приобретения рабов для продажи их во Франции и Испании[167] и, быть может, в страны Востока, морское сообщение с которыми в связи с растущим торговым значением итальянских республик, с одной стороны, и господством арабов на море — с другой, становилось как раз в десятом столетии все более и более затруднительным. Сухопутная же дорога была известна им, как мы знаем из сообщения Ибн-Хордадбе, еще в середине предшествовавшего столетия. Тем же путем пользовались французские и немецкие евреи для торговых и иных сношений с Востоком вплоть до начала тринадцатого столетия. Как бы то ни было, но, по-видимому, в конце концов евреям постоянных торговых сношений с Востоком сухим путем наладить не удалось; по крайней мере, как мы видели, начиная с десятого столетия они в большинстве случаев торговали восточными товарами из вторых рук, закупая их в итальянских городах. Работорговля таким образом, во всяком случае, составляла главную, если, быть может, и не единственную цель поездок еврейских торговцев на Восток[168]. Об этом свидетельствует и первоначальное образование ими поселений на восточных, смежных со славянскими землями, границах империи, в Магдебурге, Мерзебурге, Мейсене, Праге, еще в десятом столетии, в то время как в большинстве крупных прирейнских городов общины их, по-видимому, если и существовали, то не должны были быть особенно значительными. По крайней мере, за исключением Вормса и Майнца, первые упоминания о евреях в этих городах не восходят ранее начала одиннадцатого столетия. Известная грамота епископа шпейерского Рюдигера, дарующая различные привилегии, изданная только в 1084 году, имеет целью привлечение евреев в этот город.

С течением времени, однако, евреи завязывали и внутри самой Германии все более прочные и постоянные торговые отношения, чему в немалой степени должен был способствовать совершившийся в течение десятого столетия переход собственно немецких областей к организованной государственной жизни. Образование землевладельческой феодальной знати и здесь, как ранее во франкском королевстве, послужило причиной начала торговых сношений. В одиннадцатом столетии мы встречаем евреев рассеянными повсеместно в Германии и ведущими оживленную торговлю. Еще в первые десятилетия одиннадцатого века евреи принимают близкое и деятельное участие в торговле на кельнской ярмарке. Во второй половине этого века еврейских купцов можно встретить повсеместно в Германии: в Лейтмерице (близ Ольмюца в Богемии), в Боппарде и Гаммерштейне (Рейнская область), во Франкфуртена-Майне, в Дортмунде, Госларе (Саксония), Ангерне (близ Магдебурга), в Нюрнберге[169], не говоря уже о больших прирейнских городах как Кельн, Майнц, Вормс, Трир.

Торговля, как и в других странах в эту эпоху, составляла главный род занятий немецких евреев. «Все евреи предаются торговле, — говорит в начале двенадцатого столетия крещеный еврей Германн, сам в молодости также занимавшийся торговыми операциями и ездивший с товарами из Кельна в Майнц. Такое же указание на то, что евреи «только торговлей могут поддерживать свое существование», находим мы равным образом и в другом современном еврейском источнике. Все привилегии, полученные евреями от императоров и других правителей во второй половине одиннадцатого столетия, в отличие от позднейших подобных актов, имеют прежде всего в виду различные права, связанные с торговлей: свободу торговли, освобождение от пошлин и т.п.[170] Еще во второй половине двенадцатого столетия в грамоте, данной императором Фридрихом I регенсбургским евреям (1182 год), говорится о товарной торговле рядом с денежной торговлей как о наследственном занятии евреев[171]. Интересно отметить, что во всех последующих относящихся к тринадцатому столетию актах, касающихся евреев, речь идет только об условиях производства ими различных денежных операций, но не упоминается уже более о торговле и торговых привилегиях.

Таким образом, если в десятом и одиннадцатом столетиях торговля составляла преимущественное занятие немецких евреев, в то время как случаи обращения их к денежным операциям встречались лишь в виде относительно редких исключений, о которых в общих касавшихся евреев актах не считалось даже нужным упоминать, если, следовательно, «огромные» денежные богатства, скопившиеся в руках евреев как западной[172], так и восточной Германии[173] ко времени первого крестового похода, должны рассматриваться исключительно как результат накопления торговой прибыли, то во второй половине двенадцатого столетия денежные операции рядом с торговлей занимают не менее видное место в их экономической деятельности, в следующем же тринадцатом столетии профессия ростовщика становится столь же типичной для еврея, как ранее была торговая деятельность. Однако еще и в двенадцатом столетии торговые операции, по крайней мере, германских евреев все еще остаются значительными. Так, они продолжают, например, принимать деятельное участие на кельнских ярмарках. Симптом начинающегося упадка торговли, впрочем, можно заметить уже в изменившемся характере главных предметов еврейской торговли. Торговля овчинами, плащами, частью предметами церковной утвари становится теперь на место торговли восточными продуктами и произведениями, из области которой евреи, таким образом, оказываются к этому времени окончательно вытесненными.

В Англию евреи проникли в более значительном числе только со времени норманнского завоевания, то есть не ранее второй половины одиннадцатого столетия. Если, как мы видели, евреи встречались в Англии еще в меровингскую эпоху, в восьмом и даже, возможно, в седьмом столетиях, то это были лишь отдельные спорадические случаи. Только теперь, то есть со времени завоевания, начинают образовываться крупные городские поселения евреев в Англии, прежде всего в Лондоне и Оксфорде, затем в Стэмфорде, Йорке и Линкольне. К концу двенадцатого столетия более значительные еврейские общины, очевидно, должны были существовать уже во всех тех двадцати шести крупнейших городах и местечках, в которых, согласно постановлению короля Ричарда I, были заведены специальные ящики для хранения выданных евреям долговых обязательств, именно в городах Бедфорде, Беркемстэде, Бристоле, Кэмбридже, Кэнтербери, Колчестере, Дивайзесе, Экзетере, Глостере, Герефорде, Гендингтоне, Линкольне, Лондоне, Марльборо, Нортгемптоне, Нориче, Оксфорде, Стэмфорде, Сэдбери, Уоллингфорде, У орике, Уилтоне, Уинчестере, Уустере, Ноттингэме и Йорке.

Покровительство, каким пользовались евреи в Англии уже при первых норманнских королях, в особенности при Вильгельме II Рыжем, и благоприятное положение, созданное для них хартиями последующих королей двенадцатого столетия[174], дали английским евреям возможность в короткое время развить обширную торговлю. Вся как внешняя, так и внутренняя торговля Англии сосредоточивалась в это время в руках евреев. Английские евреи во множестве посещали французские торговые города, где совершали свои закупки. Пользуясь в пределах Англии и Нормандии широкой свободой от уплаты обычных платежей и пошлин, евреи успели завязать торговые связи и отношения «со всеми слоями населения, с баронами и бюргерами, с лицами духовными и светскими». Рядом с обычными предметами роскоши в торговле английских евреев видное место занимала продажа вина.

Следует заметить, однако, что торговля в экономической жизни английских евреев, в отличие от их французских и немецких соплеменников, никогда не занимала столь исключительного места. Евреи, как мы видели, в более значительном числе проникли в Англию вместе с норманнами-завоевателями из Франции в то время, когда среди французских евреев наблюдались уже все более и более частые случаи обращения к занятию денежными операциями. Эти новые привычки принесли они с собою и в Англию. В лице же представителей новой английской знати, принадлежавших со времени завоевания в большинстве к потомкам пришельцев из Франции, где среди аристократических кругов также уже начала ощущаться постоянная нужда в кредите, они с самого начала находили благоприятную почву для развития денежных операций всякого рода. Вот почему уже с первого момента появления евреев в Англии мы видим широко распространенными среди них рядом с торговыми и кредитные операции и сделки. К концу двенадцатого столетия, то есть спустя всего сто лет, операции этого рода среди евреев приняли настолько широкие размеры, что послужили поводом к образованию специального учреждения для разбора тяжб между евреями-кредиторами и их христианскими должниками, так называемого еврейского казначейства, а также тех еврейских касс для хранения долговых обязательств, о которых говорилось уже выше. В тринадцатом же столетии английские евреи почти исключительно обращаются к ростовщичеству и, напротив, не принимают уже более почти никакого участия в торговле. Принятые в царствование Эдуарда I специальные меры, имевшие целью заставить евреев вновь вернуться от ростовщических операций к торговле, остались безрезультатными[175].

Уже из только что законченного обзора торговой деятельности евреев можно видеть, что собственно денежные операции наряду с торговлей начинают играть видную роль в их жизни лишь в конце описываемого периода. До одиннадцатого столетия исключительное место в экономической деятельности западноевропейских евреев принадлежало торговле, ссудные же и разного рода денежные операции встречались лишь в виде относительно редких исключений. Одиннадцатый век является в этом отношении как бы временем перелома; наконец, в двенадцатом столетии мы застаем денежную торговлю в особенности среди французских и английских евреев в полном расцвете. Однако как в отношении других родов деятельности западных евреев, так и в отношении их кредитных операций следует иметь в виду, что, с одной стороны, развитие этих последних не было повсеместно одновременным и хронологически не вполне совпадало в отдельных странах и что, с другой стороны, и степень распространенности и значения их в жизни еврейства различных стран являлась далеко не одинаковой. Так, Италия и Испания и в этом отношении составляют исключение. Здесь ростовщичество в еврейской среде не успело достичь ни той степени развития, ни того значения в общей экономической жизни страны, как в других европейских государствах. В описываемый период это отличие в экономической жизни итальянских и испанских евреев не успело еще проявиться особенно заметно ввиду того, что в странах северной Европы переход евреев к кредитным и денежным операциям начал намечаться лишь к концу периода.

И в Италии, как в других странах, отдельные евреи обращались в описываемое время к более или менее постоянным денежным операциям и успевали даже путем таких операций составлять себе крупные состояния и достигать видного общественного положения. Так, например, в Риме еще в одиннадцатом веке процветал известный банкирский дом Пьерлеони, основателем которого был крещеный еврей Барух. Дом Пьерлеони ссужал деньгами всю римскую знать. При Александре III вместе с другим банкирским домом Франгепани он составлял опору папского престола. При том же папе еврей Иехиэль являлся главным распорядителем папских финансов. Еще в половине следующего столетия папский двор, как мы уже знаем, находился в постоянных деловых отношениях с римскими евреями. В двенадцатом веке ростовщическими операциями занимались также евреи Болоньи. Дома многих граждан находились у них в залоге, и это обстоятельство и послужило причиной их изгнания из города, единственного, кажется, подобного случая в Италии. Изгоняя, таким образом, евреев, жители города предпочли «лучше лишить своих сограждан удобства во всякое время пользоваться кредитом, нежели постоянно находиться под игом своего рода гибельного рабства».

Подобные случаи обращения к ростовщическим операциям не являлись, однако, ни в это, ни в последующее время типичными для итальянских евреев. Мы не только не слышим в течение всего средневековья каких-либо нападок на евреев-ростовщиков в Италии даже со стороны наиболее непримиримых противников еврейства[176], но, напротив, имеем свидетельства обратного значения и прежде всего известный отзыв Фомы Аквинского об итальянских евреях, в котором он противопоставляет этих последних, как людей, живущих трудом рук своих, евреям других стран, ведущим праздную жизнь и без всякого труда со своей стороны наживающим проценты на проценты. В этом отношении интересно отметить, что и в первоначальной редакции повести о венецианском купце, легшей в основу известной шекспировской драмы, главным действующим лицом являлся не еврей, но ростовщик-христианин.

Причину такого относительно незначительного участия итальянских евреев в банковых и кредитных операциях следует прежде всего видеть в слабом развитии в их среде торговли. В средние века, как известно, торговые и кредитные операции были тесно связаны между собою. Капитал безразлично мог вкладываться в операции того и другого рода. Флорентийские торговые компании Фрескобальди, Барди, Перуччи, Моччи, Спини, так же, как и крупнейшие торговые дома Венеции, Генуи, Сиены, Болоньи, Лукки соединяют товарные операции с ссудными, и обратно, итальянские банки в то же время спекулируют в области товарной торговли. Рано вытесненные из области левантийской торговли и лишенные всех связанных с нею выгод[177], итальянские евреи не могли обратить своих капиталов и на операции ссудного характера, так как и в этой области они точно так же с самого начала столкнулись с могущественной конкуренцией итальянских купцов и банкиров, далеко превосходивших их как величиной капиталов, так и размерами оборотов. Притом же надо иметь в виду, что конкуренция эта возникла с самого начала одновременно с возникновением нужды в деньгах и в кредите. Так, по арабским источникам, менялы встречались в Палермо еще в десятом столетии. К началу двенадцатого столетия уже повсюду в итальянских городах — в Венеции, Генуе, Амальфи, Болонье, Лукке. Начиная с тринадцатого и частью уже в двенадцатом столетиях итальянские купцы и банкиры, известные под именем ультрамонтанов и затем ломбардцев, конкурируют с евреями в области денежных операций и за пределами Италии, главным образом, во Франции и Англии, также несколько позже и в Германии. Нет ничего удивительного поэтому в том, что в Италии, на самой родине «ломбардцев», евреи оказались совершенно заслоненными этими последними и не могли поэтому играть заметной роли и в области денежных операций так же, как они ранее были вытеснены из области торговых сношений. Это не означает, чтобы они были вынуждены совершенно отказаться от всяких ссудных операций. Мы уже говорили выше о деятельности еврейских банкирских домов в Риме и в Болонье. И впоследствии, во вторую половину средних веков, мы точно так же встречаем евреев, занимающихся кредитными операциями в Венеции, Равенне, Флоренции, Вероне, Мантуе, Ферраре, Парме, Лукке, Сиенеи других городах Италии. Не будучи, однако, в силах соперничать с могущественными итальянскими торговыми домами как в области собственно торговых, так и денежных операций, они должны были довольствоваться более скромной ролью, а вместе с тем и более скромными и умеренными процентами на выдаваемые ими ссуды[178]. Этим, по всей вероятности, и объясняется, почему евреи-ростовщики в Италии менее обращали на себя внимание, нежели занимавшиеся той же профессией христиане, и почему они не только не возбуждали к себе враждебного отношения, как в других странах, но, напротив, привлекались даже в отдельные города специальными привилегиями с целью понизить высоту процентов, взимавшихся в этих городах местными христианскими ростовщиками.

В Испании, именно в христианской Испании, почва для развития кредитных операций оказывалась менее благоприятной, нежели в Италии и в других западноевропейских государствах. Еще в конце одиннадцатого столетия мы ничего не слышим здесь о евреях, занимающихся такого рода операциями. Иначе папа Григорий VII, вообще враждебно относившийся к евреям, в своем направленном против них письме к кастильскому королю Альфонсу VI не преминул бы обратить внимание короля на эту сторону деятельности евреев. И в половине следующего столетия торговля все еще занимала видное место в экономической деятельности испанских евреев. Однако с половины следующего столетия и ростовщичество, рядом с торговлей, получает среди них все большее распространение. Законы Иакова I Арагонского воспрещают евреям брать более четырех динариев с ливра в месяц. Около того же времени в Испании появился специальный трактат против жадности и ростовщичества евреев. К концу тринадцатого столетия ростовщичество, по-видимому, оказывается распространенным среди евреев в Испании способом помещения капиталов, о чем свидетельствуют жалобы вальядолидских кортесов 1293 года, по требованию которых воспрещено было евреям впредь приобретать от христиан земли, земли же, полученные в залог, они должны были продать не позже годичного срока. Сто лет спустя, в 1385 году, собравшиеся в том же Вальядолиде кортесы требовали новых ограничений в отношении евреев-ростовщиков, именно, воспрещения им иметь собственных экзекуторов по взысканию долгов. На этот раз представления кортесов не были, однако, уважены короной. Такие специальные меры против еврейских ростовщиков показывают, что денежные операции были относительно широко распространены среди евреев Испании и, во всяком случае, сильнее давали себя чувствовать, нежели в Италии. Клиентами евреев, занимавшихся ссудными операциями, и здесь, как в других странах, оказывались представители землевладельческой знати. Меры, принятые против евреев-ростовщиков, как мы видели, касались прежде всего залога земель. В пользу того обстоятельства, что денежные операции были привычным делом для испанских евреев, говорит также и факт поручения им ответственных финансовых постов. Даже короли, неприязненно относившиеся к ним и принимавшие специальные меры против евреев, в большинстве случаев не могли обходиться без их услуг в области финансового управления. Следует иметь в виду, однако, что, если ссудо-залоговые операции и получили относительно широкое распространение среди испанских евреев, все же они никогда не занимали такого же исключительного места в их жизни, как в жизни их соплеменников в других европейских государствах этого времени.

Если в Италии и Испании до двенадцатого столетия профессия заимодавцев не являлась распространенной среди евреев, то, в сущности, то же самое следует сказать и относительно евреев Франции и Германии. И в обеих этих странах в течение того же времени случаи обращения евреев к денежным операциям встречались лишь в виде отдельных спорадических случаев и совершенно отступали и стушевывались пред профессиональным занятием торговлей. «О специфически еврейском ростовщичестве, — как говорит Шиппер, — до одиннадцатого столетия мы ничего не слышим». Помеченное еще последним годом правления Карла Великого запрещение евреям принимать в залог различные предметы церковной утвари не может служить доказательством обратного, так как имеет в виду, по-видимому, встречавшиеся спорадически уже и ранее случаи залога церковных предметов отдельными представителями высшего духовенства[179]. В отдельных случаях евреи ссужали деньги также и представителям светской знати. Так, например, вдова графа тулузского (в половине девятого столетия) завещала своему сыну уплатить ее кредиторам суммы, которые она задолжала «не только христианам, но также и иудеям». Чрезвычайно характерным и показательным представляется самое это выражение «не только христианам, но и иудеям». В позднейшее время предпочли бы сказать наоборот. В течение всего следующего столетия мы ничего не слышим о ссудных операциях евреев.

Только в конце этого столетия или, быть может, в начале следующего среди евреев Майнца и Вормса возникает вопрос о высоте процентов, которые должны уплачивать еврейские торговцы, посещающие кельнскую ярмарку, по сделанным ими займам. В данном случае, впрочем, по-видимому, идет речь не столько о кредитных операциях в собственном смысле, сколько об одном из случаев торговой практики, именно о случае доверия капитала для торговых оборотов одним еврейским купцом другому и о способах вознаграждения первого. Такое именно значение имеет и решение вопроса, предложенного Гершомом, решение, согласно которому более высокий процент уплачивается лишь в том случае, если кредитор сам участвует своим капиталом в риске, связанном с ходом торговой операции[180]. Аналогичные случаи совмещения торговых и кредитных операции представляет сообщение другого современного еврейского источника о некоем еврее Рубене, жившем где-то на границе между Францией и Германией (в городе Карта [?]) и занимавшемся спекуляциями самого разнообразного свойства. Он «по купал и продавал», то есть, другими словами, занимался торговлей, отдавал деньги взаймы под залог, спекулировал, таким образом, не только с собственными капиталами, но и с капиталами, доверенными ему местным князем, наконец, во время военных действий он наживался, скупая военную добычу.

Решению вопросов, возникавших в связи с занятием ссудными операциями, посвящены многие респонзы одиннадцатого столетия. Как и ранее, впрочем, ссудные операции связывались с торговлей, все еще игравшей преобладающую роль в экономической жизни евреев Франции и тем более Германии. Еще в начале двенадцатого столетия еврей Иуда из Кельна, принявший впоследствии крещение с именем Германна, в молодости, как он сам рассказывает в своей автобиографии, вел торговые операции, но одновременно занимался ссудой денег, причем он все еще называет торговлю главным занятием своих соплеменников. Ко времени Германна, однако, уже и кредитные операции, по-видимому, были широко распространены между евреями. Практика привела уже к твердо установившимся обычаям. Так, он говорит об обыкновении евреев брать при ссуде залог, по ценности вдвое превышающий размер самой ссуды[181].

Перелом в сторону исключительного обращения к ссудным операциям совершился лишь в течение двенадцатого столетия. Выше мы уже обращали внимание, что в грамоте, пожалованной евреям шпейерским епископом, так же, как и в грамотах императора Генриха IV шпейерским и вормсским евреям, в доку ментах, относящихся к последним десятилетиям одиннадцатого столетия, речь идет, главным образом, о правах, связанных с торговлей. О собственно ссудных операциях еще не упоминается вовсе; говорится только о разрешении евреям заниматься меняльным делом, неразрывно, впрочем, связанным в то время в большинстве случаев и с кредитными операциями. В двенадцатом столетии сообщения относительно кредитных операций среди немецких евреев становятся все чаще, и, по крайней мере, к концу этого столетия, как мы отмечали уже выше, денежная торговля занимает такое же место в жизни немецких евреев, как и торговля товарами с тем, чтобы в следующем столетии окончательно оттеснить эту последнюю на второй план. Быстрее и раньше, чем в Германии, этот процесс перехода от товарной торговли к денежной совершился во Франции. Здесь уже в двенадцатом столетии профессия ростовщика является типичной для еврея. Уже в половине этого столетия Бернард Клервосский говорит о евреях прежде всего как о ростовщиках. О размерах их операций можно судить по преувеличенному, правда, сообщению современника, будто ко времени их первого изгнания из Франции при Филиппе Августе половина города Парижа находилась в их руках в качестве залога.

В Англии, как мы уже знаем, евреи в более значительном числе появляются лишь к концу описываемого периода. При этом почти с самого начала они посвящают себя здесь не столько собственно торговым, сколько по преимуществу ссудным и денежным операциям. Вот почему уже права и привилегии, дарованные евреям в правление первых норманнских королей, имеют в виду прежде всего их ссудные операции, вопросов же, связанных с торговлей, касаются лишь вскользь и мимоходом. Вот почему еще в половине двенадцатого столетия со времени основателя династии Плантагенетов Генриха II английские евреи «играли роль губки, которая всасывала в себя достатки подданных и из которой легко было выжать богатства в королевские сундуки».

В целях лучшего действия этого специального прибора для перекачивания достатков подданных в королевские сундуки, как мы видели, уже при преемнике Генриха II, Ричарде, было учреждено специальное еврейское казначейство с отделениями во всех крупнейших городах Англии. Недаром и враждебные чувства в отношении евреев едва ли не ранее, чем где-либо, получили широкое распространение в населении, несмотря на относительно позднее появление здесь еврейских эмигрантов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Евреи в VIII—XI веках. Прочие роды деятельности, еврейское землевладение. Отношение к евреям со стороны христианского населения

В предшествовавшей главе мы показали, что торговля, и именно прежде всего торговля внешняя, являлась в течение всей первой половины средних веков если и не исключительным, то, во всяком случае, наиболее распространенным и типичным родом экономической деятельности западноевропейских евреев. Евреи играли в это время роль первых пионеров при возникновении торговых сношений в средневековой Европе. Еврейский купец являлся желанным гостем как при императорском дворе и среди придворных кругов, так и в епископской резиденции, и в провинциальных замках баронов и графов, частью, наконец, все в большей степени и в городах, где главным покупателем привозимых им заморских предметов являлась городская аристократия. Евреи посещали и все более значительные и крупные ярмарки Франции и западной Германии. Вытесненные из непосредственных торговых сношений с восточными странами, они тем не менее, как мы видели, еще долгое время продолжали играть видную роль в международной торговле, являясь посредниками между итальянскими торговыми республиками и странами средней и северной Европы. Только к концу описываемого периода, по мере приближения времени первого крестового похода, торговля начинает все более и более ускользать из их рук, вместе с чем в их жизни все большее значение приобретают кредитные и вообще денежные операции различного рода. Из торговца еврей превращается сначала в менялу и затем в банкира и ростовщика. Во Франции и частью в Италии это превращение совершается еще в одиннадцатом и двенадцатом столетиях, в Германии — в двенадцатом-тринадцатом; наконец, что касается Англии, то здесь евреи с самого своего появления в более значительном числе наполовину, если не в большей своей части, оказывались уже ростовщиками.

