Фаэты. Рассказы о необыкновенном

РАССКАЗЫ О НЕОБЫКНОВЕННОМ
ТРИНАДЦАТЫЙ ПОДВИГ ГЕРАКЛА

Двадцать лет назад во время путешествия на теплоходе «Победа» вокруг Европы я побывал в Греции. Два десятилетия понадобилось мне, чтобы расшифровать загадку последнего мифа о Геракле, и лишь теперь я готов рассказать об этом.

Афины! Средоточие древнего эпоса, колыбель цивилизации. Здесь процветали высокие искусства, театр и поэзия в ту самую пору, когда народы Европы рядились еще в шкуры и жили в пещерах.

Над пестрой мозаикой городских крыш высится скала с плоской вершиной, над которой виднеется что-то вроде короны, похожей на ферзя с шахматной диаграммы. Бело-желтая, словно отлитая из сплава золота с платиной. Но это мрамор. И просматриваются не зубцы короны, а колонны разрушенного храма.

Наша туристская группа, состоящая из писателей и художников, поднималась к Акрополю долго. Дорога к нему была трудной и длинной. Тем поразительней оказалось впечатление от величественного полуразрушенного здания Парфенона. В чем секрет? В строгой ли математической логике сооружения: восемь колонн на короткой стороне храма, семнадцать (именно 17= 2x8+1!) по длинному фасаду? В незаметном ли глазу наклоне колонн внутрь, который, скрадывая перспективу, как бы выравнивает их, не позволяет им при взгляде снизу «развалиться»? Или в ощущении воздушной легкости и гармоничности храма, пробуждающего невольные воспоминания о богине Афине Деве, чья исполинская статуя стояла здесь ранее, сверкая золотом в солнечных лучах? Теперь от нее остался лишь постамент. Но путешествующие атеисты двадцатого века с их пылким воображением готовы были преклоняться перед великолепным языческим идолом.

Боги Олимпа! Сколько превосходных сюжетов получили мы от наивных, но поэтических верований эллинов!

Это Зевс-громовержец, силой воцарившийся среди богов, неистовый сластолюбец, зорко высматривающий для себя земных красавиц.

Его покойно-величавая жена, непреклонная Гера, покровительница домашнего очага и в то же время беспощадная гонительница рожденных от прелюбодеяния детей Зевса, в том числе и Геракла, побочного сына своего эгидодержавного супруга.

Бог света, враг зла, златокудрый, сияющий, но порой жестокий Аполлон с серебряным луком и не знающими промаха золотыми стрелами.

Богиня любви Афродита, воплощение женской красоты, рожденная из морской пены…

И множество других «узкоспециализированных» богов светлого Олимпа, которым противостоит брат Зевса Аид, правящий скорбным царством теней.

Украдкой подобрали мы бесценные сувениры, крохотные, хрустевшие под ногами кусочки мрамора. Лишь много лет спустя я узнал, что туда по ночам завозили на самосвалах битый мрамор из карьеров. Это делалось специально для легковерных и жадных туристов, готовых растащить «на память» памятники старины.

Довольные и взволнованные, вспоминая известные с детства мифы, шли мы по шумным улицам древнейшей из европейских столиц.

Афины, в отличие от Рима с его остатками Колизея и раскопанными руинами прямо на улицах, ничем, казалось, не напоминали своего древнего прошлого, но…

На углу переполненного машинами проспекта, величественно запрокинув голову, словно рассматривая видимый отсюда Акрополь, стоял старик. Он держал на плече палку с ворохом губок, не поддельных, а собранных ныряльщиками со дна морского, чем-то похожих на детские воздушные шарики.

Задержавшись у перекрестка, мы все еще говорили о богах Олимпа, об их борьбе с титанами за власть над миром. О том, как они влюблялись, плодили детей, вели вполне земной образ жизни, следили за людьми, помогали героям, а Геракла даже сделали бессмертным.

- Рад, что наши древние боги занимают вас,- на чистом русском языке обратился к нам продавец губок.- Жаль, не вижу вас, мои бывшие земляки.

- Но мы перед вами,- начал было поэт, но спохватился, поняв, что старик слеп.

