Фальшивое зеркало

Глава 22

Он был знаком с оружием землян ещё с того времени, когда проходил обучение на Коссууте, но никогда не думал, что ему придётся самому им когда-нибудь воспользоваться, причём не против землян и массудов, а вместе с ними, в одних рядах.

Было и ещё нечто новое, неожиданное: Раньи и его солдаты, считавшиеся у себя элитой, привыкли к определённым привилегиям. Здесь они были равными среди равных. Оказалось, что это вовсе неплохо – раствориться среди массы, не выделяться из неё. Конечно, полностью это не удавалось: солдаты, разговаривающие между собой на языке врага, поневоле привлекали к себе внимание. Тем не менее и Турмаст, и Веенн, и остальные без труда вошли в эту атмосферу боевого товарищества, которой не было и не могло быть в армии Назначения. Они скоро обнаружили, что у землян есть ещё одна особенность: перспектива предстоящего боя вселяет в них чувство какого-то возбуждения, когда сражаешься за что-то своё, кровное, а не просто за абстрактную, пусть и элегантную философскую идею. Сагио, как и другие, тоже записался добровольцем в штурмовую группу, но Раньи на этот раз настоял, чтобы брат остался в столице. Он знал больше других, поскольку Раньи доверил ему кое-что, чего не доверял никому. Если бы они оба погибли, это принесло бы большой ущерб, в том числе и для науки. Сагио, конечно, протестовал, но тщетно. Командование войсками Узора на Улалуабле согласилось и то неохотно, только на одну-единственную попытку штурма. Если бы она не привела к немедленному успеху, все уцелевшие должны были немедленно отступить и вернуться обратно. Командование опасалось, что в случае, если операция примет затяжной характер, кто-нибудь из «возрождённых» может попасть в плен, и тайна, окружавшая их, будет раскрыта. Внешне Раньи и его сподвижники были неотличимы от других землян в ударной группе. Ничто не говорило за то, что в них осталось что-то от ашреганов, и потому им было разрешено создать свой собственный полк со своими командирами. Во-первых, этим облегчалось управление, а во-вторых, смягчался синдром одиночества у новообращённых. Кроме того, руководствовались здравым соображением, что полная интеграция может быть достигнута только естественным путём, а не путём директив. Наконец, исходили из того, что в своём привычном окружении «возрождённые» будут сражаться лучше и более эффективно.

В результате Соратии, Веенн и другие вновь оказались под командой Раньи – и грубиян Бирачии, и Коссинза – девушка с журчащим, как ручеёк, голосом и молниеносной реакцией. Бирачии и Коссинза оказались среди тех, кого вытащили из лап Амплитура совсем недавно, но ещё немало обманутых продолжали вести жизнь рабов, служа делу чуждого им Назначения. Успокаиваться было рано. Ничего, выручим всех, – уговаривал Раньи сам себя, – сначала изгнать захватчиков с Улалуабла, а потом дойдёт дело и до Коссуута!

Вот она, Коссинза, весёлая, счастливая, общается с подчинёнными с широкой улыбкой на лице – нечто совершенно новое для неё, непривычное. Частенько эта улыбка предназначается ему. В последние месяцы, здесь, на Усилаи, их как-то властно потянуло друг к другу. Да, у него были другие женщины. Одну, там, на Омафиле, он порой вспоминал. Но Коссинза была с Коссуута – как и он, в отличие от других, и он доверял ей, знал, что она не подведёт, не предаст.

Тем не менее он и в близости сохранял некую настороженность, не говорил ей всего, что хотелось бы. Пока что. Она и не требовала от него полной откровенности. Он был человек «в себе», она и его друзья это знали. Она любила его и была уверена, что когда он решится, то будет первой, кому он всё скажет.

Тяжеловооружённые транспорты и лёгкие машины сопровождения неслись на север на предельной скорости, слегка порой касаясь поверхности озера или холма. За четыре дня они далеко углубились на территорию, контролируемую противником. Если их обнаружат, – Раньи это знал, – им придётся вернуться. Таков был приказ, а пытаться изменить его путём целенаправленных «предложений» времени не было. Однако до сих пор в небе и на горизонте было чисто, а на земле им встречались только представители дикой фауны, испуганно разбегавшиеся при их приближении.

В их группе были одни добровольцы, к тому же специально отобранные: желающих участвовать в опасной операции было больше, чем требовалось. Половина личного состава бойцов была из землян, половина – из массудов было ещё несколько нетрадиционно смелых гивистамов в качестве водителей и техников; оружие в руки они брать не могли.