Таково общее впечатление, получающееся в результате рассмотрения имеющихся в нашем распоряжении данных относительно экономического положения и условий экономической жизни западноевропейских евреев в эпоху, предшествовавшую времени крестовых походов. Однако если торговля и являлась в течение всего описываемого периода преобладающим родом деятельности в еврейской среде, то, во всяком случае, торговыми операциями далеко еще не исчерпывалась их экономическая деятельность. Начать с того, что ни торговое значение евреев, ни значение торговли в жизни их самих далеко не было одинаковым в отдельных странах. Так, прежде всего условия экономической жизни и деятельности евреев в Италии и Испании представляли, как мы уже отмечали выше, исключение из общей только что нарисованной нами картины. Занятие торговлей, по крайней мере, в более обширных размерах никогда не являлось характерным ни для итальянских, ни для испанских евреев и даже отступало перед другими профессиями; равным образом и денежная торговля и ссудные операции не занимали в продолжение всего средневековья заметного места в их экономической деятельности. Зато среди них, напротив, получили более широкое распространение другие профессии, мало распространенные среди еврейского населения остальных европейских стран, а именно, в Италии ремесленная деятельность, в Испании же, рядом с ремесленной деятельностью, сверх того частью даже и чуждое, как мы знаем, для евреев за пределами древней их родины вообще занятие земледельческим трудом.

В противоположность странам средней и северной Европы, в экономической жизни которых первое место принадлежало ремесленной промышленности, Италия в продолжение всего средневекового периода оставалась по преимуществу страной торговых республик, причем ремеслу в общей совокупности экономической жизни нередко приходилось довольствоваться более скромной ролью. Интересы местных ремесленников здесь поэтому далеко не всегда, как в остальной средневековой Европе, стояли на первом месте. В некоторых более крупных торговых республиках стремление к быстрому развитию промышленности в целях прежде всего увеличения торгового вывоза брало верх над всеми иными соображениями и нередко побуждало законодателя поощрять поселение в городе иностранных ремесленников, быть может, даже иногда в ущерб интересам местного ремесла. Вот почему ремесленная жизнь итальянских городов или вовсе не заключала в себе той крайней степени замкнутости и исключительности, какая отличала собою прежде всего жизнь ремесленников остальной средневековой Европы. Если евреи здесь уже рано были вытеснены из сферы торговых отношений, зато в противоположность другим европейским странам они имели полную возможность обратиться к ремесленной деятельности. Мало того, ремесленная деятельность среди них в Италии нередко даже специально поощрялась. Таков, например, известный факт привлечения королем сицилийским Рожером евреев из Греции в целях насаждения в Сицилии и южной Италии шелководства и шелкопрядения. Эта новая отрасль промышленности получила широкое распространение среди евреев, преимущественно, в южной Италии. Так, мы встречаем евреев, занимающихся шелководством и шелкопрядением в Калабрии в Реджио, Катанцаро, Козенце и других южноиталийских городах и местностях. Еще более широкое и повсеместное распространение среди евреев Италии получило красильное ремесло, представлявшее одну из важнейших отраслей промышленности Италии вообще. Веньямин Тудельский сообщает о десяти евреях-красильщиках в Бриндизи. Скудные сообщения Веньямина Тудельского могут быть пополнены многочисленными данными других источников. Так, мы узнаем о процветании красильного ремесла среди евреев в городах Козенце, Трани, Палермо, Беневенте, Салерно и Неаполе. «Начиная с севера Италии и до крайнего юга иудейские общины занимались по преимуществу красильным ремеслом. Ярким показателем этого является то обстоятельство, что налог на красильное ремесло и еврейский налог были равнозначными понятиями (gleichbedeutend)». Небезынтересную параллель с положением евреев в Германии представляет факт пожалования козенцскому епископу «всех евреев и красильного дела» в Козенце, подобно тому, как немецким епископам, как мы видели, жаловались «евреи и прочие купцы».

Рядом с шелкопрядением и красильным делом евреи занимались в Италии и другими ремеслами. В Сицилии многие евреи занимались изготовлением различных металлических изделий; точно так же на острове Сардиния было много евреев кузнецов, слесарей, серебряных дел мастеров, ткачей. Евреи заняты были также в строительном деле и в горной промышленности острова. В Падуе встречались евреи-суконщики. В самом Риме также было немало евреев ремесленников, причем особенно распространенным среди них было, по-видимому, портняжное мастерство[182]. Многие занимались также ювелирным делом. Повсеместно в Италии встречались евреи-копиисты рукописей, которых с изобретением печатного дела заменили рабочие типографы. Еврейские типографии уже к концу средних веков имелись в Реджио, Мантуе, Ферраре, Болонье, Неаполе и многих других менее значительных городах и местечках.

Мы приводили уже выше отзыв Фомы Аквинского об итальянских евреях, как занимающихся, в противоположность евреям остальной Европы, производительным трудом. Интересно сопоставить с этим отзывом другой аналогичный отзыв со стороны местного населения, так же, как и правящих кругов острова Сицилия. Отзыв этот, правда, относится к самому концу средневековой эпохи, но он вследствие этого не только ничего не теряет в смысле своей показательности, а, напротив, представляется тем более характерным. Когда в царствование Фердинанда Католика поставлен был вопрос об изгнании евреев между прочим и с острова Сицилия, должностные лица, стоявшие во главе управления острова, собравшись под председательством главного юстициария Томмазо Монкада, постановили обратиться по этому поводу к королю с представлением, в котором вступались за изгоняемых евреев. В своем протесте они, между прочим, пишут: «Другое затруднение (вытекающее из факта изгнания евреев. — А.Т.) заключается в том обстоятельстве, что в этой стране почти все ремесленники евреи. Если все они одновременно удалятся, то христиане будут после этого испытывать большой недостаток в рабочих, опытных в различных ремеслах и изготовлении различных изделий, в особенности в железных промыслах, в кузнечном ремесле и в горном деле так же, как и в постройке кораблей, галер и прочих морских судов». Помимо представления со стороны должностных лиц острова, жители городов Палермо и Мессины точно так же отправили к королю депутации с аналогичными ходатайствами и с указанием гибельных последствий изгнания евреев. Ни то, ни другое ходатайство, как известно, однако принято во внимание не было, и евреи должны были удалиться с острова.

И в Испании ремесло было относительно широко распространено среди евреев. Шелководство и здесь, как в Италии, составляло одну из важнейших отраслей еврейской промышленности. Шелковая промышленность процветала здесь еще в десятом веке. Об этом сообщает Хасдай в своем известном письме к хазарскому кагану. Свидетельство Хасдая подтверждается и другими современными ему данными. Так, около того же времени шелковые ткани Ибн Джауа и его брата Иосифа вызывали всеобщее удивление и охотно приобретались в придворных сферах. Таким образом, в Испании евреи уже очень рано обращаются к ремесленной деятельности. При этом так же, как в Италии, ремесло остается распространенной среди испанских евреев профессией вплоть до времени изгнания их из Испании. Еще в половине пятнадцатого столетия, то есть всего около пятидесяти лет до их окончательного изгнания, евреи были заняты в Испании самыми разнообразными ремеслами. Между ними встречались ткачи, золотых дел мастера, плотники, цирюльники, башмачники, портные, мельники, медники, седельники, канатчики, горшечники, экипажники, корзинщики. То обстоятельство, что среди евреев много было искусных сукноделов, показывает, насколько видное место должны были занимать они и в общей экономической жизни страны, так как известно, что именно суконное производство составляло важнейшую отрасль средневековой промышленности.

Совершенно иную картину наблюдаем мы в других европейских странах. Начать с того, что в эти страны евреи, как мы видели, проникли преимущественно в качестве крупных торговцев, то есть людей, привыкших иметь дело с оборотами капиталов и мало расположенных к личному труду. Цеховая замкнутость ремесленной промышленности в средней и северной Европе не являлась, таким образом, основной причиной, препятствовавшей французским, немецким, английским евреям обращаться к занятию ремеслом, но лишь в полном соответствии с профессиональным нерасположением евреев к ремесленной деятельности действовала в том же направлении. Первое время в их жизни исключительное место занимала торговля, с вытеснением же их из области торговой деятельности наиболее естественным представлялось обращение к близкой и параллельной с этой последней профессии, именно, к занятию ссудными денежными операциями. Неудивительно, что при таких условиях о евреях-ремесленниках во Франции, Германии, Англии мы в течение всего средневекового периода почти ничего не слышим. Ибо нельзя же считать доказательством занятия евреев ремесленной промышленностью случайное упоминание о еврее-портупейщике в Париже или тем более факт приобретения евреем в Кельне булочной. Вот почему даже Каро, исследователь, склонный вообще к распространительному толкованию всякого сообщения о занятии евреев земледелием или ремеслом, приходит в данном случае хотя и к осторожному, но все же к отрицательному выводу. «Евреи, — говорит он, — не принимали участия в развитии ремесленной промышленности в тринадцатом столетии; отдельные ремесленники, быть может, и встречались и то редко; чтобы доказать противное, необходимо иметь для этого в своем распоряжении более обильный материал». Очень возможно и даже вероятно, что внутри еврейских кварталов имелись ремесленники, обслуживавшие потребности членов общины, но мы имеем все основания полагать, что деятельность этих ремесленников не выходила за пределы собственно еврейских общин и не распространялась, как мы это видели в Италии и Испании, на христианское население.

В качестве городских жителей по преимуществу евреи нередко посвящали себя и собственно интеллигентным, именуемым в наше время свободными, профессиям. Из этих последних на первом месте должно быть поставлено врачебное искусство, особенно распространенное в средние века среди евреев Италии и южной Франции. В Италии еще в десятом столетии мы встречаем, например, известного ученого и врача Донноло. Впоследствии именно евреи-врачи пользовались в Италии наилучшей репутацией, успешно конкурируя со своими христианскими коллегами и даже в большинстве случаев превосходя их своими познаниями и опытностью. Недаром, несмотря на все церковные запрещения обращаться к услугам евреев-врачей, запрещения, постоянно возобновлявшиеся и повторявшиеся до самого конца средневековой эпохи, именно врачи-евреи пользовались особенной популярностью. Их охотно приглашали как в хижины бедняков, в монастыри, так и при дворах князей. Услугами их нередко пользовались сами папы. Врачи-евреи занимали даже профессорские кафедры, приглашались городскими властями в качестве городских врачей. Такую популярность врачи-евреи сохранили в Италии до самого конца средних веков. Еще в самом конце пятнадцатого столетия церковные проповедники и представители церковной власти постоянно жалуются на оказываемое им предпочтение по сравнению с их христианскими коллегами.

Итальянские врачи-евреи не составляли исключения. Не меньшей популярностью пользовались врачи-евреи и в южной Франции. Здесь еще в половине тринадцатого столетия, то есть уже после великого разгрома времени альбигойских войн, как обратил на то внимание собор в Безье (май 1246 года), почти вся врачебная практика сосредоточивалась исключительно в руках еврейских врачей. Евреи практиковали повсюду, не исключая Монпелье, где находилась высшая медицинская школа.

И в Испании, особенно в мусульманской Испании, врачебное искусство и наука среди евреев стояли точно так же высоко. Лучшим доказательством этого может служить пример известного еврейского ученого Маймонида, прославившегося также, между прочим, как своими теоретическими познаниями в области медицинской науки, так и своей врачебной практикой. Во время своего пребывания в Каире, куда он переселился из Испании, бывшей его родиной, он существовал преимущественно врачебной практикой и обратил на себя внимание султана Саладина, назначившего его своим придворным врачом. Еще за два столетия до Маймонида в конце десятого века при дворе кордовского халифа служил врач-еврей Ибрагим или Якуб, исполнявший также и посольские поручения. Евреи-врачи практиковали и среди христианского населения во вторе й половине средних веков.

Если французские и немецкие евреи и не выделили из своей среды особенно выдающихся своими познаниями и заслугами врачей, то практикующие врачи-евреи и здесь встречались нередко. Так, еще в начале девятого столетия мы находим сообщение о враче-еврее, практикующем в среде высшей духовной и светской аристократии и, по-видимому, пользующемся в этих кругах хорошей репутацией и известностью. Услугами другого врача-еврея пользуется в том же столетии император Карл Лысый[183]. В грамотах Генриха IV шпейерским и вормсским евреям разрешается и, между прочим, продажа различных медикаментов, причем надо полагать, такая продажа должна была быть связана с врачебной практикой. И впоследствии несмотря на то, что церковь и в Германии выступила со своими запрещениями пользоваться услугами врачей-евреев, например, на трирском соборе 1227 года и на венском 1267 года, эти последние, по-видимому, тем не менее до самого конца средневековья имели в Германии обширную практику. Услугами их пользовались как светские, так и духовные князья, например, еще в пятнадцатом столетии епископ вюрцбургский, имевший своего постоянного врача-еврея. Около того же времени мы встречаем даже в Вюрцбурге практикующую женщину-врача, именно некую Сару, получившую от епископа специальное разрешение применять свое искусство на всем протяжении епископских владений.

Однако не только медицинская наука привлекала внимание евреев в средние века. Мы встречаем представителей еврейского народа, посвятивших себя изучению и других отраслей средневековой науки: права, философии, астрономии или точнее, астрологии и др. Ив этом отношении испанские и итальянские евреи, выделявшиеся своей интеллигентностью, опередили остальных. В сущности, для евреев Франции, по крайней мере северной Франции, и Германии религиозно-философские и научные интересы всегда оставались чуждыми. Их ученость никогда не шла далее изучения и толкования торы и талмуда, при том чисто с формальной стороны, не поднимаясь ни разу до высоты религиозной философии. Зато среди испанских и итальянских евреев широко распространены были чисто научные интересы и интересы мысли, выходившие далеко за пределы исключительного научения буквы закона. Не приводя здесь многих примеров, достаточно указать на такого высокообразованного представителя свободной мысли, как Маймонид, родившийся в Кордове и затем вследствие гонений со стороны мусульманских фанатиков-альмогадов вынужденный оставить почву Испании и переселиться на Восток. В Италии точно так же господствует в еврейской науке энциклопедическое направление. Слава отдельных еврейских ученых нередко распространялась здесь и вне собственно еврейских кругов, и некоторые из них приглашались даже ко дворам итальянских властителей наряду с представителями христианской схоластической науки. Так, еврейских ученых мы встречаем в близком общении и взаимодействии с христианами при дворе императора Фридриха II, так же, как и при дворе Карла Анжуйского. Лучшим примером тесного духовного общения между выдающимися представителями еврейской и христианской интеллигенции могут служить дружественные отношения, существовавшие между Данте и его современником, свободным еврейским мыслителем и поэтом Иммануэлем бен Саломо.

Рядом с врачебной профессией и научной карьерой мы встречаем в Италии немало евреев, занятых иными полуинтеллигентными и интеллигентными профессиями. Таковы были многочисленные евреи-копиисты и позднее типографы, о которых говорилось выше. Много было среди итальянских евреев и профессиональных переводчиков, чему способствовало отмеченное, как мы видели, еще Ибн-Хордадбе обширное знание ими языков. Благодаря евреям-переводчикам многие произведения восточной литературы, равно как и многие выдающиеся труды арабских ученых, между прочим и труды самого Аверроеса делались доступными для итальянцев. Император Фридрих II, в числе других представителей еврейской науки, держал у себя при дворе ученого еврея, специально занимавшегося переводами, Иакова бен Аббамари.

Мы видели, что еще к концу меровингского времени, по миновании наиболее тяжелого момента кризиса, евреи поспешили вернуться к своему привычному образу жизни. Начиная с каролингской эпохи мы вновь застаем их живущими почти исключительно в городах и посвящающими себя различным городским профессиям: торговле, ремесленной деятельности, наконец, интеллигентному труду и различным свободным профессиям. Те данные, какими мы располагаем относительно еврейского землевладения и отдельных случаев сельскохозяйственной деятельности, не меняют этой общей картины. Исключение, как уже отмечалось выше, в этом отношении составляла только Испания. Еще в конце тринадцатого столетия вальядолидские кортесы 1293 года жаловались на обширность земельных владений, находившихся в руках евреев. Евреи при этом не только владели в Испании землями, но, по-видимому, и обрабатывали их личным трудом. Так, еще в пятнадцатом столетии евреи-земледельцы встречались работающими на своих землях.

В Италии, напротив, после десятого столетия мы совершенно не встречаем упоминаний о еврейском землевладении или занятии евреев земледелием. Факт привлечения Фридрихом II евреев с отнятого им у арабов острова Джерби для разведения финиковой пальмы и других растений не может служить доказательством обратного, так как, с одной стороны, в данном случае, как видим, речь идет не об итальянских евреях, с другой же стороны, не о земледелии в собственном смысле, а о разведении специальных культур.

Многочисленнее данные о еврейском землевладении в средней Европе, в империи Карла Великого и впоследствии во Франции, Германии, Англии. Однако и здесь в большинстве случаев мы имеем дело либо с одной из побочных форм вложения капитала, приобретаемого путем торговли, либо собственно с городским землевладением, либо, наконец, как это имело место во вторую половину средневековья, исключительно с заложенными евреям поместьями и землями. Еще до второй половине восьмого столетия папа Стефан III в письме к архиепископу нарбоннскому говорит о еврейском землевладении в городских предместьях и в окрестностях города, жалуясь при этом, что евреи заставляют работать на своих полях и виноградниках христиан. Что касается до res propriae, о которых идет речь в жалованных грамотах Людовика Благочестивого отдельным евреям, под которыми Вайн предлагает также видеть прежде всего принадлежавшие евреям земельные владения, то значение этого термина представляется не вполне ясным. Во всяком случае, как видно из самого содержания жалуемых грамот, главным занятием получающих их евреев является торговля и никоим образом не землевладение и не сельское хозяйство. В конце правления того же императора два еврея обращаются к нему с просьбой подтвердить их права на поместья, унаследованные ими от предков и заключающие в себе обработанную и необработанную землю, виноградники, луга, поля, мельницы и другие доходные статьи. Около того же времени преемник Агобарда лионского и такой же, как этот последний, враг евреев, епископ Амулон жалуется на то, что «в Лионе и других городах империи» христиане не только находятся в постоянном общении с евреями, но и работают на них, служа им в домах и возделывая их поля. В половине девятого столетия, именно под 849 годом, упоминается в городе Виенне «внутри городских стен» «еврейская земля». Такая же «еврейская земля» — Terra Ebreorum упоминается в следующем столетии вблизи городов Лиона и Макона. К началу десятого столетия землевладение нарбоннских евреев, о котором писал за полтора столетия до того папа Стефан III, по-видимому, по крайней мере частью, было ликвидировано. В течение первой четверти этого столетия Карлом III Простым пожалованы были архиепископству и церквам нарбоннским (в 899, 914 и 922 годах) земельные участки с находящимися на них виноградниками, домами и мельницами, «которые принадлежали евреям и с которых они некогда уплачивали десятину». Отдельные случаи еврейского землевладения продолжают встречаться во французском королевстве и в течение десятого столетия. В большинстве приведенных случаев речь идет, по-видимому, преимущественно о городском или пригородном землевладении. Единственный случай собственно загородного землевладения представляют, по-видимому, только те поместья, права на которые, по иску двух евреев-землевладельцев, утверждены были императором Людовиком Благочестивым. О сельском характере этих поместий свидетельствует наличность в них обработанной и необработанной земли, из чего можно заключить об их обширности, так и принадлежность к ним различных угодий. Местоположение их неизвестно. Но, по всей вероятно, они находились где-либо в южной Франции, возможно, в нарбоннской области, где, согласно сообщению папы Стефана III, еврейское землевладение успело получить более широкое распространение, по-видимому, за время арабского господства в этой местности. Впрочем, и здесь, по-видимому, еврейское землевладение, как мы видели только, что, не оказалось прочным и продолжительным.

И впоследствии попадаются отдельные известия относительно еврейского землевладения и земледелия во Франции. Так, в XI веке упоминаются евреи-земледельцы в Бургундии. Известен даже случай пожалования представителю еврейской общины в Нарбонне (следовательно, горожанин) местного поместья, которого «никто не мог отнять у него». Впрочем, такие сообщения крайне редки и немногочисленны и представляют, таким образом, как бы исключения, подтверждающие правило. Еврейское землевладение в более обширных размерах образовалось во Франции исключительно на почве залогово-ссудных операций и, следовательно, во всяком случае, не имело ничего общего с эксплуатацией земельных владений и с сельскохозяйственной деятельностью. Сильные бароны и видные капитулы в большом числе закладывали свои земли евреям. В письме Филиппу Августу (январь 1205 года) папа Иннокентий III жалуется на то, что евреи владеют церковными и иными имениями. О том же неоднократно пишет он и к другим представителям церковной и светской власти. При этом из письма его к графу Неверрскому (январь 1208 года) видно, что он имеет прежде всего в виду поместья, перешедшие в руки евреев в качестве залога. О размерах образовавшегося на этой почве еврейского землевладения во Франции достаточное представление дают те огромные суммы, которые выручены были при продаже конфискованных у евреев земель во время изгнания их при Филиппе Августе и впоследствии в царствование Филиппа Красивого.

И в Германии земельная собственность ограничивалась по преимуществу владением городскими домами и участками. В огромном большинстве случаев евреи-горожане жили в собственных домах и лишь относительно редко снимали или получали их в ленное владение за определенную плату[184]. В то же время владение более или менее значительными поместьями и различными доходными хозяйственными статьями, и угодьями и среди немецких евреев встречалось относительно редко. Под 945 годом в Меце упоминается виноградник, принадлежавший ранее еврею Давиду, но к этому году перешедший уже во владение местного монастыря. От 981 года сохранилось известие об имении Ширштадт (Schierstadt) и предместье города Регенсбурга, приобретенном монастырем св. Эммерама от еврея Самуила. В неоднократно цитированных выше грамотах Генриха IV шпейерским и вормским евреям точно так же говорится о их движимой и недвижимой собственности, которая заключается в дворах, домах, садах, виноградниках, пашнях и в различных угодьях «внутри и вне городских стен» и на которую никто не должен посягать. В 1184 году еврей Вивес в Вюрцбурге коммендирует (от «коммендация» — вверяю, передаю; в Западной Европе в период раннего средневековья акт передачи себя (своего имущества) под покровительство более «сильного», могущественного, богатого человека, здесь — церкви. — Прим, ред.} церкви Килиана свой виноградник. Десять лет спустя в Вене между евреем и христианином возникает тяжба из-за виноградника, разрешенная компромиссом. Под 1206 годом известен аналогичный с только что упомянутым случай коммендации виноградника в том же Вюрцбурге. В 1227 году, по соглашению между силезским герцогом и бреславльским епископом, постановлено было, что живущие в пределах кастелланства Бейтен свободные хлебопашцы и евреи, занимающиеся земледелием, должны платить десятину полностью. Наконец в той же Силезии в начале тринадцатого столетия упоминаются деревни, которыми «владели» евреи, но которые к данному времени перешли в собственность различных бреславльских церквей. Очень возможно, впрочем, что в обоих известных нам случаях этого рода речь идет не о владении в собственном смысле, но о залоге, в пользу чего говорит и самый факт ликвидации принадлежавшего евреям права на все упоминаемые в документах деревни.