- Я родился в Колхиде,- продолжал тот,- жил там на берегу Черного моря и до сих пор как бы вижу Кавказские горы и ту скалу, к которой бегал еще мальчишкой, ту самую, к какой был прикован Прометей.

Он произнес это с таким серьезным видом, что мы переглянулись.

- Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее и Геракле…

Старый грек заинтересовал нас.

- Вы давно перебрались на родину? - спросил поэт.

- На «родину предков»,- отозвался старик и, раздраженно махнув рукой, продолжил: - Отсюда виден Акрополь, но, увы, не видна наша с вами родина.

- Вы тоскуете о ней?

- Потому и заговорил с вами, услышав родной язык.

- Да, мы под впечатлением Парфенона! Какой непревзойденный гений создал его!

- Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Увы,- вздохнул старик,- гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди земли?

- С вами интересно беседовать,- сказал поэт.

- Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.

- Может быть, мы пройдем в кафе напротив? - предложил художник.

- О нет, почтенные гости! Там «Брачное кафе», туда приходят люди, желающие вступить в брак, познакомиться. Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место.

И он двинулся по тротуару. За его спиной колыхалась огромная связка губок. Мы пошли следом за ним.

Вот и кафе с вынесенными на тротуар столиками. Усатый официант усадил нас за один из них. Мы, посоветовавшись, решили скинуться своей туристской мелочью и угостить нашего спутника, но он запротестовал, сказал несколько певучих слов официанту, и тот исчез.

Вскоре он вернулся, неся бокалы с каким-то ароматным напитком, который нужно было потягивать через соломинки.

- Никак не могу освоиться, что нахожусь на территории Древней Эллады,- сказал художник.

- Так посмотрите вокруг,- предложил слепец, словно видел все лучше нас.- Разве не найдете вы среди современников тех, кто похож на древнегреческие статуи? Девушки, юноши… Представьте себе их с античными прическами, в ниспадающем складками одеянии…

Он был прав, слепец! Слепыми оказались мы, зрячие! Люди, сидевшие за другими столиками, прохожие на тротуаре стали восприниматься нами как дети Эллады.

Вот юноша! Если вообразить его в тунике, с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее!

А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой! Да обе они с удивительно правильными чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древнейших мастеров!

Я сказал об этом слепому продавцу губок и еще больше расположил его к нам.

- Вы обязательно отыщете скалу Прометея в Колхиде. Я вам расскажу, как ее найти. Я мальчишкой лазил на нее и нашел выемку от кольца, к которому повелением Зевса приковали Прометея. На высоте ста локтей. И это кольцо разбил Геракл, освободивший титана.

В голосе старого грека звучало столько убежденности, он был так уверен в том, что говорил, что мы снова переглянулись.

Старик откинул голову. Его полуседые вьющиеся волосы были повязаны лентой, переходя в густую, тоже полуседую курчавую бороду, обрамлявшую неподвижное лицо.

Я подумал, что вот таким мог бы быть Гомер!

- Геракл освободил Прометея, приговоренного Зевсом за похищение огня с Олимпа и за то, что он передал его людям вместе со знаниями. Но никто не догадывается, что в числе этих знаний было и знакомство с божественной игрой, которой увлекались боги Олимпа, и прежде всего сам Зевс. Он сделал богиней этой игры свою дочь Каиссу, которая родилась от одной восточной богини, передавшей ей знания игры.

- Что это была за игра? - живо заинтересовался я, услышав знакомое имя Каиссы.

- Не знаю, господа. Могу только сказать, что это была игра богов. В благодарность за свое освобождение титан Прометей обучил Геракла этой игре. И великий герой, возвращаясь со спутниками из похода аргонавтов*, коротал за этой игрой долгие дни плавания.

[*Старик грек допускает вольную трактовку мифа о Геракле. Согласно достоверным источникам, Геракл не возвращался из похода с аргонавтами.]

- Это миф? - спросил поэт.

- А что такое миф? - в свою очередь спросил слепец.- Это сказание о случившемся, переданное из поколения в поколение, может быть и с видоизменениями. Ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет. Так предания становились мифами. Кое-что забылось. Например, конец мифа о великом герое Геракле, который завоевал бессмертие своими тринадцатью подвигами.

- Двенадцатью,- робко поправил я.

