Европа нового времени (XVII—ХVIII века)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Процесс перехода Европы от феодализма к капитализму в XVII–XVIII вв. отличался крайней противоречивостью. Необходимо учитывать, что смена общественного строя и политических структур происходит асинхронно в разных исторических регионах и странах. Данная эпоха может быть переходной в масштабах общемирового развития, но не для отдельной страны или региона. Все зависит от того, в какой степени процессы, происходящие в данной стране, по характеру своему стадиально опережают эпоху, совпадают с ней или отстают от нее и выпадают из ее исторического содержания.

Середина XVII в. — начало конечной стадии кризиса европейского феодализма. С того времени генезис нового, капиталистического строя приобрел необратимый характер в общеевропейском масштабе. Для этого требовалась совокупность экономических условий, наиболее важными среди которых являлись: во-первых, возобладание мануфактуры в промышленном производстве над ремеслом — положение, возможное лишь при условии укоренении ее в деревне; во-вторых, достижение мануфактурой такой эффективности, когда она приобретает способность самостоятельного роста, иначе говоря, когда получаемая прибыль оказывается достаточной, чтобы питать непрерывный процесс расширенного производства, и, наконец, в-третьих, превращение идеи меркантилизма в основу государственного регулирования промышленного производства внутри страны, защита интересов «национальной мануфактуры» на внешних торговых путях и рынках. Однако перечисленные выше условии сами по себе не могли гарантировать необратимости процесса генезиса капитализма в континентальном и всемирном масштабе без решающего политического условии, каким явилась победа нового строя в Англии.

Схематично типологии процесса генезиса капитализма в мануфактурный период предстает в следующем виде:

I. Раннебуржуазный регион: Англия, Голландии.

II. Регион феодальных стран с необратимым развитием капиталистического уклада, центром которого стала Франция и который включал наряду с ней некоторые районы Западной Германии, Северной Италии, Южных Нидерландов, Швеции. На протяжении XVIII в. к этому региону примкнули отдельные области Центральной Германии, Чехии, Испании (Каталония).

III. Регион обратимого развитии капиталистического уклада: отдельные области Италии, Испании, Юго-Западной Германии, Австрии.

IV. Регион крепостного права.

Европа первой в мире вступила в период мануфактурного капитализма. Его закономерности проявились здесь в относительно чистом виде прежде всего в раннебуржуазном регионе. Вместе с тем эволюция всех регионов в разных формах отражала течение ведущего и определяющего процесса — превращения буржуазного уклада в господствующий, развитие (в мануфактурной форме) капиталистического производства в промышленности, перевод к аренде предпринимательского типа в сельском хозяйстве. В рамках общеевропейского процесса резко возрос удельный вес раннебуржуазного региона и отчасти региона феодальных стран с необратимым развитием капиталистического уклада за счет снижении роли стран Юго-Западной Европы, бывших передовыми на заре капиталистической эры. Именно на первые два региона приходится основная масса научных открытий, а на раннебуржуазный регион — и внедрение технологических нововведений в производство. Это было прямым воплощением хода объективно происходившего (хотя почти не осознававшегося современниками и, стоит добавить, еще не освещенного в историографии) экономического соревнования между феодальной и шедшей ей на смену капиталистической системой, соревнования как в национальных пределах, так и в региональном и континентальном масштабе.

В чем выразились главные тенденции нового периода в развитии мануфактуры в Европе? Прежде всего в том, что во второй половине XVII в. резко возрастает удельный вес в капиталистическом производстве централизованных мануфактур. Ряд факторов содействовал этому. Мировая торговля расширила в значительной степени сырьевую базу европейской промышленности (шелк, — хлопок, красители, сахар и т. д.) и тем самым содействовала основанию многих новых отраслей промышленности. Этот же фактор дал мощный толчок судостроению. Рост спроса на металлы и металлические изделия обусловил интенсивное укрупнение в таких старых отраслях промышленности, как горнодобывающая, металлургия, обработка металлов. Наконец, правительства, заинтересованные в производстве оружия и военного снаряжения (в связи с переходом к регулярным постоянным армиям), всячески поощряли основание централизованных мануфактур. Во второй половине XVII в. усиливается процесс перебазирования промышленности из города в деревню. Вместе с тем следует подчеркнуть, что рассеянная мануфактура оставалась вплоть до конца собственно мануфактурного периода основной, доминирующей формой капиталистического производства.