Рядом с приведенными документальными данными относительно еврейского землевладения в Германии мы находим и некоторые относящиеся сюда свидетельства в еврейских источниках. В спорных вопросах, разбиравшихся майнцским раввином Гереоном (ум. в 1028 году), затрагиваются между прочим и вопросы, касающиеся условий владения виноградниками и полями. В конце одиннадцатого века также встречаются отдельные случаи принадлежности евреям виноградника, поля, которое владелец-еврей оказывается вынужден заложить не-еврею. В двенадцатом столетии один майнцский раввин разрешает в положительном смысле вопрос о продаже земельных владений неевреям. Приведенными данными и исчерпываются, кажется, наши сведения относительно еврейского землевладения в средневековой Германии. Многочисленнее наши данные, касающиеся случаев перехода на более или менее продолжительное время в руки евреев поместий и различных угодий в качестве залога. Мы не будем, однако, приводить здесь всех этих данных, так как они не представляют фактов землевладения в действительном значении этого слова.

Как ни малочисленны находящиеся в нашем распоряжении данные относительно еврейского землевладения во Франции и Германии, все же и их было бы достаточно для того, чтобы признать факт хотя бы относительного распространения в еврейской среде земельной собственности. При оценке этих данных, однако, необходимо принять во внимание следующие два обстоятельства. С одной стороны, не лишено известного значения, что почти во всех приведенных случаях речь идет о земельных владениях, находившихся, но не находящихся уже более в руках евреев, и что таким образом все наши данные относительно еврейского землевладения, по большей части, так или иначе связаны с фактом его ликвидации. С другой же стороны, и это обстоятельство заслуживает с нашей стороны еще большего внимания, в большинстве известных нам случаев дело касается, по-видимому, не сельского, но городского или, по крайней мере, пригородного землевладения. В некоторых случаях это засвидетельствовано документально, в других, кстати, очень немногочисленных, когда в источнике не содержится прямых указаний относительно характера или местоположения данного земельного владения, мы имеем все основания предполагать то же самое по аналогии. Если это действительно так, то о собственно сельском землевладении среди евреев во Франции и Германии совсем не придется говорить, и евреи-землевладельцы окажутся в таком случае не менее типичными горожанами, нежели их соплеменники, жившие в городах и не имевшие никакой иной недвижимой собственности, кроме собственности на те участки городской земли, на которых помещались их жилища.

Для того, чтобы правильно судить о значении и характере еврейского землевладения в средние века, мы не должны упускать из виду, что экономические условия, в каких протекала жизнь горожанина в средние века, были совершенно иными, нежели в наше время. Житель города, посвятивший себя той или иной городской профессии, в то же время нередко оставался наполовину сельским хозяином, и принадлежавший ему участок городской земли в черте города или в пригородной местности далеко не всегда ограничивался застроенной землей. «Средневековый горожанин, — говорит Белов, — в том числе ремесленник и купец, очень любили иметь свое поле или, по крайней мере, свою скотину. У многих горожан были свои фермы на городском поле или в соседних сельских общинах. В четырнадцатом веке в таких городах, как Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, удары цепа слышались неподалеку от думы. Конечно, много, быть может, большинство дворов в городе были так тесны, что не могли служить центром обширного поместья. Но сад или капустный огород за городом или виноградник, конечно, мог быть у всякого». Приведенная характеристика городского землевладения относится к четырнадцатому столетию, но, само собою разумеется, что в более раннюю эпоху связь городской жизни с сельским хозяйством должна была проявляться с еще большей определенностью, причем как самые размеры городских поместий были более обширными, так и способы их эксплуатации представляли более разнообразия, не исключая и пахотной обработки. И вот, как мы уже сказали, большинство известных нам случаев с несомненностью, а остальные предположительно, относятся именно к описанного рода городскому или пригородному землевладению.

О землевладении в городских предместьях определенно идет речь, например, в цитированном письме папы Стефана III архиепископу нарбоннскому. Евреи, получившие в царствование Людовика Благочестивого жалованные грамоты, подтверждающие между прочим и их предполагаемые права на земельную собственность (res propriae), как мы уже отмечали, точно так же не были типичными землевладельцами и сельскими хозяевами, напротив, прежде всего торговцами и городскими жителями. Лионский епископ Амулон в своих жалобах на службу христиан у евреев в домах и на полях равным образом вполне определенно говорит именно о евреях, живущих в Лионе и других городах. «Еврейская земля», упоминаемая в городах Виенне, Лионе, Маконе, частью, как определенно указывается в документах, находилась даже внутри самых городских стен. Такую же, в сущности, городскую недвижимость представляют и еврейские виноградники, упоминаемые в городах Меце, Вюрцбурге, Вене. Относительно принадлежавшего регенсбургскому еврею поместья Ширштадт прямо указал его местоположение в городском предместье. В грамотах императора Генриха IV шпейерским и вормсским евреям также имеются в виду горожане, живущие в этих городах, причем о принадлежащей им недвижимости говорится как о находящейся частью внутри, частью вне городских стен. Из принадлежавших евреям, по-видимому, в качестве залога деревень в окрестностях Бреславля, по крайней мере, относительно одной из них нам известно, что она находилась не далее 13 километров от города[185]. Сообщение о евреях, занимающихся сельским хозяйством в пределах Бейтенского кастелланства, представляет таким образом, кажется, единственный случай, когда нельзя решить с точностью, идет ли здесь речь о городских или сельских жителях, причем по аналогии с остальными данными и в этом случае более вероятным является первое предположение. Что касается, наконец, свидетельства еврейских источников, то и в этих последних имеется в виду точно так же прежде всего, по-видимому, городское землевладение.

Итак, даже немногие известные нам данные относительно еврейского землевладения представляют почти исключительно факты городского, а не сельского землевладения. Обладание более или менее значительными земельными участками, виноградниками, иногда даже целыми поместьями не мешало, таким образом, владевшим ими евреям оставаться не только городскими жителями, но и торговцами или менялами и ростовщиками по профессии. Это, во всяком случае, можно с несомненностью утверждать относительно евреев, получавших различные привилегии от императоров Людовика и Генриха IV, так как в выданных ими грамотах, главным образом, идет речь именно о свободном производстве торговли и денежных операций. Особенно показательным в этом отношении представляется также и тот факт, что мы не встречаем почти ни одного указания на личное занятие евреев земледельческим трудом в Германии. Факт убийства двух евреев из Майнца крестоносцами в 1146 году (во время сбора винограда) не может служить доказательством обратного. Сбор винограда не может еще быть причислен к земледельческому труду. Обладание виноградниками, а следовательно сбор винограда и изготовление из него домашнего вина, как мы видели, было широко распространено между жителями средневековых городов вообще. В частности, среди евреев виноградарство должно было бы быть особенно распространено, так как, как мы знаем, вино составляло один из главнейших предметов их торговли. Относительно другого известного нам факта обработки земли евреями в Бейтенском кастелланстве нельзя с определенность сказать, идет ли в данном случае речь о действительной личной обработке земли или же только об ее эксплуатации при посредстве чужого труда. Во всех остальных, кстати немногочисленных, известных нам случаях эксплуатации евреями принадлежащих им земельных участков эксплуатация эта производится исключительно при помощи труда наемных христианских рабочих, либо те или иные угодья и сельскохозяйственные статьи сдаются в наем христианам же. Так, и папа Стефан III, и епископ Амулон лионский говорят о еврейском землевладении именно в связи с применением на еврейских полях и виноградниках труда христиан. Пользование трудом христианских рабочих, как известно, неоднократно воспрещалось евреям постановлениями соборов как предшествовавшего, так и описываемого времени. Рядом с обработкой еврейских полей и виноградников руками наемных христианских рабочих нам известны также случаи залога или передачи в пользование евреями своих полей и виноградников неевреям.

И в Англии владение земельными участками на правах родовой наследственной собственности встречалось между евреями лишь в редких исключительных случаях. Такой исключительный случай представляет, например, отмеченный еще в Domesday Book факт приобретения евреем Манассией земельного владения в Оксфордшире. Впоследствии такие случаи приобретения имений покупкой почти не встречаются. Ссудо-залоговые операции, напротив, как мы видели, получили между английскими евреями более широкое и исключительное распространение, чем в какой-либо иной из стран средневековой Европы. Еврей с самого начала являлся в Англии не столько торговцем, сколько именно ростовщиком. Неудивительно поэтому, что и в Англии путем залоговых операций в руках евреев скопились крупные земельные владения. Зомбарт прямо называет их «наследниками богатых крупных землевладельцев» Англии. Однако само собою разумеется, такое залоговое держание не представлялось, с одной стороны, равносильным с полной собственностью на приобретаемую таким путем землю. «Если они (евреи. — А.Т.) держали землю, то это был залог, которым они владели, а не имение, на которое они имели полные права», — так характеризует Кеннингэм еврейское землевладение в Англии[186]. С другой стороны, мы не имеем никаких оснований предполагать со стороны евреев эксплуатацию таких заложенных им земель. Получая в залог то или иное поместье, еврей-заимодавец, естественно, не становился вместе с этим сельским хозяином и не изменял своей профессии. Таким образом, и среди английских евреев землевладение (а не залоговое держание земель) и собственно земледельческое хозяйство распространено было так же мало, как и среди евреев континентальной Европы.

Итак, подводя итоги нашему обзору экономического положения западноевропейских евреев за время с восьмого по одиннадцатое столетие, мы можем констатировать прежде всего возвращение их к привычным условиям городской жизни и к занятию почти исключительно городскими профессиями. Землевладение, то есть собственно сельское землевладение, связанное с сельскохозяйственной эксплуатацией различных земельных угодий, если и встречается в редких случаях, то лишь в первую половину средневековья; начиная же с двенадцатого столетия евреи владеют землей почти исключительно лишь в качестве залога. Исключение представляют только испанские евреи, среди которых не только землевладение, но и земледелие встречались до позднейшего средневековья. Однако и в жизни испанских евреев ни то, ни другое не являлось типичным или господствующим родом экономической деятельности.

Преобладающим родом деятельности евреев в Испании и, в особенности, в Италии являлись ремесленная промышленность и различные интеллигентные профессии, торговля же и денежные операции, на почве которых евреи почти с самого начала описываемого периода встречались с могущественной конкуренцией со стороны туземного населения, стояли на втором плане. Напротив, в странах средней и северной Европы — во Франции, Германии, Англии — именно торговля и денежные операции, в области которых евреи здесь в течение долгого времени почти не имели конкурентов, оказывались если, быть может, и не исключительно распространенными, то, во всяком случае, наиболее типичными для туземных евреев профессиями.

В том и другом случае деятельность евреев оказывалась в описываемое время одинаково полезной и необходимой. В Италии евреи-ремесленники заняты были преимущественно, как мы видели, в новых родах ремесла, мало еще распространенных и частью даже вовсе незнакомых местным ремесленникам, именно, в шелкопрядении и красильном деле, либо работали в различных отраслях промышленности и обслуживали более широкие круги населения в местностях с малоразвитой местной промышленностью, например, в Сицилии и частью в южной Италии и Сардинии. Не менее полезной и ценимой со стороны населения была, как мы видели, и деятельность итальянских евреев в качестве врачей, переводчиков и представителей иных свободных профессий. Как в Италии деятельность евреев-ремесленников, так в других странах роль их в качестве пионеров торговли и впоследствии в качестве менял и банкиров оказывалась также необходимой на тех начальных стадиях экономического развития, на каких находились еще в то время государства средней и северной Европы. Значение и роль евреев в первоначальном развитии торговли и городской жизни средневековой Европы в достаточно определенных и недвусмысленных выражениях констатированы были, как мы знаем, еще в конце одиннадцатого столетия в грамоте шпейерского епископа, имевшей целью привлечение евреев в епископский город.

В противоположность тем условиям, в каких началась еврейская диаспора в древности в эллинистическую эпоху, когда поток еврейской эмиграции в пределы эллинистических государств сталкивался с таким же встречным потоком, стремившимся из Греции, и когда результатом явилась ожесточенная конкуренция на почве торгово-промышленной деятельности между евреями и греками, легшая, как мы видели, в основу позднейших враждебных отношений и взаимной ненависти, евреи при своем проникновении в страны Западной Европы в течение почти всей первой половины средневековья либо не встречали конкуренции со стороны туземного населения, либо, сразу же вынужденные отказаться от такой конкуренции в одних родах экономической деятельности, избирали себе такие профессии, в которых они не имели бы конкурентов. Таким образом, экономическая деятельность евреев Западной Европы в описываемое время либо протекала параллельно с производительной деятельностью туземцев, не сталкиваясь с нею, как это было в Италии, либо еще не успела прийти в столкновение с аналогичной деятельностью местного населения вследствие того, что эта последняя получила свое развитие значительно позже, лишь к самому концу описываемого периода. Почвы для взаимных столкновений, благодаря этому, еще не существовало, и мы действительно в течение всего описываемого периода времени так же, как и в предшествовавшую меровингскую эпоху, не только не видим той ожесточенной вражды, какая отличала собою отношения нееврейского населения к евреям в древности и в эпоху позднейшего средневековья, но, напротив, нередко наблюдаем даже совершенно обратные отношения. Одна только церковь, в лице отдельных своих представителей, продолжала восставать против всякого общения и сближения с иудеями, однако ее запреты не находили в это время ни малейшего сочувствия в среде более широких слоев населения и оставались гласом вопиющего в пустыне.

Обращаясь к фактам, характеризующим взаимные отношения, существовавшие в описываемую эпоху между христианами и евреями, мы прежде всего можем констатировать почти полное отсутствие данных о каких-либо открытых враждебных выступлениях против евреев, за исключением немногих отдельных духовных лиц, вроде Ратерия Веронского, Агобарда и Амулона, епископов лионских. Напротив, почти все современные данные рисуют нам совершенно обратную картину, свидетельствующую в большинстве случаев о благожелательных, а в отдельных случаях даже о дружественных отношениях между христианами и евреями. В Италии, например, отношение к евреям в десятом веке в общем было настолько благоприятным, что, как мы видели, епископ веронский, представлявший в этом отношении как бы исключение, вынужден был специально оправдывать свои враждебные чувства в отношении евреев. Тот же положительный характер сохранили взаимоотношения итальянских евреев с окружавшей их христианской средой и в течение последующих столетий. Мы не говорим уже об Испании мусульманского времени, в которой евреи находились не только в благоприятном, но можно сказать даже в привилегированном положении. Однако не только в Италии и Испании, странах, где положение евреев и в последующее время продолжало долгое время оставаться столь же благоприятным, а и во Франции и Германии, население которых проявляло особенно враждебное отношение к евреям во вторую половину средневековья, в эпоху Каролингов мы не видим еще следов этой вражды и, напротив, застаем евреев живущими здесь в не менее благоприятных условиях. Антиеврейская проповедь следовавших один за другим двух лионских епископов Агобарда и Амулона не имела успеха, и оба епископа постоянно вынуждены сознаваться в неуспехе своих выступлений против евреев. Евреи пользуются в это время полной свободой торговли и передвижения и почти всеми правами гражданства, они находятся под покровительством императорского двора, при котором имеют постоянные связи. Жена Людовика Благочестивого, императрица Юдифь, была к ним расположена. Многие образованные люди предпочитали сочинения иудеев Филона и Иосифа Флавия чтению евангелия. Другие «безумные» христиане, как жалуется Агобард, предпочитали проповеди еврейских раввинов проповедям христианских священников. Свидетельство Агобарда находит себе подтверждение в отдельных случаях обращения представителей высших общественных кругов в иудейство. Так, в 839 году диакон Бодо, воспитанный при дворе и пользовавшийся славой высокообразованного человека, принял иудейство с именем Елиазара и переселился затем со своими друзьями-евреями в Сарагосу. Другой наделавший не менее шума случай обращения в иудейство духовного лица имел место в первые годы одиннадцатого столетия. Именно, некто Вецелин, бывший до того духовником при герцогском дворе, принял иудейство, причем ни гнев, ни убеждения императора Генриха II не заставили его отказаться от этого шага. Еще во второй половине одиннадцатого столетия относительно одного ученого монаха из бенедиктинского монастыря в Меце сообщается, что он умел ценить еврейские сочинения и толкования, основанные на ближайшем изучении текста библии, и находился, по-видимому, в дружественных отношениях с членами местной еврейской общины.

Такое свободное от всякого предубеждения отношение к евреям и временами даже более тесное сближение с ними не ограничивалось, однако, высшими придворными кругами. По-видимому, одинаково даже и в среде высшего духовенства такие ярые враги и ненавистники евреев, как Агобард и Амулон, представляли исключение. Напротив, скорее именно шпейерский епископ, даровавший, как мы знаем, специальные привилегии евреям для привлечения их в свой город, являлся выразителем господствовавшего в среде высшего духовенства мнения. Если, быть может, и не все, подобно ему, умели ценить значение евреев для общего подъема экономической жизни, то большая часть представителей высшего духовенства, во всяком случае, нуждалась в услугах евреев в качестве торговцев[187] или банкиров и потому предпочитала поддерживать с ними добрые отношения. Так, во второй половине девятого столетия епископ констанцский в письме к епископу аугсбургскому Витгару говорит о том всеобщем уважении, каким пользовался этот последний во всех общественных слоях, между прочим, и со стороны иудеев[188]. Случаи выражения скорби евреями при погребении скончавшихся епископов, не раз имевшие место, как мы видели, в течение предшествовавшего периода, повторялись также неоднократно и в описываемое время. Нам известны, например, случаи участия евреев в похоронных процессиях при погребении епископов Вальтарда магдебургского в 1012 году[189], Адальберона Мецского, которого евреи вспоминали и продолжали оплакивать еще десять лет спустя после его смерти, Бардо Майнцского (в 1051 году)[190], наконец, архиепископа Анно Кельнского, которого евреи оплакивали на специальном собрании в синагоге, превознося его справедливость и чистоту жизни. Во всех крупнейших архиепископских и епископских городах Германии, таким образом, как видим из приведенных фактов, наблюдалось в большинстве случаев благожелательное отношение к еврейским общинам со стороны высших представителей церковной власти. Еще в начале двенадцатого столетия отдельные епископы, нуждаясь в деньгах, старались поддерживать хорошие отношения с евреями. Так, епископ мюнстерский находился, по-видимому, в близких и дружественных отношениях с богатым евреем Иудой из Кельна (впоследствии крестившимся с именем Германна), ссужавшим ему крупные суммы, не беря при этом против обыкновения никакого залога.

Если, таким образом, высшие образованные круги не чуждались общения с евреями, если даже духовенство в лице своих высших представителей свободно было, по крайней мере в большей своей части, от всякой религиозной исключительности по отношению к евреям, то остальные слои населения находились с ними в это время в еще более тесных и постоянных отношениях, не носивших еще и следа той враждебности, какая отличала собою эти отношения впоследствии. Христиане живут в городах и вне городов в постоянном общении с евреями, днем и ночью слушая, как жалуется папа Стефан III в цитированном уже нами письме, их безбожные речи и нередко находясь у них в услужении. О таком постоянном общении христиан с евреями говорит и Агобард, причем даже этот столь враждебный им писатель, предлагая воздерживаться от совместной еды и питья с ними, в то же время не только не требует открытого проявления враждебных чувств по отношению к ним, но, напротив, находит справедливым и необходимым хорошее отношение к ним. Мы видели, что согласно предложению иудеев, торговые дни нередко переносились с субботы на воскресенье. Свои настояния относительно избегания совместной еды и питья с евреями так же, как и совместной жизни с ними в одном жилище, Агобарду приходилось повторять неоднократно, что является лучшим доказательством существования в действительности обратных отношений. Преемник Агобарда, Амулон точно так же постоянно отмечает тесные взаимоотношения, существовавшие между евреями и прочим городским населением как в Лионе, так и в других городах. Встречи и собеседования с ними, приветствия и даже поцелуи представляли самое обыденное явление, что особенно возмущает Амулона и в чем он видит лесть по отношению к евреям. Несмотря на антиеврейскую проповедь Агобарда и Амулона и других, правда, пока еще немногочисленных представителей духовенства, несмотря на отдельные случаи возникавших пока еще исключительно по инициативе церкви преследований их[191], отношение к евреям еще в течение долгого времени продолжало оставаться благожелательным. Еще в половине двенадцатого столетия евреи свободно появляются всюду и поддерживают постоянное общение с христианами. До конца одиннадцатого века браки между евреями и христианами не представляли редкости, как о том свидетельствуют постановления 4-го Толедского и позднейших церковных соборов.

Поворот в отношениях христианского населения к евреям начинает намечаться, как увидим, только около половины двенадцатого столетия. До этого времени во всех слоях населения, с которыми евреям приходилось приходить в соприкосновение, они встречали благожелательное и, во всяком случае, лишенное всякого предубеждения отношение. Вот почему и сами еврейские общины не обнаруживали в это время ни той замкнутости, ни той исключительности, какие отличали их отношения к внешнему миру в эллинистическую и римскую эпоху так же, как и во вторую половину средних веков. «Французские раввины и ученые этого времени не являются замкнутыми домоседами, чужими в отношении окружающего их внешнего мира и общества, неосведомленными и неопытными в явлениях и требованиях повседневной жизни, какими были и, как они сами полагали, должны были быть их преемники; напротив, это были практики и самые общительные люди, это были тонкие наблюдатели всего, что происходило перед их глазами, проникавшие своим острым взглядом во все жизненные отношения, в жизнь людей всякого рода призвания и профессий»[192]. В своих сочинениях, в своих толкованиях священных книг они сплошь и рядом заимствуют примеры не только из еврейской жизни, но и вообще из окружающей их действительности, не исключая и современных феодальных отношений, и рыцарских нравов.

Однако, если положение евреев и представлялось в общем благоприятным в течение всего описываемого периода, тем не менее вряд ли можно думать, что оно оставалось одинаково неизменным и было таким же в половине двенадцатого столетия, как во времена Агобарда и Амулона. Как постепенно изменялось экономическое положение евреев, как постепенно падало их значение в общей экономической жизни, как постепенно совершался их переход к новому роду экономической деятельности, так же постепенно вместе с этим должно было изменяться и отношение к ним со стороны христианского населения. Изменение это, естественно, раньше должно было наступить во Франции, где евреи ранее, нежели в Германии, оказались вытесненными из области торговли и должны были обратиться к ссудным и иным денежным операциям. Если еще и в половине двенадцатого столетия евреи, как свидетельствует автор анонимного сочинения против них, все еще свободно обращались среди христиан, то взаимоотношения их с этими последними ограничивались, по-видимому, исключительно деловыми отношениями, не носили уже более характера того тесного и постоянного общения, на которое жаловались Агобард и Амулон. В противном случае враждебный евреям аноним не преминул бы обратить на это внимание. И конечно, не случайность то обстоятельство, что в то время, как в Германии в одиннадцатом столетии существовали еще взаимно-доброжелательные отношения между евреями и многими представителями высшей иерархии, во Франции мы не слышим уже более ни о чем подобном. Если в каролингскую эпоху интерес к еврейским книгам широко был распространен одинаково как в светских, так и в духовных кругах, то в конце двенадцатого столетия подобный факт представлял уже обращавшее на себя специальное внимание исключение. В 1192 году один монах вздумал изучать еврейские книги и обратился с этой целью к еврейскому учителю. На это было обращено особое внимание, и клервосскому аббату поручено было расследовать это дело и сделать соответствовавшее внушение прегрешившему монаху.