Согласно плану, имелось в виду, что вначале небольшая группа, примерно десятая часть отряда, должна была проникнуть внутрь оборонительного периметра и отвлечь на себя внимание противника; после этого основные силы должны были нанести удары извне по нескольким направлениям и взломать всю систему обороны. Даже если бы им и не удалось захватить командный пункт, причинённый противнику ущерб оправдал бы всю операцию.

Первый-по-Хирургии и его люди безуспешно протестовали против использования в ней «возрождённых». Никакой военный успех не мог бы компенсировать возможный ущерб для науки. Думать иначе, аргументировали они, – это верх нецивилизованности, абсурд. На Омафиле к их мнению наверняка прислушались бы, но на Улалуабле всё было по-другому – планета была в смертельной опасности, военные соображения имели здесь неоспоримый приоритет. Лидеры Вейса, которые при иных обстоятельства поддержали бы Первого-по-Хирургии, в данном случае проголосовали против.

В пользу такого решения был ещё один сильный аргумент. «Возрождённые» были теперь настоящими людьми и потому могли в полном объёме пользоваться неотъемлемыми правами Человека. Если бы они предпочли участвовать в медицинском эксперименте, никто не мог бы заставить их принять участие в военных действиях. Но в данном случае была обратная ситуация, и опять-таки никто не имел права препятствовать их выбору. Раньи вглядывался в проносившийся мимо ухоженный ландшафт этой мирной планеты. Рядом с ним присела Коссинза. Интересно: в их машинах вообще не было сидений в общеупотребительном смысле слова; их заменили куски эластичного материала, похожего на пену. Его поверхность легко принимало любую форму и в то же время создавала достаточно прочную и мягкую опору, подходящую для самых различных фигур, веса и объёма сидящих – и для землянина и для массуда, и для гивистама.

Сейчас они неслись по пустынной степи; тучи песка, мелких камешков, которые поднимал конвой, нарушали растительный покров, распугивали зверьё. Люди Вейса, конечно, были бы не в восторг от такого обращения с их священной природной средой, но, к счастью, их не было на бортах боевых машин.

– Когда появился Турмаст, – тихо сказала Коссинза, – и начал рассказывать нам про всё, про тебя, про вас – а мы думали, вы все погибли, – я, да и остальные тоже, приняли его за сумасшедшего. Свихнулся от пережитого, – она тоже взглянула через ветровое стекло. – Даже после того, как он наглядно нам продемонстрировал это самое «предложение», я всё ещё сомневалась. Только когда он сказал, что действует по твоему приказу, я начала верить. Я всегда знала, что ты – лучший среди нас, Раньи-аар. Это не моё мнение.

Она положила ему руку на плечо.

– Представляю, каково это – первым узнать правду.

Он продолжал глядеть на проносящийся мимо ландшафт этой чужой планеты, потом повернулся к ней.

– Коссинза, ты ощущаешь себя по-настоящему в «человеческом» качестве? Или всё ещё не совсем?

Он изучающе посмотрел ей в лицо. Бледно-голубые глаза, остренький носик, тонкие губы, большой рот, крутые скулы – цветок, задетый, но не обожжённый огнём. Ему всё ещё было непривычно видеть женское лицо без глубоких глазных впадин и вздымающихся вперёд надбровных дуг; нос казался слишком большим, а уши – торчащими. Чего-то было слишком мало, чего-то – слишком много и всё же это лицо было и оставалось красивым – значит, дело не в форме черепа.

Она убрала руку и откинулась назад.

– Иногда мне кажется, что я всегда была человеком. Хуже всего по ночам. Во сне вроде как всё возвращается.

Её глаза остановились на закругляющейся верхней крышке кабины.

– Вспомнишь, как росла, училась, друзей, семью. А когда просыпаешься, приходится делать над собой усилие, чтобы не думать обо всём этом.

– Я иногда думаю: а как наши родители, ашреганы – знали они правду, или их амплитуры тоже запрограммировали на эту роль и они её искренне играли? Иногда я думаю, хорошо бы узнать. Иногда – нет, лучше не знать. Это чувство разделяли все «возрождённые».

– Мы должны все держаться вместе, – она свернулась калачиком на своём сиденье.

Он кивнул, вновь бросив взгляд через ветровое стекло.