В распространении в деревне работы на скупщика, несомненно, важную роль сыграли и стремление предпринимательских элементов освободиться от стеснительных рамок господствовавших в городах цеховых статутов, и экономическая целесообразность приближения промышленности — в случае основания централизованных мануфактур — к источникам сырья и энергии (водным потокам). Однако не в этих, хотя и немаловажных, соображениях следует усматривать движущий мотив подобных начинаний. Решающая предпосылка «великого исхода» промышленности из города в деревню заключалась в разорении значительного слоя в прошлом самостоятельных землевладельцев.

Речь идет не только о следствии «спонтанной» социально-имущественной дифференциации крестьянства в условиях товарного производства, но и о сознательно осуществлявшейся землевладельческим классом политике вытеснения из землепользования хозяйственно слабых слоев традиционных держателей, как это имело место в Англии, с целью либо увеличить площади собственных доменов, либо заменить традиционный экономический быт выгодной для землевладельцев социальной средой. Предпринимателей же привлекал в деревню прежде всего неисчерпаемый резерв дешевой рабочей силы при самых незначительных изначальных затратах капитала на организацию производства. Рассеянная мануфактура обеспечивала предпринимателям прибыли, успешно конкурировавшие с доходами членов многих заморских торговых компаний, при минимальном риске убытков. Образно говоря, рассеянная мануфактура оказывалась «золотой россыпью Нового Света», обнаруженной в нескольких милях от родного города. Вторая половина XVII в. и XVIII в. — время подлинного расцвета этой мануфактуры, являвшейся самым репрезентативным воплощением собственно мануфактурного периода капитализма.

Таким образом, развитие мануфактуры в Англии не только было тесно связано, но в определенном смысле стало прямым следствием продолжавшегося аграрного передела, принявшего в XVIII в. форму «парламентских огораживаний». Это легализованное массовое обезземеливание английского крестьянства не только обеспечивало мануфактуру дешевой рабочей силой, но и было наиболее ярким проявлением того процесса смены мелкокрестьянского хозяйства капиталистическими формами сельскохозяйственного и промышленного производства, которому принадлежало будущее.

Можно ли, однако, говорить об общеевропейском характере кризиса феодализма, если известно, что в странах к востоку от Эльбы феодальные отношения именно в XVII в. приняли наиболее жестокий характер крепостничества? Для объективной оценки того, что произошло к востоку от Эльбы, необходимо совершить небольшой экскурс в экономическую историю феодализма. Известно, что элементы «кризиса феодализма» проявились в Европе уже в XIV—XV вв., еще в условиях простого товарного производства. Однако в действительности в этом случае шла речь всего лишь о кризисе сеньориальной формы феодального присвоения, а вовсе не о кризисе феодализма как общественного строя. Вызванное развитием товарности сельского хозяйства стремление сеньоров к увеличению доходов в условиях происшедшего в предшествующий период укрепления экономических и в известном смысле юридических оснований крестьянского хозяйства требовало введения в действие новых рычагов внеэкономического принуждения. Только политическая централизация и в конечном счете утверждение абсолютизма смогли подключить к источникам, питавшим феодальную систему, наряду с сеньориальными рентами налоги и доходы, приносимые политикой меркантилизма — покровительства капиталистическому укладу. На этом фундаменте зиждилась восходящая фаза абсолютизма. Однако в XVII–XVIII вв. в общеевропейском масштабе абсолютизм вступил в свою нисходящую фазу. Идея «государственной целесообразности» не могла больше оправдывать в глазах подданных гнет этой государственности, разорявшей поборами деревню и все больше стеснявшей своими регламентами и препонами деятельность буржуазии.

На этом историческом переломе в различных регионах проявились признаки назревающего общественного кризиса. В каждом регионе и стране конкретные причины этого кризиса и формы, в которые он выливался, были различными. В одних случаях они свидетельствовали лишь о кризисе данной политической формы феодализма, а в других — о кризисе феодализма как экономической системы. В целом же они говорили об общеевропейском характере кризиса, охватившего все области жизни начиная с экономики и кончая традиционным общественным сознанием.