К этому времени успело измениться, впрочем, отношение к евреям не только со стороны высших духовных кругов, но частью и со стороны светской аристократии. Показательным в этом отношении представляется пример одной знатной дамы, не желавшей пользоваться каретой, после того как в ней проехалась еврейка.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Потеря торгового значения и обращение к ссудо-залоговым операциям

Нередко перелом в судьбах западноевропейских евреев, в их экономическом положении и экономической деятельности, равно как и в их взаимоотношениях с окружающим внешним миром, связывают с фактом крестовых походов. Крестовые походы повлекли за собою сближение между народами Востока и Запада, имели своим последствием оживление западноевропейской торговли и вместе с этим образование в западноевропейских государствах национального купеческого класса, вытеснившего евреев из области торговли в область исключительно кредитных и денежных операций. В таких приблизительно чертах изображается значение крестовых походов и их влияние на судьбу западноевропейских евреев[193].

Время крестовых походов, действительно, до известной степени совпадает со временем перелома в жизни и судьбе западных евреев; наиболее острый момент этого перелома и собственно переходная эпоха, действительно, приходятся на вторую половину двенадцатого и первую половину тринадцатого столетия. Время крестовых походов, таким образом, отчасти с некоторым правом может быть названо границей между двумя эпохами в истории евреев Западной Европы, поскольку вообще может быть речь об установлении хронологических рамок по отношению к такому сложному и многообразному и в то же время длительному и поступательному процессу, как процесс экономического развития народа, рассеянного по всей Европе и находившегося в отдельных странах и государствах в различных условиях и в различной обстановке. Мы не должны, например, упускать из виду, что в Италии процесс вытеснения евреев из области торговли и вместе с тем перелом в условиях их экономической жизни и в их экономическом положении не только начался, но, в сущности, уже и завершился ко времени первого крестового похода, что и самый переход к новым условиям для итальянских евреев не был ни столь резким, ни столь значительным, как в других западноевропейских странах, так как торговля никогда не занимала в их жизни такого исключительного значения как в этих последних. Во Франции и Англии картина экономической жизни евреев также заметно начала изменяться еще с конца одиннадцатого века, и таким образом, во всяком случае, начало этого процесса должно быть отнесено еще ко времени, предшествовавшему первому крестовому походу. И только, быть может, в Германии время перелома в жизни евреев хронологически до некоторой степени совпадает с началом эпохи крестовых походов.

Таким образом, даже в качестве границы, разделяющей одну от другой две различные по своему экономическому характеру и значению эпохи в жизни еврейского народа, эпоха крестовых походов может приниматься лишь условно и с известными оговорками. Еще осторожнее мы должны быть при оценке значения и последствий самого факта крестовых походов. Искать в этом факте объяснения хронологически приблизительно с ним совпавшей перемены в положении западноевропейских евреев и тем более усматривать в нем непосредственную причину этой перемены, значит, по нашему мнению, становиться на совершенно неправильный путь. Подобная преувеличенная оценка значения самого факта крестовых походов и его последствий, во всяком случае, нуждается в весьма существенных ограничениях. Сближение с Востоком и хотя бы временное обладание восточными рынками, явившееся важнейшим следствием первых крестовых походов, не могло непосредственно отразиться на судьбе западных евреев хотя бы потому, что из области восточной левантийской торговли евреи оказались вытесненными еще задолго до первого крестового похода. Можно было бы, таким образом, говорить лишь о посредственном влиянии факта крестовых походов, влиянии, отразившемся на жизни и судьбе западноевропейских евреев, лишь постольку, поскольку этот факт имел значение для развития европейской торговли и экономической жизни средневековой Европы вообще. Вопрос об этих общих последствиях крестовых походов имеет, однако, слишком отдаленное отношение к нашей теме, а потому и не может служить здесь предметом специального исследования. Ограничимся поэтому только общим замечанием, что если завоевание восточных рынков и могло иметь существенное значение в жизни итальянских торговых республик, то уже влияние этого факта на экономическую жизнь государств и областей средней и северной Европы было несравненно более отдаленным, а следовательно, вместе с этим не могло не быть и более слабым, и менее значительным, и существенным. Так, для развития внутренней торговли во всех этих странах, так же как и для развития внешних торговых сношений между Францией и Англией или между Англией и другими северными странами или, наконец, для возникновения немецкой ганзы, факт овладения восточными рынками не мог иметь, да, конечно, и не имел большого значения; а между тем именно все эти факты в развитии европейской торговли и оказали наиболее существенное влияние, как увидим, на положение и судьбу евреев.

Не в крестовых походах и не в их последствиях, но именно в развитии внутренних и внешних торговых сношений во Франции, Англии и несколько позже в Германии, в возникновении французских ярмарок, в образовании лондонской и позднее немецкой ганз следует искать непосредственные причины утраты евреями торгового значения и вынужденного обращения их к исключительно ссудным и денежным операциям[194]. На этих фактах мы прежде всего поэтому и остановимся. Начнем с Франции. До десятого столетия включительно, пока главными потребителями привозных товаров оставались исключительно представители высшей церковной и светской аристократии, пока вместе с этим и главными торговыми центрами служили епископские резиденции так же, как и наиболее богатые и крупные аббатства, вся внешняя торговля сосредоточивалась почти исключительно в руках еврейских торговцев. Евреи, как мы видели, рассеяны были в это время по всей стране как в богатых епископских резиденциях, так и в замках и селениях различных баронов, герцогов, графов, являясь, в сущности, не столько торговцами в настоящем значении этого слова, сколько комиссионерами, состоявшими в распоряжении отдельных представителей светской и духовной аристократии. Каждый сеньор имел своего еврея, через посредство которого и приобретал все необходимые ему в данный момент продукты и изделия. Такое положение дел заметным образом начало изменяться только с начала одиннадцатого столетия.

С одиннадцатого столетия возрождается во Франции городская жизнь, начинается развитие ремесла, возникают первые цеховые организации. К этому же столетию восходит и начало самостоятельного торгового развития в связи с образованием национального купеческого класса. К этому же столетию относится и возникновение первых торговых организаций, обстоятельство, представлявшее крупнейшее явление в истории торгового развития Франции этого времени и вместе с тем чреватое последствиями и для дальнейших судеб французских евреев. Еще в первой половине одиннадцатого столетия слагаются и начинают действовать первые торговые объединения, в том числе и такие, которым и впоследствии в течение долгого времени принадлежало первое место во французской торговле, а именно: руанская ганза (Hanse de Rouen), парижская гильдия marchands de Геаи (букв, «водные торговцы». — Прим, ред.), компания луарских купцов, гильдия виноторговцев в Бордо и др. Эти гильдии в короткое время приобретают широкое не только экономическое, но и общественное значение. Их доверенные лица становятся во главе городского управления, благодаря чему торговые гильдии получают возможность влиять на направление зарождающейся городской политики. В то же время гильдии успевают распространить свое влияние и за пределы своего городского округа. Так, они захватывают в свои руки важнейшие речные таможни, выкупая или получая их в лен от сеньора. Сеньоры, говорит Пижонно, инфеодировали в руки торговцев и торговых компаний течение рек и даже моря так же, как они инфеодировали землю баронам. Точно так же еще очень рано торговые гильдии успевают добиться и своей непосредственной цели, именно, торговой монополии в данной местности. Так, к половине двенадцатого столетия руанская ганза получает, например, право исключительной монопольной торговли с Ирландией. Еще более существенных прав успела добиться в течение того же двенадцатого столетия парижская компания marchands de l’eau. Уже в самом начале двенадцатого столетия при Людовике VI она получила право облагать все приходившие в Париж суда с вином известным сбором.

При Людовике VII она монополизирует в своих руках всю торговлю на нижней Сене, со времени же Филиппа Августа, именно с 1194 года, к этому присоединилась такая же монополия и на всем верхнем течении реки. «Никто, — говорится в соответствующей грамоте Людовика VII, — не должен привозить или вывозить из Парижа водным путем какие-либо товары, если он не принадлежит к числу marchands de l’eau или не состоит в товариществе с одним из членов этой корпорации». Для того, чтобы оценить значение подобной привилегии, необходимо иметь в виду, что водные пути составляли в описываемое время единственные доступные и удобные торговые пути. Недаром, именно так называемое стапельное право, право, предоставлявшее в руки данной компании если и не всю вообще торговлю, то, по крайней мере, господство и контроль над торговлей на известном участке того или иного важного пути, составляло важнейшее право всякой местной торговой гильдии и основу ее монопольного положения в торговле всего данного округа[195].

К началу тринадцатого столетия почти вся торговля Франции, по крайней мере, на протяжении важнейших торговых путей, оказалась разделенной между таким монопольными торговыми компаниями. Ганза в Руане, компания marchands de l’eau в Париже, луарская компания, jurade в Бордо, batellerie Орлеана, Сомюра, Анжера и Нанта — все это были крупные торговые товарищества, монополизировавшие в своих руках торговлю каждая в своем районе, причем влиянию их подчинялись теперь уже не отдельные города, но целые обширные территории. Так, влияние руанской ганзы распространилось на всю Нормандию, влияние парижской компании — на Иль де Франс.

В области внутренней торговли Франции евреям, таким образом, все более приходилось встречаться с возрастающей даже не конкуренцией, но с чисто монополистическими тенденциями торговых компаний национальных купцов, тенденциями, делавшими для них невозможным какое-либо участие в торговых операциях вообще. Не в лучшем положении оказывались еврейские торговцы и в области внешних торговых сношений. Торговля восточными левантийскими товарами с течением времени все в большей и большей степени сосредоточивается непосредственно в руках итальянских купцов, вытесняющих, таким образом, евреев и из той посреднической торговли, которая, как мы видели, на некоторое время еще оставалась в их руках после потери ими торговых связей с Востоком. Особенно усиливается приезд итальянских купцов во Францию с двенадцатого столетия. С возникновением в половине этого столетия знаменитых шампанских ярмарок почти одновременно образовалась и специальная организация итальянских купцов, посещавших эти ярмарки. Корпорация эта, известная под названием «союза итальянских купцов, посещающих ярмарки Шампани и Франции» и объединявшая купцов различных итальянских городов, сразу же приняла обширные размеры. Купцы из Италии все в большем числе начинают встречаться и на других французских ярмарках, на знаменитых парижских ярмарках Lendit и Notre Dame de Paris так же, как и на крупнейших ярмарках, обслуживающих западную Францию. Одновременно развиваются и кредитные операции итальянских купцов и банкиров во Франции. В короткое время вся Франция оказывается усеянной отделениями различных итальянских банков. А так как, как мы знаем, денежные операции обычно в это время связывались с торговыми, то, по крайней мере, относительно некоторых из этих банкирских контор можно думать, что они в более или менее значительных размерах занимались и торговлей и прежде всего, конечно, торговлей восточными пряностями и другими произведениями Востока. Участие итальянских купцов в торговле Франции, таким образом, становилось все более постоянным и интенсивным. Конкуренция с сильными и постоянными итальянскими торговыми домами, к тому же находившимися в несравненно более выгодных условиях по сравнению с еврейскими купцами, оказывалась для этих последних совершенно непосильной, и в результате уже к тринадцатому столетию, как говорит Пижонно, «царство евреев во Франции кончилось, началось царство ломбардцев».

Если, таким образом, вся левантийская торговля перешла в конце концов в руки итальянских купцов, вместе с чем евреи лишились всякого хотя бы посреднического участия в ней, то в торговых сношениях Франции с северными странами, и прежде всего с Англией, они могли принимать еще меньше участия, так как с самого своего возникновения вся эта торговля находилась почти исключительно в руках так называемой Лондонской ганзы, образованной фландрскими городами с участием и многих городов северной Франции. В результате всех описанных обстоятельств еврейская торговля начала заметно падать во Франции еще в одиннадцатом столетии, в течение же следующего столетия евреи оказались окончательно вытесненными и устраненными из области как внутренних, так и внешних торговых сношений Франции.

Ту же картину мы находим и в Англии. И здесь торговые гильдии возникают уже с конца одиннадцатого столетия. Еще до норманнского завоевания в Англии были распространены религиозные гильдии и общества. «Вполне возможно, что тогда же могли образоваться подобные общества для торговых целей». Первое определенное указание на существование именно купеческой гильдии мы встречаем в 1093 году. Купеческие компании, по-видимому, однако, уже в это время и, во всяком случае, с начала двенадцатого столетия представляли в Англии широко распространенное явление. С царствования Генриха I (1100-1135) начинается целый ряд жалованных грамот, выдававшихся городам королем и высшими лордами, причем во всех этих грамотах выдающееся место принадлежит признанию местных купеческих гильдий. Как и во Франции, товарищества крупных торговцев первое время являлись исключительными вершителями городских судеб. Слова гильдия и коммуна имели в это время тождественное значение. Как и во Франции, купеческие гильдии первым делом поспешили обеспечить себе монопольное положение в торговле. Торговая монополия составляла, можно сказать, первоначальную цель в образовании гильдий. Монопольное право гильдий устанавливалось здесь в еще более решительных и определенных выражениях, нежели во Франции. «Знайте, — говорится, например, в грамоте Генриха II Оксфорду, — что мы выразили гражданам Оксфорда согласие на все вольности, какие имели они во времена деда нашего Генриха, и, именно, на свою торговую гильдию, так что никто из не принадлежащих к гильдии не должен торговать ни в городе, ни в его предместьях».

Внешняя торговля Англии, получившая более значительное развитие лишь с двенадцатого столетия, с самого начала сосредотачивалась преимущественно в руках фландрских торговцев, образовавших со специальной целью торговли с Англией так называемую лондонскую ганзу, в которую вошли все более значительные города Фландрии и к которой несколько позднее примкнули и города северной Франции. Рядом с фландрскими купцами очень рано видную роль во внешней торговле Англии начинают играть и отдельные немецкие города, прежде всего Кельн. Еще в половине двенадцатого столетия ганза кельнских купцов в Лондоне получила чрезвычайно обширные привилегии от короля Генриха II (1157 год), привилегии, неоднократно подтверждавшиеся впоследствии. Особенно широкие права предоставлены были кельнским купцам грамотой Ричарда I, дозволявшей им свободно торговать по всей Англии, в особенности на ярмарках. Около кельнской ганзы начали группироваться купцы и из других, преимущественно западных немецких городов, торговавших с Англией. Однако с начала тринадцатого столетия начали, как известно, все более выдвигаться прибалтийские города с Любеком и Гамбургом во главе, и образованный ими знаменитый ганзейский союз вскоре сменил кельнскую ганзу и занял исключительное место в английской внешней торговле. При этом, как ранее кельнские купцы, так теперь северная немецкая ганза вела торговлю не только в Лондоне, но и на всем протяжении Англии. Ганзейские дворы имелись в различных английских городах. Не входя в дальнейшие подробности, мы можем, таким образом, констатировать, что в Англии, как во Франции, вся внутренняя торговля уже с одиннадцатого столетия сосредоточивается исключительно в руках торговых гильдий, вся же внешняя торговля — в руках крупных иностранных торговых союзов. А так как евреи не входили ни в те, ни в другие, то они в результате уже очень рано оказались совершенно вытесненными из области торговых сношений. В сущности, евреи никогда не играли видной роли в английской торговле, так как возникновение самостоятельной торговли и возникновение первых торговых компаний почти совпало со временем первого появления евреев в более значительном числе в Англии. И именно этой невозможностью для английских евреев принять сколько-нибудь заметное участие в торговле и следует прежде всего объяснить то обстоятельство, почему евреи в Англии уже с самого начала оказываются скорее ростовщиками, нежели торговцами. Судьба английских евреев представляется особенно интересной в том отношении, что Англия, как известно, стояла совершенно в стороне во время первых крестовых походов и, следовательно, в меньшей степени, нежели остальные европейские государства, могла испытать на себе их влияние, а между тем в жизни английских евреев переход к новым условиям, приписываемый обычно именно этому влиянию, совершился и ранее и определеннее, чем где-либо. Нужно ли еще лучшее доказательство того, что значение крестовых походов для экономической жизни Западной Европы и, в частности, для экономических судеб западноевропейских евреев, далеко не было столь значительным, как принято полагать.

Позднее, нежели во Франции и Англии, начинается самостоятельно торговое развитие в Германии. До времени завоевания балтийских берегов, то есть до второй половины двенадцатого столетия, как говорит историк германской торговли, Германия играла в международной торговле почти исключительно пассивную роль. Исключение составляли только города прирейнской и верхнедунайской области. Однако и здесь еще во второй половине одиннадцатого столетия, как о том свидетельствует не раз цитированная нами грамота шпейерским евреям, услуги последних для развития местной торговли ценились еще очень высоко. Картина меняется приблизительно с половины двенадцатого столетия. Уже в это время Кельн, как мы видели, начинает играть видную роль не только в местной, благодаря своим ярмаркам, но и в международной торговле. Полученные им от английских королей Генриха II и Ричарда I привилегии легли в основу последующего развития германско-английской торговли и привели к образованию первой немецкой ганзы. С начала тринадцатого столетия и частью уже с конца двенадцатого начинают выдвигаться отдельные прибалтийские города. Развитие их внешних торговых сношений приводит в половине тринадцатого столетия к возникновению союза между ними, знаменитой немецкой ганзы, занявшей вскоре же исключительное место во всей торговле северной Европы. Как ганзейские города захватывают в свои руки северную торговлю, точно так же южнонемецкие города вступают в непосредственные сношения с итальянскими городами. Особенно деятельные и постоянные сношения завязывают они с Венецией, где имеют собственное подворье, знаменитое фондако. Таким образом, и в Германии левантийская торговля окончательно ускользает из рук евреев.

Развитие торговли и в Германии имело те же последствия, как во Франции и Англии; и здесь помимо крупных союзов, захватывающих в свои руки всю внешнюю торговлю, возникают местные купеческие объединения, имеющие целью добиться монопольного положения и обеспечить прежде всего розничную торговлю в данном районе исключительно за своими членами.

С прекращением участия евреев Германии в левантийской торговле и еврейская торговля в Германии сразу должна была пойти на убыль. Работорговля, первоначально составлявшая главную отрасль торговли немецких евреев, прекратилась еще к началу одиннадцатого столетия. В чисто местной торговле евреи, за исключением, быть может, рейнской области, где они, как мы видели, посещали, например, кельнскую ярмарку, в Германии вряд ли когда-нибудь принимали деятельное участие, с сосредоточением же этой торговли в руках местных монопольных компаний, по всей вероятности, в большинстве случаев и совершенно перестали в ней участвовать. Таким образом, и в Германии еврейский купец вынужден был шаг за шагом отступать перед растущим влиянием национального торгового класса как в области внутренних, так и внешних торговых сношений.

Таковы были ближайшие условия и обстоятельства, при которых совершилось вытеснение евреев из области торговли и переход их к денежным операциям и мелкому ростовщичеству. Даже из этого беглого обзора можно видеть, что перемена в положении евреев обусловливалась общими тенденциями экономического развития и что преувеличивать отдельные, хотя бы и такие крупные факты, как факт крестовых походов, отнюдь не приходится[196]. Во Франции и Англии образование монопольных купеческих гильдий, обстоятельство, имевшее наиболее существенные последствия для всей последующей судьбы евреев, имело место еще в одиннадцатом столетии, то есть до времени первого крестового похода и частью, например, в Англии, исходило из тенденций, восходивших к еще более раннему времени. В Германии точно так же начало активного торгового развития и возникновение самостоятельного торгового класса связано не с фактом крестовых походов, но с завоеванием балтийских берегов, имевших к крестовым походам разве только номинальное отношение. Наибольшее значение последствия крестовых походов должны были иметь в жизни итальянских торговых республик, однако не большее, нежели завоевание новых рынков для всякого торгового государства. Но именно на судьбе итальянских евреев это обстоятельство не могло отразиться, потому что эти последние оказались вытесненными из области торговли еще задолго до того, и ко времени первого крестового похода поворот в их судьбе не только уже начался, как во Франции и Англии, но уже вполне успел определиться и завершиться.

Как бы то ни было, по, во всяком случае, непосредственными причинами утраты евреями прежнего торгового значения и последовавшей, в связи с этим, общей перемены в их экономическом и социальном положении мы должны признать развитие более активной торговли и возникновение самостоятельного торгового класса, с одной стороны, и оживление между народной торговли, вылившееся в форму образования обширных торговых союзов — ганз. Перед деятельностью этих могущественных союзов евреи, игравшие до этого времени, как мы видели, роль не столько торговцев в собственном смысле, сколько комиссионеров по снабжению требуемыми товарами и прежде всего предметами роскоши отдельных представителей светской и духовной аристократии, естественно, сразу же должны были совершенно стушеваться, уступив им поле действия.

К каким же профессиям могли и должны были обратиться евреи, вытесненные из области торговой деятельности? Менее всего, конечно, к земледелию и к сельскохозяйственной деятельности, чуждой, как мы знаем, евреям диаспоры вообще и тем более евреям-купцам и денежным торговцам, какими являлись прежде всего евреи, жившие в городах средней и северной Европы. Ремесло, как мы на это обращали внимание, представлялось не менее чуждым для них родом деятельности. Люди, посвятившие себя торговой профессии, вообще не склонны к личному, по крайней мере, участию в производительном труде. А именно такое только участие и мыслимо было в средневековую пору. Евреи проникли в среднюю Европу в качестве торговцев, при этом чем далее проникали они в северном и восточном направлениях, тем определеннее должны были выступать торговые цели и задачи в качестве побудительных мотивов переселения. На той ранней ступени экономического развития, на какой стояла средневековая Европа, только торговец мог иметь и достаточные поводы, и склонность к дальним странствованиям и переселениям. Мы видели, с какой быстротою распространились евреи в Англии и в особенности в Германии. Здесь мы находим их ранее осевшими в восточных, следовательно, более удаленных областях, нежели в центральной и в западной Германии. И нам известно в то же время, что почти все евреи в городах восточной Германии были едва ли не поголовно торговцами. Обычное в десятом-одиннадцатом столетиях выражение Judaei id est mercatores (евреи есть торговцы) чаще всего применяется именно к германским евреям.