Слепец не обернулся в мою сторону. Вдохновенно глядя поверх голов прохожих и словно видя Акрополь, твердо сказал:

- Для людей двенадцать. Для богов Олимпа тринадцать. Об этом мало кто знает. Это результат моих исканий. Я был и археологом, и собирателем народных сказаний. А вот теперь губки…

- Если вы позволите, мы купим у вас по губке. Я хотел сказать, по две губки,- попросил художник.

Мы с поэтом кивнули.

- Признателен вам, господа. Я подарю вам их в память о тринадцатом подвиге Геракла.

И слепец заговорил чуть нараспев, словно аэд древности. Иногда он переходил на гекзаметр древнегреческого стиха, а потом, словно спохватываясь, продолжал мерное повествование по-русски.

Мы слушали как завороженные.

- Когда Геракл победно возвращался из своего последнего похода, жена его Деянира, мучимая ревностью, стараясь сохранить путем волшебства любовь мужа, послала ему великолепный хитон. Она пропитала его кровью кентавра Несса, сраженного стрелой Геракла за то, что тот пытался похитить у него жену. Коварный кентавр, стремясь из царства Аида отомстить Гераклу, сумел уговорить доверчивую женщину взять его кровь, которая якобы вернет ей любовь мужа. Эта кровь была отравлена ядом Ленейской гидры, уничтоженной Гераклом во время второго его подвига. Этот яд, которым Геракл придумал смазывать наконечники своих стрел, сделал кровь кентавра смертельной. И Геракл стал жертвой коварства мстящей ему тени. Желая избежать дальнейших мук, Геракл потребовал от соратников положить себя на костер и поджечь его. И воспылал костер на высокой горе Эте, взметнулось его пламя, но еще ярче засверкали молнии Зевса, призывающего к себе любимого сына. Громы прокатились по небу. На золотой колеснице подъехала к костру Афина Паллада и понесла Геракла на Олимп. А нарядный хитон его, пропитанный смесью яда гидры и кровью лукавого кентавра, продолжал гореть. И поднялся от него ядовитый столб черного дыма ненависти и коварства, преградив путь золотой колеснице. То богиня Гера, преследовавшая героя всю его жизнь за то, что он был сыном Зевса и земной женщины, и теперь поставила перед ним преграду на пути к вершине светлого Олимпа.

Да, герой, очистивший землю от чудовищ и зла, заслужил обещанное ему бессмертие, но Зевс забыл сказать, где проведет он это бессмертие: на светлом Олимпе среди богов или в скорбном царстве Аида, служа там мрачному брату Зевса среди стонов и мучений теней усопших. И настояла Гера устроить Гераклу последнее испытание, потребовать с него еще один подвиг - сразиться в божественной игре с самим «Корченным Тартаром», вызванным для этого из бездны тьмы.

Там, за медной дверью, содержал он неугодных Зевсу титанов, туда ввергал попавших из царства Аида прославленных земных мудрецов, которых зловещий Тартар сперва обучал божественной игре, а потом, победив, ибо искусен был в ней, всячески издевался над ними. Он, Тартар, породивший чудовище Тифона и адских многоголовых псов, не знал лучшей радости, чем торжествовать над кем-нибудь победу в божественной игре. Сам Тартар был порождением бога Обмана и богини Измены. Он исходил злобой на всех, корчась от безысходного гнева и неприязни. Геракл должен был сокрушить Тартара, иначе не было ему пути на светлый Олимп.

Олимпийские боги очень любили божественную игру и чтили богиню Каиссу за ее способность воспитывать игрой волю, отвагу, твердость духа.

Злобный Тартар знал, что освобожденный Гераклом Прометей обучил своего спасителя искусству божественной игры.

Поединок должен был состояться у подножия Олимпа, там, где каждые четыре года проводились игры атлетов. Но никто из смертных не должен был быть свидетелем этой битвы богов (Геракл уже стал равным им!). Боги же Олимпа сошли с его вершины, чтобы насладиться поединком, ибо нет большей радости, чем видеть борьбу умов.

