Еврейский юмор

9. «Почему этот рыцарь не такой, как все другие рыцари?» Несколько финальных – и не связанных – еврейских анекдотов

Я часто замечал, что этот анекдот особенно нравится духовенству (и, я думаю, понравится психиатрам и другим, кто оказывает профессиональную помощь). Он напоминает мне об одной истории, приключившейся с женщиной, которая ходила общаться со своим раввином. Больше двух часов она рассказывала ему во всех подробностях о мозговой опухоли, не подлежащей операции, которую обнаружили у ее мужа, о своем женатом сыне, отце двоих детей, которого недавно уволили с работы, и о своих ужасных финансовых проблемах. Вдруг она смотрит на раввина и озаряется улыбкой: «Удивительно. Когда я пришла сюда, у меня жутко болела голова, а теперь боль прошла». «Вы ошибаетесь, мадам, – говорит ей раввин, – головная боль не прошла, она перешла. Теперь голова болит у меня».

Для этого человека было важно его беспокойство, а не та боль, через которую прошла его жена. Этот анекдот воскрешает в памяти слова покойного рабби Волфе Келмана: «Всегда помни! Что главное для тебя, то второстепенно для других».

Паскудник, русское слово, заимствованное идишем, указывает на гнусный характер, никчемного человека. В книге «Ура идишу!» Лео Ростен определяет значение слова паскудник посредством истории об арендодателе.

Несмотря на то, что американские евреи с давних пор были более мобильными, многие провели первые годы в этой стране живя в маленьких квартирках в больших домах, сдаваемых в аренду. Актриса Молли Пикон, чья карьера началась на еврейской сцене, часто хвасталась перед друзьями тем, что ее мать растила своих десятерых детей в четырех комнатах.

– Как ей это удавалось? – бывало спрашивал кто-то.

– Она пускала квартирантов.

В этом контексте не удивительно, что арендодатели стали мишенью множества колких анекдотов.

Mонолог Вуди Аллена 1960-х годов, когда он работал эстрадным артистом разговорного жанра, остается одной из его наиболее еврейских работ.

Еврея, при первом чтении, в этом монологе напрягает то, что он вращается вокруг фамилии Беркович и упоминает об антисемитизме нью-йоркского спортклуба. Прочитав его снова, становится ясно, что каждый существенный элемент здесь имеет еврейские ассоциации, начиная с того, что Вуди Аллен увлекается таким парадигматически нееврейским занятием, как спортивная охота. Вальтер Ратенау, еврейский министр иностранных дел Веймарской Республики в начале 1920-х годов, который часто был среди немецкой аристократии, обожавшей охоту, отметил: «Когда еврей заявляет, что отправляется на охоту, чтобы развлечься, он лжет».

Тысячи лет назад правилами кошерного убоя скота было установлено, что всякое животное, которое позволительно употреблять в пищу, должно убиваться мгновенно, одним резким ударом ножа. В сущности, это сделало охоту недоступной для евреев, поскольку всякое животное, убитое на охоте, становится непригодным для пищи.[157]

Психологическое обоснование давнишнего отвращения евреев к охоте было изложено Генрихом Гейне в 1826 году: «Мои предки не были ни охотниками, ни дичью, и сама идея нападения… на тех, кто были моими друзьями в несчастьях, мне не по душе». Намек Гейне чрезвычайно проницателен. Когда еврей видит животное, убегающее от выстрела охотника и пытающееся укрыться, с кем еврей будет себя отождествлять – с человеком из национальной стрелковой ассоциации или его жертвой?[158]

Что происходит в монологе Вуди Аллена?

Он подстреливает животное ради развлечения, что само по себе является поступком весьма сомнительным с нравственной точки зрения. Но ему повезло в том, что животное не пострадало, и поэтому он не совершил жестокости. И притом, что рассказ начинается совсем не со смешного вступления: «Я как-то подстрелил лося», мы можем посмеяться над этим без зазрения совести.

«Я взял лося, – продолжает Аллен, – и притащил на вечеринку. Я не намерен отвечать за это».

Ответственность, как и справедливость, это еще одна навязчивая идея евреев. Одной из важнейших характеристик иудаизма является большая одержимость ответственностью, нежели правами. Например, притом, что современная американская культура уделяет большое внимание правам потребителей, еврейский Закон постановил еще два тысячелетия назад, что у потребителя есть также и обязанности. «Запрещено, – гласит Талмуд, – спрашивать у торговца цену на товар, если не собираешься его покупать» (Мишна Бава Меция, 4:10). Тогда как в американском обществе праву на свободу слова придается огромное значение, иудейский закон большое внимание уделяет той ответственности, которая лежит на говорящем, – не распространять негативную информацию о человеке, за исключением тех случаев, когда для слушателя эта информация абсолютно необходима.

Наконец, концовка, мораль, рассказа: два еврея попадают в нью-йоркский спортклуб, который с давних пор старается изгнать всех евреев. Высмеивание Алленом антисемитизма напоминает нам, возможно преднамеренно, об упоминавшейся ранее сардонической телеграмме Гручо Маркса в загородный клуб, который отказал в приеме его сыну.

Последний анекдот о еврейском чувстве вины или, пожалуй, лучше сказать, еврейском мазохизме. Этого бедного, забитого еврея, добравшегося-таки до M аиями Бич, заботило только то, как отблагодарить человека, причинившего ему страдания.

Однако анекдот скорее имеет большее отношение не к еврейскому чувству вины, а к малодушию. И хотя изначально за ударами хлыста стояло намерение «сделать порасторопнее», а за чаевыми – желание отблагодарить за хорошее обслуживание, чаевые сегодня стало принято давать даже за плохой или безразличный сервис. Как сказал об этом Вил Роджерс: «Любопытно, а может это просто наше малодушие, а не щедрость, что побуждает нас давать чаевые в большинстве случаев».

Вероятно, из-за того, что это самый широко отмечаемый иудейский праздник, о Песахе существует анекдотов больше чем о каком-либо другом празднике. Главное действо праздника – Седер, обрядовый ужин, накрываемый дома с участием всех членов семьи и друзей. Участники читают вслух Лгада, небольшую книгу, повествующую историю об исходе евреев из египетского рабства.

Самый известный отрывок из Лгада начинается со слов «Ma nish-ta-na ha-laila ha-zeh mi-kol ha-lei-lot?» («Почему же этот вечер столь отличен от других?»). Далее следуют четыре вопроса, связанных с обрядами, отличающими пасхальную трапезу от обычного приема пищи (например, «В другие дни мы едим дрожжевой и бездрожжевой хлеб, [почему мы едим] в этот вечер только бездрожжевой хлеб?»).

Ma Ниш-та-на, как иудеи называют вышеуказанный отрывок, традиционно читается самым молодым участником Седера. Еврейских детей трех-четырех лет учат, как правильно читать Четыре Вопроса. Для большинства еврейских детей повторение этих строк является первым в их жизни выступлением перед публикой. К сожалению, для немалого числа взрослых евреев это будет всем тем, что они знают на иврите. По этому поводу рассказывают следующее.