Указанным характером еврейской эмиграции в страны средней и северной Европы и следует прежде всего объяснять то обстоятельство, почему земледельческие занятия и ремесленная профессия встречались среди западноевропейских евреев в средневековую эпоху лишь на более старых, восходящих еще к римскому времени местах их поселений, именно, в Италии, Испании и в меньшей степени в южной Франции. Напротив, чем далее от древнейших мест еврейских поселений в Западной Европе, тем определеннее выступает торговля в качестве их преимущественного рода экономической деятельности и тем менее в то же время должны были они проявлять наклонности к производительному труду и производительной деятельности. Цеховая замкнутость и недопущение евреев в ремесленные цехи, правда, действовали в том же направлении, исключая для евреев возможность занятия ремесленным трудом, но не в них заключалась основная и главная причина, как обычно принято думать, малого распространения среди евреев средневековой Европы ремесленной деятельности. В Италии, где торговля не занимала такого исключительного места в жизни евреев, мы встречаем много евреев, занятых в ремесленной промышленности; напротив, для евреев средней Европы в течение средневековой эпохи ремесло оставалось совершенно чуждым и несвойственным занятием, причем если во Франции еще попадаются отдельные упоминания о ремесленниках-евреях, то ни относительно германских, ни относительно английских евреев мы даже и таких случайных сообщений не встречаем.

Но раз евреи, усвоившие себе торговые привычки и наклонности, не имели более возможности заниматься торговлей, раз они в то же время, с другой стороны, не имели склонности ни к земледельческому, ни к ремесленному труду, то для них оставался только один путь, именно, профессия менялы, банкира, ростовщика, словом, занятие денежной торговлей в различных ее формах. Переход их именно к этой профессии представлялся тем более естественным, что в средневековые времена между торговыми и разного рода денежными операциями существовала тесная связь. Торговые дома занимались в более или менее обширных размерах одинаково и ссудными операциями, банки при всяком удобном случае пускали свои капиталы непосредственно в торговые обороты. В частности, на примере самих евреев мы могли видеть, что они сплошь и рядом совмещали товарную торговлю с денежной. Мы видели, например, что еще в конце десятого и начале одиннадцатого столетия многие майнцские и вормские евреи, принимая сами непосредственное участие в торговле на кельнской ярмарке, в то же время ссужали капиталами своих менее состоятельных соплеменников и товарищей по торговому классу. Другой подобный же случай совмещения торговых и денежных операций представляют также приводившиеся выше примеры еврея из местечка Карта и еврея Иуды (Германна) из Кельна. В особенности, надо полагать, такое совмещение двух близких профессий в одном лице должно было часто встречаться среди английских евреев еще с конца одиннадцатого столетия.

Если в области торговли благодаря монопольному положению, занятому торговыми товариществами, для евреев не оставалось места, зато обширная область денежных спекуляций всякого рода для них в это переходное время представлялась еще широко открытой. В этой области они могли встретиться с конкуренцией только со стороны богатого духовенства. Как во все времена и у всех народов храмы являются обычно первыми местами накопления более значительных первоначально непроизводительно лежащих богатств, то же самое видим мы и в эпоху раннего средневековья. И здесь точно так же монастыри, равно как и казнохранилища более значительных и выдающихся архиепископий и епископий, благодаря разного рода сборам в пользу церкви, с одной стороны, благодаря добровольным пожертвованиям и вкладам на хранение, с другой — уже очень рано успели накопить значительные денежные суммы, которые далеко не всегда лежали праздно, но нередко при удобном случае пускались в оборот, находя применение как в ссудных операциях, так и в денежных спекуляциях иного рода. В области денежных операций евреи, таким образом, с самого начала, за исключением только, как мы уже знаем, Италии, в общем могли встретить со стороны остального населения лишь относительно слабую конкуренцию[197]. Мало того, в этой области они оказывались даже в более благоприятном положении, нежели их конкуренты из христиан, в виду воспрещения христианам церковными каноническими правилами взимать проценты и заниматься ростовщичеством.

Тот же самый факт развития и подъема торговли, который сделал торговую роль евреев и их участие в торговых операциях излишним, в то же самое время в высокой степени должен был увеличить спрос на деньги и, таким образом, впервые создавал постоянную основу для развития кредитных операций. С одной стороны, с ростом роскоши и с увеличением спроса на различные покупные продукты и изделия росла нужда в деньгах в среде высших аристократических классов, с другой же — и среди городского населения все более и более начинала ощущаться нужда в коммерческом кредите так же, как и в кредите на производительные нужды. Наконец, общее развитие денежного хозяйства и денежно-хозяйственных отношений, явившееся необходимым последствием торгового прогресса, должно было с течением времени в конце концов отразиться и на положении более широких слоев населения, вызвав и в их среде все усиливавшуюся потребность в деньгах.

Так создавалась, с одной стороны, нужда в производительном и коммерческом, с другой — в потребительном кредите. Нужда в коммерческом кредите представлялась более значительной только в итальянских торговых городах, причем, как мы видели, удовлетворялась она здесь в большинстве случаев при посредстве итальянских же банков. Остальная Европа, напротив, представляла область господства кредита почти исключительно потребительного. И именно в этой-то области кредита потребительного евреям и принадлежало в течение долгого времени первое место до того времени, пока итальянские банкиры не распространили свою деятельность далеко за пределы Италии. Итак, евреям принадлежала, по преимуществу, область кредита потребительного, и именно это обстоятельство имело важное значение между прочим и для их социального положения, являясь одним из обстоятельств, обострявших враждебное отношение к ним со стороны населения до крайности.

В предшествовавшем изложении мы проследили связь между переменой в положении западноевропейских евреев, происшедшей приблизительно в половине средневекового периода, с более интенсивным экономическим развитием европейских государств, начавшимся приблизительно с начала одиннадцатого столетия сперва в государствах, расположенных западнее, во Франции и Англии, затем несколько позже в Германии. Связь эта с полной определенностью выступает и в постепенности, и в параллелизме того и другого процесса. Потеря евреями торгового значения и влияния падает в Италии еще на девятое столетие, во Франции — на одиннадцатое, в западной Германии — на двенадцатое; наконец, в Австрии и Богемии, не говоря уже о более восточных областях, евреи принимают довольно близкое участие в торговых делах еще в половине тринадцатого столетия, и только к концу этого столетия они здесь, по-видимому, оказываются вынужденными перейти исключительно к денежной торговле. Процесс перехода евреев к новым условиям жизни совершался, таким образом, постепенно, распространяясь с запада на восток параллельно с началом общего более интенсивного экономического развития в отдельных областях и местностях Западной Европы.

Поступательный ход этого процесса лучше всего можно проследить на примере германских евреев, именно, на том богатом, почти исчерпывающем собрании материала, какое мы находим в регестах Арониуса. Показательно прежде всего самое распределение данных, касающихся товарной и денежной торговли евреев. Сопоставляя между собою число данных относительно операций того и другого рода, мы получаем вполне определенное и наглядное изображение процесса постепенного перемещения центра тяжести от операций чисто торговых к операциям денежно-спекулятивного характера. Возьмем для сравнения данные Арониуса, начиная со времени Меровингов. Правда, сделанная Арониусом сводка материала до 843 года, то есть приблизительно до половины девятого столетия, охватывает франкскую монархию на всем ее протяжении, с этого же года имеет в виду лишь факты и сообщения, касающиеся немецких евреев, и потому его данные относительно меровингской и каролингской эпохи и относительно последующего времени на первый взгляд могут показаться несравнимыми между собою. Однако если принять во внимание, с одной стороны, что евреи проникли в Германию, в сущности, только в десятом столетии прежде всего из франкского королевства, и что, следовательно, в германских евреях мы должны видеть непосредственных потомков тех же франкских евреев, и что, с другой стороны, перелом в положении евреев в девятом веке не начался еще даже и в Италии, и евреи повсеместно в Западной Европе жили приблизительно в одинаковых экономических условиях, то для скептицизма не останется места, и мы найдем, что сопоставление данных Арониуса относительно каролингского и последующего времени, вполне возможно, не поведет к большим ошибкам.

Выбирая данные, касающиеся торговых и денежных операций евреев, мы найдем, что для шестого столетия число сообщений, касающихся операций первого рода, равняется 5; о денежных операциях упоминается всего однажды. В седьмом и восьмом столетиях встречается всего лишь два сообщения, касающихся товарной торговли, и ни одного о ссудных или денежных операциях. Для девятого столетия число данных того и другого рода составляет 14 и 2, для десятого — 6 и 1. В течение обоих этих столетий торговые операции, таким образом, заметно преобладают над денежными. Уже в одиннадцатом столетии это преобладание становится не столь исключительным. На шесть случаев упоминания о торговых операциях приходится три сообщения, касающиеся операций денежных. В двенадцатом столетии наблюдается уже обратное отношение с решительным преобладанием фактов денежной торговли над товарной (14 сообщений против 5), в тринадцатом же столетии (до 1273 года) это преобладание становится почти исключительным: 7 сообщений, касающихся торговли, приходится на 93 сообщения относительно ссудо-залоговых или иных денежных операций, особенно если принять во внимание, что и без того немногочисленные данные относительно торговли касаются случаев покупки евреями краденого, требования присутствия при акте продажи свидетелей и других подобных случайных фактов и сообщений, отнюдь не могущих служить доказательством особенно широкого и деятельного участия евреев в торговле.

Сопоставив рядом числа сообщений того и другого рода и высчитав процентное соотношение их между собою, мы получим следующую чрезвычайно показательную и наглядную таблицу:

Столетия	Число сообщений, касающихся товарной торговли евреев	% отношение к общему числу сообщений того или другого рода	Число сообщений, касающихся денежной торговли евреев	% отношение к общему числу сообщений того и другого рода
VI-VIII	7	87,5	1	12,5
IX-X	20	83,4	4	16,6
XI	6	66,6	3	33,4
XII	5	26,4	14	73,6
XIII	7	7,0	93	93,0

Как ни случайны те данные, на основании которых составлена приведенная таблица, как ни приблизительны и ни мало точны могут быть сделанные на основании ее выводы, тем не менее, она все же представляется достаточно показательной. Именно самая случайность легших в основу ее данных является, быть может, лучшим доказательством закономерности и постепенности поступательного хода процесса превращения евреев из купцов в денежных торговцев и ростовщиков.

Не менее показательные и в то же время вполне согласующиеся с данными только что приведенной таблицы результаты получаются также при сопоставлении содержания жалованных грамот евреям и касавшихся их законодательных актов по отдельным столетиям. В документах десятого столетия евреи упоминаются исключительно как торговцы. Еврей и торговец в это время — равнозначащие понятия. Mercatores id est Judaei — таково обычное для этого времени выражение. В грамоте епископа Рюдигера шпейерским евреям, равно как и в относящихся к тому же времени грамотах Генриха IV (80 и 90-е годы одиннадцатого столетия), говорится преимущественно о торговых правах и привилегиях, предоставляемых евреям, и только вскользь упоминается о праве их заниматься разменом денег. Сто лет спустя, в грамоте Фридриха I регенсбургским евреям (1182 год) на первом месте стоит торговля драгоценными металлами, собственно же товарная торговля упоминается тут же, но уже на втором месте. В грамоте, данной тем же регенсбургским евреям королем Генрихом в 1230 году и подтверждавшей их прежние права и привилегии, упоминание о собственно торговых операциях опущено вовсе; напротив, по поводу денежной торговли грамота вдается в некоторые подробности, каких не содержалось в грамоте Фридриха I, определяя условия разбора спорных дел и устанавливая десятилетнюю давность для заложенных имений. В грамоте герцога Фридриха австрийским евреям (1244 год) подробнейшим образом рассматриваются условия производства ссудо-залоговых операций и разрешения возникших на почве их спорных дел, но в то же время совершенно не говорится о производстве евреями торговых операций. Упоминается лишь об уплате ими таможенных сборов наравне с прочими гражданами города, в котором тот или иной еврей в данный момент проживает. Точно так же и грамота герцога Мейсенского касается исключительно залоговых операций, но совершенно ничего не говорит о каких-либо торговых правах и привилегиях. То же самое видим мы и в других законодательных актах тринадцатого столетия. В саксонском (около 1230 года), немецком (1260 год), швабском зеркале (1275 год), в дортмундских статутах о евреях, в городском праве Праги и Wiener Neustadt много пунктов и статей посвящено вопросам, связанным с ссудо-залоговыми и иными операциями евреев, и в то же время ни одним словом не упоминается о производстве ими торговли.

Сопоставляя только что приведенные данные с данными помещенной на странице 339 таблицы, мы находим полное соотношение и параллелизм между ними. В то время как до десятого века, согласно тем и другим данным, исключительно господствующими представляются торговые операции, в одиннадцатом столетии рядом с торговлей заметную роль начинают играть денежные операции, в двенадцатом столетии они являются уже преобладающими, а в тринадцатом — исключительно господствующими.

Одновременно и параллельно с переходом евреев от торговых операций к денежным, от торговли товарной к торговле денежной наблюдается и изменение отношения к ним со стороны правящих кругов. Если ранее, когда они оказывали в качестве торговцев необходимые услуги представителям светской и духовной аристократии, когда более дальновидные политики, вроде шпейерского епископа Рюдигера, умели ценить и их значение для общего подъема торговли и благосостояния местности, в них нуждались и старались поэтому привлекать их разными привилегиями и особыми правами, то теперь с утратой ими прежнего торгового значения и с переходом их к ссудо-залоговым операциям и к денежной торговле по преимуществу на них начинают прежде всего смотреть как на средство пополнения казны и как на своего рода пресс для выжимания доходов из карманов подданных. Им оказывается по-прежнему покровительство, но лишь в той мере, в какой это соответствует непосредственным интересам каждого данного правителя. Их ссудо-залоговым операциям не ставится почти никаких препятствий, но зато они никогда не могут быть уверены в прочности приобретаемых таким путем богатств, которые в любой момент могут перейти в сундуки правителя данной местности. Так, согласно грамотам английских королей, евреи в Англии находились в самых благоприятных условиях: их имущество рассматривалось как имущество, принадлежащее королю, и потому всякое посягательство на него каралось как посягательство на королевское имущество, следовательно, гораздо строже, нежели покушение на имущество прочих граждан. Сила английской короны являлась вернейшим ручательством в том, что обещанная евреям защита не была пустыми словами. Положение евреев в Англии действительно представлялось, по крайней мере в течение первого времени при первых Плантагенетах, более благоприятным и обеспеченным, чем в какой-либо иной стране Европы. Но зато в то же время английские евреи не были ничем гарантированы от королевского произвола, проявлявшегося всегда с особой силой, лишь только королевская казна пустела, и король начинал нуждаться в деньгах.

Таково же было происхождение и значение германского Kammerknechtschaft’а, установления, согласно которому евреи, как известно, объявлялись принадлежащими непосредственно императорской короне и подлежащими исключительно ее суду и защите (а следовательно, и разного рода постоянным и экстренным поборам в ее пользу) или суду и защите тех лиц, которым император передавал это право, и аналогичных с ним учреждений в других средневековых государствах.

Между временем возникновения и развития этого учреждения и временем обращения евреев к ссудо-залоговым и ростовщическим операциям по отдельным странам наблюдается полнейший параллелизм. Прежде всего в Италии, где евреи, как мы видели, никогда не являлись типичными банкирами и ростовщиками, учреждения, подобного германскому Kammerknechtshaft’у, вообще не существовало. Во всех остальных европейских государствах эксплуатация евреев и через их посредство карманов собственных подданных производилась повсюду одинаково интенсивно. При этом, чем ранее начинался переход евреев к преимущественному занятию ссудо-залоговыми и денежными операциями, тем ранее переходили они в собственность и исключительное подчинение центрального или местного правительства и тем ранее, следовательно, начиналась их эксплуатация. Прежде всего эта эксплуатация началась во Франции и Англии. Во Франции на евреев начинают смотреть как на доходную статью еще в начале двенадцатого столетия; так, например, еще в 1121 году граф Безье давал в приданое за своей дочерью, между прочим, одного еврея. «Поворотный пункт», по выражению Гюдеманна, в отношении правящих верхов к французским евреям падает на половину двенадцатого столетия. Уже во второй же год правления Филиппа Августа (1181 год) эксплуатация евреев правительством проявляется в самой резкой и определенной форме, именно, в форме конфискации всего их имущества и изгнания их из Франции. Евреям ставилось при этом в вину прежде всего их занятие ростовщичеством. Что упрек этот не был совершенно несправедлив, показывает тот факт, что уже к этому времени, по свидетельству современного летописца, почти половина города Парижа оказалась в их руках в качестве залога. Имущество евреев как во владениях самого короля, так и во владениях его баронов приведено было в известность и по соглашению было поделено между королем и баронами. Однако евреи были изгнаны не навсегда. В них нуждались в целях дальнейшей эксплуатации населения, и спустя семнадцать лет они были возвращены во Францию в царствование того же Филиппа Августа, причем им вновь предоставлена была полная свобода заниматься ссудными и ростовщическими операциями, то есть именно тем родом деятельности, который ранее будто бы послужил главным мотивом для их изгнания, на самом же деле, таким образом, являлся лишь предлогом, чтобы оправдать их последующее ограбление. Примеру Филиппа Августа следовали и его преемники, и можно сказать, что практика последовательных изгнаний и возвращений (повторявшихся периодически) сделалась во Франции с этого времени наиболее обычной формой эксплуатации евреев. В половине тринадцатого столетия в царствование Людовика Святого последовало новое, на этот раз частичное и непродолжительное изгнание евреев из королевских владений. Пятьдесят лет спустя, при Филиппе IV, евреи были вновь изгнаны из Франции и возвращены лишь при преемнике Филиппа. После этого в течение всего четырнадцатого столетия евреи жили во Франции под постоянной угрозой изгнания, которое постепенно отсрочивалось, что, разумеется, каждый раз служило поводом к новым поборам. Евреи окончательно были изгнаны из Франции, как известно, в 1391 году не без сопротивления со стороны некоторых баронов, не желавших лишаться в лице их такого легкого и удобного средства извлечения доходов. Практика повторных изгнаний евреев из Франции являлась лишь последовательным проведением в жизнь того же принципа, который господствовал и во Франции одинаково так же, как и в Англии, и согласно которому «еврей ничем не может владеть на правах полной собственности, и все, что он приобретает, он приобретает не для себя, а для короля», причем этот последний взгляд в свою очередь обосновывался тем положением, что евреи и самым правом на жизнь пользуются не ради себя самих, но только ради других. Так смотрела на евреев королевская курия. Но так же смотрели на них и отдельные бароны, причем каждый в своих владениях считал себя единственным распорядителем еврейского имущества[198]. Для нас важно отметить, что как самая практика последовательного изгнания евреев, так и только что приведенный взгляд на евреев, которым эта практика оправдывалась, восходят одинаково еще к концу двенадцатого столетия и, по-видимому, уже в то же время являются прочно установленными и широко распространенными. Еще в самом начале тринадцатого столетия папа Иннокентий III в письме к графу Неверскому говорит о распространенном среди князей обычае пользоваться евреями-ростовщиками для выжимания денег от своих христианских подданных.

Нам не раз уже приходилось говорить о положении евреев в Англии и об отношении к ним со стороны короны. Здесь евреи уже с самого своего появления на почве страны, следовательно, возможно, что еще с конца одиннадцатого и, во всяком случае, с начала двенадцатого столетия, выступают не столько как торговцы, сколько как банкиры и ростовщики. Соответственно с этим именно в Англии ранее, чем где-либо, они признаются исключительной собственностью короны. «Евреи, — говорит Кеннингэм, — появились в Англии в одиннадцатом столетии и жили на положении простой собственности, пользовавшейся покровительством короля, но подвергавшейся постоянным взысканиям с его стороны; они не занимали какого-либо особого положения в обществе, а существовали в качестве королевского имущества и все, что они имели, было не их, а его собственностью». Такой взгляд на евреев был уже в полной силе еще при Генрихе II, в царствование же его ближайшего преемника Ричарда, как мы уже видели, в целях более верного способа контроля над ссудными операциями евреев и более успешного перекачивания приобретенных ими путем этих операций сумм в королевские сундуки, учреждено было специально еврейское казначейство с отделениями во всех главных городах. При этом нигде, кажется, участие короны в кредитных операциях евреев не проявлялось так непосредственно и с такой откровенностью, как в Англии. Король не только считался собственником и распорядителем еврейского имущества, но и самые ссудные операции, производившиеся евреями, совершались как бы от лица короля, по отношению к которому еврей являлся не более, как доверенным лицом. Все сделки, заключавшиеся евреями, регистрировались в еврейском казначействе, после чего долги им признавались долгами королю. Еврей-заимодавец не мог по собственному произволу, без специального королевского разрешения, вступать в то или иное соглашение с должником относительно изменения условий платежа, не мог освободить последнего от уплаты долга, даже если хотел это сделать. В случае, если еврей оказывался не в состоянии уплатить наложенной на него суммы, его долги переводились непосредственно на имя короля, и должники приглашались или уплатить деньги королю, или же заключить с ним новое условие.

В то время как во Франции и в Англии право короны на евреев и их имущества является действующим институтом еще в половине двенадцатого столетия, в то время как во Франции первый случай изгнания и ограбления евреев падает уже на восьмидесятые годы этого столетия, в Англии же вскоре после того последовало учреждение еврейского казначейства, в Германии самый институт Kammerknechtschaft’а в это время едва только намечался, полного же развития он достиг не ранее первой половины тринадцатого столетия[199]._י Однако в этом столетии мы застаем институт Kammerknechtschäft’а в полной силе. Евреи признаются исключительной собственностью императорской камеры и в качестве таковой жалуются и пережалуются другим лицам на известный срок или бессрочно в качестве подарка, лена, залога[200]. Корона и здесь, как в Англии, только быть может с меньшей откровенностью, признавалась в принципе распорядительницей долгов евреям и выступала как бы в качестве верховного кредитора. Император считал себя, по крайней мере, вправе освобождать должников евреям от уплаты как процентов, так и самих долгов. Так, Людвиг Баварский освободил от всех долгов бургграфа Иоганна Нюрнбергского. Подобные случаи сложения долгов со времени Людвига Баварского повторялись все чаще и чаще. С конца четырнадцатого столетия, именно, со времени императора Венцеля, освобождение от уплаты долгов евреям возведено было в систему, причем действие его распространялось уже не на отдельных лиц и не на отдельные города, но на целые обширные территории. Первый и наиболее интересный случай применения такого отпущения долгов в широких размерах представляет состоявшееся в июне 1385 года соглашение между императором и представителями более чем двадцати швабских городов, согласно которому за плату 4000 гульденов участвовавшие в этом соглашении города становились полными распорядителями всех сумм, задолженных жившим в них евреям. Четвертая часть долга при этом прощалась совершенно, остальной долг переводился на данный город, становившийся в лице своих руководителей вместе с этим и владельцем всего заложенного евреям имущества с правом продать его в случае неуплаты задолженной суммы к определенному сроку. В царствование того же Венцеля, спустя всего пять лет, было вновь проведено сложение еврейских долгов, распространившееся на этот раз на всю Баварию, Вюрцбург и на многие отдельные города вне этих территорий.

Принцип непосредственного подчинения евреев королевской власти, так широко применявшийся в государствах средней и северной Европы, признавался и в Испании. Так, например, согласно закону, изданному в правление арагонского короля Иакова I, евреи объявлялись состоящими под специальным «покровительством» короля. «Все евреи, — говорится в этом законе, — живущие в наших владениях, принадлежат королю и состоят со всем своим имуществом под нашим особым попечением. Всякий, кто поставит себя под покровительство какого-нибудь дворянина, лишается жизни, а имущество его конфискуется в пользу короля». Подчиненность евреев королевской короне, таким образом, и в Испании, в принципе, была выражена с достаточной определенностью. Однако эксплуатация евреев никогда, кажется, не достигала здесь таких размеров и не производилась с такой бесцеремонностью, как в других европейских государствах. Здесь короли довольствовались получением с евреев различных более или менее значительных прямых сборов, не предъявляя притязания на участие в их ссудных операциях, и такую умеренность испанских королей мы, разумеется, должны приписать не каким-либо их особым добродетелям, но прежде всего меньшей степени развития операций чисто денежного характера среди испанских евреев.