Сам Зевс явился со своей супругой Герой и даже побился с ней об заклад, ставя на Геракла, а она - на Корченного Тартара. Закладом были сокровища пещер далекого Востока, откуда прибыла богиня Каисса, назначенная теперь Зевсом бесстрастным судией этого поединка. В помощь к ней пришла богиня Фемида, которая сменила свои весы правосудия на сосуд, из которого она должна была наливать через узкое горлышко воду попеременно в чашу противника, обдумывающего свои действия: горе тому, чья чаша переполнится раньше, чем кончится бой. Он будет считаться поверженным.

Остальные боги разместились вокруг игрового поля, расчерченного на разноцветные клетки, на которых по краям стояли в два ряда фигуры из белого и черного мрамора. Фигуры по указанию сражающихся переносили с клетки на клетку.

Противники смотрели на игровое поле каждый со своей стороны, обменивались колкими словами и для очередного хода подходили к богиням. Фемида, услышав распоряжение о сделанном ходе, тотчас начинала наполнять чашу другого противника, а Каисса передавала приказ карли-кам-кекропам передвинуть нужную фигуру на указанную клетку.

Чтобы смертные не приблизились к сонму богов, любующихся схваткой, Зевс - «собиратель туч» нагнал их столько, что почернело небо и сверкающие молнии не только освещали игровое поле, но и жителей, которые не смели показаться из жилищ.

И под грозовые раскаты начался бой.

Тартар, царь мрака, огромный, хромой, весь скособоченный, взял себе черные фигуры. Геракл распоряжался светлыми.

Корченный насмехался над своим противником, который, по его словам, видно, не привык упражняться в игре ума: «Здесь мало подставить свои плечи под небесный свод вместо титана Атланта, мало оторвать от земли титана Антея… Не пригодятся в игре ума отравленные тобою стрелы, одной из которых в конечном счете ты глупо отравил самого себя!… И не поможет здесь «навозная выдумка» промыть Авгиевы конюшни повернутыми в них реками… И уж совсем ни к чему верный глаз стрелка или разрубающий скалы удар меча!… Думать надо уметь, думать! Головой играть, а не мускулами!» - так насмешливо выкрикивал Корченный Тартар, стараясь унизить и запугать своего врага.

Конечно, Тартар был искусен в божественной игре. Но ему хотелось не только выиграть сражение, но еще и поиздеваться над Гераклом подобно царице Лидии Омфа-ле, которой герой во искупление минутной вспышки гнева добровольно продал себя в рабство на три года. Вздорная женщина старалась вволю насладиться за этот срок, глумясь над сильнейшим из сильнейших. Она унизительно наряжала его в женские платья, заставляла ткать и прясть, но так и не смогла сломить терпение и выдержку героя.

Но здесь перед лицом всех богов издевательские выкрики Корченного Тартара достигли цели, лишив Геракла спокойствия и ясности мысли. Слишком он был вспыльчив и горяч.

Неоправданная поспешность Геракла позволила Тартару, даже не вводя в бой всех своих сил, добиться значительного преимущества.

Богиня Гера сказала эгидодержавному супругу:

- Смотри, Зевс, твой сын потерял тяжелую колесницу. Теперь любой оракул предречет ему поражение.

Ничего не ответил Зевс, только свел грозно брови, и еще пуще засверкали молнии из сгустившихся туч. А Корченный Тартар кричал:

- Смотри, герой, носивший бабьи платья, это не просто сгущаются над тобой тучи, это растет моя черная рать!

Смолчал Геракл, только глубокие морщины прорезали его лоб.

- Я заставлю тебя плясать в моей бездне! И загоню тебя туда еще на игровом поле! - грозил Корченный, приплясывая и припадая на одну ногу.

Искусными ходами вынудил он царя беломраморных фигур перейти все игровое поле и вступить «в край мрака», где в начале игры построена была черная рать.

Вздохи прокатились по подножию Олимпа. Боги переживали. Многие любили Геракла, но коль скоро дело дошло до заклада, пришлось считаться с мрачной силой Корченного, который перешел на самые отвратительные оскорбления противника:

- Не сын ты Зевса, а помет анатолийского раба, прельстившего твою мать Алкмену. Анатолиец ты!

Вскипел Геракл, схватил рукой камень, чтобы бросить им в обидчика, но камень оплавился в его ладони, словно был осколком прозрачной глыбы.