– Можно ненавидеть амплитуров за то, что они сделали с нами, но как всё-таки они здорово это придумали! Попытаться победить противника не оружием на поле боя, а генетикой в лаборатории! А ведь рассчитали они на сотни лет вперёд: раньше это на человечестве не скажется, – он покачал головой. – Ни одна цивилизация Узора не способна так терпеливо ждать. Во всяком случае, наша – наверняка нет. Разве только турлоги…

– Я никогда не видела ни одного турлога, – сказала Коссинза. – Из учебников помню, что они довольно противные на вид, да и к тому же ещё и антисоциальны по своей сущности.

Она выпрямилась и через транслятор обратилась к унтер-офицеру массуду, сидящему неподалёку:

– Алло! Ты видел когда-нибудь турлога?

– Только на картинках, – мягко ответил массуд. – Это очень редкий вид.

– А где его можно встретить?

– Только не на Улалуабле. Надо лететь либо на их планету, либо в один из главных центров Узора.

Коссинза понимающе кивнула, а потом, словно в шутку, бросила:

– Мы оба хотим пить. Как насчёт этого?

Массуд поколебался, как-то странно на них посмотрел, потом поднялся и направился к бортовому резервуару с водой; его лёгкие доспехи тускло блестели. Раньи с мягким упрёком обратился к спутнице:

– Не надо было этого делать. Вот так, по небрежности, и уходят секреты.

– Да ладно, – она улыбнулась ему. – Мы ещё не так освоили это искусство, как ты, Раньи. Нам же нужно практиковаться.

– Практиковаться надо на противнике, – Раньи не собирался сводить дело к шутке. А не на своих. Если мы будем использовать эту нашу способность направо и налево, то рано или поздно какой-нибудь с’ван раскрутит это дело. Верно, они склонны искать юмор почти в любой ситуации, но тут им будет не до смеха.

– Может быть, завтра нас уже в живых не будет. Какое это всё имеет значение? – ровным голосом откликнулась она.

– Всё-таки, на будущее – будь поосторожнее, – подчёркнуто холодным тоном закончил он.

Гунеквоз аккуратно набрал нужную программу: три стакана холодной воды. Пока стаканы наполнялись, он задумался. Как это всё произошло? Почему? Верхняя губа поднялась, обнажив острые зубы. Бродившие в нём мысли были слишком неопределёнными, неоформленными, чтобы можно было поделиться ими с кем-нибудь; с другой стороны, он не мог отделаться от случившегося, как от какого-то необъяснимого феномена и просто выкинуть его из головы. Он был единственным среди солдат отряда, кто много лет назад провёл какое-то время в плену, на планете Нура, где тогда шла война. И там воочию видел одного из этих жутких амплитуров. Существо инспектировало лагерь, где он содержался. Оно остановилось как раз перед ним. До конца своих дней он будет помнить, как два глаза на тонких ножках повернулись к нему и приблизились к его судорожно задёргавшемуся лицу. Потом оно начало тестировать его. Он стоял абсолютно беспомощный, а в него, в самую его душу мягко вползало что-то чужое, скользко-отвратительное. Амплитур исследовал его внутреннее «я», мысли его он читать не мог, хотя, наверно, был в состоянии как-то проанализировать его реакцию. Потом он втянул обратно свои зрительные органы и двинулся дальше. Гунеквоз никак не пострадал от этого теста – только осталось ощущение какой-то нечистоты внутри. Но забыть этого было нельзя. Он надеялся, что такого ему больше никогда не придётся пережить. И вот – опять. Оно. Только что. Несомненно. Не совсем так, как-то непонятно, по-другому, но спутать это ни с чем невозможно. Такое не спутаешь. Первая его мысль, довольно дикая, была, что амплитур как-то сумел перевоплотиться в землянина или массуда и проник в их машину. Но такое явно превышало возможности даже этих мастеров биоинженерии. Его мысли обратились к этой парочке – из тех, что недавно были марионетками Амплитура. Они переговаривались между собой, не глядя в его сторону. Он ещё раз восстановил картину происшедшего, проанализировал её. Если они хотели пить, почему сами не пошли и не налили себе воды? У них что – ноги внезапно отказали? А он? Он не хотел идти, но пошёл. Почему? Потому что почувствовал: его что-то тянет пойти. Он это сделал не из дружеских чувств к ним, не из желания помочь. Его заставили – был какой-то короткий, вроде бы безвредный толчок. Он много лет служил вместе с землянами и хорошо их знал. Эти оба находились явно в беззаботно расслабленном состоянии. Может быть, они сами не понимают, что они делают? Вряд ли. Что же амплитуры с ними сделали? В кого превратили?

Да нет, военно-научное управление их обследовало и сочло пригодными для военной службы в армии Узора. Что он может противопоставить этому официальному заключению – случайное подозрение, основанное на эмоциях далёкого прошлого?