После того как мы выяснили причины и условия перемены, происшедшей в положении евреев приблизительно в половине средневекового периода, и определили с приблизительной точностью хронологические рамки и границы этого процесса в отдельных странах, мы можем считать нашу задачу, по крайней мере, в отношении собственно экономических условий жизни средневековых евреев выполненной. В дальнейшем экономические судьбы западноевропейских евреев не заключали уже в себе столь значительных изменений и поворотов и потому не возбуждают каких-либо спорных вопросов и сомнений. В течение всей остальной половины средневековья, вплоть до времени изгнания евреев из отдельных стран и местностей, ссудо-залоговые и кредитные операции и рядом с ними мелкое ростовщичество остаются преимущественным и наиболее типичным, если, быть может, и не исключительным родом их экономической деятельности[201]. Нам остается коснуться лишь вопроса о том, в какой мере и во вторую половину средневековья евреи продолжали принимать участие в собственно торговых операциях, а также вопроса об их взаимоотношениях с окружающим христианским миром, вопроса, который, как мы видим, в последнее время решается исследователями не совсем согласно.

Еще недавно, как мы уже указывали, Кулишер пытался доказать, что евреи продолжали принимать значительное участие в торговле и во вторую половину средневековья. На этой попытке мы и считаем необходимым остановиться ввиду того, что она противоречит как господствующему на этот счет среди исследователей мнению, так, в частности, до известной степени и тем выводам, к каким пришли мы в предшествовавшем изложении. Кулишер исходит прежде всего из двух положений: во-первых, что купеческие гильдии пользовались монополией относительно отдельных товаров, главным образом, относительно торговли сукном, и что, следовательно, торговля всеми остальными товарами оставалась свободной, в том числе и для евреев, и, во-вторых, из того, что законы в средние века исполнялись менее, чем когда-либо, в том числе и законы, воспрещавшие евреям торговлю теми или иными продуктами. Что касается прежде всего первого из этих утверждений, то оно мало что может доказать. Если бы мы даже и согласились с Кулишером, признав, что для евреев была закрыта только торговля сукном, то и одного этого факта исключения евреев из наиболее важной и обширной области средневековой торговли достаточно было бы для доказательства того положения, что евреи, во всяком случае, не играли сколько-нибудь значительной роли в торговле второй половины средних веков. Но дело в том, что и, помимо этого, купеческие гильдии, особенно в первое время после своего учреждения, когда именно и происходило наиболее усиленное вытеснение евреев из области торговли, далеко не ограничивались установлением монополии на тот или иной отдельный род товаров. В грамотах, устанавливающих привилегированное и монопольное положение гильдий, как во французских, так и в английских, говорится о монопольных правах членов гильдии на продажу не тех или иных отдельных, но всех вообще товаров (aliquam mercaturam)[202]. Однако и в тех случаях, когда находили нужным специально обозначить известные виды товаров, этим специально обозначаемым видом товаров далеко не всегда было сукно, а например, в грамоте парижским купцам, как мы видели, вино. То же самое и в Англии. И здесь предметы торговли, о которых чаще всего упоминается в бумагах, оставшихся после гильдий, — шкуры, шерсть, зерно и т.п., и только «в некоторых городах производство сукна достигло столь значительных размеров, что купеческая гильдия находила нужным испросить у короля право на монопольную розничную продажу крашеного сукна, употреблявшегося высшими классами, а иногда даже всех сортов сукна», что, конечно, не исключало принадлежавших, очевидно, до того гильдии монопольных прав на другие виды товаров. Но не будем приводить более примеров. Сошлемся на слова самого Кулишера, который в другом месте, касающемся характера средневековых гильдий, выражается далеко не с той же категоричностью. «Гильдии, — говорит он в своих «Лекциях по истории экономического быта Западной Европы», — для вступления в которые необходимо удовлетворять известным требованиям (полная аналогия с ремесленными цехами. — А.Т.)... пользуются исключительным правом торговли в розницу привозными товарами (следовательно, не одним сукном. — А.Т.) в данной местности... Главную их привилегию составляет продажа иноземного сукна в розницу, хотя часто они торгуют и другими товарами, в особенности привозным вином». Тот же Кулишер отмечает решительную монополистическую тенденцию в среде купечества городов, входивших в немецкую ганзу. От монополистических стремлений местных гильдий эта тенденция отличалась только тем, что ганзейские купцы стремились обеспечить за собою монопольное положение как у себя в своей местности, так и в чужих странах. А вот как он же определяет предметы торговли, отличавшейся столь решительными монополистическими тенденциями и характером ганзы. «Объекты ганзейской торговли составляли громоздкие массовые продукты; на первом плане стоял хлеб, далее шерсть, кожа и меха, металлы, строевой лес, наконец, пиво, вино, рыба, соль и другие менее важные предметы сырья».

Монополизация торговли в руках местных торговых товариществ оказывалась, таким образом, гораздо более действительным препятствием для еврейской торговли, нежели полагал Кулишер. Если даже допустить, что монополизация эта касалась прежде всего розничной торговли, оставляя область оптовой торговли более или менее свободной и доступной для всех, обстоятельство, на которое также иногда ссылаются в доказательство, по крайней мере, возможности для евреев заниматься торговлей и после образования торговых гильдий, монополизировавших в своих руках всю местную розничную торговлю, то в конце концов и это обстоятельство не могло иметь большого значения. При той тесной связи, какая существовала между торговлей оптовой и розничной в средние века, занятие одной оптовой торговлей представлялось крайне маловыгодным и почти невозможным. При всякой попытке сбыть свой товар оптовый торговец неминуемо должен был встречаться с членами тех же гильдий. Только им и через них мог он сбывать свои товары, а это обстоятельство, в свою очередь, ставило его в самые невыгодные условия по отношению к ним. Вот почему участники более обширных торговых ассоциаций-ганз, ведущих международную оптовую торговлю, стараются обычно войти в число членов также и отдельных местных гильдий для того, чтобы иметь возможность сбывать привезенные ими из других стран товары на месте не только оптом, что представлялось чрезвычайно невыгодным, но и в розницу. Исследования Белова и Кейтгена установили тот факт, что в средние века не существовало особого сословия или категории оптовых торговцев, которые не занимались бы совершенно продажей в розницу.

Что касается второго положения, из которого исходит Кулишер, именно, относительно малой действительности законодательных установлений в средние века, то это положение представляется еще менее доказательным. Правда, мнение, что именно законодательные меры положили конец еврейской торговле, разделяется частью и другими исследователями[203], однако оно не выигрывает от этого в своей доказательности. В предшествовавшем изложении, надеемся, нам удалось показать, что не те или иные законодательные меры, но прежде всего зарождение национальной торговли в западноевропейских государствах и вместе с тем возникновение самостоятельного торгового класса, сделавшее посредническую роль евреев излишней, явились непосредственной причиной вытеснения евреев из области торговых отношений. Мы видели, что торговое значение евреев быстро шло на убыль еще в то время, когда специальных законодательных мер, не считая канонических правил, против них никаких не принималось и социальное положение их в общем оставалось еще вполне благоприятным. Специальные законодательные ограничения и воспрещения еврейской торговли начинаются лишь в четырнадцатом столетии, то есть в то время, когда торговая роль евреев и так уже сошла почти на нет. При этом самое число таких ограничений было относительно незначительным, так как по справедливому замечанию Гоффмана, «исключение (Ausschluss, правильнее было бы выразиться: отсутствие участия. — А. Т.) евреев из торговли представлялось само собою разумеющимся». Считаем нелишним отметить здесь обратный факт, именно, что в то время, как до четырнадцатого столетия мы не встречаем специальных законодательных ограничений еврейской торговли, можно, напротив, указать отдельные случаи поощрения такой торговли. Так, мы говорили уже о безуспешной попытке Эдуарда I английского заставить евреев отказаться от ростовщической деятельности и перейти к «честному труду и торговле». Второй аналогичный случай имел место в маленьком герцогстве Брабантском. В 1261 году герцог брабантский Генрих III в своем завещании (очевидно, благочестивому герцогу при жизни могли еще понадобиться услуги евреев в качестве ростовщиков) определяет изгнать из своих владений всех евреев и кавертинцев, за исключением лишь тех, которые будут исключительно заниматься торговлей и откажутся от ростовщичества и залоговых операций. Неизвестно, было ли приведено в исполнение завещание герцога, и если было, то привело ли оно к положительным результатам. То и другое, впрочем, представляется крайне сомнительным.

Сошлемся еще на тот факт, что все канонические правила и постановления, все попытки отдельных представителей церкви воспрепятствовать торговле евреев некоторыми продуктами оказывались совершенно бессильными, пока евреи играли видную и необходимую роль в торговле. Напротив, именно с потерей ими торгового влияния наступало и общее ухудшение их социального положения. Точно так же, как мы показали это выше, не изменившееся отношение к евреям со стороны правящих кругов и не какие-либо предпринятые этими последними специальные меры повлекли за собою перемену в экономическом и социальном положении евреев, а, напротив, именно изменившиеся экономическая роль и характер экономической деятельности евреев имели своим следствием и коренную перемену в отношении к ним со стороны власти.

На основании всего сказанного мы можем, таким образом, признать попытку Кулишера теоретически доказать активное участие евреев в торговле второй половины средневековья неудавшейся. С одной стороны, монополизация торговли в руках гильдий оказывалась достаточно полной, чтобы не оставлять места для торговых операций евреев; с другой же стороны, вопреки его мнению, и законодательные меры и ограничения точно так же оказывались в данном случае вполне действительными, так как являлись не более, как законодательным подтверждением и закреплением существующего факта.

Обратимся, однако, от этих общих теоретических соображений к тем фактическим данным, какими Кулишер думает подтвердить свой взгляд. Прежде всего он ссылается на грамоты, полученные евреями в течение тринадцатого столетия от герцога австрийского и от правителей других восточных пограничных с Польшей областей Германии. Однако именно эти грамоты, устанавливающие до мельчайших деталей порядок и условия производства евреями ссудо-залоговых операций, как мы видели, в то же время ничего не говорят о торговых правах евреев, ограничиваясь указанием, что евреи должны уплачивать пошлины наравне с другими. Все, что можно вывести на основании этих грамот, — это лишь факт постепенности замирания еврейской торговли в направлении с запада на восток, на что мы и обращали в свое время внимание. Наиболее поздней из этих грамот является силезская привилегия 1295 года. Только здесь, в отличие от прочих грамот тринадцатого столетия, находим наряду с пунктами, посвященными денежной торговле и залоговым операциям евреев, и пункт, определенно разрешающий им торговлю всякими товарами. Такое специальное упоминание в силезской грамоте относительно еврейской торговли объясняется прежде всего наиболее восточным пограничным с Польшей положением Силезии, благодаря чему еврейская торговля и могла удержаться здесь несколько дольше, нежели в остальных областях Германии. При оценке грамоты 1295 года необходимо, кроме того, иметь в виду, что она являлась лишь повторением и подтверждением ранее данных грамот и что, таким образом, трудно судить, насколько содержание ее соответствовало в то время действительности. Самый факт разрешения торговых операций, равно как и воспрещения, вовсе еще не доказывает соответствия такого разрешения или воспрещения действительным существующим в жизни отношениями[204]. Не следует упускать из виду, что и в силезской грамоте пункты, касающиеся залоговых операций евреев, решительно доминируют над пунктами или, точнее, над пунктом, посвященным торговле. Именно этот самый факт особого внимания, уделяемого грамотами тринадцатого столетия ссудо-залоговым операциям, является лучшим показателем полной перемены, происшедшей в экономическом положении и в экономической деятельности евреев. Если торговая деятельность евреев в наиболее восточных и отдаленных местностях империи и не замерла еще окончательно, о чем свидетельствует упоминание об уплате ими пошлин, то она не играет уже, очевидно, сколько-нибудь заметной роли, иначе грамоты сочли бы необходимым хотя бы вскользь упомянуть о ней.

Относительно четырнадцатого столетия Кулишер приводит несколько случаев запрещения евреям торговли некоторыми товарами. Только в одном случае речь идет о воспрещении торговли сукном, однако необходимо иметь в виду, что факт этот относится к евреям города Глогау, расположенного в Силезии на самой границе с Польшей, по времени же он принадлежит самым первым годам четырнадцатого столетия (1302 год). Таким образом, вместо того чтобы доказать участие евреев в торговле, факт этот доказывает, напротив, что даже в наиболее отдаленных областях империи еврейская торговля к началу четырнадцатого столетия прекратилась и что выданная силезским евреям за семь лет до этого привилегия мало соответствовала жизни и сохранила силу лишь в течение самого короткого времени. В других случаях воспрещение касается торговли вином, хлебом, пивом; рядом с этим, напротив, иногда евреям разрешается торговля мясом. Так, в Нюрнберге разрешена им торговля мясом, всякая же остальная торговля воспрещена, в особенности воспрещено сбывать христианам вино и пиво. Таким образом, речь идет почти исключительно о торговле съестными припасами, сбывавшимися, по всей вероятности, евреями евреям же, что представлялось необходимым в виду, с одной стороны, существования особых еврейских кварталов и ввиду особых способов заготовления некоторых продуктов, например, мяса у евреев. Сам Кулишер объясняет торговлю мясом и вином религиозными потребностями евреев и необходимостью иметь собственное вино и мясо. Запрещения же, очевидно, касаются лишь случаев продажи этих предметов христианам, против чего, то есть прежде всего против потребления христианами еврейской пищи, в частности, против приобретения от евреев вина и мяса, церковь восставала еще за восемь столетий до этого. Единственный заслуживающий внимания факт, касающийся торговли евреев, представляет собою ссылка Кулишера на торговлю данцигских евреев в пятнадцатом столетии хлебом, льном и пряжей, сырыми кожами, мехами и лесом. Однако и в данном случае речь идет, с одной стороны, не столько о немецком, сколько о польском городе, входившем в состав священной империи всего лишь в течение столетия: с половины четырнадцатого до половины пятнадцатого столетия, с другой стороны, предметами торговли являются исключительно продукты сельского хозяйства, так что трудно сказать, имеем ли мы в данном случае дело с торговлей в собственном смысле или же с простым комиссионерством по сбыту сельскими хозяевами продуктов своего хозяйства. Как бы то ни было, во всяком случае, факт участия в торговле данцигских евреев представляется малопоказательным, так как Данциг, как мы только что заметили, должен быть признан скорее польским, нежели немецким городом, в Польше же евреи долее сохранили свое торговое значение и пользовались свободой торговли, как известно, еще в XV веке.

Ближайшее рассмотрение как теоретических соображений Кулишера, так и приводимых им фактических данных в пользу факта участия евреев в торговле и во вторую половину средневековья в общем, таким образом, лишь подтвердило сделанный нами ранее вывод о прекращении еврейской торговли в Западной Европе еще в двенадцатом и тринадцатом столетиях. Уже в течение этого последнего столетия даже в наиболее отдаленных и экономически отсталых областях Германии почти исключительно распространенным и, во всяком случае, типичным для них родом экономической деятельности является денежная торговля. И если и после этого встречаются отдельные сообщения о еврейской торговле, то все такого рода факты либо относятся к торговле внутри еврейских кварталов, либо представляют собою единичные исключительные случаи, которые мы не имеем никаких оснований обобщать[205].

ГЛАВА ПЯТАЯ. Общественное положение евреев во вторую половину средних веков

Не менее решительный перелом, чем в условиях экономической жизни и деятельности западноевропейских евреев, произошел в половине средневековой эпохи и в отношениях к ним со стороны окружающего населения. Связь и зависимость между изменением положения евреев в средневековом обществе так же, как и между изменившимся к ним отношением со стороны власти и экономическими условиями их жизни, несомненна. Мы не имеем здесь в виду вдаваться в более детальное и обстоятельное изложение тех тяжелых общественных условий, посреди которых приходилось жить еврейскому народу в средневековой Европе. Для нас важно отметить только то взаимоотношение и параллелизм, какие наблюдались между экономической и социальной историей евреев в средние века.

Прежде всего при этом представляется необходимым отметить различие, наблюдавшееся в общественном положении итальянских и частью испанских евреев и евреев прочих европейских стран, различие, вполне соответствовавшее и совершенно отличным условиям их экономического существования. В Италии, где евреи оказывались занятыми в более разнообразных родах экономической деятельности, где и вообще в экономической жизни, в особенности в области ремесленной промышленности, они до самого конца средневековья продолжали играть видную, местами же, например, в южной Италии и Сицилии, даже необходимую роль, где, наконец, как мы видели, особенно высоко ценилась их врачебная деятельность, отчасти также и их деятельность на поприще других так называемых свободных профессий, естественно и условия их общественной жизни и отношения их к окружавшему их христианскому обществу должны были складываться совершенно иначе, нежели в государствах средней и северной Европы. Если и в Италии евреи занимались также и кредитными и даже мелкими ростовщическими операциями, то здесь этот род деятельности, как мы видели, не являлся столь же исключительно преобладающим, как в остальной Европе, с другой же стороны, на родине ломбардцев, в центре банкового дела всей средневековой Европы, евреи-банкиры совершенно стушевывались и отступали на задний план. Мало того, даже их банкирская деятельность ввиду того, что они вследствие непосильной для них конкуренции с крупными итальянскими банками должны были довольствоваться значительно меньшим по сравнению с общепринятым в Италии процентом, признавалась необходимой и полезной в качестве противовеса против господствующего, почти монопольного положения на денежном рынке немногих банковых домов. Евреев, как мы видели, нередко специально приглашали именно с этой целью в отдельные города Италии. Необходимо, наконец, иметь в виду, что в Италии, в отличие от остальной средневековой Европы, преобладающей формой кредита был не столько кредит потребительный, сколько прежде всего кредит коммерческий и частью на производительные нужды. Но именно кредит этого рода не только не носит столь откровенно паразитического характера, как мелкие ссуды на потребительные надобности, но и является одним из необходимейших проявлений более развитой экономической жизни. Вот почему в Италии вообще лица, занимающиеся кредитными и денежными операциями, не вызывали против себя такого озлобления, как в других западноевропейских странах. Против евреев же, в частности, такое раздражение должно было проявляться в еще более слабой степени, нежели в отношении банкиров и ростовщиков из христиан. И действительно, если, в итальянской литературе средних веков мы все же встречаемся с отдельными более или менее резкими выпадами против христиан-ростовщиков, мы в то же время почти не встречаем таких нападок на евреев. Напротив, в той же итальянской литературе нередки положительные типы евреев вроде, например, Натана в известной новелле Боккаччо, легшей в основу драмы Лессинга.

Экономическое положение евреев в Италии оказывалось, таким образом, несравненно более благоприятным и экономическая роль их более благодарной, нежели в странах средней и северной Европы. Евреи не утратили здесь известного экономического и общественного значения до самого конца средневековья. Нет ничего удивительного поэтому в том, что в Италии евреи встречали в общем совершенно иное отношение к себе, нежели в остальной Европе. Со стороны правящих кругов мы не находим здесь и следа той эксплуатации, какой подвергались евреи во Франции, Англии или Германии. С отдельными представителями интеллигенции они находились нередко даже в чисто дружественных отношениях, как мы видели то на примере Данте и его современника еврея Иммануэля и императора Фридриха II. Подобные отношения сохранились в Италии в течение всего средневекового периода. В то время как во Франции и в Германии евреи являлись предметом самой озлобленной ненависти, в то время как кровавые вспышки против них повторялись там то в одном, то в другом месте почти ежегодно, в Италии добрые отношения между евреями и христианами оставались в силе, и церковь по-прежнему оказывалась бессильной нарушить эти отношения своими запретами и своими частыми, но безрезультатными выступлениями против врагов Христовых. Еще в самом конце пятнадцатого столетия христиане продолжали поддерживать здесь с евреями самое тесное общение. Так, один церковный проповедник с огорчением вынужден был отметить факт присутствия на еврейской свадьбе многих христиан, танцевавших и развлекавшихся с евреями в течение нескольких дней. Вместо еврейских знаков врачи-евреи носили почетные докторские знаки и отличия. Евреи занимавшие придворные должности, носили золотые цепи и другие подобные почетные эмблемы.

Что касается положения евреев в Испании, то оно занимает как бы среднее промежуточное место между условиями жизни евреев в Италии и в прочих европейских странах. Как в Италии, мы видим евреев занятыми здесь в самых разнообразных профессиях. Как и в Италии, евреи занимались в Испании и ремеслами, и врачебной практикой, и научно-литературной деятельностью, наконец, в отличие от итальянских евреев, мы встречаем среди испанских евреев также и земледельцев. Если в области торговли евреи никогда не играли в Испании особенно заметной роли, зато их участие в торговых операциях продержалось здесь долее, нежели в остальной Европе. Словом, и в Испании, как в Италии, деятельность евреев далеко не в столь исключительной степени сконцентрировалась на денежной торговле и ссудо-залоговых операциях, как в средней и северной Европе. Но так как, в отличие от Италии, в своих денежных операциях они здесь не только не должны были отступать на второй план перед более сильными конкурентами, но и не знали вообще почти никакой конкуренции, то их банкирская и ростовщическая деятельность выступала поэтому здесь гораздо заметнее и это не могло не отразиться на отношении к ним со стороны прочего населения, главным образом, со стороны верхних общественных слоев, среди которых, при общем слабом экономическом развитии страны, им приходилось по преимуществу действовать. Вот почему уже с конца тринадцатого столетия начинаются, как мы видели, выступления кортесов против евреев и прежде всего именно против евреев как ростовщиков. Впрочем, даже и в этих кругах услуги евреев все же оказывались необходимыми, и потому в Испании вражда к евреям никогда не достигала, по крайней мере среди населения, той степени, как в других европейских странах. Вплоть до конца четырнадцатого столетия и здесь, как в Италии, в большинстве случаев все церковные предписания не проводились в жизнь, и положение евреев и в христианскую эпоху, в общем, еще в течение долгого времени продолжало оставаться благоприятным. Еще в половине четырнадцатого столетия предложение изгнать евреев из страны встретило решительный отпор со стороны большинства дворянства и даже духовенства в лице епископа толедского, заявившего, что евреи представляют неисчерпаемый клад для государства и что, следовательно, ими надо дорожить.