Вспомнил Геракл, что бьется с богом мрака, сыном Обмана и Измены. Бьется на игровом поле. И сдержался, сказав, как когда-то так же оскорблявшему его великану:

- Пусть на словах ты победишь. Посмотрим, кто победит на деле.

Восхитилась богиня Каисса Гераклом, женское сердце бесстрастной богини не выдержало. Воспользовавшись тем, что Корченный продолжал кричать обидные для Геракла слова, обращаясь к наблюдавшим за игрой богам, она шепнула Гераклу:

- Герой, я не могу как судия подсказать тебе план борьбы, но как богиня божественной игры вижу, что хоть и меньше у тебя светлых сил, чем сил мрака, все же ты можешь одолеть их, если свершишь свой тринадцатый подвиг на тринадцатом ходу…

Геракл гордо прервал ее:

- Я сражаюсь один на один.

- Да, один ты и одолеешь врага, если рискнешь после пяти ходов остаться на игровом поле против всей черной рати, если отважишься принести в жертву богине победы всех беломраморных воинов, чтобы один лишь светлый царь со стрелами выстоял против сонма врагов семь ходов и еще один ход, не защищаясь, а нападая.

- Семь ходов и еще один ход одному против всех? - отозвался Геракл.- Но так даже в бою не бывает!

- Это не просто бой, это твоя жизнь на Олимпе, это бессмертие! Я сказала тебе, что ты можешь сделать за тринадцать ходов, но не сказала как. И тем не преступила клятвы судии.

И она отошла к богине Фемиде, лившей воду в чашу задумавшегося Геракла, который смотрел на игровое поле, заполненное беломраморными и смольно-черными фигурами. Он думал, а струйка воды из узкого горлышка кувшина Фемиды грозила переполнить его чашу.

«Богиня Каисса все видит на игровом поле, но как увидеть мне, смертному, то, что доступно ей?»

Так думал Геракл, пока яркой молнией не озарился его ум.

Когда герой сделал свой ход, боги ахнули. Бог сна Гипнос даже вскочил с каменной скамьи, ибо такого не увидишь и во сне!

Ворвавшийся в стан светлых герой черных фигур уже уничтожил тяжелые беломраморные колесницы, копьеносца и грозил убить кентавра. Но Геракл не только оставил того на погибель, но бросил и второго своего кентавра в самую гущу вражеских сил.

Однако хитрый Тартар разгадал уготовленную ему западню и вместо того, чтобы сразить ворвавшегося в его лагерь кентавра, уничтожил другого, которого загнал перед тем в безысходность.

Геракл же, осененный открывшимся ему планом, поставил следующим ходом снова под удар на этот раз своего копьеносца, дерзко грозя копьем царю Корченного Тартара, который сам же ограничил свободу его действий, допустив к нему в лагерь царя беломраморных. К тому же и жадно сберегаемые Корченным в резерве огромные силы черных тоже стесняли царя.

Наглого копьеносца, конечно, можно было сразить, и Корченный, не задумываясь, сделал это.

Тогда Геракл нацелил одну из оставшихся у светлого царя стрел прямо в грудь черному царю. Пришлось Корченному бросить на помощь ему героя черных, который прикрыл бы своей силой черного царя.

И тут Геракл обрушил на противника столь свойственные ему при совершении подвигов удары. Сначала в жертву богине Нике принесен был кентавр, еще глубже врезавшийся в толпу врагов, затем пал и сам герой светлых, оставив белого царя одного в поле.

Некому было теперь его защищать.

Но по воле Геракла он не защищался, а нападал, используя оставшиеся в его колчане стрелы. И ход за ходом, а их было семь и еще один, Геракл сжал вражескую рать, словно заползшую в его колыбель змею, словно придавил к земле аирского пса Кербера, или критского быка, или немейского льва.

Корченный смолк. Он уже не выкрикивал оскорблений Гераклу, а хрипло отсчитывал ходы, не отходя от своей переполнявшейся водой времени чаши.

Семь ходов и еще один, как предрекла богиня, понадобились Гераклу, чтобы бросить на колени врага, сделать неизбежным появление на поле новых беломраморных воинов, в которых превращались достигшие края поля стрелы.