Но как же в таком случае вписать в эту картину восточно-эльбский регион, который, будто ей вопреки, проделал в период мануфактурного капитализма эволюцию, настолько противоречившую опыту Западной Европы, что одни историки расценивают это как расцвет феодальных форм эксплуатации, другие — как попятное движение к наиболее примитивным из этих форм, а третий, наоборот, — как переход к буржуазному типу хозяйства?

Так называемый аграрный дуализм начал складываться в Европе в конце XIV и в XV в., когда в странах Западной Европы получила преобладание денежная (или натуральная) рента, а на востоке от Эльбы движение наблюдалось в обратном направлении — от натуральной и денежной формы к ренте отработочной. Окончательно же аграрный дуализм утвердился в XVI в. Очевидно, что приблизиться к разгадке явления аграрного дуализма в Европе можно лишь при одном условии — рассмотрения их сквозь призму общеевропейского разделения труда, сложившегося в результате формирования общеевропейского и мирового рынка.

В условиях генезиса капитализма в странах Европы и обусловленного им характера международного обмена восточно-эльбскому региону выпала роль продовольственно-сырьевого хинтерланда. То же обстоятельство, что землевладельцы в странах этого региона захватили в свои руки ключевые позиции как на внутреннем рынке, так и на путях торгового обмена с Западом, объясняется уже спецификой социальной и политической структуры соответствующих обществ. Попытка землевладельческого дворянства подчинить барщинное хозяйство цели получения максимального рыночного продукта, нашедшая выражение в системе крепостничества, являлась в глубинной своей основе таким же признаком вырождения и разложения феодального способа производства, как и явления сеньориальной реакции в странах Западной Европы. Иначе говоря, под покровом внешней «рефеодализации», «укрепления», «расцвета» феодальных форм производства система, утвердившаяся в восточно-эльбском регионе, приняла такую форму приспособления к стихии товарного рынка, которая в исторической перспективе вела к полному истощению самой подосновы барщинной системы крестьянского хозяйства и, тем самым, к краху этой системы.

Итак, процесс генезиса капитализма являлся в XVII–XVIII вв. ведущим фактором социально-экономических сдвигов в Европе в целом, безотносительно к тому, какими конкретными региональными формами общественного развития данный процесс в каждом случае оборачивался. В этом и проявляется принципиальное различие между всемирно-историческим уровнем видения процесса истории и локальными, региональными его формами и условиями. Этим только подтверждается невозможность научного постижения каких-либо явления или процессов в отдельно взятой стране, рассмотрения их в отрыве от целостного представления о континентальном, всемирно-историческом горизонте современной им эпохи.

Особенности конкретно-исторического развития отдельных стран и регионов не должны затемнять воздействия интегрирующего в континентальном масштабе фактора — поступательного движения всего европейского общества во второй половине XVII–XVIII в., возникновения международного рынка, на который все большее влияние оказывал уже новый, капиталистический способ производства.

Очевидно, что только в рамках указанного универсализма, единства и целостности европейской истории в мануфактурный период капитализма возникают предпосылки для типологического осмысления региональных процессов. Сопоставление развития двух полярных регионов Европы — в плане социально-экономическом — подтверждает это заключение с предельной очевидностью. Одной из бросающихся в глаза особенностей экономического развития Европы являлось то обстоятельство, что особо быстрый рост промышленности в XVII–XVIII вв. наблюдался на двух ее полюсах: на крайнем Западе, в раннебуржуазной Англии (а также во Франции, с ее уже развитым буржуазным укладом), и на востоке континента — в России, где, несмотря на господство феодального строя, отмечалось ускоренное развитие централизованной мануфактуры (хотя и основанной на крепостном труде).