В массах населения в Испании для вражды к евреям было еще менее причин, нежели среди высших классов. С одной стороны, евреи в своих денежных операциях не встречались здесь с конкуренцией ломбардцев, вынуждавшей их в других странах к мелкому ростовщичеству и к деятельности среди более широких слоев населения. С другой же стороны, вследствие относительно более медленного развития денежно-хозяйственных отношений в Испании и самая нужда в деньгах среди низших классов не могла быть особенно настоятельной. Вот почему в течение всего тринадцатого столетия, когда во Франции и Германии еврейские погромы составляли обычное явление, в Испании мы не знаем ни одного факта массового выступления против евреев. В первой половине четырнадцатого столетия такие выступления наблюдались в отдельных немногочисленных случаях лишь в соседнем с Францией и более близком ей по своим экономическим условиям маленьком королевстве Наварре. Даже во время повсеместных преследований евреев, широкой волной прокатившихся по всей Европе, за исключением Италии, эта волна едва лишь задела Испанию. Нам известно всего лишь несколько случаев движения против евреев в Каталонии и Арагонии, в Кастилии же годы черной смерти прошли для евреев совершенно спокойно. Лишь с последних лет четырнадцатого столетия после севильского погрома 1391 года массовое движение против евреев и в Испании начало принимать более широкие размеры, однако инициатива преследований исходила до самого изгнания евреев с Пиренейского полуострова в большинстве случаев от высших общественных слоев, главным образом, со стороны духовенства, среди же народных масс враждебное отношение к евреям, проявлявшееся в отдельных вспышках, никогда не достигало ни того постоянства, ни той степени интенсивности и напряженности, как в других европейских странах, в особенности в Германии к концу средневековой эпохи.

Совершенно иную картину видим мы в странах средней и северной Европы. Здесь враждебное отношение к евреям возникает относительно уже очень рано, и первые эти проявления хронологически почти совпадают со временем перелома в экономическом положении евреев. Впрочем, и здесь как интенсивность враждебного чувства к евреям, так и отношение к ним со стороны отдельных слоев и классов населения не всегда было одинаковым в отдельные эпохи и в различных странах, что, конечно, в свою очередь обусловливалось теми условиями и той обстановкой, в какой протекала экономическая деятельность евреев, и, конечно, тем, какие именно классы населения она в тот или иной момент охватывала.

С вытеснением евреев из области торговли они еще в течение долгого времени играли необходимую экономическую роль в области денежной торговли и ссудо-залоговых операций. Они удовлетворяли прежде всего денежную нужду знати как светской, так и церковной, их операции составляли также не менее необходимый ресурс и для государственной казны, которая, как мы видели, нашла специальные способы для удовлетворения своих финансовых нужд за счет евреев. Способы эти варьировались по отдельным странам, но в общем как по своему характеру, так и по своему значению они являлись почти тождественными. В то же время денежная торговля и кредитные операции евреев представлялись не менее необходимыми и для городов. С развитием в этих последних торговли и производительной деятельности, естественно, увеличивалась и нужда в кредите. Но так как почти все наличные капиталы отливали в это время почти исключительно в торговлю, то денежная нужда городского населения, по крайней мере, в течение первого времени могла удовлетворяться только евреями, капиталы которых, вытесненные из области торговых операций, оставались в силу этого свободными. Вот почему ростовщическая деятельность евреев не только терпелась, но и признавалась необходимой, в отдельных же случаях даже обязательной. Так, согласно аугсбургскому городскому праву, согласно страсбургскому Judenordnung 1375 года, согласно специальному постановлению винтербургского городского совета в 1340 году еврей не вправе был отказывать в кредите никому из граждан, раз только у него были в наличности в данный момент свободные суммы, в противном случае он подвергался наказанию[206]. Без ростовщической деятельности евреев города, по крайней мере в Германии, не могли обходиться еще и в половине четырнадцатого столетия. В 1349 году после вспыхнувших против евреев в связи с черной смертью повсеместных преследовании в некоторых городах испрошено было от императора при этом даже специальное разрешение никогда не иметь более в пределах городского округа евреев. Но прошло всего несколько лет, и евреям вновь дозволено было вернуться почти во все те же города, из которых они были изгнаны. При этом, например, в постановлении о возвращении евреев в город Кельн специально оговаривалось, что это делается в сознании, что евреи служат благосостоянию города[207]. Точно так же и во Франции ростовщическая деятельность евреев оказывалась не менее необходимой для городского населения. Мы уже знаем, насколько широкие размеры получила их деятельность в Париже еще в двенадцатом столетии, когда во время изгнания их при Филиппе Августе половина города Парижа оказалась у них в залоге. Точно так же много позже, во время вторичного изгнания евреев в правление Филиппа Красивого, городское население, по-видимому, несмотря на широкое развитие деятельности ломбардцев во Франции, все еще продолжало ощущать нужду в еврейском кредите. Новеллист Жеффруа, являвшийся в данном случае выразителем мнения парижской буржуазии, восклицал по поводу этого нового изгнания евреев: «Если бы евреи остались во Франции, христиане имели бы большую поддержку, какой они теперь не имеют».

Если первоначально услугами евреев-ростовщиков пользовались исключительно высшие круги светской и духовной аристократии, если впоследствии деятельность их распространилась также на города и на верхи городского населения, то с течением времени, по мере прогресса денежного хозяйства, захватывавшего все более и более широкие круги городского, а вслед за тем и сельского населения, евреи-ростовщики начали находить себе клиентов одинаково и среди низших классов населения. Мало того, под влиянием растущей конкуренции, главным образом, со стороны итальянцев евреям все в большей мере приходилось сосредоточивать свою деятельность именно в этой среде, ограничиваясь областью мелкого ростовщичества.

Во Франции все крупные операции уже во времена Филиппа Красивого сосредоточиваются преимущественно в руках ломбардцев. В четырнадцатом столетии евреи дают взаймы незначительные суммы, большею частью на короткий срок, причем главный контингент их клиентов составляют ремесленники и крестьяне. В Германии в четырнадцатом и пятнадцатом столетиях мы видим ту же картину.

В 1385 году, когда в городе Нюрнберге, в числе прочих швабских городов, все долговые обязательства перед евреями были частью уничтожены, частью переведены на имя города, среди ссуд наряду со ссудами, выданными графам, государям и рыцарям, встречаются также и ссуды слугам, служанкам, женщинам и т.п. Размеры долговых сумм предполагают значительное раздробление, незначительную величину выданных ссуд. Так, только у десяти евреев выданная в ссуду сумма превышала 1000 флоринов у каждого, у восемнадцати, напротив, было выдано по 1000 флоринов и менее. В пятнадцатом столетии главную категорию должников, занимавших мелкие суммы у евреев-ростовщиков, составляли уже, преимущественно, ремесленники, сапожники, портные, шорники; в большинстве случаев они берут краткосрочные ссуды под заклад материала. К концу столетия все чаще среди должников евреев начинают фигурировать также крестьяне окрестных пригородных сел. С этой целью некоторые, очевидно, более мелкие ростовщики-евреи сами переселяются в деревню. «Евреи так грабят и обирают бедного человека, — жаловался в 1487 году шенк Эразм Эрбахский, — что этого нельзя дольше выносить. Евреи-ростовщики поселяются везде до самых мелких деревень, и если они дают в долг пять гульденов, то берут на сумму в шесть раз большую и взимают проценты на проценты, а с них опять проценты, так что бедный человек теряет все, что у него есть». Что именно бедные люди чаще всего прибегают к еврейским ссудам, это видно из установления недельных процентов, «как наичаще встречающихся», и определения их за самые мелкие суммы, до 30 процентов. Имперский полицейский закон 1530 года точно так же жалуется на то, что евреи не только распространяют свою ростовщическую деятельность на владельцев замков, но разоряют также и простой бедный и нуждающийся народ.

Наконец, и в Англии мы видим евреев занятыми «в деловых сношениях со всеми слоями населения, с баронами и бюргерами, с духовными и светскими кругами». Насколько здесь так же, как и во Франции, их деятельность широко была распространена среди городского населения еще в конце двенадцатого столетия, показывает факт учреждения отделения еврейского казначейства во всех сколько-нибудь значительных городах Англии. О том же свидетельствует и враждебное отношение к евреям, проявившееся с полной силой еще в конце двенадцатого столетия в царствование Ричарда, причем мы имеем несомненное доказательство, что такая вражда в данном случае обусловливалась именно выданными им долговыми обязательствами.

Конкуренция итальянских купцов и банкиров, оттеснившая евреев в область мелкого кредита и проникшая частью даже и в эту последнюю область, в конце концов делала роль евреев в области кредита, как ранее в области торговли, все более и более излишней, пока наконец образование национального капиталистического класса не положило конца и самому господству итальянцев. Хронологические рамки и границы этого процесса, конечно, могут быть намечены только приблизительно. Во Франции итальянцы в большом числе начинают появляться еще в двенадцатом столетии, причем уже с самого начала они занимаются здесь не только торговыми, но и денежными и ссудными операциями. В начале тринадцатого столетия их банки действуют уже в Монпелье и Кагоре. Еще в течение того же тринадцатого столетия по несколько, быть может, преувеличенному выражению Пижонно, царство евреев кончилось и началось царство ломбардцев. К концу столетия отделения итальянских банков покрывают собою всю Францию. При Филиппе Красивом и его преемниках они являются сборщиками государственных налогов, занимают и другие финансовые должности. Многие частные владельцы также доверяли им сбор своих доходов. Так, еще в конце четырнадцатого столетия пользовавшийся почетом и имевший конторы в Париже и Брюгге ломбардец Динье Раппонд заведовал делами герцога бургонского, графа фландрского и сотен других менее значительных собственников. В Англии иностранные банкиры, итальянцы и кагорцы, появляются впервые лишь в первой половине тринадцатого столетия, около 1235 года. Однако вскоре же в самое короткое время их деятельность и здесь принимает также широкие размеры. В 1325 году король и большинство прелатов были должниками ломбардцев. И здесь, как во Франции, их деятельность не ограничивается собственно кредитными операциями, но захватывает почти всю финансовую жизнь страны. Так, еще в царствование Эдуарда I, то есть в конце тринадцатого столетия, и в особенности во время царствования Эдуарда III представители итальянских, преимущественно флорентийских, товариществ становятся королевскими банкирами, сборщиками податей, берут на откуп чеканку монет. Итальянцы проникли и в Германию и притом даже не столько в качестве торговцев (торговые сношения с Италией уже очень рано находились в руках южнонемецких городов), сколько прежде всего именно как банкиры и ростовщики. Иностранные менялы и банкиры начинают оказывать евреям заметную конкуренцию еще с половины двенадцатого столетия в Германии, где они известны больше под именем кавертинцев. Уже в одном документе от 1156 года говорится о «евреях и ростовщиках, так называемых Gawertschen»[208]. Архиепископ кельнский в 1266 году обещает евреям своего города оградить их от конкуренции со стороны «кавертинцев, христиан, которые открыто занимаются отдачей денег в рост». И в Германии, как во Франции и Англии, итальянцы прежде всего распространяют свою деятельность на высшие светские и духовные аристократические круги, однако с течением времени они проникают и в среду мелкого люда, оказывая таким образом и в области мелкого ростовщичества конкуренцию евреям. Большое число итальянцев встречалось, наконец, и на немецких монетных дворах в качестве управляющих и других должностных лиц.

Рядом с операциями ломбардцев все более заметным образом начинает проявляться и деятельность нарождающегося в отдельных странах туземного капиталистического класса. Во Франции процесс нарождения такого класса совершался относительно медленно, однако и здесь уже в течение четырнадцатого столетия французы все более заметным образом начинают замещать итальянцев как в области торговых, так и денежных операций. Но особенно резко этот процесс замещения иностранцев местными финансистами совершился в Англии, где он вылился почти что в форму переворота. Именно приостановка платежей королевским казначейством, вызвавшая крах крупнейшей флорентийской фирмы Барди и почти до основания потрясшая благосостояние Флоренции, вынудила большинство итальянцев покинуть почву Англии, после чего почти все финансовые операции всецело перешли в руки природных англичан. Хотя в Германии образование национальных капиталов началось позже, лишь в конце четырнадцатого столетия, зато здесь этот процесс в относительно короткое время привел к самым значительным результатам. Уже в половине пятнадцатого столетия почти во всех значительных городах западной Германии возникает ряд крупных и богатых торговых домов. Достаточно указать фирмы Вельзеров и Фуггеров в Аугсбурге, Эбнеров, Имгофов, Шейер лей в Нюрнберге, Руландов в Ульме и пр.[209].

Напомним теперь основные даты в экономической истории евреев во вторую половину средних веков, оставляя итальянских и испанских евреев, с судьбой которых мы уже знакомы, в стороне. С одиннадцатого столетия во Франции и Англии, с двенадцатого в Германии евреи переходят к денежной торговле и к ссудо-залоговым операциям. Частью уже в двенадцатом столетии они начинают испытывать в этом последнем роде деятельности конкуренцию со стороны итальянских купцов и банкиров. В течение тринадцатого и четырнадцатого столетий конкуренция все более и более дает себя чувствовать, пока, наконец, евреи не оказываются вынужденными перейти в область мелкого кредита и мелкого ростовщичества и не утрачивают вместе с этим своего первоначально крупного значения в области денежной торговли, как до этого во области торговых операций. Наконец, образование туземного капиталистического класса во Франции и в Англии в четырнадцатом, в Германии же в пятнадцатом столетиях делает одинаково деятельность как тех, так и других излишней, что и приводит в конце концов к изгнанию или удалению сначала евреев, а затем и их более могущественных конкурентов. В Англии евреи оказываются изгнанными еще в конце тринадцатого столетия, ломбардцы — в половине четырнадцатого. Во Франции евреи изгнаны в конце четырнадцатого столетия, около того же времени и итальянцы, как мы видели, замещаются представителями местного капиталистического класса. В Германии, где весь процесс развития национальных богатств совершался с опозданием приблизительно в одно столетие, равным образом и изгнание евреев из большинства городов происходит столетием позже после изгнания их из Франции во второй половине пятнадцатого столетия.

Одновременно и параллельно с изменением экономического положения евреев изменялось и их общественное положение, и их отношение к окружающей среде. С одной стороны, по мере того как падало их значение и в области кредита, правящие круги, перестававшие нуждаться непосредственно в их услугах, переходили от правильных деловых сношений с ними к откровенной эксплуатации и периодическим ограблениям. С другой стороны, по мере того как они все в большей степени вынуждены были обращаться к мелкому ростовщичеству и распространяли свою деятельность на более широкие массы населения, вражда к ним становилась и шире и острее, а проявление ее все более и более кровавыми.

О способах эксплуатации евреев со стороны правящих кругов мы уже говорили. Посмотрим теперь, как относилось к ним окружающее население. Отношение к евреям начало изменяться с самого начала вместе с переходом их к новому роду деятельности, когда они от «почтенных», по употребленному некогда Сидонием Аполлинарием выражению, занятий обратились к ростовщичеству и денежным операциям; отношение к торговцам, доставлявшим заморские товары и потому являвшимся всюду желанными гостями, и к заимодавцам, завладевшим путем залоговых операций уже к середине двенадцатого столетия половиной города Парижа, естественно, не могло не быть совершенно различным. Если ранее евреи, как мы видели, поддерживали постоянное живое и тесное общение со всеми слоями населения на правах почти равноправных членов общества, то теперь о таких более или менее близких и тесных отношениях не могло более быть и речи. Поскольку в них еще нуждались, их терпели, но и только. Жалобы на ростовщическую деятельность евреев начинаются с половины двенадцатого столетия. Приблизительно около этого же времени происходит и резкий перелом в отношениях к ним.

До времени крестовых походов, то есть до самого конца одиннадцатого столетия, не известно ни одного случая проявления враждебного чувства по отношению к евреям со стороны населения. Единственный известный нам случай изгнания их из Майнца в 1012 году, само собою разумеется, не может быть принят при этом во внимание. Изгнание в данном случае произошло по инициативе императора Генриха II и то под непосредственным впечатлением, произведенным обращением Вецелина в иудейство. Изгнание при том же не было продолжительным и спустя несколько месяцев было отменено. Гонения, вспыхнувшие в прирейнской местности в связи с движением крестоносцев во время первого крестового похода, точно так же не могут быть рассматриваемы как проявления систематической вражды к евреям со стороны местного населения, вражды, вызванной их ростовщической деятельностью. Избиения евреев и разграбление их имуществ производились на этот раз исключительно теми беспорядочными толпами, которые под предводительством авантюристов, вроде Эмихо, устремились на Восток, не ожидая выступления организованных крестоносных ополчений. Толпы эти, двигаясь из Франции и проходя через богатые прирейнские города, производили здесь по пути нападения на еврейские кварталы, избивая евреев и расхищая их имущество. Местное городское население не принимало в этих нападениях никакого участия, что было бы, конечно, неизбежно, если бы уже в это время существовало то враждебное и озлобленное отношение к евреям, какое является столь характерным для всего последующего времени. Из всего обширного материала относительно преследования евреев во время крестовых походов, собранного специальной комиссией и цитированного Арониусом, мы узнаем всего лишь о двух случаях участия в погроме окрестного пригородного и сельского населения, с которым евреи в это время никак еще не могли приходить в соприкосновение, и в среде которого о наличности специально враждебного отношения к евреям не может быть и речи[210]. В одном случае сообщается об участии в погроме случайной толпы, собравшейся на ярмарку, происходившую в городке Нейссе по случаю Иванова дня. Напротив, как со стороны представителей местной духовной власти в лице архиепископов и епископов, так и со стороны городских советов и, наконец, со стороны городского населения мы видим неоднократные попытки спасти евреев из рук буйствующей толпы крестоносцев. В большинстве случаев эта защита оказывалась бессильной, однако, например, в Кельне евреям удалось спастись, спрятавшись в домах христиан, так что здесь, несмотря на многочисленность местной еврейской общины, погибли всего только один мужчина и две женщины.

Движение против евреев, вспыхнувшее в связи с первым крестовым походом, ограничивалось, таким образом, исключительно беспорядочными толпами крестоносцев, предшествовавшими более правильным и организованным ополчениям. Какие бы мотивы ни руководили при этом нападавшей на евреев толпой, религиозные ли, как склонен думать Каро, или же, что представляется гораздо более вероятным[211], просто грабительские инстинкты, для нас здесь представляется важным отметить, что в основе всего движения лежала отнюдь не непосредственная вражда к евреям со стороны местного населения городов, в которых происходили избиения евреев; напротив, это население, как мы видели только что, находилось скорее на стороне евреев, нежели против них.

Уже в движении против евреев, происходившем в той же прирейнской области и частью в более восточных местностях Германии в 1146 и 1147 годах, в связи со вторым крестовым походом, по-видимому, некоторую роль играла и вражда к ним как к ростовщикам. По крайней мере, Бернард Клервосский в своих письмах по поводу преследования евреев счел нужным защищать их прежде всего от упреков в ростовщичестве, утверждая, что ростовщики из христиан поступают еще хуже евреев. Движение, однако, по-видимому, не получило на этот раз ни столь широкого распространения, ни столь широких размеров, как во время первого крестового похода, и, хотя Оттон Фрейзингенский говорит об «избиении множества иудеев», однако из современных еврейских источников нам известны лишь случай убийства отдельных евреев, попадавшихся на пути крестоносцев. Наиболее кровавый характер преследование евреев получило только в Вюрцбурге, где погибло до двадцати одного еврея. Кроме того, сохранились не совсем ясные указания на изгнание евреев из Магдебурга и из Галле.

Если еще в конце одиннадцатого столетия для возникновения движения против евреев необходимо было такое крупное событие, как объявление крестового похода, послужившее при том же не столько действительным поводом, сколько скорее предлогом для ограбления еврейских имуществ, то в конце двенадцатого столетия в таких поводах для обвинения и преследования евреев недостатка уже не было. Мало того, в случае отсутствия сколько-нибудь действительных поводов к обвинению евреев такие поводы начинают изобретать. К концу двенадцатого столетия восходит и нелепое обвинение в употреблении евреями христианской крови. Именно по этому обвинению в 1171 году во французском городе Блуа сожжено было тридцать евреев местной общины[212]. Подобное же обвинение около этого времени начало, по-видимому, распространяться и в Германии. Мы не имеем в виду останавливаться здесь на истории тех преследований и насилий над евреями, какими характеризуется прежде всего отношение к ним в течение XIII-XV столетий. Нам важно отметить только тот параллелизм, который наблюдается между утратой евреями прежнего значения и постепенным оттеснением их в область мелкого кредита, с одной стороны, и изменением в отношении к ним как со стороны высших, так и низших классов — с другой. Первые все менее нуждаются в услугах евреев, вторые в то же время все тяжелее ощущали гнет растущего денежного хозяйства и в результате все чаще вымещали свое озлобление на евреях, как на ближайших к ним представителях денежного капитала.

В Англии евреи с самого момента своего появления там занимались не столько товарной, сколько денежной торговлей; эксплуатация подданных короной при посредстве евреев нигде не была так систематически организована, как в Англии, и притом еще в XII столетии. В Англии же мы видим и первое враждебное выступление против евреев в более широких размерах. Первый случай нападения на евреев имел место в Лондоне в 1189 году во время коронации короля Ричарда. В следующем году движение повторилось в связи со сборами в крестовый поход и охватило на этот раз несколько крупнейших городов. И здесь нападения на евреев сопровождаются убийствами и грабежами. Однако, поскольку движение не было простым проявлением хищнических инстинктов, оно имело определенную тенденцию. В Йорке, где движение приняло особенно широкие размеры и кровавый характер, во главе его стал некий Ричард де Малабестиа, дворянин, который должен был евреям значительные суммы.

По-видимому, впрочем, далеко не один Малабестиа должен был евреям, так как первым делом толпы было направиться в кафедральный собор, где хранились долговые обязательства евреям, и, потребовав выдачи этих последних, сжечь их, дабы таким образом уничтожить доказательства прав короля, являвшегося в Англии, как мы видели, как бы верховным кредитором по отношению к ним. Король был очень «огорчен» всем происшедшим и еще после первого лондонского погрома поспешил объявить не самих евреев, но еврейские имущества состоящими под своей особой защитой. Затем назначено было строгое расследование, причем главное внимание обращено было на выяснение похищенного имущества, а также имен должников и задолженных ими сумм. Учреждение специального еврейского казначейства, в котором хранились копии со всех долговых обязательств евреям, последовавшее в ближайшие годы после описанных событий, по всей вероятности, прежде всего и имело в виду обезопасить интересы королевской казны от всяких покушений со стороны погромщиков, и именно этот факт не оставляет сомнений относительно того направления, какое приняло первое же движение против евреев в Англии, и тех непосредственных целей, какие оно преследовало. В Англии, таким образом, отношение к евреям как со стороны королевской власти, так и со стороны народных масс вполне определилось уже к концу двенадцатого столетия. Со стороны королевской власти это отношение вылилось в форму систематической эксплуатации населения при посредстве евреев-ростовщиков, со стороны масс, напротив, уже в это время движение против евреев, поскольку оно не являлось простым проявлением хищнических инстинктов, имело прежде всего целью освободиться от долговых обязательств и, таким образом, сразу же получает характер и значение, согласно меткому определению Рошера, кредитных кризисов варварского свойства.

Следующий случай проявления враждебных отношений к евреям в Англии имел место в половине тринадцатого столетия в связи с восстанием баронов против королевской власти. И в это время, как ранее в царствование Ричарда I, движение преследовало здесь определенную цель освободиться от долговых обязательств по отношению к евреям и вместе с этим по отношению к королевской казне. Еврейские кварталы были разорены в Лондоне, Линкольне, Кембридже, Ворчестере, причем из казначейств похищены были вексельные обязательства баронов и прочих еврейских должников.

Во Франции и Германии в течение всего тринадцатого столетия случаи нападений на евреев и диких насилий над ними были сравнительно редки и вспыхивали спорадически в отдельных городах.