Богиня победы Ника опустилась на игровое поле и коснулась великого героя своим крылом.

Боги расплачивались друг с другом оговоренными закладами.

Зевс сказал Гере:

- Нет, не бесценные сокровища далеких пещер передашь ты мне. Раз ты проиграла, то должна отказаться от своей ненависти к Гераклу, который совершил свой тринадцатый подвиг и взойдет теперь на кручи Олимпа.

Гера поникла головой:

- Хорошо, Зевс, считай, что сын твой Геракл, став бессмертным на Олимпе, выиграл в своем тринадцатом поединке и мою любовь, которая, клянусь богиней правды, будет так же глубока, как и былая моя ненависть, сопровождавшая всю его жизнь на Земле. И мы дадим ему в жены богиню.

- Каиссу,- решил Зевс. Боги встали.

Корченный Тартар шумел:

- Богиня Каисса постыдно шепталась с Гераклом, а продавшийся им бог Гипнос сидел на четвертой скамье и смотрел на меня, навевая сон. Я проспал последние ходы, и только потому Гераклу удалось довести до конца свой нелепый и ложный план.

Но богиня Фемида, за которой было последнее слово, объявила претензии Корченного Тартара презренными.

Богиня же Каисса, передвигая с помощью карликов-кекропов фигуры, показала всем, что, как бы ни играл Тартар, победа Геракла была неизбежной…

Слепой старец кончил свой певучий рассказ о последнем подвиге Геракла. Он сидел спокойный, величавый, и пальцы его шевелились, словно перебирали струны невидимой кефары.

- Неужели это были шахматы? - спросил я.

- Я не играю в них,- вздохнул старик.- Я только передал ход игры, как рассказывали прадеды, а им их прадеды. Это такое же повествование, как рассказ о путешествии Одиссея или об осаде Трои.

- Трою раскопали, пользуясь указаниями поэмы Гомера,- заметил художник.

- Да. Шлиман! - кивнул слепец.- Может быть, и сейчас найдется кто-нибудь, кто по моему рассказу раскопает «игровую Трою», разгадает, что произошло на игровом поле богов у подножия Олимпа.

Мы расстались с нашим удивительным продавцом губок.

Подаренная им губка двадцать лет лежала у меня на столе, напоминая о встрече с «ожившим Гомером», лежала укором мне, поэту шахмат, все еще не расшифровавшему игры, в которой богиня Каисса не устояла перед обаянием героя…

Понадобились два десятилетия, чтобы я все-таки «откопал шахматную Трою» и смог предложить вниманию читателей свой вариант игры, которая была проведена на игровом поле под Олимпом.

Вот какая позиция могла сложиться в шахматах (если это были шахматы!) в результате самонадеянной игры Корченного Тартара и неискушенного Геракла, у которого все же нашлось достаточно воли и ума, чтобы разгадать скрытый путь к выигрышу. (Диаграмма 1.)

В этой позиции белые могут выиграть единственным этюдным путем, описанным в мифе о Геракле.

Первым ходом они жертвуют коня (кентавра), вторгаясь в стан черных.

1. Кеб!

Но черные разгадывают ловушку, связанную со взятием этого коня: 1… de 2. d6 - и атака белых неотразима: 2… Od4 3. Ф: еб Фd5 4. d7+ и выигрывают. Или: 2… ed 3. Ф: еб + Се7 4. cd Kpf8 5. de + К: е7 6. Ф: f6 + -f Kpg8 7. К: h6 и мат.

Потому-то черные и взяли другого коня, не видя непосредственной угрозы и увеличивая материальное преимущество.

Но теперь их ошеломляет новый удар слона (копьеносца), грозящего непосредственно черному королю.

1… Ф: g4 2. С: сб!

Слона приходится брать, ибо отход короля 2. Kpf7 ведет к разгрому черных - 3. d6 - и уже не спастись. Попытка же ввести в бой ферзя обречена - 2… Ф: f5. 3. С; d7 + Kpf7 4. Kd8+ - и выигрыш белых! Если же 2… Ф: h5, то 3. С: d.7 -Ь Kpf7 4. d6 и черные или теряют ферзя, или получают мат ферзем на. f7. Но чем взять дерзкого слона? Если конем 2… К: сб, то последует 3. dc de 4. Kd8 Фс4 5. Ф: с4 be 6. еб с выигрышем. Или 4… 0g7 5. Феб и мат следующим ходом. Безопаснее взять слона пешкой: 2… dc

Но теперь освободился путь для броска белой пешки с серьезной угрозой черному королю:

3. d6.