Однако условия развития мануфактуры серьезно отличались в раннебуржуазных и феодальных странах. Хотя возможности одновременного существования феодализма и мануфактурного капитализма в рассматриваемый период оставались еще не исчерпанными на национальном, региональном и континентальном уровне, это отнюдь не исключало экономического соревнования между двумя различными социальными системами. В рамках отдельной страны оно проявлялось как взаимодействие и борьба между различными хозяйственными укладами. Это соревнование, хотя оно лишь в ограниченной мере было осознано современниками, велось в сфере экономики и политики и наложило определенный отпечаток на идеологию Века Просвещения.

Хронологический разрыв в складывания капиталистических отношений в различных странах и регионах способствовал тому, что развитие ряда стран, в частности Центральной Европы, приобретало черты застоя и упадка, преодолевавшегося позднее в результате воздействия общемирового развития.

Выравнивающую роль в экономическом взаимодействии регионов со столь различными общественными укладами играла, как уже отмечалось выше, внешняя торговля, в ходе которой складывался европейский и мировой рынок периода мануфактурного капитализма. Первые две трети XVIII в. были временем более быстрого развития внешней торговли по сравнению с развитием мануфактуры. Это, однако, не означало, что спрос на мануфактурные изделия постоянно обгонял предложение — в большинстве случаев дело обстояло как раз наоборот. Внешняя торговля обгоняла промышленность по темпам роста в очень большой мере благодаря увеличению ввоза колониальных продуктов в страны-метрополии и их последующего реэкспорта в другие государства. Росту спроса на промышленные изделия, помимо внутренних причин в каждой стране, мешали раздробление мирового рынка на отдельные части, каждая из которых монополизировалась определенной страной, а также неповоротливость самого производства, неразвитость кредитной системы; в сложившихся условиях концентрация капитала в торговле, как правило, по-прежнему обгоняла его концентрацию в промышленности. Капиталы верхушечных слоев буржуазии были заняты преимущественно вне промышленности — в торговле, банковском деле, не говоря уже о таких непроизводительных сферах, как откуп налогов, государственные займы, покупка государственных должностей.

Влияние внешней торговли на развитие промышленности может быть различным и даже прямо противоположным по своим последствиям в зависимости от состояния мануфактуры в данной стране. В раннебуржуазном регионе рост внешней торговли служил стимулом для промышленности, но до тех пор, пока на последнем этапе развития мануфактуры это соотношение не претерпело коренного изменения. Благодаря высокой конкурентной способности мануфактура стала сама создавать рынок для своих товаров. Это, конечно, не исключало того, что причины колебания спроса на иностранных рынках находились вне непосредственного воздействия мануфактуры, поскольку они коренились как в закономерностях функционирования экономики феодальных стран, так и в привходящих обстоятельствах (войны и т. п.). Значительно более стабильным был спрос на колониальных рынках, но рост его зависел от ряда причин, связанных с особенностями развития колония, находившихся во владениях феодальных и раннебуржуазных государств.

В XVIII в. Англии удалось превратить свои владения в Америке в обширный, быстро расширяющийся рынок для своих мануфактурных товаров, прежде всего изделий из металла, а также шерстяных, полотняных и хлопчатобумажных тканей. Реэкспорт колониальных товаров наряду с вывозом мануфактурных изделий привел к заметному возрастанию балтийской торговли. Он увеличил заинтересованность дворянства и купечества стран Восточной Европы в вывозе продукции сельского хозяйства и добывающей промышленности, чтобы получить средства для приобретения все более входивших в потребление колониальных товаров, не говоря уже о европейских промышленных изделиях. Играя большую роль в выравнивания экономического развития регионов, внешняя торговля оказывала и противоположное этому влияние, консервируя посредством международного разделения труда многоукладность европейской экономики, в том числе наиболее отсталые ее формы.

Столь же внешне пестрой была картина становления политической системы нового европейского общества. Раннебуржуазный регион был пока единственным, в котором государственность, установившаяся в результате победоносных революций к концу XVII в., была в целом приведена в соответствие с социальной структурой, присущей мануфактурной стадии развития капитализма. Напротив> для большей части континента характерным было укрепление абсолютизма.