Чаще, нежели собственно народные движения, особенно во Франции, имели место случаи судебных преследований и приговоров. Преследования евреев в течение тринадцатого столетия, таким образом, происходили еще преимущественно, если не исключительно, по инициативе сверху. Для правительства же обвинения евреев служили предлогом для изгнания и ограбления евреев. Так, изгнанию евреев при Филиппе Августе предшествовало обвинение в Блуа. В 1280 году обвинение одного парижского еврея и его жены в оскорблении гостии (облатка (просфора), употреб. в причастии у католиков и лютеран. — Прим, ред.) послужило непосредственным мотивом и оправданием для последующих насилий над евреями и, наконец, для их изгнания, объявленного в том же году, но затем постепенно откладывавшегося и окончательно выполненного лишь в 1311 году.

В XIV-XV столетиях картина резко меняется. Оттесняемые все более и более в область мелкого кредита и приходя благодаря этому в более тесное и постоянное соприкосновение с широкими слоями, евреи в качестве мелких и потому более близких к населению представителей и агентов капитала, естественно, в первую голову должны были принять на себя и весь одиум (odium, лат. ненависть. — Прим. ред.) нарождающегося денежного хозяйства. С другой стороны, движение против бесправных и почти не пользовавшихся защитой евреев было прежде всего движением, направлявшимся по линии наименьшего сопротивления. Нет ничего удивительного поэтому в том, что движение против евреев, в котором стремление освободиться от долговых обязательств по отношению к ним переплеталось с удовлетворением хищнических инстинктов, начиная со XIV столетия быстро разрастается и вширь, и вглубь и, не ограничиваясь уже отдельными спорадическими случаями, перебрасывается из города в город и охватывает иногда целые области. В 1320 году во Франции принял широкие размеры так называемый поход пастухов. Евреи были перебиты в Вердене, Тулузе, Бордо, Гаскони и других городах. В Германии подобное же преследование евреев под предводительством некоего Армледера вспыхнуло в 1336-1337 годах. Движение охватило обширную территорию, распространившись на весь Эльзас, Швабию и Франконию. В 1338 году дикие сцены избиения евреев разыгрались также в Баварии и Австрии. В Баварии герцог вынужден был объявить общую амнистию за все насилия, совершенные над евреями, и освободил своих подданных от всех их долговых обязательств по отношению к евреям и позволил даже удержать в своих руках награбленное.

Но все эти движения превзошло по своим необычным размерам преследование евреев в 1348 и 1349 годах. В евреях видели главных виновников свирепствовавшей в эти годы по всей Европе черной смерти. Движение началось в северной Испании, где, впрочем, не приняло особенно широких размеров, перекинулось затем во Францию и Швейцарию, в прирейнскую область и в прочие местности Германии. Разрастаясь в ширь, движение в то же время росло и в своей силе и интенсивности. И во время этого преследования, как и во время предшествовавших волнений, вполне очевидно проступает, рядом с удовлетворением чисто грабительских и хищнических инстинктов, намерение освободиться от долговых обязательств по отношению к евреям. В Страсбурге, где городской совет пытался вступаться за евреев, он был смещен в полном составе. И первым делом вновь избранного совета была отмена всех долговых обязательств по отношению к евреям. Залоги возвращены были их собственникам, не исключая и соседних князей и дворянства; наличные деньги разделены между ремесленниками.

Из этой последней меры можно видеть, какой именно класс городского населения стал во главе управления после переворота и какой именно класс наиболее был заинтересован в это время в отмене еврейских долгов. В Цюрихе и Эрфурте произведена была такая же отмена долгов, относительно чего мы имеем прямые современные свидетельства. То же, по всей вероятности, имело место и в других городах и областях, где только прокатилась волна преследований. Повсюду долги евреям либо отменялись, либо переводились на имя представителей местной власти. В Фрейбурге, где городской совет согласи лея лишь на частичную отмену долгов, эта половинчатая мера вызвала общее недовольство. Волнение, однако, было подавлено, и недовольные решением совета были изгнаны из города. Городские советы, таким образом, в большинстве случаев далеко еще не оказывались солидарными с толпой в своих отношениях к евреям. Не только в Страсбурге, но и во многих других городах, в Базеле, Шаффгаузене, Фрейбурге, Кельне, Регенсбурге и др., советы становились определенно на сторону преследуемых евреев и оказывали им защиту от нападающей толпы[213].

Несмотря на общее враждебное отношение к ростовщикам-евреям, потребность в их услугах все еще была велика. Вот почему и в тех случаях, когда преследование их оканчивалось их изгнанием или, что также имело место во многих городах, полным истреблением местных еврейских общин, уже спустя всего несколько лет после изгнания или истребления евреев, те же города, как мы видели, бывали вынуждены вновь обращаться к императору с ходатайством о разрешении привлекать евреев. Однако отношение к евреям начинает меняться еще в течение четырнадцатого столетия и со стороны городских советов. Уже со второй половины этого столетия начинается образование крупных состояний в немецких городах, вместе с чем непосредственная нужда в еврейских капиталах ощущается все слабее. Из людей, выполняющих необходимую экономическую роль, евреи и в глазах городских советов превращаются прежде всего в объект эксплуатации и в средство пополнения городской кассы. Мы говорили уже выше о состоявшемся в 1385 году между императором и швабскими городами соглашении, согласно которому часть долгов евреям была прощена, остальная же более значительная часть переведена на имя соответствующих городов с правом продажи заложенного евреям недвижимого и движимого имущества. Евреи «оцениваются» в это время прежде всего в целях обложения, а нередко и самого откровенного ограбления. Случаи этого рода становятся все более и более частыми. Так, в 1375 году жители Аугсбурга «захватили всех своих евреев и бросили их в темницу, оценив их (то есть обложив налогом. — А.Т.) в 10 000 флоринов», в 1381 году евреи должны были уплатить городу 5000 флоринов, в 1384 году при таких же обстоятельствах евреи Аугсбурга были подвергнуты новому обложению. Такому же обложению подвергнуты были евреи в Нюрнберге и Ульме, в первом городе на 13 тысяч флоринов, во втором еврей Екель и его два сына должны были уплатить огромную сумму в 150 000 флоринов.

Во Франции во второй половине четырнадцатого столетия незадолго до изгнания евреи точно так же сделались предметом усиленной эксплуатации, а так как они в свою очередь старались возместить взыскиваемые с них суммы повышением процентов с должников, то естественно, что ненависть к ним со стороны широких кругов населения достигла крайних пределов. Движение, вспыхнувшее в Париже в 1380 году, направлялось одинаково и против евреев, и против королевских сборщиков податей и финансовых чиновников. Разграбив казначейство, толпа устремилась в еврейский квартал с требованием изгнания этих «вредных ростовщиков, разрушивших благосостояние многих семейств». Еврейские дома были разграблены, векселя порваны, залоги захвачены и возвращены их собственникам. Спустя два года, во время так называемого восстания молотобойцев, движение повторилось с новой силой, причем на этот раз оно не ограничилось одним Парижем, но распространи лось и на другие города. С этого времени агитация против евреев не прекращалась, пока, наконец, они не были изгнаны в 1394 году из Франции окончательно. Роль евреев в экономической жизни была кончена, и в пятнадцатом, равно как и в течение следующих двух столетий, во Франции не существовало более ни одной еврейской общины.

И в Германии точно так же, как мы уже видели, с конца четырнадцатого столетия евреи, в связи с ростом туземного капиталистического класса, все более и более начинают утрачивать значение для общей экономической жизни страны, оттесняемые растущим туземным капиталистическим классом, и вместе в этим все более превращаются в объект эксплуатации сверху. В то же время, как уже сказано, растет и враждебное отношение к евреям со стороны народной массы. Не встречая, как ранее, поддержки со стороны городских верхов, не заинтересованных уже более в их существовании, евреи в то же время все чаще начинают страдать от нападений со стороны низов городского населения. Свидетельством изменившегося отношения к евреям являются и все учащающиеся к концу пятнадцатого столетия выпады, и нападки на них в немецкой литературе, имеющие в виду прежде всего их занятие ссудными операциями и ростовщичеством.

Экономическая роль евреев в жизни средневековой Германии, как ранее в жизни Франции и Англии, таким образом, была окончена.

Со времени всеобщего гонения на евреев в годы черной смерти в течение всей второй половины четырнадцатого и пятнадцатого столетия преследования против евреев вспыхивали то в том, то в другом городе почти ежегодно. Уже с двадцатых годов пятнадцатого столетия начинается систематическое изгнание евреев из различных отдельных городов и местностей Германии. В 1420 году евреи изгнаны были за ростовщичество из Вены и вообще из Австрии, в 1424 году — из Фрейбурга и Цюриха, в 1426 году из Кельна, в 1432 году из Саксонии, в 1435 году из Шпейера и вторично из Цюриха, в 1438 году из Майнца, в 1439 году из Аугсбурга, в 1446 году арестованы в Констанце и соседних городах, в 1450 году изгнаны из Баварии, в 1453 году из Вюрцбурга, в 1454 году из Брюина и Ольмюца, в 1457 году из Швейдлица, в 1458 году из Эрфурта, в 1467 году из Нейсса, в 1470 году из Майнцского архиепископства, в 1476 году из Гейльбронна, в 1488 году из Вюрцбурга вторично, в 1490 году из Женевы, в 1491 году из Тургау и Глатца, в 1492 году из Мекленбурга и Померании, в 1493 году из Магдебурга, в том же 1483 году из Штирии, Каринтии, Крайны, в 1498 году из Зальцбурга, Вюртемберга и Нюрнберга, в 1499 году из Ульма и, наконец, 1519 году из Регенсбурга, где положение евреев долее всего оставалось благоприятным. Очень показательным для изменившегося отношения к евреям представляется то обстоятельство, что изгнание евреев в большинстве случаев происходило не только не против воли городских советов, но по их инициативе и по их настоянию.

Из всего изложенного легко можно видеть, насколько тесной и непосредственной представлялась связь между отношением к евреям со стороны окружающего населения и их общественным положением, с одной стороны, и между тем значением, какое имели они в общей экономической жизни — с другой. Чем более евреи утрачивали всякое значение не только в области товарной, но и в области денежной торговли, тем более из людей, выполнявших полезные экономические функции, превращались они в нежелательных конкурентов для местных национальных торговых и капиталистических кругов, тем более излишними и чуждыми становились они и вообще для всего окружавшего их христианского общества, тем все более широкие круги и классы населения порывали с ними и отвертывались от них. Но чем отчужденнее, с другой стороны, чувствовали себя евреи, чем более враждебное отношение встречали они по отношению к себе, тем все более и более замыкались они в собственной среде; живое общение с окружающим миром и интерес к этому последнему, какой мы видели в среде, например, французских евреев еще в одиннадцатом столетии, сменился узкой замкнутостью и исключительностью. Изучение Торы и Талмуда заняло первое место в их духовной жизни, совершенно заглушив начинавший было пробуждаться научный интерес, чем и объясняется прежде всего малая интеллигентность и духовная отсталость французских и немецких евреев по сравнению с их итальянскими и испанскими соплеменниками. Положение, таким образом, приблизилось к тому положению, какое занимали евреи посреди населения Римской империи. Ростовщическая деятельность, относительно малозаметная в жизни римских евреев, во всяком случае, не распространявшаяся в римскую эпоху на широкие круги населения и, напротив, составлявшая преимущественную профессию средневековых евреев, в значительной мере должна была еще обострять те неприязненные отношения, которые евреи возбуждали к себе в качестве державшегося особняком народа-чужеземца. Вот почему враждебное отношение к евреям диаспоры в древности никогда не проявлялось с такой силой и так систематически, как в средневековой Европе.

Итак, повторяем, именно экономические, а не какие-либо иные причины лежали прежде всего в основе изменившегося общественного положения евреев, равно как и изменившегося отношения к ним со стороны окружающего христианского населения. Каро, который, как мы видели, придает не меньшее значение причинам религиозного характера, именно, влиянию канонических запрещений так же, как и политическим мотивам, производя ненависть к евреям со стороны городского населения из враждебных отношений между городами и княжеской властью, находившей будто бы в получаемых ею от евреев займах постоянную поддержку и источник средств. Что касается первого утверждения Каро, то несостоятельность его очевидна сама собою. Все канонические запрещения и все усилия церкви порвать добрые отношения между христианами и евреями в течение всей первой половины средневековья оказывались, как мы видели, бессильными; напротив, во вторую половину средних веков, когда церковь, по крайней мере, в лице своих высших представителей неоднократно пыталась вступаться за евреев и сдерживать возбужденное настроение толпы, ее усилия и в этом теперь уже обратном направлении оказывались одинаково бесплодными. Действие религиозных мотивов даже во время преследований, связанных с крестовыми походами, представляется точно так же, как мы в свое время отмечали, сомнительным. Не более действительной оказывается и ссылка на враждебные отношения, существовавшие в четырнадцатом столетии между городами и княжеской властью. Не говоря уже о том, что самый факт поддержки евреями князей в их борьбе с городами нуждается сам по себе в доказательстве, мы знаем, что города эксплуатировали местных евреев не менее князей и, следовательно, находили в них не меньшую опору. Нам известны случаи, когда евреи, во всяком случае, оказывались несомненно более полезными для городов, нежели для сельской землевладельческой знати. Так, в 1385 году, когда, как мы знаем, во многих городах еврейские долги и связанные с ними залоги переведены были на имя городских управлений, в руках последних оказалось немало поместий, принадлежавших сельской знати. Самая политика городов, как и княжеской власти, в отношении евреев оказывалась более или менее тождественной, и в течение четырнадцатого столетия городские советы, как и князья, в большинстве случаев старались поддерживать евреев и защищать их от насилий со стороны толпы. Напротив, в пятнадцатом столетии, когда во многих городах имело место изгнание евреев по постановлению городских советов, аналогичные постановления об их изгнании неоднократно проводились и княжеской властью. Таковы, например, факты изгнания евреев из Австрии, Саксонии, Баварии, Мекленбурга и Померании, из Штирии, из Вюртемберга, из архиепископства майнцского, магдебургского. Но не входя даже в такую детальную критику точки зрения Каро, достаточно указать на то, что она объясняет лишь отношение к евреям со стороны городского населения Германии в период наибольшего обострения борьбы его с княжеской властью, то есть в четырнадцатом столетии, не решая вопроса о причинах враждебного отношения к евреям в других странах и в самой Германии в предшествовавшую и последующую эпоху, равно как и среди остальных классов населения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изгнание евреев из Германии, из Италии и Португалии, то есть из наиболее отсталых стран Западной Европы, совпало с концом средневековой эпохи, и такое совпадение отнюдь не является простой случайностью. Евреи в качестве пионеров на начальных стадиях экономического развития могли играть заметную роль в средневековой Европе. В новое время, с вступлением западноевропейских народов на путь самостоятельного экономического развития, евреи оказывались излишними, и это обстоятельство в связи с создавшимся по отношению к ним общим враждебным отношением и послужило непосредственной причиной их изгнания. В этом отношении они, как мы видели, разделили судьбу ломбардцев и других иноземных купцов и банкиров, являвшихся повсюду первоначально желанными гостями, но затем, подобно евреям, изгонявшихся и преследовавшихся.

Оглядываясь еще раз на путь экономического развития, пройденный западноевропейскими евреями в средине века, мы видим, что в общем схема, нарисованная Рошером, оправдывается и подтверждается при ближайшем исследовании, нуждаясь лишь в некоторых незначительных смягчениях и исправлениях, от которых в большинстве случаев не свободно никакое схематическое изображение исторических событий. Усвоенные евреями диаспоры в течение многих столетий привычки и навыки городской жизни помогли им легче, чем прочим городским и, в частности, торговым элементам населения Римской империи, перенести кризис, принесший с собою гибель империи. А это обстоятельство в свою очередь обеспечило за ними исключительную роль и исключительное место в экономическом развитии последующего времени и дало им возможность играть роль пионеров в начавшемся после образования новых варварских государств возрождении экономической жизни. Роль эта первоначально сводилась к выполнению необходимых торговых функций и к снабжению прежде всего аристократических кругов различными заморскими продуктами и вообще предметами роскоши. Только в Италии и Испании, где евреи, с одной стороны, были старыми насельниками и где, с другой стороны, они уже очень рано начинают испытывать конкуренцию со стороны других слоев населения, они не играют большой роли в торговле, но зато среди них получают здесь более широкое распространение профессии иного рода и прежде всего производительная ремесленная деятельность[214]. В страны средней и северной Европы, во Францию, Англию, Германию, евреи проникают, напротив, в качестве торговцев, и потому торговая деятельность и впоследствии ссудо-залоговые операции и денежная торговля составляют здесь почти исключительно преобладающую среди них профессию. На первых порах еврейские купцы не встречали в этих странах почти никакой конкуренции со стороны местного населения, и потому долгое время занимали монопольное положение в их торговле.

Экономическое развитие не допускает, однако, длительного существования подобных монополий. Расцвет еврейской торговли падает на каролингскую эпоху, после чего начинается быстрый и заметный ее упадок. Развитие городской жизни, возникновение национального купеческого класса, образование монопольных купеческих компаний — вот те ближайшие причины и условия, которые положили конец не только монопольному положению, но и всякому участию евреев в торговле вообще. Вытесненные ранее итальянскими торговыми республиками из области левантийской торговли, евреи перестают теперь участвовать равным образом и во внутренней торговле отдельных западноевропейских государств и в международных торговых сношениях между ними. Во Франции этот процесс вытеснения евреев из области торговых операций завершается еще в одиннадцатом, частью в первой половине двенадцатого столетия, а в западной Германии — во второй половине двенадцатого, в восточной Германии — в первой половине тринадцатого столетия.

С утратой торгового значения евреями они не обращаются, однако, здесь, как в Италии, к занятию ремесленным и иным производительным трудом. Этому препятствуют в одинаковой мере как характер и наклонности, успевшие образоваться в среде среднеевропейских евреев в связи с их прежней профессией, так и несравненно большая цеховая замкнутость и исключительность ремесленной промышленности средней Европы по сравнению с условиями ремесленного производства в Италии. Напротив, в отличие от Италии, где меняльное и банковское дело точно так же получило раннее развитие, в средней и северной Европе перед евреями открывалась широкая область денежной торговли, и естественно, что именно к этому родственному торговым операциям и тесно с ними связанному роду деятельности они здесь прежде всего и обратились. С развитием торговли и денежно-хозяйственных отношений нужда в кредите должна была становиться все более и более настоятельной, а так как капиталы в то время были невелики и почти исключительно уходили в торговлю, то для еврейских капиталов, освобождавшихся с вытеснением евреев из области торговли, открывались самые широкие перспективы. В развитии денежно-хозяйственных отношений евреям принадлежала, таким образом, теперь не меньшая роль, нежели ранее в развитии торговли. Однако в области денежной торговли им никогда не удавалось занять такого же монопольного положения (за исключением, быть может, только Англии двенадцатого столетия). Уже очень рано они начинают испытывать конкуренцию со стороны итальянских купцов и банкиров, так называемых ломбардцев, еще в двенадцатом столетии распространивших свою деятельность и на заальпийские страны, а затем со стороны растущего национального капиталистического класса. В области денежно-хозяйственных отношений повторился, таким образом, тот же самый процесс, какой ранее имел место в области развития торговли. Если конкуренция итальянских банков и не лишила евреев сразу участия в денежной торговле, зато она оттеснила их в наименее выгодную и в то же время наиболее неблагодарную область кредитных операций, именно, в область мелкого кредита и мелкого ростовщичества. Если и ранее, согласно экономическим условиям, господствовавшим в средневековой Европе, евреям приходилось сосредоточивать свою деятельность в области кредита непроизводительного или коммерческого, но почти исключительно потребительного, снабжая необходимыми денежными суммами правящие круги и представителей светской и духовной аристократии, то теперь им пришлось перенести свои операции на низшие классы населения. Они оказывались вместе с этими первыми пионерами и проводниками денежно-хозяйственных отношений в той именно части населения, в которой проникновение этих отношений ощущается наиболее болезненно. Вот почему они сосредоточили на себе весь одиум, связанный с этим разрушительным и гибельным для многих мелких хозяйств процессом. В этом отношении Рошер совершенно правильно определяет ожесточенные преследования евреев в средние века как своего рода кредитные кризисы варварского свойства. Одновременно с падением роли евреев в экономической жизни росли общая ненависть и вражда к ним. Почти повсеместное изгнание евреев из стран Западной Европы в конце средневекового периода и явилось результатом этого двойного процесса.

Уже самый этот факт изгнания евреев может служить лучшим опровержением парадоксальной точки зрения Зомбарта. Евреи не только не играли той чрезвычайной роли в развитии капиталистического хозяйства нового времени, какую приписывает им Зомбарт, но, по-видимому, не играли в этом процессе никакой роли вообще. Капиталистическое развитие началось ранее всего в Англии, стране, откуда евреи изгнаны были еще в конце тринадцатого столетия. За Англией следовала Франция, где та же участь постигла евреев столетием позже. В Англии евреи вновь появляются лишь в половине семнадцатого столетия, во Франции в конце того же столетия. В капиталистическом развитии обеих этих стран, по крайней мере, в начальных наиболее важных и существенных стадиях этого развития евреи, таким образом, фактически не могли принимать никакого участия. Евреи получили возможность возвратиться в Англию и затем во Францию лишь после того, как экономическое развитие нового времени сразу широко раздвинуло узкие рамки средневекового хозяйства и устранило присущие этому последнему замкнутость и исключительность, лишь после того, как рамки хозяйственной жизни оказались достаточно широкими для того, чтобы рядом с представителями национального торгово-промышленного класса в нем оказалось достаточно простора и для евреев, и для их экономической деятельности. И естественно, что евреи массами стали приливать в страны и местности с наиболее развитой экономической жизнью, где они могли найти наиболее выгодное и широкое применение как своим капиталам, так и своим выработавшимся в течение столетий и даже тысячелетий практическим способностям.

Таким образом, Зомбарт в своем утверждении чрезвычайной роли еврейства ставит истину, как говорится, вверх ногами и видит причину в том, что на самом деле является скорее следствием. Не привлечение евреев послужило первоначальным стимулом к экономическому прогрессу в странах, достигших наиболее раннего и наиболее интенсивного капиталистического развития, а, напротив, экономическое развитие этих стран имело своим последствием свободное допущение и массовый прилив евреев в эти страны; не Израиль, употребляя выражение Зомбарта, шествует точно солнце по Европе, пробуждая всюду, где он появляется, капиталистическую жизнь, а, напротив, Израиль устремляется туда, где восходит солнце капиталистической жизни. В экономическом развитии нового времени евреи вновь принимают, таким образом, деятельное участие, но уже не в качестве обособленной замкнутой нации, а с тем, чтобы в конце концов раствориться в общем потоке капиталистического развития. Современный капитализм, по существу, глубоко интернационален. Для него есть ни эллин, ни иудей, ни варвар, ни скиф, но всяческая и во всех капитал. Конечно, полное выяснение роли еврейства в истории экономического развития нового времени может быть лишь результатом специального исследования, но таким исследованием книга Зомбарта, содержащая в себе ряд парадоксальных утверждений, основанных на некоторых случайных сопоставлениях, во всяком случае, признана быть не может.