Взятие этой пешки развязывает неотразимую атаку белых: 3… ed (Диаграмма 2.) 4. cd С: d6 5 ed Og3 6. Kf4 (Диаграмма 3.) Ф: f4 7. Феб + 4- Kpf8 8. КрЬ7 иучерных нет удовлетворительной защиты. Если 8… Фе5, то 9. d7 Ф: еб 10. fe Кре7 11. Крс7 и выигрывают.

Вот почему Корченный Тартар вынужден был вмешательством ферзя отвести удар белой пешки (стрелы) с поля d7.

3… Odl.

Но белые планомерно освобождают диагональ для действия своего ферзя, чтобы провести комбинацию «удушения» черных.

Ферзь черных уже не контролирует поле g7, и Геракл может пожертвовать сначала на g7 коня, а потом на f7 ферзя (героя!).

4. Kg7 + С: g7 5. ФГ7 + Кр: f7 (Диаграмма 4.).

Итак, король белых остался один на доске против черного воинства: короля, ферзя, ладьи, слона и дЈух коней! По рассказу слепого грека, царю светлых предстоит целых семь ходов и один ход быть в поле одному, вооруженному лишь «стрелами» (пешками!), и не только выстоять, но и победить противника!

6. еб -Ь Kpf8 7. d7 - вот он, смертельный зажим!

Оказывается, и один в поле воин!

Тартар делает попытку вырваться хотя бы конем.Но у Геракла мертвая хватка…

7… Ь4 8. а4.

Тартар лукав и пытается оплести противника коварной сетью. 8… Ь3!

Никак нельзя сейчас 9. (18Ф? Ф: d8 10. Кр: d8 be, и Геракл повержен! Но сила великого героя не только в гневном напоре, но и в ледяном спокойствии:

9. cb КЬ5 +

Тартар отдает своего коня, идя на все!

10. ab cb 11. d8Ф + + Ф: d8 + 12. Кр: d8 b4! (Диаграмма 5.).

Вот каково дно черного замысла! Сыграй здесь Геракл торжествующе 9. сб? и черным пат - ничья, закрывающая герою путь на светлый Олимп!

Однако Геракл настороже и не оставляет врагу никаких шансов. Своим тринадцатым ходом он завершает свой тринадцатый подвиг.

13. Крс7!

Черный король распатован, и белая пешка неизбежно пройдет на край доски, матуя черного короля.

Вот здесь богиня победы Ника, очевидно, и опустилась на игровое поле, коснувшись крылом Геракла.

Корченный Тартар скандалил, пытаясь доказать, что план Геракла был ложным и опровержению помешал бог Гипнос, усыпивший бдительность Корченного Тартара.

Тогда богиня Каисса показала, что, если бы Корченный Тартар на восьмом ходу играл иначе, это не помогло бы ему:

8… Ф: h5 (Диаграмма 6.) 9. d8Ф + Фе8 10. h5!

Но, конечно, не 10. Ф: е8, как показывал Корченный,после чего ему хотелось 10… Кр: е8 11. h5 Cf8! 12. Kpb7 Kpd8 13. Кр: а7 Крс7 - и ничья! При внимательной же игре будет совсем не так!

10… КЬ5 + 11, ab ЬЗ 12. cb cb 13. Ф:е8+ и снова выигрыш на тринадцатом ходу!

Поскольку мне после двадцатилетних усилий удалось воспроизвести на шахматной доске «шахматную Трою», описанную «ожившим Гомером XX века» - битву богов на склоне Олимпа, во мне утвердилось убеждение, что шахматная игра, завезенная с Востока, была известна и древним грекам, найдя даже свое отражение в одном из мифов. И возможно, что старинные ограничения действий фигур были последующими искажениями ее первоначальных «божественных» правил, восстановленных ныне полностью.

Пусть это лишь гипотеза, но, может быть, она придется кому-нибудь по сердцу!