Глубинной экономической причиной относительной устойчивости социально-политического строя большинства европейских феодальных государств за полуторавековой период между серединой XVII в. и 1789 г. была возможность сравнительно длительного экономического сосуществования господствующего феодального и растущего капиталистического укладов. Перестройка административного аппарата европейских монархий, жесткая централизация бюрократической машины и вновь созданных регулярных армий, подчиненных центральному правительству, обеспечили абсолютизму дополнительно целый период исторического существования. Эта перестройка, отвечавшая интересам феодального дворянства как класса, вместе с тем позволяла в большей мере, чем прежде способствовать удовлетворению устремлений верхушки непривилегированных сословий. В свою очередь абсолютизм мог выполнять свою роль, только опираясь в растущей степени на материальные ресурсы капиталистического сектора экономики. Несмотря на внешнее укрепление абсолютизма, на приобретение им «просвещенного» характера, с неотвратимостью наступило время его нисходящей стадии, когда он во все большей мере зависел от поддержки со стороны влиятельных слоев буржуазии.

Утверждение рассеянной мануфактуры, внешне не изменяя веками сложившегося строя жизни, создавало новую систему экономических отношений в тысячах и тысячах селений по всему континенту, связывало их прочными нитями с местными, областными и национальными рынками. Не только в раннекапиталистических, но и в некоторых других европейских странах неуклонно возрастало богатство буржуазии, прежде всего ее верхушечных слоев — денежных тузов, откупщиков налогов, судовладельцев и купцов, капиталы которых были вложены во внешнюю, особенно колониальную, торговлю. Эти верхи буржуазии всячески пытались проникнуть в ряды привилегированных сословий, в частности, путем покупки государственных должностей и приобретения дворянских земель.

На протяжении всего мануфактурного периода развития капитализма наряду с возможностью обуржуазивания части дворянства сохранялись также возможности одворянивания части буржуазии. При этом одворянивание (даже частичное) буржуазии в мануфактурный период было реальным изменением социальной сущности этой части буржуазии, а не просто приобретением дворянских титулов в новом буржуазном обществе или «сращиванием» с дворянством на чисто буржуазной основе (как это имело место позднее в Англии, Франции, Германии и ряде других стран). В этом отношении процесс одворянивания буржуазии явно отличается от процесса обуржуазивания дворянства, имевшего одинаковый социальный смысл в период мануфактурного и позже — промышленного капитализма. Абсолютизм, способствуя или, по крайней мере, не препятствуя одворяниванию верхушки буржуазии, сохранял тем самым дополнительное средство воздействие на значительные ее слои. Вместе с тем одворянивание буржуазии в определенных условиях являлось начальным этапом обуржуазивания дворянства.

Для успеха борьбы против абсолютизма в XVIII в. нужен был значительно более высокий, чем в середине XVII в., уровень развитие политического сознания социальных групп, угнетавшихся абсолютизмом. Наиболее адекватным идеологическим выражением интересов буржуазии, совпадавших с интересами общественного прогресса в целом, стало Просвещение. Оно явилось следствием неодолимости того нового, что было привнесено в духовную жизнь европейских народов вопреки стабилизации феодального уклада в экономической и абсолютизма в политической сферах в большинстве европейских стран. Во второй половине XVII в. на смену картезианству пришли идеи Локка и Ньютона. На основе прогресса естественных наук получило преобладание материалистическое течение в идеологии Просвещения. Идейные устои феодального строя были подорваны, что оказало существенное воздействие и на сдвиги в сфере социальной психологии.

Переходная эпоха порождала новые противоречия: между стремительным взлетом научного знание и замедленным характером технического прогресса в условиях мануфактурного производства; между достигнутой зрелостью мануфактуры и отсутствием (за исключением Англии) необходимых условий для развертывания промышленного переворота; между широким распространением передовых идей, ростом народного недовольства и относительной стабильностью абсолютистского строя. Совокупность этих противоречий находила лишь частичное отражение в идеологии Просвещение, а их подлинная суть оставалась неясной для просветителей. Стремясь к замене существующего порядка грядущим строем гармонии, они, за немногими исключениями, надеялись шагнуть в будущий «золотой век» путем распространения просвещения благодаря реформам, проводимым просвещенными монархами. Между тем реформы просвещенного абсолютизма в основном были попытками модернизации того самого строя, который осуждался передовой мыслью «века Разума».