Но всё равно. Он не мог ошибиться. Люди послали ему импульс, и он повиновался. Они им манипулировали, управляли. Интересно, а как другие «возрождённые», они тоже могут так? Ответа нет, а искать его может оказаться делом опасным. Он и так уже в опасности, потому что сам для них опасен, ведь он кое-что знает про них. Теперь ему нужно всё время оглядываться, следить за своими движениями, даже мыслями – чтобы они только не заподозрили, что он что-то обнаружил в них. И ни семье, ни друзьям не скажешь – не поверят, засмеют. Заявить по инстанции – дойдёт до них, и они, пожалуй, примут свои меры, чтобы сохранить тайну. Амплитуры внушали ему страх, но ещё больший страх вызывали люди, владевшие способностями амплитуров.

Нет, он должен пока всё это держать про себя – пока не найдёт надёжного средства, чтобы доказать свою теорию другим, или самому так или иначе решить эту проблему. Что-то надо было делать – но что? Опасность была налицо, но это мог должным образом оценить только тот, кто уже однажды прошёл тестирование у амплитуров. Прочие просто не поймут. Ему уже намекали, что за годы плена он слегка повредился. Только и может, что быть солдатом, а как мужчина уже не того…

О, как они все ошибаются! Пережитое научило его кое-чему. А теперь выпало научить других, научить бдительности. Ради блага своего народа, ради блага всех мыслящих существ. Если эти мутанты будут и дальше размножаться, опасность для Узора будет даже больше той, что ныне исходит от амплитуров. С этим надо бороться. И если на это неспособны благодушные, невежественные правители, то это сделает он, простой солдат Гунеквоз, он в одиночку спасёт цивилизацию!

Но не сейчас, не здесь. Пока – терпение, терпение… Вот сейчас он возьмёт эти три полных стакана, уймёт дрожь в лице, подойдёт к ним с приветливой улыбкой. Если они захотят с ним говорить, хорошо, поговорим. Захотят пошутить – пошутим. Надо побольше о них узнать. Если они попытаются ещё раз поуправлять им, он не будет сопротивляться. Пока он вне подозрений, они не заставят его делать ничего, что причинило бы ему вред, а вот если он попытается сопротивляться, тут-то они его и могут заподозрить.

Командование ни о чём не догадывается. А вдруг эти запрограммированные амплитурами люди-ашреганы уже повсюду и теперь готовят диверсии невиданных масштабов? Вот теперь они собираются атаковать главный штаб амплитуров на Улалуабле, а что если… Что если всё вторжение – это просто хитрый ход амплитуров, единственная цель которою внедрить своих агентов, якобы «перебежчиков» – в ряды воинов Узора? Амплитуры – они ведь дьявольски расчётливы и терпеливы. Возможно, даже эти их марионетки сами не знают всего, думают, что это они сами, по своей собственной воле решили вернуться обратно в свою исконную цивилизацию и сами придумали, как это сделать. Может быть, внедрённые в их мозги команды запрограммированы так, что начнут действовать через год, а то и через сто лет?

Вот эти, сидящие здесь, вполне могут доблестно сражаться с ашреганами, криголитами и молитарами, чтобы изгнать их с Улалуабла. А амплитуры сидят себе спокойненько в своих кораблях, смотрят на всё это и наслаждаются успехом своего замысла. Они пожертвовали своими ничего не подозревающими союзниками ради более отдалённой, но внутренне более близкой им цели. Вот такой хитрющий план.

Но, слава Линейности, он, Гунеквоз, достаточно мудр, чтобы раскрыть его. Причём как удачно – с первой попытки он всё раскопал. Эта парочка, насколько он мог судить, не пыталась повторить своей сеанс внушения. С первого же раза он всё усёк!

Раньи и Коссинза были рады обществу солдата-массуда. Необходимость как-то поддержать разговор с этим симпатичным представителем другой расы, товарищем по оружию, отвлекала их от тревожных мыслей о предстоящем бое. Гунеквоз тоже был не прочь поболтать с ними. Женщина, как он быстро решил, куда более открытое и простое существо. Подтвердилось то, что он уже заподозрил раньше: мужчина опаснее, требует большего внимания. Входили другие «возрождённые», их безволосые лица лоснились, как светлая замазка, от них исходил какой-то гнойный запах – видимо, выделения эндокринных желёз. Всё такое чужое – и все их мысли, наверное, тоже такие же. При всём этом он сохранял маску простого парня, преисполненного доброжелательного интереса, – лихорадочно пополняя своё досье на всех и каждого из них.